Далеко за полночь укрытый снегом город уже спал и, только бравые светофоры всё перемигивались на пустынных перекрёстках. Он шаткой походкой вышел из рюмочной и, не обращая внимания на блымающий красный свет, поплёлся домой. Ледяная дорога направила его вдоль гаражей и киосков, подвела передохнуть к лавке у подъезда и внезапно уронила – без злого умысла, просто в силу своей скользкой натуры. Он въехал носом в бордюр, долго полз на четвереньках, потом откинулся на спину, разбросав руки и ноги в стороны. Голова гудела, пекло в груди, стреляло в пояснице, а на лицо освежающим компрессом ложился мокрый снег. Он зажмурился и подумал о том, до чего же спокойно быть частью городского ландшафта. Лежи себе распластанный и отрешённый от мирской суеты, радуйся любой погоде и мечтай, о чём душа пожелает. Конечно, при условии, что место укромное, забытое дворниками и подростками, и что коты с собаками обходят его стороной. Какая благодать – никуда не спешить, никому не быть должным, не слышать капризы детей и упрёки жены, не видеть - ни тёщу, ни начальство, ни соседских старух, ни обрыдлые рожи из телевизора! С невероятным усилием он попытался встать, но сумел лишь перевернуться набок. Облизав запёкшуюся кровь над губой, и разлепив веки, он вздрогнул от неожиданности – прямо перед ним стояла невероятно красивая женщина. На ней была накидка до земли – то ли из инея, то ли из пуха. Длинные струящиеся волосы – то ли седые, то ли припорошённые снегом. Брови – вразлёт, глаза – тёмные, с золотинками в глубине. Она склонилась над ним, улыбнулась краешками губ – с участием, с сожалением, с состраданием, и приложила холёную ладонь к его лбу. - Оба-на, – пролепетал он, чувствуя, как боль отступает. – Ты кто? Снежная королева, что ли? Медсестра?! Не-ее – артистка! Какое прекрасное лицо! - У меня много лиц, - ответила незнакомка. – Я – Смерть, но не бойся, боли ты не почувствуешь, наоборот – избавишься от неё. Мне подвластно читать жизни и ставить в них последнюю точку. Она взмахнула перьевой ручкой и, чернильные капли многоточиями рассыпались по снежному насту. - В моём архиве несметное количество жизненных историй. И почти каждая достойна внимания лучших романистов, обожаю их перечитывать. Она выдержала паузу, а потом ласково добавила: - Посмотри мне в глаза, я знаю чудное место, где легко стать частью ландшафта. Ведь ты же об этом мечтал? Он побледнел и, мотая головой, потупил взгляд: - Не-ее… то сдуру, спьяну… у меня дел полно... обои в кухне поклеить… машину из ремонта забрать… дочки ещё маленькие… и долг карточный… - Послушай, ты усталый, слабый, никчемный, а я дам тебе отдых, освобожу от обязательств. Я желаю тебе только добра, доверься мне. - Слышь, если это розыгрыш… да я тебя.. – прохрипел он и с силой рванул край её чудо-накидки. Невесомая, ледяная на ощупь, та взметнулась рваными хлопьями, а женщина опустила лицо и упала ему на грудь - Вот ещё, - буркнул он, отталкивая незнакомку, а потом прищурился и часто-часто заморгал: - Ма?! - Сынок, что ж ты так себя запустил – седой, с пузом, со щетиной… тебе ведь ещё и сорока нет, - она всхлипнула, знакомым жестом провела пальцами по его бритой голове. – Помнишь, как горел бабушкин дом, и мы через окно выбирались…ты потом долго заикался…посмотри мне в глаза. Он скривился, как от зубной боли и, не сдерживая слёз, прокричал: - Мама давно умерла!!! А ты – мираж, ряженая гадина, изыди! Тонкая холодная ладонь скользнула ему за ворот куртки, обняла за шею. Длинные пряди коснулись его щеки – тёплые, словно прогретые солнцем и пахнущие сеном, сидром, карамелью. Как тогда – во время студенческой практики в приморском посёлке. Он чуть разомлел и, улыбаясь, прошептал: - Выходи за меня… буду «пахать» день и ночь, а ты детьми занимайся, дом веди - люблю, когда в доме вкусной едой пахнет, и тёплые коврики под ногами. Пару котов заведём, и собаку большую – лайку белую… - Всё будет, ты только посмотри мне в глаза. Не упрямься и я тебе помогу. Ну, войди в моё положение. - Не-е, - он испуганно затряс головой и зажмурился, - я не вхожу в чужие положения, ни-ког-да! - Вот как, - она рассмеялась. – В записках одного известного клуба, кстати, посмертных, есть мудрый совет: «никогда не говори никогда» Он наморщил лоб, стараясь осмыслить происходящее, долго сопел, а потом сплюнул сквозь зубы, замахал руками и решительно заявил: - Ты, красава, мне голову не морочь – не на того напала! Ступай своей дорогой, а мне домой пора. Сцепив зубы, он зарычал, еле-еле поднялся на ноги и исподлобья огляделся – вокруг никого не было. В расхристанной куртке и штанах с рваными коленями, с разбитым носом и синюшными губами, он какое-то время стоял, хмурясь, мыча и раскачиваясь из стороны в сторону. Потом поднял голову – с неба, по-прежнему, хлопьями валил снег, а в его окнах горел приглушённый свет. * * * Он долго ковырялся в дверном замке, ронял ключи и заваливался то в один бок, то в другой. В прихожей кое-как швырнул ботинки и куртку на пол, перевернул кошачий лоток с опилками, уронил какие-то флакончики у зеркала и заглянул в комнату. Две белобрысые девчушки, разрисованные зелёными крапинками, спали на широченной кровати, рядом сидела жена с градусником в руке. - Опять с перегаром! Я тебе постелила в кухне, на топчане, - тихо сказала она и отвернулась. Остаток ночи был мучительным. Провалившись в сон, он видел себя со стороны и оценивал в совершенно несвойственной манере – как совестливый наблюдатель. Словно размытые монохромные кадры, в его мозгу прокручивались былые эпизоды и давние события, и каждый раз его мутило от стыда и горечи за свои поступки: Душный летний день – окна нараспашку, жужжит вентилятор, пахнет вишнёвым вареньем. Он пакует дорожную сумку, собираясь с друзьями на неделю к морю – покататься на серфинге. Хорошенькая, с округлившимся животиком, жена баюкает годовалую дочь и приговаривает: «Ничего, я справлюсь, мама поможет. Буду всем говорить, что ты в командировке» Хмурое осеннее утро. Он с самодовольным видом крутит баранку нового внедорожника, направляя его по самой кромке безлюдного бурого лимана. Фееричным каскадом разлетаются брызги, взлетают потревоженные цапли, с восторгом визжат и хохочут дети!.. но вот машина буксует, кренится, оседает в песчаную яму и на две трети уходит под воду. Они выбираются на берег, а небо опускается всё ниже, темнеет, полыхает молниями и в одночасье обрушивается ливнем. Издали доносятся раскаты грома, рокот, какое-то «кудахтанье» и – о чудо! Из-за чёрного горизонта, словно вывалившийся кусочек солнца, спешит на помощь жёлто-оранжевый трактор! Зимний вечер, снег с дождём. После многочасовой бани он привычной дорогой идёт в рюмочную – посидеть в кругу единомышленников, расписать пулю. На остановке к нему подбегает мальчик лет семи: - Дяденька, дайте, пожалуйста, пять рублей на троллейбус. Мне далеко идти до дома, а я уже замёрз. - Врёшь. Небось, на сигареты не хватает, - говорит он и проходит мимо. Цветущая, звонкая весна! Какое удовольствие – сидеть в сквере с бутылкой пива и рассуждать о людских странностях «Прикинь, - говорит он приятелю, - мой сосед выгуливает таксу. В три погибели согнётся, руку в одноразовой перчатке ей под хвост подставит и так они полчаса стоят, тужатся. Потом в кулаке зажмёт, вывернет перчатку и – в урну. Ну, разве это мужик? А ещё я слышал, что где-то там, одна мамаша своим шести сынкам волосы по пояс отрастила. И кем они вырастут? Так меньшинства и зарождаются, а нас – настоящих мужиков, всё меньше и меньше» И по кругу – лето, осень, зима, весна… И по кругу – пиво, водка, бани, карты… * * * Бригада профессионалов успешно вывела его из запоя и дала базовые напутствия в трезвую жизнь. Капельница так и осталась висеть на напольной вешалке в углу кухни, словно памятная стела на поле битвы. Дети долго её рассматривали, прежде чем решили перебраться на топчан. А перебравшись, стали играть не только в злую бабку-Ветрянку, но и в доброго доктора-нарколога, лечащего папу с заклеенным носом. Ему потребовалось какое-то время, чтобы адаптировался к реалиям, но вскоре он всё же вышел на работу. Должность директора по хозяйственной части – не пыльная. Главное – телефон, деловые связи и исполнительные подчинённые. Дел накопилось невпроворот и, он с рвением взялся их разгребать. Правда, иногда совершенно не к месту, заводил беседы на отвлечённые темы: - Представляете, оказывается, у собак тоже бывает запор! У меня есть сосед с таксой – вот у неё такая беда. Каждое утро в одно и то же время они садятся напротив моих окон и страдают, а у меня всё из рук валится от волнения – получилось, не получилось? Вошёл в их положение и заказал у наших зарубежных партнёров чудодейственные микроклизмы. Теперь мы почти не видимся, зато – дружим семьями! - Кстати, знакомый тракторист мне сказал, что на лимане, где я чуть не утопил собственных детей и новёхонькую машину, целый автопарк на дне. Зимой толпы приезжих идиотов устраивают там гонки на льду, не подозревая о наличии ям. Что у них в голове?! Лучше бы свои драндулеты на благотворительность пустили. - А недавно одна старушка на рынке спросила у меня, где продаются кашемировые береты. Такая милая, заблудилась на базаре! Я ей вначале объяснил, потом – показал, в итоге – за руку отвёл, цену сбил и… сам заплатил! И жене такой подарил! Правда, она его забраковала и хомяку в клетку постелила. Зато тот так обрадовался – ну, вылитая старушка с базара! - Друзья, не сочтите за нравоучения, но не стоит осуждать других, не разобравшись в мотивах их поступков. Я раньше этим грешил, теперь вот – каюсь. Оказывается, женщина, которая шести сыновьям отращивала длинные волосы – замечательная мать! Её мальчишки долго терпели шуточки и издевательства сверстников, а в один прекрасный день отрезали свои косички и сдали в фонд помощи детям, прошедшим курс химиотерапии. Целых пять метров – на парики для малышат! Вот это – по-мужски! Сотрудники только переглядывались и ухмылялись. Им было невдомёк, как можно за такой короткий срок настолько измениться. Куда девались прежние хамство и пофигизм, мелочность и лень, эгоизм и похмельный синдром? Откуда взялись благородные мысли, небывалая щедрость и патологическое желание поставить себя на место другого, а также – желание во всём разобраться, всех выручить и спасти? Сочувствуя пожилой уборщице, он стал носить за ней стремянку, и каждый раз отправляя с тряпками на верхотуру, крепко держал за лодыжки. Беременную бухгалтершу уговорил носить бандаж, уверяя, что в прошлых жизнях сталкивался с проблемой растяжек. А молодых стажёров, без всякой на то нужды, взялся опекать, утверждая, что понимает и их амбиции, и их неопытность… и вообще, глядя на них, тоже в какой-то степени чувствует себя стажёром в этой жизни. Теперь после работы он всегда торопился домой, покупая по списку всё, что надиктовала жена плюс ещё что-нибудь для настроения. Это могли быть бананы или йогурт, мороженое или игрушки, шоколад или билеты на какое-нибудь представление. Ему понравилось быть великодушным, благородным, щедрым, полным энергии и грандиозных планов. Он считал, что все эти качества дают ему иммунитет против усталости, слабости и никчемности, в которых однажды его упрекнула фантомная незнакомка. Было это наяву или в пьяном угаре, он не мог сказать наверняка, но прежней дорогой больше не ходил. Иногда, далеко за полночь, он смотрел из окна на спящий город, укрытый снегом, и ему мерещился летящий силуэт в длинной белоснежной накидке. Какой же магией нужно обладать, чтобы поставить точку в чьей-то жизни? И какой силой, чтоб читать и перечитывать мириады историй, наполненных полным спектром людских страстей! Он и боялся её, и восхищался одновременно. Страшился встречи, понимая, что она может стать фатальной, но всё-таки мечтал однажды ощутить прохладу её ладони на своём лице. Прошло много счастливых лет и как-то, будучи уже на пенсии, он гулял с маленьким внуком в городском парке. Малыш собирал осенние листья и каштаны, а он, сидя на скамейке, просматривал газету, как вдруг налетели голуби – сизые, белые, пурпурные. Птицы топтались у ног, ворковали и бесстрашно поглядывали на него, надеясь на угощение. Он бросил горсть семечек и стая, цокая клювами, сомкнулась в идеальный круг, напоминающий яркий узелковый батик. Словно живой лоскут ткани, тот начал крутится всё быстрее и быстрее, а потом взлетел и превратился в длинную – до земли, накидку на плечах невероятно красивой женщины. Тёмные струящиеся локоны – то ли багряные, то ли припорошённые рыжей пыльцой, обрамляли благообразное лицо. Брови – вразлёт, глаза – тёмные, с мерцающими золотинками в глубине. Она склонилась над ним, улыбнулась краешками губ – с участием, с сожалением, с состраданием, и приложила холёную ладонь к его лбу. Он тоже улыбнулся: - Что за образ волшебный? - Ты знаешь ответ, но я не к тебе, - она подошла к малышу, гоняющему сачком каких-то насекомых, взяла его на руки и протянула жёлтый кленовый лист. Затем взмахнула изящной перьевой ручкой и, чернильные капли многоточиями рассыпались по тротуарной плитке. - В моём архиве несметное количество… но мне надоело их листать и перечитывать. Хочу сама написать историю – сказочную, вопреки всем устаревшим правилам моего ремесла! - А я хочу на Луну, - дерзко заявил малыш, кроша подаренный лист. - Хм-мм, посмотри мне в глаза! - Ха-ха, не смотри сюда! – воскликнул ребёнок и скрутил дулю. - Послушай, ты маленький, слабенький, глупенький, а я дам тебе… - Ты, красава, мне голову не морочь – не на того напала! Ступай своей дорогой, а мне домой пора. * * * Он пришёл в себя и огляделся – вокруг никого не было, кроме внука, старательно укладывающего каштаны в ведёрко. И голуби разлетелись, а были ли они вообще? - Деда, ты две минуты спал, а я в это время с шершнями сражался! Расскажешь мне ещё раз ту сказку, в которой ты себе нос сломал? - Да ты её наизусть знаешь! Пойдём, мой хороший, бабушка нас уже заждалась. По пути и расскажу, только не забудь – это по-прежнему наш с тобой секрет. Так вот: по скользкой дорожке идти опасно, но я тогда этого не понимал… * * * Она закуталась в длинный, до самой земли, плед – то ли из тумана, то ли из дымки, задумчиво закатила глаза и написала эпиграф к своему первому сочинению: «Человек смертен; и существует граница, за которую смелость не может перешагнуть. Чарльз Диккенс» Потом, улыбнувшись краешками губ, продолжила: «Если вы решили поставить точку, но в силу того, что старая ручка давно течёт, у вас получилось многоточие – не огорчайтесь, примите это, как дар. Иногда это знак того, что время делать остановку ещё не пришло, что есть шанс многое исправить и даже изменить кардинальным образом. Не каждый заслуживает этого, а лишь тот, кто способен побороть усталость, слабость и никчемность. Многоточие – именно то, что призвано продлевать жизнь, правда, не бесконечно, а лишь до определённой черты. Правила нужно соблюдать, но можно и нарушать, в зависимости от того, что стоит на кону. Жил-был человек – среднего возраста, среднего роста, среднего достатка и со средним образованием. Однажды он шаткой походкой вышел из рюмочной…» |