( Внучкам моим посвящаю)

1

Приближалась, заблудившаяся в этом году в глубоких зимних снегах, весна, самое волнующее время года, радующее сердце своим ярким многоцветьем. Днем снег становился мокрым, рыхло-ноздреватым и, особенно на дорогах, неряшливым от проступавших, накиданных за зиму сена, соломы и конских яблок. С крыш свисали длиннющие, рубчатые хрустальные сосульки. Несколькими днями позже, когда солнышко начинает набирать высоту и на холмах и косогорах начинают появляться первые проталинки, прилетают самые ранние вестники весны – жаворонки. В такие дни детвора вглядывается в глубины поднебесья и чутко прислушивается, стараясь среди весеннего радостного гвалта живности на подворьях первыми услышать пение жаворонка. Проснувшийся с восходом солнышка Мишка, хотел сразу бежать к своему дружку Кольке, чтобы вместе с другими хуторскими ребятами поиграть в войну на излюбленном пригорке за неглубоким озерком Лужей, побегать босиком по первым, еще холодным и по краям с ледяной корочкой проталинкам, и если повезет, первым услышать извечного и долгожданного гонца весны.

Занемогшая, охающая мать, утром не могла встать с кровати и попросила отца «поснедать» с детьми, а потом скоренько отвести их к жившим по соседству родителям Николая, а Мишке как старшему присматривать за Раечкой. После завтрака отец, наклонившись к матери погладил ее по вздувшемуся животу прошептал: - Ты уж потерпи, Ульяша, я мигом. И велел Мишке собираться, а сам неумело, одел по зимнему расшалившуюся Раиску. Мишка был уже «самостоятельным хлопцем» – ему в этом году стукнет пять, а сестре в феврале исполнилось три годика и она еще не умела одеваться сама.

- Погуляете у бабушки, у мамки живот болит. А я побегу за бабкой Аврамовной , приведу к нам, чтоб помогла мамке. - произнес он, выводя их во двор на рыхлый апрельский снег..

- Па, а можно я на саночках сам отвезу Райку к бабушке Сашке? – отважившись попросил Мишка.

- Можно, сынок, ты у нас уже большой, а бабушке передай, чтоб сразу шла к нам - отец, посадив Раиску в возок, сделанный в подарок Мишке дедом, быстрым шагом по тропинке через Лисеевский лес направился к бабке Аврамовне, которая жила в деревне Занковке километрах в двух от их Качановки. В то время еще не было в деревнях Занковского сельского совета Плоцком, Березовке и Конанчуковке ни врача, ни фельдшера, и появиться на свет целым поколениям помогала, «бабила» и «шептала», как тогда говорили, Аврамовна. Она также лечила всевозможные недуги – останавливала кровь, заговаривала зубы, вправляла кости, грыжу, исцеляла от испуга и многих других хвороб. Маленькая сухонькая Аврамовна была настоящей наследственной повитухой и народной целительницей, перенявшей это искусство от своей бабушки. Прошлым летом она спасла и самого Мишку, принесенного к ней на руках матерью, перетерпевшего сильнейший стресс при виде перевернувшегося грузовика ЗИС с битком набитым кузовом рабочими Стародубского сушзавода, вывезенными на маевку. Разбросанные в кювете тела, крики и стоны, вино и конфеты в крови так подействовали на психику ребенка, что он не мог есть, при виде пищи его тошнило. За три дня он исхудал, перестал узнавать лица, бредил… После поглаживаний и надавливаний на живот и ласковых непонятных ему слов Аврамовны Мишка уснул у нее на грубке. Проснувшись, долго не мог понять где он и как сюда попал. Аврамовна, сняв его с грубки и поддерживая, пыталась поставить на ноги, но он еще на них не держался. Усадив за стол, налила в кружку какой-то отвар и приказала выпить. Еще некоторое время Аврамовна о чем-то вела тихую беседу с матерью. Мишка, держась за спинку, потихоньку сполз со стула и взглянул на беседующих женщин.

- Ну, что, голубчик, пойдешь домой? - погладив его по белой головке, спросила бабушка.

- Спасибо вам, Аврамовна, спасительница наша, век не забуду – поблагодарила ее мама.

- Помогай Боже, Ульяша. Поклон Изотовне, вроде и недалече живем, а давно виделись. – отвечала хозяйка, открывая дверь и поддерживая ребенка на приступках.

Потом медленно, держась за мамину руку, он шел уже своими ногами прямиком через Лисеевский лес, звенящий непривычно громкими птичьими голосами и запомнившийся на всю жизнь запахом липкой с алыми цветочками «смолки» и вкусом земляники с рук матери. Еще один такой погожий летний день перед Троицей будет вспоминаться с невероятной ясностью всю жизнь. Тогда мама повела Мишку, Раю и взяла двухлетнюю Надюшку собирать полевые и лесные цветы. Насобирав цветов, они присели отдохнуть в тени липы на земляничной полянке на опушке леса. Мама учила, Раю, плести веночек из цветов, а Мишка собирал землянику и угощал сестренок и маму.

 

2

Бабушка Сашка с дедушкой Федором Никитичем жили по соседству в большом, по тем временам, пятистенном, в два окна с торцовой стороны на улицу, добротном доме, покрытом «под гребенку» соломой, как и все хаты на хуторе, но выделявшимся кроме размеров и тем, что снаружи был ошелеван и покрашен. Полы, двери и окна в доме были также окрашены. Кроме того на подворье вместо мазанки-хлева стоял аккуратный рубленый сарай, одна половина которого служила Никитичу столярной мастерской и амбаром. Вторая половина была пристанищем для многочисленной домашней живности, без которой было немыслимо выжить в многодетной семье на колхозные легковесные трудодни. В конце небольшого сада, возле ямы-копанки на подземном ключе у пересыхавшего к середине лета ручья стояла, словно маленькая избушка с печкой и трубой, гордость Никитича – банька по белому.

Три сына и две дочки выросли в крепкой, дружной семье, и выжили в голодные и страшные тридцатые, а также уцелели в войне, принесшей почти в каждый дом похоронки. Бог дал уцелеть братьям Степану и Николаю, в сорок первом угнанным на работы в Германию со своими земляками-сверстниками, в том числе с двоюродными Василием и Машей Пекушевыми и сыном соседа Николаем Трусовым. В конце сорок четвертого приближающийся фронт вдохновил пацанов на побег, что было сделать не так уж и трудно, благо они все работали недалеко друг от друга у местных бауэров и на шахте, и имели возможность по воскресеньям встречаться. Труднее было скрываться на обжитой и аккуратно распаханной, по западному ухоженной, без зарослей и оврагов немецкой земле, идти приходилось только ночами. В Польше, просидев две недели в угольном подвале покинутого дома они, дождавшись освобождения, без особых проблем вступили в наступающую Красную армию и уцелели в страшной мясорубке завершающего года войны, все отделавшись только ранениями разной степени тяжести.

Старший брат Степан после войны с немцами, отслужив еще два года уже не вернулся под отчий кров, а поступил учиться в текстильный техникум в соседнем с их районным Стародубом городе Клинцы, положив таким образом начало семейной династии текстильщиков, вслед за ним поступила, уже закончив семь классов, Шурочка.

А не сгоревшему в подбитой тридцатьчетверке, демобилизованному в девятнадцать лет по инвалидности Николаю, в соседнем селе сосватали красавицу Ульяшу. И так они жили всемером в отцовской избе, пока Никитич, не выдержав тесноты и неудобств, внесенных рождением внука и поддавшись уговорам своей Сашки, отправил Николая в далекую Эстонию на заработки, где директором шахты работал муж её племянницы. На присланные деньги купили по дешевке в большом селе Брянкустичах старенькую, но еще не гнилую избу на вывоз и заготовили часть леса на подруб, стояки, потолок и пол.

Никитич сам, будучи потомственным плотником, с помощью родного брата Ульяши Андрея за две недели собрал сруб и покрыл крышу, печку сложил лесник Рассолов Митрофан, дочь которого Феня была замужем за Андреем. Женщины обмазали красной глиной с соломой и навозом, обрешеченные изнутри, стены и потолок и белили их уже летом. Бабушка Лександра повесила в красный угол икону Николая угодника, а Федор Никитич смастерил широкую деревянную кровать, которая долго служила ложем всему прибавлявшемуся с годами семейству, вытеснившему своего главу на грубку, пока не переделали сени под кухню и в горницу поставили новую железную с шишечками кровать.

Проводив взглядом приближавшегося к лесу и чуть ли не бежавшего отца, Мишка в припрыжку, по жеребячьи гикнув, потащил возок с сестренкой на улицу. Прокатившись несколько раз с укатанного, осевшего по весеннему сугроба, ежегодно надуваемого с горушки Бульды зимним северным ветром между родной и соседской хатой Евменихи, он повернул салазки к родному подворью деда. Скользя на резиновых бахилках, одетых поверх бурок, не в силах отворить тяжелую набухшую калитку, Мишка закричал со злости: - Ба-а-а! Сашка! Открывай – я приехал, зачинилась тут!

Александра Изотовна управлялась во дворе по хозяйству, упоровалась, на своеобразном местном наречии. Разговорная речь на юге Брянской губернии, в силу соседства Украины и Белоруссии, и территориальных изменений была смешанной, впрочем как и население, да и еще по сей день остается и останется такой, несмотря на границы-таможни-дозвол, творящие для народа произвол.

- Ой, батюшки-светы, Мишучок пожаловал, да еще с Раечкой, - она унесла Раечку в дом, пригласив зайти и внучонка, - быстренько заходи, да двери швыдче зачиняй, ище не лето. Раздевайтесь и гуляйте, скоро Ванька из школы придет. Батька, наверное, за Аврамовной дунул, даже не оглянулся?

- Да, баб, он приказал, чтоб ты к мамке шла – вспомнил Мишка.

- Да чи я ж не розумию, приказчик этакий! Ой, Уличка, голубонька моя, как ты там одна? Бегу, бегу, а вы, лезьте на печку, там тепленько! И чтоб как мышки, запечные… - крикнула она уже с крыльца и затворила дверь.

Бабушку Сашу, и её старшую дочь Юльку, по уличному прозвали «паничевками» за тонкие черты лица, ладное телосложение, и присущее им умение красиво одеваться. А может это прозвище имело более глубокие корни, так как по материнской линии ее происхождение было не совсем пролетарско-крестьянским, и она сама родилась и до шестнадцатого года жила в Одессе у своих совсем не бедных родственников по отцу, купцов Ребиковых. Об этом Мишка узнал от бабы Саши только три года спустя после смерти деда, перед своим отъездом в Одессу по направлению после окончания техникума. Он тогда просидел с бабушкой до поздней ночи, узнав некоторые подробности своего генеалогического древа, и завороженно слушая ее рассказ о дореволюционной живописной и богатой Одессе, а также очень понравившуюся ему песню про Молдаванку и Пересыпь, биндюжников и Костю-рыбака с рыбачкой Соней. Так уж получилось, что дедушка с бабушкой у Мишки были единственные, отец матери Есип преставился еще до войны, а бабушка Ганна умерла в голодный послевоенный год так и не увидев сына дочери.

 

3

Короткий зимний день уже клонился к вечеру, а бабушки все не было. Пришел со школы, проделав пятикилометровый путь от Стародуба до Кочановки, так как в Занковской школе, расположенной в бывшем помещичьем доме было всего четыре класса. Ванька, спокойный, с курчавой русоволосой головой, неуловимо похожий на своего отца. Ваня был последышем в семье. Он был всего на восемь лет старше Мишки и был ему по жизни за старшего брата. Опекал его на улице, защищая от старших пацанов, делал ему игрушки, брал с собой на работу, когда был на лошади, и в лес по грибы да ягоды. Даже впоследствии будучи в армии переписывался с Мишкой, который с гордостью показывал друзьям Ванины фотографии. Наигравшиеся на печи дети проголодались и Ванька, достав из печи большой горшок со щами и по крестьянски приставив каравай к груди нарезав хлеба, накормил их и поел сам. Сваренные бабушкой щи были самые вкусные на свете. Да и вообще у нее вся нехитрая крестьянская еда получалась намного вкуснее чем у других, даже хлеб имел какой-то неуловимый бабушкин аромат.

- Слышишь, Мишук, жаворонки прилетели! – сказал, принимаясь за уроки Ванька, как бы невзначай.

- Да как они могли без меня, не обманывай Вань, - закричал тот с обидой и горечью, что позабыл их встретить днем. – И некому испечь «птушек», мама заболела и бабушка с ней сидит… – Слезы в два ручья хлынули из глаз. Глядя на него заревела и Раечка.

- Да что ты, Миша, годи, ты ж не малый, чтоб плакать. Завтра мамка испечет и покличем весну утром вместе, а может я ошибся, не разглядел толком – успокаивал детей Ванюшка.

Как наверное, издавна на Руси, встречая весну и отмечая прилет жаворонков, матери или бабушки пекли хрустящих с прижаренной корочкой «птушек», вылепленных из теста птиц. А дети, наполнив ими карманы, влезали на ворота и повернувшись на восток зазывали долгожданную весну, радуясь теплым лучам поднявшегося солнышка:

 

Жавороноки к нам летите,

и весну к нам принесите!

Зимушка нам надоела,

корова сено все доела .

Убегай зима скорей

ты от наших от дверей…

Поскорей весна давай.

Жаворонок прилетай!

 

При последних словах подбрасывали своих «жаворонков» как можно выше. В завершение этого обряда они собирали их со снега и съедали, обмениваясь с друзьями.

Пришедшие с работы тетя Улька и дедушка, увидев заплаканные рожицы и узнав причину, подтвердили, что Ванька, точно, ошибся, приняв воробья за жаворонка, и что те прилетят завтра. Улька пошла проведать мамку и позвать бабушку повечерять, но тут же возвратясь, поздравила Мишку с Райкой с сестренкой , а деда со второй внучкой.

Улька или тетя Юля, так она велела себя называть, в отличие от невестки, и не отзывалась на свое старое имя, была самой красивой девушкой из всех, кого видел Мишка.

Юлька после школы пошла работать на овощесушильный завод. Грамотной и хорошенькой девушке, после полугода работы приемщицей, предложили работу в бухгалтерии. Девушку, с наклоннастями к математике, работа с бумагами и цифрами вполне устраивала. Тем более, что ее направили на курсы бухгалтеров в областной город Брянск. После успешного окончания курсов и стажировки ей предложили ответственную должность бухгалтера по снабжению, на которой Юлька довольно скоро прижилась.

После ужина, дедушкой было объявлено, что внуки остаются на ночь. Мишку забрал к себе на печку Ванька, а Раечка, так уцепилась в свою тетку, что ее невозможно было от нее оторвать.

Утром баба Саша отвела детей домой. Мама с осунувшимся и бледным лицом сидела на кровати, на руках у нее, был сверток из которого виднелось маленькое, красное и сморщенное личико. Мишка с Райкой увидели в первый раз свою младшую сестренку Надю. Мишка вдруг вспомнил, вчерашние слова Ваньки о том, что сегодня прилетят жаворонки, и пулей выскочил во двор. Напрягая слух и зрение, он вглядывался в ясную синеву весеннего утреннего неба. И чудо свершилось - небо засверлила чуть слышная пульсирующая трель жаворонка. Прижмурив глаза он увидел высоко-высоко в той стороне неба, откуда доносилось пение, серебристый трепещущий комочек. Ворвавшись в хату и захлебываясь, закричал:

- Прилетели…, жаворонки прилетели! Мам, пеки скорей птушек…

- Ах вы, жавороночки мои, идите ко мне, мои птушечки - Ульяна, улыбаясь и роняя счастливую материнскую слезу, свободной рукой прижимала к себе их светленькие головки.

 

4

После прилета жаворонков вскоре должны были появиться на своих гнездовьях скворцы, веселые песенники-пересмешники. Этих юрких озорных птиц, за их бесподобные концерты, любила не только детвора, но и старшее поколение. Во многих дворах к их прилету готовили домики-скворечники или шпаковни – чистили и ремонтировали старые, сооружали новые один лучше другого. Мишка заранее уговаривал деда сделать самый красивый домик. Дед Федор был дока по плотницкому делу и сооружал жилища для любимых скворушек с выдумкой и аккуратностью. Конструкции были разные – от обычных дуплянок из трухлявого в сердцевине чурбака, до хитроумного дворца. Но в основе этого зодчества лежало два принципа – удобство для выведения птенцов и безопасность от пернатых и кошачьих хищников.

И вот в огородах и полях уже начали появляться большие проталины. Мишка подгадал момент, когда дед был не на работе в плотницкой бригаде, а дома и застал его в своей мастерской. Дедушка, повязав свой неизменный парусиновый фартук, строгал на верстаке под окном кусок доски рубанком. С глухой стороны помещения топилась небольшая печурка для сушки древесины. Было тепло и уютно… Мишке очень нравилось бывать в дедовой мастерской, где воздух был пропитан запахами, исходившими от опилок, стружек, досок, столярного клея. Запахи были разными, в зависимости от породы материала с которым работал дед. Сосна, береза, ольха, дуб имели свой неповторимый аромат. А какой красивый и нужный инструмент был развешан на стенах и разложен на полках – ножовки разных размеров, поперечная двуручная пила, лучковые продольные пилы, рубанки и фуганки, разнокалиберные стамески и долота, топоры и топорики, молотки и молоточки, металлические и деревянные, киянки, коловороты и бурава, циркули, линейки, угольники и шаблоны… Все эти инструменты дедушка давал любимому внуку с малых лет подержать, объясняя их назначение. И Мишка в свои пять лет уже мог забить гвоздик и отрезать кусок рейки, несказанно радуя деда, так как ни один из сыновей серьезно не интересовался его профессией…

- Деда, ты скворечник делаешь? – спросил Мишка, с порога.

- Да, мой милый, шпаковенку будую, пора, не сегодня-завтра шпаки прилетят. Видел, как солнышко припекает и земельку нагревает? Выползут погреться жучки и червячки, а это и есть корм для шпаков.

- Я тоже хочу строить, я уже большой, Ванька мне показал, как отмерять доски, они в школе делали сами на «труде», дай мне пилу! – серьезно заявил внук.

- Ну, коли так, давай вместе. Вот ты гляди сюда, это нарезаны стенки из старой доски. Изнутри они должны быть шероховатые, чтоб птички могли цепляться за них коготками, а снаружи их надо поскоблить и потереть шкуркой, чтобы были как новые… - дал задание дед.

- А потом покрасить олифой и той зеленой краской, какой мы наличники на окнах красили? Чтоб не гнили и было красиво, как ни у кого, да? – продолжил Мишка…

- А ты у кого-нибудь видел крашеные шпаковни? Шпак он птица балованная, краску не терпит ни на дух, и в такой дом не полезет.

- Хорошо, деда, тогда буду тереть, чтоб был желтый…

- Во-во, Мишаня, с Богом, так мы с тобой быстро сладим и не один, а два домика, вот этот, что проще, в саду повесим, там один еще добрый остался, а другой уже рассохся и потрескался, щели в палец, скворцы в него не залетят. А этого красавца приладим на шесте под окном на улице, чтоб ты мог слушать их песни прямо из дома.

И вот уже скворечники развешаны по заранее подготовленным и обговоренным с родителями местам в садах и на подворьях. Теперь впереди самое интересное и трогательное из этой весенней эпопеи – долгожданный прилет и вселение, «влазины», будущих хозяев этих жилищ. Скворцы обычно прилетают рано утром, и Мишка старался проснуться пораньше, как только хлопала входная дверь за матерью, вышедшей поить корову. Окошко поутру еще было разрисовано по стеклам морозными узорами и он, быстренько одевшись, выходил на улицу и усаживался на скамейку возле забора. Часами, ежась от холода и шмыгая носом, не отрывал взгляд от скворечника и терпеливо ждал. И как следствие, его терпение было вознаграждено – он увидел самца, высунувшего клюв из летки и издавшего для всех предупреждающий свист, что домик занят. Прежде чем взлететь на ветку березы над домиком и известить самку, скворец несколько раз вылезал и опять залезал в него, исследуя на пригодность. Убедившись, что домик соответствует птичьим стандартам и сидя на самой высокой ветке, он устроил свой первый концерт в награду людям и, в частности, Мишке за уютное гнездовье. И соловьем, и иволгой, и горлицей заливался певец, взмахивая крылышками. И не только птичьи голоса разнообразили его песню – тут и блеяние овцы, и кошачье мяуканье, и скрип двери, и еще много других, подслушанных великим имитатором, звуков. С песни скворца и щебетанья ласточки, этих близких сердцу, живущих рядом с нами и поэтому самых любимых в народе птиц, начиналась Родина и для Мишки.

 

5

Весенняя ростепель начинается с незаметных маленьких ручейков, оживавших в средине еще короткого дня и подмерзавших к вечеру. Но с каждым днем ручейки под теплеющим солнышком становятся все смелее, и вот уже и по ночам слышится их неумолкающее журчание. Вешние воды устремляются в низины, заполняя невидимые под плотным снегом канавы и впадины, затем протачивая и разрушая снежную крышу, превращают их в ручьи. Ручьи, по пути заполняя многочисленные озерца, с рокотом устремляются по оврагам к Бычку, неказистой речушке, в иные морозные зимы промерзавшей ниже плотины пруда почти до дна. По руслу Бычка между Березовкой и Рубцовкой полая вода дальше мчится под ледяной панцирь реки Бабинец, перекрытый в Стародубе двумя плотинами, образующими живописный каскад озер в черте города.

В каждой местности есть свои реки, озера, пруды, то есть водная среда, без которой немыслимо детство. Для Мишки и его друзей такой была Лужа, непересыхающее из-за подземных ключей озерцо, которое весной разливалось вдоль одной обочины шоссе по всему хутору. По рассказам деда, во времена его детства оно было проточным, и лесной ручей впадал в Бычок. Вешняя вода, стекавшая с другой обочины повыше, вдоль которой в основном и был расположен хуторок, по глубоким канавам-кюветам и под двумя шоссейными мостами попадала в Лужу. На шоссе можно было выйти по временным мосткам, сооружаемым каждой весной Никитичем через кювет.

Вся эта водная система была в любое время любимым местом детворы, а в половодье, на неделю-две, особенно. У Мишки эта пора с утра начиналась в дедовой мастерской со «строительства» добротных кораблей из чурок и дощечек, не то что у некоторых, из газет или щепок, хотя скорость сплава не столько зависела от конструкции кораблика, сколько от умения управлять им. Регата начиналась от Евменовой хаты, где участники по команде разом запускали свои плавучие средства. Управлять ими приходилось с бережка, а в подтопленных местах с самого шоссе с помощью длинного прута из лесного ореха, лещины, используемого ребятней так же для удилищ. Трудным местом было ответвление потока под первый деревянный мост, так как здесь было более бурное течение, затягивающее неуправляемые суда неопытных шкиперов под мост. Успех сопутствовал тем кораблям, что умело и своевременно были переведены к дальнему от моста берегу. Дальше в канале до второго моста было спокойное течение и нужно было только следить, чтоб кораблик не застрял в прибрежных кустах. Под вторым мостом каждый год, а это была бетонная труба, обычно застревала какая-нибудь коряга. Пройти этот этап удавалось не всем, оставалось надеяться только на авось. И в заключительном этапе необходимо было задержать свое судно при выходе из трубы, иначе оно уйдет в дрейф по заливам Лужи. В этом заплыве Мишке фатально не повезло, и его красивый, с парусом на мачте, бот не появился на финише в порту прибытия, безнадежно застряв в трубе. Победителем оказался, добротно связанный, плот Васьки Трусова, шедший вплотную за Мишкиным ботом. Остальная армада, или размокла, или попала под первый мост.

- Надо летом вычистить от коряг трубу, а то жалко ботик пропал. - посетовал на неудачу Мишка.

- Не горюй, Миха, может еще выплывет, а там в трубе, прошлым летом Ванька смотрел, огромадный камень лежит, и за него коряги цепляются, затор делают, - успокаивал его Васька.

- А я к завтрему новый ботик собугорю. Еще посмотрим, чья возьмет, да Колька? – обращаясь к своему закадычному дружку, у которого ботик ушел в далекое плавание под первым мостом, почти прокричал от обиды Мишка.

 

6

И еще одно занятие дарил детворе пруд. Правда оно было связано с риском искупаться в ледяной купели, и родители не позволяли детям устраивать игры на опасном в это время льду. Да только запретный плод всегда слаще. И дождавшись, когда на льду растает старый спрессовавшийся за зиму снег, Мишка с друзьями спешили на лед. Посреди пруда еще стояла, сооруженная осенью с началом морозов и с помощью старших хлопцев, Ваньки и Витьки, «карусель» - забитый в дно кол, на который было одето колесо от телеги. К колесу прикручивалась длинная жердь, за конец которой цеплялись санки или желающие прокатиться на коньках, «снегурочках», «дутышах» или самодельных «ковзунах», а раскручивали карусель ребята, толкая жердь, стоящие ближе к колесу. Если на лед выходил Ваня или Витя, карусель крутилась с такой скоростью, что пассажиров от конца жерди отрывало центробежной силой. Заводские коньки в то время были роскошью, и у ребятни успехом пользовались «ковзуны», которые делали из деревянных чурок и проволоки. Чурки должны были быть широкими сверху для устойчивости под валенками, и суживающимися к низу для крепления лезвий из толстой проволоки. Крепились коньки к сапогам, валенкам или буркам при помощи сыромятных ремешков или веревочек, продетых в отверстия в чурках и закрученных при помощи палочек-закруток. Самым сложным в конструкции было изготовление лезвий и их крепление к чурке. В основном их изготовлением занимались старшие братья, а то отцы и деды.

Одно дело карусель, хоккей или состязания на скорость на окрепшем льду, и совсем другое – игры на тонком осеннем льду или на весеннем с каждым днем на припекающем солнышке становившемся хрупким и опасным. Как-то Мишка с друзьями Колькой и Ленькой перебрались на средину пруда и носились по подмерзшему за ночь льду с шайбой, вырезанной из каблука старого кирзового сапога. К ним решил перебраться прибежавший позже младший Ленькин брат Васька с собачонкой Жулькой. Но он решил проскочить на лед с шоссе напрямую, вслед за Жулькой. В погоне за собачонкой он забыл, о чем ему говорил старший брат, и что ребята никогда этого не делали, так как там лед был тонкий, из-за поступавшей под него талой воды из под моста. Жулька-то пробежала опасное место, а Вовка, с разгону выскочивший на тонкий подтаявший снизу лед, провалился и барахтался в полынье, судорожно цепляясь закоченевшими пальцами за кромку льдины. Услышав истошные вопли горе-хокеиста, первым на помощь с криком: «Держись Васька» - бросился его старший брат, и тоже провалился, но не растерялся и, почувствовав под ногами дно, подтолкнул Вовку на его вздувшемся как поплавок пальтишке к краю основного льда. Мишка с Колькой ползком приблизились к полынье и, подав клюшки, помогли обоим братьям выбраться на лед. Вылив воду из валенок Васьки, Мишка и Колька, подхватив его за обе руки, побежали в ближайший к ним дом Федора Никитича. Завершал процессию босоногий Ленька с одним сапогом в руках, утопивший другой при спасении.

- Эй, черти вы лазатые, раздевайтесь и мытью на печь! Учат вас родители, да бачу все вам мало… - ругала всю кампанию Изотовна, развешивая мокрую одежду над, топившейся под вечер, грубкой. Несмотря на то, что печь топилась утром, и благодаря закрытой вьюшке, весь день отдавала тепло, ее лежанка и сейчас была еще обжигающе горяча, и останется теплой всю ночь до утра.

- Лёня с Васей, ложитесь спиной на черену, ставьте на нее пятки и укрывайтесь! Надо хорошенько пропариться, чтоб никакая зараза не пристала, – передавая самотканое шерстяное покрывало, советовала, умудренная жизненным опытом баба Варя.

Предназначение русской печи не только для нагрева дома и готовки пищи для себя и домашнего скота. Она по праву является символом славянской культуры и русского духа. Кому не суждено было хоть раз в своей жизни полежать на горячей русской печи, и почувствовать ее мягкое проникающее во все тело тепло, никогда не понять, какую внутреннюю теплоту и уют в доме создает русская печь.

Издревле людей лечили на нагретых дровами кирпичах. Русскую печь при случае использовали вместо бани. Когда печь после топки немного остывала, из нее выгребали угли, под печи чисто подметали, стены слегка окатывали водой, а то и квасом, и захворавшего человека на лежаке засовывали внутрь. Благодаря такой баньке, смотришь – хвори, как не бывало.

 

7

В период таяния снега, примерно за месяц до появления клейких листочков и цветения у берез начинается, долгожданное ребятней, сокодвижение. Это время еще называют «плач берёз». В течение пятнадцати-двадцати дней, берёза дает сладкий, приятный и освежающий берёзовый сок. Полезные биологические соединения, соли и минералы, растворяясь в соке, образуют почти универсальное лекарство. Сама же береза издревле славится своими целебными свойствами. Используют почки, листья, бересту, сок, уголь, деготь, получаемый сухой перегонкой древесины, ксилит - заменитель сахара для больных диабетом, получаемый из отходов древесины, - и все это широко применяется в медицине.

Разумеется, всего вышесказанного о березе детишки не знали, но их жизнь была тесно связана с этими русскими красавицами. Это - сбор сока и почек весной, заготовка березовых веников летом, рубка сухостоя на дрова, да грибы подберезовики, называемые обабками, да листья на подстилку скоту, и что такое деготь, знали не понаслышке, не подмажешь – не поедешь. Втроем справлялись со смазкой деревянных осей телеги – двое раскачивают угол телеги, а третий дергает на себя колесо за обод до половины длины оси. Затем деготь квачом наносится на ось, и опять с раскачкой колесо толчками возвращается до упора, и в ось вставляется чека. Не дай бог сдернуть колесо с оси совсем, потом без помощи взрослых телегу не поднять. На железном ходу телег было мало, да они и неподъемны для малых ребят, как при смазке, так и при опрокидывании, и использовались при перевозке тяжелых грузов или в поездках на большие расстояния.

Дедушка, как всегда, позвал Мишку, чтобы он первым попробовал березовый сок и посмотрел, как правильно его добывать.

- Миш, сколько берез у нас, ты подсчитал?

- Десять, деда. Четыре вдоль стежки и шесть возле копанки.

- Правильно, но четыре возле копанки я посадил, когда ты родился, они еще молоденькие, и не годно их колоть. А одну, которую ближе к вашему дому пусть проколет твой батька, а то еще обидится, - усмехнулся Никитич. - Так что скажи бабушке, нехай готовит пять трехлитровых банок.

Никитич к делу сбора сока относился ответственно, и все работы делал аккуратно, как и все остальное, что он делал. Заранее вырезал и строгал шпунтики, связывал из целых соломинок без коленец снопики-трубочки. На березе вырезал ровный небольшой кусочек коры, а потом коловоротом сверлил чуть под наклоном отверстие на глубину три-четыре сантиметра, вставлял соломенную ровную трубочку и укреплял ее, не пережимая, шпунтиком. Через минуту-другую сок начинал капать в подставленную банку или глечик. Днем сок капал быстро, а к ночи замедлялся. За сутки одна береза давала от двух до трех литров. Березы на хуторе росли возле каждого дома, и хозяева обычно делали отверстия невысоко от земли, и посудины ставили прямо на земле. Дед же подвешивал банки на сучьях и сверлил отверстия на уровне плеч.

- Деда, а почему ты прокалываешь березы не так, как все и вешаешь банки на веревках, наверное, чтоб собаки и куры не пили? – поинтересовался внук.

- Не совсем так, мой любчик, чем выще, тем сок будет солодше, токо зи сходами* будет морока его сливать, так що выберемо золоту серединку. Пробуй, сможешь слить из банки?

Так как дед был невысокого роста, то высота подвешенных банок была впору и для Мишки. И действительно сок из дедовских берез был самый сладкий на хуторе, что отмечали и дети и взрослые, но продолжали, следуя вековой привычке, сверлить свои березы снизу. В конце сбора сока дед не забывал замазать отверстия в березах воском, чтобы уберечь деревья от плесени и болезней. Березовик полмесяца употребляют вместо воды, пьют его все, и стар и млад, но не стоит его кипятить. Однажды Мишкин отец, решив порадовать семью сладким чаем, залил в самовар березовик. Вкус и запах этого кипятка напоминали вареные дрова и пить его не стал никто. Сок собирают в дубовую бочку, в которую потом опускают на веревке мешочек с горелыми корочками ржаного хлеба или поджаренными ячменными зернами. Через двое суток начнется брожение. Затем в бочку насыпают немного дубовой коры, а еще Никитич добавлял вощину из под сотового меда от своего друга пасечника Никодимыча. Через две недели квас готов. В погребе такой квас сохраняется месяца полтора.

 

8

В том году Пасха приходилась на двадцатое апреля. Снег полностью сошел, даже в лесных оврагах. Перед Пасхой, как водится, прежде всего, в избах мыли окна, скребли некрашеные полы, перемывали посуду, вытирали всю пыль и грязь, — все, что за зиму накопилось. В Чистый Четверг дедушка непременно топил баню. В домах горели лампадки, мама и бабушка замешивали, каждая у себя, тесто, а в Великую Пятницу пекли куличи. В субботу же верующие стремились попасть на всенощную службу. Но надо реально смотреть на вещи: в послевоенном Стародубе и его окрестностях , в том числе Унечском районе оставался один действующий храм из двадцати – Богоявленская церковь на улице Фрунзе. Остальные были снесены, или использованы под склады - часть после революции, а часть после войны. Так, что попасть в церковь на большие праздники было проблемой. Поэтому всенощная соединялась с крестным ходом вне храма. И по окончании всенощной священники в несколько заходов освящали пасхи и все то, что было принесено из дома. Первыми выстраивались вокруг храма жители Унечского района, так как им нужно было успеть на утренний пригородный поезд Стародуб – Унеча. Во вторую очередь освящали пасхи Стародубским верующим. После всенощной, спозаранку все, кто провел эту ночь у церкви, спешат в свои семьи со свечами и освящённой едой, а на рассвете, возвратясь домой, радостно приветствуют друг друга пасхально. В церковь ходили бабушка с мамой, и домой они возвращались на рассвете. Мама будила отца и детей и троекратно целовала их со словами: «Христос воскресе», слыша в ответ: «Воистину воскресе». Эти приветствия друг другу говорили все жители Качановки, за исключением одного – отца Кольки, дяди Жоры, который верил не в Бога, а в светлое будущее всего человечества – коммунизм, хотя пасху, яйца и другие пасхальные вкусности употреблять не отказывался, но и не постился. На Пасху и в другие религиозные праздники коммунист Г. Капитанов показательно трудился – сажал картошку, вывозил навоз. В ожидании победы коммунизма, он даже старый отцовский дом не ремонтировал, так как каждой семье программой была обещана бесплатная квартира. Мишка до школы искренне по-детски верил в Бога. В школе из детей старались выбить веру в октябрятских звездочках и пионерских звеньях, применяя иногда такие меры, как болючие прививки перед большими религиозными праздниками. Большинство родителей послевоенного поколения и сами не могли поддержать веру в детях, пройдя ранее через такую же атеистическую дробилку веры.

С проблемами веры Мишке предстоит столкнуться при приеме в пионеры. А сегодня он празднует Пасху, с такими же, как он «шпингалетами», по выражению его двоюродного брата Витьки, пришедшего с сестрами, на «Шлях», как называли окрестные жители Качановку. Дети ждут Пасху не меньше взрослых. Только если для взрослых этот день окрашен религиозной символикой, то для большинства детей пасхальные приготовления и празднества это еще один повод поиграть в особенные игры. Нюра, Лариса, Витя и младшая из них Маруся, ровесница Мишки, – дети маминого брата Кожанова Андрея и дочки лесника Митрофана Расолова жили в лесу в просторной дедовой избе, построенной в километре от шоссе. На праздники все хлопцы и девки, «большие» и «малые», собирались на высокой лужайке возле колхозной кирпични, где, затевались игры, на которые частенько приходили дети с Занковки, Плоцкого, Конанчуковки. Самые распространенные в Пасхальную неделю были игры с яйцами. Их били, катали с горки, прятали и искали, на них гадали, а в азартных играх их ставили на кон. Мишка пришел на лужок с полными карманами крашенок, сваренных мамой, в луковой шелухе. У бабушки процесс окраски яиц был посложнее, так как ей в этом деле помогали дочки. Каждое яйцо раскрашивалось индивидуально и с фантазией. Такие яйца назывались писанками и ценились женской половиной населения, Девчата устраивали игру, своеобразный конкурс на лучшую писанку. Писанки участниц раскладывались на платочках, чтоб зрители не знали, их авторов. Каждый зритель на платочек, возле понравившейся ему писанки, должен был положить одну целую или три битых крашенки. Побеждала писанка, собравшая большее количество симпатий и её хозяйка забирала все яйца. На этот раз победу одержала Химина Шурка, дочь вдовы солдатки Химы, растившей в одиночку трех детей.

Мишка любил играть в «битки». В этой игре большое значение имела предварительная подготовка. Скорлупа яиц отличалась толщиной и, следовательно, крепостью. Это надо было предусмотреть заранее, подкормив кур молотой скорлупой и глиной за пару недель до пасхи, и отобрав яйца. Были еще секреты, как держать крашенку в момент удара. Этим премудростям Мишку научил его двоюродный брат Витька, который каждую пасху был в числе победителей в этой игре. Успех достигался не только точностью удара, у него был секрет в изготовлении битка, который он однажды показал Мишке. Сырое яйцо прокалывалось с двух сторон, содержимое выдувалось, а скорлупа заполнялась разогретой сосновой смолой, что было под силу только терпеливому и изобретательному «специалисту».

- Миш, братишка, иди сюда! - Виктор подозвал Мишку, проигравшего в битки тезке Мишке Сапеге, Колораду по-уличному, и теперь игравшего с Колькой в ножички. Притянув Мишку поближе, тихо поведал ему: - Ты, с Колорадом больше не затевай, у него крашенка деревянная. Держи мою, но будь осторожным, вот тебе еще парочка настоящих такого цвета, иногда надо и проиграть, чтобы не заподозрили. А я еще поиграю с ребятами в двадцать одно, вон сумка полная яиц, если потребуются подходи.

- Спасибо, Витя, я понял.

С такой поддержкой Мишка отыгрался и к обеду был в барышах.

 

9

Конец апреля и май – долгожданная пора для неприхотливого мальчишечьего пуза. На лугах и лесных прогалинах появлялся подножный корм и для коровьих стад, а так же и для их пастушков. В те времена в Качановке каждая семья имела коровенку, а то еще и с приплодом, появлявшимся по крестьянскому расчету в основном весной. К весне запасы сена и соломы на подворьях кончались и поэтому, как только сходил снег и пробивались первые зеленые былинки или почки на ивняке, хозяева выпускали коров в луга, но естественно под присмотром неработающего населения дере вни. Со временем для любого стада, находили и нанимали пастуха или пастушонка в зависимости от численности поголовья. На Качановке оно было немногочисленное - до пятнадцати голов рогатых и комолых Лысок, Рябок, Зорек, Ночек, зимой в хлеву таких спокойных, а на свободе, особенно в первые, бедные кормом, дни, норовистых и непослушных. Но вскорости коровы привыкали к стаду, травы становилось достаточно для выпаса, а то уже нанимали пастушка и детям хватало времени попастись самим. За первоцветами, баранчиками пробивались дикие лук, чеснок и морковка у которых съедобны и вкусны вершки и корешки. Под зарослями лещины можно было найти проросшие, а потому сладкие орехи. В лесу к тому времени грачи и сороки заканчивали строительство гнезд, и откладывали яйца.

На этот раз ребята взяли с собой сковородку, кусок сала, пару щепоток соли и краюху хлеба. В последствии, уже учась в школе, они приурочивали такие вылазки к дню получения табелей успеваемости перед летними каникулами в более обширной компании с одноклассниками. Обходя замеченные еще ранее гнезда, влезали с ревизией на осины или березы, облюбованные птичьими парами, и производили проверку кладок. Часть отложенных яиц изымалась в картуз ревизора и присоединялась к общей добыче. Обычно в гнезде оставляли пару, тройку яиц для продолжения кладки. Сегодня гнездами занимались Мишка и Колька, а Васька и Ленька с Вовкой искали по опушкам первые весенние грибы – сморчки и строчки. Место сбора было, как всегда, за Глубоким, красивым лесным озером, которое в завершение исследовалось на предмет утиных кладок. Озеро действительно было посредине глубоким и холодным из-за подземного ключа, но вокруг заросшим большими кочками осоки. Подходы к нему были заболочены, и изобиловали ужами, можно было наткнуться и на гадюку. Поэтому в нем малышня не купалась, да и взрослые наведывались сюда в основном зимой по дрова и осенью на утиную охоту.

- Ну что, Миш, сколько яиц надрали, а ну считай? – слезая с очередной осины, поинтересовался Колька.

- Братцы, братцы, покрадены яйца – было пять, а стало восемь! – копируя Ваську Трусова, как-то прибежавшего из сарая после проверки куриных лукошек с вылупленными от удивления глазами к своим братьям, пошутил Мишка, - да уж, три десятка есть, пойдем еще по кочкам вокруг Глубокого полазим, и хоть одно утиное гнездо, да найдем…

За Глубоким, на солнечном пригорке возле кучи собранного хвороста их уже дожидались грибники тоже с хорошей добычей сморчков.

- Разжигай, Ленька, сегодня твоя очередь, а ну-ка посмотрим сколько спичек испортишь, - бахвалился Вася, - я вчера так с одной запалил!