У неё было очень красивое имя - Плюмита. В переводе с испанского означало «пушинка». Она и правда казалась лёгкой, тоненькой, почти незаметной. Плюмита уже давно жила в одном доме почти на правах родной дочери. Хотя настоящая шестнадцатилетняя дочь хозяйки категорически не признавала её. И никогда не обращала на неё внимания. Да и сама хозяйка вспоминала о ней очень редко. Одевалась Плюмита всегда в неприметные серенькие одежды. Но это нисколько не огорчало её. А невнимание хозяйки и дочери даже доставляло неописуемую радость: сама собой распоряжается, делает, что захочет, идёт, куда душа пожелает. И подружки любили часто навещать её. Особенно, когда хозяйка уходила, а её дочка была в школе. Тогда в доме затевалось веселье. Они включали музыку и танцевали так, что соседи с нижнего этажа, если бы он существовал, давно бы забили тревогу. Беззаботные девчонки, все одетые в серые платишки, с удовольствием открывали шкафы с одеждой, наряжались в представительных дам и смеялись громко и радостно. Перед приходом хозяйки некоторые подружки быстро вспархивали и исчезали из дома. Как-то в полдень, никем не замеченная, перед Плюмитой появилась самая любимая подруга по имени Польбита (пылинка). И со слезами и грустью поведала о том, что её не только выгнали, но и беззастенчиво избили. Конечно же, Плюмита оставила подругу у себя. Её хозяйка никогда так не зверствовала: не указывала ей, не следила и вообще не приставала. - Пару дней побудешь у меня, - успокоила подругу Плюмита, - а потом вернёшься! И спрашивать не будешь чьего-либо разрешения! За месяц до этого случая хозяйка купила новые шторы в гостиную комнату. Но они оказались длиннее, чем нужно, на целый метр. И этот метр образовал на полу мягкую гармошку. Пришли знакомые хозяйки, рассматривали шторы и давали ей ценные указания. - Лучше подшить на швейной машинке, - советовала одна, - тогда ровный шов сольётся с рисунком. - Да нет, что ты! – восклицала другая. – Только на руках! Сама же хозяйка, слушая их, думала: «Швейной машины у меня нет, да и шить я не умею. А подшивать на руках – вот ещё не хватало! Кому надо горбатиться, пусть и делает». Оставшись одна, хозяйка покрутила головой сначала направо, потом налево, разглядывая ту гармошку на полу, и вдруг озарение посетило её: - Да это даже оригинально! Оставлю так! Через месяц появились снова те хозяйкины знакомые, но были так возбуждены, что про «гармошку» не сказали ни слова. - Ой, девчонки, накупила вчера новых платьев. И теперь не знаю, оставить те, в которые не могу влезть или подарить соседке. - И не говори, вес скачет без устали и всё время вверх. Нет бы совесть заимел и сам прыгнул вниз. - Я раз так долго хранила одежду, что получила неприятный сюрприз: моль развелась. Да такая коварная проглотка. Тихо и незаметно испортила столько шерстяных вещей. Неужели нет от неё такого средства, чтобы раз и навсегда? - За этих не могу ручаться. Может, что-нибудь изобретут. А вот бороться дома с пылью ну никак невозможно. Только повыбьешь её из диванов, кресел, ковров, перетрёшь все поверхности, а она на второй же день – тут как тут. Без всякого разрешения. И откуда берётся - ума не приложу. И тогда их взгляды наткнулись на «гармошку», которая за месяц успела покрыться тонким слоем этой самой пыли. Плюмита, её любимая подруга Польбита и другие многочисленные подружки в серых платишках, прикрыв рты от смеха, смотрели на женщин сквозь складки «гармошки» и, полностью согласные, утвердительно кивали головами: «Невозможно! Невозможно! Мы всегда будем жить у вас! Особенно - у ленивых!». |