Александр Сокольский родился в крупном сибирском городе в профессорской семье. Учился он в специализированной школе при Академгородке. К четырнадцати годам Саша легко решал задачи по высшей математике, имел представление о ядерной физике и владел двумя иностранными языками. Однако учился он без интереса, по обязанности…. Не это вовсе занимало его.

Родители удивлялись своему ребёнку. Они давно забыли, когда последний раз вызывали слесаря, электромонтёра или сантехника. С детских лет всё это хозяйство было в ведении сына. К тому же он на небольшом клочке земли перед их многоквартирным домом занимался селекцией паслёновых. И если у других огородников-любителей томаты дозревали в валенках, у него к концу короткого сибирского лета помидоры успевали покраснеть, а баклажаны радовали лиловыми боками. Соседи даже уважительно называли Сашу «наш Мичурин»

– Откуда это у него? – недоумевали родители. Ничему такому они его не учили.

– Наверное, когда-то были в нашем роду умельцы. Это всё, конечно, неплохо, но будет ли Сашенька заниматься наукой? По-моему, ему она ему не интересна, – обречённо вздыхала мать, видевшая в своём сыне будущего учёного с мировым именем.

Саша рос не очень общительным ребёнком. Любил одиночество и очень стеснялся родимого пятна на шее, которое, как он не старался прикрыть, выглядывало из ворота рубашки. Он бы носил только свитера, но в школе была установлена определённая форма одежды.

Родители настояли, чтобы после окончания девятого класса, на каникулах, Александр отправился вместе с одноклассниками в поход – по экологическим тропам Сибири. Пусть мальчик развеется, да и познавательно!

И вот однажды, когда туристы шли вдоль русла реки, собирая образцы флоры и фауны, отмечая в журнале их особенности и места отбора, с Александром случилась удивительная история. Настолько удивительная, что все науки мира не могут её объяснить.

Утром, как всегда, позавтракав и окунувшись в реке, ребята отправились в путь. Тропа вела их к месту впадения притока в Лену. Шагали довольно долго, и уже стала одолевать усталость, как с тропы туристы увидели поворот на просёлочную дорогу.

Посмотрели по карте – деревня Медведовка, расстояние до неё – 11 километров, население – 480 человек, занятие – охотничий промысел, пчеловодство.

Смысла сворачивать не было: неинтересно, да и цель путешествия иная….

Саша, услышав название деревни, вздрогнул. В какой-то момент у него нестерпимо заныло в груди и очень захотелось пойти по этой дороге, он даже немного приотстал от товарищей. И только решил их догнать, как ноги сами свернули налево. И он пошёл…. Вопреки своему решению.

Мыслей не было, только желание идти и идти вперёд

Дорога была не особенно наезженная, больше натоптанная, с заросшими травой глубокими колеями от колёс телеги, мотоцикла и ещё каких-то средств передвижения. Видимо, в дождливую пору её сильно развозило.

Шёл Саша минут сорок, может быть, чуть больше (не глянул на часы), всё ускоряя шаг, как будто его кто подгонял.

Впереди показались перекошенные столбы линии электропередач, сердце застучало сильнее.

Водонапорная башня…. Первые дома деревни. Мелькнуло в голове: есть заброшенные….Школа…. Его школа! На футбольном поле физрук поднёс к губам свисток, и началась игра мелюзги. Когда Саша поравнялся с учителем, то понял, что это Василий Архипович, только седой. Тот посмотрел на Сашу и затряс головой, замахал руками, будто отгоняя видения.

А Саша уже бежал. Слёзы душили его. Не только внешние. Казалось, внутри их ещё больше, и они вот-вот разорвут тело на кусочки.

Свернул. Четвёртый дом от угла. Родной дом! Заскочил в знакомую калитку, по выложенной камешками, им самим, дорожке вбежал вглубь двора.

Дверь в избу открыта, но занавешена от комаров, по углам лутки висят пучки чабреца и полыни. В голове мелькнуло: «Иван Купала же!»

На порог вышла бабушка? Нет, нет, мама! Только измученная и постаревшая.

– Павлик, – с изумлением и страхом выдохнула она и стала оседать.

Саша подхватил теряющую сознание мать. Губы у него не размыкались, и сам он был словно сомнамбула. В голове всё это не укладывалось. Кто же он? Саша или Павлик? Когда он настоящий? И кто его истинные родители? Кто из них неродной? И почему он не здесь, а там?

От вопросов голова шла кругом. Но он нёс на руках мать на кушетку, под навес. Он знал наверняка, что за домом – навес, крытый соломой, длинный сосновый стол, сбитый ещё его дедом, и старая военная кушетка из госпиталя, расквартированного здесь в сорок третьем году. Потому что в Медведовке целительный воздух. Саша всё это просто знал! Зна-ал!

Из мастерской показался поседевший отец и тоже замахал пред глазами рукой, как прежде учитель.

Саша, наконец, загнал волнение глубже внутрь и нашёл в себе силы разлепить губы.

– Папа! Это я! Я! Я! – убеждая, скорее, себя, чем отца, сквозь слёзы кричал он.

Отец тоже не ориентировался в обстоятельствах и не знал, что ему сказать. Или броситься в объятья?

Он помог Саше уложить на кушетку мать и лишь тогда проговорил:

– Сынок, не рви сердце. Как это может быть? Полтора десятка лет прошло с того страшного летнего дня, а ты не изменился. Так не бывает, поверь мне, – он с сомнением он покачал головой и продолжил: – И потом – я сам тебя хоронил. Тебя же медведь разорвал. Голова на ниточке моталась.

– А-а. В-вот почему у меня р-родимое пятно на шее, – дрожа и заикаясь, откликнулся Саша.

Он оголил горло и показал удлинённое красное пятно, охватывающее почти всю шею и переходящее на грудь.

Отец, потрясённый застыл. Но затем, справившись с волнением, хрипло подтвердил:

– Всё так и было!

Перед ним предстала картина пятнадцатилетней давности. Как сын не вернулся из леса, как прибежали его товарищи и сообщили о трагедии на заимке. Как на телеге его, окровавленного, с развороченной грудью привезли домой. И как он сам, вот этими руками, дрожащими и непослушными, сбивал сыну домовину, а потом, после отпевания в церкви соседнего села, вбивал гвозди в крышку гроба.

Тогда, кто же это? Как две капли воды он похож на его сына Павлика. Да нет, это он, Павлик. Отец перекрестился:

– Господи, помоги! Вразуми мя!

Сел на кушетку в ногах матери и, шепча охранную молитву, ещё раз перекрестился.

На Сашу тоже было страшно смотреть.

– Я ничего не понимаю, – бормотал он, ломая пальцы.

– Кабы мать умом не тронулась, – пробурчал отец, сам находясь на грани расстройства. – Откуда ты взялся? Второй раз родился? Сейчас тебе было бы уже за тридцать. Давай, рассказывай!

Саша рассказал всю свою кроткую жизнь. И хотя всё было ясно и понятно в этой Сашиной жизни, и можно как-то, с мистическими допущениями о реинкарнации, истолковать право на следующую жизнь, совершенно необъяснимыми оставались точное физическое воспроизведение Павлика и память о прошлой жизни, которой по всем теориям не должно быть.

Трудный это был разговор для всех…. И плакали, и вспоминали, и обнимались, как всегда бывает с родными людьми после долгой разлуки…. Обычные чувства ….однако, в очень необычных обстоятельствах….

– А как же сейчас твои эти… родители? – вздохнула мать. – Я вижу тебя, могу потрогать, обнять…. А как же те, Павлик? Они, небось, уже знают, что ты пропал, и места себе не находят?

Уже солнце склонялось к закату, когда в калитку постучали, и во двор шумной гурьбой ввалились товарищи Александра с руководителем похода.

– Сашка, ты что? Голову потерял? Мы чуть с ума не сошли.

– Ну, ты и даёшь.

– Твоё отсутствие обнаружили уже на привале. Мы подумали, что ты мог только на эту дорогу свернуть, – галдели одноклассники.

– Слава Богу, нашёлся! – Елизавета Алексеевна минуту раздумывала, что делать с нарушителем дисциплины, а потом обняла Сашу и заплакала.