ДО И ПОСЛЕ

(Из евпаторийских записок 1983 года)

 

Меня нет,

Но я был,

И я буду.

 

Распоряжение

коменданта девятого округа гражданина

Спиридонова В.Н.

 

Сопроводительные образы под инвентарными номерами с 11/1С по 231/14Я подлежат уничтожению из-за их вредности и непонимания мною, а также исходя из Вашего доклада о переполнении складских помещений и нарушениях норм противопожарной безопасности.

Контроль за исполнением возложить на коменданта окружного склада, гражданину Морелли Ю.

 

Дата Подпись

 

******************************************* ****************************

 

Будущие воспоминания 1

 

- Интересны именно Ваши последние воспоминания. Так сказать, что отразилось в вашем сознании в последние мгновения существования на том свете? - обратился к Сорову маленький, щуплый человек, сидевший рядом.

- Все весьма примитивно. Я не явлюсь сенсацией для вашей книги, - усмехнулся Соров: - Удар, толчок, перед глазами лобовое стекло, и все.

- Так, так, так, - закивал головой щуплый: - Автомобильная катастрофа?

- Вы удивительно понятливы.

- Совершенно не оригинально, - крикнул с другого конца стола седовласый старец: - Здесь таких полно.

- Вы что же, претендуете на оригинальность? - повернулся к нему молодой человек, до этого молча листавший рекламный журнал тринадцатого округа, сидя на диване в стороне от стола.

- В некотором роде, гражданин Соренто, в некотором роде. Все же согласитесь, быть отравленным собственным сыном с целью его последующей женитьбы на собственной мачехе, это не автомобильная катастрофа и даже не отравление с целью получения наследства.

- Отнюдь, - улыбнулся молодой человек: - Гражданин Роланд, например, погиб в автомобильной катастрофе, но этот факт весьма примечателен.

- Вот как? - начал горячиться седовласый.

- Да. Все дело в том, что произошло-то это в одна тысяча восемьсот девяносто третьем году.

- Да, в этом действительно что-то есть, Артур, - засмеялся Сантино, от чего все его грузное тело заколыхалось: - В те времена травились чаще, чем погибали сидя в авто! - и он хлопнул седовласого по плечу: - Ловко тебя!

Перестав смеяться, Сантино пригладил ладонью редкий пушок, серебрившийся на блестящей лысине, и повернулся к Сорову:

- Позвольте узнать, гражданин ...

- Соров, - подсказал тот.

- Гражданин Соров, вы русский?

- Да, - он печально улыбнулся: - Точнее, там я был русским.

- Так вот, позвольте узнать, какой автомобиль у Вас был? Автомобили - моя слабость.

- "Запорожец".

- "Запорожец"?

- Это русский "Фольксваген", - услужливо подсказал щуплый.

- О! "Фольксваген"! - закивал Сантино: - Когда я был молод, у меня было много здоровья, мало денег, я ездил на "Фольксвагене" и был так счастлив! Как это было давно!

- Неужели у Вас когда-нибудь было мало денег? - хихикнул щуплый.

- Было. Было, гражданин журналист. Но я был молод. Я был чертовски молод!

- Интересно, какие же Ваши последние воспоминания, гражданин Сантино?

- Весьма и весьма прозаические. Больничная палата, множество аппаратуры, трубок, проводов, капельниц и фальшивое сочувствие на лицах родных, полицейский у дверей, охраняющий мой покой, и, между прочим, ваш брат журналист, пытающийся взять у меня последнее интервью. Вас там не было, гражданин журналист?

- Нет. Я уже был здесь. Я уже собирал "последние воспоминания" для задуманной мною книги.

- Да вот, товарищи ... - громко крикнул поднявшийся Синельников и осекся.

В комнате на мгновение воцарилась тишина. Синельников, поняв свою ошибку, замер с поднятой рукой.

- Фи! Гражданин комиссар! - передернул плечами седовласый.

- В чем дело! - неожиданно взвизгнул Синельников.

- Вы нарушаете пятую статью договора. Я же не называю Вас - господин комиссар.

- Я бы Вам этого и не позволил!

- Да вы бы, я думаю, и на «сударь» бы обиделись. Тогда, причем здесь "товарищи"? Существуют же общепринятые нормы поведения.

- Я за это слово кровь проливал!

- Что ж, мне Вас искренне жаль.

- Между прочим, под Мурманском на меня смотрели стволы винтовок вашего производства, - Синельников обвел комнату злым взглядом: - Это вам, гражданин журналист, для вашей книги: опушка рощи и пять стволов, прямо в лицо.

- Успокойтесь, гражданин Синельников, никто не сомневается в вашем героизме, - молодой человек на диване вновь отложил журнал: - Но, по-моему, по меньшей мере, смешно в нашем нынешнем положении затевать сору из-за неурядиц того света.

- Виноват, - Синельников опустился в кресло и залпом, выбросив на пол соломинку, осушил стакан с коктейлем.

- Посмотрите лучше на наших полковников, - продолжал Артур: - Они мирно решают мировые проблемы, спорят о соотношении красоты и эффективности в боевых действиях. У одного из них на плечах мозоли от эполет, и щеки горят от взгляда Бонапарта, у другого в ушах звон от пулеметных очередей и рева танков. При этом вы видите, как эти воинственные люди мирно беседуют.

- Ай, ай, ай! Гражданин Соренто, - покачал головой один из полковников.

- Простите, полковник, но неужели вы там еще не устали от всего этого психоза, неужели вас ничему не научила ваша собственная судьба? Вы же, если не ошибаюсь, были повешены французскими маки? Поговорите с кем-нибудь из вновь прибывших, они объяснят вам, что сейчас весь мир готов в любой момент перебазироваться к нам, на этот свет, возносясь на небеса на шляпке ядерного гриба.

- Но все же защита интересов ...

- А-а, бросьте, полковник!

Артур поднялся, пригладил волосы и, не прощаясь, вышел. Пройдя по двум переходам, спустился на лифте в подвал и, найдя свою машину, выехал на улицу.

На углу, под фонарем, маячила одинокая фигура. Соренто притормозил и, выглянув, крикнул:

- Рихтер, тебя подвезти?

- Вот это удача! - Рихтер сел в машину: - Ты откуда?

- Был на коктейле. У Сильвера.

- Я уже облазил весь наш округ, а у Сильвера так и не побывал. Как там?

- Немного потеряешь, если вообще там не побываешь. Скучнейшая компания.

- А ты что видел здесь где-нибудь веселую компанию? Полнейшая заторможенность.

- Пожалуй.

- То-то и оно. Представь себе, мотался сегодня в одиннадцатый округ.

- Это один из женских?

- Да. Там не веселее. Единственное моральное удовлетворение в том, что могу переспать с какой-нибудь английской королевой или царицей амазонок. Правда одна из них заявила мне, что я циник. Это в ответ на мое предложение пустить меня к ней в постель. Пришлось ей долго объяснять причины и истоки цинизма на этом свете.

- Интересное занятие.

- Можешь предложить что-либо более увлекательное на уик-энд?

- Нет.

- То-то и оно. У тебя я, слыхал, новый сосед?

- Да. Перевели из шестого округа. Он там работал в отделе рекламы. Какой-то аргентинский художник, вернее он из эмигрантов времен второй мировой войны. Кажется, покончил с собой в Чикаго. Застрелился в гостинице. То ли несчастная любовь, то ли что-то связанное с порнографией. Я видел его сопроводительный образ, его какой-то русский составил. Слепнев, или еще как-то. Вспомнил - Слепухин. Печальная история. Сопроводительный образ называется, если память не подводит, «У черты заката».

- Бедняга. Искал вечный покой, а нашел вечную канитель.

- Если бы все знать наперед.

- Я знаю. У нас это просто. Изо дня в день одно и тоже, и так вечно.

- Да. И с собой не покончишь.

- Верно. Среди нас самоубийство не модно и невозможно. Притормози, я приехал. Спасибо.

- Счастливо.

- Пойду, попробую повеситься или отравиться, - засмеялся Рихтер, вылезая из машины: - Спокойной ночи.

Вскоре и Артур был дома. Принял душ, вынул из почтового ящика на двери красочный журнал и уселся перед телевизором.

Показывали очередную комедию.

Субботний вечер подходил к концу.

 

******************************************* ****************************

 

Из докладной записки

коменданта здания 107 девятого округа

гражданина Финна Г.Б.

 

Коменданту девятого округа

гражданину Спиридонову В.Н.

 

Уведомляю Вас, что гражданин Пушкин А.С. переведен из художественного отдела в отдел рекламы и переехал в шестой округ. В связи с этим на чердачном этаже здания 107 освободилась двухкомнатная квартира, которая после косметического ремонта может быть заселена (из-за трудностей с жилплощадью) двумя вновь прибывшими.

 

Дата Подпись

 

******************************************* ****************************

 

Сопроводительный образ.

Инв. номер 232/15А.

 

Резолюция.

В этом что-то есть. Оставить.

Ком. девятого округа Спиридонов В.Н.

 

“БЕГСТВО"

 

Стакан воды и две таблетки-

От жизни бегство в сонный рай.

Мираж! Обман! Из прочной клетки

Условностей бежать и не мечтай,

Не мни себя безумцем дерзким,

Владыкой всех своих страстей.

Каким бы не был сон твой крепким,

Из чаши счастья сколь не пей,

Настанет час, и пробужденье

Явится, как порой кошмар

Рвет милое душе виденье,

Нам принося мученья в дар.

 

1.

"... Он вышел из машины, обошел ее и, открыв дверцу, подал даме руку.

- Благодарю, - из-под широких полей шляпы мелькнула улыбка: - Спасибо за прекрасно проведенный вечер.

- Жаль, что он так быстро закончился, - он склонил голову и поцеловал ей руку, ощутив приятный, запоминающийся запах духов.

- До свидания.

- Покойной ночи.

Она поднялась к подъезду и, еще раз оглянувшись, скрылась за дверью.

Он подождал, пока зажжется свет за шторами ее окон, увидел ее силуэт и, вздохнув, повернулся к машине ..."

Зазвонил будильник.

С трудом открыв глаза, Андрей Тимофеевич сел в постели. Потер виски, голову ломило, каждое утро он клялся уменьшить дозу снотворного, но из месяца в месяц она только увеличивалась.

Он босиком пробежал в ванну и, до отказа открыв кран, подставил лицо под хлесткую, холодную струю. Стало немного легче. Теперь можно было начинать новый день, скрашенный воспоминаниями о приятном, счастливом сне, ожидая его повторения, вернее возобновления в следующую ночь.

Быстро позавтракав и сложив в портфель разбросанные по столу бумаги, Андрей Тимофеевич с сожалением посмотрел на лежавшие на стуле свои старые брюки с вытянутыми коленями и тщательно заштопанными дырками на щиколотках, вот зато рубашка его порадовала: вчера выстиранная и аккуратно выглаженная она еще производила впечатление не слишком поношенной вещи.

В последний момент, уже подходя к двери, он заметил, что оторвалась пуговица на пиджаке, пришлось вернуться и пришить.

Наконец он вышел на улицу.

Дворик был маленький, плотно зажатый между соседними домами, и даже одинокой чахлой вишне было тесно в нем. Два крыльца - Андрея Тимофеевича и его соседки, Веры Николаевны - казалось, начинались сразу от ворот.

Андрей Тимофеевич запер дверь и положил ключ под коврик у порога, хотя прекрасно знал, что ключ никому не понадобится, и только вечером придется лишний раз наклоняться.

В воротах он столкнулся с Верой Николаевной, которая вела под руку молодую незнакомую женщину.

- Доброе утро, - Андрей Тимофеевич поклонился. Соблазн поцеловать Вере руку был особенно велик по утрам, когда ночные сновидения еще не затерлись в памяти дневными заботами.

- Привет, привет, соседик. Вот квартирантку привела. Симпатичная, видал? - молодая женщина смутилась от Вериных слов: - Красавица прямо, может хоть теперь, заглянешь к одинокой соседке?

- Извините, - Андрей Тимофеевич протиснулся мимо женщин к воротам.

- Ну, как? Зайдешь, соседик? Я же могу и приготовить все соответственно! - Вера Николаевна засмеялась, запрокинув голову.

- Право же я не знаю, работы много, - пробормотал Андрей Тимофеевич.

В спину ему выплеснулся новый заряд смеха.

Подхватив портфель подмышку - ручка оторвалась еще на прошлой неделе - Андрей Тимофеевич заспешил вверх по узенькой улочке, против потока курортников, стекавшего к блестящему внизу морю. Через десять минут он уже входил в мрачно-холодное здание конторы.

Вбежав в комнату и убедившись, что сослуживицы Светы еще нет, он облегченно вздохнул - любил в работе порядок, любил приходить первым, чтобы никто не мешал подготовиться к новому рабочему дню.

 

2.

Вечером к нему в дверь постучали.

Андрей Тимофеевич отложил книгу, снял очки и крикнул:

- Войдите, не заперто.

- Извините, здравствуйте, - робко вошла Верина квартирантка.

- Добрый вечер, - он встал, уронив книгу: - Андрей Тимофеевич.

- Нина Леонидовна, очень приятно.

- Проходите. Могу предложить чай.

- Нет. Нет. Спасибо вам, огромное, но я очень спешу. Понимаете, Вера ушла, а я совершенно не знаю города. Я к вам за справкой.

- Пожалуйста.

- Мне надо добраться до военного санатория. Вы не подскажите, как туда пройти?

- С удовольствием. Я вас лучше провожу.

- Ой, что вы, я боюсь вам помешать.

- Ничего здесь не далеко.

Он надел сандалии, накинул пиджак и за Ниной Леонидовной вышел на улицу. Было тепло и тихо, начинало темнеть, но звезды еще не зажглись.

- Мне уже надо по-стариковски по вечерам прогуливаться, - усмехнулся Андрей Тимофеевич.

- Ой, да что вы! Какой же вы старик!

- Это я так, для успокоения.

- Понятно. У меня муж в санатории отдыхает, а я так, "дикарем", приехала.

- Что же он не знает, что вы приехали?

- В принципе знает. Он знает, что я должна была сюда приехать, но что я уже здесь, я сообщить не смогла.

- Да, да.

- Вот теперь сюрприз ему устрою. А с Верой я в поезде познакомилась, она же официанткой в вагоне-ресторане работает.

- Да, да, я знаю.

- Вот там мы и познакомились. Она же общительная. Разговорились, она и предложила у нее пожить. Берет она не дорого, а комната у нее хорошая. Я устала в дороге, приехала, решила отдохнуть, прилегла и проспала весь день. Просыпаюсь, а на столе записка, мол, ушла гулять и извиняется, что взяла мою куртку красную. Она еще в поезде упрашивала, чтобы я ее ей продала. Уж так упрашивала. А я не могу, это свекровь подарила.

- Да, да, вот мы и пришли. Здесь главный вход.

- Огромное спасибо, я вам очень благодарна.

- Не стоит. До свидания.

- До свидания.

До моря отсюда было рукой подать, и Андрей Тимофеевич не удержался от соблазна побродить по берегу.

 

3.

В доме было пусто и тихо.

Андрей Тимофеевич лежал на спине и прислушивался к тому, как по крыше над головой крадучись ходит кошка. Было далеко за полночь, обычная доза снотворного явно не действовала, и пришлось принять еще одну таблетку.

Наконец голову окутал туман, и Андрей Тимофеевич погрузился в еще некрепкий сон:

"Как по повелению волшебной палочки комната начала раздвигаться, стало светлее, на вновь появившемся журнальном столике возник телефонный аппарат.

Андрей Тимофеевич снял трубку и, посмотрев на часы, набрал номер.

- Алло.

- Добрый вечер, Вера Николаевна.

- Добрый вечер. Я уже не надеялась, что вы сегодня позвоните.

- Что вы, я сидел и выжидал условленного времени.

- Точность - вежливость королей?

- Да. Надо хоть в чем-нибудь чувствовать себя королем. Я хотел предложить вам вместе поужинать.

- С удовольствием. Хочу почувствовать себя рядом с вами королевой.

- Я заеду за вами.

- Хорошо, Андрей Тимофеевич.

Он положил трубку, задумчиво закурил, глядя в окно.

Потом принял душ, тщательно побрился, надел новый серый костюм, подобрал галстук, спустился в гараж и выехал на вечернюю, оживленную улицу. Ярко одетая публика заполнила центральный бульвар, ехать приходилось медленно. Около ее дома Андрей Тимофеевич остановился и вышел на тротуар. Ждать пришлось недолго, вскоре за стеклянной парадной дверью вспыхнул свет, и вышла Вера Николаевна.

Он снял шляпу и склонился, поцеловать ей руку.

- Прекрасно ощущение предчувствия чего-либо приятного, - сказал он.

- Некоторые предпочитают приятные воспоминания, - ответила она.

- В таком случае лучше вспоминать что-нибудь приятное и знать, что оно должно повториться.

- Лучше не повториться, а ..., - она задумалась.

- Повторится, но по-новому, с другим оттенком.

- Да.

- Прошу вас, - он распахнул дверцу.

- Куда же вы меня сегодня повезете?

- За вами право выбора.

- Не люблю неограниченного выбора.

- Давайте ограничимся пределами нашего города.

- Что ж, поедем в центр.

- Повинуюсь.

Машина мягко тронулась с места, зашуршав колесами по асфальту.

- Какой сегодня был жаркий день, - говорила Вера, глядя в окно на тянувшиеся вдоль дороги витрины и скверики: - И при этом такой приятный, не душный вечер. Вы посмотрите, кажется, что весь город вышел на улицу.

- И при этом, уверен, среди них одни приезжие.

- Да. Для них море - это что-то возвышенное, а мы, живя здесь, забываем о его существовании, оно становится для нас чем-то обычным, привычным с детства. Оно не воспринимается, как символ отдыха, лета.

- Может быть, для усиления нашей любви к морю поедем в ресторан на побережье.

- Согласна, я люблю вечернее море, когда самих волн не видно, а лишь только темнота и шум.

- Это действительно успокаивает после нервотрепки нашего века и дневной суеты.

- Что же, решение принято. И заметьте, принято вами, Андрей Тимофеевич.

- Простите, это была подсказка, а решение приняли вы.

- Хорошо. Согласимся на этом.

В зале было малолюдно, но, когда они вышли на нависшую над морем террасу, то их сразу же окружил шум голосов, отодвигаемых стульев, звон посуды. Боясь встретить кого-нибудь из знакомых и тем самым нарушить прелесть уединения, Андрей Тимофеевич незаметно осмотрелся и успокоился, ресторан был заполнен курортниками.

- Да, пожалуй, моря тут не услышишь, - улыбнулся Андрей Тимофеевич, лавируя между столиками.

- Смотрите, возле перил свободный столик.

- Да, как по заказу.

- Что-то не верится в такие случайности.

- Даю слово, чистый случай.

- Что ж, пока поверю.

Сев, она облокотилась о перила и посмотрела в черную морскую бездну.

- Странно, - задумчиво проговорила она: - Море никогда не вызывает мысли о самоубийстве, а река, если смотреть на нее с моста, манит.

- К чему такие страшные мысли?

- Такое уж сегодня настроение. Я - человек настроения.

- Самоубийство - наиболее непонятное для меня действие.

- Я бы назвала его бездействием.

- Разве?

- Конечно.

Подошедший официант прервал беседу.

Андрей Тимофеевич, сделав заказ, спросил:

- Вы не договорили.

- А вы, Андрей Тимофеевич, непоследовательны.

- Почему же, Вера Николаевна?

- Вас, кажется, не обрадовало мое настроение?

- Да.

- Но вы не воспользовались случаем, чтобы сменить тему и отвлечь меня, а напротив первым вернулись к прерванному разговору.

- Простите, Вера ... Вера Николаевна.

- Не стоит.

- Смотрите, шампанское уже несут. Это, по-моему, единственный ресторан в городе, где даже в жару подают холодное шампанское, - Андрей Тимофеевич жестом остановил официанта, собиравшегося откупорить бутылку: - Я сам. За что же мы выпьем?

- Я выбирала ресторан, вам выбирать тост.

- Хорошо, Вера Николаевна. Предлагаю, за молодость стремлений.

На эстраде в зале заиграл оркестр. Пара за соседним столиком поднялась.

- Вы исправились, Андрей Тимофеевич, но я все же разъясню свое мнение о самоубийствах, раз уж оно вас заинтересовало.

- Может быть, не стоит?

- Ничего страшного. Самоубийство - это прекращение борьбы. Это никогда, ни при каких обстоятельствах не было подвигом. Это бездействие. Действие - это жизнь, борьба, борьба даже тогда, когда она кажется уже бессмысленной.

- Все же иногда самоубийство - это поступок.

- Нет.

- А для спасения других?

- Спасай, живя и борясь. И потом, не путайте самоубийство и способность пожертвовать собой ради других. Эти понятия различны.

- Интересно. Признаться, никогда об этом не думал.

- Не смотрите на меня так удивленно. Вы привыкли, что только у мужчин есть время и потребность копаться в себе, рассуждать о высоких материях, о смысле жизни и тому подобное. Что это только вам доступно, а женщинам некогда, да и зачем им это. Верно?

Андрей Тимофеевич вздохнул:

- Вы ничего не едите.

- Не волнуйтесь, сейчас наверстаю.

Некоторое время они молчали.

- Этот ужин напоминает мне молодость, - сказала она: - Да, да, не возражайте, я уже вспоминаю молодость, мне уже пора этим заниматься. А здесь я бывала со своим мужем еще до свадьбы.

Андрей Тимофеевич молчал.

- Вы не знали его, - продолжала она: - Мы с вами познакомились, когда его уже не стало. Нет. Не стало для меня. Понимаете, он оказался не настоящим человеком. Я вам сегодня весь вечер испортила? - вдруг засмеялась она и погладила его по руке: - Не обращайте на меня внимания.

- Может быть, вы хотите прогуляться по берегу?

- С удовольствием.

- Идемте.

- Минуточку. Давайте выпьем за ... за полную ушедшесть ушедшего. За его невозвращение.

Она подняла бокал и, глядя сквозь вино на звезды, задумалась, потом также, не опуская глаз, выпила.

- Что ж, - как будто вздрогнув, сказала Вера: - Идемте, но сначала вы пригласите меня танцевать.

- Виноват, недогадлив! - с улыбкой поклонился Андрей Тимофеевич.

Волны размеренно набегали на песок и с убаюкивающим шорохом скатывались назад, в темную, леденящую душу, бездну.

- Дайте мне руку, - потребовала Вера, оперлась, сняла туфли и пошла босиком по еще хранящему дневное тепло песку.

Шли молча. Сначала по берегу, потом по мосткам на пирс и остановились под маяком. Она так и не выпускала его руки.

Лунная дорожка, дрожа, убегала в даль, с проплывавшего теплохода доносилась музыка, одинокий рыбак понуро сидел под пирсом, заворожено глядя на покачивавшийся поплавок, у берега кричали чайки.

- Памятное место, - сказал Андрей Тимофеевич, сжав Вере руку.

- Да. Именно здесь встретились два любителя понырять, которые были уже давно знакомы.

- Вы часто сюда приходите?

- Каждое утро. Зарядка. Пора уже постоянно следить за собой.

- Что вы ...

- Одиночество не молодит женщину.

- По-моему, одинокие женщины делятся на два класса. Одни опускаются, другие все свободное время тратят на себя. Так что некоторых оно красит.

- Нет. Женщина может приукраситься, но по-настоящему красит ее только счастье с любимым человеком. Тогда ее красота идет изнутри.

- А я вот не слежу за собой и не делаю зарядку, купаюсь только, когда по-настоящему жарко.

- Сейчас, к сожалению, по-настоящему поздно.

- Слова "к сожалению" несколько скрашивают эту грустную фразу.

Она обернулась и внимательно посмотрела ему в глаза. Лицо ее озарялось вспышками маяка, ветер шевелил темную челку. Андрей Тимофеевич почувствовал, как сильно забилось сердце, во рту пересохло, он чуть подался вперед, но Вера неожиданно отвернулась и тихо пошла прочь, увлекая его за собой.

Они молча дошли до машины.

- Что теперь будет вас радовать? - спросила она: - Приятные воспоминания?

- И ожидание.

Он выехал со стоянки ресторана и повернул вверх по проспекту. Вера смотрела в заднее стекло, пока море не скрылось за поворотом ..."

Зазвенел будильник.

Андрей Тимофеевич сел в постели и потер виски. В голове гудело.

 

4.

В этот день, придя на работу, он увидел, уже сидевшую за своим столом, Светлану. Она, прислонив к лампе зеркальце, расчесывала волосы.

- Здравствуйте, Андрей Николаевич.

- Доброе утро, Света.

- Задержались, задержались.

- Да, вот так получилось.

- Что-то я вам сказать хотела?

- Интересное?

- Важное.

- Вспоминай.

Он открыл портфель и, вытащив папку с квартальным отчетом, углубился в бумаги.

- Вспомнила, Андрей Тимофеевич.

Он, наморщив лоб, поднял голову.

- Что?

- То, что хотела сказать.

- И?

- Вас тут видели в очень плохой компании.

- Не понимаю.

- Ну, вы стояли и разговаривали с Веркой - вашей соседкой - и еще двумя: Ленкой и Машкой. Два дня назад. Помните?

Андрей Тимофеевич потер виски. Он вспомнил, что как-то на улице его действительно остановила Вера Николаевна, с ней были две девушки.

- И что?

- Ой, Андрей Тимофеевич, да эти две..., ну, как бы вам объяснить... Они же... с ними же ни один в городе не пойдет. Про них весь город знает.

- Но я не знал. Спасибо, что предупредили.

- И Верка-то, Верка! Я же с ней дружила. Как с порядочной. А тут встретила, она мне говорит: возьми, мол, этих подруг, им жить негде. Я отказалась. Она говорит, тогда к себе возьму.

- Не возьмет, Света, не волнуйтесь. У нее сейчас очень милая женщина живет.

- Не знаю, не знаю. Вообще, я убедилась, от Верки всего можно ждать.

- Прости, Света, мне работать надо.

- Пожалуйста, пожалуйста, - надула она губки.

 

5.

"... Они стояли около ее дома. Вера протянула руку, Андрей Тимофеевич поцеловал ее, но не отпустил.

Вера погладила его по лбу:

- Не надо морщить.

- Да, в моем возрасте это не полезно.

Она улыбнулась и слегка потянула его за собой к двери.

В комнате Вера зажгла торшер, отбросивший на все вокруг зеленоватый отсвет.

- Я сейчас приготовлю кофе. Располагайтесь.

- Спасибо.

Вскоре она вернулась с подносом в руках.

Они сидели в больших удобных креслах, друг против друга.

- Курите, - предложила Вера.

- Спасибо. А вы?

- Нет.

Он закурил.

Молчание затягивалось. Вера задумчиво смотрела в сторону, помешивая ложечкой кофе, и, казалось, забыла обо всем.

Андрей Тимофеевич вздохнул и поднялся:

- Вы, наверное, устали. Я пойду.

-Что вы, что вы! - встрепенулась Вера.

- Спасибо за гостеприимство.

- Нет, нет!

Он сжал ее ладонь между своими.

- Нет, Андрей Тимофеевич!

- Я вижу, Вера, вам очень тяжело. Не знаю почему, но чувствую. Я чем-то удручаю вас.

- Нет.

- Вера, мы не молоды, чтобы, очертя голову, бросаться в омут. Но... Но вы мне стали очень близки. Жаль, что так... Нам почему-то не понять друг друга. Я люблю вас, Вера!

Он почувствовал слезы на своей руке. Вера прижалась щекой к его ладони.

- Это как во сне! - шептала она.

Потом, вскинув голову, она взглянула ему в глаза.

- Вы правы, Андрей Тимофеевич, мы не так молоды, чтобы бросаться в омут, но не поздно ли нам терять и ошибаться. Нам уже будет ничего не исправить. У нас все уже может оказаться в последний раз! Нельзя, нельзя это терять!

- Вера ...!

- Не пугайтесь моего сегодняшнего настроения. Я же для вас стала существовать после встречи на пирсе, а вспомните, сколько лет мы были знакомы, но для вас..., вы меня не замечали. Сегодня я прощаюсь, прощаюсь с прошлым. Мне это не легко, было не легко. Слишком многое надо было забыть. Вы не представляете, как я когда-то была счастлива! А потом так долго жила ушедшим, что свыклась с этим. Я сопротивлялась вам, еще не существуя для вас, но все - предел настал! Оставалась раздвоенность. Сегодня я с ней покончила. Мне, поймите, необходимо было это прощание. Прощание, чтобы стряхнуть с себя прошлое, стать человеком без прошлого. Я хочу все начать сначала! Я простилась, простилась!

Она вся дрожала, глаза ее лихорадочно блестели.

Поцеловав ее, Андрей Тимофеевич почувствовал на губах вкус помады, смешанной с солью слез. Он гладил ее по плечам и ощущал, как тело ее расслабляется, дрожь утихает ..."

Слыша будильник, он еще долго не мог очнуться, но миг пробуждения настал, надо было вставать, действовать.

 

6.

Прошло несколько дней и ночей.

Доза снотворного еще увеличилась, а тут, как назло, вечером за стеной, у Веры Николаевны, поднялся какой-то шум, раздались крики, хлопнула дверь, заиграла музыка, послышался смех.

В эту ночь Андрей Тимофеевич так и не смог уснуть.

 

7.

Утром у дверей конторы его встретила Светлана. Она была очень взволнована:

- Андрей Тимофеевич, надо что-то делать!

- Что такое?

- Надо что-то с Веркой делать! Вы не представляете, что вчера было. Что она вчера устроила! Это немыслимо! Неслыханно!

- Что же случилось?

- Да вот. Иду я, значит, и ее встречаю, а она так обрадовалась, пойдем, говорит, я тебе колбаски копченой продам. Я у нее и раньше покупала. Это она из своего ресторана носит. Ну, мы пошли. Приходим, а там эти две: Ленка и Машка. Вещи распаковывают. Верка говорит, вот, мол, мои новые квартирантки.

Тем временем они вошли в свою комнату. Андрей Тимофеевич сел за стол, а Светлана встала перед ним, продолжая говорить:

- Я так думаю, надо сматываться, ну их к черту. Вдруг дверь открывается, и входит женщина, наверное, та, про которую вы говорили. Входит, вежливо так здоровается, а Верка, как взбесилась, на нее с кулаками: воровка! Та ничего не понимает, а Верка сумочкой своей трясет, мол, вот на тумбочке оставила, а ты из нее девяносто рублей стащила. Вон, мол, отсюда, чтобы ноги твоей здесь больше не было! Никаких вещей я тебе, кричит, не отдам, воровка! Женщина разрыдалась и убежала, а я Верке, ты что взбесилась, посмотри какая женщина приличная, а уж если у тебя что и украли, так это твои подруги. Верка на меня ..., в общем выгнала. Представляете!? Я так думаю, она решила вещи этой женщины зажать, запугивала, значит. А эти ей, наверное, помогают. Представляете!?

Андрей Тимофеевич молчал, опустив голову, потом встал:

- Знаешь, Света, я, видимо, приболел. Пойду, отлежусь.

- Конечно, конечно, Андрей Тимофеевич. Я начальнику объясню.

Он вышел на улицу и заспешил к дому.

 

8.

В комнате принял таблетки, не раздеваясь, лег: "Скорее! Скорее!"

Сон навалился почти сразу:

"... Вечером они, как обычно, гуляли на море, а потом не спеша брели по уже опустевшим улицам домой.

Вера опиралась о его руку.

- Как спокойно с тобой, - сказала она: - По-моему, счастье бывает бурное и спокойное. У меня с тобой спокойное, я как будто заново родилась, все кажется иным, новым. Я перестала замечать то, что замечала раньше и начала замечать то, что раньше не замечала.

Он остановился и поцеловал ее:

- Я чувствую себя влюбленным мальчишкой. Хочешь, сейчас залезу на крышу и спрыгну?

- Нет, - засмеялась она.

- Или хочешь, я приглашу тебя танцевать прямо здесь, на улице?

- Нет. Ты уже пригласил меня. Пригласил меня жить, снова жить. Ты подарил мне бесконечную жизнь. Я люблю тебя. Вокруг нет ничего без тебя. Весь смысл в тебе. Есть только ты и я, и меня без тебя уже нет. Кажется, обрушься сейчас весь мир, рухни все, уйди в небытие, и останемся только мы, и ничего для нас не изменится.

- Для нас все время все меняется. Каждая минута приносит что-то новое.

Они подошли к дому.

Комната встретила их мягким светом не выключенного торшера.

- Сейчас приготовлю ужин.

- Нет, иди, сядь со мной.

- Подожди, я не хочу, чтобы ты умер с голоду. Пошли на кухню.

Он вздохнул и пошел за ней. Потом сидел в углу на табуретке и наблюдал, как Вера суетится у плиты.

- Все! - она накрыла на стол и теперь сидела напротив него разгоряченная, улыбающаяся: - Ах, нет, еще не все, - она сорвалась с места, убежала в комнату и скоро вернулась с бутылкой вина в руках.

Он разлил вино.

- И так?

- За нас.

- Идет.

- Пей, не следи за мной, а то ишь наблюдатель!

- Слушай, я с каждым днем все больше убеждаюсь в твоих кулинарных способностях.

- Спасибо.

- Вера, ..."

Его разбудил громкий стук в дверь.

Андрей Тимофеевич с трудом поднялся, сел, огляделся, не понимая в чем дело: он был одет, за окном светло.

Снова стук.

- Кто там? - крикнул он.

- Открывайте! - потребовал властный мужской голос.

- Минуточку, - Андрей Тимофеевич встал, подошел к двери и откинул щеколду.

На пороге стоял плотный мужчина среднего роста.

- Добрый вечер.

- Так. Извините, я все же ошибся дверью. Я уже собирался ее высадить. Вы долго не открывали.

- Я спал. В чем собственно дело?

- Пришел разгонять бандитский притон. Видимо, к вашим соседям.

- А, вы муж Нины Леонидовны, - догадался Андрей Тимофеевич.

- Так точно. Что у вас здесь творится? Вчера ее выгнали на улицу, не отдав вещи, сегодня, когда она за ними пришла, без моего ведома, ее избили!

- Как избили!?

- Так. Какие-то молодчики. Она утром пошла за вещами, хозяйки не было, а были две девицы и какие-то парни. Они ее чуть не изнасиловали. Так. Ладно, покажите, куда идти.

- Идемте, идемте, вот на это крыльцо.

Андрей Тимофеевич толкнул дверь и решительно вошел в квартиру Веры Николаевны. Та стояла у стола и протирала посуду, из соседней комнаты доносились женские голоса.

- О! Соседик, что за явление? Я уж и не надеялась. Осчастливил! Ну, смелее проходи. Вижу, ты и для моих девочек кавалера привел, предусмотрительно.

- Вера Николаевна, это не ...

- Так. Гражданка, я пришел за вещами своей жены.

- А-а. Вот ты кто. А деньги ты принес?

- Прекратить! Вы прекрасно знаете, что никаких денег моя жена не брала.

- Ах ты сморчок! А ну, пошел вон!

- Молчать, я сказал! Немедленно принесите вещи, а то я сейчас милицию вызову, а жену отправлю на медицинское освидетельствование на предмет избиения.

- Я ее не била, - сбавила тон Вера Николаевна.

- Это не имеет значения.

- Имеет, имеет. И деньги она взяла. Так что так, я вам отдаю вещи, но оставляю себе красную куртку. Возмещение.

- Так. Я понял, жена отказалась вам продать куртку, и ... Так, я понял! Вы отдадите немедленно все вещи.

- Нет.

- Ладно!

Мужчина резко повернулся и, отстранив Андрея Тимофеевича, вышел, громко хлопнув дверью.

Андрей Тимофеевич, не отрываясь, смотрел на Веру Николаевну.

- А ты, что уставился?

- Вера ...

- Давай тоже проваливай. Давай, давай! Интеллигент вшивый! Не мог за соседку заступиться.

Андрей Тимофеевич попятился, нащупал дверную ручку и бросился к себе в комнату. Там он быстро разделся, лег, пошарил в тумбочке в поисках таблеток.

На улице завыла милицейская сирена, и по соседнему крыльцу протопали сапоги.

В этот вечер Андрей Тимофеевич не рассчитал и в спешке принял слишком большую дозу снотворного.

 

******************************************* ****************************

 

Распоряжение

коменданта девятого округа гражданина

Спиридонова В.Н.

 

Коменданту здания 107

гражданину Финну Г.Б.

 

Заселить вновь прибывшего Селезнева Андрея Тимофеевича (из сопроводительного образа следует, что он скончался в результате отравления сильнодействующим снотворным) в одну из комнат освободившейся квартиры здания 107.

 

Дата Подпись

 

******************************************* ****************************

 

Время быстро стекало по извилистому,

бугристому желобу жизни и, отстаиваясь в

огромном резервуаре памяти, оставляло на

поверхности лишь чистоту и покой.

 

Будущие воспоминания 2

 

Как-то вечером Артур решил навестить Рихтера.

Проходя по длинному, широкому коридору жилого блока здания, он вдруг услышал шум и крики за одной из дверей. Секунду посомневавшись Соренто рванул дверь и вошел в большую стандартную комнату, заставленную типовой мебелью, и сразу же понял, что его вмешательство крайне необходимо: невысокий полный мужчина, хозяин комнаты (Артур вспомнил, что однажды был здесь на вечеринке), опираясь одной рукой о стол, пытался защититься от юноши, бившего его ножом в грудь. Соренто подбежал к борющимся и схватил юношу за руку.

- Вы в своем уме? - крикнул он.

Юноша молчал, он мелко дрожал в крепких объятиях Артура, в глазах его стояли слезы.

Хозяин комнаты одернул пиджак, осмотрел дыры на груди и зло усмехнулся:

- У молодого человека истерика. Он еще новичок, не выдерживает. Если вас не затруднит, выкиньте его за дверь, будьте так любезны.

Соренто молча повел юношу к двери.

- Успокойтесь, - похлопал он его по плечу в коридоре: - Что случилось?

Юноша заметно успокоился.

- Этот, - он кивнул на закрытую дверь: - оскорбил при мне женщину и не захотел брать свои слова назад, а начал говорить о ней еще хуже. Я знал эту женщину с детства, она прекрасный человек. Это он нарочно, чтобы разозлить меня.

- И всего-то, - тихо пробормотал Артур и громче добавил: - Идемте со мной. Вам надо успокоиться, а я тем временем постараюсь ввести вас в курс дела. Расскажу вам кое-что из вашего будущего. Вы действительно из вновь прибывших?

- Да, я здесь неделю.

- Если бы вы сказали, что вы здесь уже тысячу лет, то и это было бы ничто перед той вечностью, которая нас здесь всех ожидает. Однако, вы слишком молоды?

- Порок сердца. Врожденный.

- Примите мои соболезнования.

Они подошли к комнате Рихтера. Соренто постучал и вошел, хозяина не было дома. В комнате был ужасающий беспорядок, было похоже, что уборка здесь не производилась многие годы.

- Проходите, хозяина пока нет, так что есть отличная возможность спокойно поговорить.

- Благодарю, но удобно ли это?

- Не волнуйтесь, все неудобства я беру на себя. Располагайтесь, если вы потрудитесь скинуть вот ту груду белья на пол, то сможете оценить удобство штатного кресла. Давайте познакомимся. Гражданин Соренто, - Артур поклонился.

- Виктор Коредо.

- Гражданин Коредо, - поправил Соренто, направляясь к бару со слабой надеждой найти там что-либо спиртное. Как не странно, но бар оказался полон.

- Если вам угодно, то гражданин.

Артур приготовил коктейли и вернулся к гостю:

- Угощайтесь.

- Спасибо.

- Это, как вы выразились, не мне угодно, Виктор. Это угодно, так сказать, нашему по эту стороннему миру. Вернее, его наиумнейшей верховной власти. Вы, разве, не слыхали о договоре? Вам должны были рассказать о нем в курсе вводных лекций.

- Слышал, но не до конца уловил его смысл.

- Все элементарно. У нас здесь сотворено идеальное общество: нет ни "господ", ни "товарищей", ни белых, ни черных. Это, да и многое другое призвано освободить нас от занимающих время и силы мыслей и действий. Нет идей - нет борьбы между ними, по-моему, это гениально. Вы обратили внимание на программу местного телевидения?

- Нет, я не любитель просиживать перед экраном.

- Напрасно. Здесь, по всей видимости, ваши привычки резко изменятся. Так вот, насчет программы, нам показывают комедии всех времен и народов, созданные там, на Земле. Ни одного заставляющего задуматься фильма или программы, так сказать, чтобы смеялись и ваши, и наши. Смех объединяет. В этом есть определенный смысл. В нашем теперешнем положении было бы глупо раздувать идейные страсти, хотя, если честно признаться, тошнит от этой идиллии, а главное от ее бесконечности. Но на самом деле, если задуматься, то нам действительно нечего делить, мы же никто и ничто. Нас нет. Мы - фикция!

- Но мы есть.

- Глупости. Мы пустота, абсурд! Мы сейчас тихо разлагаемся где-нибудь на городских кладбищах или мирно лежим кучкой пепла в красивой урне.

- Но я же есть, вот он я со своими мыслями и ...

- Послушайте. Все же до смешного просто. В наш рациональный век выбрасывать, точнее закапывать и сжигать, такое количество дешевой рабочей силы было бы не экономично, поэтому и был организован "тот свет", поэтому мы с вами и сидим здесь, а души наши не могут изведать вечного покоя. Мы сейчас потребляем настолько мало энергии, а работаем настолько много, что прибыль получается прямо-таки фантастическая.

- Но мы потребляем тоже, что и раньше. Наш организм действует.

- Опять ошибка. Иллюзия. Нет совершенно никакой необходимости в действии, не камуфляже, а настоящей деятельности, наших нервов, легких, сердца, органов пищеварения и много другого. Простите, конечно, но мы лишены даже такого, казалось бы, сомнительного удовольствия, как отправлять естественные надобности. Здесь многое приобретает иной смысл. Мы не болеем, у нас идеальное здоровье, если к нам применимо это понятие. Все, что вы потребляете, запихиваете и заливаете в себя за день, ночью, когда отключают питание вашего мозга и мышц, это состояние принято здесь называть земным словом «сон», так вот, ночью все это из вас откачивается. Мы лишены всего и прежде всего возможности что-либо изменить. Для нас вечность нашего существования - мука и наказание. Вы это скоро поймете. Нам, конечно, оставили способность ощущать голод, опьянение, а также сохранили те половые потенции, которыми каждый из нас обладал на момент смерти. Поэтому часть ваших новых коллег ездит в женские округа, а другие долго и нудно рассказывают, как им надоел секс еще при жизни. Согласитесь, нам оставили не самые главные и лучшие человеческие качества.

- Это ужасно! То, что вы говорите - ужасно!

- Да, никаких чувств, никаких нормальных человеческих ощущений при живом мозге и хорошей памяти. Вы знакомы с полярником Литвиновым?

- Нет.

- Это русский, он замерз где-то во льдах. Первые годы у нас он все время кутался, а теперь ходит в одной рубашке, даже когда здесь создают иллюзию зимы. Единственная мечта его, если это слово применимо к нам - это ощутить холод. Я гарантирую, что скоро вы будете мечтать ощутить боль в левой части груди.

- Это ужасно!

- Вы уж простите, что я выливаю на вас все это без подготовки, как плохой врач. Все дело в том, что я не боюсь за вас. Вам не грозит нервный срыв или депрессия, а знать все это необходимо, чтобы правильно вести себя здесь.

Виктор тяжело вздохнул.

- Самое ужасное, - продолжал Артур, - что отсюда не сбежать, поэтому мне особенно жалко тех, кто по собственной воле бежал из жизни. Вот, например, в соседней со мной комнате живет, простите, существует аргентинский художник. Он пустил себе пулю в рот, сидя перед камином в чикагской гостинице. Наверняка он сейчас уже нашел сотню выходов из того безвыходного положения, в котором при жизни спустил курок. Только здесь понимаешь, насколько это бессмысленно. Хотя есть, вернее, был и у нас один шанс. Мы могли попасть в "холодный резерв", что-то типа огромных морозильных камер. Но нас с вами это миновало. Туда попадают только сразу.

Виктор продолжал удрученно молчать.

- Что ж, гражданин Коредо, надеюсь, теперь вам понятна неуместность вашего сегодняшнего поведения? Не отвечаете. Ничего, скоро вы станете таким же циничным, как и ваш обидчик. Тогда вы поймете, что для нас любое проявление человеческих чувств, по крайней мере, глупо.

 

******************************************* ****************************

 

Сопроводительный образ.

Инв. номер 475/33Г.

 

Резолюция

Для посторонних неинтересно,

но поучительно. Оставить.

Ком. девятого округа Спиридонов В.Н.

 

" ГОЛОСА "

 

Что десять дней? Ни срок.

Мелькнули, пронеслись, как вздох,

Оставив адрес в пару строк

И тему грустную для снов.

 

День второй.

 

- Вполне уютная скамеечка. Присядем?

- Давай. Ты что дрожишь?

- Слишком жарко.

- Замерз? Перекупался?

- Да уж. Ночные купания в преддверие осени бодрят. Тебе хорошо, домой зашла, переоделась в сухое. Опять же, допинг приняла, повысила температуру тела на несколько градусов.

- Ну, допингом, положим, я и с тобой поделилась. Ничего обсохнешь. Ты же мужчина, ты должен быть сильным, стойким, выносливым.

- Но я же не белый медведь.

- У нас и не зима. Не во льдах купались. Черное море.

- Не, так не пойдет. Идем ко мне, я тоже что-нибудь сухое накину.

- Можно. Ребят только надо позвать.

- Зачем? Они же сухие. Это только мы, психи, в воду полезли.

- Вдвоем не пойдем.

- Почему?

- За ради чего?

- Ну, как же - переодеться. Опять же, у меня допинг есть.

- Нет.

- Непреклонная. Но я тоже упрямый.

- Пойдем вчетвером. Ну же, расслабься, не дрожи.

- Есть один способ согреться. Секундочку.

- Что согрелся? Шустрый.

- Я-то шустрый? Первый поцелуй за два дня знакомства.

- За два вечера. Мало?

- Маловато.

- Хорошенького по чуть-чуть. А ты не боишься женского коварства?

- Что?

- Приглашаешь незнакомую женщину к себе. Смотри!

- Интересно, что ты имеешь в виду? Надо проверить. Идем?

- Вчетвером.

- Вдвоем.

- Нет, и вообще ...

- Что вообще?

- Меня это дело не тянет. Не люблю я этого, не смотри так.

- А если я пообещаю, что ничего не будет?

- Не верится. А мне это, действительно, удовольствия не доставляет. Такая уж я ограниченная.

- Значит, тебе не везло.

- Не везет. Я замуж вышла семь лет назад, а развелась четыре года назад. Что смотришь? Не похоже?

- Да, нет.

- Что, думал, наивную девочку подцепил? Это только видимость. И раз я говорю, не стоит, то так оно и есть. Ты уж не сердись. Продинамила я тебя, так это называется? Просто я допинг приняла, вот откровенность и напала.

- Да что там! Муж-то старше тебя был?

- Да. На шесть лет. Его из армии за пьянку погнали, ну и вообще, разошлись. Тянули, думала, выкарабкается, не хотела ему карьеру портить. Но... Вот так и уехал он домой. Мы с ним из одной деревни.

- А ты?

- А я что. Я в городке нашем военном осталась, работаю и квартира своя есть. К матери на субботу-воскресенье езжу. Его вижу, свекровь все хочет нас опять свести, все восстановить, и он, когда не пьет. Он матери моей по хозяйству помогает. У нее там живность всякая. Вообще-то хорошо помогает, он работящий. Вот и живем с ним иногда. Не развязаться, да и жалко его. Я тебе по-русски скажу: он матери помогает, а я плачу. Понятно?

- Да.

- Тебе неинтересно? Не сердись. Легко чужому рассказывать. Ну, короче, все нормально.

- Что ж нормального?

- Это так - слова. Аутогенная тренировка, как у йогов. Знаешь? "Я - солнце, мне жарко." Так и я: все нормально.

- Помогает?

- Не очень, но привыкла. А вот и они! Надежда, Коля! Идите сюда. Приглашают нас на допинг. У тебя что?

- Вино. Сладкое.

- Ой! Мы тут с Надеждой в первый день, как приехали, купили бутылку. Ну и гадость, но дешевая. Верно, Надежда?

- Не волнуйся, у меня хорошее.

- Идем?

- Идем. Тут недалеко.

- Мы помним, как вчера шли. Как ты говорил: "Недалеко, километров пять будет". Помнишь, Надежда, по каким он нас улочкам тащил? Встали?

- Встали. Давайте, Надежда, Коля, вперед. Что? Ты же вчера, Надежда, хвасталась, что у тебя отличная зрительная память. Уже не помнишь дорогу? Ладно, тогда мы вперед. Что ты смеешься?

- Сейчас. Дай их чуть обгоним.

- Ну?

- Сейчас. Надежда скажет, что я совсем освоилась с местными порядками.

- Почему?

- Она говорит, что здесь, на море, все ходят в шлепанцах и в обнимку.

- Считай, что ты полностью адаптировалась. Вы с Надеждой живете рядом?

- Нет. Работаем вместе, в штабе, в бухгалтерии. Вот и решили вместе на море съездить. Опять дрожишь? Пробежимся?

- Давай.

- Ой! Ой! Смотри, как они всполошились. Но, но! Под самым фонарем.

- Ну и что? Где сказано, что нельзя целоваться под фонарем?

- Пойдем в тень.

- Моя белая рубашка и в темноте будет светиться. Здесь вполне темно.

- Хватит, они уже догоняют.

- Пробежимся?

- Стой. "Вьетнамки" слетают.

- Что?

- Тапки эти - "вьетнамки". А ты не очень-то темпераментный.

- Хм! Откуда такие выводы?

- Ну, может и не так. Собой владеешь. Держишь себя в руках.

- Это плохо?

- Не знаю. Ты не сердись. Это все из-за допинга. Разговорчивость напала.

- Я не сержусь.

- О! Уже подходим.

- Да.

- Сегодня быстрее, чем вчера.

- Сегодня кастрюля не мешает.

- Ой, кастрюля! Что вчера Саша подумал?

- А я?

- Ну, ты. Саша такой - совсем мальчик. Интеллигентный. Скажет, вот притащились, а потом еще провожать пришлось.

- За то борщом накормили.

- Он бедный поел, осовел, ему, видно, уже совсем идти не хотелось.

- И как это мы вчера до борща договорились?

- Вы же плакались на набережной. Помнишь? Плакались, мол, голодные. Все в гости напрашивались. Я и предложила, у нас борщ есть ...

- Да, да. Надежда говорит, борщ и злая хозяйка - бабулька. Я, по-моему, предложил забрать кастрюлю и к нам.

- Точно.

- Но мы и не думали. Думали, что шутка.

- Мы люди серьезные.

- Жаль, Сашка уехал.

- На сколько?

- На две недели. Командировка.

- Да, жаль. Этот Коля мне что-то не очень.

- Да, так себе.

- Пришли?

- Прошу всех в нашу холостяцкую комнатуху. Правда второй хозяин уехал, и я пока здесь единственный "тутошний". Прошу. Музыка. Сейчас допинг организуем.

- Продолжим танцы.

- Тебе мало дискотеки?

- Ты разливай, разливай.

- Ну, за знакомство.

- Поехали.

- Разрешите вас пригласить? На правах хозяина объявляю все танцы медленными.

- Что-то ты молчаливым стал. Весь танец молчишь.

- Пойдем. Пусть они танцуют. Пойдем на улицу.

- Под фонарь?

- Нет, в тень. Фух! Здесь простор, а там тесно для четверых.

- Ты, правда, не женат?

- Естественно.

- Смотри! Больше всего не люблю, когда мне врут. Самое плохое. Сама всегда говорю правду.

- А я люблю фантазировать.

- Это другое.

- Нет, я фантазирую о себе, и в результате получается ложь.

- Ой! Я совсем пьяная.

- Тебе это идет.

- Ой, да ради Бога!

- Верно! Верно!

- Хватит. Смотри, пересытишься.

- В этом никогда.

- Губы утром распухнут. И, вообще, пора идти. Сколько времени?

- Только три.

- Да ты что? Тебе же на работу.

- Там и отосплюсь.

- Идем. Надежда! Надежда, идем!

- Смотри-ка, Надежда одна.

- Ладно, только ты ни о чем не спрашивай. Может, ты тоже останешься, что тебе тащиться в такую даль? Спать ляжешь?

- Не.

- Верно. Оставайся, мы вдвоем добежим.

- Не так воспитан.

- Да ради Бога. Мы простим.

- Пошли, пошли.

. . . . . . . . . . . . . . . .

- Что-то ты молчал всю дорогу? Спал на ходу?

- Отнюдь. Почти бодрствовал. Пока, Надежда.

- Надежда, не запирай, я сейчас.

- Ну что? Завтра встретимся?

- Если хочешь. Или не очень? Видишь, я не сговорчивая, допинг выпила и ничего.

- Не болтай. Где встретимся? Я зайду?

- Нет. Хозяйка строгая. Давай на углу.

- У музея?

- Да.

- В семь?

- Нет. Лучше в восемь. У меня дела.

- Какие?

- Да, так. Все, пусти.

- Так скоро?

- Кончай, сколько можно?

- Сколько нужно.

- Может вообще не нужно?

- Вообще-то дело стоящее.

- Смеешься? Все пусти, а то спать плохо будешь.

- Может, вернемся?

- С ума сошел? Я же говорила, мне это дело не нравится. Не получаю удовольствия.

- Не верится.

- Я уже говорила, что никогда не вру.

- А мне не веришь.

- Почему?

- Не пошла одна, а я же обещал, что ничего не будет. Боялась?

- Нет. Если женщина не захочет, то, я считаю, у мужчины ничего не выйдет. Я себе не верила.

- То есть?

- Ну, то есть, что из жалости, и все такое. Понял?

- Примерно.

- Молодец. Я пошла.

- Завтра в восемь у музея.

- Хорошо, иди.

- Я посмотрю, как ты в дом войдешь.

- Иди, не проводи время. Все.

 

День третий.

 

- Что ж, можно сказать, что посещение танцплощадки становится для нас традицией.

- Тут, у вас, больше и делать-то нечего.

- Можно превратить в традицию и ночное купание.

- Это не выйдет.

- Почему?

- Да уж так. Спину вчера застудила.

- То-то я смотрю, ты сегодня скованная и кофту на поясницу повязала. Хотел еще спросить.

- Мог бы и спросить. Внимание никому не вредило.

- Извини.

- Ой, да ради Бога.

- Я так понимаю, что раз мы отправили Надежду спать, то официальная часть нашего вечера закончилась.

- Ну и что? Сейчас погуляем, и я пойду спать. Хватит вчерашней бессонной ночи.

- Да ладно уж. Бессонной! Тебе утром не на работу.

- На пляж.

- Там и спи.

- Обстоятельства не позволяют.

- Какие, это?

- Не важно, что бумажно.

- Все прибауточки сыпешь?

- Да. Это у нас среди девчонок на работе заведено. Мы иногда говорим одними нашими словами. Никто не понимает. Начальник вечно бесится.

- Своя терминология?

- Что-то в этом роде. Слушай, ты мне зубы не заговаривай. Куда это мы?

- Тс-с!

- Что, тс-с? Пошли домой.

- Мы туда и идем.

- Нет, пошли назад.

- Ну вот!

- Давай не возвращаться к вчерашнему разговору. Да и поздно уже.

- Опять будем проверять, кто непреклонней?

- Нет, не будем. Пойдем, проводи меня.

- Эх! У меня там допинг есть.

- У тебя что склад? Или ты алкоголик?

- Скорее первое.

- Вот и хорошо. Целее будет.

- Давай хоть посидим.

- Ладно. Ой!

- Что?

- Спина болит. Не согнуться, не разогнуться. Так. Все нормально! Я - солнце!

- Помогает?

- Нет.

- Надо изнутри прогреть.

- Да, пожалуй.

- Пошли?

- За ради чего?

- Ну, как же, прогреться.

- Слушай, зачем? Зачем углубляться? Я очень тяжело переношу расставания. И к тому же я говорила тебе о женском коварстве.

- Говорила. Вот я и хочу на себе его испытать.

- Не говори глупости. Я не хочу привязываться ни к кому. Жизнь меня слишком часто тыкала носом, и, вообще, за ра-ди че-го! Не нужно это ни тебе, ни мне. Я же говорила, не люблю я этого. Ты думаешь, а ерунда, еще несколько дней и все. Летний роман и привет. Разошлись, как в море корабли. Так?

- Ну ...

- Так, так. А я так не умею. Хоть ты и мог подумать, а, мол, в первый же вечер домой затащил, значит все нормально. Трали-вали и готово! Так? Ну, что молчишь?

- Я вообще молчаливый.

- Ну, уж не ври. Правильно я все рассудила.

- Холодно уже, а у тебя спина. Идем, я обещаю, что ничего не будет.

- Совсем, совсем?

- Конечно, если не хочешь.

- Зачем тогда?

- Просто. Посидим, допинг примем, поговорим.

- Слушай, странный ты какой-то. Ну, о чем тебе со мной говорить? Странный.

- Обычный.

- Не надо - обычный! Все гнешь свое. Зачем создавать себе лишние расстройства? Нервы потом трепать. Я легко под влияние попадаю, поэтому и настырно сопротивляюсь.

- Не бойся, я не влиятельный.

- Я уже чувствую. Пока не переломишь, не остановишься. Ой! Осторожнее, после твоих объятий все кости болят.

- Извини, я забыл.

- Уж про спину я и не говорю.

- Я тебя затащил купаться, я тебя и вылечу.

- Ай, черт с тобой! Только на полчаса.

- Конечно, конечно!

- Я серьезно, иначе не пойду.

- Серьезно, серьезно.

- Тогда помоги мне встать.

- Давай. Раз, два.

- Кончай, ненасытный.

- Не ненасытный, а не очень темпераментный.

- Запомнил. Обиделся?

- Нет. Что ж обижаться, тебе виднее.

- Да откуда мне-то? Вот насчет купания ты не прав. Это не ты меня затащил. Это я себе принцип поставила - искупаться ночью, а свои принципы я исполняю. Что шершавая?

- Что?

- Рука моя. Ты все гладишь ее. Сам не замечаешь?

- Замечаю, что глажу, но не замечаю, что шершавая. По-моему, нормальная.

- Да куда уж нам, деревня - мы.

- Бухгалтерия - дело точное и чистое.

- Это на неделе. А в выходные у матери на огороде. Иногда и у свекрови, когда муж не пьет. Он, когда не пьет, так нормальный мужик. Даже ничего.

- А Надежда замужем?

- Да, ее Сережка уже майор.

- Я не быстро иду?

- Нет. Нормально. Торопишься? Боишься, что полчаса кончатся?

- Вообще-то, да.

- То-то сегодня за пять минут добрались.

- Просто дорога уже приелась.

- Ничего, больше не будет приедаться.

- Не зарекайся.

- Что ж, посмотрим на твое поведение.

- Проходи. Так, свет, дверь. Присаживайся.

- Ага. Раз только полчаса, то садиться сразу на кровать.

- Просто на табуретке жестко.

- А кровать двуспальная, от бабушки в наследство?

- Во-первых, полуторная, во-вторых, купленная.

- Ага. Полуторная - это чтобы точно не разминуться?

- Вот вино, табуретка вместо стола, хлеб, так где-то... А вот, колбаса, яблоки. Что-нибудь еще?

- Я думаю, хватит, а то объешься, ни до чего будет.

- Что ты все, это самое?

- Так, не слушай. Может, я тебя проверяю.

- Смотри.

- Разливай. За что пьем? Пожать плечами и я могу.

- Не знаю.

- Ладно, поехали. Бр-р!

- Не нравится?

- Как сказать. Так что, раздеваться? При свете будем, или так в темноте?

- Кончай! Ты что? Не в себе?

- Я-то в себе. У нас же только полчаса. Не зря же ты меня сюда тащил. Ага, подливай, подливай, потом проще будет.

- Серьезно, кончай. Что ты на себя напускаешь!

- Все нормально! Все правильно, все сходится!

- Ты - солнце. Я знаю.

- Ну что? Даже целоваться охоту отбила? Я предупреждала, со мной каши не сваришь.

- Ничего, нам и колбасы хватит. Давай выпьем за твое хорошее настроение.

- Нет. За хорошее настроение той, отвернутой в шкафу, фотографии. Что же она к нам спиной стоит? Но я любопытная, уже успела с ней познакомиться, пока ты выходил. Вполне!

- Хм! Так!

- Все правильно, все сходится - ребеночек не наш.

- Опять терминология?

- Я же говорила, что не люблю, когда мне врут.

- Уж как-то по инерции. Я сегодня хотел сказать, да так и не собрался.

- Молодец. Хоть не стал говорить, что это ты с любимой сестренкой снялся. Давно женат-то?

- Три года.

- Я, вообще-то, догадывалась. Странно, чтобы два парня жили в такой комнате. Не похожа она на холостяцкую. И в остальном как-то. Где же она?

- В санатории.

- Хорошо живете?

- Нормально.

- Ну, не хочешь, не говори.

- Не хочу.

- Я и говорю, молчи.

- Молчу.

- Ну, нет. Не совсем молчи.

- Обиделась?

- Нет. Все нормально. Все так и должно быть. Просто я невезучая. Выпьем?

- Давай.

- Ох-ох-ох! Хорошо! Лежать - спине легче. Ты уж извини, я немного на вашей постели отдохну. Жестковато, малость. Что молчишь?

- Выискиваю коварство женское. Ты ж обещала.

- Все, теперь коварства не будет.

- Теперь?

- Да, именно теперь. Отставить, как мой муж говорит. Теперь все ни к чему. А жаль!

- Хотел посмотреть, что это такое?

- Лучше тебе с ним не сталкиваться. Теперь боишься ко мне прикоснуться?

- Нет.

- Ой! Я опять пьяная. Ужас! Ты меня споил! У вас дети есть?

- Нет.

- Что ж вы так?

- Да так.

- Фух, смотрю, осмелел. На себя становишься похожим. Я уже боялась, что в тебе все инстинкты отбила. Ну что, раздеваться?

- Кончай издеваться. Я же не железный.

- Да что ты говоришь! Смотри, губы распухнут.

- Ничего с ними не будет.

- Колючий ты сегодня.

- Царапает?

- Покалывает. Эх, прощай моя спина!

. . . . . . . . . . . . . . . . .

- Сколько времени?

- Четвертый час.

- Кошмар!

- Ерунда, полежи еще.

- Нет уж. Полчаса кончились. Пусти. Только не вздумай меня провожать. Спи.

- Не так воспитан.

- Бери пример с Коли.

- Ну, его!

- Он что, твой друг?

- Знакомый. Сосед.

- Посмотри, где мои "вьетнамки". Наклоняться больно.

- Вот.

- Спасибо.

- Идем. Закутай спину, на мой свитер и носки шерстяные надень.

- А ты ничего - заботливый. Твоей жене можно позавидовать и в этом.

- А в чем еще?

- Не важно, что бумажно.

- Подожди, дверь запру.

- Мне вчера Надежда все уши прожужжала с этим Колей.

- Понравился?

- Ты что! Наоборот. Говорит, противный такой. Все хвастался, какой он богатый и щедрый. Тыр-пыр восемь дыр! Надежда говорит, будто бы мне за него замуж идти. Он ей там плел, что, мол, опытный, пожил уже, много чего знает.

- Он-то? Мальчишка. Два года, как школу кончил. Просто выглядит так, вот и придуряется.

- В общем, они поцеловались, и Надежду теперь совесть замучила. Она все своего Сережу вчера расписывала. Надоела мне с ним, просто ужас!

- Скажи ей, чтобы она не обращала на Кольку внимания. Она же его больше никогда и не увидит, что ей мучаться?

- Как и нам с тобой. Ладно, передам. Убьет меня Надежда. Сейчас надо будет на цыпочках ложиться, чтобы не услышала.

- Ты через окно залезь.

- Что ты! Я со своей спиной или заору, или сверну что-нибудь.

- Во сколько завтра встретимся?

- Ух, ты! Завтра будет встреча?

- Конечно, а что?

- Я думала, ты все, что хотел, получил.

- Не болтай.

- Да что там, так и есть. Все правильно, все сходится. Я же не девочка, понимаю.

- Не болтай. В восемь у музея?

- Что придешь?

- Обязательно.

- Только завтра никуда не пойдем. После танцев по домам.

 

День пятый.

 

- Как твоя спина?

- На твоей кровати ей лучше всего. Когда вот так лежу, то даже забываю про нее.

- Вот, а говоришь, за ради чего.

- Я ее сегодня "звездочкой" намазала. Этим вьетнамским бальзамом. Жгло ужасно! Сколько времени?

- Уже рано.

- Ты от такой жизни скоро свалишься.

- Я выносливый.

- Вчера я пришла, а Надежда не спит.

- И что?

- Ну и ну! Выпытала у меня все. Сперва начала, зачем тебе это надо, мало что ли в жизни обжигалась! Хватит уже трали-вали! Потом, вдруг, подумала и говорит, может, говорит, попробуй, он, вообще-то, тебе подходит. Парень, говорит, видный, не забулдыга. Ну, а я говорю, он женат. Тут вообще началось! Та-та-та на меня!

- А я вчера как-то боялся.

- Чего?

- Ну, позавчера обманул все-таки. Думал, как ты на меня посмотришь после этого?

- А! Все нормально. Будем как йоги. Что тебе мои уши не нравятся?

- Почему?

- Ты все их волосами закрываешь. Я их туда, а ты назад.

- Нет. Мне нравится, когда у тебя один локон на висок, а уши я не закрываю.

- Ладно. Давай собираться. Завтра все, шабаш, никуда не идем. Будешь отсыпаться.

- Посмотрим.

- И смотреть нечего. Давай одеваться.

- Ладно.

- Так, вроде бы все. Пошли.

- А ты, вообще-то, где живешь?

- Под Пензой.

- Не бывал.

- Пенза красивый город. Первое место в Союзе по чистоте. Из него мне на электричке до маминой деревни, а оттуда на автобусе до городка.

- Далековато.

- Слушай, а, может, напишешь? Дать тебе адрес?

- Не стоит.

- Что ж, молодец. Я думала, соврешь. Молодец. Все правильно. Любая правда лучше, а то я размечталась.

- У тебя совсем не шершавые руки.

- Да, ладно.

- Вы, на какой пляж ходите?

- А что?

- Послезавтра воскресенье, я к вам приду.

- Нас не будет.

- Почему?

- У нас утром мероприятие.

- Какое?

- Да так, одно.

- Скажи уж.

- Стоит ли? Мы ведь здесь вчетвером живем.

- Как это?

- Да ты не пугайся. Я, Надежда, Люська и Митька.

- Что за Митька?

- Это сын мой. Что не ожидал? Вот так-то. Ему уже пять лет. Уже парень совсем. Люська - Надеждина дочка, ей четыре.

- Как же вы уходите по вечерам?

- Мы их укладываем, поэтому-то в семь я и не могу. Они за день намотаются, спят как убитые. Вот, а в воскресенье мы их в цирк ведем. На утренник.

- Ясно.

- Мы и вас-то с Сашкой не из-за хозяйки не повели, а из-за них. Живем-то в одной комнате. Решили, еще испугаетесь.

- Да-а, дела!

- Вот и пришли.

- Давай еще посидим. Дела!

- Что, ошарашила?

- Есть немного. На танцах и дети!

- Не удивляйся. И не то еще бывает. Что ж мы не люди?

- Я-то тогда насчет хозяйки удивился. Думаю, сами подошли, а потом хозяйка у них.

- Подошли. Мы с Надеждой тогда в первый раз на танцы пошли, до этого все дома сидели. Смотрим, вы с Сашкой из круга вышли, отдельно танцуете. Нам одним не уютно как-то, вот и подошли. Мы сначала Сашу приметили, уж больно азартно пляшет.

- Если бы вы не подошли, я бы тебя на первый же медленный танец бы пригласил. Мы поэтому и из круга вышли, чтобы ближе быть.

- Не ври.

- Точно. Вы сначала у входа стояли?

- Так.

- Потом на скамейку сели?

- Так.

- Ну вот, мы к вам поближе.

- Здорово. Мы, значит, опередили. Я еще смотрела, подойдешь ли ты мне для танцев, Надежде Сашка понравился.

- Ну и как? Подошел?

- Подошел. Ты мне потом не понравился.

- Когда?

- Когда к тебе пришли. Помнишь, уходить собрались, а ты, мол, куда вам идти, поздно уже, оставайтесь, девочки, утром пойдем и трали-вали. Показался таким самодовольным ловеласом. Я не ожидала, что ты на следующий день на танцы придешь. Думала, решишь, что с нами каши не сваришь.

- А теперь не кажусь таким?

- Теперь? Вроде не такой самодовольный. Так все, я побежала. Пусти, пусти.

- Завтра в восемь у музея?

- Хорошо.

- Спокойной ночи.

- Ночь-то кончилась уже.

 

День шестой.

 

- Спокойной ночи, Надежда.

- Надежда, не запирай, я сейчас.

- Запирай, запирай.

- Я же говорила, сегодня спим.

- Завтра воскресенье.

- У тебя, а мне в цирк.

- Там и поспишь.

- Нет. Давай посидим чуть-чуть.

- Ладно. Пока посидим.

- Никаких пока. Садись, вот так. О, парочка пошла.

- И что?

- У нас в городке с солдатом гулять за позор считают.

- Какие у вас войска?

- Строители.

- Вы как, сначала развелись или его уволили?

- Уволили, конечно. Там, если развелся, то стоп. Приехали. Продвижения никакого. Дурацкий порядок. Все с чужими женами, все знают, а разводиться нельзя. Я тебе по-русски скажу, из-за этого в армии все б...во и происходит. Ты уж извини, конечно, за выражение. В городке ничего не скроешь, так нет чтобы все по-человечески, живи так вот тайком. Что ты мне о жене ничего не расскажешь?

- Да так.

- Бережешь меня? Молодец. Я же вижу, что ты ее любишь. Все правильно, все сходится. Ты хороший.

- Куда там.

- А я и не спрашиваю. Почему кругом такое невезение? Ох! Если бы, если бы. Не обращай внимания, это я размечталась. Иногда так тоскливо и безнадежно. Домой придешь и никого!

- А Митька?

- То другое. Он что? Целый вечер на дворе. Прибежит коленки пошкрябает и спать.

- Что-что?

- Пошкрябает - это мы с ним так мытье называем. С улицы вечно коленки грязные. Не жизнь, а безнадега! Я даже в техникум заочно поступила, с Надеждой. Ой, позор был на экзаменах! Я же тупая. На математике иди, говорят, к молодому отвечать, ну я ему и так и сяк глазками. Ничего приняли, теперь учусь, мучаюсь. И все за ради чего? Ох, милый мой, если бы, если бы! Ты правильно молчишь, ничего такого не обещаешь. Спасибо. Уезжала в отпуск, девчата все: давай там подцепи кого-нибудь на югах. Денег собрали, чтобы если не хватит, то не ограничивала себя. Лучшие платья, говорят, возьми. У меня же есть, я, между прочим, сама хорошо шью. Не упусти своего, говорят. А я вот - не упустила! Смех, да и только! И почему я такая невезучая? Кто мне скажет? Опять же к тебе дура привязалась. И все за ради чего? Жизнь-то уходит, и ничего не поправишь. Знали бы девчонки. Они хорошие, все за меня переживают. Надо Надежде сказать, чтобы там молчала. Она тоже всю дорогу про своего Сережку над ухом ноет. Истосковалась! Собирается разговор телефонный заказывать. Ай, ладно! Все нормально, я - солнце, мне тепло. Жизнь прекрасна и удивительна. Что, совсем скис?

- Да нет ничего.

- Тебе голову зря задуряю всем этим. Ничего, через три дня улетаем. Уже билеты взяли.

- Уже?

- Да, давно пора, а то, чем дальше, тем хуже.

- Я отгул возьму, вас провожу.

- Стоит ли, прощанья всякие, да и Митька тебя увидит.

- Ничего, что-нибудь потом придумаешь. Помогу хоть до аэропорта добраться.

- Чуть не забыла, завтра с Надеждой решили в ресторан идти. В городке нет, так хоть в отпуске сходим.

- Что ж пошли.

- Пойдешь?

- Куда же я денусь?

- Все, пойдем домой, а то я наговорю чего-нибудь. Настроение сегодня - хоть в петлю.

- Пойдем.

- Ну, ничего, хоть каплю яда я тебе в душу зароню. Это точно. Не все же мне одной. Не может это все для тебя так пройти, если для меня... А, вообще-то, не важно, что бумажно, а важно, что денежно!

- Капля яда? Похоже.

- Молчи уж. Ну, все, до завтра.

- В восемь у музея?

- Как всегда.

 

День седьмой.

 

- Все же нам повезло.

- В чем?

- Что эти - Валера и Людмила - за наш столик сели. То попались бы какие-нибудь старички, была бы тоска.

- Да уж, эти повеселее.

- Только я думаю, еще лучше бы было, если бы какой-нибудь для Надежды кавалер подсел. Верно?

- Да.

- Давай-ка ты ее на следующий танец пригласишь?

- Ладно. Но учти, без особой охоты.

- Очнись. Музыка-то уже кончилась. Пойдем к столику.

- Как-то быстро.

- Ну что, Надежда, скучаешь? Нет? Ты тут в одиночестве еще не все допила?

- Надежда, смотрю, в основном закусывает, а пьем мы с тобой.

- О! Вальс!

- Я пас. Вот может Валера тебе компанию составит, если Людмила не возражает. Не возражаешь?

- Валера, идем, пусть они тут киснут.

- Давайте, давайте. Что, Надежда, тоскуешь? У тебя, когда телефонный разговор? Завтра? Все думаешь, о чем бы самом главном за три минуты сказать? Слушаю, Людмила. Да, уже давно. Семь лет. В Пензе. Не бывала? Красивый город, первое место в Союзе по чистоте занимает. Да, конечно, есть. Сын, пять лет. Да, приехали отдохнуть, покупаться, погреться. Нравится. Уже скоро, через три дня. Как натанцевались?

- Фух, голова закружилась!

- Да, ты разрумянилась.

- Ой, да ради Бога!

- Тебе идет. Пора выпить. Все готовы? Предлагаю, каждый за свое. Наклонись-ка сюда. Тс-с. Мы с тобой тихонько выпьем за юбилей.

- Чей?

- Наш.

- А какой?

- Догадайся.

- Мы здесь уже две недели?

- Нет.

- Тогда не знаю.

- Ты выпей, потом скажу.

- Хорошо.

- Может, пойдем на воздух, покурим?

- Пошли.

- Хорошо, даже прохладно.

- Так что за юбилей?

- Людмила привязалась, вот я и сказал, что мы женаты семь лет. Вот и юбилей. Не объяснять же ей. Сказал, что вместе из Пензы, что сын есть.

- Ну и влипли!

- А что?

- Меня Валера спрашивает: "Вы здесь познакомились?", я говорю: "Здесь." Вот так-то.

- Неудобно.

- А! Неважно, что бумажно. Эх, муженек, муженек! Слушай, давай ты мне напишешь? Давай, я адрес оставлю? Две строчки и все.

- Не умею я письма писать.

- Я никогда еще не унижалась, а сейчас прошу: возьми адрес. Я же не прошу от тебя писем на трех страницах каждый день. Иногда, пару строк, что помнишь меня. Пожалуйста, а то иначе ..., иначе не знаю что.

- Хорошо.

- А, вообще-то, ни к чему!

- Пойдем в зал, скоро уже выгонять начнут.

- Слушай, до чего ты меня довел! Не смей меня трогать! Я каждое утро клянусь, что не пойду к тебе и каждый вечер иду. И еще унижаюсь перед тобой! Упрашиваю! Не должно быть так, чтобы ты меня сразу забыл, как летний роман. Это очень будет не справедливо. Ох, дура я дура! Не трогай меня! Я уже сама себя не узнаю, борюсь с собой, но сил нет. Поцелуй меня! Еще! Сейчас же еще поцелуй! Нет! Я не вынесу этого!

 

День восьмой.

 

- Привет. Здравствуй, Надежда.

- Не прячься. Надежда говорит, что каждый раз видит, как ты мне тайком руку целуешь.

- Слушаюсь.

- Сколько спал?

- Стандарт. Три часа.

- Я удивляюсь, как ты еще ходишь? Сегодня вместо дискотеки идем Сереже звонить.

- Тоже дело.

- Вернее, Надежда идет, а мы возвращаемся ужин готовить. Мы еще не ели.

- А как же хозяйка?

- Брось. Ерунда. Ну, Надежда, не пуха!

- Привет передай.

- От тебя не обязательно.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

- Проходи, знакомься, там, у окна, Митька спит, а это Люська. Громко не топай, посудой не греми.

- Похож на тебя.

- Да ради Бога! Моего в нем ничего не найдешь. Да ты разговаривай в полный голос, этим их не разбудишь.

- Завидный сон.

- Располагайся. Вот, Надежда тут какую-то книжку читает, посмотри. Я на кухню.

- Я с тобой.

- Не надо. Соседи, хозяйка.

- Все же хозяйка есть?

- Да, Светка. Только она молодая. У нее муж в нашей части шофером автобуса служит. Через него мы сюда и попали.

- Понятно.

- Сиди, я побежала. Придет Надежда, мы ее раскулачим. Она купила Сережке бутылку местной водки, у него день рождения скоро. Ну, все, не скучай.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

- Надежда ложись. Я пошла, провожать гостя, а то он в коридоре заблудится.

- Я, Надежда, выношу тебе порицание. Ты есть сачок. Поэтому бутылка оказалась на двоих.

- Не рассуждай, сделай тете ручкой и выходи.

- Спокойной ночи. Пошли.

- Осторожно. Дверь внутрь открывается.

- Ты куда?

- Чуть не упала. Забыла, что здесь ступеньки. Ну, мы с тобой и того!

- Есть немного. Долго будем идти.

- Мы никуда, ни-ни!

- Я сказал, идем.

- Сегодня нет. Идем в сквер и будем сидеть на скамейке.

- Когда я пьян, со мной все могут договориться, кроме меня самого.

- Что-то очень сложно, но не важно.

- Нет, это важно, но вообще-то не важно. Ты мне хотела адрес дать.

- Не за чем.

- Как же?

- Нет. Забудь все.

- Идем ко мне.

- Нет.

- Но почему? Нам же осталось всего два вечера: сегодня и завтра.

- Тем лучше!

- Не говори глупости. Ты же совсем не так думаешь.

- Неважно. Садись, я к тебе на колени, иначе с земли дует.

- Болит?

- Еще да. Ерунда, через два дня тебя это уже не будет волновать.

- Будет.

- Не ври. Ты был такой молодец, ничего этого лишнего не говорил. Теперь ...

- Теперь я пьян. Все-таки жизнь штука подлая и жестокая.

- Да ради Бога! Тебе-то что до нее?

- Я о тебе говорю.

- Не надо. Я привыкла сама за себя.

- Я хочу вообще все изменить.

- Ты пьяный!

- И пусть! Я для себя опасен! Плохо все!

- Что ты несешь?

- Я болен.

- Что?

- Я псих! Понимаешь, я псих! Не в смысле нервный. Не один раз уже. Я, понимаешь, когда все хорошо, напиться не могу, а только когда все плохо. А когда напьюсь, стремлюсь того. То есть все кажется ненужным, все в жизни исчерпано. Несколько раз уже пытался раз и все!

- Что ты несешь?

- Самое плохое, что я понимаю, что ненормален и ничего поделать не могу. Как напьюсь, так руки и чешутся, а утром дрожь пробирает. Слушай, я не хочу тебя терять! Как ты была права! Если бы я тогда знал!

- Брось! Все нормально! Ты что? Ну-ка подними лицо.

- Нет.

- Подними. Ты что это?

- Раскис. Сейчас, сейчас. Я ничего, я возьму себя в руки. Мне нельзя пить.

- Вставай. Идем домой.

- Да пора, не глаза, а лейки.

- Не надо. Поцелуй меня, прижми. Еще! Крепче! Теперь иди.

- Завтра в восемь у музея?

- Обязательно.

 

День девятый.

- Не надо хватит. Полежи спокойно.

- Тебе не холодно?

- Нет. Я почему-то вспомнила, как еще в девятом классе пришла поздно домой. На цыпочках спать ложусь, вдруг, мама. Ой! Что было! Что она только мне не наговорила, в чем только не обвинила. А я тогда первый раз целовалась. С парнем одним из класса. У нас дом на железную дорогу выходит, а прямо за ней сарайчик ремонтников, они там переодеваются, обедают. Мы в нем и сидели. До сих пор помню, как там шпалами пахло! Вот если бы мама узнала, как я тут время провожу.

- Строгая?

- Не то слово! Отец-то тот ничего, а мама ...!

- Ты же уже взрослая, сын свой.

- Она-то этого не понимает. Она вообще считает, что я не могу сына воспитать, что это ее дело. Хорошо, что живу у нее только субботу-воскресенье. Автобус из городка рано уходит, вставать лень, потом идем пешком или на попутках. Там километров десять. Мама вечно, приезжай, а у меня хоть весь день спи, а я не могу, у нее кровать мягкая, а я привыкла у себя, на жесткой. Митька, как в деревню попадет, сразу к свекрови бежит, да и к отцу. Вот даже ведь пьяный, а все равно: "Папа! Папа!" А свекровь его, Митьку, все балует, страсть как балует. С ним в понедельник не совладать. Он, вообще, у меня вреднючий стал. Я сначала пыталась под него подлаживаться, а он еще хуже, капризничать стал. Теперь нет, как я сказала, так этого от него и добиваюсь. Ни в чем не отступаю.

- Тяжело?

- Еще как! Знаешь, я тебе адрес свой написала и на столе положила.

- Молодец. Ты на меня за вчерашнее не сердись.

- Как я могу на тебя сердиться? Ты же не виноват, что все так получается. Я сама дура. Сама виновата. Ладно бы в первый раз, а то сколько раз уже обжигалась в жизни.

- Не надо.

- Да, пожалуй, не надо.

- Укройся лучше, а то окно-то открыто, тянет.

- Ничего. Спасибо тебе, милый. Ох, какое спасибо!

- За что?

- Я за всю свою жизнь не получила столько ласки и нежности, сколько за эти дни. Ты такой молодец. Я, может быть, впервые в жизни ощутила себя настоящей женщиной. Я знаю, как мне будет тяжело и плохо потом, гораздо хуже, чем было, но может эти дни стоят того. Раньше у меня никогда так не было, все теперь вспоминается каким-то темным, а сейчас я как будто проснулась. Эти дни...! Неужели их нельзя остановить, и чтобы время не бежало так быстро. Спасибо тебе, милый мой! Спасибо!

- За каплю яда?

- Какая там капля! Море! В прошлом году я встретила одного человека. Он был много старше. Понимаешь, между нами ничего не было, даже не поцеловались. Ни разу. Я вбила себе в голову, что это все! А потом... потом было тяжело, но быстро прошло, просто светлое воспоминание.

- А теперь?

- Теперь нет.

- Время многое стирает.

- Стирает. У тебя вернется жена, и все пойдет по-старому. Семья же. А я-то как была одна, так и останусь. Только еще хуже будет. Милый, ты только скажи, только позови, я сразу же примчусь, все брошу и примчусь. Только помани! Я ... Я...

- Не надо.

- Не обращай внимания, это пройдет. Я сильная, многое перенесла и это как-нибудь. Но вдруг!? Помни это! Помни, что я есть!

- Буду помнить.

- Ты завтра придешь проводить?

- Обязательно.

- Ты хороший. Спи, поспи, отдохни.

- Нет.

- Я хочу, чтобы ты вот так просто поспал рядом, и я рядом с твоим плечом. Вот так. Дай мне руку. Я так хочу полежать просто рядом. Я этого так хочу! Спи, ни о чем не думай. Пусть мы просто будем спать рядом, а потом я уйду. Это будет наше прощанье. Спи.

 

День десятый.

- Вот и все наши пожитки.

- Оставь, я все донесу. Мне вот Митька поможет. Верно? Ну, молодец, бери эту сумку и пошли.

- Сейчас. Мы со Светкой попрощаемся, пока она на работу не ушла.

- Мы пока вперед пойдем. Верно, Митька? Шагай, мама нас догонит.

- Вот и мы.

- Так, постойте здесь, я мигом, только на базар и все.

- Куда ты? Опоздаем!

- Сейчас.

- Скорее.

- Вот. Это тебе.

- Мне? Цветы? Ой!

- Что вздыхаешь?

- Спасибо, милый! Спасибо! Ой, господи, я сейчас разревусь! Все нормально, я крепкая, я вынесу! Идем.

- Побежали, вон наш троллейбус.

- Слава Богу, успели.

- Садись. Митька, иди, помоги тете Наде Люсю усадить.

- Знаешь, о чем я сейчас подумала? Только ты не смейся. Было бы здорово. К нам есть самолет в пятницу вечером, а от нас в воскресенье. Ты бы сообщил, я бы встретила ... Не пугайся, это я мечтаю вслух. Не бойся! Все нормально, просто ты не можешь и не должен меня сразу забыть. Ты же понимаешь меня? Молчи. Давай просто помолчим.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

- Своди Митьку, а то я боюсь он там, в очереди, не достоится. Вон через дорогу.

- Хорошо. Залезай на плечи. Пошли. Осторожно. Зацепился за ветку? Ну вот. Что же мы маме скажем? На лбу царапина. Видишь, искалечил тебе сына.

- Ерунда. До свадьбы заживет. На наш рейс посадку объявили. Пошли.

- Там у вас холодно, наверное.

- Надеюсь, что встретят. Может Сережка Надеждин приедет. Он тогда по телефону ей наговорил. Надежда считает, что это свекровь в нем ревность разжигает. Напишешь?

- Да.

- Так, давай вещи. Митька, бери тете Наде помогай. Осторожно цветы не сломай. Напишешь?

- Да.

- Сейчас пойду там отмечусь и выйду еще.

- Оттуда не выпускают.

- Я выйду.

 

******************************************* ****************************

 

Распоряжение

коменданта девятого округа гражданина

Спиридонова В.Н.

 

Коменданту окружного склада

гражданину Морелли Ю.

 

Резолюцию на сопроводительный образ за инв. номером 475/33Г считать действительной и для сопроводительного образа за инв. номером 475/33Д.

 

Дата Подпись

 

******************************************* ****************************

 

Сопроводительный образ

Инв. номер 475/33Д.

 

"ПИСЬМА".

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/1.

 

Здравствуй, мой милый!

Пишу тебе письмо, хотя знаю, что ты мне не напишешь. Но... маленькая надежда у меня есть. И поэтому пишу. Я не представляла себе, как трудно и плохо придется мне после возвращения домой. Ты знаешь, я всячески не показываю вида, что у меня на сердце черно. Вот сижу на работе, пишу, а сама делаю вид, что занята деловыми бумагами, на самом деле я просто ничего не вижу. Ты помнишь, я говорила о системе йогов? Ничего не помогает, все это глупости! Это я при тебе храбрилась и пыталась делать вид, что все это летний роман (у меня это не получилось). Увы! Я знаю, делаю большую глупость, все еще надеясь на что-то, и может быть это пройдет, но сейчас... Господи, что это? Милый, я не могу без тебя! Неужели ты не чувствуешь каждый день, как я о тебе думаю?!

Я сейчас много работаю, но боюсь, что делаю ошибки. Стараюсь сосредоточить свое внимание на делах. Иногда это удается, но очень редко. Мои девчата говорят, что я очень изменилась.

Мне кажется, что я уже давно тебя не видела. А вечером, особенно часов в восемь, в девять, так хочется поговорить с тобой, прижаться закрыть глаза. Боже мой! Как это было давно!

Ты, наверное, ждешь жену? Все правильно, все сходится. И я надеюсь, что и у меня все это скоро уйдет, во всяком случае, я постараюсь как-нибудь все стереть. Если не судьба, значит надо смириться.

Как ты там? Может быть, ты мне напишешь? Я иногда мечтаю, чтобы ты заказал со мной разговор. Как бы было хорошо! Ну, сказать я многое могу, а писать заканчиваю. Следующее письмо сяду писать, как только разгружусь на работе. Дома некогда. Вот сегодня хочу устроить большую стирку. Хочу окна помыть, шторы постирать, кое-что выбить.

Как жаль, что мне некому помочь!!!

Да, Надежда еще в отпуске, в деревне. Вместе со своим Сережей. Оказывается, свекровь здесь ни при чем (я имею в виду телефонный разговор), а он сам тут сидел и ревновал. Представляешь, какой дурачок! Знал бы он, как она там надоела мне с разговорами о нем. Но он я, думаю, не поверит, если я скажу. Он человек недоверчивый, ревнивый.

Я забыла тебя спросить, ты сейчас свою жену ревнуешь? Хоть ты старался мне о ней ничего не рассказывать, жалел, но я чувствую, что ты ее очень любишь.

Вот пока все.

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/2.

 

Милый, не может быть, чтобы ты так быстро забыл меня! Может быть, ты играл? Но все равно... Это неправда! Я не хочу верить, что ты был ко мне не искренним. Не хочу! Ты слышишь? Не хочу! Я понимаю все, у тебя семья, но всякое в жизни бывает. И мне хочется хоть немножко, хоть капельку еще испить из той чаши, из которой пьет твоя жена. Может быть, я пишу несколько высокопарно, но за то искренне. Я уже говорила тебе, что ненавижу ложь, поэтому жду от тебя письма. И вот сегодня, придя с работы, приведя Митьку из сада, я думала, что может быть сейчас в почтовом ящике...

Ну, почему я так мучаюсь? Ну, кто ты мне? И, вообще, на что надеюсь?

Ты будешь сто раз прав, если не подашь о себе вестей. Но я не могу вот так сразу. Конечно, многое бывает на свете, и на твое молчание найдется тысячи причин и оправданий, но я не смогу тебе его простить. И это будет мне еще один урок в жизни!

Милый, я согласна теперь на все, только дай о себе знать, что ты все еще помнишь меня, что все еще такой же хороший человек, как я о тебе думала. Если я ошибусь, значит, все мои догмы о человеке рассыпятся, и уже тогда никому никогда ни слову не поверю.

Ты прости меня, я корябую очень невнятно, перескакиваю с одного на другое, но это, я думаю, неважно.

Конечно, я понимаю, тебе никакого дела нет до меня и моих переживаний тоже, но я не хочу, чтобы ты отвечал равнодушием на все мои письма, которые я не посылаю. Самое главное, зачем я дала себе глупый зарок: не писать первой. Дура! И вот теперь сижу и без толку изливаю свои мысли бумажкам. Если бы ты мне написал!

Кстати, телеграф и почта у нас работают до 22.00, а в субботу до 20.00.

Милый, ты же услышишь мои мысли и позвонишь, правда? Я у тебя семью не отниму, но...

Решай сам, что и как.

Второе письмо за день. Вот так! Я даже не представляла себя такой ненормальной.

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/3.

 

Доброе утро, добрый день или добрый вечер!

Не знаю, когда ты получишь мое письмо. Я давно собирался написать, но все специально откладывал, надеялся во всем разобраться, потом решил вовсе не писать, но...

Ты не представляешь, каким тоскливым и пустым стал наш город после твоего отъезда. По вечерам я ничего не могу с собой поделать, ужасно тянет к музею, это невыносимо. И почему жизнь так устроена? Столько проблем, условностей.

Прости и не суди строго, но меня потянуло на лирику:

 

Гул турбины, взлет, посадка,

Чемоданы, плач, прощанье,

Сердца поздняя догадка,

Вера в силу обещанья.

Шаг назад и за ограду:

Жизнь, размеренность движенья.

Одиночества отраву

Изопьешь здесь в полной мере.

Дальше что? Никто не знает.

Вновь объявят: на посадку,

Но, а может: прибывает?

Кто ответит, отгадает?

 

Самое страшное, что меня постоянно тянет напиться, а ты знаешь, чем это может кончиться. Но очень заманчиво, а главное просто и навсегда.

Жена моя вернулась, жизнь вошла в колею, по крайней мере, внешне, все идет по прямой.

Но я не могу разобраться и объяснить тебе, что во мне происходит. Какая-то постоянная борьба и раздвоенность. Что с ней делать не знаю. Может все само как-то решится?

Прости, если сможешь, за все. Такая уж штука - наша жизнь!

Напиши мне, как ты долетела? Не замерзла ли? Как Митькин лоб, не болит ли царапина?

Помнишь, ты говорила про каплю яда? Так вот, здорово она растеклась, все затопила. Как ты была права, когда говорила, что не надо друг к другу привязываться. Но так все получилось, и ничего теперь не исправишь, из жизни не вычеркнуть даже десять дней. Теперь вечно придется жить с этим грузом.

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/4.

 

Ура! Милый, ты умница! Наконец-то твое письмо! Как я ждала! Не сердись несмотря на то, что оно такое мрачное, во мне все поет! Ты даже не можешь представить себе меня. У меня сейчас лицо такое же красное, как тогда в ресторане, как помидор. Милый, Боже мой, как выразить тебе все чувства, которые меня сейчас переполняют!

Так. Ну, все! Спокойно! Начнем все по порядку.

Ты знаешь, когда я сошла с самолета, то думала, меня удует. Митька был одет несколько теплее, поэтому не успел замерзнуть, пока мы дошли до здания аэровокзала. Там меня ждал папа. Хорошо, что он привез все с собой. Одели мы с сыном пальто и бегом на такси. В общем, благополучно добрались до мамы, там переночевали и в городок.

И вот я сейчас пришла с работы (время 17 часов) и смотрю в ящике что-то белеет. Ты знаешь, я вообще-то человек стойкий (во всяком случае, я так считаю), но тут мне стало почему-то не по себе. Потому что вчера, когда я точно также вынула письмо (оказалось вызов на сессию) и уже собиралась тут же у ящика сесть и прочитать твое письмо, то оказалось, что это обман. Вот поэтому я сегодня приготовилась к худшему. Но оказалось...

Как оказывается надо мало для счастья!

Милый, родной, спасибо за лирику! Это мне очень близко и понятно, вот только насчет "прибывает" жестоко. Ты же знаешь, я тебе говорила, что если поманишь, позовешь, то я приеду, и, вдруг, ты мне такую надежду... Лучше не надо себя обманывать!

Да, я тебе посылаю третье письмо вместе с двумя другими, запечатанными заранее. Я уже не помню, что я там накатала, но кажется уже писала, что буду писать тебе и без ответа. Милый, если ты не согласен, то сообщи, не стесняйся. Во всяком случае я еще и не то могу вынести. Милый, ты пишешь про каплю яда. Я даже не знаю, в кого больше его вошло, в тебя или меня. Вот так!

Честно говоря, когда в аэропорту закрылась дверь за нами, во мне что-то оборвалось. Но я, конечно, не подала Надежде вида, только, когда входили на трап, она мне сказала: "Что как в воду опущенная? Плюнь и забудь!" А я ей: "Все правильно, все сходится, ребеночек не наш." Может быть немного пошло, но для меня подходяще. Вот и представь себе, что я вытерпела до твоего письма. Но теперь хоть немного полегче.

Милый, ты, наверное, удивишься, когда увидишь, сколько корреспонденции от меня.

Да, ты спрашивал про Митькин лоб. Уже почти все прошло. Нас спрашивали, но мы нашли, что сказать.

Милый, я не представляла, что ты будешь мне такой родной!

Ты пишешь, что приехала твоя жена, может не надо тебя больше тревожить? Я надеюсь, что хоть одним письмом ты на мои три ответишь.

Я тебя сейчас целую! Нежно, нежно! Закрой глаза и представь как.

До свидания!

Завтра говорим со Светкой. Жаль, что тебя не будет на почте!

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/5.

 

Здравствуй, мой хороший!

Пишу тебе на работе. Девчонки собрались на обед, я бросила все дела и села писать тебе письмо. Вчера получила от тебя письмо и все не могла уснуть. Все какие-то мысли, мечты. Помнишь, мы говорили с тобой, что лучше всего надеяться на худшее? Но пока ничего не получается. Все мечты только о хорошем. Раньше я считала, что лучше не мечтать, а то не сбудется, а сейчас - будь, что будет, но буду думать только о хорошем.

Сегодня утром немного всплакнула (обычно из меня слезы не выжмешь), да и вообще я стала ужасно нервной. Ты представляешь, даже ночью иногда просыпаюсь ни с того ни с сего в холодном поту. Вздрагиваю во сне, просыпаюсь, а потом не уснуть никак. И это все после лета. Все-таки отпуск пошел не на пользу (я имею в виду здоровье). Слишком большое нервное перенапряжение для моих потрепанных нервишек встает мне боком.

Спина моя почти не дает о себе знать, лечусь только бальзамом (изредка), в госпиталь не ходила, да, собственно, и не собираюсь. Вот уж, если будет совсем плохо, тогда... Ну, я разжаловалась, тебе, поди, уже надоело это читать. Но, откровенно говоря, я сегодня в трансе, милый, я хочу тебя видеть! Тебе, конечно, этого не понять, потому что у тебя есть еще... другие интересы. У меня же нет!

Да и вообще... Милый, я хочу, чтобы ты проявил хоть какую-нибудь инициативу, а то ты решил плыть по течению. Или нет? Милый, скажи мне хоть одно хорошее слово! Мне, как помнится, ты ничего такого не говорил. Конечно, если ты не считаешь нужным, то ладно. Но мне хотелось бы именно услышать, или прочитать. Я смотрю сейчас на твою фотографию (я взяла ее с твоего стола), глаза у тебя здесь просто неузнаваемы. Милый, я хочу видеть твои глаза. Слушай, сделай мне одолжение, пришли мне большую, с твоими глазами. Наверняка у тебя уже проходит все ко мне, а у меня какая-то новая полоса. Не могу описать, что я думаю о тебе, но хотелось бы, чтобы ты это узнал, во всяком случае это было бы не во вред. Напиши, как работаешь.

Милый, почему бы тебе не прилететь ко мне как-нибудь? Встречу в городе, возьмем гостиницу, загуляем на выходные. Ты сообщишь, на какое число тебе брать обратный билет и все. Но ты, конечно, не согласишься на такую авантюру.

Ну все, целую нежно, нежно!

До свидания, милый!

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/6.

 

Милый! Ты пожалуйста не обращай внимания, на каких листочках я тебе карябаю письмо. Это Митькины рисунки на обороте. Все дело в том, что дома, как на зло, не оказалось ни одной путной бумажки. Но, я думаю, ты не обидишься, во всяком случае, это все равно будет порвано и выброшено. Я, конечно, глупо делаю, что засыпаю тебя письмами, но ты выдержишь, я надеюсь. Все дело в том, что мне очень хочется с тобой поговорить, а как я могу это сделать? Только так.

Милый, может быть ты немного нервничаешь по поводу, сейчас уже неуместной, моей корреспонденции? Чтобы мне не теряться в догадках, ты мне, пожалуйста, сообщи.

Ладно, сейчас немного о себе. Живу, работаю. Сейчас завалена отчетами, звонками и т.д. Короче живу кипучей жизнью. Это с 8.00 до 17.00. Дальше тоска зеленая. Но с завтрашнего дня буду брать отчет на дом. Все дело в том, что через несколько дней у меня сессия. Я вообще-то тебе писала. Короче мне надо сдать к понедельнику баланс. Вот такая жизнь, мой хороший.

Милый, ты знаешь, я по сотне раз на дню думаю о тебе. Ты там не чувствуешь?

Да, вчера опять перечитывала твое письмо. Мой Митька ко мне пристал, от кого письмо? Я подумала и говорю, от тети Нины (моя двоюродная сестра, живет в Сосновом Бору). Еще говорю, она передает тебе привет и велит поцеловать. Ну, он привык к этому, но таких поцелуев почему-то не любит. И вот я давай гоняться за ним, чтобы поцеловать (это от твоего письма, от того, что ты меня помнишь хорошее настроение). Представь, сколько было визга и писка. Немного развеялась. Сейчас уже девятый час, Митьку с огнем не найдешь. Придает как собачка - мокрый, с высунутым языком.

Хватит. Теперь о тебе. Я знаю, что ты не любишь писать, милый. Но я хочу от тебя получить письмо (много, много). Неосуществимое желание! Но...

Милый, как ты там? Я очень хотела бы знать о тебе все. Милый, вот я представила, ты пришел с работы и идешь развлечься. Все правильно, все сходится... Так ты сейчас вспомнил что-то... Ну-ну! Точно так и было! Милый, я хочу с тобой! Туда, куда и ты! Возьмешь меня? Я не хочу верить, что это все бред, и ты давно забыл меня. Не хочу верить! Все! Извини за этот крик души.

Слушай, а не плохо бы мне устроиться телепатом и внушать тебе свои мысли, а? Хотя бы только тебе. Хорошо было бы! Нет? Милый, знаешь, что я хочу сейчас больше всего на свете?

Поцелуй меня, милый!

Я посидела с закрытыми глазами и представила. У меня воображение хорошо развито.

Ты чувствуешь, я улыбаюсь, у меня повысился тонус. Писать кончаю, пришел Митька, пора кормить.

Сейчас поужинаем, залезет в ванну, "шкрябать коленки" и спать.

Если уснет быстро, я может быть сбегаю в Дом Офицеров в кино.

Все. Наконец-то! Не надоела?

Целую тебя! До свидания.

Не обижайся, что на таких листах писала.

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/7.

 

Что-то от тебя ничегошеньки, а я жду. Возможно, что и не будет. Потому что, потому. Да? Или нет?

Милый, ты наверняка мне бросишь писать рано или поздно, но бросишь. Сочтешь это не нужным и ни к чему не приводящим. По этому поводу я могла бы тебе много сказать, вернее написать, но думаю, что никакие доводы не помогут. Я права, не правда ли?

Милый, как ты там? Ты молчишь, а я волнуюсь, потому что твое письмо, твои намеки и, вообще, все так неопределенно. Если ты хочешь прекратить все, то, пожалуйста сообщи, не молчи! Ведь я не знаю, как расценивать твое молчание: может быть до тебя не дошли мои письма, или тебе не до меня сейчас, или вообще не до меня? А может быть еще что-то случилось? Я боюсь! Напиши пару строк, если сочтешь нужным, конечно. Ты видишь, я выпрашиваю у тебя милости, хотя считаю себя гордой. Ты только не задирай там нос, пожалуйста. Милый, ты знаешь, опять перечитывала твое письмо, и с каждым разом мне слышится твой голос (почти твой) все более сухой и беспристрастный. (Может быть я многого хочу?) Ну все заканчиваю. Тебе не кажется, что я слишком много пишу? Но что поделать, если мне не терпится с тобой поговорить!

Немного о себе. Приехала вчера с сессии (установочной). Из-за этого столько дней и не писала. Я загадала, что, если за всю сессию тебе не напишу, то, когда приеду, от тебя будет письмо, но увы! Я в трансе! Я почти уверена, что не смогу получить диплом. Такие вещи как статистика и экономика для меня темный лес. Даже не думала, что будет так трудно. После занятий головная боль ужасная! Все хочется хоть что-нибудь охватить, понять, запомнить. Даже не представляла, что учеба - такой кошмар!

Надежда, я чувствую, не очень переживает. У нее Сережа два года назад закончил академию, а еще одним из лучших. В общем понимаешь, есть кому помочь. А я уж как-нибудь!

Да, милый, мы с ней постоянно о тебе говорили. Вспоминали, гадали, что ты сейчас делаешь? Тебе не икалось? Она передает тебе привет. Ты ее очаровал своим отношением ко мне (как теперь выяснилось). Она со стороны мне на многое открыла глаза, о чем я даже и не догадывалась.

Милый, я знаю, что лентяй писать письма, если бы ты знал какая я лентяйка (была). Уверена, что ты, по сравнению со мной, еще молодец. У меня сестры вечно обижались, но теперь привыкли.

Митя мой не болеет пока (что весьма удивительно). Обычно в это время года он раз в месяц сидел на больничном. У нас сейчас холодно. Сегодня целый день льет, как из ведра. И, вообще, холодом тянет в окно и в дверь. Я из-за этой сессии еще окна не заклеила. Вот теперь надо ждать ясного дня, а пока буду мерзнуть. Одеваем на ночь с Митькой теплые пижамы. Вчера говорит мне: "Да, мамочка, тебе на диванчике хорошо, он толстый, тепло, а моя детская раскладушка тонкая."

Уже пора переходить на зимнее.

А как там у вас?

Как было бы хорошо, милый, если бы ты мне позвонил, хочется услышать твой голос, но если будешь звонить, то не позднее 21 часа.

Целую, целую, целую!

До свидания!

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/8.

 

Милый, я теряюсь в догадках, что случилось? Ты считаешь, что если замолчишь совсем, то это будет лучше всего? Конечно, я ничего не смогу здесь сделать, чтобы ты мне ответил, хоть расшибись! Я мягко говорю, что это не честно с твоей стороны! Я хочу, чтобы ты не просто отошел в сторону, а хотя бы предупредил, что отходишь.

И, вообще, по совести говоря, я устала ждать и каждый раз, когда вижу пустой почтовый ящик, мучаюсь нехорошими мыслями.

Я думаю, ты сейчас занят, но написать-то ты можешь! (Я тебя ругаю).

Но я долго сердиться не могу и поэтому шлю это письмо с легким сердцем. И опять надеюсь, что ты мне ответишь. (Просто приличие обязывает, неправда ли?)

Я очень жду!

 

Письмо

Инв. номер 475/33Д/9.

 

Здравствуй, мой милый, мой хороший! Сто раз зарекалась, не писать тебе, пока не получу ответ. И вот опять, а между прочим баловать вас мужчин вниманием нельзя. Вы этого не оцениваете как нужно, а как должное принимаете. Ты, возможно, читаешь мои письма с некоторой долей снисходительности, это я так думаю. Во всяком случае я уже начинаю терять свое достоинство и голову. Все дело в том, что, как я уже писала, нельзя вам показывать, что без вас плохо! Вот так! Да, кажется, ты был согласен со мной, нет? Милый, я не хочу, чтобы ты забыл меня, как забыл прошедшее лето. Не хочу!

Милый, я знаю, что у тебя все прошло, как только ты получил от меня кучу писем. Ты удовлетворен и поэтому замолчал. Ты сделал все как надо, ты исполнил, вернее отдал долг (одно письмо), и ты можешь быть свободен. Но ведь это неправда, неправда! Да? Или нет? Я не хочу так!

Напиши, обмани меня, я поверю и буду счастлива. Хотя бы обман, я умоляю! Я хочу видеть или хотя бы слышать тебя! Мне снятся сны о тебе, и я молю, чтобы это было к хорошему, только к хорошему!

Но, однако, я подумав решила, что никаких упреков больше в твой адрес не будет. Надо удовольствоваться тем, что есть. Воспоминаниями!

Милый, как жаль, что ты далеко, и я не могу тебе сказать, что... Ты не пугайся там. Ладно?

Я не представляю, доходят ли мои письма. Может быть, их читаешь не ты? Это было бы мерзко!

Немного о себе.

Сейчас у меня инвентаризация на объектах. Ужасно устаю. Считаем, пересчитываем, спускаемся, поднимаемся. Сейчас хоть верчусь в котле, я имею в виду, что все время в действии, но скоро засяду за оформление. Тоска! Девчата мои позвонили на объект, говорят: "6 октября ждем в бухгалтерии". Как сам понимаешь будет торжество, а потом немного "трали-вали". Это уже наш жаргон, ты знаешь.

Опять болит спина, вчера застудила.

Сейчас вот пообедаю и тихонько потащусь на объект. Придется видимо сходить в госпиталь. Помазать нечем, никак не найду бальзам. Куда его засунула, ты не знаешь?

Ну, все. Я немного успокоилась.

Целую тебя! До свидания.

******************************************* ****************************

 

Распоряжение

коменданта девятого округа гражданина Спиридонова В.Н.

 

Коменданту морозильных камер

девятого округа, гражданину

Лесли И.

 

Перевести вновь прибывшего гражданина, имя из сопроводительных образов за инв. номерами 475/33Г и 475/33Д установить не удалось, в "холодный резерв", в связи с заполненностью штата.

Примечание: Вновь прибывший покончил жизнь самоубийством, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, записок при нем не обнаружено, а лишь найден листок со следующим текстом:

 

Грустный взгляд и профиль нежный

В мерцанье звездном вижу я.

Что это? Счастья признак верный

Иль продолженье чудо-сна?

 

Движенье легкое рукой,

Хочу коснуться. Ты ли это?

И локон светлою волной

На все сомненья пусть наложит вето.

 

Боюсь проснуться, темноты,

Хоть одиночество не ново.

Боюсь в руке я пустоты,

Боюсь сон не вернется снова.

 

Дата. Подпись.

 

******************************************* ****************************