Часть 1.

Миха - водила бездомный

 

Казалось, что стук в дверь еще не стих, когда она распахнулась, и на порог ступил Плейшнер собственной персоной, самодовольно демонстрируя в вытянутой в мою сторону руке, бутылку водки. Теперь Леха полностью соответствовал полученной в детстве кликухе, сверкая в лучах света головенкой походившей ныне больше на коленку. Так вот, не пощадило время его шевелюру, да ладно, хрен с ней, многое что не пощадило это проклятое четвертое измерение.

Сейчас, глядя на сияющую обрюзгшую физиономию детского товарища, я почему-то вспомнил то щемяще-тоскливое чувство, которое испытал, начиная, практически только закрыв последнюю страницу «Трех мушкетеров», читать «Двадцать лет спустя», а читал-то их я в уже весьма солидном возрасте. Господи, какие же они стали старые, обросшие титулами, хозяйствами, болячками, проблемами, только вчера отчаянно, бездумно готовые рискнуть жизнью ради тех символов и идеалов, которые ныне кажутся ничего не стоящими и даже смешными. Ну и мы! Какими мы стали другими – скучными, неподъемными…

Время скользит, как задница на крутой ледяной горке. Скоро уже будет двадцатилетие, как я похоронил свою безумно настоящую, а как теперь я понимаю, оглядываясь на разгульную юность, единственную любовь. При каждом воспоминании о ней, а это до сих пор происходит несколько раз на дню, разрывают меня два чувства, замирание сердца от так и не прошедшей и нерастраченной тогда нежности и тяжкий на душе груз вины, за оборванную жизнь… Это я сейчас вам так легко говорю, сколько лет минуло, и то, как закроешь глаза, всплывает ее лицо счастливое, как ножом по сердцу…

Все изменилось, люди, нравы, идеалы, лица, мысли…

Вот еще в девяносто пятом похоронили Большака, самое безобидное и действительно доброе существо на земле, которое я знал. Уговорил я тогда Серегу, сеструхиного мужа, отвезти меня на похороны. Никогда я не видел у Большака так аккуратно расчесанные светлые, а обычно спутанные, патлы, как в тот день, в гробу. И эта прилизанность, и прямота пробора, кажется, яснее всей обстановки показали мне: нет больше Лехи Большакова, нет больше нашей компании, нет никакого возврата в прошлое, сколько его не воскрешай в своих записках, сколько не вызывай его в памяти. Прощай!

Огурец бороздит где-то там мировые океаны, а, ступая на берег, живет в городской квартире, носа сюда не кажет.

Мишка Алексеев полег в те лихие девяностые, когда подрядился стопорить и облагать податями грузовики, полившиеся рекой в нашу область через финскую границу. И вот в какой-то несчастливый для него вечер получил в лицо заряд картечи, выплюнутой через опущенное стекло кабины. Хоронили в закрытом гробу, потому как никто не смог собрать его бесшабашную голову во что-то, напоминающее человеческую.

Васька Белов лет десять-двенадцать назад завязал с бандитством, открыл в городе агентство недвижимости, теперь крутой бизнесмен. Как-то раз заезжал к нам во двор, машина еле развернуться смогла, и так легко, оттопырив карман, дал сеструхе моей кучу бабок на новое кресло для меня, правда на чудо с электрическим ходом не хватило, так что продолжаю накачивать ручки свои, но все ж импортное, на нашем-то и штангист колесо не повернет.

А еще за пару лет до того, как завязал Белов, городок наш подмял под себя Дмитрий Лобанов, круто тогда было, да вот только после убийства Егора, соседа моего по дому, сильно проредили его шайку.

Вот, пожалуй, только и остались: Валерка Астахов, да Плейшнер, здоровье которого не выдержит пьянства уже только в две тысячи восьмом.

Да ладно, опять меня понесло не в тему.

Ввалился Плейшнер, а за ним еще мужик входит – высокий, худой, лет под пятьдесят, прикид очень даже приличный:

- Здрастье, меня Михой кличут.

- Привет, Миха, - ответил я и откатил кресло от стола, на котором продолжал померцивать экраном сеструхин ноутбук, - Меня Иваном зовут.

- Ну вот, славненько, познакомились, пора вспрыснуть, - захихикал Плейшнер. - Давай, Ванька, стаканы.

Подкатил я к старому серванту, достал рюмки и к столу. Миха, снял кожаную кепку и как-то неуверенно мнется к двери, не знает, как себя в чужом доме вести. Я мимо него, на веранду съездил, притащил хлеб, банку горошка, пару луковиц и тарелку остывшей вареной картохи.

Возвращаюсь, смотрю, а Миха застыл перед аквариумом и неотрывно с изумлением на мою щуку смотрит. Господи, сколько же ей лет-то уже! Каждое утро просыпаюсь и глядь на нее, всякий раз ужас пронизывает, вот проснусь как-нибудь, а она уже кверху брюхом плавает. Что ж я тогда делать-то буду, куда ж я без нее? Сколько я на ней обкатывал записки свои, которые потом в Интернете вывешивал. Классное изобретение сеть эта всемирная. Сколько у меня друзей, да еще из разных городов, образовалось, и люди-то все культурные, сначала даже как-то совестно было им свои воспоминания показывать, но ничего, как-то приняли, даже интерес высказали. Благодарен им, просто слов нет! Даже смешно, сколько же времени я потратил, чтобы убедить их, что выдумал я всех героев своих, думаю, ну его на фиг, вдруг там кто-то кого-то знает, пойдет слух, что я тут без спроса чужие жизни рассказываю, пусть лучше думают, что все плод фантазии. Даже с Димкой Сазоновым договорился, чтобы якобы это не я, а он сочиняет, и под моим именем публикует, вроде правдоподобно получилось, он даже мне разрешил на своей страничке свои рассказики, стишки и даже фотографии повесить. Потом еще написал обращение от себя к моим друзьям. Потому что многие из моих виртуальных друзей его реальными знакомыми были, он же мне их и сосватал, он, да еще одна его знакомая. Вроде даже все и поверили, что нет меня в природе. Интересное это устройство Интернет, кого угодно в заблуждение завести может.

Ну, опять понесло.

Я приходу гостей не удивился. Вроде бы и растерял я друзей всех, но кто жив и здесь иногда наведываются, причем без всякого приглашения и предупреждения, все же знают, куда я из дома денусь, значит можно в любой момент припереться и посидеть. Это в первые годы, никого я видеть не хотел, даже не то чтобы не хотел, а не мог, воротило меня от людей. Потом Иришка, сеструха, со своими отпрысками отогрела мне душу, как-то и человеков я видеть смог, после даже общаться научился, не только с рыбиной, но и с ближними, так сказать.

Короче, сели мы и так молча целеустремленно первые две выпили. Потеплело. И черты гостей ближе и мягче стали. Закурили, ох, эти первые затяжки после первых рюмок! Не передать! Блаженство умопомрачительное, дымок втекает и вытекает, как жажду утоляет, аж ласкает нутро согретое.

- Ну, чего новенького? – откинулся на спинку стула Плейшнер, всегда умом блистал.

- Охренел что ли? - спрашиваю. - Что у меня новенького быть может? Вот третья от двери половица сменила тональность скрипа, а в остальном - все тоже!

Он захихикал и сразу налил по третьей, торопился, видать. Не оставлять же после своего ухода. А питье – дело тонкое, нельзя первое тепло сразу же количеством заливать, насладиться надо, дать почувствовать себя человеком, гордо так на мир глянуть, а не то чтобы сразу тарелку мордой обтереть. Но погнал он коней достаточно конкретно, а перед последней заторопился уж совсем неприлично:

- Баба моя меня ждет. Как-то неловко опаздывать, - оправдывался он.

А баба ему действительно досталась – кошмар – шаг в сторону и расстрел за попытку бегства. И детей они настрогали аж целый квартет, все погодки, все парни и все вылитые Лехи, так что беспокоиться ему причины не было.

Вот еще рюмка, и он смотался, оставив меня наедине с этим Михой, никому не известным, не понятно, как у меня оказавшимся, неизвестно откуда Плейшнеру знакомым.

Да и он, даже после выпитого, видать не в своей тарелке себя чувствует, помалкивает, и так заискивающе на дверь поглядывает. Жалкий даже в чем-то вид у него создался.

- Чего, торопишься? Дома ждут? – спросил я.

- Не. Не ждут, да и нету его у меня ни х…я! – неожиданно искренне и так отчаянно ответил он.

- А где ж ты живешь? – удивился я.

- Да на Среднем, там почти на углу с Широкой.

- Где ж там? – напряг я свою память, пытаясь вспомнить среди новопостроенных там коттеджей какую-нибудь хибару, как в нынешние времена у нас бывает – блеск и нищета! Но не мог вспомнить.

А как раз в это лето проводил я длительный пробег. Выждал, пока простояли несколько дней сухие погоды, чтобы в грязи не завязнуть, выкатил со двора направо по прямому участку нашей Круглой улицы в сторону Авиационной, там налево и мимо двора Ропшиных на Средний, по нему направо, намаялся, помните там овраг есть, ух выбирался, и так до Широкой, по ней вниз с ветерком на Приморское и по тротуару до магазинов и в горку к нам. Вот наша-то горка! По сравнению с ней овраг на Среднем так – семечки. За эти годы безножья руки-то и плечи я себе накачал-то, будь здоров! Пришлось даже на рубашках пуговицы перешить на самый край, самое время губернатором в Калифорнию ехать. Вот по результатам этого пробега и не мог я вспомнить ни одного там, соответствующего Михе, сооружения.

- Да третий дом от перекрестка. Красного такой кирпича, с невъеб…ым забором. Знаешь?

- И ты там что ли? – я откинул голову, пытаясь соотнести внешность гостя тому дому, да и вообще понять, как, если он там живет, могло его ко мне занести?

- Ну. Типа как живу.

Чувствую, не лезут из человека слова, как запор. Думаю, не хрен ему напрягаться, подкинем чуток слабительного. Откатил от стола к серванту, нижнюю створку оттопырил и достал припрятанный пузырек. Вот вам господа хорошие, отличная характеристика на вашего покорного слугу, пузырь-то уж, наверное, недели три стоял, а даже не открытый, вот как меня записи эти увлекли, аж даже почти про него и забыл.

Откупорил, налил, молча так, с сознанием ответственности действа этого, выпили, крякнули, даже по корочке пожевали. Помолчали. Закурили. Главное без спеха и суеты. Глянули в глаза друг другу, и я еще налил. Подняли рюмки, задумались, посерьезнели, вздохнули, каждый о своем, но как-то объединяюще и, наконец, выпили, прочувствовали, поставили рюмки, приложились к лучку, закурили.

Докурили.

Гость, испросив взглядом разрешения, налил еще по одной. Поднял свою рюмку, кивнул мне, мол, спасибо хозяину за прием. Выпили. И вот тогда он и начал, да так, что уже и не остановить бы было. Вы уж не осерчайте на слугу вашего покорного, но приведу я тут его рассказ в полном объеме, как услыхал, так все и записал, потому и испрашиваю заранее извинения.

Короче он так и начал, как отчет рапортовал:

- Из детдомовских я. На Петроградке приют наш был, после уже там и школу кончил, потом армия. Свезло, попал здесь в область. Знаешь, небось, часть там по бетонке за Долгим озером?

- Знаю.

- Вот там отбарабанил, а в увольнительном познакомился с девкой одной. Мы с парнями залетели тут на танцульки в Морской Прибой. Знаешь? И так меня пробрало, что и не до свободы стало. Дембельнулся и в ЗАГС. Поселился у нее, недалеко тут, совхоз Ленинское, слыхал? Все чин-чинарем, ребенка заделали, пацан, Гришка, я на ферму там у них водилой устроился. Все зае…сь! И так, вроде, душа в душу годков двадцать, да не на х…й, больше даже, отмахали, и. вдруг, любовь у нее, мать ее! Да так, видать, сильно зацепила, что невмоготу ей совсем стало, вижу изводится совсем, а у меня и зла-то нет никакого, жалко ее, совсем сведется. Вот не поверишь, сколько лет вместе, конечно, какая там уж любовь, а все равно, не как я ей зла не желал. Парень наш уже к тому времени определился, со своей семьей в городе жил, вот я и решил, а какого хрена я ей мешать буду, что мне больше всех надо, пусть ее, может, типа, действительно любовь у нее. Вот так я бездомным и стал. Ушел на хрен, комнату ей оставил, что я, что мне надо что ли больше всех, пусть живет! Ушел. А я уже тогда на автобазе вашей зеленогорской трубил, хозяина возил. Это раньше он директором был, а после этой, как ее, приватизации хозяином стал. Хозяином-то стал, а мужиком остался, не то, что некоторые, конкретный такой мужик, без этих новорусских выебо…в. Вот я к нему, так и так Алексеич, сколько я тебя вожу, нет от меня тебе ни проблем, ни загвоздок, помогай одинокому мужику. Ну и пристроил он меня жить в домик, где охранники наши ночевали, помнишь там, как за ворота войдешь, слева вагончик такой к боксу пристроен? Вот, там я и зажил. Отгородили мне там фанерой угол, шкафчик Толик-столяр парковый сколотил, раскладушку раскинули, даже столик у меня там был, в общем царские хоромы! Налей, что ли?

Выпили даже как-то поспешно, интересно же мне, сидя дома безвылазно, вдруг, с кем-то познакомиться, да еще и послушать судьбу чужую. Выпил я, даже закусывать не стал, мол, давай рассказывай.

- Ну, так вот я и перебивался пару, а то и тройку лет, пока, как-то раз, не едем мы с хозяином из города, в мэрию его вызывали, я же говорю, крутой он был, то есть и есть. Едем, короче, а он мне, слушай Миха, хороший ты, типа, мужик, очень мне нравится с тобой работать, но нех…й тебе всю жизнь перебиваться в бытовке нашей. Вот, говорит, подвернулась тут мысль одна. Есть у меня, мол, некая классная знакомая, крутая бизнесменша, здесь в Зеленогорске живет, и ищет сейчас себе водилу нового. Там, типа, не только водить, но еще и двор убрать, там чего-то принести, отнести, короче, прислугу на все руки, но зато, говорит, будешь жить в своем доме. Я аж закачался, доме, как представил себе! Да, хрен там дом, тоже домишка – комната, кухня и сортир, но все ж не бытовка. И с отоплением, зимой жопой к толчку не примерзнешь. Ну, это я потом узнал, а тогда, он мне, жаль мне с тобой расставаться, но с другой, говорит, стороны так тоже не катит. Надо, говорит, тебя куда-то пристроить, долго ты на меня работаешь, как-то, типа, ответственен я перед тобой. Вот так он меня и пристроил к Людмиле этой Федоровне Клоповой.

Познакомил нас прямо на базе, она туда к нам приехала. Баби… Женщина крупная, ростом почти что с меня, наверное, еще на каблучищах, плечи широченные, что штангистка, да и вся такая широкая, большая, прическа – во! - он как-то неопределенно взмахнул над головой руками. - Типа, укладка такая, белая, очки тоже большие с такими сильными стеклами, лицом-то так себе. Ну, тут ты понимаешь, дело-то оно такое не однозначное. Иной раз видишь бабу, вроде все по размерам в норме и мордой, типа, как красивая. А не цепляет. Ну не стоит на нее, ну никак. А другой раз, вроде и неправильная какая, а ты уже и разомлел как бы. Не знаю, каким они нас боком цепляют или не цепляют. Х…й его знает, ну ты знаешь, как это бывает.

Я кивнул, потому что явно Миха ждал реакции на свои психологические рассуждения.

- Сколько ей лет-то? – спросил я.

- Хер его знает, так на вид тогда показалось, под пятьдесят. Потом уже выяснил, что сорок пять.

Я тебе чего хотел сказать, не цепанула она меня. Так на нее посмотрел, не как на бабу, а как на этого, работодателя, короче. Это так, тебе для понятливости.

А она, короче, так смерила меня взглядом, с недоверием и с Алексеечем к нему в кабинет ушла. Разговора не слышно, только иногда ее хохот прорывается, аж стены трясутся. Вышла, шубку так запахнула, а прикид у нее, надо признать, заеба…кий был, и мне коротко так: «За мной!» Выходим, у входа «икспятая» стоит, вся затонированная, черная, пиз…ц, короче. Смотрю, зима-то тогда слякотная была, а тачка намытая, на х…я думаю, через пять минут заляпается, странный народ, денег некуда девать! Она мне ключи так подкинула, еле поймал от неожиданности, залезаю, а она мне: «Дверцу открой!» Вылез, обошел машину, заднюю дверцу распахиваю, она на заднее сиденье плюх, думаю, сейчас машина просядет! Забрался и я. Хорошо, что последнее время Алексееча на «мерсе» возил, не так меня все эти кнопки и лампочки напугали, ладно еще сиденье почти под меня подвинуто, она-то не маленькая, а то пока там в этих злоебу…х регулировках разберешься. Потом уже, пока время было, разбирался. Поехали, она командует: туда, сюда. Колесом в ямку угодил, она: «Повнимательней, чего гоняешь!». Я скорость сбавил, внимание все на дорогу, аж взмок даже! Она мне: «Что плетешься! Так ничего не успею!» Короче, чувствую, попал я под пресс долбанный! Но не убегать же. Терплю. Приехали на двор к ней. Мама родная, чего там только нет: и деревья и кадки с какими-то растениями, какие-то беседочки, заборчики, пустая только площадка перед крыльцом, чтоб на машине развернуться, все снежком припорошено. Вылезаем, опять она ждет, пока я ей дверцу распахну. «Иди за мной!» - говорит, подводит меня к такой, типа, времянки, там, в углу за домом. Входы в нее с двух сторон, одну дверь распахивает: «Здесь жить будешь». Вторую – «Здесь инвентарь твой». А там всякие лопаты, метлы, ведра, инструмент, тачки. Показала мне, где надо снег чистить, куда его свозить, говорит, всякий мелкий там ремонт тоже на тебе. А про деньги-то еще и не было разговора, потом сказала, ничего так, прилично пообещала. После уже: «Завтра в город поедем утром, там у тебя время будет свободное, пойдешь одежду поприличнее купишь», - и деньги мне так небрежно протягивает: - «Чеки принесешь!» А когда со мной говорит, такое впечатление, что сверху смотрит, будто на козявку какую. Поехали на утро в город, я голодный, ничего накануне не успел пожрать купить, а там у меня кухня образовалась, в домике-то, так кипяточку хлебанул, и в город. Подкатили к такому навороченному зданию, где офисов до еб…и матери, ну, она меня и отпустила, объяснила, во сколько назад и где ее кабинет находится. Поехал за одеждой.

Я уже позже узнал, так из разговоров всяких, с этой особенно, секретаршей, такая была вся из себя, все задницей в своей мини крутила, потом выяснил, что спермоприемником там для многих служила. Короче, та еще мокрощелка, как потом выяснил, была. Но разговорчивая.

Короче, узнал, что раньше, при коммуняках, хозяйка моя была директором какого-то гастронома, жила, сам понимаешь, как королевна. Муж был. Все чин-чинарем. Потом она этот гастроном себе в собственность отхватила, но на нее бандиты наехали. Она под других легла, ну в том смысле, что «крыша» у нее стала. Вроде они тоже ее доить начали. Затрахала ее эта ситуевина. Короче, бросила она свой гастроном, типа продала не за дорого, сначала затаилась, а потом, когда время поспокойнее стало, открыла контору по торговле чем-то там оптовым. Продукты всякие, я видел, там, на складе, до матери этих коробов да ящиков. Но пока без дела сидела, денег стало не пребывать, и муж ее к какой-то молодухе съе…л. Вот такую мне ее рабочую биографию рассказали. Но тебе скажу, суровая она начальница там в конторе. Все как на тигра смотрят, но терпят, платит она выше среднего. Короче, прилично платит. Вот и терпят. Сам понимаешь, нынче без копья никуда не денешься.

Но терпеть ее не могут эти, которые работники. Как отвернется, так обязательно в спину рожу скорчат или так, - и Миха показал интернациональный жест. - Меня-то не стеснялись, вроде как тоже подневольный, то бишь свой. Я, когда ездок не было, все в приемной сидел. Там заеба…но, телик есть, журнальчики всякие, чаи и всякие кофеи, пей, пока не обоссышься. Там-то я от этой секретутки все и узнал про Людмилу.

Так и жил – не тужил. На дворе лопатой помахаешь, на работе задницу отсидишь, деньги есть, хата дармовая, жрачку сам готовлю – не разоришься. К ее покрикиваниям как-то привык, перестал шугаться. Всякие вежливости выучил, ну, типа, дверцу открыть, сумку подтащить, сзади ходить, сам понимаешь. Знаешь, еще любит, чтобы я с ней на какую-нибудь ихнюю встречу с кем-нибудь шел с ней и там в углу молча сидел, так для мебели или для понта. Круто она иногда своих этих, как его, а – поставщиков – на переговорах этих обламывала. Сначала так тихо начнет, а потом в какой-то момент неожиданный как рыкнет, те аж подпрыгнут от такого, очко даже у меня поначалу играло, хоть и не на меня она.

В общем, кремень, думаю. Ничем не сломить, как машина заведенная. Как-то раз там какие-то проблемы случились, так мы с ней, дай Бог, к часу ночи домой возвращались, а утром выезд то в шесть, а то и раньше. Меня-то и то проняло, а ей хоть бы х…й.

Работников она тоже частенько разносила. Мне сквозь дверь слыхать было. Как взревет у себя в кабинете на кого-нибудь, а здесь, в приемной, секретутка только подпрыгнет.

Кстати, она как-то и меня пробовала затащить. Меня вечерком Людмила куда-то отправила, ну тут эта и прицепилась, забрось по пути домой, а то холодно, да темно. Мне, что, жалко что ли, иди, садись. А она по дороге глазки строит, хихикает, мол, может, зайдешь на чашечку чего? Я думаю, да еб…ь ты колом! Еще не хватало с такой бля…щей связываться, короче высадил и укатил, а она, видать, обиду затаила, перестала сплетни всякие рассказывать.

Да не про нее тут дело.

Все шло так ровненько и спокойненько. Под Новый Год устроили они этот, как его, а корпоратив, название такое чудное, а на самом деле пьянка обычная, как всегда. Какое-то кафе сняли, все расфуфырились, как на свадьбу. Пьянка началась с официальной, типа, части. Тут уж все перед Людмилой раскланивались, всякую х…ню, как обычно, перед начальником, про ее таланты и всякие там успехи, песни ей пели. Вроде, думаю, баба не дура, на кой хер ей все это слушать. Не понимает что ли, что все это не от души, а за бабки. Хрен ее знает, иди там разберись, может и приятно про себя такое слушать. Короче, пока там тосты и речи, все как бы с ней рядом и перед ней, а как потом начались танцы-шманцы, гляжу, она одна все время сидит. Никто с ней по жизни то и не дружит, как погляжу. Даже как-то жалко ее немного стало, сидит, как царица в торце стола, вся в цветах и подарках, а поговорить-то и не с кем. Только халдеи и подбегают. Так до конца пьянки одна и проторчала, выпивала от души, но, тебе скажу, со стороны и не заметишь, что вмазала прилично.

Домой, по дороге, молчала, все в окно смотрела. Очки сняла, я так в зеркальце поглядел, на вид трезвая, но в глазах какая-то тоска, что ли, как будто смотрит и не видит.

Прикатили, я ей помог все эти букеты вытащить, она так головой качнула: «В дом тащи!». Я занес в гостиную, на стол все сложил аккуратно и к двери, а она поперек дороги. Иди, говорит, налей и головой на сервант такой здоровый кивает. Сама шубу скинула и в кресло плюхнулась. Я говорю, мол, вам чего, потому что там бутылок разных, просто еба…ться можно, сколько. Она говорит, водки и себе налей. Ей рюмку дал, а свою чуть пригубил, ну ее на х…й, думаю, хуже нет, при начальстве надраться. Она встает, кивает, я за ней, она там, в коридоре, какую-то дверь открывает и кивает мне туда: «Примешь душ, потом через ту дверь в спальню.» Я аж ох…л, хорошо еще стакан в руке нес, тут уж от души еб…л, чтобы посмелеть. Короче пахал я в ту ночь, как папа Карло, а в башке все вертится, вот, бл…ь, сейчас кончу раньше времени и, пить дать, вылечу с работы своей непыльной. Короче, натерпелся страха, но сдюжил. Вижу, лежит довольная, хоть виду и не подает, но я-то чую, что все как надо получилось. У меня-то тоже бабы давно не было. Так иногда, еще у Алексееча, сторожа приводили иногда прошмондовок каких, мне перепадало, но там дело другое. Там за деньги, потрахался и трава не расти, кончил и зае…сь, а тут, сам знаешь, дело другое, тут дело ответственное, тут надо бабу удовлетворить, а это тебе…, - он запнулся, не мог подобрать сравнения, подумал и рукой махнул. - Хрен с ним! Она в ванну ушла, а вышла в таком халате, знаешь, с драконами и из тряпки такой, ну не знаю, такая тонкая и скользкая.

- Шелк? – уточнил я.

- Он. Короче, он вроде бы и не обтягивает, но так обтекает. Ну, как, когда, типа, болт из масла достаешь, то масло с него не просто, как вода, капает, а так по всем изгибам обтекает, а потом уже капает. Так и халат этот. Короче, после всех этих ее деловых платьев и костюмов, всяких, я на нее по-другому посмотрел. Бля, думаю, так вот ходишь рядом, а бабу и не рассмотришь. Только так рассуждать стал, а она мне: «Иди спать, завтра рано выезжаем.» Во как, думаю, короче, собрал одежку и по морозцу в свой домик уе…л по тихому.

Утром, как и не было ничего. Ни здрасьте, ни х…я, сели, молча поехали. Но не опоздала, как в обычный день, будто и не бухала накануне. Только очки такие с каким-то туманом надела. Я их уже несколько раз на ней до этого видал. Ясно, думаю, с бутылочкой-то в одиночку дружишь значит. Кремень кремнем, а все же не все сладко в ейной жизни. Как и у обычных людей всякие настроения в душу заваливаются.

Вечером тоже, как всегда, я к себе она к себе. Сижу и не знаю, как себя теперь вести. Думаю, буду показывать, что ничего и не было.

Так недельку протянулось, а там вечером, только я улегся, дверь распахивается, и она стоит: «Что приглашения ждешь?». В тот раз трезвая была, да и я тоже. Опять струхнул. По пьянее-то оно все проще и как-то смелее, а тут уже не за что спрятаться. А она еще охочие стала. Короче, семь потов с меня сошло, пока не насытилась.

А уж в третий раз, это в новогоднюю уже ночь было, я поуспокоился, и сам кайф ловить стал. Только тогда и доперло, какая она женщина в постели классная.

В ту ночь-то я не сразу из ее дома съе…л, а присел там на диванчике в гостиной, тихонько так телек включил, там же ночью много всякого веселого показывают, да и телик у нее заеба…кий – большой. У меня-то в домике не было. Сижу, гляжу, вдруг, чего-то слышу, какой-то то ли стон, то ли причитанья. Звук вырубил и к двери спальни, приоткрыл щелку, и точно, она там плачет, да жалобно так. Стою, как дурак, чего делать? Войдешь – по морде врежет, а уйти, тоже как-то никак. Так и стоял, пока не затихла, потом тапки снял и босиком по ковру ушел. Думаю, услышит, пиз…ц мне будет.

Как-то раз, а она частенько ужинать в какой-нибудь кабак заезжала, видать, чтобы не готовить, так вот раз меня с собой взяла. Сидели, ели да все молча. А о чем нам говорить-то, но тут я так понимаю, она-то за день на работе наговориться, уже, наверное, и язык не ворочается, а с меня какой разговорщик, что я ей скажу? А с другой стороны, каждому вечером кто-то нужен, одному-то тоже не сахар. Мне-то проще, я вон с тобой или еще с кем могу попиздеть за жизнь, а у нее, видишь, и нет никого, только по делу.

Стали меня эти хмыри ее на работе раздражать, те, что ей рожи за спиной строили, особенно мужики. Так и подмывало подойти да в еба…ник заехать.

Так и продолжалось, то поедим вместе, то потрахаемся, то опять услышу, как плачет. Я уж стал иногда и в дом заходить, не гонит, мне бы еще бы научиться ей что-нибудь говорить, чтобы как-то ей разбавить вечера, уж больно мне ее жалко стало и как-то уже и прикипел даже. А с другой стороны, думаю, вот решит, что в душу ей лезу, чтобы ейные богатства прибрать к рукам. Потому и боязно как-то проявиться.

Да и она же тоже никаких реакций. Что она думает? Может я вообще для нее пустое место, так еб…рь по совместительству? Хотя мне кажется, что так она и не думает, но хер его знает.

Сейчас на курорт улетела. Вот я тут и плутаю без дела. Вроде бы и отпуск получается, а все равно все хожу и думаю, как мне дальше-то себя вести? То ли уволиться, чтобы не подумала она, что клинья под нее подбиваю, то ли остаться? Кажется мне, что со мной ей не так одиноко, хоть в некоторые вечера, хотя понятно, какая я ей на х…й пара. Вот что делать? Как думаешь?

Ответа он не ждал, да я и не отвечал. Что тут собственно ответишь?

Еще недолго посидели и ушел Миха, пожав мне руку и с опаской глянув на щуку за стеклом аквариума.

 

Сентябрь 2011 года