Ульрике увидала его первая. Он вошел в городские ворота под вечер, когда стражники уже готовились закрывать тяжелые створки. Ульрике бегала на огород за крепостными стенами. Нужно было надергать морковки и травы для супа. Трава росла совсем рядом с огородами на пригорке на опушке леса. Ульрике и увидела его с пригорка. Он ехал верхом, и лошадь была усталой, и сам он покрыт пылью, и поклажа, притороченная к седлу, была покрыта дорожной пылью. Лицо у него было молодое, но волосы его светлые, как у маленькой Лисбет, посерели от пыли и казались седыми. Он уплатил мостовую пошлину и, перейдя реку, вошел в ворота. Ульрике встряхнула свой фартук, в котором несла траву и морковки, и тоже поспешила пройти обратно в город. Стражники знали ее и всегда приветливо здоровались с ней, а один по имени Дирк даже шутливо предлагал себя в женихи. Ульрике не отвечала на его шутки. Она знала, что никакого жениха у нее не будет. Только безумный посватается к ней, постучит в самый бедный дом у городской площади. Прошла уже два года с тех пор, как не стало их с Лисбет отца, а мать похоронили еще раньше. У них не было ни брата, ни дяди, который смог бы принять их в свой дом. Была только старая тетка Августа, которая, слава Всевышнему, смогла переселиться к ним в дом. Если старуха умрет, то Ульрике придется идти вместе с маленькой Лисбет в замок к князю Манфриду. А князь, это в городе всякий знает, не пропускает ни одной служанки. Ульрике вспомнила старого князя с отвисшей челюстью и гноящимися глазами, и даже затрясла головой, прогоняя видение. Б-г даст, тетка Августа поживет еще. Может быть старый князь уйдет раньше тетки, и у них будет молодой князь, сын старого Манфрида. Ульрике видела его однажды на осенней ярмарке. Красивый, нарядно одетый, он гордо восседал на помосте и изредка бросал детям пряники. Лисбет долго стояла у помоста, но пряники всегда доставались более ловким. Молодой князь обратил внимание на красивую девочку, томящуюся в ожидании сластей, поднялся и насыпал Лисбет в фартук целую горсть сахарных пряников.

- Он, наверное, хороший, - подумала Ульрике, проходя по рыночной площади и вспоминая осеннюю ярмарку. Тут она снова увидела незнакомца. Он вышел из городской ратуши вместе с двумя консулами. Одного из них, консула Сигфрида, Ульрике знала. Она ходила стирать к его матери. Мать стала стара, и не управлялась со стиркой. Консул Сигфрид был добрым. Он сам платил Ульрике за стирку, и всегда отдавал деньги вовремя и полностью, не то что другие хозяева, которые всегда норовили дать меньше или отговаривались, что заплатят на следующей неделе.

- Ульрике, – повелительным тоном позвал ее консул Сигфрид, - поди сюда!

Ульрике подхватила юбки и быстро приблизилась к мужчинам. Остановилась перед ними, склонила голову и, присела в поклоне, придерживая углы фартука.

- Ульрике, у вас же пустует отцова мастерская?! – полуутвердительно произнес кКонсул Сигфрид. – Город хочет снять ее у тебя для камнереза – он показал рукой на незнакомца. – Мы будем платить каждый месяц. Конечно, работа у него шумная, но ведь вам нужны деньги.

Ульрике не знала, как и благодарить консула, она без конца кланялась пока они пересекали рыночную площадь и шли узкой улочкой к их воротам. Незнакомец, как оказалось, камнерез, шел позади, ведя лошадь в поводу, и Ульрике все время оглядывалась, проверяя, идет ли он за ними.

- А где мастер будет жить, мой господин? – спросила она уже у самых ворот.

- Если старая Августа согласна, то у вас и будет, - ответил Консул Сигфрид, - а нет – в корчме поселится. Если у вас, то и за жилье доплатим. Надо собор достраивать поскорее.

Ульрике не до конца поняла про собор, но спрашивать не стала. Собор Святого Якуба строили уже много лет. Еще совсем малышкой Ульрике бегала смотреть как возводят стены. Потом собор открыли, и они с подругой Минни с разрешения отца стали ходили туда по вечерам. Святой отец читал молодежи Библию и разъяснял прочитанное. Это было по-настоящему интересно, Ульрике всегда жалела, когда отец Алмерик заканчивал чтение. Она могла слушать истории бесконечно. Минни рано выдали замуж, подруге повезло, она приглянулась сыну лавочника с Торговой улицы. Потом заболел и умер их с Лисбет отец. Муж запретил Минни видеться с Ульрике, нищая подруга неровня жене торговца. После смерти отца Ульрике перестала ходить по вечерам в собор слушать чтение отца Альмерика. На рынке она слышала, что собор получился мал для их города, и что его будут достраивать, расширят на другую сторону дороги.

- Если этот мастер один из тех рабочих, что трудились на достройке собора, то зачем тогда ему мастерская? - подумала она, открывая створку ворот, чтобы пропустить во двор лошадь мастера.

Их с Лисбет отец был каретником. Во дворе дома от него осталась огромная мастерская. Вообще-то это просто сарай, но зато туда вмещаются целых три больших кареты. И подумать только, не далее, как на прошлой неделе они с теткой Августой советовались, не разломать ли деревянную мастерскую на дрова, тогда из дровяных денег, которые с таким трудом собирала из своего заработка Ульрике, можно купить теплое пальто и башмаки. Зимой Ульрике носила пальто рано умершей матери, но пальто уже так истончилось от старости, что совсем не защищало от ветра. И подметки деревянных башмаков износились так, что в зимние холода не спасала даже подложенная внутрь солома.

Камнерез привязал лошадь во дворе и прошел вместе с консулом в мастерскую. Они тихо переговаривались, мастер что-то объяснял, консул кивал. Вернулись из мастерской вроде бы довольные друг другом. Ульрике проводила мастера на второй этаж, где была отдельная спальня. Эту комнату надстроили, когда женился младший брат отца. Тетка рассказывала, что жена у племянника была невиданной красоты, просто ведьма, а не женщина, и немудрено, что мужчины теряли голову при виде такой красоты. От дьявола такая красота! Пожили молодые недолго, красавица-жена в один прекрасный день уехала с заезжими циркачами. Брат отца погрустил недолго, и завербовался в солдаты.

- Верно погиб на какой-то войне, раз сюда глаз не кажет! – всегда заканчивала историю о младшем племяннике старая Августа.

Комната наверху много лет стояла запертая и нежилая. Ульрике боялась, что запустение на втором этаже не понравится мастеру, и он пойдет жить в корчму. Но мастер оглядел спальню и сказал, что ему нравится, особенно потому, что у комнаты есть отдельный вход и он не будет беспокоить хозяев, если будет выходить по ночам.

- Если вы согласны, мой господин, - тихо сказала Ульрике, - то к завтрашнему вечеру я все приведу в порядок.

Консул Сигфрид быстро договорился об оплате с теткой Августой, и даже оставил ей несколько монет в задаток. Совершенно счастливые, женщины занялись приготовлением ужина. Через приоткрытую дверь Ульрике видела, как мастер разгружает свои вещи. Он зачерпнул из бочки воды для коня, потом отвел лошадь в конюшню в конце двора. Вернувшись, незнакомец присел у полуоткрытой двери мастерской, прислонясь к столбику коновязи, и вытянул уставшие ноги в пыльных сапогах. Когда суп был готов, тетка Августа позвала незнакомца есть.

- Как твое имя, мой господин, - спросила она, показывая ему место за столом.

- Герберт, - коротко ответил он, беря из рук Ульрике миску с супом.

- Я Августа, это дети моего племянника – Ульрике и Лисбет, - указала на девочек тетка.

Ульрике прочла молитву и все молча взялись за ложки. После еды Августа налила Герберту эля и отрезала еще один ломоть хлеба.

- Уж чем богаты, - вздохнула она. – Девочки-сироты, да я, старуха, – вот и вся семья. Расскажи, добрый человек, что ты будешь делать в соборе?

- Я – камнерез, еще таких как я называют скульпторами, - коротко объяснил он. – Буду делать фигуры святых для алтаря, резные перила из белого мрамора, колонны, - и добавил, поднимаясь, - Спасибо за ужин, я два дня не сходил с коня, хочу лечь пораньше. Я переночую в конюшне, - добавил он, выходя во двор.

В конюшне оставалось еще много сена. У них была корова, но она стала стара и не смогла разродиться весной. Пришлось зарезать корову, но зато они, продали мясо, и, наконец, рассчитались с долгами. Ульрике теперь иногда покупала на рынке немного молока для тетки и Лисбет.

Девочки смотрели из кухонного окна как незнакомец, зачерпнув в бочке два ведра воды, пошел за конюшню. Вернулся он, одетый в белую полотняную рубаху, оставил ведра на скамье у бочки и ушел мыться. Ульрике подождала пока он уснет, потом тихонько вышла во двор. Она нашла в конюшне его пыльную одежду и, согрев горшок воды, выстирала ее и повесила возле мастерской под навесом. Б-г даст, к утру все высохнет, человеку будет во что одеться, ведь ему завтра, наверное, надо повидать епископа, а то и весь церковный совет.

Спать Ульрике легла полная надежды. Если Герберту-камнерезу у них понравится, то он будет жить у них несколько лет. Фигуры святых – дело не быстрое, значит, им будут платить за мастерскую годами. Можно будет приданое для Лисбет собрать. Ей зимой уже тринадцать исполнится, еще годик и можно замуж отдавать. А если попадется хороший муж, то она, Ульрике, после смерти тетки Августы сможет жить вместе с семьей Лисбет.

- И пальто можно сшить, - подумала Ульрике уже засыпая, - и новые башмаки… Да что деревянные, может быть даже кожаные башмаки…

Утром Герберт позавтракал стаканом эля с куском хлеба и ушел. Тетка послала маленькую Лисбет проводить его и показать короткую дорогу в собор. Вместе с Ульрике они начали уборку в верхней комнате, сбрасывая мусор прямо во двор. Вернувшаяся Лисбет собрала мусор в тачку и отвезла на свалку за рынком. В комнате обнаружился вполне крепкий топчан, стол и стулья. На стене над топчаном были прибиты крючки для одежды, которые Ульрике старательно начистила песком. Они с теткой набили соломой тюфяк и с трудом затащили его вверх по лестнице. Пока тетка сидела на стуле, стараясь отдышаться, Ульрике застелила тюфяк простыней и, сбегав еще раз на конюшню, набила соломой подушку. Они с теткой еще вчера решили отдать Герберту отцовское одеяло, оно было еще не очень потрепанное, и довольно теплое. Комната была готова, и они спустились вниз, оставив открытыми окна, чтобы поскорее выветрился неживой дух. Вечером Герберт поднялся в свою комнату, повозился там, потом спустился вниз и вежливо поблагодарил женщин за заботу, за комнату и за постиранную одежду. Он договорился с Августой о плате за стирку и за еду, обещал покупать по воскресеньям мясо, чем очень удивил Августу, и похвалил сваренный Ульрике суп.

Назавтра пришли плотники делать помост в мастерской. Они еще соорудили прилавки по всей длине задней стенки. В этот вечер Герберт засиделся в мастерской до полуночи, что-то черкал углем на огромных листах бумаги. Утром свернув листы, он поспешил в собор и вернулся в хорошем настроении, видно к его планам отнеслись благосклонно. Через три дня в мастерскую стали завозить мраморные глыбы. Ульрике запретила Лисбет выходить из дома. Чужие мужчины, возчики, грузчики, уставшие испуганные лошади, крики и ругань – все это не для маленькой девочки.

Герберт почти перестал выходить из мастерской, он работал от рассвета до заката. Его к столу приходилось звать по три раза кряду. Субботним вечером Ульрике топила баню, и когда они, закончив мыться, шли мимо мастерской в дом, Августа стучала в оконце мастерской, давая знать, что баня свободна. Помывшись, Герберт садился с ними за стол, пил горячий цикорий, с белым кренделем. И цикорий и белую булку он сам покупал для них на рынке. В воскресенье они вместе шли к мессе в тот самый собор святого Якуба, а потом, если была хорошая погода, медленно гуляли по главной улице: Ульрике с Лисбет впереди, а тетка Августа с Гербертом позади них. Воскресным вечером Герберт шел в корчму, но возвращался не поздно и не пьяным. Так проходили недели.

К весне огромная фигура Апостола Петра была готова, ее со всей осторожностью отвезли в собор и установили справа от главного алтаря. Церковный совет был доволен, даже князь Манфред сказал что-то хорошее. С понедельника Герберт взялся за фигуру Апостола Якуба.

Ульрике настолько привыкла к постоянному стуку в мастерской, что перестала его слышать. Лисбет могла часами тихо как мышка сидеть на краю помоста и смотреть как работает Герберт. Тетка Августа стала считать жильца членом семьи, и часто советовалась с ним по «мужским», по ее мнению, вопросам. Работа с Якубом шла быстрее чем с первой фигурой, и осенью эту фигуру тоже установили в алтаре.

Следующей зимой Лисбет сравнялось четырнадцать, и ее просватали за младшего сына городского аптекаря. Это была удача, но Лисбет уродилась такой хорошенькой, что Ульрике никогда не сомневалась, что она найдет себе мужа. Весь прошедший год они с теткой готовили девочке приданое, чтобы не с пустыми руками покинула она родительский дом. Лисбет просила Герберта вести ее к алтарю, и он, серьезный и сумрачный, как всегда, сделал это для нее. Лисбет очень полюбили в новой семье, и Ульрике могла больше не беспокоиться о ее будущем.

Прошел еще год, и все фигуры заняли свои места в алтаре. Герберт уже хотел собирать вещи, но его уговорили задержаться еще на год или около того и вырезать две фигуры для бокового алтаря, где уже стояла серебряная купель.

- Заказали мадонну с младенцем, - рассказывал Герберт за воскресным ужином. – Мужскую фигуру я и так вырежу, а для женщины мне нужна модель. Ума не приложу кого просить. Я уже однажды вырезал женскую фигуру для собора в Вюрцбурге. Там много женщин, которые могут позировать, а здесь в маленьком городе…

Назавтра привезли мрамор и установили на помосте в центре мастерской.

Вечером Герберт попросил Ульрике

- Я придумал сделать Марию в покрывале, лишь слегка обозначив ее фигуру. Но лицо мне не вырезать без натурщицы. Ты могла бы мне помочь, просто посидеть не двигаясь, я сначала нарисую твое лицо, а потом буду вырезать из мрамора.

Вечером прибежала кухарка старого аптекаря. У Лисбет начались роды, и госпожа просит сестру прийти. Незамужняя Ульрике помогать в родах не должна была, это было против обычаев, но и усидеть дома она не могла. Они с теткой пошли в дом аптекаря, чтобы там дождаться хороших вестей. На рассвете Лисбет родила чудесного мальчика, и выпив с радостным отцом по стаканчику вина, они пошли на утреннюю службу в собор. Старая Августа посчитала рождение мальчика хорошим знаком и позволила Ульрике позировать для фигуры Богоматери.

- Сними чепец, Улрике, - попросил Герберт тихо. – Я хочу волосы твои видеть.

Ласково попросил. И хотя и стыдилась Ульрике, но отказать ему не смогла. Сняла чепец, волосы свои льняные по плечам распустила. И увидела, как зажглись глаза Герберта. Целых пять дней сидела Ульрике подолгу без движения в мастерской. Наконец, Герберт сказал, что он может дальше работать без нее. Фигура была закончена через четыре месяца. Матерь божья с лицом Ульрики держала на руках прекрасного младенца. Складки покрывала обрамляли ее лицо, юбки ниспадали до земли, а маленькие руки были настолько прекрасны, что Ульрике захотелось приложиться к ним губами.

- Это твои руки, - сказал ей Герберт серьезно. – У тебя очень красивые руки. И лицо необыкновенной божественной красоты.

Ульрике взглянула на свое отражение в бочке с водой, потом в начищенном боку медного чайника. Ничего нового она не увидела. Молодая, здоровая, не уродливая, но и без особой красоты. И тут вдруг мужчина говорит ей, что она красива. И не просто мужчина, а камнерез, который понимает в красоте.

Через неделю во время торжественной воскресной службы с Мадонны сняли холст, покрывавший ее. Люди глядели на фигуру мадонны и молчали.

- А ведь Ульрике очень красива! – громко сказал какой-то мужчина.

- Чертовски красива! – смеясь подтвердил чей-то молодой голос.

Отец Алмерик, возвысив голос, пристыдил охальников, и Ульрике удалось, опустив чепец до самых глаз, пробраться к выходу. Через три дня к ней прислал сватов вдовец Бертольд с улицы кузнецов. Старая Августа отказала ему. Бертольд был пьяницей и проводил все вечера в корчме. Через день пришли ее сватать сестры Дирка-стражника. Ульрике объяснила, что не хочет выходить замуж, и теперь, когда Лисбет имеет семью, у нее всегда есть где жить после смерти тетки. Через неделю к ним пришла мать Юргена-крестьянина с фермы по соседству с городом.

Назавтра Ульрике зашла в лавку за мукой. Женщины, о чем-то спорившие до ее появления, сразу замолчали. Лавочница насыпала ей мешочек муки и отказалась взять деньги.

- Не приходи сюда больше, - сказала она. – Покупай еду в лавке у реки, а сюда больше не ходи.

Ульрике оставила монеты на прилавке, и ушла домой, глотая слезы.

В воскресенье после службы к ним домой пожаловал сам отец Алмерик.

- В люди в городе беспокоятся, Ульрике, - говорил он ласково. – Они не понимают, почему раньше не видели твоей красоты, почему не смогли понять, насколько ты красива, пока мастер Герберт не показал им этого. У меня спрашивают, не замешано ли здесь колдовство, и можно ли оставить эту фигуру в соборе, особенно в боковом алтаре, где мы совершаем таинство святого крещения.

- Отец Алмерик, - дрожащим от страха голосом просила тетка Августа, - посоветуйте, что нам делать.

- Мастер Герберт, к сожалению, должен немедленно покинуть город. Я думаю, завтра на рассвете. А что касается Ульрике… Она должна выйти замуж как можно быстрее, и лучше бы ей тоже не оставаться в городе. Ведь ее, кажется, хотели сосватать с Юргеном-крестьянином? Это будет хорошее решение.

Отец Алмерик поднялся из-за стола.

- Не хочу вас огорчать еще больше, но в город прибывает святая инквизиция. На вашем месте я бы поторопился со свадьбой.

Наутро старая Августа поспешила к городским воротам. Она шла на ферму Юргена.

Герберт вошел в дом сразу после ухода Августы.

- Ульрике, - позвал он. – Я уезжаю. – Он продолжал говорить, слыша за спиной прерывистое дыхание Ульрике, но не оборачиваясь к ней. – Я хочу просить тебя ехать со мной. Я не могу обещать тебе богатой или оседлой жизни. Пока не могу. Но могу обещать свою любовь. Ты поедешь со мной?

Он обернулся и посмотрел ей в глаза.

- Решай, Ульрике, - произнес он тихо. – я пойду собирать вещи.

Ах, как много передумала Ульрике за те недолгие минуты пока оставалась одна. Здесь у нее родовой дом, вещи к которым она привыкла с рождения. Город, в котором она знает каждый камень. Старая тетка Августа и сестренка Лисбет. Нужна смелость, чтобы уйти в никуда как сделала это много лет назад жена ее дяди. Бросила все и ушла с циркачами. Была ли она счастлива? Ей, Ульрике, есть что оставить, есть что терять. Да, она любит его, конечно любит, с первой минуты полюбила. Но… если бы он мог остаться здесь, жить с ней в этом доме. Если бы только он предложил ей обвенчаться и остаться здесь!

- Мы не можем остаться здесь, - словно отвечая на ее мысли, сказал вошедший снова Герберт. – Я знаю, что будет дальше, я видел это не раз. Завтра мы должны быть далеко отсюда. Ты едешь?

- Нет, - прошептала Ульрике, - я не могу…

- Ну что ж, - сумрачно ответил Герберт. – Я надеялся, но проиграл. – Он подошел к ней вплотную, взял за руку и поцеловал ее ладонь. – Прости меня, если сможешь, девочка, - сказал он и вышел не оглядываясь.

Зацокали по камням копыта его коня, и вновь наступила тишина.

Старая Августа вернулась домой около полудня. Юрген отказался взять Ульрике в жены. Августу даже не впустили в дом, мать Юргена разговаривала с ней через ограду.

- Говорят, она ведьма, - прошептала она Августе на прощанье.

Старуха в изнеможении опустилась возле ворот. Двери в мастерскую и в дом были полуоткрыты. Наконец, отдышавшись, Августа заглянула в кухню. Ульрике сидела у холодной печки.

- Он уехал, тетя, - сказала она безжизненным голосом. – Он звал меня с собой, обещал мне свою любовь. А я не решилась уехать.

Августа смогла только обнять Ульрике и плакать вместе с ней.

Через три дня Ульрике вызвали на допрос святой инквизиции. Домой она уже не вернулась, и старую тетку Августу, которая, услыхав приговор святой инквизиции, упала замертво, хоронила одна Лисбет.

Ульрике сожгли на городской площади следующим воскресеньем. С утра моросил дождь, и дрова были сырые. Палач чертыхался и все никак не мог распалить огонь. Наконец, дождь перестал и огонь понемногу разгорелся, а над площадью повисла огромная радуга.

Ульрике стояла на помосте и смотрела на людей, на свой город. Молодой князь, сидя на красивой лошади, нетерпеливо пританцовывавшей под ним, безучастно смотрел на Ульрике.

- Разве все это стоило любви? - думала она.

Девушка чуть повернула голову чтобы увидеть крышу своего дома, и непроизвольно Ульрике приняла позу мраморной Богоматери, возле которой вчера крестили новорожденного сына консула Сигфрида.

-Матерь Б-жья! – пронеслось над толпой. Многие упали на колени. Огонь достал до помоста на котором стояла девушка. Ульрике закричала, но в шуме толпы ее крик потерялся. А радуга словно стала еще больше.

Вскоре все было кончено.

Богоматерь с прекрасным и невинным лицом Ульрике стоит в соборе долгие века. И до конца времен будут люди любоваться неземной красотой молодой девушки. Она не была смелой духом. Но разве не таким как она принадлежит царствие небесное, место обитания светлых душ?