Где некогда рядами лысых бюстов была окаймлена абсида храма, где пахло пылью и немного – дустом, где тлела сажа меж стеклом и рамой, где мокла под дождем киноафиша, и очередь сочилась серым нервом, где о разрядке возглашали свыше, и о надежде пела Анна Герман… Там детство в прятки с памятью играет, и, подтирая худшие отметки, вовсю хохочет, словно жизнь вторая чирикает воробышком на ветке, но взрослый мир панельных новостроек так далеко от ветхой Якиманки, и так ненатурален и нестоек, что кажется раскрашенной обманкой… Давным-давно все выпито и спето до капли, до последнего куплета, и не добавить ни чернил, ни света, ни столика, ни вазы, ни буфета – теперь лишь отнимать способно время, со стариковской жадностью глодая огрызки, выковыривая семя, впиваясь так, что кровь течет густая. А память скорбно собирает клочья пергамента, папируса, бумаги, и бродит по полям тревожной ночью, где слепнет ум, где наши чувства наги, и только голос далеко и нежно возносится над колыбелью хрупкой, и все, как в детстве, сказочно и снежно, и счастье, и печаль – в одной скорлупке. |