Начало мая, гремит небо. Кажется, что апрельский снег все сбил в природе, а нет. Природа берет свое. Сдвинувшаяся на весну зима уходит. Шесть месяцев безвременья, начиная с ноября: дикая смена власти в стране, аномально теплая зима… Словно время встало на паузу. Задумалась планета: что делать с человеком? Смести все, как заразу, или попробовать убедить зарвавшуюся популяцию хомо сапиенс: думать, прежде чем гадить, рождая то самое безвременье. После короткой грозы дождь прекратился. Свежо, легко вдруг стало. Неужели остановившиеся стрелки природных часов сдвинутся с места? Снова гремит понемногу. Никак не очистится природа от наносного и ненужного. Падают капли — их явно не хватит для обезвоженной земли. Только попугать грядущим — еще польет, да польет так, что зальет все подчистую, и тогда не придется отбирать нужное от ненужного — только спасаться. Время растранжирено, подарено вечности, без результата и пользы для окружающей нас суетливой биологической субстанции, именуемой цивилизацией… Был май, а вот и лето. А мало что изменилось. Чувствуется что-то временное, хлипкое, ненадежное. На днях будет «парад планет», когда все планеты Солнечной системы выстроятся в линию против Солнца. Это — рубеж. Линия разграничения. От того, что было — с тем, что будет. Нужна переоценка ценностей, направления развития, изменение структуры. А сейчас… Сейчас все больше похоже на игру, большую цинично-мрачную игру в жизнь. И от этого грустно. Ну да ладно… «Будем жить!..» (с) Монмартр в киевском подземелье. Продолжение текста о случайной встрече в киевском метро (начало смотри здесь и желательно начать с начала — Среди однообразия и суеты, ч.13 — Конечно, проездом двух станций метро и возвращением назад ничего не закончилось. Она молчала до Сырца, смотрела в темное стекло двери с надписью “Не притулятися”, о чем-то думала. Теперь я уже сожалел, что пошел на поводу минутного желания продлить приключение. Поиск сопоставлений с вкусным прошлым, может быть… найдется… еще… что-то важное, чистое, не прирученное, неизведанное, не изученное, не затертое до дыр искусственным желанием с любым вторым смыслом. Думать и объясняться с самим собой можно по-разному. На самом деле, все, конечно, проще. Мы вышли на станции, она впереди – я за ней. Молча. Со спины ее стройность подростка дарили сомнения, а не тот самый великий эволюционный интерес мужчины к женщине. Она была сосредоточена и шла к эскалатору уверенно, не оглядываясь и не сомневаясь, что я иду за ней. Только когда мы вышли из вестибюля на улицу, она вдруг повернулась и сказала, тщательно выговаривая слова: — Меня зовут Евой. Но мне не нравится. Лучше Сашкой. Александрой. — Почему Александрой? – не сразу спросил я (гештальт с Сашкой- массажисткой, полу-прототипом предыдущего рассказа, еще не закрыт) и подумал, что две Сашки за последние две недели это слишком. – Очень даже не рядом, не близко: Ева… Александра… Если учитывать наш полный эволюционный путь. — Это бабушка хотела, чтобы я была Александрой. Но папа настоял. А потом ушел. Когда мне было два года… — Ясно. Семейные предания. — Нет. Так было. Без папы хотелось быть Сашкой. От метро сразу влево по вытоптанной тропинке, через железнодорожные пути и по холмам и оврагам в лес. Парк Сырецкий, почти как лес. Мы шли всего десять минут, а было полное впечатление, что бродим где-то в настоящем лесу. Буераки, буреломы – птицы и ветер в кронах деревьев. Шум города отсекся невидимой прозрачной стеной и остался там, вместе с суетой, дурными ценностями рутинной повседневности, ненужными обязательствами и правилами, установленными кем-то, когда-то и непонятно зачем. Шишки валялись под ногами, крупный шершень пролетел, как тяжело груженный транспортный самолет, дятел застукал где-то вверху; сразу две белки, одна за другой, метнулись вверх по стволу дерева и вдруг застыли в какой-то своей, полной смысла и интриги, игре. Ветер – по лицу, как-то мягко и не так, как в городе, рвано и мимоходом. Где я был все это время? Что делал и о чем думал? Когда жизнь не там, и я не там, где нужно и хотелось бы быть. Где чуткость не просто слово, где время твое в колбе песочных часов замедляется, распределяясь часами в минуты, или даже в секунды. Я вдруг понял, как давно я не пробовал жить медленно, ощущая падающие песчинки не как время, а как дыхание. Или биение сердца. Мы вышли к большому оврагу. Было похоже, что под нами глубокое старое русло высохшей реки. Мы стояли на ее высоком берегу. Впереди, метров через двести, противоположный берег, низкий. А прямо перед нами – пропасть, размытая временем и дождями. На нашем, как и на противоположном берегу плотная лесная чаща смешанного леса. На горизонте высились белые новостройки микрорайона, но они были далеко и воспринимались не иначе, как мираж. — Нравится? – ее голос резонировал с ветром, стуком дятла и скрипом деревьев. Она стояла чуть позади меня, как бы показывая картину, как истинный художник и ценитель, давая смотрящему время и возможность не спеша оценить шедевр. Небо воспринималось фоном, основой, и собирало все на себе, и как закрепитель в старых фотографиях фиксировало не только неподвижную природу, но и оттенки, мазки, тени, световые блики, чистое творчество жизни… Сейчас оно было чисто голубым, пронзительно высоким, с белыми перистыми облаками. — Не думал, что это… такое… можно найти в городе. Сашка наконец-то сняла свою объемную сумку с плеча. Сумка сползла вниз, беззвучно осела на землю. Сашка, освободившись от груза, сделала несколько шагов к обрыву, остановилась на самом краю, расставила шире ноги и раскинула руки в стороны, потянулась вся, словно готовилась прыгнуть. Ее порыв был неожиданным. — Ты что делаешь? Осторожнее! – инстинктивно я схватил ее за рукав. Она развернулась ко мне. Глаза светились, смотрели хитро. — У меня есть задумка, мысль, идея, – начала она негромко. – Хочу нарисовать все это. Как сейчас… Вот это: овраг, лес, небо. Прозрачность. Чистоту. Желание. Взлететь. Я понимал, что она еще никому этого не говорила, и не перебивал. Хочу нарисовать… Но не просто так. Не так, как будто я смотрю на это. А… как будто я там, внутри. Внутри всего этого. — Хорошая задумка. — Нет, не то. Я хочу нарисовать себя на фоне этой красоты… обнаженной. Свободной. Голой. Она продолжала, несколько быстрее, боясь не успеть ощущениями за смыслом. — Я чувствую себя там, внутри. Сашка снова повернулась к обрыву. Стало тихо. — Должно получиться, — произнес я. Мы еще стояли так несколько минут, над этим удивительным простором, только теперь Сашка была на шаг впереди. Понимая, что что-то происходит и такое состояние может не повториться, мне захотелось почувствовать… вкус тех самых разбросанных секунд, заторможенных и препарированных для изучения и памяти, и я ждал продолжения. Думаю, я понимал, почему она хочет быть в задуманной ею реализации обнаженной. Природа, естество, растворение. Плюс подсознательное желание обладать увиденным. Желание заполнить образ до конца, слиться. — Но это было еще не все. — Уверена, получится. Но… я не вижу себя внутри этого. Только чувствую. — Так. И что? Это проблема? — Не знаю. Но я хочу увидеть себя там. — Хорошо. И как? — Ты… – она неожиданно перешла на ты. – Ты меня снимешь на мой смартфон. — Вот так вот. Интересный поворот. Наверное, многое можно было прочитать тогда на моем лице. — Не волнуйся, я совсем не комплексую. Ради реализации задуманного я готова… Зная, для чего и зачем. В общем, условностями можно пренебречь. И я думаю, ты согласишься. — И почему я? — Считай, импровизация. Да я говорила уже… Она достала из кармашка своей черной сумки смартфон и протянула мне. Пауза возникла непроизвольно. Нет, я не делал выбор. Опять я решил все сразу же, раньше, когда она объясняла задуманное, подсознательно понимая свою роль. Меня заставляли не спешить ее темные глаза. Она смотрела прямо и не отводила взгляд, как раньше. Снова я чувствовал дискретность времени: замедленные секунды не пролетали мимо, они собирались группками и крутились вокруг, растягиваясь и утончаясь. — Там все настроено. И экспозиция, и ракурс… — Только нажать? — Только нажать и отцентровать. И не потеряй меня! — пошутила она. Я взял смартфон, одиннадцатый айфон, красный. А Сашка не простая, хоть и Монмартр. Она взяла меня за руку и отвела шагов на двадцать от обрыва. — Тебе нужно стать здесь, в этом кружке. Я все рассчитала. — Когда ты успела? — Раньше. Среди сброшенных иголок и высохших веток был начерчен круг и срезан верхний слой почвы. Когда я встал внутрь круга, то понял, что не попасть в точку, сместиться, изменить ракурс съемки было невозможно. Я навел смартфон на подготовленную Сашкой картинку… Она была на самом деле подготовлена. Тщательно. — Мне отвернуться? — Нет. Только смартфон наведешь, когда я скажу. И снимать начнешь, тоже… не сразу. — То, что я видел, было красиво. Даже без смартфона. Этот уголок парка люди почти не посещают. Чаще проходят низом, по дну оврага. Саша, когда разделась, несколько минут стояла отвернувшись, не шевелясь. Садящееся солнце было у меня за спиной и идеально выполняло работу осветителя. Кожа не отражала свет, она впитывала его и светилась, выделяя мельчайшие черты и изгибы. Потом она повернулась. Расставила немного ноги, раскинула руки и прогнулась, словно приготовилась падать назад. Она улыбалась! Она была готова и я поднял смартфон… Мы возвращались центральной аллеей. Люди шли нам навстречу. — Ты довольна? — спросил я. — Полностью. Только зачем так много снимков? Хватило бы трех… пяти. — Удалишь. Такое настроение, и время… и свет… потом не найдешь. Не повторишь. — Думаю, да. Такая себе, фотосессия на адреналине, – она улыбнулась и взяла меня под руку. – Спасибо, выручил. — Шутишь? — Нет, серьезно. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
