Закрыть глаза закрыть глаза и видеть тишину сокрытую в летящих хлопьях с неба — они спешат в сугробах прикорнуть и стать сбежавшим прошлогодним снегом. там, далеко гудит машинный рой, скрипят шаги, ворчит собачье вече и сок течёт под млечною корой берёзы, без листвы лишённой речи, и бег большой медведицы в ночи почти неразличим за белым лётом… сучи кудель извечную, сучи, вневременная дочь ананке — клото, вплетай в суровость нити детский смех, умение терять и плакать молча и чуять сквозь залатанность прорех поблажки vita со скупыми dolce, наматывай созвездий бледный скан, молитв одноголосых вереницы. мя утиши декабрьский век сурка, во мне зима не спит и длится, длится. Чудище слышу, как небо взрыкивает в темноте облачным чудищем — обло, стозевно, лаяй. лапами трогает крыши на высоте. техника троганья старше загадок майя, каменной статики высохших пирамид и петроглифики дикого енисея. небо живое расцветки ночной пирит, неприручённое, смотрит зрачком осенним. что-то шепчу ему в рифму, дышу не в такт и распускаю ловчую сеть созвездий. быть пенелопой проклятых неИтак очень почётно, больно и бесполезно. след одиссеев выболел буквой «ять» из алфавита, вот уж как эпос с гаком. чудо-чудовище, дай мне тебя обнять, дай мне зарыться в шерсть твою и заплакать. Товарка она прилетает, графитная с сединой, и с крыши сарая обкаркивает меня: мол, кто ты такая — с лопатою снеговой, тебе не досталось горящей избы, коня? ни алого паруса где-то в морской дали, ни алого цветика где-то в глухих лесах, ни туфельки — где там богемские хрустали, ни пэра, ни пьера… лишь белая полоса огульного снега. кидай себе и кидай. растут терриконы, скрывая вишнёвый куст, бывалый штакетник, поленницы сирый край, ползут тихой сапой к провалу овражьих уст. ах, злая товарка по схиме снегов-лопат, не страшен мне ворох зерна из небесных сит пока вьётся к дому расчищенная тропа и чайник на печке горячий мотив свистит. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
