Что хочет автор. Литературные конкурсы

Я продирался сквозь поток ее колючих слов, как через заросли розовых кустов. Звучащие шипы оставляли во мне кровоточащие раны, которые, казалось, вот-вот проступят наружу.

Ее длинные тирады, словно волны накатывали на меня и разбивались, как о скалу, разлетаясь на множество капель отдельных мелких упреков, а те под ледяным взглядом обвинительницы мгновенно превращались в острые льдинки, впивались в мое тело, в мое сознание, в мою душу.

Озвучивания этих претензий я ждал много лет, но надеялся, что чувства, которые супруга ко мне испытывала, не дадут ей произнести вслух то, чего я, конечно, был достоин.

Будучи в смятении, не мог понять, что вызвало эту бурю в наших ровных и спокойных отношениях – отношениях без иллюзий. Никаких сомнений не могло возникнуть, что именно жена является буксиром, тащащим за собой корабль нашей семьи. Без колебаний признавал, что болтался на волнах в кильватере ее линкора в надежде, что трос связывающий нас не лопнет, не позволит мне оказаться в воле случайных течений, ветров, штормов.

Но вот все прояснилось.

Она выкрикнула последнее обвинение, одним махом перерубив связывавший нас канат, как пуповину отрезала, не кинув мне даже спасательный круг – никаким оправданиям не было оставлено места. Вполне до этого четкие и устоявшиеся перспективы моей судьбы окутал туман неопределенности и расплывчатости.

Это обвинение, поставившее крест на моей семейной жизни, было особенно болезненным, потому что было незаслуженным. Нет, не то, чтобы я этого не совершал, но это было чистой воды «подстава». Хотя в ней, несомненно, виновен я, точнее, моя бесхребетность, слабость, безволие. Но, если разобраться, таковым меня сформировала сама жизнь…

Можно было еще долго рассуждать, но уже через минуту после того, как жена наконец замолчала, я стоял на лестнице нашего подъезда с чемоданом в руке, гулким эхом разносился по пролетам грохот, с которым за моей спиной была захлопнута дверь той квартиры, что еще недавно я считал, в том числе, и своей.

Медленно направился вниз по стертым ступеням старинного дома, где «так престижно жить».

Меня неотступно сопровождала мелодия «Lonelyness». С одной стороны, она совершенно точно передавала неопределенность моего нынешнего будущего, попытки угадать, что же дальше, с другой, в ней все же звучали некоторые торжественные нотки, как символ моего недавнего завидного социального статуса. Ноты, звуча, отражались от стен, окон, чужих дверей, создавая эффект эха, улетали вверх, затихая где-то на чердаке, а может вырывались через крышу в зрительный зал, чтобы оповестить всех, пришедших на мюзикл, о моем крахе.

Музыкальной темой моих родителей была, конечно же, «Ballad for Space Lovers». Совершенная, солидная, правильная, прямая, как луч, законченная, уверенная мелодия без каких-либо вывертов и ухищрений, ведущая к поставленной цели, к звездам благополучия и признания.

В той, прошлой, жизни они были авторитетны, признаны, уважаемы, порой, до подобострастия, занимали солидное положение. Но при всем этом они оставались lovers до последних своих дней, будто их монументальность не коснулась личных взаимоотношений, влюбленности, которую они умудрились пронести сквозь годы, не лишив ее остроты, взаимной восторженности и нежности.

Но эту сторону их жизни знал только я – их единственный и поздний ребенок.

Меня скорее можно было по возрасту отнести к разряду их внука, нежели сына.

А это имело свои последствия.

Мой мелодией в то время была, конечно, тема «Gemini» - не в чем себе не отказывающий баловень судьбы, полный разгильдяй, шутя, вразвалочку, руки в карманах плывущий по жизни. Я был тот, которому все доставалось, как по мановению волшебной палочки.

Вот, обратите внимание, это сейчас я бреду по сцене в конце семидесятых в такт музыки Рика Вэйкмана, вы можете себя в то время представить в такой одежде, хотя бы только представить? Да вы, наверное, тогда даже не знали, как пишутся названия этих торговых марок.

Естественно, я «поступил» в самый престижный ВУЗ нашего города, не какого-нибудь городишки, а второго по значению в стране. «Учился» на отлично, иногда ради развлечения пытался готовиться к экзаменам, но вот обида, никто из преподавателей даже не пробовал меня спрашивать или выслушивать.

Со мной на одном курсе, но в другой группе училась и моя будущая жена. Мы с ней первые года два не общались, не пересекались, не было общих занятий.

Ее называли Завоевательница. Я поинтересовался у приятеля – почему? Он объяснил, что она все время твердит, что приехала сюда, чтобы завоевать наш город, чтобы взлететь высоко, чтобы… Мечты провинциальной девочки, как в сказках.

Она была иногородней, жила в общежитии.

Познакомились мы на третьем курсе, на дискотеке, она неожиданно пригласила меня на «белый» танец. Девчонка симпатичная, разговорчивая, язык хорошо подвешен, трепались, потом пошли гулять на Неву.

Я сразу приписал юной Завоевательнице тему «Rubia» - неутомимость, небывалая энергичность, яркость, звонкость…

Когда проводил ее назад до общаги, то больше не от возникшего желания, а от куража, которым она меня заразила, рассказывая о своих мечтах и планах, притянул к себе и поцеловал. Поцелуй длился, наверное, всего несколько секунд, но их хватило, чтобы «Gemini» перестала мне соответствовать, ее место основательно и, как потом выяснилось, надолго заняла «Ocean Waltz», такая неспешная и нежно-мечтательная. Мне не хотелось размыкать свои объятия, мне не хотелось отрываться от ее губ, я готов был превратиться в изваяние, лишь бы мгновение тянулось и тянулось, как этот вальс в моей голове.

Очень хорошо у оркестра нашего театра получился переход от «Gemini» к «Ocean Waltz», молодец художественный руководитель, так ненавязчиво и плавно этот переход продумал, не прогадал я с выбором музыкантов.

После той дискотеки и прогулки у нас снесло крыши, нашей темой стала, конечно, «Feuer Tanz» - как только нет занятий, мы, как малые дети, брались за руки и неслись по городу под эту чудную мелодию, не было ничего и никого вокруг – только мы, город и мелодия нашей темы.

Нам никто не был нужен, но от родителей свое состояние я скрыть не смог, и вскоре встал вопрос – познакомь их со своей девушкой.

И вот на сцену выехала наша гостиная, вокруг стола сидим я с Завоевательницей и мои родители, на столе чашки с остывшим чаем, торт не тронут. Моим предкам оказалось интересно разговаривать с девочкой из провинции.

Не хотелось бы сейчас, когда все кончено, когда я обездолен и обижен, наводить тень подозрений на наше прошлое, не хочется думать, что она пригласила меня на той дискотеке, потому что знала, чей я сын. Но нет никаких сомнений, что именно официальное вхождение в состав нашей семьи позволило ей сделать свои первые шаги на пути вверх.

Как подарок на свадьбу мы получили ордер на двухкомнатную квартиру, уже через год моя супруга перетащила в Питер своего вернувшегося из армии старшего брата, которого вне конкурса зачислили в институт.

Но если и делала моя половина ставку на вновь обретенную родню, воспользоваться этим она в полной мере не смогла. Вслед за страной все полетело к чертям, что считалось авторитетным и заслуженным обесценилось в один миг, приоритеты сменились на противоположенные. Жизнь, точнее успех в ней, в большей мере начал зависеть от самого человека, появились новые перспективы, открылись новые горизонты.

Время было бешеного темпа, напряжения, взлетов и провалов, в моем мюзикле оно сопровождается «No More Nadine».

Тут надо отдать должное талантам Завоевательницы, ее энергия, ум, воля были направлены на одно – рваться вверх, а теперь верх определялся не должностью, а количеством денег. Она пробовала себя в разных бизнесах, и везде была удачлива, лет через десять она уже была владелицей крупного холдинга.

Одной из компаний холдинга руководил ее брат. К нему меня и пристроили замом, после того, как выяснилась моя полная неспособность что-то делать самостоятельно. Мне пытались несколько раз доверять какое-нибудь направление, но это каждый раз завершалось полным провалом и убытками.

Я долго думал, какую музыкальную тему выбрать себе на это время, потом решил спрятаться за общим музыкальным фоном, не пытаться на этот период сделать себя главным героем, я перевел себя на второстепенную роль, настало не мое время, пришло время завоевательниц, а мое и моих родителей осталось в прошлом.

Супруга оказалась человеком, не забывающим доброе к себе отношение – мои родители до самой смерти не знали ни в чем отказа, жили, на мой взгляд, намного лучше, чем во времена своей власти. Да и меня яркая представительница нового времени не выбросила на свалку сгинувшего мироздания, тянула за собой, пыталась создавать впечатление, будто верит, что я хоть на что-то способен, я делал вид, словно тоже в это верю.

Являясь замом Генерального директора, я, практически, ничего не решал, мне не позволялось, я был исполнителем, а точнее – мальчиком на побегушках у брата жены.

Одной из моих обязанностей было ездить в Этот город, отвозить туда документы, подписывать по доверенности какие-то акты и договоры. Дело в том, что в Этом городе чудом уцелел «почтовый ящик», через который мы очень успешно «отмывали» бюджетные деньги.

Этот город – жуткая, глухая провинция, почти вымершая, но уж точно полностью спившаяся.

Сам населенный пункт – областной центр – умирал в прямом смысле этого слова.

Прогнившие дощатые тротуары, вдоль которых текли из забитой канализации ручьи нечистот, покосившиеся, просевшие в землю по окна деревянные дома даже на некоторых центральных улицах, осыпавшаяся штукатурка, скрипящие двери подъездов, ямы на дорогах, в которые и грузовики опасались заезжать, проржавевшие старые машины, ревевшие дырявыми глушителями, фонарные столбы без лампочек, библиотеки нетопленные уже несколько лет, где сквозняки сдували со станиц буквы, а те оседали на пол серой, ядовитой пылью, в областном же театре был цех по розливу поддельной водки, в разбитом кинотеатре жили БОМЖи, только бывший Дворец культуры держался, там теперь заседала областная администрация.

Я помню, что когда первый раз подъезжал на поезде к Этому городу и смотрел на него, то возникла ассоциация с волком, сидевшим задрав к небу морду. Дело в том, что город располагался на пологом склоне высокого холма, второй склон которого обрывистый, а на самой вершине находился полуразвалившийся храм с колокольней, которая и напоминала поднятый вверх нос хищника.

Когда я вышел из заплеванного и забросанного окурками здания вокзала на грязную площадь с заваленным пустыми и битыми бутылками фонтаном посередине, то явственно услышал протяжный звериный вой – это выл город, задрав колокольню-морду к низко нависшим тяжелым, серым облакам или тучам, за которыми, хотелось верить, была луна.

Город выл отчаянно и надрывно, рвя душу себе и горожанам.

Он выл о своих детях, рожденных в его домах, которые теперь при маломальской возможности бежали отсюда, с облегчением бросая родителя, который никогда не сможет сдвинуться с места. Он выл о своих детях, которые не имеют никакой возможности его бросить, и продолжают в его чреве влачить нищенскую, тяжело пьяную жизнь, вымещая злобу за не сложившиеся судьбы друг на друге. Он выл о себе, о все новых на домах трещинах – морщинах на его лице, о выбитых окнах – своих пустых глазницах. Он выл и плакал, поливая детей своими слезами сквозь прохудившиеся крыши. Он выл и молил, ему бы несколько косметологов с мастерками и кистями, ему не надо сложной капитальной пластики, чуть-чуть косметики, макияж еще никому не вредил, и он бы засиял, засверкал, подняли бы горожане головы, глядя на его красоту, распрямили бы спины, проснулись бы от пьяной спячки, вдохновились бы прекрасным видом родителя, на что-нибудь бы решились, сдвинули бы махину лени и безынициативности… Нельзя в таком состоянии содержать родителя, себе дороже выходит, такое отношение к нему не остается безнаказанным.

Этот вой напоминал мне хор бездарно настроенных скрипок, попавших в руки никогда их до этого не державших.

В «почтовом ящике» продолжали числиться еще многие сотрудники, которые давно уже не получали зарплаты, но боялись уволиться из государственного предприятия, по привычке видя в этом какую-то стабильность. Но государство уже давно обеспечивало только стабильность нищеты, до людей это не доходило, они продолжали на что-то надеяться вместо того, чтобы взяться самим за устройство своей судьбы, плюнув на государство, которое на них уже давно плюнуло.

Меня же интересовали толь три человека из дирекции, которые должны были подписать бумаги, получив за это от государства приличный процент от украденных у него денег.

Этот город меня всегда, независимо от времени года, встречал полумраком пасмурного дня, сыростью, пронизывающим ветром и недобрыми взглядами в мою спину местных жителей, в лицо они всегда заискивающе улыбались. Я в отместку всегда, приезжая, вспоминал «Gemini» и вел себя, как заморский богатый принц, осчастлививший своим визитом бедную подвластную страну, которая полностью зависит от него.

Здесь, где меня никто не знал, я всегда оттягивался, изображая удачного бизнесмена, раздавал чаевые, снисходительно ухмылялся, похлопывал по плечу... Я пытался играть роль баловня судьбы, так знакомую мне по юности.

Но в один из приездов все изменилось – среди мрачной пасмурной погоды мне навстречу вспыхнула до неприличия яркая, рыжая копна солнечных волос.

Женщина шла мне навстречу, было ощущение, что все вокруг нее приобретает цвет, все оживает, преображается, но стоит ей пройти, окружающая обстановка опять приобретает привычный серо-мрачный оттенок.

Я так и стоял с открытым ртом, пока не осознал, что она сейчас скроется и останутся в воздухе только отзвуки «The Flame Within», музыки которая постоянно звучала в том цветном пространстве, которое окружало Незнакомку.

Наши отношения развивались быстро, они были наполнены нежностью и очень важным для меня фактором – я наслаждался, на меня не смотрели, как на ни на что не способного, мне не надо было ничего доказывать, пытаться что-то из себя изображать, я, надеюсь, был самим собой, но отношения были, как мне казалось, заранее обречены, они звучали, как «Petite Fleur».

Пролетели три дня, пора было уезжать, а во мне поднималась волна протеста, я не хотел уезжать, я не хотел опять туда, где… Но я уезжал, твердя себе мысленно, что еду, чтобы поставить точки над «i» и вернуться, вернуться навсегда.

На вокзале мы столкнулись с сотрудником компании брата моей жены, он приехал подписать очередные бумаги, что требовалось срочно. Я объяснил ему, что Незнакомка – представитель «ящика», ей поручено меня проводить. Он не стал вдаваться в подробности и ушел.

В поезде я пытался репетировать свою речь, которая положит конец нашим с женой отношениям, даст мне свободу и откроет путь в Этот город. Но чем дольше я ехал, тем менее убедительно звучали мои слова даже для меня самого, а стоило сойти с перрона в Питере, окунуться в его очарование, как воспоминания о Этом городе начали напоминать некий не очень приятный сон, скрашенный появлением в нем Незнакомки. От отрепетированных слов, когда я добрался до дома, ничего не осталось, звучали только восклицания, как я соскучился, как приятно вернуться в родные стены и т.д.

Хотя ночные мои сны теперь стала сопровождать тема «The Shadow Of The Smile», я гнал мысль о том, что предал жену. Предательство, про которое никто не знает – не совсем предательство.

Договорился с братом жены, и меня перестали отправлять в командировки в Этот город.

Года через три в коридоре столкнулся с тем сотрудником, который встретился нам с Незнакомкой на вокзале. Он рассказал, что виделся случайно на улице с той «сотрудницей ящика», она в этот раз гуляла на улице с сыном – годика два, два с небольшим.

Она ни разу мне не позвонила за это время, я не хотел сейчас думать о том, что не только не приехал, как обещал, но и не нашел время даже для телефонного звонка.

Я отчетливо услышал тему, которая сопровождала мою Незнакомку все эти годы, это была, как это ни горько, «You’ll See».

Опять был порыв все бросить, уехать, но я с ним быстро справился, представив маленькую затхлую комнатушку Незнакомки в барачного типа деревянном доме, вздохнул, откинулся на подушки широкого дивана, переключил канал и сосредоточился на футболе.

Вы скажите – подло, наверное, но подлость, про которую никто не знает – не совсем подлость.

Постепенно в моих снах перестала звучать музыка.

Я всегда знал, что сотрудники компании мне завидуют, меня не любят. Все считали, что я не заслужено занимаю должность, что от меня толку – ноль, а место и зарплата заняты. Они ворчали, обсуждали меня, но делали это не организовано, это в моем мюзикле озвучено исполнением композиции «The X-files», каждый ворчал по-своему, отдельно, поэтому заговора сотрудников я не опасался.

Но вот год назад в фирме появился новый менеджер, очень толковый, быстро продвигался, во все совал свой нос, все про всех знал.

А еще через полгода он привел на работу свою знакомую – очень эффектную брюнетку, которая звучала, как «Amours Meteores» - создавала вокруг себя мужскую неразбериху, будто пролетая на бешеной скорости, а они потом беспомощно барахтаются в оставленных завихрениях воздуха. Она вносила сумятицу в мужские ряды коллектива.

Она крутилась и около меня, но я был стоек, как же иначе – я весь на виду жены и ее брата.

И только на новогоднем корпоративе меня сильно подпоил ее приятель, к которому мне никак не удавалось подобрать мелодию. Потом я почему-то оказался с брюнеткой в темном кабинете бухгалтерии, где она практически заставила меня овладеть ей на чьём-то столе, я был пьян настолько, что плохо помню детали.

За этим последовал короткий период шантажа с требованиями поехать с ней на Канары, подарить колье и тому подобное, я отказался и, как следствие, получил обвинение от супруги, обвинение со всеми деталями, которых даже я не помню, путь для приятеля брюнетки к должности зама Генерального теперь был свободен, а я брел по заснеженному двору, волоча за собой тяжелый чемодан и слыша замирающие вдали обрывки мелодии «Lonelyness».

Несколько месяцев прожил один в давно заброшенной нашей послесвадебной двухкомнатной квартире, мне никак не удавалось наладить в ней свой быт, я не мог научиться делать элементарные, как казалось, вещи, которые не делал никогда в жизни.

Я пытался найти работу, но все напрасно, никто не хотел предлагать мне достойную зарплату, а я не мог даже придумать, что я умею делать.

И вот после этих метаний и мучений я решился и поехал в Этот город, надеясь найти там свою Незнакомку, которая сможет решить, как мне жить дальше, что делать. Должен же кто-то этим озаботиться. В конце концов, я отец ее ребенка, не просто посторонний, нельзя от меня отмахнуться, бросить на произвол судьбы.

Я еще в поезде решил, какая мелодия будет меня сопровождать, когда я пойду по улицам Этого города, я знал, что никто лучше Фрэнка Дюваля это не сочинит, и это будет, несомненно, «Me to You» - эта музыка, как символ возвращения в места, которые для тебя многое значат, где ты давно не был, где возрождаются очень важные и чувственные воспоминания. Это путь по улицам памяти.

Так и было – эта тема сопровождало меня постоянно, пока я шел по сцене с декорациями Этого города, сцена двигалась мне навстречу, поэтому композиция успела полностью прозвучать, когда я наконец подошел к дверям покосившегося деревянного дома.

Она вышла к дверям, даже не предложила мне войти.

Да, она меня сначала ждала, потом перестала, теперь уже все поздно, хотя ей жаль того, что мы не смогли сберечь, но сейчас у нее есть совершенно новый смысл в жизни, ее монолог в моем мюзикле был озвучен композицией «Moonflower».

Мой банальный мюзикл подходил к финалу.

Никчемный человек, я ничего не смог, даже собственную музыку придумать для своего мюзикла, так и прожил под чужие мелодии.

Я брел по улице, по деревянным тротуарам, чувствуя, что начинаю отрываться от земли, мне изменила сила земного притяжения, притяжения тех, кто мог бы меня на ней ждать, кто хотел бы меня на ней видеть, я взлетал все выше и выше, все тише доносились до меня прощальные звуки электрогитары, исполнявшей только для меня «Gary’s Gone», провожая меня в никуда, где нет никого, где уже никогда не прозвучит музыка.

Действующие лица и исполнители:

Герои мюзикла сами исполнили свои роли.

В мюзикле прозвучали следующие композиции:

«Lonelyness» - Eddy Calvert

«Ballad for Space Lovers» - Didier Marouani

«Gemini» - Rick Wakeman

«Rubia» - Armik

«Ocean Waltz» - Sting

«Feuer Tanz» - Edward Simoni

«No More Nadine» - Christian Langlade

«The Flame Within» -Yanni

«Petite Fleur» - Fausto Papeti