Адова Агнешка

(Пародия на рассказы Джерри «Агнешка и я» и Владимира Печникова «Адова приёмная».

Тексты оригинальных рассказов приведен в конце – форматирование авторское.)

 

Было у Вани одно главное, а до недавних пор и единственное увлечение – употребление алкоголя. Сильно он пил, да так сильно, что пришлось ему перебраться из города, где, как известно, высоки цены, в глухую деревню, славящуюся дешевым самогоном.

Слился Ваня в сельской местности с природой – головушка деревянная, ручки трясутся, как осиновый лист, взор туманится, как речка поутру.

И все бы хорошо было, жил бы себе бесталанный наш, но накрыла его «белочка», сильно накрыла, стали ему видения являться – красочные, приключенческие, потусторонние. Такое они на помутненный разум нашего героя возымели воздействие, что вообразил он себя писателем, стал эти видения записывать языком корявым, безграмотным, но своим – индивидуальным. Ладно бы записывать, еще и публиковать в интернете принялся, и полились в мир тексты занудные, многословные, путанные.

Вот так зеленый змий открыл в Ване до того дремавший писательский талант самобытный – засверкал всеми своими гранями, что камень драгоценный.

Чаще всего «белочка» сводила Ваню с самим Чёртом, он особо писателю нашему нравился, на экскурсии в преисподнюю водил, с интересными людьми знакомил, а кроме того свято верил Ваня в слова песни:

«…Я не то чтоб чокнутый какой,

Но лучше — с чёртом, чем с самим собой…»

Да и преисподняя такая чудесная в исполнении «белочки» получалась, прям как под заказ, в точном соответствии с тем, что писатель наш гениальный желал там видеть. А желал он следующее:

Чтобы мучили там алкашей, которые своим видом Ваню в жизни смущали, показывая ему, как он сам выглядит.

Чтобы жарили там на сковородах гадов прелюбодеев, потому как герой наш вроде как с импотенции своей свыкся, а все равно обидно.

Чтобы пытали там всяких депутатов и прочих богатеев, пусть им неповадно будет жить лучше Вани.

Вот только жило в герое нашем, воспитанное в советском детстве, неистребимое, сросшееся с душой поклонение начальникам, можно сказать, обожествление (прости Господи за слова такие в преисподней) высоких начальников.

Поэтому никогда в Ваниных видениях не истязали всяких царей, ленинов, сталинов и прочих троцких. Наоборот, они и там в начальниках ходили, писателя самобытного встречали, экскурсии устраивали, за стол усаживали, поили, кормили, беседы умные вели, даже телевизор разрешали смотреть.

Вот на одной из таких посиделок и услыхал Ваня историю про Агнешку и Я, которую какой-то мелкий царь рассказал.

А история следующая.

«Родила жена царя двойню, да не обычную, а сиамских близнецов – девочек лопатками сросшихся. Долго им имя выбирали царь с царицей, но вдруг услыхали, как придворный музыкант играет Полонез Огинского, и решили назвать сестер Агнешкой – как символ чистоты и непорочности. Имя-то одно дали, так удобнее, все равно обе сестры вечно вместе, неразлучны.

Сестрам было удобно – все же четыре ноги, можно было силы экономить: одна бежит, а другая у нее на спине висит, отдыхает, потом вторая бежит, первая отдыхает.

Все бы хорошо, но уж очень у них разные характеры постепенно образовались.

Одна, которая стала себя звать Я, любила розовые розы, нравилось ей, что розы пахнут розами. Поэтому ее и папа больше любил (мама-то не пережила родов, умерла), дарил ей подарки – триста шестьдесят пять в год, а за двадцать лет накопилось столько, что и не счесть, один серебряных спиц для вязания тысяча была.

Была у Я мечта – выскочить замуж, на зависть сестре и родить мальчика и девочку, девочку она бы назвала Лилией, а мальчику придумать имя она так и не смогла.

Все портила только вторая сестра, которой в личное пользование осталось имя Агнешка, но не стала она чистой и непорочной от этого, а стала злобной садисткой, короче, пакостной девчонкой.

А началось все с того, что Я заняла правую часть их совместной кровати, той, что не у стены, а значит, она всегда лежала лицом к няне, которая им книги читала, ее и отец на ночь целовал, а Агнешка в это время рассматривала обои, ковыряя их пальцем, жалела себя, накапливая ненависть к несправедливому миру.

И начала она мстить.

Бывало, повернется Я утром к кровати, чтобы застелить, а Агнешка тем временем вырвет страницу из книги, что лежит на тумбочке, благо сестра не видит. Или, когда рисует Я и отвернется к холсту, повернувшись Агнешкой к столу с красками, та обязательно краски в окно выбросит. Или разговаривает Я с няней, я тут отец войдет, Я обернется, а Агнешка, которая при этом перед няней окажется, начинает пинать и щипать бедную женщину.

Иногда Агнешка закидывала руку за свою голову и начинала дергать сестру за волосы, а то украдет шелковый платок, подотрется им и подсунет Я под подушку, под самый нос.

Так за этими развлечениями незаметно пролетело время, пришла пора Я выходить замуж за невиданного жениха. Несколько платьев пришлось шить, потому что их постоянно разрезала Агнешка, которой тоже было невтерпеж замуж. Но для нее жениха не могли найти, вот она и зарезала того, что достался сестре, когда последняя на секунду от любимого отвернулась.

После этого сестры поплакали и решили жить дружно, не обижать друг друга, потому что поняли: «Я – это ты, ты – это я», родная кровь, короче.»

- Ну и чушь ты придумал! – возмутился Ваня, когда царь закончил свое повествование.

- Сам дурак! – обиделся тот. – Сам занудство и глупости пишешь! У меня хоть смысл есть, а у тебя?

- У меня-то есть смысл, а вот у тебя нет. Кому он, твой смысл, понятен?

- Мне. А твой?

- Мне!

И бросились они бить друг друга, еле-еле их Троцкий растащил, развел по углам:

- Брейк! Ничья. Счет ноль-ноль, - подвел итог Лев Давидович.

 

Два рассказа из 1-й поединок 1-го тура Открытого Чемпионата Английского клуба

 

Агнешка и я

Автор: Джерри

 

Я была счастлива во дворце моего батюшки. Я часто гуляла в саду, где благоухали белые, розовые и алые розы, я слушала, как щебечут птички, а вечерами пела нежные песни, которые всегда так нравились моему отцу. Хотя после смерти мамы прошло много лет – вся моя жизнь – он скучал по ней и часто говорил, что наши голоса так похожи. Отец целовал меня в лоб и каждый день делал мне какой-то небольшой, но приятный подарок – шелковый ли платок, брошь с красивым камнем или серебряные спицы для вязания. Я готовилась к замужеству; я еще не знала своего жениха, но знала точно, что полюблю его и он будет прекрасным мужем. Я думала о том, какие имена мы дадим нашим детям. Мне хотелось, чтобы первым ребенком был мальчик, а вторым – девочка. Я бы назвала ее Лилия, Лилия – это очень нежное слово, оно будто ласкает язык и горло, когда произносишь его. Вот попробуйте: Ли-лия! От каждого слога будто маленькая фея просыпается, правда?

 

Лишь одно омрачало мою жизнь – Агнешка. Ох уж эта Агнешка, как она была коварна! Мы были вместе от рождения, и я не помню ни дня, когда рядом бы не было Агнешки. Мы вместе росли. Нам пела колыбельные нянька, у нас были одни и те же крохотные куколки и вышитые платьица. Но едва Агнешка научилась сама ходить, как стала делать ужасные вещи! Она вырывала странички из няниной книжечки, разбрасывала игрушки, нарочно рвала платья и громко кричала, что нянечка бьет ее, когда добрая старушка и пальцем не трогала вредную девочку.

- Ненавижу, глупая, глупая, − шипела Агнешка, едва нянька отворачивалась. – Неуклюжая глупая корова, ненавижу!

Агнешка исподтишка щипала няньку и специально наступала той на мозоли, но старушка все прощала. Мне было обидно за няню, но с Агнешкой я ссориться не хотела. Я отдавала ей лучшие игрушки и на другой день находила их поломанными. Я дарила ей прекрасные краски – и она выбрасывала их из окна башни. Я брала пример с няни и терпела выходки Агнешки, ведь она, как и я, росла без мамы. Но мой ужас начался с того самого дня, когда Агнешка подкралась к окну, где я кормила птиц крошками со скатерти. Она быстро схватила маленькую нерасторопную птичку, когда другие пичужки со взволнованным щебетом поднялись в воздух.

- Агнешка, Агнешка, ну что же ты делаешь, отпусти, не мучай! – умоляла я, глядя, как Агнешка зло усмехается, глядя на зажатого в руке воробушка. Тот жалобно пищал и шевелил лапками, которые выглядывали из кулака девочки.

- Отпусти птичку, Агнешка! – уговаривала я, когда она вдруг бросила на меня беглый взгляд, оскалилась и свернула птичке шею! Вы бы видели, как безжизненно повисла бедная головка! Я чуть не задохнулась, я не ожидала от Агнешки такой жестокости и побежала искать защиты у отца.

- Папа, папочка, Агнешка убила воробушка! – рыдала я, и батюшка молча гладил меня по голове. Я проплакала всю ночь, и подушка была мокрой от слез − я была ужасно расстроена! С этого дня Агнешка объявила мне войну. Она пряталась в потаенных уголках дворца и, когда я задумывалась, выпрыгивала на меня и больно дергала за волосы. Агнешка, Агнешка, кричала я, зачем ты делаешь мне больно? Но она не отвечала, а лишь убегала, показав мне язык. Она воровала шелковые платочки, которые дарил мне папа, подтирала ими зади подбрасывала их к дверям моей комнаты. Она рвала страницы в моих книгах и писала в них гадкие вещи, резала ножницами мои мягкие бальные туфельки и рассказывала горничным обо мне такое, что и вслух-то сказать стыдно. Хотя мы родились вместе, мы были совсем не похожи, так не похожи, что отец никак не мог с Агнешкой совладать, но обещал мне, что она больше меня не обидит.

 

К счастью, в последнее время Агнешка все реже меня терзала. Да и у меня появилась отрада: к нам должен был пожаловать мой жених, и во всем дворце готовились к балу. Я очень волновалась, хотя и знала, что все будет хорошо. Хотя мы никогда не видели друг друга, уже год мы с принцем обменивались письмами, и мне казалось, что только добрый, мудрый и чувственный человек может писать такие замечательные послания. Я готовилась к балу, и с каждым днем мне становилось все радостнее на душе. Не омрачали ожидание даже выходки Агнешки: днями она украла мой набор для вышивки по шелку и затупила все тончайшие иголочки. Теперь они только растягивали нитки в тонком полотне, вышивать ими стало совершенно невозможно. Но я почти не расстроилась: я думала о том, что скоро выйду замуж и уеду жить к мужу. И там-то Агнешка меня не достанет! Бедный папа, как же он будет справляться с ней сам? На кого она направит свою злость, когда меня не будет рядом?

Впрочем, я старалась не пускать в голову грустные мысли. Мастерицы, которых отец позвал из соседнего города, шили мне самое красивое платье на свете, нежно-голубое. Ткачихи изготовили тончайшую ткань из небесной нити, созданной из предрассветных снов и весеннего пения соловья. Платье из этой ткани было таким волшебным, что, надев его, я бросилась кружиться и чуточку парила над землей, а мастерицы смеялись и хлопали в ладошки. Из ниоткуда вынырнула Агнешка, схватила со столика ножик, полоснула по юбке и убежала в коридор. К счастью, она чуть надрезала лишь пышную нижнюю юбку, было совсем не видно, но добрые мастерицы расстроились и плакали так, что я стала их утешать. Ах, Агнешка, от твоего злого сердца страдаю не только я! Лишь несколько кошелей с золотыми монетами успокоили швей и они, раскланявшись, ушли по домам.

 

С утра я обнаружила, что Агнешка испортила мое вязание. Я задумала связать шарф из теплой и мягкой шерсти для своего любимого, но Агнешка как-то проникла в мою комнатку, вытащила спицы из рукоделия и растянула петли. Я искала всюду, но нашла только одну серебряную спицу для вязания. Это расстроило и рассердило меня так, что я побежала к отцу.

- Папочка, – воскликнула я, – Агнешка украла серебряную спицу для вязания, которую ты мне подарил! Я не смогла ее найти; может, Агнешка выбросила ее в туалете?

- Не печалься, − батюшка поцеловал меня в лоб. – Скоро ты выйдешь замуж и уедешь из моего дворца; там, где ты будешь жить, Агнешка не будет тебе больше досаждать.

Его слова меня успокоили, но лишь немного: в душе было очень странное, непонятное предчувствие. Оно нарастало, и к обеду я была уже вполне уверена в том, что случится что-то страшное. Но едва я оделась в прекрасное бальное платье из небесной ткани, как моя тревога растворилась: ну что может случиться плохого в такой чудесный день? Съезжались гости, и наконец прибыл самый долгожданный экипаж, который привез моего жениха. О, я никогда не смогу описать вам, какого цвета глаза у моего будущего мужа! Они теплые и добрые, как восходящее солнце, сладкие, как карамель! Он поцеловал мне руку, и я целую вечность не могла отвести от него глаз. Зазвучала музыка, и мы закружились в танце. В хрустальных бокалах шампанское стреляло пузырьками веселья, в зале звучал смех, и прекрасная музыка увлекала всех в танце.

- Вы – моя королева, − произнес одними губами мой жених, но его слова оглушительно прозвучали в моей голове и отозвались в сердце.

- Вы – мой король, − ответила я ему одними губами, и в его глазах появилось безбрежное море счастья.

Но тут из ниоткуда выпрыгнула Агнешка. В руках у нее блестела та самая серебряная спица, моя спица! Злодейка замахнулась и вонзила спицу прямо моему будущему мужу в сердце! Я видела, как жизнь покидает его глаза, как он падает, и мое сердце разорвалось в эту минуту! Я кинулась за Агнешкой, признаюсь – я хотела догнать и задушить ее, задушить злодейку своими руками! Я хотела крепко держать ее за горло, я хотела колотить ее глупую несчастную голову о стену, я хотела слышать, как она будет хрипеть, умирая, я хотела, чтобы ее руки слабели, пока не повисли бы безжизненными плетями!

Агнешка была проворна – она всегда очень хорошо бегала. Я не могла догнать ее даже тогда, когда была ребенком. Но не сегодня, сегодня я положу этому конец! Я мчалась за ней, она свернула в одну из боковых башенок. Мы взбегали по винтовой лестнице, я слышала топот ее ног, но была полна решимости догнать и покарать ее.

- Не убежишь! – крикнула я. – Отсюда нет выхода!

Агнешка не останавливалась до самого верха лестницы и юркнула в комнатушку, из которой порой папины солдаты вели дозор. Я вбежала за ней, полная ярости.

- Зачем ты это сделала? – крикнула я, задыхаясь. – Что же ты за чудовище, Агнешка!

Но тут Агнешка развернулась, схватила меня за руки и обратилась ко мне.

- Я – это ты, ты – это я, − услышала я ее хриплый голос, и Агнешка вошла в меня полностью, растворившись.

Я стала Агнешкой, а Агнешка стала мной. Я была Агнешкой, а Агнешка – мной.

 

Адова приёмная

Автор: Владимир Печников

 

Если вы простой турист, а не обречённый клиент ужасной преисподней, тогда то, о чём я дальше буду говорить, конечно, ни в какие ворота не лезет, но может хоть как-то заинтересует, хотя бы кто-то посмеётся кто-то или даже задумается сильно очень.

Где-то я слышал, что старинный рецепт гласит, мол, возьми обыкновенную дырку, да окружи её толщиной из чугуна или бронзы какой требуется, и ты получишь пушку. Примерно так и с адовым жизненным устройством, окружённым раскалёнными сковородками, происходит. Найдётся умник такой, что напьётся однажды с быстротой достойной всяческого удивления и начнёт ведать окружающим обывателям с болтовнёй сказочной о чёртовых распорядках и почём душа стоит. А мы верим, да в книжки записываем с интересом искренним, боясь к тому же, - вдруг правда.

 

А ведь случилась эта история тогда очень просто до самого банального состояния. Сбежал однажды мой очень хороший знакомый от городских нудностей в деревню на собственную дачу. И сбежал так, да чтобы окунуться с головой, да достать душой и телом до самого дна первозданной красавицы-природы: бродить босиком по росе, наблюдать за необыкновенными бабочками-махаонами, созерцать вселенскую тайну звёзд… И чтобы при этом даже никто не смог бы попытаться вынести мозг, вырвавшемуся на свободу романтику-мечтателю, всемирному поэту-гению, человеку-космическому кораблю. Короче говоря - бухать там по полной полу-смертельной программе и выхаживаться затем в дико-страшном блевотно-мерзопакостном одиночестве.

Да нет, конечно, сначала-то ведь всё шикарно было очень, даже дюже весело: с друзьями липовыми в кабаке, да в сауне с девочками лёгкого поведения… Всё, как у всех, как по накатанному, как водится, по нашим шаблонам земным. Ничего туточки придумывать не надобно – давно уже дело нехитрое придумано. И в деревню Ваня по давно проторенной дорожке заявился без всякого-такого, казалось бы, ноу-хау.

 

Сидел Ванюша наш больной на всю головушку, выхаживаясь с будунища проклятого, да на излюбленном крылечке, вдаль, совсем не глядючи. Вот тогда-то и появился он – почтальон-то тот, что возник ниоткуда Прям предстал вдруг пред Иваном во всей своей представительском оформлении: форменный костюм синей расцветки, фуражка, словно из кино про немцев, только рога сквозь неё торчат, правда небольшие, но и не маленькие. Почему почтальон? Так ведь сумка почтальонская наперевес, пенсне на вытянутом пятаке в дорогой оправе и… то ли рука с конвертом, то ли копыто – не поймёшь. Письмо почтарь, чуть ли не в нос непонятливый нашего героя стал тыкать упорно, выговаривая:

- Не извольте, - картавил он на манер старинный, - беспокоиться по пустякам, но искренне прошу отнестись к этому предложению с наиболее высокой ответственностью!

- Чаво-чаво? Чаво ты тут лопочешь, друг ситный, непонятной мне наружности? - испугался Иван, стараясь протиснуться сквозь ступеньки под крыльцо, буря пятой точкой доски не первой свежести.

- Я лицо, повторяюсь, чрезвычайно ответственное и прослежу, чтобы церемония прошла в полном порядке и письмо было доставлено, а в случае согласия адресанта, сопроводить его в нужном направлении.

Иван вмиг закрыл глаза кулаками, протирая веки чуть ли не до самых мозговых извилин. Но всем свои нутром чувствуя наглое присутствие обладателя рогов на голове, он стремительно протянул руку к трёхлитровой банке, стоящей в стороне.

- Какова лешава, я тя спрашиваю, ты мне тычешь здеся? А? – Проговорил Ваня, враз набравшись смелости от одного только прикосновения к банке со спиртосодержащей смесью.

- Примите пламенный привет из самой страшной преисподней! – ещё боле пугая, заорал неожиданно странный гонец, взломав при этом сургуч на конверте.

Ваня, ничего непонимающими глазами уставился на пришельца, затем дрожащими руками поднёс банку ко рту, отхлебнув глотка два - не больше, но с проникновенной жадностью. А следом он непроизвольно вдохнул аромат конверта, который враз показался удивительно знакомым и даже родным, почувствовав тут же некоторое облегчение и невероятно быстро достал содержимое пакета.

- Ого! - Воскликнул он, увидев ровный почерк на пергаменте высшего качества, а внизу вместе с печатями золотом тиснённые визы из различных подземных министерских сфер, и… с ног сшибающую подпись огромными золотыми буквами – ЛЮЦИФЕР.

- Позвольте мне, - вступился почтовик, собрав все недоумённые вопросы, зависшие воздухе, - чтобы вам не особо заморачиваться, сделать некоторые пояснения, касающиеся сего письма, поскольку вижу ваши глаза, удивительным образом стремящиеся к затылку.

- Да-да-да… - застучал зубами Ваня. - Вы, наверное, чрезвычайно удивитесь, но это своего рода приглашение посетить неведомый вам подземный мир в качестве туриста, так сказать бесплатная путёвка. Помните? Такие когда-то профсоюзом выдавались на производстве в Советские времена.

- Да-да-да… - так же стучали зубы. - Ну, так вот… я, честно признаюсь, не ведаю, зачем и как, и почему именно Вас хотят сподобить на данное турне по удивительным кругам, примерно описанным вашим поэтом Данте. Но уполномочен заверить, что вреда Вам причинено не будет никакого. Уж будьте уверены в этом, ежели сами, конечно, не соизволите повеситься. То есть переместиться в преисподнюю, так сказать - не отходя...

Ваня для всякой пущей верности сильно очень ущипнул себя же за ухо и, видя, что всё остаётся на своих местах, с болью в сердце, с щемящей тревогой спросил:

- А-а-а… сколько же времени вы мне даёте, чтобы я того… ну, как бы этого… ну, подумал, что ли?

- В сей же час, то есть – немедленно! – Резко ответил гонец.

- А если не соглашусь?

- Думаю, что этого не случится… Ведь Вы буквально через несколько часов схватитесь обеими руками за левую сторону груди, изо рта появится пена, Вас затрясёт и сделается так больно, что инфаркт безусловно приведёт опять же к нам, только уже не в качестве туриста… Решайтесь же!

Такие убедительные доводы подействовали на Ваню довольно быстро, и он стал торопливо собираться. Вернее, как собираться, - отхлебнул из банки довольно внушительную норму и захрустел смачно огурцом малосольным, приговаривая:

- Вот ей Богу, грю, и к Вам обращаюсь, уважаемый: кабы не с похмелья, никогда бы не решился б я на такое путешествие, а, впрочем, есть ещё у меня надежда на некое снисхождение, что всё это безобразие закончится в аккурат, когда зачну просыпаться от ентого неясного мне помутнения.

Только выразился Ваня таким способом оправдательным для себя самого, как почтарь махнул ему рукой, а сам за дом чуть ли не строевым шагом направился. Там, в садке скамеечка старенькая стояла. Почтальон уверенно топнул возле неё ногой, и… о, чудо – образовалось небольшое отверстие, достаточное, чтобы в него просунулся человек. Гонец снова махнул копытом Ване, мол, следуй за мной и смело нырнул в эту, чудом образовавшуюся нору. Первая мысль в Ваниной башке была, мол, давай Ванюша, беги что есть мочи куда глаза глядят! Но неведомая сила подтолкнула его к норе и только и было слышно, уже из неё:

- Прощай, Свет белый, коль вернусь я, уж такого наворочу, что мало моим мозгам не покажется.

 

Через несколько мгновений сверху свет скрылся, а внизу вдруг холл просторный образовался. По всем сторонам и углам светильники причудливые стоят и довольно ярко пространство освещают. Панели какие-то отшлифованные по стенам, чуть ли не мраморные на первый взгляд, но то что окончательно Ваню поразило – это лифт стоящий напротив его и почтальона. Да-да, самый что ни на есть настоящий лифт. Возле с чудными узорами дверей ещё и лифтёр оказался, в такой же форменной одежде, как и у Ваниного спутника, только без сумки.

- Это, чтоб никто ни чё не спёр? – зашептал Почтарю Ваня.

Но тот совсем не успел ответить, как…

- Хто пожаловал? – заголосил вдруг стражник лифтовой. – Не худой ли какой человек без спросу, без ведома? А не то – вертай вспять… в светлое своё прошлое!

- Чаво орать-та? Мы по приглашенью, чучало! – Воскликнул, негодуя почтальон, резко поменяв свои профессиональные манеры на привычно-обыденные, обычные для повседневности. – Не узнаёшь, чё ли, псина сторожевая?

- Вижу, што нашенской породы будешь, но нам ваши намерения, токмо ужо будут ведомы. Бумаги, грю, хде? Надоть, выбился в письменосцы, а всё, тудыть яво в качель, в начальники, мать чертячью в медь, себя воспроизвести пытаются!

Почтарь покачал обескураженно головой из стороны в сторону и, как только мог, с особой вежливой утончённостью, обратился к новоявленному туристу:

- Иван, будьте добры, покажите этому хамлу бумаги, что я вам дать изволил. Пущай подавиться, бюрократ недоделанный!

Ваня стоял в остолбенелой форме, боясь хоть как-нибудь шелохнуться и привлечь к себе любое внимание. Он с особым напряжением впитывал в себя все звуки, отражающиеся от стен, пола и потолка подземного бункера, пока доподлинно не осознал все формальные действия происходящего. К тому же вольное поведение чёрта, его сопровождавшего, придало ему некоторую уверенность в себе и даже трясущиеся руки не помешали передать в копыта лифтёра путёвку с известной подписью, сверкающую золотыми буквами.

- И у Вас, в подземном мире, без ентого бумагомаракания, ну никак не обойтись?

- Спросил Ваня, приноравливаясь к новой для него обстановке.

- Что ты, мил человек, зачем ты мне, сам кумекай? – Тут же последовал ответ служивого, внимательно просматривающего документ. - Да и другие морды человеческие к чему, ежели завсегда имеется бумага казённая, в коей всё доподлинно об отдельных людишках чуть ли не с рождения красочно обозначено и сказано довольно доходчиво.

- Вот, нифига себе! И тут чёртова бюрократия образовалася… ой, не могу! – Сказал Ванька и понял, что сморозил лишнего, ведь у кого он, как не у чертей и находится… а потому почесал в задумчивости репу и попытался выкрутится из создавшегося неловкого положения. – В смысле адова… бюрократия… то есть, как у нас я хотел сказать… в общем-то - нехорошая.

- Та лана, чего там, мели помелом земным чё схочется, тебе-то уж верняк - дозволено. А без бумаг, дядечка, наверху, так и под ним, как и без денег нет жития – вовеки вечные.

- Как, ещё и деньги есть?

- А ты что думал. Товар – деньги – товар ещё никто не отменял. Даже, ежели скажем - яхту хотим подарить проходимцу… Енту вещь-то надобно где-то выкупить… А, как же?

- И чё, и валюта имеется?

- Всё в душах измеряется, юродивый! А то, поди не знал? И золотишко с камушками с сотворения мира во власти нашенской находятся. А там, гляди, пошло-поехало по курсу грубому от любого рубля деревянного и других монет всякого качества: на любовь с благополучием, на славу с властью и так далее… В обмен на душу по желанию, чтобы заселить без всякого на то насилия в апартаменты нашенские, дюже тёплые, а уж гостеприимны-ы-ы-е – куды там!

- Чудно брешешь, но по правде нашенской! - вступил в разговор почтальон, поправляя сумку. – А ну свали с дороги! Аль не видишь – с путешественником мы торопимся?

- Раскудрит яво кудрит! Вы в зеркало давно смотрелись, проезжий путешественник? - засмеялся дико лифтер, открывая борзо двери.

Спутники зашли внутрь, и почтарь тут же нажал на одну из множества кнопок, которую Иван даже и не рассмотрел. Лифт вздрогнул, поднатужился и стремительно понёсся вниз на встречу к небывалым в нашей земной жизни приключениям.

Долго лифт опускался в преисподнюю, хоть и летел живо, аж ком к горлу подкатился у Ванечки. Хмель стал даже выходить, а подзарядиться для дальнейшей смелости, стало быть нечем. Вдруг кабину дёрнуло, да затрясло, словно над ней парашют раскрылся. А в динамике голос удивительно похожий, как в метро, раздался:

- Приёмная! Выходя из кабины, не забывайте вещи… осторожно, двери закрываются.

 

Сразу морем пахнуло с примесью серы. Жара такая вдруг образовалась, похлеще чем в Крыму, что захотелось нестерпимо раздеться, потому как пот ручьём побежал по спине, словно в парилке бани русской. Ваня одним глазом только увидел довольно обширную платформу, а на горизонте оной кучу людей. Но получив в бок, он провалился живо в проём дверной, напротив. Почтарь исчез, словно испарился, а дверь прикрылась тут же за Ваниной спиной без всяких на то церемоний. Обдало прохладой…

- Ух ты и тут кондёр всем заправляет, - подумал наш путешественник, с особым интересом разглядывая помещение.

Кабинет дюже огромным показался, но особое впечатление произвел большущий стол из морёного дуба, уставленный по старинке телефонами, а за ним, тоже как в старь…

- О боже! – воскликнул, не сдержавшись, Иван.

В уютном кресле сидела самая обыкновенная секретарша. Она, глядя в зеркало, с особым усердием, опиливала специальной пилкой шикарные рожки. Расположившись интересно на голове, они выглядывали сквозь фирменную причёску. А над столешницей, как бы извиняясь высовывался кокетливый хвостик, увешанный небольшими браслетиками, не иначе как из платины. Она хлопнула ресницами веерами по щекам, отодвинула зеркало на край, и взявшись миниатюрным копытом за перо, стала усердно строчить в только что открытый журнал.

Иван стоял, как вкопанный, не шевелясь хоть на миг. А секретарша, закончив процедуру, входившую в её обязанности, поправила очёчки в модной красной оправе на культурном носике пятачке, раскрыла ротик с симпатичными губками и…

- Что стоите? Проходите… присаживайтесь на диванчик, я сейчас доложу начальству о вашем прибытии и очень скоро вернусь, - журчала она, словно весенний ручеёк, а стукнув хвостиком по плазме, висящей на стене, скрылась в ней же.

Тут же включился телевизор, и Ваня с удивлением обратил на него вопросительно дрожащий взор. Что-то зашуршало, зашумело и на экране появилась огненная волна, с рёвом наступающая прямо на Ваню через экран. Наш турист вцепился мёртвой хваткой в кожу диванчика и через некоторое время почувствовал, что стал седеть. Показали вдруг каменную яму среди этих волн подземного огненного океана. Громадный чертила в опояске из человеческой кожи раздувал меха адского горнила, докрасна накаливая здоровенные кривые клещи. А за столом сидел другой – низенького росточка, ласковый такой и добродушный чёртик с одним только рогом в клетчатой кепочке набок. Он любовно перебирал инструменты, источающие ужасные мотивы, где были и щипцы, и крючки, а так же плети просмолённые с другими приспособлениями, предназначенными для дальнейшего употребления в процессе истязания, попадающих сюда грешников.

- Не надо! – дико закричал испытуемый.

Чёртик подошёл, погладил грешника по головке, как родного сыночка:

- Что вы, мил человек? Разве же я вам сделаю чего плохого? Вы сами себе уже давно всё сделали. И потом… что тут такого? Это мы так… балуемся. Ну-ну, не плачьте. Садитесь лучше вот сюда, где поудобней вам будет, на этот вот гвоздик, раскалённый до бела. Садитесь-садитесь, очищайте покамест совесть… Уж мы такие придумщики в ентом деле, - равных нет!

- Душегубы, ироды проклятые!.. – уже стал корчиться через несколько мгновений мученик грешный, сидя на гвозде, а тем временем громила с превеликим удовольствием садистским отщипывал по маленькому кусочку от тела раскалёнными клещами.

- Вот-вот, другое дело… Приятный звук от приятной наружности. Не то что это отвратительное «Не надо»! - потирал копыта ручонки миловидный чёртик. – В ентот радостный для всех присутствующих здесь лиц момент, я обычно лекцию небольшую читаю… Это так, для собственного, можно сказать, удовольствия. Ну так вот… Народ есть главная сила в общем мироустройстве людском и тратить её следует с разумной умеренностью, выделяя таких вот развратных типов. Мы же контролируем количество и распространение дерьма. А окромя методов устрашения, кои мы применяем с великим воодушевлением, но в то же время с огромной неохотой, ничего пока в нашем измерении не придумано. Ведь, как бы не был хорош, так называемый человек, низменные животные чувства будут дремать в нём до поры до времени в рамках воспитания и той среды, в которой находится. А рамки те и есть тот самый страх. Нет, мол, я не такой, скажет кто-то вроде тебя, но не сделает и не совершит греха так называемого токмо из-за страха предстоящей расплаты. Конечно, зависит многое от образования, которое в основной своей массе вуалирует дикие звериные инстинкты, но в определённой благоприятной среде они просыпаются вне всякого сомнения, - это закон. Есть и исключения, но очень мало. Мы, слава вселенной, по крайней мере, не ваши земные подонки, кои своих мужиков и баб без разбору предают, калечат и убивают лишь за денежную выгоду. А мы же только мучаем жалкую душонку вашу, чтобы другим неповадно было творить гадство и истребление всяческое.

Ваня вздрогнул и почувствовал ужасное журчание внизу живота. В это время вошла секретарша, и телевизор сам по себе выключился.

- Что это вы цветом поменявшись, покамест меня тут не было? Аж почернели, а волосы наоборот белесым отдают?

- Мне, как его… этого… уж очень честно в туалет по правде приспичило до самого потолку конторы вашей.

- Хм… Да пжалста! – фыркнула стильная деваха и стукнула хвостиком по стене, где тотчас дверь образовалась и открылась тут же.

 

Ещё каких-то несколько минут, и он стоял уже, словно первоклассник перед офисным адовым планктоном и ничего с собой не мог поделать. Хоть и добавилось прелестной смелости в организме, переминался Ваня с ноги на ногу, как только мог.

- Кротость, - сказала секретарша, - достоинство жертв, а вы тут гость приглашённый. Ни к чему мерзкие ничего не стоящие хитрости в стиле лизоблюдства, а потому ведите себя свободно, как решительная натура, не уподобляясь остальным представителям вашего людского семейства, которые в основной массе своей слабы и ничтожны. Впрочем, вы получите полное удовольствие в просмотре желанных вам картин в процессе головокружительных экскурсий.

- Да. Но мне непонятно и не ясно… умопомрачительно, так сказать, от непривычной обстановки.

Глаза секретарши потемнели, губы её, и без того припухлые, ярко расцвели и она от всей чертовской души рассмеялась:

- Вот как?

- Ага, так примерно… - только и оставалось ответить Ивану.

- Ну что же… теперь я ваш гид. По высшему повелению мне запрещено задавать лишних вопросов, но следить за вами буду строго и, если что спрошу по всем здешним правилам.

- Так-так… мои действия, ежели что?

- Сейчас распоряжусь, чтобы прибыл кортеж для сопровождения в наш подземный кинозал. Уж поверьте, лучше на экране посмотреть, а то, как бы худого не случилось, да зажариться чтобы вдруг не пришлось.

Дорога в адские дебри, поверьте, устлана радужными перспективами… Ведь только там вы сможете до невероятной глубины души насладиться обществом великих, казалось бы, людей, их клоунов и прихлебателей. Вы даже получите удивительную возможность потрогать руками царей, вождей и президентов. Кроме того, с некоторыми из них вы сможете с удовольствием провести довольно милые светские беседы за рюмкой коньяка, хотя бы с познавательной точки зрения. Недаром же Вольтер говорил, что «В раю климат лучше, но в аду компания настолько приятнее!» Ещё говорят, что ад – это место, где дурно пахнет и никто никого не любит. С чем уж точно не согласна. Любят даже здесь… в аду.

 

У входа в приёмную как будто бы давно ожидал конвой сторожевой, составленный по подземному протоколу. Всё как положено: четверо конвоиров и главный впереди, более солидной наружности. На всех чертях форма универсальная синей расцветки. Кепи с дырками для рогов. У всех без исключения блестящие глаза – глаза дикого животного. Лбы высокие с кучерявой прядью шерсти, на которых начертано долгое и страшное будущее для тех, с кем они встретятся. Да, они приветливы в обхождении, но наводят тут же страх при любых талантах в проявлении любезности и вежливых, казалось бы, отношениях. Просты и уверены в собственной правоте до самого последнего момента. Любят ругаться, но и смеяться до надрыва лохматых животиков, отпуская в сторону собеседника пошлые шуточки, получая при этом небывалые приятности в своих ощущениях. Конечно же, это их натуральный вид, но могут черти и перевоплощаться в кого угодно. Порой, даже до такой степени входят в роль, что, вернувшись из командировки, долго ещё не могут позабыть те приобретённые привычки с навыками обычных смертных. И даже внешний вид долго не теряют, иногда до сотни лет и более… Потому довольно странно встретить в столь отдалённых местах под землёй вполне человеческую личность, даже когда-то знаменитую наверху. Это могут быть и политики, и чиновники, и артисты…

Ведь самое интересное, даже здесь – это шпионаж. Экономя на грешниках, одежде и пиве для собственных подданных, Преисподняя не жалеет денег на разведение засланных шпионов наверху. Она всегда и во все времена отправляла своих умников в качестве известных санитаров не охотиться за здоровыми людьми, а сливаться с толпой обывателей, выискивая наиболее неблагополучных, всякую мразь и нечистоту. Иногда даже во властные структуры пробираясь, чтобы наверняка извлечь собственную выгоду, покупая души, казалось бы, невинные… Ан нет.

Вот и сейчас Ваня увидел в предводителе выставленного кортежа некоторое сходство с личностью, которая натворила немало пакостных дел на земле. Столько бед принесла эта гадость в землю русскую, что по сю пору кишки в обратное место из перевёрнутого состояния не сложатся. Не он один, конечно, тому виной, но имеет полный список негодований и ругательств смертельных в собственную сторону. Потому как он, засланец адовый, выявил немало себе подобных по пакостному душевному измерению в земном обличии. Иногда, даже с полным удовольствием от душевного мщения можно посмотреть на грешников, сидящих в котле с лавой, но эти… после всего совершённого, остаются как бы не причём. Они имеют награды и пользуются уважением на службе потому, что самые что ни наесть шпионы чёртовы из ада страшного. Обычному человеку их непросто отличить, пока сами не признаются…

- О, Боже правый! Чёрт побери! - воскликнул Иван, - так на Троцкого того похож!

- Хучь того, хочь этого… Лейба Давидович Бронштейн, - меня так величают! И зарплату на это звание имею в полном количестве по ведомостям. Предугадывая ваши мысли, отвечу сразу, что да – был убиенным когда-то ледорубом, но для отвода глаз людишек, потому как при исполнении находимшись.

- Не может быть? Ведь ты ж народу нагадил столько, падлюка, что на целый век! Геноцид казачества Донского чего только стоит… ведь всех повелел изничтожить, тварь поганая!

- Послушайте, Ваня, или как вас там… Ежели вы ещё какое-то значение имеете для моего руководства, это не даёт никакого совершенно права оскорблять меня при исполнении. Но поскольку в ваших мозгах пропитых столько всякой хрени набралось за время пребывания в собственной никчёмной жизни, то милую.

- Ой, как много вас, таких-то затевателей карусельных развелось, да никогда и не прекращалось… - парировал Иван, сам тому не веря, ведь командовал мозгами ещё коньяк до поры до времени, что ни говори…

- Вот ежели прислушивались бы ко мне, да думали, как я, то и не ходили б по деревне родной с умом таким да опытом, но постоянно в русских дураках…

- Одни вы тут всех правильней живёте…

- Скажу одно только - политика Преисподней в том и заключается, чтобы путём внедрения таких засланцев, как я, выявлять основную массу подобных сволочей, дабы изолировать их от общества. А невинные, попутно зашибленные, отправились давно в другое измерение, занимая достойное место в собственных ячейках вселенских. Выявленную же заразу мы просто обязаны содержать у себя, дабы не дать возможности их коварного распространения.

- Фигня какая-то… приучены мы сразу видеть гниль, с гадостью противной, чтобы тут же их и отвергать.

- По простоте сказать - ты не поймёшь, по-научному – не дойдёт. Короче говоря, нахапать и нажулить – особый ум нужен, потому и неодинаковые вы люди-человеки. Ты, дурак, на земле матушке трудишься и в нищете находишься вечной от избытка умища свово, который огородили тыном беспредельщики для собственного процветания. Они, другие енти умники, забыли слово «совесть» навсегда, взаместо проклятое слово «зависть» вставили. Сподвигнут в очередной раз, а тебе, деревенщине, портки их подмоченные с карабином наперевес идти защищать вскорости. Так почему же ты, со своим-то умом перед ними распинаешься выкобениваясь, а они, дураки набитые, намного от тебя богаче смолоду? Так ещё и жизни учишь…

Ваня в очередной раз стал чесать в затылке, мол, экий клещ настырный… Знать бы, чего ему надобно? А Лёва продолжил, закругляя начатую тему:

- Не трепыхайся, Ванюш, следуй за нами, - хлопал по плечу Бронштейн, поправляя одновременно очки. - Оглядишься, въедешь в тему… может что-то и поймёшь.

Иван раскрыл рот, ошалев от чёртовых нравоучений, и спросил, теряя дар речи:

- Кккуда? Следуй…

- Дык в кино! Куды ж, твою в качель?

Опять мельком Ваня кинул взгляд на горизонт платформы великой, что протянулась неведомо до каких размеров. Увидел он там толпу народа и услышал вопли дикие, от которых любые мысли в трубу непременно сворачиваются. Что-то такое пробежало холодом ужаса по разгорячённой от непонятного диспута спине, но вовремя прибыли на место. Иван вместе с секретаршей проследовали в открытую дверь, а конвой остался снаружи в качестве охраны. Потом ещё дверь и… ещё.

 

Наконец, очутились они в зале, где всё вроде, как и в обычном кинотеатре было обставлено, только богаче намного и по последнему слову техники. Сразу выдали специальные очки для просмотра и пакетики, точно такие, как в самолёте на случай, если вдруг плохо станет.

- Ух ты… да тут ещё и три Дэ имеется, - воскликнул Иван, - только вот пакеты эти напрягают, неужто до такой тошноты посетителей доводят?

- Ой, всякое бывает… - ответила, смущённо чертовка, - всё так мило и желанно, ты очки свои протри, да ворчать прекращай. Сейчас такие забавные вещи смотреть начнёшь, что и вопросы никчёмные задавать охота отпадёт.

Секретарша начала уверенно нажимать на кнопки пульта, отчего экран огромный вдруг открываться стал, показывая буквы в ряд, мерцающие всеми цветами радуги. Свет потихоньку удалился, и… обворожительный звук обнял со всех сторон нашего туриста, вдавливая в велюровое кресло голосом самого Левитана:

- Вам не надо размышлений всё тут ясно без сомнений! Да, понятно: всюду бес, где проявлен интерес. Богатство, слава и успех, причем, чтоб не было помех в пути до остановки – Счастье. Чтоб лесть была и почитанье, а вместе с ними упованье от того, что ты у власти. Вот к чему стремятся люди! Ради радостных утех, несмотря на то, что будет, совершают смертный грех!

- Бах!

И пламя страшное со всех сторон, словно обрамило экран здоровущий! А в центре камень раскалённый до красна! От увиденного прижался Ваня к гиду намного ближе, чем позволяют подлокотники, когда камень с другой стороны показали: мужик какой-то в наимоднейшем пиджаке, с портфелем в руке из крокодиловой кожи, стоит на коленях и этот камень горяченный лижет языком своим, но выросшим до невероятных размеров. Попробуй только портфель вырони, тут же черти из пламени адского выбегают, да тычут в глаз кочергой огненной. Язык враз пупырями покрывается и обугливается на виду почтенной публики. Мгновенье и… бесконечное повторение кошмарного сурка. Через несколько минут, вдруг лозунг во весь экран и вновь беспримерный голос за кадром:

- Наврал при жизни целый стог, пребывай теперь в нирване – депутатам сей урок!

Глядит Иван. А оба уха дыбом сделались от ужаса, прожигающего насквозь и беспредела творящегося. Рот открытый, словно у рыбы, но, тем не менее, интересуется он, намекая:

- А чёй-то голос мне знакомый… неужто и он из ваших, так сказать?

- Почему бы и нет… У нас в шпионах не только шваль политическая, но и артисты имеются. Этот, например, своим голосом много мрази на свет белый вытащил из тени, коих мы и заховали потом в свои апартаменты.

Только Ваня хотел ещё что-то уточнить, да как завопит диким голосом:

- Во-о-он каких-то волокут!

И точно… Во весь экран было видно, как черти притащили группу людей, беря их за ноги и цепляя огромными крюками за причинные места. Затем раздался истошный вопль, от которого не каждому дано вытерпеть без своей собственной смерти! Ужас дикий передался по рядам ещё и от того, что начали людишек окунать прям в кипящую смолу, а затем без всякого на то передыху, заставили их горячую золу с гвоздями жрать. Сами черти ржут до упаду, рожи безобразные корчат и хором лозунг, вновь появившийся огромными буквами, словно гимн какой-то с удовольствием поют:

- Не хочешь жить с женой своей? Отговаривать не станем – берегись прелюбодей!

Вновь нажимая кнопки пульта, секретарша вдруг игриво заявила:

- А теперь, смотри-ка, милый… Видишь… дальше бар стоит?

- Ага, наблюдаю чё-то такое.

- Там сидят и огненную лаву, словно пиво, пьют большими кружками… А кто не хочет – плёткой просмолённой по хребтине! Показать поближе? Чай хотса небось на таких глянуть хоть глазком одним?

В горле что-то у Вани стало комом, но глаза сомкнув, открыл он враз, наблюдая за действиями, происходящими прямо перед собственным носом. А там по самому чёткому чёрному сценарию творились очередные невероятности, происходящие на самом что ни на есть деле. Ржавую железную бочку здоровенную выкатили, на которой написано крупными буквами – НА ПОХМЕЛЬЕ РОМ. Поставили её на огонь и тех, которые лаву из кружек вместо пива лакали, давай окунать по одному. Ром кипит, клокочет и бурлит в бочке, а дядьки орут истошным голосом, мол, больше пить не будем. Вылезают через край, а черти обратно их крюками суют, приговаривая:

- Будешь, будешь…

Ваня затих в ожидании, а чертовка в бок толкнула, произнося, да так томно, словно в снах эротического содержания:

- Ну, а это, мой засранец, - пальцем в горло щелканула мастерски, - для таких, как ты вот, пьяниц!

- Перерыв давайте срочно……..! - заорал благим матом Иван, но тут же стих, улыбаясь нервным тиком, будто проснулось в мозгах что-то такое забытое, старое. – Примы, здесь, случайно нет? – только и спросил.

- Вам простой иль с наркотой? – вопросом на вопрос засмеялась секретарша.

- Обычной… и… без фильтра. И это… как его… огоньку тут не найдётся?

Чертовка ресничкой только подмахнула – тут же пачка сигарет!

- Огоньку? Мы в аду - сейчас подам!

- Уххх, - закашлялся Ваня и почти сразу затушил нервно, помятую сигаретину, - ведь я семь лет назад бросил, но с предыдущего волненья терпенья у меня никакого нет больше. Непроизвольно нашло мне самому чё-то такое неподвластное. От просмотра аж трясёт!

- Ох, - только и откликнулась соседка по ряду.

В этот же момент с экрана всё адское пропало, и появились цветочки родные с поля. Они шелестели нежно на берегу реки и мило просились в руки, ласково шепча до боли знакомые земные слова, умиротворяя и успокаивая.

- Вас, как его… - засуетился Ваня шепча, - разрешите спросить, раз уж мы туточки поблизости находимся, вместе на одной территории… Как хоть звать вас, величать и всё такое?

- Наконец-то, проснулся, галантный кавалер… Меня зовите просто Эйда. Да не смущайся так, Ваня… ты мне, честно, очень даже симпатичен.

Ваня глядел по сторонам и своим ушам не верил, а по голове словно молотком:

- Есть сомненья… - может врёт? – стучало, - может разум их проснётся?

Но… Тихо играла очаровательная музыка, через экран кинотеатра на весь затемнённый зал распространялись дивные ароматы цветов, которые можно было даже потрогать. И… до глубины души знакомое ощущение близости. Такое, как когда-то в школе, в самый первый раз. Эти божественные чувства с томным наслаждением, хоть и без физического контакта, Ванюша не испытывал уже давно. Даже забывать стал, а тут – ладошка девичья легла на его трясущееся колено. В голове забегали всякие причудливые неясности, мол, копыто вроде должно быть, но… Нет - рука, с обыкновенной человеческой ладошкой.