ЗОВ ЕГО ЖИЗНИ. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ «ОТГОЛОСОК БЕЙЛИСИАДЫ - в СОВРЕМЕННОСТИ. ВСТРЕЧИ и ПЕРЕПИСКА с В.В.Шульгиным» (с сокращениями). Вступление. Иногда, очень редко я «гуляю по Интернету», по знакомым темам. Всякий раз – даже в хорошо известном - нахожу нечто для себя новое, интересное. И на этот раз обнаружил новое для себя имя. Александр Репников тоже интересуется личностью В.В. Шульгина. О нем пишет... В самом начале биографической своей статьи он сообщает: «Не ослабевает интерес к работам Шульгина. За последние годы были переизданы его работы: «Годы», «Дни», «1920», «Три столицы», опубликованы записи, в которых рассказывается о событиях 1917-1919 годов и периоде, проведенном Шульгиным в заключении, отрывки из рукописей 60-х годов . ( Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989; Его же. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990; Его же. Три столицы. М., 1991; Его же. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны / Сост., вступ. ст., послесл. Н.Н. Лисового. М., 2002; Его же. 1917 — 1919. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. Коммент. Б.И. Колоницкого // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1994. Т.5. С.121 — 328; Его же. Пятна. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1996. Т. 7. С.317 – 415; Его же. Размышления. Две старые тетради // Неизвестная Россия. ХХ век. М., 1992 Кн.1. С. 306 -348.»). Добрая половина из указанного автором мне знакома. В свое время мне пришлось работать с многими номерами «Киевлянина». Василий Витальевич в газете сотрудничал. С осени 1913 года стал редактором газеты. Точнее: владельцем-издателем и редактором. Многие опубликованные его статьи – за период примерно 1907 – 17 г.г. посвящены революционному времени. Позже вошли в книги «Годы» и «Дни». Этих книг я не имел. Но статьи имел. Читал часть из опубликованного в последние годы жизни писателя. Я давно уехал из Союза. Пропустил новые публикации. Нельзя не отметить: В.В.Шульгин – в современной России как бы стал основателем правого (монархического) направления общественной и политической мысли. За ним следуют идеологи, политические партии... Произведения его перепечатывают. Особенно в направлении традиционного, чуть ли не «научного» российского антисемитизиа. Далее автор названной статьи сообщает: «Совсем недавно появилась возможность ознакомиться с неизвестной работой Шульгина «Опыт Ленина», когда-то переданной самим автором на хранение в КГБ, и циклом его рассказов «Мистика» [ii].» ([ii] Шульгин В.В. Опыт Ленина // Наш современник. 1997. № 11. С.138 – 175; Его же. Мистика // Наш современник. № 3, 2002. С.137 — 149.»00). ... Что за фантастический бред: книга издана с рукописи, «когда-то переданной самим автором на хранение в КГБ». Со стороны автора – жест обожания и низкопоклонства перед органами государственной безопасности (КГБ, ФСБ). Не иначе! Какое это с их стороны благородство: не конфисковать во время неожиданного ночного обыска - принять на долговременное сохранение! Написано это о хорошо памятном для меня времени. В некотором смысле, являлся сам я соучастником описываемых событий. Вовсе не «Опыта Ленина» и «Мистики». Летом 1968 года явился я записчиком первых десятков рукописных страниц названной первой книги. Похороны Марии Дмитриевны. Недавно я вернулся из Прибалтики. Находился недолго в Пярну, в Эстонии. Причина той поездки... Вернулся я в неважнецком настроении. Много неопределенности, да и... Во входную дверь позвонили. Пошел открыть... Девушка только спросила фамилию – поднесла ведомость, потребовала расписаться в получении телеграммы. Развернул... Прочитал краткий текст: «Сегодня скончалась многострадальная Мария Дмитриевна. Похороны понедельник Дедушка». Уже... Марии Дмитриевны нет... Нет! Еще совсем недавно – пару месяцев тому – я ее видел ЖИВОЙ, умирающей... Она, как никто другой, любила жизнь и, возможно, это жизнелюбие растянуло ее агонию на долгие месяцы. Она не знала названия своей болезни. У нее рак. Вроде уже примирилась с неизбежной кончиной. Душу свою перепоручила Спасителю. Огонь неиссякаемой жизни еще долго мерцал на ее ослабленном, высохшем теле. Себя она услаждала до последнего дня. Во время той поездки – из Москвы выслал ей соки. Еще по специальному заказу – пару коробок шоколадного ассорти. Не скрывала своего пристрастия к сладкому. Сия сластоежка могла перещеголять любую женщину. Посмотрел я на циферблат часов: почти девять часов вечера... Сегодня двадцать седьмое июля. День прошел, пока еще суббота – новый день не наступил. Верующий отец завел в доме строгий закон: чтить субботу. Так принято у евреев! Не скажу, не повторю в угоду другим: глупая эта религиозность. Или: религиозная глупость. К религии я очень терпим. Как и к другим взглядам. Но одно дело – философствовать, а совершенно другое... Уже который год приходится терпеть родителькое упрямство. Отец прожил жизнь очень сложную. Нацистский плен с ноября 43 по май 45. Дважды сталинские лагеря: в 33 и 45-46 годах. Стал страшно больным человеком. Многим известно это правило: больные вечно изводят здоровых. Таков закон! Не всегда аргументированные запреты, строгая религиозность ужесточает и без того не очень медовый его характер. И что самое интересное: наше атеистическое государство руководствуется иными соображениями. Но в вопросе отдыха оно пошло навстречу верующим: субботу освободило от трудовой деятельности. Не иначе: по «просьбе трудящихся-евреев». Надо ехать! Ночным поездом – успею на похороны. Оделся. Быстро собрал походной чемоданчик - спутник в моих частых разъездах. Осталось только раздобыть денег... С вокзала отправил во Владимир телеграмму: «Скорблю Сочувствую Вашему горю. Выезжаю». Стал в очередь к кассе. Билеты только на места мягкие и купейные. На такую роскошь не могу раскошелиться. Ведь пока инженеришка... Да, к тому... временно не работающий. Мне хорошо заиметь третью полку в жестком вагоне. Случалось: спал даже на боковой узкой – с трубой. Обхожусь без матраца и постельных простыней. Уже после полуночи удалось взять билет общий – на московский поезд. Обычная посадка: с мордобием и рукоприкладством. В подобных случаях берет нахрапом более ловкий и сильный – впереди оказывается. Попал я в вагон почти после всех: места уже разобраны. Пассажиров наконопатили... Вот только в крайнем купе смог примоститься. Возле столика трое мужчин раскладывают закуску... Уже стоят две белоголовки с изящной талией: ожидают своей очереди... - Не помешаю? – Тихо-скромно примостился. - Поставишь бутылку – примем в компанию. – Последовал ответ. - А без бутылки? – Пытаюсь отшутиться. - Какой интерес ездить трезвым?! Брезгуешь с нами выпить или деньги жалеешь? - Совсем не то.... Нет настроения! - Выпьешь – будет! И настроение появится... Уснешь нормально... Водка, а еще лучше спирт все микробы убивает. Лечит! Для иллюстрации этого замечательного явления – переключились на нескончаемые рассказы на пиво-водочную тематику. Благо, продукции этой выпускают много – для полного удовлетворения достатка. Вскоре, по обычаю диалектического единства, перешли на разговоры о женщинах. Меня занимали свои мысли – нет интереса до их пустой болтовни. Но публика только начала горячиться и шуметь. Думать стало сложно. Откуда-то в их честную компанию втесалась многострелянная молодуха. Верно, решила позлить мужиков феминистским просвещением: развивает теории женского расизма. Доказывает незаменимость и экономическую пользу женщин – главных строителей, созидательных двигателей социалистического общества. Женщин выделяет их легкая приспособляемость к любым условиям жизни. Она идеализирует способности, призвание... Жалуется на недостаточную обеспеченность правами. Извергает слова раза в два быстрее каждого из своих оппонентов. И еще важный фактор: находится в определенном опасном возрасте – под дополнительным воздействием алкоголя, женщина легко теряет контроль над своими поступками. Отдается по первому приглашению. Но самые главные ее личные достоинства – азартная картежница и гадалка. Уже глубокая ночь, но они все мастят. По причине шума или неожиданности вестей – и мне не спится. Ни о чем серьезном не могу думать. Раз за разом возникает мыслительный образ Марии Дмитриевны. Страдалица... И: мучительница – одновременно. Вот так она – человеческая жизнь: тьфу! И: нет человека... Наконец-то, за окнами забрезжил рассвет... У наших соседей кончился «нз» - побежали доставать бутылки! Из буфета принесли одни бутерброды. На каждой станции проведывают пристанционные ларьки. Благо, наш поезд часто останавливается – он идет вне расписания, из катерии «пятьсот веселых»... Я спустился сверху: нет мочи лежать без сна. Уединенно примостился сбоку скромный курсант военного училища. Разговорились: он оказался умницей. Что станет делать в тех казармах и военных городках? Хочет дальше учиться. Удастся ли? Еще не знает, куда попадет. Может остаться человеком, но могут по уставу «выбить дурь» из головы. Быстро превратят в форменного солдафона. В военном ведомстве творческих людей не терпят. Прививают приказной шаблон. Субординацию доводят до абсурда. Крепкий хлопец – немного близорукий. Наивный. Люблю идеалистов: сам такой. В пути не заметил – подъезжаем к Москве... * * Владимир... На этот раз ехал с комфортом. Ушли в прошлое мешочники, забитые пассажирами с продуктами тамбуры вагонов. Перестали поезда быть развозчиками продовольствия. Прибыл к Шульгину – на улицу Кооперативную 1, угловая секция, парадное, да и квартира... Антонина Петровна – это первое и вездесущее лицо. Пухлое женское тело. Всюду поспевает – первая: везде и во всем! Она немолода. Невелика ростом. Собрана. Непоседлива. Энергична. Все ее называют не иначе – Полковницей! От нее узнал: «Дедушка тронут Вашим приездом. Ждет... Сейчас к нему нельзя: беседует с Иваном Алексеевичем». Кто же такой этот Иван Алексеевич? Позже узнал: это Корнеев. А Корнеев кто? Да, с ним переписывался. На его московский адрес отправил статьи и другие материалы В.В. Шульгину – для его книги. Позже меня лично познакомили с долговязым, сухим старцем с выпадающим от беззубья подбородком. Слушайте, так это же настоящий Пранайтис из дела Бейлиса! Таким его представлял! Оказывается, это и есть Корнеев. Бегают его заискивающие бесцветные глаза. Умеет себя держать - с показной значимостью. Он не меняет выражения лица, не обладает чувством юмора – людей с подобным недостатком достаточно многою. Еще неумен – полный комплект! Оказался жадным ничтожеством, тряпочником! Сразу понятно: Антонина Петровна здесь выполняет роль дворецкого или закоперщицы. Так оно и есть! Кто она такая? Вижу ее впервые. Приходилось уже ни раз встречаться с подобным типом деловых женщин. Вот и Татьяна Ивановна Л. – такая! В глаза сразу бросается сходство натур, характеров – при отличительных особенностях внешности. Только при долгом общении видна разница. Тип такой: серые, безликие люди. Выстреливают энергию! Требуют повышенного к себе внимания и власти. По квартире снуют разные, мне незнакомые люди. Между собой тихо переговариваются. Разносят слухи, ведут тихие разговоры... Почти у всех проявляется ожидание предстоящего дележа вещей покойницы: кому достанется и дадут ли? Явно ропщут на самоуправство Антонины Петровны. Здесь и там слышны отдотипные вопросы: «Кто она?», «Откуда взялась?», «Кто ей поручил, дал право всем-всеми распоряжаться?». И еще слышал: «Иван Алексеевич – тот жук: приехал со своей женушкой, грубой бабой; точно с намерением обобрать покойницу и добрейшего старца». «Кате-мордовке дала отставку Антонина...» И опять: «Откуда взялась сама Антонина – на нашу голову?!» Я – человек посторонний: явственно ощущал нервность обстановки. Лучше сказать: до предела накалено – зреет скандал! Но в чем все дело, из-за чего? В те первые часы я ничего не понимал. Мне знать того и не следовало. Считал себя не просто посторонним. Но и временным: приехал – уехал! Подходят к гробу Марии Дмитриевны, молятся... Беззвучно льют слезы, сопят... Целуют покойницу... Антонина Петровна подвела меня к гробу и принудила поцеловать покойницу по принятому христианскому обычаю: в лоб и скрещенные руки. Неожиданно появился молодой франт с отделанными кожей брюках. Вроде: техасы? Штанины закатаны почти до щиколоток. На нем: отделанная тоже кожей куртка. Через плечо перекинут зачехленный фотоаппарат. - Буби! - Он протянул руку. Познакомились. Имя или кличка такая чудная? Ведет он себя хозяином. По всем признакам, Антонина Петровна не уступала первенства. Она хозяйничает: бугает, суетится, копошится... Со всеми перебрасывается пулеметными очередями слов, фраз... Отдает распоряжения. Точно: копия старой знакомой – Татьяны Ивановны. Те же жесты, одежда... Почти те же слова... Неиссякаемая энергия... Как говорят, американская деловитость. Удивительна все же природа: в разных местах живут люди, верно, даже между собой не знакомые. Настолько похожие, словно они сестры-близнята. По некой своей шкале природа творит типы людей. На ночь меня поместили к Коншиным. Уже поздно. Женщины продолжают чесать языками. Заворчал Миша со своей постели: «Пора спать!» Пора! Но в эту ночь мне не удалось уснуть: это сразу почувствовал. Не хотел ворочаться в постели. Оделся. - Вы куда? - Не могу спать... Пойду погуляю... – Так и бродил до утра по безлюдным улицам. На Душе было тягостно. Собственной смерти вроде не страшусь, но чужая... Близкого мне человека... Признаю: не всегда в мыслях проявлял справедливость к Марии Дмитриевне. Я любил ее, как родного человека. Хотя она наделена очень требовательным характером и не смогла смириться с коварной судьбой: ее, дворянку, аристократку, революционная волна и народная сволочь обрекли на многие лишения, страдания. Не примирилась она с властью. Нет, не мог я ее, по возрасту – мою мать и даже бабку – ревновать к Василию Витальевичу. Он любил жену и терпел многие справедливые требования и ее капризы. И вот теперь он – остался один. Совершенно один... Как он спокоен – крепкий старик?! Вот это выдержка! Утром все началось заново... Ко всему добавилась лихорадочная спешка. Антонина Петровна одна знает, что надо и как. Командует: «Принесите! Купите! Заплатите» У меня пока еще есть деньги. Выносят гроб... Меня поставили возле Василия Витальевича: должен его сопровождать и держать под руку. По дороге на кладбище остановились возле местной церкви. Зычным голосом священник отпевал душу покойной. Буби записал на магнитофонную ленту весь обряд отпевания души Марии Дмитриевны в процессе богослужения в церкви. Сели в автобус. Марию Дмитриевну похоронили на городском кладбище под широкой кроной кряжистого двухсотлетнего дуба. Возвратились домой... Застали накрытый стол: все готово для поминок. «Литовец» Кирилл Э. посоветовал всем перекреститься в нужный момент: пусть потешатся сердца верующих. За столом очень сумбурно. Взял слово Миша Коншин. Мария Дмитриевна к нему была добра и заботлива. Его считала родным, племянником. С затаенным смыслом выступил Шульгин В.В. Сказал несколько устрашивших всех слов: «Услышал веление Сверху – должен осуществить значительную работу – ею облагодетельствую все человечество». Не пояснил суть дела. Присутствующие остались в недоумении – опасливо поглядывают на старика. Выпили... Закусили... За столом присутствует священник. В церкви он был речист, но здесь не проронил ни слова. Впрочем, мог с кем из присутствующих пообщаться... Не выступил! Из-за стола все поднялись несколько отяжелевшими. Василия Витальевича оставили в покое – пусть отдыхает. «Литовец» все время находился в горячке спешки – собрался уезжать. Мы с Мишей Коншиным направились его проводить. Еще с вечера он был «нагружен», да и сейчас много поддал – сильно успел набраться. Нам пришлось с обоих сторон поддерживать его грузное тело. На железнодорожном вокзале он все время цитировал Ленина. Вождь партии, глава Советской власти, идейный руководитель мирового пролетариата в свое время предостерегал от «негодяев». Видел он, знал: случился Октябрь, в правящую партию хлынула масса приспособленцев. Оказывается, «литовец» - вернопреданный партийный или советский кадр. Даже удивительно: как вообще Василий Витальевич может знаться с таким рыгаликом? При расставании – они несколько минут стояли молча. Обнимались и целовались. Даже невероятно: такие люди крутятся возле и вокруг Шульгина?! Он всех жалует: любит общение, почитание... Экзотическое создание – по имени Буби. Мы вернулись – отсутствие оказалось коротким. Квартирка Шульгина заполнена бедламом. Множество людей! Каждый рвет в свою сторону, настаивает на своем. К моему удивлению, Василий Витальевич тоже непосредственно участвует в этой кутерьме. Он высказывает желание - мнение напоминает требование: все предстоящие сорок дней хочет прожить рядом с кладбищем и свежей могилой Марии Дмитриевны. Так он продолжит находиться рядом с душой покойницы. Там не намерен отдыхать: собирается творчески работать. За указанный срок осуществит свой замысел. На следующее утро я пошел на прием к его лечащему врачу. Высказал сомнения. Спросил: можно отпускать такого больного старика в столь далекую и сомнительную поездку? Ведь там рядом нет ни поликлиники, ни врачебной помощи. Может ведь срочно потребоваться? Врач придерживается другой точки зрения: считает полезным отдых на природе. Согласилась освительствовать его здоровье. Явилась. Yашла вполне удовлетворительным Здоровье Василия Витальевича. Пришлось с кем-то отправиться в социальный отдел. Представили документ о смерти Марии Дмитриевны. Начальница отдела вспомнила для них забавный случай. Выделили для В.В.Шульгина – изначально персональную пенсию в 300 рублей. Кажется, никто в городе такой не имел. Мария Дмитриевна пришла добиваться «своей пенсии». Ей сказали: «Вы ведь ни дня не проработали!» Она возмутилась: «Я работала, работала! В... Венгрии работала!» Ей предложили потребовать пенсию из Венгрии. После ареста мужа, в Венгрию ее выслали из Югославии, как «советскую шпионку». Но и в Венгрии к ней относились крайне подозрительно. Обрадовались возможности «передать Советскому Союзу» - это уже после 1956 или 57-го года - к освобожденному из заключения ВВШ. Первое время его содержали в доме престарелых. По причине приезда жены – выделили квартирку. И вот это содержание – огромную по тем временам персональную пенсию. Вопрос вернулся в Москву. В некой келье или служебном кабинете приняли «соломоново решение». Выделенную общую пенсию поделили на две части. Василию Витальевичу выпало – 175 рублей, а Марии Дмитриевне – оставшиеся 125 рублей. Сумма давала те самые 300 рублей. При новых обстоятельствах – за вдовцом оставили его пенсию: 175 рублей. Начальница отдела пояснила: - О покойнице лучше не говорить... Но здесь – особый случай! Моложе она своего супруга... Давайте посчитаем на сколько лет... Да, пусть! Боялась: умрет он раньше – не оставит обеспечения. А по-нашему самому передовому в мире, в смысле социальной защиты, по советскому законодательству – вдова получает половину, 50 процентов денежного пособия мужа. То-есть имела бы – 150! А так – 125 рубликов! Глупая женщина... Простите, об умерших не говорят. И вдовцу хватит на пропитание – эти 175! Да, он еще книги издает, в кино снимается – иногда! Мы строго следим! Не позволим нарушить советское законодательство в смысле строгого финансового обложения, в теме социального обеспечения. Только вернулся... Уже началась вторая половина дня. Новое дело! Антонина Петровна взяла меня - выехали в село Вяткино. Расположено под самым кладбищем. Достаточно просто и легко нашли квартиру для Василия Витальевича. По возвращении во Владимир, выполнял обязанности: бегал за покупками – к предстоящему отъезду. Не заметил наступления ночи. В сплошной дневной беготне я был полностью занят. Себя не ощущал. Только сейчас почувствовал голод. Да, я даже с утра не позавтракал! За весь день не имел во рту маковой росинки. Выбрался в гастроном: успели закрыть. Остается: поехать на вокзал – поесть в тамошнем буфете. За день устал: нет желания ехать. Как уж будет... Вскоре появился Буби: несет из погреба несколько цыплят. Дополнена батареей плавленных сырков. Открыл один-другой – уже подцвилые. Выбросил в мусорное ведро. И Антонина Петровна вскоре появилась: не забыла сюда дорогу. Увидела цыплят – без спроса-разрешения начала одного потрошить, уплетать за обе щеки. Буби покраснел раком – молчит. Через некоторое время выпроводил гостью – пошел за новой порцией припасов. Подумал я: - Ну, теперь уж пригласит – поужинаю! Не пригласил! Ни сахара у меня, ни чая – сижу и пью мелкими глотками кипяток из граненного стакана. А в это время Буби разделывает птицу – ест без хлеба-соли, заедает жирным и сладким сырком. Сколько он может умять? Умял уже четыре или пять, а то и больше цыплят! Степенно берется за следующего... Если сам я возьму, даже не попрошу! Нет, на такое я не способен. Он даже не понял: нужно хоть предложить, поделиться. Сам жрет и развивает теории общественной значимости интеллигенции. Ее роли – в сфере бытовой и воспитательной. Он говорит красивыми словами – чужими. Улетучиваются слова, рассеивается весь смысл произнесенного и сказанного. В тот раз я не умер от голода. Не знал прежде, не представлял роль, смысл и сущность эгоистичной, заносчивой, жадной и вонючей государственной элиты. Я лично – другой. Таким не стану ни при каких условиях и обстоятельствах. Не смогу находиться рядом и среди таких людей – наднародных паразитов. И какое исходит от них высокомение, презрение к обычным людям, к собственному народу. С того дня и момента захотел создать литературный образ вот такого... прыща. Я приезжал иногда на ночь во Владимир. Ночевал с Буби к комнате В.В. и наутро рано отправлялся в Вяткино. Буби поздно ложился спать. Он любит рассуждать. Несомненно, он умен. Такой крайний индивидуалист! Старается он всегда держаться на виду. Иногда остроумно высказывается, но чаще – плоско. Он образован, эрудирован. При этом: страшно большой циник, наивный идеалист. Он абсолютно не знает обычной жизни. Не понимает людей. У него необычные представления. Похож на пришельца из другого мира. Так оно и есть! При всех своих достоинствах и свойственных недостатках – он непомерно высокомерен. Изрекает слова, словно ему одному известна истина. При этом его лицо передергивается – этим подчеркивает серьезность своих мыслей, откровений. Отбивает все и всякие сомнения собеселника и оппонента. Живет он в мелком своем мирке. Своими желаниями и потребностями. Другие люди просто не существуют. Он поступает самостоятельно – не считается с принятыми понятиями, шаблонами, условностями. По велению-требованию собственного сверхмощного эгоизма. Он казался, да и был на самом деле – человеком из другого мира. Получил иное воспитание. Приобрел и развил непохожие на мои и наши привычки. Его мне представили поэтом. Позже я узнал его человеческое имя и фамилию. Является сыном видного ленинградского поэта Николая Брауна. Как часто принято в той среде, сынок нигде не работает. Возможно, числится. За счет авторитета отца и его траты – ведь идеологически выдержанных, номенклатурных поэтов государство щедро подкармливает – он мотается между столицами. Постоянно выискивает себе занятия и развлечения. Василий Витальевич относится к нему с особой теплотой. Как-то сказал: «У него двойное имя – ведь католик, а Буби – милое прозвище. Сохранилось с детства. Ему уже за двадцать – великовозрастное дитя! Итак: поэт, сын знаменитого родителя и правоверный Католик – необычное сочетание. Решил я: пусть только выдастся такая возможность – поближе познакомлюсь с этим молодым человеком и творчеством его отца. Нас поместили вместе и несколько ночей я провел с Буби в опустевшей квартире В.В. Шульгина. Мы с ним долго беседовали на самые разнообразные темы. Точнее говоря: он высказывался достаточно откровенно, а я – слушал.. Даже не пришлось его тянуть за язык: самовлюбленный Буби по собственной инициативе решил доказать свою эрудицию и глубокие знания. Захотел утереть нос и запудрить мозги «провинциалу». Я его слушал очень внимательно. Чувствовал: слова и мысли – не его - услышанные, подобранные. Вычурные его фразы не были искренни. Не слышал в них внутренней убежденности. Так... Произносил критику – ради критики. Обычное пустословие. Признаю: ни от кого прежде не слышал столь явной формы теоретизирования места интеллигенции в жизни общества. При этом свой рассказ он вел в историческом аспекте. Опирался на некие факты. В основном, рассказывал об истории Речи Посполитой. Он доказывал: при любом строе должна существовать своя элита, высшая каста. Из нее только выдвигают просвещенных руководителей и законодателей жизни. У нас этого нет. Интеллигенция играет подсобную роль. Даже элита интеллигенции не очень ценится. При формировании власти партия пренебрегает интеллигенцией. Фактически, наша интеллигенция лишена значительной части своих прав и привилегий. Потеряла или не приобрела своей сущности. Не всегда может выражать свои мысли. В значительной мере ограничен ее творческий поиск и право на самовыражение. Не играет политической роли. В качестве советчицы, проводницы идей национальной, государственной важности. А российский народ наш – все еще пьян и развратен. Мировая история не знает примеров подобного развращения нравов. Специально спаивают народ – убивают в нем самостоятельность. Творческую энергию направляют в русло футболомании. Нигде... Никогда... Подобного нравственного обнищания никогда не было. В дополнение: одурачивание, фальсификация. Одно и само слово – демократия: звучит чуть ли не оскорбительно. Защита человеческих прав расценивается как преступление, по статье уголовного кодекса. Сами власти законы исполняют произвольно. На местах полнотой власти обладают люди грубые, распущенные. Вокруг, повсюду – дикость, грязь, пустота... Противно бывает встречаться с торжествующей гадостью. Надо, приходится молчать, коль хочешь жить, выжить... Растет, развивается страна – огромная! Наделена невиданным разнообразием природных богатств. Но не развивается правильно. В другой части находится, словно у пепелища. Лежит в нищите. В развалинах. Главными национальными чертами стало безразличие, апатия, податливость, угодливость, подобострастие, покорность... И верховодят, заправляют всем этим часто грязные, отвратительные во всех отношениях людишки. Они не только делают погоду, но и направляют течение жизни в единое русло. Гонят всех по одной дороге. Равняют. А все видное и выдающееся – опошляют. В жизни и мире часто торжествуют ничтожества. Еще никогда не было подобного политического разврата. Древний Рим существовал на таких же принципах: человек – раб государства. Даже если он формально числился свободным. При всем этом, власти принуждают поклоняться больше ложной политической идее. Научно она не проверена. Не истинна. Приходится всем нам на животе ползать перед изображением абстрактных философов и политиков. Нигде и никогда не стали бы безропотно терпеть и тихо выносить подобные издевательства. У нас такое возможно! Происходят эксцессы – уму даже непостижимые. Как могут люди допускать до подобного? Общество разобщено, его отдельные члены пытаются выставить хищные инстинкты. У нас все возможно. Жизнь происходит без законов. Управление – без справедливости. Безмозглый дурак попадает в номенклатуру и занимает соответствующее место под солнцем. Диктовать собственные законы бытия – навязывает специалисту. Вынуждает других людей поступать беспрекословно – по указке. Вопреки разуму и необходимости. У нас нет достаточно прочной шкалы ценностей. Достаточно обоснованного понятия чести и справедливости. Аморальное часто считают моральным. А мораль сводится в ранг преступного. Подвергается всяческим необоснованным гонениям, репрессиям. Чему тут удивляться? Народ наш никогда не знал демократического образа жизни. Никогда не ощущал свободы. Не был самостоятелен и ответственным за свои поступки и деяния. Слишком много у нас случайного. Очень часто чувства побуждают поступать вопреки рассудку. Страсти не знают предела своим возможностям и умным считают все победившее в данный момент. Дикие и неуемные страсти часто побуждают ко всяческим извращениям и насилиям. Такова глупая и грубая наша действительность. Самое печальное, плохо объяснимое: чуть не основные жизненные тяготы вытягивают на своих плечах женщины – не мужчины. Но еще более скорбное – безответственная демагогия и болтовня, пустые обещания и невыполненные клятвы. Стали повседневной практикой. Наше счастье: многотерпение народа даже не поддается никакому описанию. Пусть побыстрее излечатся от недугов. Устранить вакханалию необузданных сердец. Сдерживать неистовства... И еще, еще... Он был неистощим в обвинениях. Этот удивительный критикан ест самые вкусные и жирные куски со стола властителей – питает к власти столько ненависти! Закономерное явление: иначе не познать истину – только изнутри видна, обнаженная! Но мне чуждо его болезненное критиканство – до уровня человеконевистничества. Чего стоит одно его недостойное чванство? Считаю: знания нужны точные, их обладатели и носители обязаны проявлять скромность. Иначе их поучения превращаются в оскорбляющее назидательство. * * Василий Витальевич рассказал: с Буби познакомился в доме творчества. Сей великовозрастный тунеядствующий юнец приехал во Владимир с магнитофоном. Он поставил перед собой цель: записать побольше рассказов старца. А тут на тебе – такое: смерть Марии Дмитриевны. Он уехал раньше меня. Я написал ему адрес, пригласил: «Приезжайте!» Он мне в ответ подсунул номер телефона. Сказал: «Звоните Андрею Питерскому». Еще назвал себя другой, блатной кличкой. Нужен он мне! Это он с ироническим презрением рассказывал о неопрятности древней Анны Ахматовой. Она проживала в их доме. Я обязательно попытаюсь создать его литературный образ. Жаль, не приходилось мне видеть вблизи жизнь этих людей. Еще придется... * * Буби каждый день разъезжает. То в Суздаль, в другие места кольца. Он ведет себя крайне независимо. Ни с чем и ни с кем не считается. Чужие желания и интересы в свои расчеты не берет. Барчук. Других – не понимает, слышать никого не хочет. Представляет он тип людей – не от мира сего. Знает только себя и живет в удовольствие. Другим людям прививает свою убежденность. Не всегда честную и благородную. Это только мелкая деталь – характеризует его характер. Не забуду: отламывает он большие ломти нежного мяса цыпленка – засовывает в рот, заталкивает жирными пальцами. Лоснится от жира его подбородок – ведь со слюной стекают компоненты жира. Он беспрерывно мелет зубами, чуть не давится! Спешит высказаться! Полный рот искажает звучание слов – он изрекает «истины». С убежденностью – познавшего мир младенца. Этот идеалист самой чистой воды вряд ли имеет за душой хоть какие-нибудь убеждения. Он только убежденно повторяет подслушанные чьи-то слова. Доказательная его база подслушана из бесед других людей. При высказываниях – он вдохновляется, передергивается и... жрет. Верно, это его призвание – в сочетании: говорить и есть. Почему он тогда худощав? Он посещает владимирские рестораны. Удивляется праздности, безразличию, отсутствию интересов и пустому времяпрепроводительству тамошней публики. Себя он ставит выше всех! Не только столичный фрайер, но и... Открыто ловит чужие волны свооим транзитором: внимательно слушает передачи. Увлечен «чистыми знаниями», «информацией»... Он больше несоветский – всех нас! Да, и вообще-то – человек не от мира сего. Секретарские обязанности. Среди прочего «отдыха» - на мою долю выпали секретарские обязанности. По просьбе ВВШ записываю под диктовку, отправляю письма. По утрам записываю воспоминания: должны стать новой книгой. Вот письмо его заграничному другу. «Мария Дмитриевна умерла от рака в пищеводе. Врачи долго не могли понять, чем она больна? Пока, наконец, тщательный рентгеновский снимок установил положение точно. Ей ничего не сказали, но она объявила, что это конец: спасения нет. Пятнадцать лет назад в Будапеште ее спасли от подобной болезни решительной операцией, удалив женские органы. Но пищевод вырезать нельзя. Мне сказали, что процесс пойдет быстро. Действительно, это оправдалось: она умерла, собственно говоря, от голода, так как почти не могла принимать пищи из-за спазм в пищеводе. Только за несколько дней она поняла, что умирает, хотя так и не узнала природу болезни. Тогда она сделала некоторые распоряжения и простилась со мной. Причастие она приняла, но уже без сознания. Одна ночь была так мучительна: лучше о ней не вспоминать. Мне удалось через наложение рук на голову смягчать муки. Тогда она начинала дышать ровнее, спокойнее. Потом мука приходила опять. Говорить она уже не могла и, раздирая мне душу, жаловалась, как ребенок, который еще не научился говорить. Наконец, затихла у меня на руках. Мука прекратилась: на этот раз смерть явилась, как акт милосердия. Полтора года она жила в мучениях нечеловеческих. И потому перестала быть человеком. Что она сейчас? Я принадлежу к верующим людям и этим все сказано. Мое сознание еще плохо вмещает пустоту, образовавшуюся в сердце и уме. Но каждый день, когда я прихожу на могилу и сижу там, пока догорит поминальная свеча, мне кажется, что ее трепещущий свет, бодро сопротивляющийся дуновению ветра, доходит до сознания ушедшей тени, что невидимо стоит над еще свежими венками. Сорокадневный срок, который я себе наметил, проходит пока что как надо. Это прогулка - в оба конца здесь три километра – даже укрепляет мои физические силы, не говоря о душевных. Пока что я всем доволен, особенно... Антониной Петровной. Фактически, чужой мне человек, но... взяла на себя основные заботы обо мне... в такое время. Мне пожаловаться не на что: питаемся хорошо, даже слишком обильно и очень вкусно. Прежде Россия, верно, не знала таких женщин: бывшая летчица и кавалерист. За полтора последних года, за время тяжелой болезни бедной Марии Дмитриевны, наша квартира оказалась в совершенном запустении: Антонина Петровна попытается навести порядок. Вот она купила и завезла дрова: для меня это много. Если что-то видит и слышит Мария Дмитриевна, то радуется, что наша бывшая общая квартира ведется, воскресает, согласно ее заветам. Новая же ее раздельная со мной квартира, то-есть мрак заколоченного гроба, ужасна, если она это осознает. Но я в это не верю. Постепенно гибнущие останки не чувствуют ничего. Душа же, невидимо стоявшая над могилой, видит и слышит все, хотя очень мало понимает. Но через сорок дней поймет, освоит, сделает вывод, что здесь ей делать больше нечего и уйдет туда, где суждено ей начать новую жизнь на известное время. Новопредставленная раба Божия Мария найдет свое постоянное жилище. В предпоследний день жизни, когда она ясно поняла, что умирает, я сказал ей: - Ты уходишь... Я же уйти не могу сейчас, но ты подожди меня там. Она была в здравом уме, а потому меня сразу поняла и ответила: - Подожду. На мне теперь лежит и такая забота: должен разобраться в литературном ее наследстве. У нее был несомненный талант: умела сказать то, что хотела. Но ей не удавалось напечатать ни одной строки, и это было ее трагедией. Я не один... Меня окружают друзья, те истинные друзья, которые познаются в несчастьи. Без этого даже не представляю себе, что бы мог самостоятельно сделать – ведь я беспомощен иногда. Зов жизни во мне, быть может, слишком сильный. Вероятно, этому есть причина: ведь такая психика в девяносто лет для меня самого изумительна. * * Василий Витальевич признался: - Мой рассудок находится в таком состоянии: готов и способен ставить под сомнение аксиомы. А вот тело... Оно немощно... Уживаются вместе: ясный рассудок и немощное тело... Его знания обширны. Ум тонкий, аналитичный... В общении он чрезвычайно щепетилен. Иногда становится груб и резок. Подчас, его лицо приобретает хищное выражение. Мутные глаза... В них загорается огонек хитрости, злорадства... Он непомерно тщеславен. Почти каждое слово чеканит. Свое мнение выдает за истину. Из случившегося в послеоктябрьской России – он не все отвергает. Высказался: - Только недавно умер Шидловский – видный деятель Думы. Большевики его бы растерзали или заморили в ссылке. Но Ленин решил спасти его и спрятать. Подстроили фальсификацию – пышные похороны, вложили чье-то тело в гроб... Провели красочную, шумную манифестацию. Масса народа, оркестр... Николая Романова и Царскую Семью Ленин спасти не пожелал. Только сообщили на Совнаркоме о расстреле Царской Семьи и перешли к очередным делам. Но в народе очень жива вера в Царя. Из уст в уста передают: Он или его прямые потомки где-то скрываются. Придет время... * * Не ожидал этого услышать. Василий Витальевич мне сказал: - Сегодня мне о Вас приснился сон. Вы сказали: «Я больше не могу...» - Пока еще могу... – Отшутился. Он не милует чужое самолюбие. Грубо обрывает, колко язвит. Я сказал, между прочим: - Мне нравится бывать в доме Коншиных: хорошие, добрые люди... Дружная семья... - Дружна? Вы – слепец! - Мне так кажется... - Ничего вы не видите! Не считаю вправе обо всем рассказывать... - Мне и не нужно ничего постороннего знать. На мелочи не обращаю внимания. В этом доме мне нравится бывать – больше не хочу и не должен знать. * * - Была ли разумная альтернатива захвату власти большевиками в октябре семнадцатого года? - Как-то я спросил. - Вы не читали мой «20-й год»? Там я обо всем этом говорил. Нет! Деникин и другие все сделали, но не получилось... Идея белых не была белой идеей и в этом вся трагедия. Большевистская диктатура явилась исторической необходимостью. * * Он постоянно рассказывает истории – о евреях и с евреями связанные. И каждый раз доказывает свое благородство и терпимость к многим встречавшимся и окружавших его евреев. Доказывает свою терпимость к евреям, неантисемитизм. * * В некотом доме держали обезьянку. К несчастью, обезьянка заболела туберкулезом. Почувствовала свою болезнь или как... В ящике письменного стола того дома хранили корень женшеня. Каким-то инстинктивным чувством обезьянка поняла: ее спасение в корне. Она каждый день лизала этот корень. Стала поправляться... * * - Некоторые цыганки умеют читать судьбу... Вот судьбу Димитрия Ивановича старуха-цыганка предсказала точно: «Не строй цукроварню – умрешь!» - А если это просто совпадение? - В то время о сахарном заводе не было никакой мысли. И даже быть не могло! Точно предсказала и на столь большой отрезок времени. Нет! Тут не может быть совпадений: она прочла судьбу! * * Василий Витальевич по природе своей оформленный мистик: верит снам, гадалкам, Высшим Сферам, Судьбе... Рассказывает с полной убежденностью: Мария Дмитриевна его приворожила, заставила полюбить на всю жизнь: положила яблоки – в сапоги. Ведь после этого – он оставил жену, ради молоденькой разлучницы. Он продолжает рассказ: - Яблоки в сапогах – верное средство. На себе испытал! И еще хороший приемчик: в новолуние нужно зажать в кулаке монету, успеть подумать: «У меня есть много денег!» - и весь месяц будут деньги! * * Я как бы отвечал за сохранность квартиры ВВШ – в его отсутствии. Рано ехал в Вяткино. Иногда автобусом, но чаще ловил попутку. Возвращался вечером – тоже чем попало. Несколько раз оставался в Вяткино на ночевку. Стояли теплые дни и ночи - спал на улице. Однажды мне постелили в маленькой комнатушке – отделена перегородкой. Здесь обычно располагалась Антонина Петровна. Но в тот день она осталась в городе... Кажется, сплю я достаточно чутко, неспокойно… И даже, как говорили домашние, во сне иногда бурчу и даже произношу отдельные слова. Возможно, и в тот раз вырвалось нечто наружу. В полудреме слышу: что-то шуршит у «соседей». А в соседней комнате спит ВВШ. Я еще не полностью проснулся – лень вставать. Но вот нечто вспыхнуло, услышал явные шорохи... Это ВВШ зажег свечу. Услышал его шаги... Вскочил я с постели! - Что случилось? - Какие-то звуки... – Ясно он произнес, но мямля - своим беззубым ртом. – Вы ничего не говорили? - Вроде... ничего... – Оправдываюсь. – Не знаю... - И не кашляете? - Сейчас вроде нет – здоров! Признаться, я сам растерялся в то мгновение. Забыл вовсе о странной своей привычке. При тусклом свете свечи увидел его растянутое лицо. Нижняя губа сильно отвисла, дрожит... Из-за отсутствия вставных челюстей во рту – голос кажется шамкающим, шепелявым. Мне еще несколько раз пришлось увидеть его таким – немощным, уродливым... Мою Душу обжигала жалость... Один его вид вызывал сострадание: ветхий, высокий, растерянный, беспомощный человек. Он всего боялся, перед всем неожиданным дрожит. Правда, быстро собирается – проявляет необычайную выдержку. Берет себя в руки – становится гордым, непоколебимым стариком. У него маленькая голова. Глубоко посажены бесцветные глаза. А под глазами пузырятся нависшие мешки с бороздами. Над верхней губой торчат подкрученные кверху усы. Вьется растительность на щеках, свисает обширная борода. ВВШ часто и с любезной улыбкой благодарит. При этом, в подобные мгновения его лицо преображается – становится очень торжественным. Хочется верить в его полную искренность. Так ли это? Его постоянные комплименты, обращение нежное: «дорогой», «милый», «голубчик»... Они почему-то звучат сомнительно. Можно верить его рукопожатиям, дружеским прикосновениям... Я люблю простое обхождение – пусть даже оно несколько грубовато. Искреннее! ВВШ доверяю – не верю! * * В то утро мы долго провозились. До одурения – запахи и воздух: не пойму, в чем дело? Потом появилась Антинина Петровна – «намылила мне шею». Это ночной горшок... Почти полный мочи – стоит под кроватью. Я его не вылилил. Откуда я мог знать о горшке? Так постепенно я приобщался к личной его жизни. * * Узнал: его последняя работа заключает в себе важный смысл. ВВШ стремится любой ценой выехать за пределы Союза. Он думает только о себе – никто и ничто его больше не интересует. Заранее он предвидит последствия своего поступка – тюрьма или высылка за пределы Союза. Это его страстное желание, бредит возможной и даже предстоящей встречей с сыном. Нет у него больше никакого другого желания. Совершенно не думает: станет для сына такая встреча интересна и желательна? Выпустят ли? И: впустят? Ведь с определенного времени на Западе в некоторых кругах его считают чуть ли не агентом Советской власти. ВВШ сейчас как фанатик живет своими одними навязчивыми идеями: только ради них видит и мыслит смысл личного существования. * * - Антонина Петровна говорит: знает меня с девяти лет. Жила тогда в Новороссийске. И мы в то время там находились. В народе говорили: какой-то бывший министр прошлого правительства. К нам она приехала в первый раз с двумя чемоданами. Да еще таких размеров: нормальной женщине немыслимо их унести. Нормальной – не ей! Эти ее припасы нас долго поддерживали – чуть ли не до последнего времени. У нее не все благополучно с дочкой. И с пенсией... Моталась в последнее время... Изредка навещала... Посылала посылки. Приехала за несколько дней... Мы вдвоем все это перенесли... * * ВВШ свои истории рассказывает с особой доверчивой искренностью. Создается впечатление: перед тобой исповедуется. Вскоре оказывается: многим другим он уже поведал те же истории. К чему весь этот заговорщический тон? * * Я случайно подслушал разговор. Сейчас не помню, с кем говорил ВВШ. - Что делать? Денег совсем не осталось: на сберегательной книжке только сто рублей. Эти деньги нужны на крест. Остается одна пенсия... - Может Буби посодействует: что-нибудь напечатают в «Неве»? - Вряд ли... Больше надежд на Ивана Алексеевича... И это... Такие призрачные надежды... Нет выхода! - Если бы можно было издать книгу за границей... Эту идею подсказали ВВШ. * * - Зверю нельзя верить. Зверь даже обузданный – на цепи, как и человек в цепях, представляет невероятную опасность. Он страшен – особенно: никто заранее не знает, что можно от него ожидать? Что предпримет – в следующую минуту? Случилось это в Югославии. Жили мы на вилле... Роскошная такая, многокомнатная вилла. Но устроились мы скромно. Была хозяйская собака: с ней очень подружился. Я баловал ее: приносил... иногда спускал с цепи. А для сидящей на цепи собаки – это самое большое наслаждение: свободно побегать. Дружили мы... Однажды в один знойный день иду я домой. Забралась она в будку – прячется от солнца. Увидела меня: виляет хвостиком, приветствует... Подошел ближе... Просунул я руку: хотел погладить. А она вдруг – как вопьется всеми зубами в мою руку: еле успел одернуть! Кровь так и хлыщет! Сбежались люди... Среди них: хозяин и хозяйка. Перевязали мою руку... Хозяин побежал за ружьем: хочет ее пристрелить. Но я не позволил: прежде следует узнать, бешеная она или нет? Нужно лечить или так все обойдется? Хозяин меня послушал – не застрелил! С тех пор всякий раз – иду я по двору: она забьется в будку, голову прячет... Совестно! - Еще одна история того же плана. Я за двести рублей купил жеребца – с польским именем. Красавец! Призер. Вышел с ним раз на прогулку... Веду на длинной узде... Он так и играет! Не может спокойно идти... Потом как лягнет – разом двумя ногами! Хорошо еще: задние не были кованы... Удар пришелся по ноге – выше колена. Хорошо – не в колено: мог пробить чашечку. Неделю пролежал... Наукой оказалось: вел бы на короткой узде – никогда подобного не могло случиться. Рассек бы только воздух... После этого случая, никогда более лошадей не водил на длинной узде. * * Был такой случай... Случилось это зимой: снегу навалило – видано-невиданно! Замело... И ветер ужасный – шквал за шквалом! Дуб наш – шумит, словно океан. В такую погоду даже собаку из дому нельзя выпускать. Вдруг слышим: в окно на кухне что-то стукнулось, словно птичка. Дородная и пышная наша кухарка Прасковья – пошла узнавать. Смотрит: что-то лежит под окнами. Открыли двери: ветер так и ревет! Рвет дверь с петель, с ног сбивает! Вышли все же: лежит под окном какой-то мужичок – скорчился весь... Занесли его в дом: начала снегом растирать. Скоро пришел в себя: рассказывать он начал. Ездил за дровами – попал в эту пургу. Под селом в лощине – засыпало лошадей. Он сам еле выбрался из завала – дополз до села. До нашего дома дополз – на большее ему не хватило сил. Так и остался лежать... Пытался постучать в окно или даже постучал – мы заметили, уже хорошо! Без нашей помощи – так бы он и замерз. Собрали мы людей – послали за лашадьми... Порезали постромки – лошадей спасли. Потом все шутили: - Нужно было тебе в такую погоду за дровами ездить – остался без постромок! Много времени прошло с тех пор. Приходит он ко мне однажды: - Барин, Христом ради прошу – должите мне двадцать пять рублей. - Зачем, - спрашиваю, - тебе такие большие деньги? - В Петербург поеду... К Самому, к Царю... - А что случилось? - Заив спор... З сусидом... А щэ за дидовых часив... - Царь тебя не примет, не поможет... - Не поможет?! Царь – да не поможет? А на вищо тоди он Цар? - Ты и добраться к нему не сможешь... - Буду стоять и ждать... – Жестом показывает, в какой позе будет стоять: без шапки и в вежливом поклоне... – Как пойдет Он в канцелярию... - Езжай ты лучше в Киев... Напишу тебе записку – пошлю к кому обратиться... - А там есть настоящий суд? - Попытайся... ... Проходит некоторое время... Наш мужичок побывал в Киеве – растратился. Ничего так он не добился. Я только посочувствовал... Через некоторое время приходит: собрался в Петербург... И уехал... Я уже был депутатом Государственной Думы. Сообщают: спрашивает меня какой-то мужичок... Нужен ему депутат с Волыни! Я к нему вышел... Мой знакомый! Говорит: ему нужно найти прошение. - Что за прошение? - Еле понял его изорванную речь. - Накогда тебе нужно это прошение? Тебя вызвали на какое число? - На сегодня! - На сегодня?! Ты хоть понимаешь, что это значит – найти твое прошение за несколько часов? Вызвал я извозчика... Поехали по ведомствам, где прошение может быть… Мотались целый день... За несколько минут до закрытия крестьянского банка нашли злополучное это его прошение. Смогли забрать и передать по требованию высокопоставленного чиновника. Вот так мужик-проныра добился своего. При этом распустил почти все свои сбережения. В столицу приезжали массы народа. Большинство добиралось поездами – без билетов. Их высаживали с поездов, но они все ехали и ехали... У простых людей удивительная энергия. В народе – многие правдолюбцы! * * - Подъезжаю я как-то к переезду... Вдруг: из-за поворота несется поезд! Еще мгновение – конь понесет на ту путь: окажемся под поездом. Я принял мгновенное решение: соскочил с облучка – оказался впереди коня! Руками прикрыл ему глаза. Кони-лошади боятся шаг ступить – с закрытыми глазами. И мой в тот раз: бьется весь, тяжело дышит, но, к счастью, стоит на месте. Совсем рядом пронесся курьерский поезд – беда миновала! * * В середине августа я написал, из Владимира отправил письмо «Литовцу». Помню: попросил меня о том сам ВВШ. Значит, в середине августа я все-еще опекал ВВШ. Там находился три недели или почти три недели. Уважаемый Кирилл Иванович! Мы с Вами договорились встретиться в Киеве в середине этого месяца. Так получилось: я остался помогать Василию Витальевичу в его житейских и других заботах. Остановился он в деревне Вяткино в первой избе от кладбища. Чувствует себя хорошо. Гуляет днем, немного после обеда спит, каждый день ходит на кладбище. Командует нами Антонина Петровна. Она из тех руководителей – требовательно относится к своим подопечным. Но вместе с тем, сердечна и добра. Как Вы сами знаете, она очень деятельна и энергична и, можно сказать, с ней Василий Витальевич не пропадет. (В этом месте черновика моего письма чьей-то рукой, позможно Миши – точно не знаю – дописано одно слово «пропадет». Верно, некто оказался прозорливее меня и других. Но только жаль: этот человек проявил молчаливую прозорливость. Так показывают фигу – при этом держат саму руку в кармане штанин). С хозяевами установились добрые отношения, так что все в порядке. Что будет после окончания сорокадневного срока, я не знаю, да и сам Василий Витальевич, вероятно, не знает. К сожалению, я не смогу Вас встретить в этот Ваш приезд в Киев, но очень буду рад поддерживать письменную или другую связь. Василий Витальевич и Антонина Петровна просили передать Вам и Вашей супруге сердечный привет. Он вспомнил о Вашей дочурке, тезке Нарышкиной... * * ВВШ часто, почти каждый день рассказывает мне истории из своей личной жизни. Уверен: я запомню все, запишу. Во многих этих историях благодетельную роль играют евреи. Встречались часто на его жизненном пути. Оказывали услуги и даже имели определенное влияние на его поступки и жизненное направление. Тогда мне показалось: он во мне видит своего биографа и защитника от обвинений в его антисемитских действиях, выступлениях и настроениях. Да его рассказы должны были произвести определенные впечатления. При этом он рассказывал не о каких-то карикатурных еврейчиках – о живых людях и благородных их действиях. Большую часть его историй я запамятовал. Показались мне малосущественными. Да, и признаться, слушал их невнимательно, в полуха. В период нахождения в Вяткино видел отдельные хитрости. Уже сомневался в его добропорядочности. А тут надвигались важные события... Через короткое время готовилась военная акция – должна прервать случившуюся ранее ПРАЖСКУЮ ВЕСНУ в Чехословакии. С этого момента мое внимание переключилось в другое направление: следил за газетами. Катя Коншина, по моей просьбе, зачитала ВВШ несколько фраз из коммюнике: он удивился. Спросил: «Зачем мне это знать?» Несомненно, он мало знал о происходящих в мире событиях. Его они не интересовали! Не знаю точно, да это – несущественно: в каком возрасте, в какой момент ВВШ перестал быть ПОЛИТИКОМ и ОБЩЕСТВЕННЫМ ДЕЯТЕЛЕМ – ПРЕВРАТИЛСЯ в ОБЫВАТЕЛЯ? На диспетчерском пункте: взгляды из Киева дополнены владимирскими. В данном месте наметился излом сюжета. Помещаю письма - несколько пояснят суть и направление развития и мое настроение. Опускаю само повествование об очень важной для меня теме. Письмо Ивану Алексеевичу Корнееву – «литературному сотруднику», попросту говоря, писарю ВВШ - написал по возвращении – в конце августа. Я внимательно прочитал «Бейлисиаду». Несмотря на наши добрые отношения, считаю долгом своей совести написать свой отрицательный отзыв. Так уж случилось: мне еще в юношеские годы пришлось познакомиться с делом Бейлиса и обширной литературой - посвящена истории ритуальной подлости. На основании своих скромных познаний, со всей категоричностью – должен заметить: стоющих страниц в вашей «бейлисиаде» не более пяти. Все остальное – банальные повторения давно известных истин, перепечатка старых материалов без комментариев, явные искажения и необоснованные утверждения (субъективные, а потому очень далекие от истины и недостойные Шульгина В.В.). Если Шульгину В.В. нечего вспомнить по данному поводу, то лучше помолчать, не высасывать из пальца. Несколько интересна и увлекательна глава о Распутине (правда, в ней много места уделено перепечатке страниц из «Дней»), настолько эта глава отвратительна и беспомощна. Даже нетребовательный читатель не поверит, что вся она написана Шульгиным В.В., а не является подлогом. Возвращаю все: вы мне всучили (простите за грубость) в Москве. Если бы я мог себе представить, насколько низкопробна эта макулатура, я бы ее не увез в Киев. Я достаточно ценю добропорядочность и честность: не стану менять свою натуру, ради добрых отношений, с кем бы то ни было. Вам обязательно хочется за «бейлисиадой» поместить мое письмо? Поместите это – не то: его никогда не писал. (Приведено мое посвящение ВВШ – написано на подаренной книге; кажется на «Истории Киева»). Да, и вообще не считаю порядочным упоминание моего имени рядом с этой недобросовестностью. Если же вы все-таки не захотите считаться с моим мнением, буду свободным в моих поступках. М.Бельферман. * * Письмо ВВШ: Василий Витальевич! По дороге из Владимира домой я посетил в Москве Корнеева И.А. Здесь я прослушал с магнитофонной ленты главу о Распутине. Корнеев вручил мне с дарственной надписью «Бейлисиаду». Уже в поезде я ее прочитал. Возмущение мое достигло предела, обида была несмываемой. И я, в какой-то мере, способствовал ее написанию. Чтож, этого и следовало ожидать. Уже в Киеве я составил ответ на главу: об этом меня просил Корнеев. Советую его выслушать. Если правда иногда бывает грубой, - в этом одно из ее свойств. Высылаю «Герду» и два старых номера «За рубежом». Обещал навести справки – вышлю. После всего – считаю невозможным поддерживать какие бы то ни было отношения. Сегодня, по просьбе Корнеева И.А., посетил в Киеве квартиру Швайгера А.Г. Узнал: его нет в живых. Ближайшие родственники считают: публикация его письма, после его смерти, недопустима в произведении, которое искажает историческую правду и бросает тень на еврейскую нацию. Просят этого не делать. М.Бельферман. 27-VIII-68 г. P.S. Сегодня как раз минул месяц со дня смерти Марии Дмитриевны. * * Письмо Коншиной: Катюша! Прошу меня извинить. По приезду домой – не сразу написал письмо с благодарностью Вашей семье за внимание и доброе отношение: проявили за время моего пребывания во Владимире. Сегодня выслал Шульгину В.В. большое письмо-отзыв об одной из глав книги «Годы». При прочтении, «Бейлисиада» произвела на меня отвратительное впечатление. Знаю, во многом здесь вина Корнеева, но на титульном листе стоит имя Шульгина, а тот отвратительный тип лишь «обработал и дополнил». Он сделал это так топорно: даже в «Киевлянине» 50 лет назад не писали столь грубо. За «объективностью» его просматривается недобросовестность и нечистоплотность. Пишу это Вам дружески, но не хотел бы отвлекать от занятий. Всем Вашим передаю искренний привет. С уважением. 29-VIII-68 г. М.Бельферман. P.S. Вкладываю письмо Антонине Петровне. Уважаемая Антонина Петровна! Так уж получилось: из друзей с Шульгиным В.В. мы, вероятно, станем врагами. В жизни всякое бывает. Я никогда ни перед кем не лебезил. Я знаю, кто такой Шульгин. И так как я знаю, кто он такой, я написал ему свой отзыв на его книгу (на главу из книги). Уверен: в основном, все отвратительные места «варились на кухне» Корнеева: он «всучил» мне «Бейлисиаду» с дарственной надписью. Все это я отсылаю назад. У Шульгина я ничего не просил и от него ничего не ожидал, кроме правды. Он доверился Корнееву, низкому человеку, который впился в его тело, торгует его именем и выступлениями в Государственной Думе (он сделал предложение: самому мне купить, помочь продать эти выступления). С Вами я хотел бы оставаться в добрых отношениях, если это возможно. Конечно, писать не будем, но, если окажетесь проездом в Киеве, заходите. С уважением – М.Б. 29-VIII-68 г. * * Письмо из Владимира. «Миша! Исполняю обещание и пишу Вам. 4-го сент. 40 дней по М.Д. – Вас. Вит. вернулся с кладбища в добром здоровье. Я бы сказала, даже посвежевший и отдохнувший. Но за то время Ант. Петр. устала ужасно. Она за ним ходила самоотверженно, оберегала его от влияний разных прикосновений жизни. Ее отношение удивительно. Приезжала ее дочь с мужем и ребенком. Они тоже были очень сердечны к Вас. Вит. Поминки прошли в не менее дружественной обстановке, чем были на похоронах. Были все Коншины, Анатолий Ник. С дочерью Таней. Миша, Коля и их две сестры: Катя и Лена, затем сосед с женой. Опять говорил речь, но на этот раз более удачно. Затем Антонина Петровна с семьей. Екат. Григ. И Анисья Вас. – их старые друзья – они хлопотали по хозяйству. Затем о. Алексей и я. Всего было 16 человек. Анатолий Ник. принес фотографии, кот. он сделал: Вас. Вит. У могилы М.Д. Несколько минут мне удалось поговорить с Вас. Вит. без народа. Я спросила, как он себя чувствует? Он ответил: «Хоть мне и тяжело очень, но Я ДОЛЖЕН ЭТО ПЕРЕНЕСТИ и НЕ ПАСТЬ ДУХОМ». Я его поддержала в этом. Он сказал, что М.Д. ему снилась все шесть недель. И снилась молодой и здоровой, что ему помогло не так остро чувствовать разлуку. Еще он меня посвятил в свои дальнейшие намерения. Он хочет поехать к сыну... тот его ОЧЕНЬ зовет. Но, мне кажется, из этого ничего не выйдет. И зря он будет пытаться. (Вы понимаете меня?) А пока Антонина Петровна хочет устроить его в санаторий писателей (где я не знаю), а сама съездить за это время в Москву. Но потом она предполагает быть с ним здесь. Если не будет Кати (мордовки-прислуги)... (Здесь должен уточнить. Речь идет не о старшей дочери Коншиных. Их отец являлся музыкальным деятелем. Репрессирован. Находился в мордовском лагере. Его проведать приехала родственница, возможно, кузина. При общении или на радостях – он ее изнасиловал. Так она родила. По освобождении, он признал сына, официально женился на матери. – М.Б.) Я надеялась Вас видеть на 40-ой день М.Д., но, конечно, это понятно, что Вы не смогли приехать. И так уж Вы много сделали для чужого человека. Дай Б-г Вам в жизни счастья за Ваше доброе сердце! С приветом – К.Сабурова. 6 сентября 1968 г. * * Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Я был чрезвычайно обрадован Вашим письмом. Кроме добрых вестей и известий из Владимира, мне прислали подтверждение о своем добром, отзывчивом сердце. И я вновь вспомнил Ваши глубокие, необыкновенные глаза. Простите меня. О будущих планах Василия Витальевича я несколько знаю. Если, конечно, удастся, он хотел бы отдохнуть на озере Рица. Антонина Петровна, конечно, сейчас единственный человек – она сможет как-то скрасить его одинокую жизнь. Я ее немного узнал: это невероятно заботливая и отзывчивая женщина. Ее убивает энергия, а за собой она не следит. Так уж получилось: я выслал свое письмо-отзыв на одну из глав книги Василия Витальевича «Годы». Вероятнее всего, личные отношения у меня с ним полностью разрушены. Перед отъездом я, к сожалению, не смог зайти к Вам попрощаться, да и письмо не написал: дома накопилась уйма всяческих дел. Еще раз благодарю за Ваше письмо и за приглашение приехать во Владимир. В ближайшее время вряд ли мне это удастся. Может быть, Вы выберетесь в Киев: адрес мой знаете. Будете у Коншиных – передайте привет этой очень хорошей семье... С искренним уважением – М.Бельферман. * * Получил письмо от ВВШ. Датировано 6.IX.68 «Дорогой Миша. Вы обратились ко мне очень официально «Василий Витальевич». Но я не буду писать Вам «Моисей Исаакович». В моих глазах Вы остаетесь «Дорогой Миша»: свойства и качества, которые обусловили это имя, остались при Вас, а именно: доброта, искренность и стремление найти правду. Поэтому, если суждено нам стать врагами, как Вы пишите в письме к А.П., то это будет вражда односторонняя, а именно с Вашей стороны, но не с моей.» Дале следуют шесть листов машинописного текста. Они касаются «Бейлисиады», тогда еще рукописи, «совместной работы» В.В.Шульгина с примкнувшим к нему музыковедом, но абсолютно никчемным литератором и невежественным историком, да и человеком. Письмо не по нашей теме... * * Вновь письмо от Ксении Сабуровой – датировано 11.IX.68 г. «Милый Миша! Я послала письмо Вам, по возвращении Вас. Вит. домой, но с тех пор узнала нечто новое: разбирали вещи Мар. Дм. и распределяли – что кому. Антонина Петр. ВЗЯЛА СЕБЕ ВСЕ ЦЕННОЕ и ЛУЧШЕЕ, остальные близкие люди (к Шульгину) – Коншины, Анисья Васил. и Б-на (последняя на похоронах делала больше всех) – получили подержанные вещи и даже такое старье, от кот. все отказались. Я посоветовала отдать этот узел нищим около церкви. Больше всего всех возмутило, что Антонина Петр. взяла пишущую машинку, кот. стоит, по крайней мере, 300 р. нов. ден. Можно было бы отнести в комиссионный и Василий Вит. получил бы деньги, кот. у него почти нет сейчас, по словам той же Антонины Петр. (Два замечания. 1. Антонина Петровна мне предлагала эту пишущую машинку, но я от нее отказался. 2. во время пребывания во Владимире я постоянно тратил свои деньги на разные нужды. Пришел момент: я оказался без денег. Выслал домой телеграмму с просьбой присылки денег. Я находился в квартире ВВШ и отец, тогда еще живой – пусть будет благословенна его память – отправил перевод на имя самого ВВШ. Тот написал расписку на мое имя – деньги выдали. Себе я оставил только часть на обратную дорогу, а остальное вручил А.П. Так она заявила: «Так мало?! Не могли попросить – выслать денег побольше? – М.Б.) Вас. Вит. ЛИЧНО мне сказал: он оставил себе (из вещей М.Д.) только ее обручальное кольцо и крест с цепочкой (золотой). Но сегодня я узнала: Антонина Петровна выпросила у него этот крест - для своей внучки, кот. хотят крестить. (А мне она сказала, что девочка уже крещена). Ант. Пет. набила полный чемодан, никому не показав, что в нем. Но Катя К. и Анисья Вас. знали вещи М.Д. – у нее было великолепное импортное белье (гарнитуры), а при распределении НИЧЕГО не было. Были непоношенные модельные туфли на высоком каблуке – Ан. Пет. ВСЕ 5 ПАР взяла своей дочери. Это мне сказала Катя К. Вообще, Ан. П. оказалась совсем не то, что мы думали. Мне лично кажется: она какая-то авантюристка. Откуда Шульгины ее знают? Ее называют «летчица», но пенсию она получает маленькую, как заведующая дет. садом! Что меня удивляет, это – ей нисколько не стыдно так обобрать старика, на глазах у всех. К Вас. Вит. она никого не пускает. Я была у Коншиных несколько раз, и всякий раз она говорила, что Вас. Вит. «лег отдохнуть». Так что с 4-го сентября (40-й день) я его не видела. Нат. Альфредовна режет прямо в лицо «летчице» всякие «истины» и НИЧЕГО не взяла из того, что та ей «пожертвовала». Скоро они едут в Москву: Вас. Вит. поживет немного у Рас-ва (его знакомый), он приезжал сюда и был у Вас. Вит. на кладбище, в течение того времени, что он там жил у сторожа. На счет дома отдыха или санатория что-то замолчали. Зиму Ант. Петр. думает провести здесь с В.В., но лично я считаю: если она и откажется, быдет к лучшему. Миша К. может ночевать с В.В., а Нат. Ал. продолжит ему готовить обед. А стирку и уборку делать – можно кого-нибудь найти. Катю – мордовку (прислугу) летчица прогнала. Не могут досчитаться некоторых вещей, в том числе пухового платка М.Д., но теперь все думают не на мордовку, а на Ант. Петр. – все может быть. Вообще, картина очень некрасивая. В.В. молчит. Мне жаль его. И почему-то летчица говорит ему «ты». Страшное впечатление производит. Вы оказались «ясновидящий»... (По поводу этого последнего замечания. Поделился с ним с Михаилом Коншином – от него пошло гулять мое шутливое высказывание: Антонина Петровна готовит себя на роль Марии Дмитриевны. Возможно, уже «живет» с ВВШ – М.Б.) * * Письмо от Миши Коншина – датировано 13.IX.68 г. «Дорогой Миша! ... 4-го сентября вернулся в родные пенаты В.В. с Антониной Петровной. Последняя с дочерью, с внучкой - они отдыхали в Вяткино последнюю неделю из этих сорока дней. В день возвращения В.В. во Владимир дан поминальный вечер. Были почти все, провожавшие Марию Дмитриевну в последний путь. В адрес М.Д. было сказано много теплых слов. Сейчас В.В. живет дома вместе с Антониной Петровной - привыкла только командовать, давать указания. Из моей мамы и Анисии Васильевны она сделала домработниц и те работают, не покладая рук. Был дележ: присутствовала наша Катя. О, как неприятно писать об этом: Антонина Петровна показала истинное свое лицо. Что только можно было взять, она взяла себе: золотые кольца, два янтарных ожерелья и прочие драгоценности, самые лучшие и новейшие вещи Марии Дмитриевны. Для своей дочери – пишущую машинку Марии Дмитриевны, четыре пары ее новых туфель, золотой крестик для внучки и т.д. и т.п. – в общем – все-все. Моей маме она дала несколько вешалок (плечиков деревянных), несколько пустых баночек из-под чая, несколько стеклянных банок и что-то из рваного тряпья. Мама отнесла все обратно, так как нам ничего не нужно от В.В. Для В.В. наша семья много делала доброго и еще будем делать и не оставим его в беде. Пусть Антонина Петровна забирает себе все – раз она такая корыстная женщина («эскадрон в юбке», как назвал ее Буби). Что З-ва взяла у В.В. за три года, А.П. взяла за один день в сто раз больше. З-ва – это детский лепет перед А.П. Анисья Васильевна и Б-на получили тоже какое-то старье от А.П. и тоже отказались. Главное для нас, чтобы В.В. был здоров и жив, чтобы ему было хорошо. Вся наша семья очень часто вспоминает Вас. Приезжайте в любое время во Владимир. Двери нашего дома всегда открыты для Вас. В.В. приглашает в гости Рас-в; а после Рас-ва В.В., видимо, поедет отдыхать куда-то на курорт с А.П. Миша. * * «Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Благодарю Вас за письмо. Верно, я не вправе Вам так писать, но по-моему не надо тратить нервы на эти мелочные, «тряпичные» дела. Я вообще плохо понимаю этот обычай – дарить вещи умершей. Я понимаю и очень ценю щедрость русской души, простоту и широту натуры, но зачем возле гроба, могилы или в отдалении от них устраивать такую мелкую дележку, словно на вещевом базаре – «барахолке»? Я видел, что творилось в доме в первые дни после смерти – возмущению и отвращению моему не было предела. Не знаю, кому что досталось, но когда Антонина Петровна спросила, что бы я хотел иметь из вещей умершей на память, я ответил: «Мне ничего не надо». И вот потому, что мне ничего не надо, я имею моральное право сказать. Машинка у них была, кажется, портативная – цена ей не более 50-70 рублей. Это, конечно, деньги. Лучшие заграничные машинки стоят 200-250. О пуховом платке. Мне говорила жена Корнеева в Москве: Катя (мордовка, как Вы ее называете), выпившая, ей призналась - она не жалеет, что была это время у Шульгиных. Кое-что приобрела. Ей только нужно еще пуховый платок и импортную кофточку Марии Дмитриевны. Искала это, но не могла найти или вынести. Не знаю, что взяла Антонина Петровна. Не думаю, что она авантюристка. Правда, я говорил кому-то из Коншиных: на меня она производит хорошее впечатление, хотя не дала ясного ответа на несколько моих вопросов. Это в первые дни. Потом я увидел ее заботу о Шульгине В.В. Право, ей ведь за все это денег не платят – пусть уж лишний подарок. Вообще я говорил: если непременно отдавать вещи Марии Дмитриевны, то ее сестре или сестрам... Я это пишу, но сердце мое к подобным событиям не лежит. С искренним уважением и пожеланием доброго здоровья. Привет Коншиным. М.Б. 18-IX-68 г. * * Глубокоуважаемый Василий Витальевич! Вести из Владимира подтвердили тревожную мысль тяжелом положении, в нем Вы сейчас находитесь. Эти вести исходят из разных источников, от людей честных, материально не заинтересованных, беспристрастных и потому правдивых. Правда, одиночество – участь больших людей и людей постаревших. В Вашем случае имеются дополнительные обстоятельства. Мне не понятен обычай раздаривать все вещи умершей, словно для материального закрепления среди людей памяти о ней. Использовали Вашу человеческую доброту и нашу общую доверчивость - Вас обобрали. Говорю так категорически: несколько знаю Ваше нынешнее материальное положение. Вы астет. Можно восхищаться и любоваться широтой русской натуры, щедростью ее и бесхитростностью, но дележка у гроба или могилы, словно на вещевом базаре, «барахолке» - возмущает, вызывает отвращение. Особенно в положении: каждая копейка на учете: нельзя быть таким щедрым. Мария Дмитриевна в два счета пресекла бы эти ненасытные аппетиты. В том-то и беда: ее нет. А Вы, оказывается, не можете достаточно резко и прямо отогнать от себя назойливых людей. Высылаю на два адреса – во Владимир и в Москву письмо Антонине Петровне. Во время разговора в присутствии Корнеева И.А., она мне не дала ясный ответ на несколько вопросов. Вот где зарыта собака. Предупреждаю ее: если до меня еще дойдут вести о ее преступности, то легко можно будет забрать все вещи: она их похитила или выманила. Или: их стоимость. Ее поступки можно расценить, как уголовное деяние. Я это ей говорю довольно мягко, но вполне ясно. Я сам себя чувствую несколько виноватым: помог остаться возле Вас. В то время я не видел никого другого, кого можно было оставить. Эти подарки можно расценить и как плату за честную помощь в будущем. Я ей говорил: большая часть вещей, если не все, по праву принадлежат сестрам Марии Дмитриевны. Она мне подсказала: Вы очень переживаете почти полное их безучастие в Вашей жизни. Верно, в связи с некоторыми семейными обстоятельствами. Я не посчитал нужным Вам об этом напоминать: не хотел излишне тревожить. Сама Антонина Претровна спрашивала - что я хочу иметь из вещей Марии Дмитриевны? Я ответил: мне ничего не надо. У меня есть несколько косвенных доказательств корыстия Антонины Петровны. Во Владимире я им не придавал никакого значения - видел только ее заботу о Вас. Не знаю, как все дальше сложится. Возможно, она и не такая авантюристка, как кажется. Останься я во Владимире, подобного не произошло. Но ведь Вы сами мне предложили уехать. Если Вы хотите иметь в дальнейшем от меня какую-нибудь помощь, напишите. М.Б. 19-IX-68 г. * * Катюша! Еще об одном одолжении Вас прошу. Заказное письмо я получил. Мысли о Христе для меня могут иметь общеобразовательное значение. Чувства Шульгина В.В. я ценю. Правда, он заслушал к тому времени лишь 16 страниц. О всех последних – может и не последних? – происшествиях во Владимире я знаю из писем от Миши и Ксении Александровны: мне любезно написала уже два письма. Я высылаю письмо Шульгину В.В. и попрошу, если он не во Владимире, переслать ему это письмо. Я пишу письмо Ант. Петровне на два адреса. Одно в Москву по адресу - она мне оставила... Второе вкладываю в письмо к Вам и прошу передать или переслать. Куда? Не знаю. Из этого письма я не делаю никакого для Вас секрета и даже прошу его прочесть. Вот и все. Будьте любезны. Да, у Корнеевых, в Москве, его жена говорила: З-ва, в нетрезвом состоянии, призналась: не жалеет о службе у Шульгиных. Вот только хотела взять пуховой платок и импортную кофточку, но не знает, где они, или не могла вынести. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г. * * Дорогой Миша! Благодарю Вас за известия. Я уже ранее узнал обо всем, но не так подробно. Вы правы: главное – не тряпки и даже не ценные вещи, сколько бы они не стоили. ... Благодарю Вас за добрые чувства ко мне. Вряд ли в ближайшем будущем я смогу приехать во Владимир. Искренний привет Наталье Альфредовне, Леночке и Коле, а Катюше я пишу отдельно. Я всех Вас приглашал в Киев. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г. * * Уважаемая Антонина Петровна! Земля полнится слухами и вестями. От нескольких человек я узнал о Вашей дележке вещей покойной Марии Дмитриевны. Вы себя не обидели? Если Вы помните: Вы спрашивали: что бы я хотел иметь из вещей Марии Дмитриевны? Я ответил: мне ничего не надо. Да, мне ничего не надо. Я говорил: вещи, если их обязательно надо отдать, то сестрам Марии Дмитриевны. Вы же мне ответили на это: те, по семейным обстоятельствам, не признают Шульгиных. Я не поднимал этот вопрос: излишне не тревожить старика. Ну, хорошо: поделили. Эти вещи можно считать платой за прошлые и будущие Ваши заслуги и участие в жизни покойницы Марии Дмитриевны и Василия Витальевича. В противном случае, это легко можно расценить как мошенничество. Это повлечет не только возврат этих вещей или их стоимости, но и уголовное преследование. Вы меня вполне верно понимаете. Думаю: в будущем Вы оправдаете доверие – на Вас и на нас возложила жизнь. Чтобы письмо быстрее Вас нашло, высылаю его в Москву и во Владимир. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г. * * Хочу хоть здесь отметить упущенную деталь. Аетонина Петровна мне призналась: незадолго до Владимира посетила писателя Михаила Шолохова в станице Вешенской. Но ее поездка оказалась неудачной. Обещала рассказать подробности. Не переспрашивал. Не умею я и не хочу навязываться, спрашивать. Узнаю только то, что мне доверяют. Свое любопытство топлю внутри себя. * * Ответное письмо В.В.Шульгина от 23-IX-68 г. «Дорогой Миша! Отвечаю Вам немедленно, несмотря на то, что на меня навалились разные спешные дела. Я лежу в постели по предписанию врача. Из Ваших писем, как прежнего о ритуальных убийствах, - на него я Вам ответил, так и второго письма, , я вижу: о Вы крайне взволнованы. Обвинения Вы бросаете людям, до сих пор Вами уважаемыми и даже любимыми. Поворот на 180 градусов, свидетельствует: Вы переживаете нечто крайне болезненное. Прежде всего постарайтесь успокоиться, прежде чем читать дальше. Вспомните слова Пушкина: - И мальчики кровавые в глазах... Но затем, через несколько слов говорится о призраке: - Подуй – и нет его. Мне кажется, что перед Вами стоят призраки, а впрочем, попробуйте разобраться. 1. Авантюристка! Миша, голубчик, да что с Вами? Вдумайтесь, за что Вы оскорбляете женщину? К ней еще недавно проявляли все чувства уважения. 2. Раздаривание предметов умершей. Может быть, Вы не знаете такой обычай существует. Моя сестра – Алла Витальевна прожила с мужем безоблачно 25 лет, но, отпраздновав серебрянную свадьбу, скоропостижно скончался. Тогда его дочь Таня раздарила родственникам и друзьям серебряные подарки, оставшиеся от серебряной свадьбы. И до сих пор у меня существуют две большие серебряные ложки, которыми я пользуюсь, когда ем суп. В этом нет ничего преступного – ни авантюризма, а только есть выполнение старинного обычая. 3. Меня никто не ограбил и никто ничего не выманивал; я дарил: так мне хотелось. Я не проявил никакой щедрости. 4. В частности, я подарил пишущую машинку дочери А.П. Сам я писать не могу и нет вокруг меня никого, кто пишет на машинке. Сверх того - я должен А.П. крупную сумму денег - она привезла и истратила до последней копейки. На что истратила? На все, связанное с похоронами, могилой и на меня, как в мое пребывание в деревне Вяткино. Меня очень хорошо кормили и это стоило денег. Я подарил неисправную машинку в их семью, то это как бы деликатное возмещение денежных расходов. Добавлю: еще при жизни М.Д. и она была еще не так больна, как впоследствии, дочь А.П. приезжала к нам. И М.Д. сказала ей примерно следующее: - Вы хотите учиться печатать на машинке? Так вот, знайте, что все мы недолговечны, и эта машинка - неисправна сейчас, в конце концов пойдет Вам. - Вот – пример предчувствия: бывает у людей, когда они близки к концу. Известная артистка Вера Холодная перед смертью раздаривала свои туалеты, занимавшие целые шкафы в гостинице – в коридоре стояла очередь молодых дам. 5. Я подарил внучке А.П. золотой крестильный крест: отец А.Громов надел на шею этой малютки. Думаю, что это правильное употребление. «Ребенка ль милого ласкаю, Уже я думаю, прости, Тебе я место уступаю: Мне время тлеть – тебе цвести.» - Подумайте над этим. 6. Наконец, перстень с красивым камнем: М.Д. носила в то время, когда я играл в картине «Перед судом истории». Он куплен на ленфильмовские деньги. Если бы этот перстень был мужской, я бы его носил. Но он слишком женский. Пусть его носит А.П. Останется незабвенным, я этого никогда не забуду, что М.Д. скончалась на ее руках. Пусть это будет след пережитого. Вот и конец всему. Все остальное – тряпки, о которых не стоит и говорить. Призадумайтесь над всем этим, дорогой Миша, и те же самые факты, которые Вы называете «дележкой у края гроба», предстанут Вам в другом свете. Еще раз прошу Вас успокоиться. Напишите мне хорошее письмо. Его я жду, очень хорошо зная Ваше благородное сердце и здравый ум. Если он сейчас немножко у Вас помутился от слишком глубоких переживаний, то это временно. (Ну, чем он – не «советский психиатр», проводник «карающей медицины» или Иудушка Головлев? Классический образ – М.Б.) Привет Вашим. У меня зрение слабеет с каждым днем. Почему, кроме подписи, ничего собственноручного не пишу. В.Шульгин. Прощальная встреча с Василием Витальевичем Шульгиным. Через несколько лет мне выдалась возможность вновь приехать во Владимир. Вышел из поезда... Поехал на кладбище. На этот раз добираться проще – автобусом. Нужно найти могилу Марии Дмитриевны. Прежде с центрального входа я не ходил. Вяткино располагается справа. Сбоку мы входили через разлом в кладбищенской стене. Нужно найти кряжистый дуб – почти на вершине кладбищенского холма. Вот он, вот – этот дуб! Все тот же! Только за эти годы на нем появилась расщелина. Дуб все так же могуч и приветлив. Накопил в себе, кажется, неиссякаемые силы. Это шестой квартал. Могила Марии Дмитриевны значится под номером 2179. На узорчатом кресте расположена надпись: «3-VIII-1900 Киев - 27-VII-68. Многострадальную душу ее, Господи, успокой». Бетонное основание – ящик в виде гроба. Место несколько засорено опавшими листьями, желудями. Рядом с ней похоронен пятилетний мальчик Андрейка. Не знаю, как бы сейчас отнеслась к такому соседству сама Мария Дмитриевна? Ведь у нее не было детей, а чужих она не любила. Бесплодные женщины становятся злобными, в них часто проявляется ненавистничество. В.В.Шульгин бросил свою первую жену Екатерину Григорьевну. Кузина стала его женой. Имели троих сыновей. Мария Дмитриевна моложе Василия Витальевича более чем на двадцать лет (он 1878 года рождения). Она его приворожила – положила яблоки в сапоги. И вот в очень тяжелое эмигрантское время ВВШ оставляет свою семью. Ночью уплыл с девушкой на лодке – к новому счастью. Услышал версию: жена Екатерина Григорьевна не выдержала такого потрясения: сошла с ума и утопилась в Дунае (возможно, в Сене?). Их старший сын Василид (Василий – сын Василия) во время гражданской войны погиб под Киевом, в селе Борщаговке. Примерно в том районе располагается наш жилой массив – Никольская Борщаговка. Средний их сын в те же революционные годы находился в Виннице, в доме для умалишенных. Тут он умер. Самый младший сын Дмитрий дал о себе знать в шестидесятые годы. Проживает в США. Просил отца приехать. Но разве писателю, такому человеку, господину без гражданства, как ВВШ, позволят выехать за пределы Союза? Дмитрий тоже не может приехать: верно, власти за ним числят некие грехи молодости. На мой вопрос ВВШ прямо ответил: - Разве он может приехать?! ... Завалилась и заросла канава вокруг кладбища: в 1968 году ее только вырыли. Тогда я по уклону из свежей выемки сделал ступени: старику, да и мне самому легче по ним взобраться, затем переступить чарез проем в заборе. Тропинка ведет в сторону Вяткино. Возле самого кладбища отвели площадку под коллективный сад. Поделены на участки. Возведены дачи летнего типа. Да, и Вяткино разрослось – подступило к кладбищу. Посмотрел: не вижу «тот дом». Не стал искать. И у кладбища нет перспектив развития... Вот, несколько в стороне возвышаются башенные краны, недостроенные коробки новостроек... Жизнь со всех сторон подступает к мертвым. Окружает их и теснит. Городское кладбище вскоре окажется внутри поселка или самого города. Пока на кладбище хоронят. Почти весь бугор уже занят – со склонов переходят к низким местам. На одной из свободных возвышенностей кладбища – к дневной поверхности подступают камни, валуны. Не особенно разгонишься. Кладбищенские рабочие не соглашаются здесь рыть могилы. В крайнем случае, заламывают непомерную цену. Случайно услышал в тот раз перебранку на кладбище. * * Ухаживающая за ВВШ «квартирантка» оказалась вне дома. Дверь квартиры Василия Витальевича мне открыли Коншины. Ведь я им лично вручил ключ – еще в 1968 году. Поменял замок двери по требованию Антонины Петровны. Об этом ключе ничего ей не сказал: потребовала бы возврата. А сейчас так удачно всплыл тот ключ и помог. Конечно, ВВШ заметно изменился. Только что остался отменным хитрецом. Он увидел постороннего в доме – вздрогнул. - Не пугайтесь! Я Миша... Миша из Киева... – Возможно, в данном случае следовало назвать еще и фамилию – механически с языка сорвалось: - Миша. - Кто, кто? - Он все переспрашивает. - Миша из Киева, - повторяю. - Кто, кто? – Переспрашивает, ведет свою игру. Вид у него, словно сильно удивлен, не помнит и даже не понимает. Такая игра продолжалась пару минут. А за день до этого верный информатор Миша Коншин уже успел ему доложить о моем приезде. Предупредил: явлюсь сегодня-завтра. Со слов Миши, ВВШ обрадовался. Припомнил: я выслал ему деньги, после «врага». «Разве мог я их принять – передал Корнееву. И правильно сделал!» Сейчас ВВШ специально меня разыгрывает. Дает понять: не думайте, что вас помню, а тем более обрадован. Это тот Шульгин! Прирожденный актер и хитрец! Сам себя выдал: я теперь к каждому его слову и жесту отношусь с повышенным вниманием и подозрением. Он немного приподнялся над подушкой: полностью превратился в слух. Так лежать не очень удобно. Но он нацелился – хочет услышать, узнать, понять... Ждет! Я вижу его нетерпение, чувствую... И его игру... Слушает внимательно, но одновременно вводит себя в определенное состояние видимой сонливости, безразличия... Нельзя точно сказать: слышит, не спит? При желании и надобности – он отвечает. Чаще помалкивает. Возможно, не находит, что высказать. Через определенное время повторяет: - Я вас не понимаю... Мне пришлось пространно осветить свою точку зрения. Ее суть. В нынешнем виде «Бейлисиада» - некачественное, недобросовестное творение рук и ума человеческих. В ней не больше пяти стоющих страниц, а остальное – макулатура. Понимаю: Вы хотели показать себя тогдашним, в той обстановке. Но вот раздел «Цукроварня» все же нашли возможным дать в развитии – показать историю завода за пятьдесят лет. А к «ритуальным убийствам» и делу Бейлиса Вы отнеслись как-то предвзято, недобросовестно. Корнеев, как бы специально, а, может быть, специально выудил из стенограмм думских заседаний и передовиц «Киевлянина» - я их выслал в Москву, только жидоедство. Не представил мнение оппонентов. Да Вы сами подумайте: какой-то Владимиров... Я знаю, кто такой Владимиров, но для меня – какой-то, ибо он ничто в литературе. Так вот этот самый Владимиров пишет во вступительной статье к журнальным публикациям «Годы» «об архаичном языке Шульгина». И он прав: ведь это относится не к Шульгину – к «дополнениям и исправлениям» Корнеева. Неужели Вы сами не видите ничтожества Корнеева? Почему Вы такой – талантливый прозаик, совершенно не умеете разбираться в людях? Отталкиваете от себя честных людей, но терпите хищников, подлецов? Неужели это отпечаток возраста? Впечатление такое: он не слышит – лежит в состоянии глубокой сонливости. Как говорится: хоть... в него – не вздрогнет. Но вдруг он оживает – подает голос, вставляет свои реплики: - Корнеев заявил: он не позволит обельферманить «Бейлисиаду». Неужели я в нем ошибся? Тот сыромятный - вовсе не простак, он тертый калач, но наделен только хватательными инстинктами и толикой здравого смысла. Для столь глубокомысленного высказывания его ума недостаточно. Юмором не наделен. Поймет-посмеется только с топорно скроенного вульгарного анекдота. ТОТ Корнеев – тупарь. Его стихийное, дикое юдофобство настолько примитивно – даже не скрывает свое биологическое человеконенавистничество. Придумал такое... Нет, вряд ли... Проделка эта – творческой личности. «Обельферманить» - это пример творческого юмора. Этим выдал себя! Шульгин известен – он мастер художественного слова. Одновременно – специалист себя выгораживать. Хамелеоноподобен. Находит слова и аргументы – он оправдает любое свое безрассудство, сумасбродство. В какой-то миг превратит их в пустяковину. Не зря ПРАКТИКОВАЛСЯ ПОЛИТИКОМ! ВЕЛИЧАЙШИЙ ХИТРЕЦ! АНТИСЕМИТИЗМ ЕГО – ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА. С «ТЕОРЕТИЧЕСКИМ ОБОСНОВАНИЕМ». СЕЙЧАС ДАЛЕКО НЕ ПОПРЕШЬ с «НАРОДНЫМ АНТИСЕМИТИЗМОМ» – вот ОН и ИЗОБРЕТАЕТ КРУЖНЫЕ ПУТИ, ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ к ОБСТАНОВКЕ. А то и САМУ ОБСТАНОВКУ ПРИСПОСАБЛИВАЕТ. ВЫРЯЖАЕТ АНТИСЕМИТИЗМ в МОДНЫЕ ОДЕЖДЫ. НЕ ВЫЙДЕТ! Меня не убедит: вышел из детского возрасти и наивного состояния. Научился логически рассуждать, анализировать. Узнал: Корнеев умер вскоре после 1968 г. Прежде его преставилась совсем уж неразвитая и корыстная жена. «Искусствовед» ее содержал вместо служанки: дешевле. Черт с ними! В какой-то степени Корнеев унес от меня в могилу тайну о четырех тысячах стихотворений ВВШ. Да, какая там тайна?! ВВШ продиктовал ему в камере, а Корнеев запомнил. Да, память его феноменальная! Затем восстановил по памяти. Долгое время он выдавал за собственные произведения - повсюду в редакциях и издательствах. Позже обнаружился ВВШ. Дальше Корнеев не мог поступать по прежнему шаблону. Быстро понял: остались без положительного результата все его предыдущие потуги. Так не удалось ему пробить советские издательства. Но куда делись стихи? Отпечатаны на машинке. Исчезли, после смерти Корнеева. Возможно, находятся у его сестры с остальными материалами? Их могли подобрать интересующиеся всем на свете «компетентные органы»? Корнеева мне совершенно не жаль: вызывает только гадливые воспоминания. Смотрелся тот долговязый человек, словно... точно: иезуит Пранайтис, эксперт-фальсификатор в киевском процессе Менделя Бейлиса (1913 г.). Одно воспоминание о нем противно. И надо: при прощании я поцеловал его три раза. Ох, сколько нас окружает ничтожных типов – бессчетное их количество, легионы. Особенно много проходимцев крутилось возле и вокруг Шульгина. В последние годы, слышал, количество их поубавилось. «Гастролеры» все еще наезжают: пользуются доверчивостью старика. Верно, Корнеев его обсосал больше всех. И: все бесцельно! Бесцельной оказалась стряпня – для истории и литературы! Хотя «Годы»... Что такое «Годы»? Это некая помесь гнедых - с вороными, скакунов – с гужевыми тяжеловесами. «Годы» - это просто годы... «Архаичный язык» - по выражению пустопорожнего Владимирова. Это из литературного произведения ВВШ выпирали «дополнения» Корнеева. Язык ВВШ – лаконичный, очень точный. Его мысль – ясная, последовательная. Ему напортил – Корнеев. Выдающийся мастер слова ВВШ – это его недостаток, беда – не умеет разбираться в людях «Он любит, - по верному и образному выражению Ксении Александровны, - быть обворованным. В этом случае он проявляет какую-то аристократическую щедрость, безумное расточительство». Чувствуется школа Марии Дмитриевны: она его приучила к роскошным моментам показного героизиа. Фрайеризма. Мария Дмитриевна – была его любимой женой, а во Владимире собрались местные и приезжие стервятники. Пользы от них – на грош, да и того меньше. Дорого пришлось платить ему за обычное человеческое внимание и общение. И все же, ВВШ – фантазер: хотел эксплуатировать мою доверчивость. Не поддался я соблазну. Не пошел у него на поводу - еще прежде увидел, несколько понял его хитрость. Стоило, стоило таки с ним порвать – узнал больше, как человека. Теперь передо мной предстал он морально обнаженным. Зря, совершенно зря он надеялся на легковерие мое. Он уже узнал, понял: я «другой» - все еще продолжает темнить, изощряться. В плане политическом он давно потерпел фиаско. Теперь обнажает передо мной потаенные свойства своей души. - Вы здоровы? Как себя чувствуете? - Нет, я болен... Я давно болен... У меня грудная жаба... Несколько помогал нитроглицерин... У меня к тому же желудочная болезнь... Часто тревожит... - Но Вы же на диете?! - Я действительно вегетарианец, но не на диете. - Вегетарианство – лучшая из диет. - Я сейчас ощущаю крайнюю слабость. Почти ничего не вижу: глаза. Ни читать, ни писать... Вы мне что-то хотели сказать? Не зря же приехали... издалека... Не сразу, но высказал ему свое видение. Претензии сочувствия: - Возле Вас до сих пор крутятся разные люди... Мало добропорядочных: каждый стремится чего-то добиться, урвать, выхватить... Знайте же: я один из тех немногих людей – честен до конца. Живу только ради правды. Каждое услышанное мною Ваше слово – будет записано и передано чуть ли не со стенографической точностью. Он лежит с безразличным видом. Уже знаю: его правда не превлекает, не интересует. Ведь он русский! Предпочитает слышать нежащую самолюбие лживость. Не все русские таковы. Только некоторые ощущают в себе голоса варяжских душ. Далеки они от морального совершенства. Фактически: руководящий их принцип – антимораль. Так происходило при Рюриковичах, князьях-боярях и Романовых. В.В.Шульгин – не особый случай. Он правдолюб в своих консервативных принципах. В мелочах – он отступник. Превосходный актер: умеет напяливать маску – на лицо. - В прошлые годы я написал произведение с чрезмерно красивым названием: «Симфония жизни: люди, мысли, чувства...» О Ежове слышали? - Книгу о Ежове? - О ежовщине! О событиях тридцать шестого – тридцать седьмого годов... – Начал было рассказывать об этом своем произведении, но Шульгин меня безразлично перебил. Вижу: он ко мне не относится серьезно. Только себя считает ТАЛАНТОМ ВЕКА. Разные у нас судьбы и время, эпоха – разнятся. Я чрезвычайно осторожен: благодаря этой черте характера сумел сохраниться, стать самобытным писателем. Сохранил скромность. Немного усвоил азы психологии. Не уверен полностью: сумею противостоять хитростям и провокациям. И еще: предстоит мне достичь внутреннего перелома: избавиться от ослабляющего идеализма, легковерия... - В первой части своей книги о наших взаимоотношениях я вступаю в полемику с Вашими письмами к русским эмигрантам... - Какая полемика? – Он строго следит за нитью моего рассказа. Начеку! - Не могу согласиться с некоторыми Вашими положениями... - Ну и что... - Поэтому вступаю в полемику. - Какая тут полемика? – Он считает за истину в первой инстанции – свои мысли и выводы. Возможно, кому в том сомневаться? - Имею я право высказать свою личную точку зрения? - Имеете... – Шульгин выдавил из себя еле звучно. - И за то спасибо! Очень кратко рассказал о своей рукописи «Отголоски бейлисиады в современности». Опухшие его веки временами слипаются. В остальное время он неподвижно лежит с нескрываемым интересом и обостренным вниманием меня слушает. Разговор вновь перешел на злого демона – Корнеева. - Корнеев сохранил четыре тысячи моих стихов. - За это можно ему быть благодарным. Но он ведь Ваши стихи выдавал за свои. - Он не знал, что я жив. - Даже если и не знал... Как только Вы могли сотрудничать с таким ничтожным человеком? - А что мне оставалось делать... - Вот он у вас все отнял и, к тому же, еще шантажировал. Молчит ВВШ. Верно, ему неприятен этот разговор. Может вспоминать тюремного сидельца Ивана Алексеевича: тот с необыкновенной легкостью из музыковеда превратился в «поэта» и «писателя». Да еще: «дополнял Шульгина». Писательство – это дар природы. Не умеющий самостоятельно мыслить и излагать фразы, рассказывающий о событиях набором архаичных шаблонов, - он отнюдь не творец. В своре, в «коллективе» такой еще может «крутить колеса» - на большее он не приспособлен. У нас навалом тупарей! - Работаю над рукописью о выстреле Богрова. В советской историографии утвердилась версия Кулябко. - Какая версия? - Кулябко – начальника Киевского охранного отделения о провокаторстве Богрова. - Он был убийца! - Да, убийца. Но Вас больше всего в нем возмущает: совершил покушение на Столыпина?! - Он способствовал росту антисемитизма. - Вряд ли... Если бы покушение было совершено на Царя... - На Царя никогда не покушались... - Как это не покушались?! Александра II убили! - На Николая не покушались... - Когда он еще был наследником Престола в Японии... - То ведь японцы! В России не покушались... - Богров мог Его убить, но боялся вызвать еврейский погром. Потому стрелял в Столыпина. - И тем самым он дал новый повод для антисемитизма. - В чем проявился антисемитизм: в деле Бейлиса? В обвинениях евреев в шпионаже в пользу немцев, в период начала Первой мировой войны? В выселениях... - При чем тут шпионаж? - Если выстрел Богрова способствовал развитию антисемитизма, то в чем конкретно он проявился? Может в том: журналисты начали кричать о связях евреев с немцами, о шпионаже в их пользу? И без Богрова подобное повторилось и через тридцать лет: евреев стали обвинять – убегают с фронта! Скрываются в тылах! В то же время погибло шесть миллионов евреев – в газовых камерах, расстреляны... Власти столь же абсурдные обвинения выдвинули в то самые времена против крымских татар, калмыков и других национальных меньшинств Северного Кавказа: они-де поголовно сотрудничали с оккупантами, а потому их выслали на восток и северо-восток. История повторяется, но уже в виде трагедий и фарсов. В Киеве решили выместить злобу на Бейлисе – вслед за выстрелами Богрова. Так что ли? Выстрел Богрова изменил направление русской истории. Правые партии, монархисты избрали, раздували политический антисемитизм. Хоть сейчас будьте честны. - Он был убийцей... Он был убийцей... – Он упрямо твердил. - Согласен. Примерное название моей книги: «Кто он – провокатор или герой?» Лично я не считаю его ни тем, ни иным. - Столыпин стоял за глубокий антисемитизм. Он был политиком – не антисемитом. – Я чувствовал: ВВШ назвал имя Столыпина, но говорит он о себе, больше о себе. Ведь это известный прием – не только советской партийной пропаганды: пожелали ударить больнее китайцев – заговорили с критическим уклоном против «албанского догматизма». А китайская пропаганда нас объявила «югославскими ревизионистами». Идеологическая свара позже стала более откровенной. ВВШ «запел» в определенном духе: России ТОГДА, да и НЫНЕШНЕЙ ОСОБЕННО НУЖЕН АНТИСЕМИТИЗМ. Не стихийный, не слепой и темный, а ПРОСВЕЩЕННЫЙ, КУЛЬТУРНЫЙ. Я внимательно слушал его аргументацию... Не обостряю полемику – спросил: - Столыпин об этом сказал в публичном выступлении или в личной беседе? В.В.Шульгин смекнул: могу проверить, непременно стану проверять. Произнес: - В беседе... Он говорил так... – Сделал продолжительную паузу или мыслительную комбинацию вариантов. Продолжил мысль: - Ограничения евреям неприятны, а для нас они позорны. – Столыпин – известный любитель красочных словечек, афоризмов... Это нечто новое, историками не отмеченное. ВВШ продолжил: - Евреев мало в России... Всего каких-то шесть миллионов или около того... И то, что мы их боимся, - для нас позор. Он предложил выделить миллиард рублей... - На эмиграцию евреев? - Да нет же! – Зло отмахнулся ВВШ. – На нужды мелкого кредита... Он считал: этим кредитом не воспользуются евреи – у них всегда средств хватало... А русские! Это и даст нам козырь в борьбе с еврейством... - С еврейским засильем?! - С чем, с чем? - С еврейским засильем... Разве Вы забыли этот термин? В «Киевлялине» писали... - Не понимаю Вас... – И уже прежним тоном пророка продолжил предыдущую мысль: - Он считал, что нужен такой практический антисемитизм, потому что русские слабее евреев и нуждаются именно в такой помощи, иначе они проиграют борьбу с еврейством. – И, как бы убеждая самого себя, закончил: - До этого допустить было нельзя... Нельзя! Ведь мы, русские, - великий народ! Столыпин проникновенно... узрел грядущее... Он обладал предчувствием... Говорил: меня убьет охрана. Его пророческие слова подтвердились... Откуда взялся этот... Богров... Он только способствовал развитию антисемитизма... - В чем именно это проявилось? Дело Бейлиса возникло до выстрелов Богрова. - Он подлил масла в огонь – начался тихий погром. Нам, русским, евреи не должны навязывать свои политические установки, ибо они неприемлемы. Евреям нужно как можно быстрее выехать из страны: пока еще выпускают. Вообще выехать – иначе они пострадают. Сильно посрадают... - Не считаете ли Вы, что антисемитизм – привносное явление? - Да, на севере не существовало антисемитизиа... Потому что не было тут евреев... Сейчас он есть всюду. Развивается ужасающим темпом. Пусть сами евреи выезжают, если не хотят пострадать. - Конечно, кое в чем Вы правы... Как только я, в свое время, не сумел разглядеть, что Вы... Вы все тот же... Прежний... Политический... антисемит... - Никогда именно им не был! - Я читал «Дни»... Здесь, в Вашей комнате, из Вашей библиотеки... Ведь там – сплошное... жидоедство. - Назовите пример! - По памяти... Не могу сейчас... Но если Вы хотите, я могу показать. Между прочим, эта книга сохранилась в Вашей библиотеке? - Нет... - Я так и знал» Вас обирают... А Вы рады тому... Самого Вас, если бы только смогли, растащили б на... сувениры. - Василий Витальевич лежит без выражения на лице. Но вот вскоре речь зашла о Маклакове. Последовало его изобретение о своем постоянном политическом противнике. ВВШ высказался: - О нем говорили, что он масон. Он был крупным масоном... Одним из руководителей ложи... Так вот от высказался... - Как высказался? - Я воспользовался паузой, спросил: - В думской речи или в интимной беседе. - В личной беседе... Он сказал: я Вам признаюсь... только Вам... И попрошу, чтобы Вы не говорили сейчас... Но можете сказать только после смерти. Не раньше! Я антисемит... - Почему именно Вам он признался в этом? - Он хорошо знал и чувствовал, что я не антисемит. Выбрать своего политического врага и постоянного оппонента – в духовники. Мало того: знал - ВВШ сохравнится и доживет почти до ста лет, а самому себе он предрек более короткую жизнь. Поэтому и просил объявить об этом уличающем факте лишь после смерти. Вот таковы политические фантазии ВВШ. До сих пор он сводит счеты со своими политическими противниками. Пользуется небольшим преимуществом – живет! Продолжает жить! Тогда как тех – уже нет! Не может он забыть Маклакова: ведь тот явился постоянным оппонентом на думской кафедре и по работе в комиссиях. Такое создается впечатление: старается их оболгать – себя выпятить. - Как же Маклаков мог быть антисемитом: ведь он выступал за отмену «черты оседлости?» - Проявил я свою достаточную компетентность. - Чего, чего? - «Черты оседлости», - я говорю. И повторяю. Да, пусть Маклаков пока потерпит... - Чего? – Переспрашивает ВВШ, словно впервые в жизни слышит это действительно чудное словосочетание. Более сотни лет оно было наполнено конкретным политическим смыслом – формой жуткой дискриминации по отношению к «русским евреям». Точнее, к евреям Украины, Белоруссии, Прибалтики... - Вы разве млохо слышите? «Черты еврейской оседлости»... Черты... - Какой черты? – Недоуменно переспрашивает ВВШ. Изощряется: - Не понимаю... За время своей, этой последней, почти двухчасовой беседы я высказался вполне ясно и откровенно. Довел до его сведения «забытое». - Вы совсем забыли о существовавшей в Царское время «черты оседлости» евреев? - При чем тут оседлость – к черте? - ВВШ хитрец и «дипломат» - все еще продолжает игру. Лежит с безучастным видом, словно в забытьи. Слышит ли? Слышит! Острое и не очень его крашащее – пропускает. Слабо возражает. Хватает любую зацепку. Переспрашивает. Вникает в суть разговора. К чему нужно твкое иезуитство? Прошло много лет: какой смысл оправдывать каждый свой поступок – даже самый безумный, явно ошибочный. Он понял: игра бесполезна – с радостью ребенка «догадывается»: - А-а! Вы – о «черте оседлости»? – Он уже придумал ответ: - «Черта оседлости» - особая черта: в те времена все это было возможно. – Он доказывает: по политическим соображениям антисемит мог настаивать «только на словах» на отмене «черты оседлости», а неантисемит тоже по своим политическим соображениям выступать против отмены «черты оседлости». Это очень просто. Тут же я вспомнил – не высказал – свидетельство очевидца. В предреволюционные годы он слышал: депутат Шульгин с кафедры Государственной Думы произносил безобидные слова - «вступление на путь отмены «черты оседлости». В тихом голосе оратора звучал иронический цинизм. «Не антисемит» Шульгин! Это да! - В политике такое было возможно! – Уверяет ВВШ. Не иначе: Шульгин перевирает. Точно! Для своих фантазий он ищет простачков. Не зря любит хитрецов и хапуг: чем-то родственны его «теоретической натуре». Во всем объеме сказывается широкая его натура. С примесью – малороссийской хитрости! Нет, ему пальцы в рот нельзя вкладывать – откусит! Даже такой: дряхлый и беззубый. Следует поостеречься, прежде подумать – не высказывать свое мнение, даже любое слово. Я не боюсь! Его достаточно хорошо знаю – не подкупит лицемерием, не собьет с толку хитростью. Бываю я прямым – до простоты и дурости. Нет, наш разговор не был легким для ВВШ. И не очень приятным. Он любит, когда ему смотрят в рот. Я тоже достаточно много времени смотрел на него с обожанием: прошло! С того времени стал выше. Шульгин не желает этого понять: держит меня за просточка. Мог понять перемену – не соглашается уступать. Ну, чтож... - Считал: Вы давно в Израиле... - Вполне неожиданно услышал. - Но я ведь – русский писатель... - Какой вы русский... – Не успел я собраться, ему ответить – услышал возмущенное: - Почему вы, ВЫ ВСЕ НЕ УЕЗЖАЕТЕ? - Куда? В страну, окруженную многомиллионными врагами? В военный лагерь? В Израиль? Ведь Союз помогает арабским экстремистам – уничтожить Израиль?! - Не обязательно – ТУДА! Только пусть уезжают! ВСКОРЕ ЗДЕСЬ ЕВРЕЯМ СТАНЕТ СОВСЕМ ПЛОХО... Как в Германии... К ЭТОМУ ИДЕТ! ОН ПРАВ! Я ЧУВСТВУЮ – ПОДОБНОЕ. Больше из чувства противоречия – заметил: - А почему НАМ НЕЛЬЗЯ ЗДЕСЬ ОСТАВАТЬСЯ? ЛЮДИ ПРИВЫКЛИ к ЭТОЙ ЗЕМЛЕ, НАРОДУ, СТРАНЕ... - ИМ ТУТ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ: ДОЛЖНЫ ПОКИНУТЬ! И ВСЕ! КАТЕГОРИЧЕСКИ и ТВЕРДО! Больше он ничего не сказал, свой вывод не обосновал. Почему? Не хватило слов, сил? У него хватает... Просто ВВШ – все тот же: пусть с тех пор прошло много десятилетий. С предреволюционных, РОМАНОВСКИХ ВРЕМЕН. ЕГО АНТИСЕМИТИЗМ изначально обоснован в редакционной статье «Киевлянина» №284 от 15 октября 1913 г. Статья названа «АНТИСЕМИТИЗМ». Я напомнил об этом. Примерно в те самые дни он писал статьи против гнусной «ритуальной легенды», в защиту Менделя Бейлиса. Для успокоения людей собственного окружения и своих читателей – он написал эту статью о «ЗДОРОВОМ АНТИСЕМИТИЗМЕ». ВВШ вновь начал юлить. «Доказыватет»: НИКОГДА АНТИСЕМИТОМ НЕ БЫЛ! Тут пошли душущипательные воспоминания о прошлом. О роли конкретного еврея в его личной и общественной жизни. Меня этими и такими историями он пытался удивить и раньше – и ни раз! Я смотрел на него и слушал: пытался разобраться – отделить реальность от, экспромтом сочиненной фантазии писателя. В постели он продолжает создавать свои художественные произведения. Пересказал известную мне историю о Патриархе... Я заметил: у евреев нет одного признанного руководителя. ВВШ вроде не понял: несколько потускневшие его глаза светятся хитрыми огоньками. Хитрость не спрячешь! Совсем зря ВВШ темнит, фантазирует. Добросовестный читатель исследует этот, другие «факты». ЕМУ ПОВЕРЯТ на СЛОВО! Уверен: не сохранилось документальных источников – СОХРАНИЛИСЬ! ЛЕГКО и ПРОСТО ОТВЕРГНУТЬ искаженные формулировки, ФАНТАЗИИ. Имя В.В.Шульгина вошло в историю России. Никто в этом не сомневается. Но даже признанного, прежнего, дореволюционного – этого ему еще мало. Без скромности – в самолюбовании требует еще большего. Он произносит твердо и уверенно: - ЕВРЕИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ МНЕ БЛАГОДАРНЫ! И ОНИ БЛАГОДАРНЫ! Только Вы один... - При чем тут я и что я? За единый Ваш поступок благодарны. Только за него... - МНОГО ПОНИМАЕТЕ! – Отрезал старик. - Имею я право оставаться при своем мнении? - Имете... – И на этот раз выдавил он из себя еле слышно, нехотя. - И потому, что я имею право и мнение имею – говорю: «Бейлисиада» - гадость. Она не достойна перу и имени Шульгтна. Да, Вы сами мне в шестьдесят пятом или около того времени сообщали: книга сделана, но не довольны одной главой – «Бейлисиадой» что ли? Почему же ныне Вы по-детски упорствуете? Почему Вы... держитесь за это? Неужели эта никчемность прибавит Вам дополнительно чести или славы? А вообще, как хотите, - поступайте, как знаете. «Бейлисиаду» законсервировали? Правда? Сами издатели поняли, что она из себя представляет. Только Вы ничего не видите. Нужны деньги?! - Никто не ненавидит так евреев, как отрекшийся от него еврей. – ВВШ собирается меня удивить. Или: намекает? - Я-то об этом хорошо знаю. Примеры крещенного Торквемадо, основателя испанской инквизиции, да и Карла Маркса – вполне характерны. - В Советской России незримо идет процесс поправения. Сюда входит и антисемитизм – составной частью. Куда процесс зайдет – неизвестно. Для собственного спасения евреям стоит уехать... - Куда уехать? В Израиль? - Я этого не сказал... Уехать! Евреев здесь подстерегают страшные бедствия. - Я хорошо знаю о политическом антисемитизме. Но для многих и многих людей эта земля стала родной. - Все это видимость: родной она никогда стать не может. - Я чувствую: Вы стоите за «культурный антисемитизм», как и во времена Бейлиса. - Евреям я сделал очень много хорошего, многие меня уважают. Вас я не понимаю. Чего Вы хотите? Начать заново пояснять ему: корнеевская «Бейлисиада» компрометирует их обоих. Его особенно. Что тот Корнеев? Ничтожество, пиявка из камерной параши – прилепился к заднице ВВШ. «Бейлисиада», дословное воспроизводство газетных статей шестидесятилетней давности - позорны для него самого. Неужели он полностью потерял вкус к творческой литературе? Перестал понимать отличие людей – друг от друга. Его именем подписана «Бейлисиада» - антисемитская гнусность. Дополнением к партийной антисемитской и антисионисткой пропаганде – идут беспрерывными кампаниями. В тот раз, в момент разговора с ВВШ заметил я за собой особенность: сильно жестикулирую. С чего бы это такое? Сам не знаю. Другие непременно обращают на это внимание. Речь моя течет плавно, логично... Нередко, заметил, ввожу уточнения, пассажи, дополнения - речь отвлекается в сторону - на подчеркивание подробностей. Иногда происходит путаница: отхожу, забываю о теме повествования и направлении изначальности. Такой я оригинал: что поделаешь? Некоторые написанные вещи выходят интересно – это уж точно. Вечно был я скучным собеседником. Многословным. Чаще скрытным. Мало разговорчивым, но как начну... На бумаге свои мысли излагаю логичнее, яснее, проще, интереснее... Давно не заикаюсь... В школьные годы мэкал, бекал... Дополнительно: заикался. Тяжело находил слова. Слабо следил за мыслью. Щедро пользовался словами-паразитами типа «значит». Просто преследовали: мучали, изводили... Сейчас уже я сильно подправил недостатки речи. Слежу за системой письма. Дисциплинирую мысль. Пока еще далек от совершенства – существенный прогресс. Оратор из меня выходит неважнецкий. Высказываюсь – со всей искренностью, прямотой. Говорят: интересный я собеседник. Способен производить и произносить экспромты – довольно часто выскакивают. Дружу с юмором. Характером – оптимист. Но случаются параллельно, даже часто – пессимистические нотки, задержки, осторожности... Предохранения от авантюрных и прочих «детских» наскоков. И все же ВВШ не потерял всех связей с реальностью. Не лишен он окончательно здравого смысла. Видит, понимает тенденцию жизни. Бездумная, точнее хитроумная и разладная пролпаганда не проявляет ничего оригинального. Сусловское направление. В еврейском вопросе не придумали ничего нового, оригинального – повторяют шаблоны, методы дореволюционных российских черносотенцев. Только внешне изменилась идеология и цели. «Благодетельные воспитатели и спасатели» наши изворачиваются от перманентных неудач. Легковерных людей натравливают на призрачных империалистов, реакционеров – этих приходится выискивать за морями-океанами. Еще не могут сдержать свой праведный гнев – направить сокрушительный удар против сионистов! Внешний враг – далеко! Но есть внутренний – те же сионисты, но ряженные, в советские одежды переодетые... Именно: ЕВРЕИ – ОНИ и ЕСТЬ СИОНИСТЫ! Зачем выискивать ВРАГА – за тридевять земель, под боком у нас – ОНИ! Стоит только произнести решительно: «БЕЙ ЖИДОВ!» Уже давно начался тихий погром... С разгрома Еврейского Комитета, подготовки «национальных кадров» и прочих дискриминационных мер... Так называемая Советская власть, а фактически – ПАРТИЙНАЯ ДИКТАТУРА ПРОВОДИТ ЯВНО и ОТКРЫТО АНТИСЕМИТСКУЮ ПОЛИТИКУ. НАРОД РУССКИЙ ПОВЕРНУТ в «САМОБЫТНОСТЬ»: ЕВРЕЯМ НЕТ БУДУЩНОСТИ на ЭТОЙ ЗЕМЛЕ? И тогда ИСХОД – ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД! НИКОМУ НЕ СТАНУ СОВЕТОВАТЬ: пусть КАЖДЫЙ ДУМАЕТ и РЕШАЕТ СОБСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ. РЕШАЕТСЯ на КОРЕННУЮ ПЕРЕМЕНУ СВОЕЙ и СЕМЕЙНОЙ СУДЬБЫ. - В сохраненном Корнеевым стихотворении – есть такие строки: - ВВШ глубоко и надолго задумался. Его брови высоко насуплены. – Еврей – краса еврейской земли... И еще: Расцвели раньше срока Христос и еврей. Не знаю ничего, не скажу о Христе – Его Учение в изложении Павла (Савла) имело ЦЕЛЬ – ИСТРЕБИТЬ ИУДАИЗМ. С помощью широких агитационных приемов, при содействии властей – РАСШИРИЛИ СВОЕ УЧЕНИЕ. Позаимствовали обряды периода многобожества. Да, и в сами каноны дополнены элементами НЕМОНОТЕИЗМА. - Я написал и издал в Париже «Что нам в них не нравится»... - Когда это было? - Не помню... - В двадцатых, тридцатых годах? - Не помню... Верно, в тридцатых... Но, может, и раньше... это не важно. Суть в другом. Так вот, в Париже созвали однодневный митинг на тему об антисемитизме. Пригласили и меня на нем выступить. Даже обещали деньги. Но я не поехал: это абсурд какой-то – разрешить такой серьезный вековой вопрос мировой значимости за один день. Не поехал, но написал книгу «Что нам в них не нравится». Она состоит из трех частей... – Шульгин надолго задумался. Припоминаеет названия. – Антисемитизм политический... Антисемитизм расовый... Антисемитизм мистический... Так в этой книге на последней странице я написал... – Он вновь задумался, припоминает. - Не чувствуем мы в евреях благости. Если когда-нибудь она к ним придет, они нам понравятся. Благость пришла – после Гитлера. Они нам начинают нравиться. И потому мы меняем к ним отношение. Вместе со мной в камере сидел еврей – Дулин или... Дудин. Благочестивый еврей... По целым дням молился... Громко про себя бормотал молитвы и плакал. Потоки слез. На полу камеры образовывались целые лужи от этих слез. Он был мне симпатичен – этот еврей. Я был у него шобес-гоем: по субботам зажигал свечи и еще оказывал какие-то мелкие услуги. Так вот, я спрашивал у него: «Почему вы все время плачете?» И он мне отвечал: «Есть такие молитвы, во время произнесения которых нужно плакать, и я плачу. И еще я плачу о другом: я безумно люблю свою мать и сейчас о ней ничего не знаю. Мы жили раздельно и я не всегда к ней приезжал, хотя должен был это делать. И я плачу об этом. Я жалею о том, что не уделил ей столько внимания, сколько был должен. На воле я достаточно нарадовался, насмеялся: теперь остается лишь плакать. И я плачу. Только в слезах моя Душа находит себе забвение, покой. Конечно, есть печальные молитвы и скорбные даты. Все зависит от натуры молящегося. Даже в Йом-Кипур, в Судный День – слезы не обязательны. - Вы еврей, а потому не можете быть справедливыми в еврействе. – Услышал и эту, его самую значительную сентенцию. - Кто же тогда может быть справедливым? - Я! - Вы? – Переспросил я ошеломлении. - Да, я! Я! – Ответил он тихо, ясно и твердо. Он уверился в этом. Верно, я сидел некоторое время с растворенным ртом – не смел и не мог ничего произнести, возразить... А ВВШ, между тем, рубит слова с упорством фанатика: - Я! Я справедлив – в еврейском вопросе! Я несколько пришел в себя – спросил: - Может быть, это и есть одно из Ваших заблуждений? - Многие евреи меня уважали, уважают... – Обиделся ВВШ. – Я все знаю о евреях! По возрасту и жизненному опыту – патриарх, иногда – пророк, подчас... – сумасброд. Я лично – еврей: никогда бы не позволил ему или кому другому – себя представлять. Несчастный, больной, одинокий старик, но – такое самомнение! Великие русские – возьмем только Л.Н.Толстого, А.И.Солженицына, В.В.Шульгина – в поучительстве других людей и народов доходили до безумства. Неужели это национальная черта? Верно, да: даже обычные, незнакомые люди на улицах – поучают, терпят поучительство. И политики наши заморочены субъективизмом - уверены: «направляют течение мировых событий». - Меня в те времена называли жидовским батько... И он – батько?! В какие-то тридцать-тридцать пять лет? Все фантазирует, измышляет... Все эти его истории о евреях – нравственного свойства и характера - воздействуют только на легковерных. Да, что он: совсем ослеп? Не видит, не понимает: перед ним сидит не наивный юноша, а трезвомыслящий человек. Обменялись любезностями: - Я Вас не знал. - Я Вас тоже... Хоть сейчас – видит: глубоко во мне ошибся – недооценил мои силы и возможности... Пусть он хоть сейчас предстанет искренним, правдивым. Так нет же: именно в этот раз он больше всего юлит и изощряется во лжи. Пользуется все тем же примитивным методом убеждения. Неужели он так ограничен: не видит, не понимает, конкретно с кем имеет дело. Я сам – немного психолог, пусть не очень продвинутый, грамотный. Мне достаточно заметить всего пару характерных фактов, черт характера – понимаю сущность человека. И в его личности тоже разобрался. А он все еще заблуждается. Меня старается объегорить, обвести вокруг пальца. Невероятное непонимание талантливого писателя – обладает почти примитивной способностью понимать и узнавать людей. Невероятно. Непростительно! - Вы мне давали одно поручение: поискать скрипку. - Скрипку? - Да, скрипку, Вашу дореволюционную скрипку. Я ее не искал – после разрыва. Да, и вообще ее невозможно найти. - Можно найти. О ней я написал книгу «История одной скрипки». Та скрипка была в определенном смысле роковой. Внутри ее имелась надпись «Fest Bene Fntonio Turro» и год изготовления 17.. Скрипку можно найти. - Да, но для этого нужно работать где-нибудь... в КГБ. * * - Это правда, Вас считали любимцем Хрущева? Возможно, до сих пор считают... - Правда! - Мне непонятно, за что он Вас полюбил? - Я его полюбил! - За что? Возможно ли вообще такое? - Возможно. Он мне подарил тринадцать лет свободы. - Не только Вам – и другим людям... - Основное – мне! - Он Вас обласкал? - Как это обласкал? - Пригласил на партийный Съезд... Посадил рядом с собой в ложу Большого театра? - Это было... - Ведь делалось это совсем не для Вас – для других целей... Для заграницы... - И для меня... - Вот только по этим внешним и мелким признакам Вы возлюбили Правителя? - Тринадцать лет – не мелочи! Он заслужил любви! - Но чем? - Он был чувствующей личностью... - Личностью? - Может быть, даже личностью... - Хрущев?! - Почему Вы так? - Не будем больше об этом... Конечно, я слышал нечто о предсмертной книге Никиты Сергеевича: его «свободные мысли» доказывают двуличность, лицемерность... Лишь после того, как власть из его рук уплыла, стал чувствующим человеком, даже личностью. Слышал во Владимире: Хрущев приблизил ВВШ по одной причине - разделял его мысли и убеждения. Возможно ли такое?! У нас все возможно... Структура власти, партийная и советская сволочная бюрократия ему мешали себя проявить? «Партия и народ» подобострастно склонялись перед «дорогим Никитой Сергеевичем». Славословили его в прессе, на радио и телевидении. Казалось: все беспрекословно исполняли его волю. Внешне происходящее - только видимость. Зрело в Москве и на местах недовольство – способствовали низложению Пердсека Хрущева и возведению Генсека Брежнева. «Жертву переворота» никто не жалел. Хрущев был воспитанником большевиков-коммунистов, ВЛАСТВУЮЩИМ ХАМОМ. Хамов у нас много – один должен занять руководящее кресло. Хрущеву повезло в определенное время внутрипартийной борьбы. Он стал ГЛАВНЫМ - НЕ БЫЛ БОЛЬШИМ. Будет смешно и неправда мой отказ или непризнание. Несколько лет я находился под влиянием, давлением своеобразного гипноза. Самогипноза. ВВШ притягивал меня к себе – магнитом! Я знал часть его прошлого. Относился к бывшему бездумно, некритически. Такое свойство или отношение – не в моих привычках. Подчас, я страшно доверчив, наивен, слишком много уделяю значения первым впечатлениям, чувственным ощущениям, интуиции мысли. Оказался обманут его письмами. По причине огромных разделяющих расстояний – лишен полного, непосредственного, личного общения. ВВШ воспринимал идеалистически. Я сам по натуре своей идеалист самой чистой воды. Часто приходится разочаровываться в людях, да и самой жизни: как только узнаешь их гадливые стороны и черты характера. Только в самые последние времена я понял: ВВШ – вовсе не тот! Не скажу: совсем не тот... Не тот! Мы друг друга не знали, не понимали... Я его идеализировал: большой человек, совершенный – с трагической судьбой. И он меня явно недооценивал: видел только скромного, услужливого молодого человека. Почему не воспользоваться чужим идеализмом, материальными благодеяними? Мария Дмитриевна его подталкивала: «может пригодиться». ВВШ видел меня обычным человеком. С тех пор я сильно вырос: не только в собственных глазах. В своих глазах я несколько поблек. Вынужден оставить некоторые свои планы и намерения. Видоизменил идеал. Вырос я - в творческом плане развился. ВВШ представлял меня еще застывшим на месте. Даже подверженным застою и тлению. Так часто отец пропускает момент возмужания сына. В прежней манере – его унижает словом, поднимает руку. ВВШ я стал безразличен в определенный момент. Меня никогда не воспринимал писателем. Мы вовремя проглядели друг друга. В одинаковой степени, оба разочаровались – не продолжили деловые и дружеские отношения. ВВШ – прежний, мало изменился в смысле убежденческой – с дореволюционных времен. События нового мира и жизни вынудили его внести необходимые коррективы в сущность мировоззренческую. Но он продолжает молиться все тем же, прежним богам, верит обветшалым ценностям. Все так же суеверен. Но он честен. - В политике трудно выискать правду – только целесообразность. И морального мало... Его статьи в защиту М.Бейлиса тоже вызваны целесообразностью. Я принял позицию – за честность. Потому жестоко заблуждался. Справедливо наказан. Ни о чем не жалею. - Что с Буби? - Да, будет... – Откликнулся ВВШ на мой вопрос. Не понял. - Вы меня не поняли: я спрашиваю, что случилось с Буби? - Он сейчас где-то в Перми... на поселении... Связался со шпаной... Он поэт... Читал мне отличные свои стихи... - Вас вызывали – свидетелем? - Да, ездил... Меня спросили, каких убеждений подследственный? Я ответил: точно таких, как я. Я спросил у дам судей, хотят ли они знать о моих убеждениях: они засуетились. А потом ответили: «Нет, не надо». - Так этим своим заявлением Вы только напортили Буби. - Почему же? – Обиделся ВВШ. – Нет, я ему помог. На очной ставке он у меня спросил: «говорил я Вам когда-нибудь об убийствах, насилиях, грабежах, вообще о преступной жизни?» Я ответил: нет. И этим помог. Не очень давно... Как только его освободили и выслали на поселение... куда-то в Пермь... так вот его мать из Ленинграда прислала мне очень крупную посылку: в знак что ли благодарности. Я не стал больше разочаровывать... Вызвать такого дряхлого старика в Ленинград: чего-то это стоит?! Не в денежном вовсе отношении. Только за одно это – посылкой не отделаешься. - Как это поэт мог связаться со шпаной? - Бывает... - Тоже романтика? - Поэт – ищущая личность. Поэт! «Андрей Питерский»... Не помню точно... Тогда «Литературная газета» сообщила о смерти его отца – видного поэта. Возможно, эти события – осуждение сына и смерть отца взаимосвязаны. Не могла судьба сына не повлиять на тонко чувствующего поэта. Смотрел и сравнивал их фотографии: Буби как две капли воды похож на молодого отца. - Я немного спешу: обещал посетить Ксению Александровну. Вечером с молодежью иду в театр – показывают инсценировку «Милого друга» Ги де-Мопассана. - Какой это... Мопассан? - Вы его должны знать: француз. - Да... – ВВШ напряг память... – Да, помню... Кажется, у него еще есть... «Пышка»... - Есть... - Отличная вещь! - Это преиьера – «Милый друг»... - Не помню уже... - История одного альфонса... Бесцветные его глаза смотрят куда-то в пространство: в них – гордое упрямство и страдальчество. Нет, он не скажет, что у него на душе. Я и не желаю того знать. Просто по-человечески жутко и жалко смотреть на старика. Как он постарел! Сгармонилось лицо возле вспухших глаз. Еще выше кажется его лоб. Плавно переходит в лысину. Голова его осталась такой же маленькой, тот же нос... Левая его рука покоится под одеалом, видно: лежит в области ниже живота. Она там не покоится – одеяло ворошится, перекачивается мелкими волнами. Верно, ВВШ ананистически перебирает пальцами, мнет половой свой орган. Контролирует ли он свои слова и поступки? Пару раз он довольно звучно пустил «ветры». При этом он ничем не изменился в лице. Оказывается, он бесстеснителен, подобен Марии Дмитриевне. Деликатность – это все показное, внешнее. Фактически, в нем, в них – крайний эгоизм, безмерное тщеславие. Люди для них – всего лишь живые марионетки. Рассказали: в последние годы летом он ходит голым по квартире, сидит в адамовом одеянии – в чем мать родила. Не считается в находящейся в квартире женщиной. Убежден: для продления жизни нужно позволить дышать всем порам тела. Сейчас октябрь – он страшно мерзнет. Причина тому объективная: не начали пока топить котельную. Точнее: начали топить, но где-то прорвало трубу – уже несколько дней ищут место прорыва. По этой причине: двор перекопан... И труб нет... Да... Повсюду у нас одна и та же... советская история. * * Узнал: собирается он написать автобиографическую книгу «Сто лет». * * Ксениея Александровна не скрывает радости встречи. Узнал некоторые подробности из ее прошлого: по публикациям в газете. Очень скоро тема разговора перешла к главному. Она тоже заметила в нем особое старческое тщеславие, необъяснимую щедрость. При удобном случае раз высказала ВВШ свои представления и видение: - Верно, Вам это нравится?! Любите сами: Вас обманывают, разворовывают? - У меня все есть. – Он только усмехнулся. В какой-то мере он прав: что еще нужно старику? Он не тряпочник. Его возвышает, дает успокоение душе даже показное почитание. Мария Дмитриевна считала: ей все обязаны! Любила тянуть, брать. Ей всегда казалось мало: была страшно завистливой, расточительницей. Зато ВВШ – другой. Ей – противоположность. Как они могли находить общий язык? Для меня это не новость. Еще в 1965 году видел: деньги находились в руках у ВВШ. Я этому не придал значения. Мария Дмитриевна не умела разумно распоряжаться деньгами. У нее – расточительная природа. - Дарил бы он стоющим людям... - Сожалеет Ксения Александровна: - Так нет! Одаривает любых проходимцев, окружающим его сосунам... - Да, ВВШ благосклонно относится к человеку любого происхождения и общественного статуса. Стремится словами и материальными ценностями облагодетельствовать за доброе к себе отношение. За ценимые им качества и свойства. Также за родство душ. Непостижимо! - В их комнете в углу висела икона. - Ксения Алексадровна рассказывает с обидой: - Антонина Петровна попросила ей подарить. «- Так это ведь одно, что у меня осталось от отчима». - Вам ее жалко – так и скажите! – Заскулила Антонина Петровна. «- Не жалко... Но вам она к чему? Ведь вы неверующая!» - Если вы подарите, то, может, и я поверю. «- Поверите?!» – Обрадовался старик. И тут же распорядился снять икону – ей подарил! ... Вот еще был случай с кольцами. Обручальное кольцо Марии Дмитриевны и еще другие броши лежали в стакане перед его изголовьем. Всегда на виду! Говорит Антонина Петровна: «Надо бы припрятать... Народу постоянно много – могут украсть». Согласился он: «Спрячьте». «Я положу все это в ящик стола.» На эти вещи метила Зубарева – их отсутствие заметила в тот же день и сказала ВВШ. Он ей ответил: «Они лежат в ящике стола». Зуборева не поленилась отодвинуть ящик – там ничего не нашла. И о том тут же сказала. Вечером явилась Антонина Петровна: они сразу сцепились. Прибегает Коля: «Ксения Александровна, быстрее идите: там Зубарева ругается с Антониной Петровной». - Зашла я к Шульгиным. Скандал застала в самом разгаре. Как только я вошла – вижу Гаращенко изменилась в лице, сильно побледнела. Зубарова ругает ее – прямо в глаза: за все время я взяла то-то и то-то из вещей Марии Дмитриевны – с ее ведома, а еще без спроса: то-то и то... А вот вы забрали – все без спроса: перечисляет кольца, золотые украшения. Больше вас – тут некому взять! Гаращенко неловко оправдывается... Я ей заметила: «Антонина Петровна! Зачем вам приезжать: вас подозревают в нечистом деле. Вы и не приезжайте!» С тех пор она не приезжает. Раз приехала – никого не застала. ВВШ уехал... Так она ни к кому не заходила. Соседи ее видели – злой! Так и уехала... - Я так думаю... Возможно, ВВШ проявляет теперь такую чрезмерную щедрость – желает как-то искупить свои и жены грехи. Грехи молодости и зрелой жизни. Мечтает он о вечном блаженстве в Раю. Чует ли его душа – это все творит во имя искупления грехов? Хоть бы он действительно нищим дарил – не всяким подлецам и хищникам. У Ксении Александровны большие прерасные глаза. Верно, в молодости – голубые. Они сейчас несколько помутились, выцвели. Могла быть очень симпатичной – сейчас чрезвычайно опрятная. Она немного постарела за эти прошедшие семь лет. Стала более нетерпеливой. Ушла глубже в веру. С большой охотой говорит о своих именитых предках. Была обвенчана с англичанином. Это прегрешение посчитали преступным – пришлось ей испытать тяготы тюремного заключения. Меня она угостила свежеиспеченными пирожками. Ведь только недавно отметили Спас. Подробно поведала о своих огорчениях. Отправлен на пенсию и покой священник кладбищенской церкви отец Алексей. Он отпевал Марию Дмитриевну. Он не молод – уже за восемьдесят, но еще бодрый. Нашли причину: во время причастия у него трусятся руки. Не может ровно держать крест. Приходится ему крестить детей и ненароком может уронить несмышленыша. Прежде на его пороки не обращали внимания. В последнее время он стал неугоден местным властям своими откровенными замечаниями. Решили его освободить от службы. Ему обещали работу в церкви – месяц в году: вместо ушедшего в отпуск священника. Словно тогда у него руки перестанут трястись. Повсюду в наше время торжествует несправедливость. Даже в церковном ведомстве. Это обиднее всего. Даже печально, трагично. Создается впечатление: Ксения Александровна находится в приятельских отношениях с отцом Алексеем. Доказательством может служить полированный письменный стол, им подаренный. Только недавно завезли из магазина. Ксения Александровна не всегда ладила с Марией Дмитриевной. Мария Дмитриевна была религиозной. Ее религиозность – особого свойства: размышления, философские искания... Она всегда ставила свечку Владимирской Богоматери, покровительнице. В церкви не задерживалась больше пятнадцати минут. ВВШ церковь вообще не посещает. - Я глубоко уверен: он искренне верующий. - Но свою веру он ничем не проявляет. - Веру не обязательно выставлять, проявлять внешне... Лишь бы в душе теплились добрые и чистые чувства. Он чувствует в душе. Главной евангельской истиной считает – любовь. Почти то же самое разделяют баптисты. - Кто они такие? – Ксения Александровна поморщилась, презрительно продолжила: - Противно как-то... даже слышать... - Это особая секта, сектанты. Их много – вне России. Они сильно способствовали разрушению православных догматов. В свое время, власти поощряли антиправославные их взгляды. Но их самих тоже преследовали жестоко. Знаете ведь как это делают: православие натравливают на баптизм, а баптизм – на православие. - У нас всего этого нет. Только... масонские ложи... – Разговор зашел о другом: - Василий Витальевич как-то пошутил: Катя любила одного, ездила знакомиться на свидание – к другому, а замуж вышла – за третьего. Современная девица! Влюбилась она в монаха из Троицка: красивейший молодой человек, академик, умница. Но он из черного монашества – таким не разрешено вообще жениться. Сами они блюдут обет непорочной жизни. - Она считает: Катя неудачно вышла замуж. - Я была против ее брака, но Катя на что-то рассчитывала. Рассчеты пока не оправдались: живет в коммунальной квартире, в Ленинграде. Только та радость, всегда ее верх над мужем. Он какой-то болезненный: после вирусного гриппа случилось осложнение. Но очень культурный, галантный человек. Теперь я Лене говорю: «Смотри! Современной женщине не обязательно заводить семью». - И опять разговор перешел на покойницу: - Мария Дмитриевна всячески его оберегала, считала: умрет – после него. Получилось совсем не то! Если бы она только знала... и чувствовала, что так случится... Я спросил: что обозначают те сорок дней - отмечают по покойнику? - Девять дней душа покойника витает над землей, над теми местами, где он некогда жил. Она, словно вспоминает, собирает сведения о его поведении, нравственном уровне. После девятого дня – до двадцатого душа носится по Райским кущам и сооружениям: она узнает прелести вечного блаженства. После двадцатого дня – вплоть до сорокового душа носится по местам мытарств и страданий, по разным заведениям Чистилища и Ада. Каждая душа непременно должна пройти эту школу познания. И уже на сороковой день ее помещают на временное существование в Рай или Ад – до Страшного Суда. Только грядущий Страшный Суд окончательно решит судьбу каждой души. - Я слышал несколько иное объяснение: душа – это поток сознания. - Мало ли что?! - Ксения Александровна вспылила. – Если слышали то и верите, зачем спрашиваете? – Да, нервы у нее сдают. - Он бесстрашен! – Опять возник разговор о ВВШ. – До сих пор выдумывает какие-то новые дела, происшествия. Этим летом предлагал Мише совершить путешествие лодочное по Волге. С самых верховий на Валдайской возвышенности – до Каспийского моря. Всего-то 3700 километров. О проекте говорил он вполне серьезно – без тени сомнения в возможность подобного. Потерял чувство реального. Ищущий он человек, бесстрашный. В нем неуемно чувство познания. Жизнелюбие не знает ограничений, пределов. Только так можно себе представить бездумную смелость. Типа Дон-Кихота. Понимаешь: он – ребенок. Наивный старик, словно маленький ребенок. Постоянно фантазирует, наедине – играется с мыслями. Он безутешен. Ненасытен. ... Как-то зашла к нему Катя с Сонечкой, своей милой дочуркой. Он сидит голый, газету читает... Опустил ее – прикрыл наготу. Сонечка испугалась голого старика – разревелась, еле ее успокоили. Под этим предлогом – надо-де успокоить ребенка – Катя поскорее сбежала. Он никого не стесняется. Ему так нравится – поэтому сидит. Не он один такой – сдурел на старости лет. Вот Пикассо любил позировать фотографам в таком виде. Тоже являлся оригиналом. - Хотел спросить о художнике: показывал при этом свой партийный билет коммуниста? Промолчал. ... Мария Дмитриевна мужчин еще терпела – любила их почитание. Женщин презирала она – редко общалась. Вот и меня она избегала: могла бояться за Василия Витальевича – мне симпатизировал. А Мария Дмитриевна ревновала. Заходила я к Коншиным... Входила Мария Дмитриевна – тут же выходила. Всегда заранее спрашивает: «Постороннего у вас никого нет?» Стоит ей ответить: «Ксения Александровна...» - она никогда не войдет. Была она чудной женщиной. Вот Василия Витальевича оберегала от всяких прикосновений жизни. Считала: его переживет – к этому и готовилась. А вышло как?! ... Ксения Александровна считает: своим заявлением на суде об убеждениях – ВВШ мог только напортить Буби. Как иначе? Буби сейчас отбывает поднадзорную сылку. Ему запрещено не только появляться в Москве и Ленинграде – не может покидать место назначенного жительства. Кажется, он еще не женат. Сам себе испортил жизнь. Пребывал во Владимире – казался не от мира сего. Он просто не мог не вступить в конфликт с властью и законом. Но как смог так низко пасть?! Связался с преступным миром... Пусть даже поэт – творческая, ищущая личность... Отдельные властители считают: свободное творчество чем-то сродни с политическим преступлением. Как он мог связаться с уголовщиной? И это совершает человек – обеспечен в семье даже птичьим молоком. Буби... Обидно за него, жаль мать – такое?! Его отец являлся талантливым поэтом-приспособленцем. Иначе разве мог в наше время публиковаться? Его лирика – отличная. Тот Буби – не имел ничего своего: пустой человек. Подвержен влияниям. Его показная интеллектуальность надергана из всевозможных источников. Преклонялся перед ролью интеллигенции в Речи Посполитой («Ведь он католик!» - так представил его мне ВВШ. При крещении получил два имени. Кажется: Андрей-Николай?) Произносимые им слова казались холодными и чужимы. Не все. Сам он был высокомерным. Относился с презрением к окружающим. Такова наука – преподана ему родителями, элитными друзьями... Порочная сущность элиты – лояльной и критиканской, наднародной (вышла, ушла от народа!). При этом ему (им) предоставлены все материальные блага – в дешевых партийных распределителях. В обнаженном виде все общественные пороки, родимые пятна культового «социализма» благоденствующие родители передали детям и молодым. Безжалостная власть щедра на строгие наказания. По причине внимания властей – Буби узнает подноготную жизни. Это поможет ему отвратиться от изобретенного мира и пустых фантазий. В детском и юношеском возрасте он не прошел школу советской жизни – наверстывает упущенное в Перми. Не знаю только, поделился бы он ныне своим отварными цыплятами с голодающим? Боюсь: мог стать еще более скаредным, злобнее. В тюрьме не приняли бы столь щедрую передачу, как тот его ужин: поделили бы между сокамерниками. Явно я несправедлив к людям – вызывающим к себе презрение. Наталья Альфредовна вспомнила: Буби привез с собой более двух десятков цыплят и курей. Она их сварила. Не спросил: как Буби поступил с бульоном? Услужливую женщину – за труды – даже не угостил. Что говорить... Судьба все же справедлива. Даже более того: судьба человека проявила последовательность. Он не был нацелен на доброе. Мог остаться обычным приспособленцем. Ведь он был пропитан ненавистью ко всему сущему, не только советскому. Особенно противной ему виделась собственная среда – вот и полез! Рассказывал: живут они в одном доме с Анной Ахматовой. «Старуху» видел неряшливой – ничего больше в ней не заметил. Конечно, сам он выглядел чистюлей. Иначе быть не могло: «городская сумасшедшая» помешана на почве поэзии. ТВОРИЛА ПОЭЗИЮ! Вряд ли он поэт – рифмоплет. В нем не заметил человеческих чувств и добродетелей. Далек он от сострадания, сочувствия, обычной внимательности... Только горит в нем злоба – ко всему сущему! Без добрых чувств возможна только «поэзия социального заказа». Возле него находилось слишком много добра – материальное благополучие окружало почти абсолютное. Но его сердце оказалось замкнутым – добро не воспринимало. И ВВШ для него – древность, достопримечательность: годен лишь пополнить коллекцию значимых личностей. Еще мальчишкой – он ездил в Дома творчества, благоденствовал за счет щедрого к своим интеллектуальным слугам – государству, обществу. Тот самый государственный разврат проник в его душу, пропитал личность. Кажется, он в тот период нигде не работал – для общения летал между Питером и столицей. Загорал на южных морях. При состоятельных родителях! Вот так у нас: один из сил выбивается – не в состоянии купить порядочного костюма, а другой... Что говорить?! Такое утвердилось неравенство под сенью пропагандистской демагогии. Для всех тружеников - политическая несвобода, материальное неравенство. Нигде в мире нет подобного политического разврата! Вот так Буби и отплатил – родителям и власти – за доброе к себе отношение. Только что смог прорычать: «Выкусите!» А то сверкнул высокомерно – злым взглядом, по губам можно было прочесть: «Дурачье!» Так иногда дети платят – за ничтожество отцов: сотворили собственное благополучие рядом с народной нуждой и бесправием. Ничего не скажешь: справедлива природа. В тупике или на перекрестке она жестоко мстит. Не торжествуйте: мщение не всегда сразу порывает благоденствие – придет время! Отыграется она – на детях, внуках... * * - Приехал как-то из Ленинграда товарищ... – Рассказывает Миша. – Назвался он моряком. И получил такую кличку: «Моряк». Долго и упорно он обрабатывал Василия Витальевича, а войти к нему в доверие совсем легко и просто. «Моряк» даже приглашал старика пожить некоторое время в Ленинграде – обещал предоставить комнату в своей квартире. ВВШ даже взял уже билет - собрался ехать... Ему посоветовали прежде послать телеграмму. Ответа не выслали – сорвалась эта поездка. Так тот «Моряк» выманил и вывез все рукописи «Приключения князя Воронецкого». - Он точно кагебист, - вмешалась Наталья Альфредовна. - Может, и кагебист... – Миша продолжил свой рассказ: - «Приключения князя Воронецкого» - это четыре книги. Первая: «В стране свободы». - Я ее читал... – Подал я свой голос. - Вторая: «В стране неволи». Третья: «В стране островов и поэтов» и четвертая: «Святой русский берег». - Знаю: в Югославии, во время немецкой оккупации, Василий Витальевич работал над этим произведением. Возможно, там и написаны три неизвестные мне части. - Запишите, на всякий случай, адрес «Моряка»: 196239, Ленинград, Ф-239, Белградская улица, д. 34, корп. 1, кв. 162. Полная его фамилия – Красюков Ростислав Григорьевич. ВВШ уже несколько раз ему писал, даже настоятельно просил вернуть рукопись, но «Моряк» отвечает отписками. Ныне судьба этих рукописей Шульгина не известна. - Они попала в КГБ. - Откуда ты знаешь? – Взорвался Миша. - Кто же еще охотится за ними, кому они нужны? - В любом случае, упрятаны в надежном месте. – Заметил я. – Увидят ли только свет? Из этой истории я еще больше понял: никому нельзя доверяться. Особенно, людям незнакомым. И Шульгин прежде не был доверчивым – это возраст делает с человеком... * * - Лев Никулин написал и издал «Мертвую зыбь», «Операцию Трест»... Он сидел возле Василия Витальевича и писал, писал, записывал... А потом увез с вобой многочисленные записки. После появления книги и выхода кинофильма на экраны, Шульгин написал автору о многих осуществленных в них искажениях. Лев Никулин ответил в таком смысле: «Дорогой Василий Витальевич! Я пишу не так как хочу, а так как меня принуждают это делать». И прочее-прочее... Вот так-то оно... - Вечные оправдательные аргументы приспособленцев – списывать свою податливость на социальный заказ и цензуру. По такому методу я лично следовать не собираюсь. Не знаю: смогу ли выстоять твердокаменным. Знаю почти точно: даже строчки не напишу по произвольному желанию чинуш от литературы. Лучше онеметь! Эх, эти Львы! Ради партийной «правды», общественного спокойствия и благополучия - превращают их в котят и попугайчиков! * * Касвинов, Марк Константинович. Написал и опубликовал в «Звезде» (1972 г. №№8-9 и 1973 №№7-10) книгу «23 ступени вниз». Долго сидел он над стариком – все записывал, строчил... Частью, на основании этих материалов Шульгина и написал книгу. Тачками вывозил материалы! * * Миша Коншин сотрудничает в местной газете «Призыв» - пишет статейки самого примитивного свойства. Немного подкармливается. Как-то спросил у меня – мнение. Я ему откровенно сказал: - Я бы такое не писал... - Почему?! – Он удивился. Что ему было ответить? Пояснил ему невнятно. Сейчас нашел его несколько другим – не таким, как при прежней встрече. Он много шутит, смеется, фантазирует... Многое его – нелогического свойства. Не моего типа. Даже не плоско, не пошло – особо! До своей последней поездки написал ему несколько туманно: о себе сообщу несколько позже – должно определиться одно обстоятельство. А он – мог с чужой помощью – довершить неопределенность фантазией: вроде уезжаю за границу, в Израиль. Я потом пошутил: «Вы оказались правы – выехал за границу... республики». Сейчас он кажется излишне жизнерадостным. Одновременно: несколько упрямым, настойчивым, почти настырным. Внешностью – все тот же: только запустил модную бородку. Смотрится он интеллигентом начала века. Глаза искрятся жизнерадостностью, вдохновением. Сейчас он меньше похож на книжного князя Мышкина – полностью нельзя отвергнуть сходство. Младшая его сестра Лена сейчас больше похожа на старшую Катю: почти такой ее запомнил. А вот Коля совсем на себя не похож: сравнил с фотографией. Наталья Альфредовна почти не изменилась в лице. Она только стала спокойнее, тише. В те прежние времена видел ее издерганной, муторной. Она все так же трусовата, осторожна – всего остерегается, боится. Ныне живущие с ней дети не проявляют к ней явного стыда и презрения, как прежде Катя. Даже наоборот: дети рассказывают ей о своих делах, советуются – мне это даже очень понравилось. Ее сейчас грубо не одергивают – так поступала Катя. Дети подружились с матерью – это уже хорошо. Случилось это – они сами повзрослели, поняли законы жизненной необходимости и требования семейных взаимоотношений. Дети страстно желали учиться. Мать сделала все от нее зависящее: они смогли получить образование. Каждый – по своим способностям и пристрастиям. Все в семье сейчас при деле. Немного легче станет им в смысле материальном. Вся их семья талантлива. Даже несколько эгоистичный, любящих побахвалиться Миша – способный. Он обладает несколько необычной психикой. Это может объясняться важным обстотельством: с матерью он находился в блокадном Ленинграде. Очень развита, мыслящая и творческая личность – Лена. Она начинающий пока композитор. Не только по образованию. Музыкальные образы, подобно словесным, возникают в подсознании. Это несколько различные формы творческого процесса и проявления. Мы беседовали: многие вопросы волнуют и ответы даем похожего свойства. Да, мнение не во всем совпадало, но такого и быть не может. Для меня продолжительная эта беседа показалась очень интересной. В процессе беседы посоветовал: - Вам обязательно следует вступить в Союз композиторов. Только таким образом Вы устроите свою жизнь. Где находится Ваше отделение? В Москве? - Нет, в Горьком. - В Горьком? – Я удивился. - Да, в Горьком, - она подтвердила. - И как там публика? - Серая... По одному этому определению видно: человек она достаточно проницательный. Или: публика такая – нельзя не видеть серость: бьет во все органы чувств. - Это хорошо и плохо. – Заметил я. – Не старайтесь только среди них выделяться. Самой собой оставайтесь, но не выделяйтесь: ничтожные люди этого не выносят, не прощают. Обращайтесь к ним очень культурно. Просите совета, делитесь... Заранее Вы знаете: они не смогут оценить Ваше произведение. Сможете так поступать при условии: Ваша натура это будет позволять. Хоть на время подавляйте в себе самолюбие. Иногда надо. На такое я не способен. Возможно, Вы сможете – иначе Вам не удастся выйти в люди. Я так понимаю: композиторский факультет выпускает кадры для союза. Многие, если не большинство в него вступают. Случаются неудачники. Не стоит оказываться в числе последних. * * - Как Вы относитесь к современным ритмам? – Поинтересовался. - К джазу? – Спросила Лена как-то неопределенно. Мне сразу стало понятно: у выпускницы композиторского факультета самые поверхностные познания в данной области. Их пичкали классикой, давали в качестве примера основы социалистического примитивизма, воевали с «формализмом» по рецерту Жданова. Я невежда в музыке, почти не разбираюсь в жанрах и отличиях направлений. Готов немного ей рассказать не только о джазе – о стилях кантри, диско, свинг. О ролинг-стонсе, рок-н-роле, дикселенде. Также о манере исполнения битлз, бич-бойзов... Сколько только выпускают литературы об одном блюзе?! Джаз в точном смысле – манера исполнения, импровизация... Разве можно современному композитору не знать этих элементарных вещей? Можно! - Когда-то я все это не понимала, отрицала! – Признается Лена. – Сейчас отношусь с должным вниманием. - Это хорошо. Только вряд ли Вам позволят вводить новые ритмы в современную советскую музыку. - Я это знаю. Пусть, пусть она наверстывает упущения академического образования. Только я несколько сомневаюсь: готова ли к систематической и упорной работе. Имел уже возможность убедиться: человек она необязательный – это не стимул к творческому развитию. Жаль, если окажется: растратятся попусту ее потенциальные способности, не оправдвются надежды. В их семье скудная материальная обеспеченность. Покоробило даже меня: молодая девушка – так страшно безвкусно одета. Еще более существенно: ее удивительная скаредность. Сделали такой – постоянные лишения? Я расчетливый, но абсолютно не мелочный. Иногда даже становлюсь чрезмерно щедрым. Стоит посчитать: иначе не поймешь чужие качества. Во Владимире я не был более семи лет. Подумал: придется переночевать у приятелей. На первую ночь устроился в гостинице «Владимир». Привез с собой бутылку отличного узбекского дессертного вина, коробку шоколадного ассорти... Все стоило порядка шести рублей. Оставил Лене открытки с видами Брянска, скульптур – оригинально изготовлены на пнях отмерших деревьев. Это тоже чего-то стоило. Брата с сестрой пригласил в драмтеатр на постановку «Милого друга» Ги де- Мопассана. Билет стоит по 1 руб. 20 копеек. Мой принцип: пригласил – значит, я плачу. После постановки, Лена приносит мне троячку. Поясняет: у нее нет двух рублей и сорока копеек. Просит поискать ей сдачу. Конечно, деньги у нее я не взял. Еще стоит добавить: у них я не ел, сами они эти два дня питались б-жьим духом. Наталья Альфредовна пояснила: Миша купил пальто и израсходовал все деньги. В нашей жизни чего только не бывает... Но – потребовать сдачу! С подобным встречаюсь впервые. Для этого я привел скрупулезные расчеты. Добавлю: у них не ночевал. Одним штрихом человек обнажает свой характер. Всем им и Лене пришлось нелегко. Она училась в Ленинграде, жила на стипендию. Каждый месяц уроки давали дополнительно ей двадцать рублей. Не жирно! Но и не мало... Я тоже жил на стипендию – еще более мизерную. Не пойму я этого. Никогда не пойму. Прошли разную жизненную школу, разные мы люди. В отдельных случаях разделяем сходные мнения – на общесловестные темы. Наши жизненные принципы – несовместимы. Послушайте, ведь я страшусь даже такой скаредности. Самой потребовать сдачу! Как в кассе гастронома. Да, ведь это чудовищно! Что значит шестьдесят копеек или рубль в наше время?! Не считайте, сколько коробок спичек можно купить на такие деньги: это – тьфу! Шли в театр – Миша без охоты принял приглашение, по дороге шутит: - Одни мы будем во всем театре... – Он неправ: зрителей собралось много. Постановка оказалась хорошей – не выделялась особым блеском. Чувствовалась оригинальность режиссерского замысла, занимательность действия... Привлекали отдельные приемы музыкальной комедии. Музыка вклинивалась в драматическое действие. * * «Латыш» по имени Кирилл умер в сорок четыре года. Жаль... Стало меньше убежденных марксистов. Известны наши партийцы: приспособленцы, прихлебатели. Кирилл любил прикладываться к рюмке, как и многие соплеменники. Не спрашивал причину его смерти. Он часто на своей автомашине наезжал во Владимир – посещал В.В. Шульгина. Его «родством» не интересовался. * * В увозящем из Владимира поезде услышал: - Во Владимире живут сплошные жадобы. – Верно! Так оно и есть! Суровая жизнь, скаредность... Сейчас хоть снабжают продуктами первой необходимости. Последние месяцы его жизни... «11-Х-75 г. Дорогой Миша! Вчера получил Ваше письмо и сразу же отвечаю. Пока о Ваших делах я могу только предполагать и догадываться. Несколько лет назад (кажется, в 1970 году) В.В. выразил желание выехать за границу – в Вену. Вот с тех пор и прекратилась всякая связь его с сыном. Нет писем от сына. Письма В.В. возвращаются обратно (на них пометка «адресат выбыл»). (Старый адрес сына: USA, glen Durnie Md 21061, 1219 guilaford Rd. Mr. Dm. (фамилия)). (Md – штат Мэриленд). У В.В. есть и внук (женатый). Видимо, есть и правнуки. В общем, о своем сыне и внуке вот уже пять лет он абсолютно ничего не знает. Все эти годы он живет надеждой получить весточку от сына. Не теряет бодрости духа, чувствует себя (по его словам) «с переменным успехом или неуспехом», играет на скрипке. А теперь еще и на гуслях: мы их ему подарили. Часто у него бывают гости, в основном, из Москвы. Среди них попадаются писатели и художники. Все они скрашивают его одиночество, тем более еще – он любит общение. Не обижайтесь и не сердитесь на очень больного и очень старого человека. Не так уж много осталось ему жить. Мне его очень и очень жалко. Вы совершенно правы: я холостяк. Коля очень внешне изменился за эти семь лет. От девичья лица ничего не осталось. К.А. собирается также Вам написать. Привет от Вас ей будет передан. С глубоким к Вам уважением и симпатиями. М. И вся наша семья. * * Дорогой Миша Коншин! Прочитал Ваше письмо. Во многом Вы правы, но все же во Владимире я с большим основанием убедился: В.В. – «дипломат». Передо мной ему не стоило красоваться, а он вроде бы специально это делал. За непродолжительную поездку я, в основном, все успел: жадничать не стоит. Приятно было вновь встретиться с друзьями, побеседовать. Думаю, основные материальные стесненности Вашей семьи уже отошли или отходят: только бы Коля определился на работу по желанию. С Леной несколько побеседовали: она очень развитая девушка. Пусть ей удастся удачно устроиться, пройти безболезненно сквозь цензурные рогатки. И женские свои инстинкты не стоит подавлять. Нам тоже вскоре пора обзавестись действительно дружески к себе расположенными женами. Но в выборе их нужно проявить чрезвычайную осмотрительность. По известным Вам причинам, обратиться в США в настоящее и ближайшее время я не смогу. Привет всем Вашим. Ксении Александровне я пишу. P.S. Я забыл Вам рассказать. Антонина Петровна меня очень явно совращала в Вяткино. Но я не падок на то, что противоречит моей совести. Возможно, В.В. был с ней близок. Потому оказался столь щедр к ней. Так принято в порядочном обществе. Неужели только он так низко пал? P.P.S. У меня есть практический совет. Он является как бы продолжением одного с Вами и Шульгиным разговора. В настоящее время власти относятся безразлично к нему и его литературному наследству. Это факт. Однако, отношение это может измениться при определенных обстоятельствах. И изменится – наверняка. Возможно, этого придется ждать десять-двадцать и более лет. Я Вам советую, при Вашем желании, провести такое... Вначале записать себе адреса из его адресной книги: здесь указаны люди – с ними он имел или имеет регулярную переписку. У них могут быть и находятся его письма и даже рукописи. Постепенно этот список дополнять. Возможно, за счет того: Вам удастся просмотреть адресованные ему письма. Наступит такое время – придут энтузиасты... Вы можете стать одним из них. Попытаются собрать в одном месте все его литературное наследство. Адреса много помогут и дадут. Этот мой практический совет может Вам прийтись по вкусу. Своими стараниями Вы сможете очень много сделать для культуры родного народа. Подумайте, решайтесь. Вы близки к Шульгину. Он поддержит эту идею: собирайте все его и о нем. Он Вам подскажет... Привет Вашим – М. Б. 22-Х-75 г. * * Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Мне было приятно с Вами встретиться, побеседовать. Вы очень бодро выглядите и в Вашей небольшой квартирке уютно, мило. Моя прездка оказалась непродолжительной. Основное успел сделать. Остался доволен. До этой поездки и во-время ее – не был уверен в возможности встречи с В.В.Шульгиным. До последней минуты сомневался в возможности откровенно побеседовать наедине с ним. Так получилось: его опекунша оказалась на работе (а за день до этого она лежала с радикулитом) и Наталья Альфредовна впустила меня к нему в квартиру (об этом я Вам говорил). За день до этого Миша сообщил В.В. о моем приезде. С его слов знаю: Шульгин этому обрадовался. Но вот я стою перед ним, а он все переспрашивает: - Кто это? Да. Он хитрый человек, чрезмерно хитрый. Говорю честно: если бы Миша не сообщил – ВВШ знает о моем приезде, я бы не понял основной его хитрости. Он хотел убедить меня: забыл вовсе о наших отношениях. Я человек не гордый: это доказал своей встречей с Шульгиным. Я несколько психолог. По одному этому раскусил некую его сущность. Я видел: он приподнялся над подушкой – вслушивался в каждое мое слово. Я откровенно пояснил ему свои поступки. А он юлил, крутил... Вначале он высказался: России нужен здоровый антисемитизм. Иначе русские не смогут победить евреев – подпадут к ним в кабалу. Потом он вдруг изменил позицию на сто восемьдесят градусов – стал доказывать: сам никогда не был антисемитом. Был антисемитом выдающийся политический деятель тех времен – Маклаков, постоянный противник ВВШ в думских баталиях. Тот Маклаков – крупный масон, в откровенной беседе в этом признался. Словно он чувствовал и знал – В.В. его переживет. Его признание звучало: «Я антисемит» (Это был упрек Шульгину – не антисемиту). Но о том можно сообщить только после его смерти. ВВШ это и делает. Наивно, низко! – сводить счеты теперь – с прошлым политическим противником. И то – делать это чужими руками. Надеется на мое содействие. К счастью, я еще обладаю собственным мышлением, разумением и видением мира. На такую уловку не клюну. Шульгин признал: в те времена его уже называли «жидовским батьком». Мог его кто-то так назвать – позже. Во времена дела Бейлиса ему было всего тридцать пять лет: какой батько?! Он утверждал - Корнеев ему заявил: «Не позволю «обельферманить» «Бейлисиаду». Я знал Корнеева – ничтожный был человек. Абсолютно не обладал творческими способностями и чувством юмора. Не мог он сказать подобного – это слова самого Шульгина. Он их специально приписывает Корнееву. «Обельферманить»: я доволен хоть этим комплиментом - написать правду. Я смотрел на ВВШ – с уверенностью не мог сказать: слышит ли он меня или нет? Находился он в каком-то сонном состоянии. Знающий его лучше Миша сказал: он – дипломат. И Миша прав. ВВШ не хотел слышать мою правду. Он вообще правду не любит. Его душа лежит к лести. Всеми способами оправдывает каждый свой поступок. И еще, еще... Например, его почти пророческое утверждение: «Я! Я один справедлив в еврейском вопросе». Не буду больше Вас утомлять. И все же должен был об этом написать. Я понял его лучше. Просто мы друг друга не знали. Он прав по-своему: только таким смог спастись, сохранить свою жизнь, дожить до почти столетнего возраста. И он будет еще жить: пусть живет! Только жаль: ему не позволили встретиться с сыном. Это насчет Шульгина. Проверить указанные Вами места в статье о Жемчуговой я еще не смог и не знаю, как и когда это сделаю. Очень сейчас занят. Будьте добры, сообщите мне имя Митрополита Владимирского: я запамятовал. Возможно, Вы согласитесь стать в дальнейшем моим консультантом в богословских вопросах. Вижу: Вас это глубоко интересует и тонко во всем разбираетесь. Я записал Ваше объяснение сорокадневного срока памяти по покойнику. Не уверен, что сделал это точно. Об этом напишу Вам в следующем письме. С искренним уважение – М. 22-Х-75 г. P.S. Признаться Вам откровенно: меня больше заинтересовала Ваша личная судьба, частично мною узнанная, чем даже именитые Ваши предки. Так уж получается: я более спокоен к историческим древностям – их люблю и изучаю, - чем к живым людям. * * Из письма в Москву – Наталье Петровне Мальт. ... ему уже почти 98 лет. Готовится написать новую книгу под названием «Сто лет». У меня случайно вырвалось это слово: он находится почти в бредовом состоянии. Хотя... Не стану утверждать, что оно так и есть. Он фантазер... ... Встретиться с сыном ему не позволили. Конец октября 75 г. * * «Здравствуйте Миша! Ваше письмо я получила, благодарю, хотя содержание мне не совсем понравилось. Я думала: Вы приехали помириться с В.В. Видимо: примирения не было и Вы унесли с собой не дружелюбные чувства к одинокому, старому человеку... Как раз накануне Вашего письма, в субботу, я была у В.В., после большого перерыва. Меня удивило, насколько у него ясная голова и как он сразу схватывает суть разговора, тогда как молодые все переспрашивают и не могут сосредоточиться. Я спросила о Вас. В.В. махнул рукой и лицо его стало скорбным. Я поняла: Вы безнадежно стоите на своем и приписываете ему чувства, кот. у него никогда не было. Это на основании какой-то главы из прочитанной Вами его книги. Я не читала эту книгу и не могу судить. Люди, кот. читали ее, говорят: там нет ничего против еврейской нации. Я напомнила В.В., как Вы были к нему внимательны и приехали на похороны М.Д., и провели с ним на кладбище 20 дней (весь свой отпуск!). Вы ничего не жалели, ни денег, ни времени – это нельзя забыть. В.В. ответил: «Я это не забыл». Но после, Вы написали ему, что теперь Вы – его враг. Это, конечно, его обидело. И обидело бы всякого. 7 лет Вас не было. Наконец, что-то Вас побудило приехать. В.В. был этим обрадован. Он принял Вас. Но Вам не понравилось, что он Вас не сразу узнал. И спросил, кто это? И Вы решили, что он «хитер»!! Во-первых, он очень плохо видит; во-вторых, Вы изменили свой внешний вид. (Я ведь тоже Вас не узнала!) У Вас другая прическа, которая очень меняет. 7 лет тому назад Вы были подстрижены, чисто выбриты и носили галстук. (Не помню точно, каким я был; без галстука – это точно. М.Б.) Совсем был другой вид. А теперь Вы напоминаете «странствующего музыканта». Но м.б. Вы и на меня сейчас рассердитесь и напишите мне, что Вы теперь мне враг?(!) Вы очень мнительны. Я отношусь к Вам доброжелательно, но мало ли что Вам может показаться... Вы не поняли В.В., говоря, что он был хитер. Нет. Он был взволнован. Вы ему напомнили прошлое, что было 7 л. тому назад... Вы пишите, что он приподнялся на подушках и внимательно слушал. А затем стал «полусонным» (!) – Но это был упадок сил. Он устал, ослаб... Почему Вы это не поняли? Я Вас считала чутким. Вообще в Вашем письме нет ни тени доброты, сострадания к старому человеку. Я думала (раньше), что Вы добрый, но теперь я вижу, что это была не доброта, а Вы просто высокопорядочный человек и поэтому помогли (7 л. назад) одинокому человеку, кот. был в горе. Но ведь Вы не грубый. У Вас есть тонкие струны в душе, кот. иногда дают отзвук: и Вы пожалели, что ему не дали встретиться с сыном. Дорогой Миша! Мне кажется, вся Ваша «ссора» с В.В. – это недоразумение. Давайте будем сострадательны хотя бы к глубокой, одинокой старости!.. Теперь о другом. Вы хотите, чтоб я была Вашим «консультантом» по некоторым вопросам. Но это я не смогу: в Библии сказано, что будет «золотой век», когда овечка ляжет рядом со львом и он ее не тронет... Желаю Вам всего самого хорошего. К.С. P.S. Лена говорит: Вы обидетесь на мое письмо. Надеюсь: Вы меня поймете(?). 31-Х-75 * * Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Я больше доволен: Ваше письмо прибыло перед самыми празднично-свободными днями. Не знал, как Вам ответить. В последнее время только работаю и сплю. Попросил бы Вас – это совсем не срочно и может быть выполнено даже через полгода – Вы сами сможете посетить В.В.Шульгина или передайте через Леночку, Колю (при всем уважении к нему, Миша может переврать – он немного фантазер: встретил меня вопросом: не еду ли в Израиль? Он так решил после моего письма. Вполне возможно, эту мысль ему мог подсказать другой, например В.В. – у меня есть для этого основание: Миша выслал адрес его сына, чтобы я посодействовал... Вряд ли, чтобы сам Миша пошел на такую инициативу). А впрочем... Я с интересом увидел в Мише такие черты – прежде не знал. Так вот, если появится у Вас в ближайшее время возможность и Вы не забудете об этом, передадите Шульгину нижеследующее... * * Аврех – он работает или работал старшим научным сотрудником в институте Истории СССР. В 1967 году он дал положительную рецензию о книге «Годы» и рекомендовал ее к изданию. Он же поместил статью в журнале, опубликовавшем извлечения из этой же книги В.В.Шульгина. Аврех, по всей видимости, - еврей (зовут его Ароном Яковлевичем). Основные его работы посвящены столыпинской эпохе: «Царизм и третьеиюньская система», 1966 г., «О некоторых вопросах революционной ситуации», 1966 г. Самая крупная его публикация – исследование «Столыпин и Третья Дума», 1968 г. Шестидесятые годы для него оказались очень продуктивными. Работы очень емкие: опираются на массу фактического материала: он сам выставляет себя самоуверенно, солидно, но, если я не хочу еще обвинять его в недобросовестности подачи материала - нельзя умолчать. Он с большой авторитетностью опирается на материалы из правых органов, тогда как левую «Ручь» и другие язвительно высмеивает и игнорирует. Зато Ленина у него вдоволь. Возможно, его пристрастие к консервативным взглядам поясняется: он столь тердо принял В.В.Шульгина. Между прочим, он посвящает Богрову целый раздел книги, разбирает личность террориста подробно. С той же предвзятостью, свойственной ему персонально и всей современной историографии. Вполне вероятно: Аврех лишь доказывает, что еврей при желании преуспеть, должен быть более советским, чем сама Советская власть. Впрочем, так было всегда. В.В. Шульгин запамятовал: в 1907-1909 годах подготовлялось несколько покушений на Николая II. Пока о передачах все. Лучше всего это зачитать дословно. * * Мы друг друга очень мало и плохо знаем и недостойно переходить на личные уколы. Какой я? – Черт знает, какой я?! Вы учтите: сам себя не знаю полностью. Добр я к доброму, но злой – ко всему злому. Не надо зря выдумывать: и обо мне, и о Шульгине. Почему В.В.Шульгин так боится врагов? Они лично меня больше тешат, дают возможность яснее и подробнее узнать действительную их, нескрываемую сущность. А меня почему-то он испугался. Ну, что я ему могу такого сделать? И до сих пор помнит слово, обращенное в письме даже не к нему, ему не предназначавшемся. Знаете, есть много женщин – разносят сплетни. Так вот одна из них сделала свое дело. Это еще и мелочи: она его обобрала. Шульгин до сих пор вспоминает ее с добрым чувством. Между прочим, он защищал – и сейчас! – ту гнусную Гаращенко. И если к ней он остался добр, то я доволен: ко мне он зол. С кем, с кем – с ней и ей подобными я не сравним. Хочу быть столь же объективным к Марии Дмитриевне. Признаюсь вам честно: к нему я справедлив. Не знаю даже почему: заметил в нем хитрость – не сейчас даже только, но и семь лет назад. Вас это узнанное в нем качество так оскорбляет. На Украине хитрость считают достоинством и положительным свойством ума и души. Россия – другой мир. Нужно видеть, в каких сложных условиях приходится ему жить. Ему – больному человеку и большому писателю. Одного этого достаточно, чтобы понять окружающую жизнь. А хитрость... Знаю пару эпизодов из его жизни: лишь благодаря ей – остался живым. Он устал во время разговора – согласен, но он молчал только в те минуты, когда не имел, что мне ответить. В основное время вспоминал, разил меня противным мнением. Я записал чуть ли не дословно все его слова и ничего не выдумываю. У меня достаточно поводов выдумывать в иных делах. А рукой махнул на меня Шульгин по одной причине: я ему осмелился возразить аргументированно. Он не любит, когда ему перечат. Нравится ему только себя слушать. С подкупающей искренностью различным собеседникам он рассказывает одни и те же истории: не надоедает. * * Теперь о библейском изречении. Я только чуточку знаю Библию. Это величайшее произведение создавалось для наших предков – они существовали тогда в полудиком состоянии и написана для их умственного и нравственного уровня. Не все в Библии можно воспринимать буквально. В человеческом обществе всегда будут существовать «львы» и «ягнята», а «золотой век никогда не наступит». Это уж точно! На Вас я не обижен: за что? Мои искренние мысли не были верно поняты. Так ведь вся трагедия человечества в этом: люди друг друга не понимают Не хотят даже понять. Меня может полностью понять и со мной во всем согласиться только тот человек, чьи предки несколько тысяч лет побывали в рабстве, кто знает и понял столько, сколько я. Это уж точно. Зря Вы на меня обижены. Я не хотел, не имел права Вас обидеть. У нас были и есть Ангелоподобные Пророки. Неужели Вы хотите создать легенду о В.В. Шульгине? О его безгрешной душе и святом житии? Не надо – это ни для него, ни для нас. В его характере есть много противоречивых качеств. Я запальчив. Знаю: запальчивость мало помогает в серьезных делах. Во Владимир я приехал не с целью встретиться, а тем более примириться с ВВШ – совсем с другой целью. Встретился я с ним почти случайно. Я был неправ в одном месте своего письма, относительно Маклакова. Да, он тоже мог быть антисемитом: в этом я убедился по его думскому выступлению - его прежде не знал. Теперь у меня есть два его выступления на эту тему. ВВШ, верно, прав. Но мне от этого не легче. Зачем мне нужно было рассказывать об этом? Что оно мне или ему дает? С искренним уважением – М. 8-ХI-75 г. P.S. Да, если говорить об обидах: почему я должен терпеть? Когда осенью 1968 года написал впервые о преступности Гаращенко, В.В.Шульгин ответил в том смысле: будто я сошел с ума. У меня-де – «помутнение рассудка». Я не требую у него прощения. Почему он хочет моего извинения за «врага»? Это еще не известно, кто окажется более значимым для культуры и ценимым историей? Говорю это с полной ответственностью. * * «11-ХI-75 г. Дорогой Миша! Спасибо за Ваше письмо. Рад: за непродолжительную поездку Вы, в основном, все успели. Главная ее цель – примирение с В.В. Он сейчас в таком возрасте: ему можно многое простить. С Антониной Петровной В.В. мог быть близок. Ему в то время было 90 лет, а, как известно из медицинских книг, брошюр и лекций, мужчина может выполнять свои обязанности до 75 лет, а в редких случаях и до 80 лет. Неужели В.В. исключение? Адресной книги у В.В. нет. Еще Зубарева, по соответствующей просьбе, отнесла ее в хитрые органы. И вот уже лет пять, если не больше, ее так и не возвратили. Завели вторую: она тоже таинственно исчезла. Сейчас завели небольшой адресный листок с десятью адресами. Я почти не пишу писем под диктовку – с этим справляется опекунша. ... Его письма и рукописи у многих: Гаращенко Ант. Петр. – г. Москва, Красюков Ростислав Григорьевич – г. Москва, Корнеева Вера Алексеевна – г. Москва, Расторгуев Олег Витальевич – г. Реутово, Владимиров Владимир Петрович – г. Москва, Кушнирович – г. Москва, Лисовой – г.Москва, Конисская (умерла) – г. Москва, Лобынцева Татьяна Ивановна – г. Ленинград, Градовская Ольга Витальевна – племянница В.В. – Ставропольский край, Касвинов Марк Константинович – г. Москва. – это писатель; трижды был у В.В. и много записал с его слов для своей книги «23 ступени вниз». Книга эта выйдет отдельным изданием. Вот теперь и Вы можете включиться в работу по собиранию и сохранению творческого наследия В.В. Я чрезвычайно много занят и в настоящее время не могу этим заняться. Его письмами распоряжается опекунша: получает, читает, отвечает. К ним я никакого отношения не имею. Да и неудобно интересоваться чужими письмами. Всего Вам доброго – М. * * Дорогой Миша Коншин! Получил Ваше письмо с адресами: пусть они лежат – вряд ли я когда ими воспользуюсь. У меня слишком много своей работы: не смогу заниматься подобной страшно кропотливой и не всегда благодарной. А вопрос я поднял серьезный. И одному человеку или даже нескольким – энтузиастам тяжело справиться со всем: время такое. Но это могла бы проделать определенная организация, заинтересованный человек, действующий от имени и по поручению организации. Я имею в виду крупную библиотеку. Знаю: большинство рукописей и значительных – находится в тайниках почти недоступных. Отдельные письма находятся у определенных адресатов. Они любопытны, но могут представлять лишь ценность библиографическую – в помощь биографу. У отдельных людей – и в тайниках – хранятся рукописи более значительные: они-то важны. Наша киевская публика – не она сама, а ее руководящие сотрудники не нравятся мне своим ничтожеством и хамством. Не знаю, возможно, подобная же ситуация и в другом месте, но когда непосредственно со всем этим не сталкиваешься, хочется верить: все не так. Поэтому я пока отдаю предпочтение Московской библиотеке им. Ленина. В ближайшие годы я к ним обращусь, если их это заинтересует: помогу советом и отошлю находящиеся у меня письма. Об этом пока что – все. Во время последней встречи, В.В. спросил меня об Аврехе: этот сотрудник Института истории СССР написал положительную рецензию о книге «Годы» и рекомендовал ее издание. Тогда я не мог ответить ничего определенного. Позже, совершенно независимо от этого вопроса, знакомился с этим автором и хотел о нем передать В.В. несколько слов. У меня имелись возможности передать: через Вас и Ксению Александровну. Я вторым способом воспользовался. Почему? Писал ей раньше. Существенное: Вы при передаче можете нереиначить сведения. Частично это у Вас происходит самопроизвольно. Я несколько был приятно удивлен: увидел Вас иным – жизнерадостным, шутящим и несколько фантазируюшим. Я хотел передать несколько слов Шульгину – не был уверен в беседе с ним. Вы тогда каждое слово понимали по-своему и комментировали. Это делать можно, но в некоторых случаях не следует. Попросил Ксению Александровну передать записку через кого-то из Ваших. Теперь о примирении: что Вы имеете в виду? Лично к Шульгину, как страшно пожилому и больному человеку, я ничего никогда не имел. Его зловредные некоторые писания мне антипатичны. Но он махнул на меня рукой... А зря! Этим самым, нисколько не обидев меня, он себя охарактеризовал. Знаю: он иногда позволяет себе сумасбродство. Он не понимает людей и мало смыслит в событиях. Иногда высказывает чуть ли не пророческие мысли. Ребенок и великий мыслитель – соединены воедино. Привет Вашим. 19-ХI-75 г. М.Б. * * «Дорогой Миша! Ваше письмо я получила. Поручение Ваше к В.В. исполнила. Хотела помирить Вас с В.В., но теперь сожалею об этом. Чем больше выяснять недоразумения, тем больше они углубляются... Лучше не вмешиваться в чужие дела. Давайте лучше останемся друзьями! Желаю Вам всего наилучшего. 21-ХI-75 г. К.С.» * * Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Наконец, и у нас зима. Выпал снег – он уже второй. Может лежать, хотя и не высок... Осень стояла страшно сухая: плохо для озимых посевов. Как бы и будущий год не оказался малоурожайным – это уже станет настоящим несчастьем. Вы правы: в некоторых делах и человеческих отношениях не так просто разобраться. Ваши добрые намерения, к сожалению, не только для Вас – не увенчались должным успехом. Уверяю Вас: иногда в чем заблуждаюсь – всегда непреднамеренно. В.В.Шульгин – веха в моей жизни. Я увлекся с юношества делом Бейлиса (обычного служилого еврея обвинили в «ритуальном убийстве» христианского мальчика – для последующего использования крови при выпечке опресноков, мацы – М.Б.)... Определенную положительную роль в те времена сыграл В.В., как редактор и издатель Киевской газеты «Киевлянин». ... Я не единожды писал отрицательные отзывы о некоторых работах В.В.Шульгина. Должен отметить: он с этими отзывами считался и даже поддерживал, разделял. В году 1966, сразу же после просмотра кинофильма «Перед судом истории», я написал о нем отрицательный отзыв, назвал его «политической агиткой». Одновременно указал на превосходную игру главного актера – В.В. Это письмо написал лично Марии Дмитриевне. Как и следовало ожидать, она познакомила с его содержанием Вас. Вит. И вот через некоторое время он сам увидел в Москве этот готовый фильм и был разочарован. Наши мнения сошлись. Возможно, в этом деле помогла Мария Дмитриевна. Она с самого начала была против участия В.В. в фильме, хотя пользовалась благами «Ленфильма». Вполне возможно, если бы мой отрицательный отзыв о главе книги «Годы» прочитала Мария Дмитриевна, она бы помогла самому В.В. разобраться в своем произведении. О покойниках плохо не говорят – знаю это и все же, при душевном отношении ко мне, не мог я не заметить: Мария Дмитриевна еврейство не любила – оно ей было чужо. Но у нее был отличный вкус и она умела разобраться в литературных и иных вопросах. Она была писательницей. Слышал от Буби хорошие отзывы о ее рукописи о животных. Но в сентябре 1968 года ее уже не было в живых. На этом прения по интересующему нас вопросу можно прекратить. Я всегда готов ответить на любой Ваш вопрос. Подчеркну еще раз: к человеку столь древнему и беспомощному я не питаю никаких враждебных чувств. Его высокие моральные устои не требуют дополнительного подтверждения. Со многими его писаниями я не только не согласен, а считаю их гадостью. Ему самому полезно отобрать то, что предстоит оставить потомству. И тут вновь то же самое: он беспомощен и не всегда окружен доброжелательством. Государственная установка наша безжалостна. С искренним уважением – М.Б. 28-ХI-75 г. P.S. Благодарю Вас: так оперативно выполнили мою просьбу. Говорю честно, я жалел о том, что обременил Вас своей просьбой. Потому написал М.К. об этой записке. P.P.S. Хочу внести ясность еще в один вопрос. По некоторым моим высказываниям и по упорству, с которым я защищаю свое мнение, у Вас может явиться вывод, что я – крайний националист. Отнюдь нет. Я даже вообще не националист. К сожалению, не знаю своего родного языка. И все же, он для меня – родной, как мать бывает одна у человека. Я не уступаю в этом вопросе: такой уж я правдолюб. Страшно ненавижу ложь и любые извращения исторической правды, кем бы они не совершались. Мне было очень неприятно, даже тягостно в свое время узнать – прочитать, что наши вожди и учителя Маркс и Энгельс были ярыми противниками славянства и почти всего русского. Они ненавидели российскую реакцию того времени. Боролись с анархизмом Бакунина. И все же это слабое оправдание для их руссофобства. Я вижу, если и не все, то многое и отдаю предпочтение честному. * * «4-ХII- 75 г. Дорогой Миша! ... Глубоко убежден: посланные мною Вам адреса, в будущем пригодятся. В этом Вы еще убедитесь. Почему Вы несколько удивились, увидев меня жизнерадостным, шутящим и несколько фантазирующим? Разве это уж так плохо? Надо проще смотреть на жизнь – радоваться хорошим людям, книгам, спектаклям, фильмам и т.д. Я имею свое собственное мышление, мировоззрение и восприятие окружающей жизни. Да ведь и у любого человека все это сугубо индивидуальное, личное. Говорят даже: «сколько голов, столько и умов, сколько людей, столько и любвей» и многое другое по этому поводу. Вы также пишите, что я каждое слово, адресованное В.В., комментировал и понимал по-своему. Да ведь это-то никому не возбраняется. Опять таки. Каждый человек все понимает по-своему. Все это одно, а точность передачи – другое. Если что и просят меня передать, то я всегда стремлюсь все требуемое передать как можно точнее. (Иногда, можно забыть какие-то мелкие детали). Очень рад, что к В.В., как к человеку, вы ничего никогда не имели. А какие его писания (некоторые) Вы считаете зловредными? Если это «Годы», то я там ничего такого не нашел, хотя, правда, прослушал не все главы, но большинство их (звукопись привозила В.А.Корнеева. Читает ее брат). Совершенно согласен с Вами: В.В. абсолютно не разбирается в людях, в житейских делах и вопросах. Ребенок. Однако, он трезво смотрит на жизнь и в событиях смыслит не так уж мало, как Вы об этом пишите. У него светлая голова и ясный ум. Несмотря на большие годы, а мыслит он масштабно и вполне реально. Дай Бог и нам с Вами дожить до такого возраста». * * «Дорогой Миша Коншин! Совсем зря Вы на меня обиделись: я не давал повода для этого. Давайте вспомним прошлое: у меня в памяти сохранились некоторые детали. 1968 год. Я временно не работал в то время. Получил телеграмму о смерти Марии Дмитриевны («временно» я не работал и позже – два года подряд: не мог устроиться нигде на работу. Это ведь Киев! Но я не бездельничал). В ту же ночь я выехал из Киева. Лето. Тяжело уехать: почти две ночи я не спал. Только вздремнул. Во Владимире меня познакомили с Вашей семьей и поместили здесь на ночлег. Мы засиделись, о чем-то заговорились. Вы нас тогда разогнали: были правы – утром на работу. Вообще ночь предназначена для сна. Я ту ночь – третью подряд – уснуть не смог. Ворочался бы, мешал другим спать. А потому ушел из дому и шлялся по улицам ночного города. С Вами я в те летние дни виделся и разговаривал несколько раз. Вы всегда, как и в первый день знакомства, были серьезны, даже суровы. Я запомнил Вашу доверчивость, открытость и постоянную серьезность. В последнюю свою поездку я был приятно удивлен жизнерадостностью Вашей и другим, о чем написал. Это не обидно, даже приятно о себе узнать изменения в лучшую сторону. Поверьте, у меня глаз наметан. Я часто ошибаюсь, заблуждаюсь... Но все же я несколько наблюдателен. И замеченное мною о В.В. – близко к истине. Я слышал в Москве с магнитофона главу о Распутине. Корнеев читал отлично: у него поставлен голос. Сама глава написана интересно. Не сообщено ничего нового, чего еще не появлялось в литературе. И помещенная в журнале часть книги (две главы с сокращениями) – тоже интересны. Они написаны самим Шульгиным, с его слов. А «Бейлисиаду» «написал» Корнеев, списал ее частично из статей «Киевлянина» - я их выслал в Москву. Частично использованы другие известные материалы (протоколы думских заседаний). Правда, здесь имеется вставка – это несколько страниц, написаны Шульгиным: о сахарном заводе. Притулены они, оказались там – ни к селу, ни к городу. Приведен абзац «Патриарх» - из письма, ранее мне высланного. Я сделал распечатку и отправил назад по просьбе самого ВВШ. Я то многое знаю: меня не обманешь. Для чего В.В. прикидывается простачком?! Он в творчестве проявил себя далеко видящим и глубоко мыслящим философом. Почему он обижается на указание явного брака? Гадливых страниц – и опубликованных у него достаточно. Я кое-что смыслю в литературе – чрезмерно даже серьезно отношусь к художественному слову. Лично я до его лет не собираюсь доживать. Удивительно сохранился его интеллект: память, способность рассуждать, быстро улавливать по отдельным чертам многообразие событий. Все это есть. Но одновременно - он упрямый ребенок. Ваша мама права. Литературным наследием В.В.Шульгина я заниматься не буду, но помог бы человеку или организации, которые возьмутся за это дело. Сам бы не возражал с ним ознакомиться, если буду допущен к этому наследию. Вы спрашиваете, какие его писания считаю зловредными. Отвечу. Боюсь оказаться неполным. Называю: «Дни» - помните описание еврейского погрома в Киеве в 1905 году, умирающего старика в луже крови и другие детали. Сам автор выставляет себя в роли охранителя погромщиков. Перечитайте, если найдете «Дни». Я воспользовался эпизодами – не из «Дней», а из его статей в «Киевлянине» - для своей юношеской работы «Шульгин переходит Рубикон». Эта рукопись передана В.В. где-то в 1963 году и он резко о ней не отзывался. Наоборот, стал с тех пор проявлять дружеские ко мне чувства. «20 год»: я читал книгу во Владимире из библиотеки В.В.Шульгина – сейчас цитировать ее не имею возможности. «Бейлисиаду»: она перепечатана мною, с ответным письмом на нее, а также главу «Шульгин переходит через Рубикон» надеюсь втиснуть в свою книгу. Далее: трактат об антисемитизме «Что нам в них не нравится» – о нем В.В. рассказал в мою последнюю с ним встречу. Трактат состоит из нескольких (кажется, трех) частей. Издан впервые в Париже. Я не читал его. Очень хочу с ним познакомиться, но заранее выражаю убежденность: любой трактак в защиту антисемитизма – есть гадость. Хватит? Думаю: для нас и для Шульгина этого хватит. Сюда еще можно прибавить многочисленные его политические речи в Государственных Думах. Они очень интересны, с мастерским ораторским талантом произнесены. Имеют в своем составе человеконенавистнические обвинения – против революции, революционеров, евреев и просто людей других убеждений. Тогда так было нужно и модно. Старое не надо напоминать: за это выдавливают глаз, но тех, кто старое забывает, вообще, лишают зрения – знаете же Вы об этом? Хотите еще подискутировать на эту тему – с удовольствием. Только бы нашлось достаточно свободного времени. И учтите еще: у нас разное видение мира и одинаковых, казалось бы, вещей. Я пока что говорю об общепринятом понятии морали. 14-ХII-75 г. * * «11-I-76 г. Дорогой Миша! ... В том 1968-м году – Вы его вспоминаете – я находился под сильным впечатлением от смерти Марии Дмитриевны. Было не до веселья. Вот я и был тогда очень серьезным и суровым. Хорошо знал М.Д. – ко мне относилась превосходно. Я тогда никак не мог смириться с мыслью, что ее больше нет. Время – хороший лекарь. (Прошло вот уже более семи лет). Чувство невосполнимой утраты немного притупилось. Немного изменился и я за эти годы.) Теперь о В.В. В настоящее время он очень болен. Говорит, что все у него болит. К своему творческому наследию он совершенно равнодушен. В книге «Дни» В.В. (если помните) выступает против погромщиков. Погром он осуждает и выступает на стороне евреев и в их защиту. (Прочитайте еще раз «Дни»). В защиту евреев В.В. сделал многое и не случайно в определенный день все евреи мира молятся за его здоровье и, как видите, не безрезультативно. * * «Кто старое помянет – тому глаз вон». Эта поговорка стара как мир и общеизвестна. Вы ее подновили словом «выдавливают» и лишают зрения вообще тех, кто старое забывает. Скажу другое. Все злопамятные люди очень недалекие и умственно ограниченные. Примеров подобного я знаю тьму. Итак, злопамятность – черта мелких людишек. Твердо уверен: у Вас такой черты нет. * * Недавно я прочитал книгу Н.Н.Яковлева «1 августа 1914 г. Изд-во Молодая гвардия. 1974 г.» Интересная книга. Автор многократно ссылается на В.В., а в конце даже описывает свой приезд во Владимир и свое пребывание в гостях у В.В. Думаю, что если в каждом письме мы с Вами будем писать о В.В., то наши письма станут скучными и однообразными. О В.В. написано во многих письмах и лучше, чем там, мы уже никогда не напишем. Он вошел в историю, а мы в нее можем только влипнуть. Если у Вас нет мании величия, то Вы, конечно, не обидитесь на меня. В этом году выходит книга М.К. Касвинова «23 ступени вниз». Там опять о В.В. От автора этой книги я получил письмо. В общем, не обижайтесь на меня и давайте о В.В. писать не так часто. Всего Вам доброго.М. * * Дорогой Миша Коншин! ... На книги меня не остается: читаю только самое необходимое. Даже газеты иногда упускаю. Возможно, когда-нибудь прочитаю рекомендованные Вами источники. Одно скажу: продолжают крутиться возле В.В. всякого рода хищники – они любят и умеют обирать. А то, что ему самому нравится раздаривать, верно, объясняется не только щедрой его душой, но и преклонным возрастом, отсутствием условий для своей работы. Вот он и дает миру наживаться на себе. При этом он тоже не бывает обделенным: о нем вспоминают литературные источники. А.И. Солженицын писал о том же времени: о начале Первой Мировой войны – к В.В.Шульгину не приехал. Современную нашу литературу я не знаю – предполагаю: Яковлев имел соответствующее задание «опровергнуть Солженицына». Вот его и выполнил. Искал живых свидетелей эпохи – укладывал все в тенденцию. Ведь издательство «Молодая Гвардия» - не из прогрессивных и объективных. Действительный мастер слова, писатель творческого склада – не протоколист, он мыслитель. Берет факты жизни и на их основе создает художественное произведение. Руководствуется своей фантазией. Даже в произведении на историческую тематику. Художественное произведение ближе к описанию жизни, чем строго документальное. Вот какие у меня претензии к Шульгину. Не претензии даже – его недопонимание. Я считаю его писателем, в определенном смысле, отличным (правда, все известные мне его произведения, кроме только о князе Воронецком, не являются художественным отображением им воспринятой действительности). Князь Воронецкий – одно известное мне его произведение – представляется плодом его чистой фантазии. Такой писатель больше ценится, чем только копирующий, живописующий действительность. Он сам себя считает политиком. Ищет любую возможность отметить свою роль в истории. Совершенно зря он свое тщеславие обращает в данное русло. Лично я политиков не перевариваю. Несколько знаком с его политической деятельностью: приводила она к поражению. Или же победа превращалась в бестолковщину. Зря он ищет то, чего не было. Несколько лет назад я работал над своей вещью. Ее первоосновой явилась книга Л.Фейхтвангера «Москва, 1937». Саму книгу я искал около 15 лет и случайно нашел. То произведение вышло у нас в 1937 году. Немецкий писатель описал события тех лет – с большей прозорливостью, чем чуть ли не все наши литераторы. И они брались описывать то коварное время. В книге дан своеобразный образ Л.Троцкого: превосходный писатель – возомнил себя политиком. Не приспособленный к данному поприщу – он терпит фиаско. Не знаю, насколько верно этот литературный образ совпадает с личностью Троцкого. Хочу сказать: данная характеристика, во многом, применима к В.В. Одна деталь вошла в историю: совместно с А.И.Гучковым – он принял отречение у Николая II. Все остальное, с позиции нынешнего дня, - муть. Отвечаю очень скучно на поднятые в Вашем письме вопросы. Евреи не только всего мира, даже евреи России и Киева не молятся за Шульгина. Это точно! Пусть он не фантазирует. И нам не стоит повторять обывательские мнения. Верно, в 1913 году в Киеве однажды за него молились и очень может быть. Тогда правый, почти черносотенный «Киевлянин» высказал правдивое мнение: имело цель спасти лицо «российского правосудия». Молились в Киеве – не во всем мире. Представьте себе Россию и мир 60 лет назад. Радио только-только начали пользоваться в опытных целях. Каким способом можно было дать директиву евреям всего мира: в определенный день и час должны молиться за «гоя»? Давали телеграммы, использовали телефон? Но почему тогда об этом «факте» не упоминают вездесущие газеты». И главное: у евреев нет глав Церквм, как в других религих. Например, Папа Риский, Синод и т д. После разрушения Иерусалимского храма римлянами в 70 году н.э., евреи живут в рассеянии и каждую автономную, точнее: самостоятельную религиозную общину духовно опекает свой раввин. Связи между общинами относительные – не систематические, не регулярные. По еврейской традиции – для молитвы достаточно десяти человек. ГОСПОДЬ РАЗРЕШАЕТ МОЛИТВУ и – ЕЕ СЛЫШИТ! Единогласная молитва всех евреев может оглушить Господа. Если о В.В. молились только один раз и в одном городе – для него это вполне достаточно. После известной статьи о невиновности Бейлиса – всего через несколько дней он пишет в том же «Киевлялине» статью об антисемитизме. Защищает право каждого «истинно русского» и православного стать морально достойным антисемитом (эту статью, вместе с другими, выслал по адресу Корнеева – он ее упустил; придется мне привести эту статью). Вы, точнее В.В. – Ваше письмо написано с его диктовки – путаете «память» и «зло». Это ни одно и то же. В обыденной жизни применяют только первую часть высказывания, да и то – в негативном смысле. P.S. Из своего архива высылаю статью о Шульгине 20-х годов. Написана она известным советским публицистом Д.Заславским. Фельетоны данного автора прежде печатали в «Правде» и «Известиях». Думаю: статья поможет преодолеть некомпетентность и заблуждение. (В свое время я ее выслал В.В.). * * На почтовой открытке указана дата 14-I-76 г. «Сегодня В.В. 98 лет!» * * Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Я не знал точной даты рождения В.В.: теперь знаю – 14 января. В какой-то год мне эта дата была нужна и я думал ее найти в газете того времени. Его отец Виталий Яковлевич издавал газету умеренного направления «Киевлянин». Это был выдающийся в свое время человек. Он обладал физическим уродством: был горбат, даже носил двойной горб – спереди и сзади. Его магистерская диссертация имела название «О состоянии женщин в России до Петра Великого». Одно название уже говорит о его прогрессивном восприятии мира в молодые годы. Был адъюнктом, то-есть доцентом (кажется, потом профессором) на кафедре всеобщей истории Киевского университета св. Владимира. Читал он также лекции «благородным девицам». Эти его лекции пользовались большой популярностью. Он был превосходным рассказчиком. От отца В.В. унаследовал основные интеллектуальные и ораторские свои способности. Сам В.Я. женился на одной из своих слушательниц. Она ему подарила сына – В.В. Муж и отец вскоре умер – молодая вдова вышла замуж за ученика Виталия Яковлевича – Димитрия Ивановича Пихно. Последний унаследовал все: пасынка, многочисленные имения и газету. Это был серый, очень тщеславный и мстительный человек. Он стал профессором Киевского Университета Святого Владимира. Заседал в столице – в Государственном Совете. При нем «Киевлянин» стал на крайне правые позиции. Оказался рупором обширного консервативного Юго-Западного Края. Студенты его ненавидили. Весь город боялся. В своих руках он сосредоточил власть, подобную административной, генерал-губернаторской. Называли его в прогрессивных кругах «хамонационалистом» (по левой этике). Пихно столь же твердой рукой держал семью. Смог привить к себе любовь молодого В.В. – тот остался всю жизнь верным отчиму. Даже и теперь тепло его вспоминает. В 1968 году он мне говорил: хотел бы жить и умереть рядом с могилой отчима Димитрия Ивановича. Во время одной из поездок (около 1963 года) побывал на родине. С печалью увидел: могила отчима находится в запустении. Меня удивляет: своего отца В.В., как мне известно, никогда не вспоминает – только отчима. А зря! Я его часто не понимаю. Руководствуется он, верно, своей логикой. Это героизм – дожить до такого преклонного возраста. Да еще после столь бурной и сложной жизни. С искренним уважением – М.Б. 25-I-76 г. Смерть В.В. Шульгина. Телеграмма из Владимира – 15-II-76 г. (отправлена в 15=05. получена около 17=00). «Василий Витальевич умер пятнадцатого Люся». * * Моя ответная телеграмма – 15-II-76 г. Страшно потрясен Сочувствую Умер большой человек писатель. Сохранить память Василия Витальевича чистой Миша Бельферман. * * Дорогой Миша Коншин! Последняя весть меня потрясла. Хотя Василий Витальевич уже давно перешел преклонный возраст. Словно от меня самого отрезали живой кусок. Ведь он так любил жизнь и был фантастически добр к людям. Не знаю, возможно, тюрьма и другие жизненные невзгоды сделали его таким щедрым. Василий Витальевич – это целая эпоха, даже не одна. И потому я скорблю вместе с Вами, его ближайшими друзьями. Я несколько сожалею о своем последнем письме к Вам: ведь правда, подчас, имеет свойство звучать резко. Верно, его тихо похоронят на владимирском кладбище – под дубом, рядом с Марией Дмитриевной. Такой большой человек и писатель должен попасть под опкеку государства и быть похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Вряд ли это случится. И я сомневаюсь: переиздадут ли в ближайшее время его произведения – достойны нынешнего читателя. Нет весомее судьи, чем смерть... Жаль: он прожил долгие годы в одиночестве, всеми забытый. Являлись к нему некоторые: хотели и могли чем-то поживиться рядом с ним. Воспользоваться феноменальной его памятью и энциклопедическими знаниями. Да, пусть память о нем останется чистой и честной. Не стоит превращать В.В.Шульгина в святого: большой живой человек. Я позвоню в Республиканский Союз писателей: они многое могут – вряд ли захотят определенное предпринять. Украинцы его не любят! шестьдесят лет назад «Киевлянин» боролся с «мазепинством» - так тогда называли стремление малороссиян (украинцев) к индивидуальной культуре и политической самостоятельности. В настоящее время не могу себе позволить поездку во Владимир. Да, и что можно сейчас сделать? М.Бельферман. 15-II-76 г. * * 19-II-76 г. Дорогой Миша! ... 17 похоронили Василия Витальевича. Перед этим его отпевали в церкви. Похоронен он рядом с Марией Дмитриевной. В.В. переболел страшной формой гриппа. Это было месяц назад. (Люся ездила к матери в К. – от нее и заразилась этим самым гриппом, а от нее уже и В.В.). И без того его очень слабый организм ослаб окончательно, а поэтому уже не мог бороться с грудной жабой и другими недугами. 15-го утром (11=00) прибегает Люся к нам и с волнением сообщает, что В.В. плохо. Я побежал к нему, а Люсю попросил вызвать скорую помощь. В.В. лежал на постели с откинутой головой, сильно открытым ртом и закрытыми глазами. Тело его было теплым. Пульс не прощупывался. Никаких признаков сердечной деятельности не было. Я приоткрыл форточку, а к ногам положил грелку. Уже тогда от был мертв. Прибывший врач констатировал смерть, о чем и было сообщено в тот же день (эту трагическую весть понесли 19 телеграмм). Видимо, он задохнулся (лекарства, им принятые, не помогли). Его не анатомировали и в морг не возили. Обмыли, одели и положили в гроб. Из хитрых органов пришли дяди и, не снимая своих шапок, стали рыться в его бумагах. (В.В. лежал тут же, но на этот раз в гробу). Все его творческое наследие и плюс все письма к нему дяди эти сложили в два мешка и взяли еще два ленфильмовских фотоальбома – уехали. (Всему этому были и свидетели). ... В последний путь его провожали москвичи и владимирцы. Ольга Витальевна не смогла приехать. Видимо, не было денег, а Люся ей не догадалась послать из денежного наследия В.В. Вы несколько сожалеете о своем последнем письме ко мне. Оно очень интересное и обстоятельное. Мне всегда нравится больше горькая правда, чем сладкая ложь. Со смертью В.В. некоторые люди вздохнули облегченно. Они осуществляли за ним негласный надзор, да и всех тех, кто был вокруг него, держали в поле зрения. Теперь им работы поубавилось и стало спокойнее. ... От Василия Витальевича я никогда не слышал ничего антисоветского и даже близкого к этому. Людей привлекала в нем щедрость души, доброта, феноменальная его память, неограниченные знания во всех областях, большой ум и обояние и многие-многие другие высшие душевные и нравственные качества. Людей он привлекал своей мудростью. Он был живой историей и что главное – самой правдивой. Самые умные люди во все времена были самыми сильными магнитами. О В.В. память навсегда останется самой чистой и светлой. Я знал его 15 лет. Все эти годы он был очень добр. Жил для людей и безгранично любил их. Относительно одиночество наступило после смерти Марии Дмитриевны. Но нет. Люди всегда помнили о нем, навещали его, приезжали к нему... Хотя цели порой были и разные. Всем им он радовался как ребенок. Всем им он стремился сделать добро и принести хоть какую-нибудь пользу. (Писатели этим хорошо воспользовались). Кто-то был чаще, а кто и реже и совсем редко. Ведь у людей своя работа, дела, семьи и т.д. Люди вокруг него становились духовно богаче, добрее, лучше. Давайте же искать Василия Витальевича в его книгах и книгах о нем, в памяти его друзей и знакомых, в его делах и словах – сохранились в нашей памяти. А память о нем будет бессмертна. Он и сам себя уже давно еще при жизни обессмертил. Вот все мысли – меня посещают в эти дни. Я скорблю и мне тяжело писать и все выразить. Спасибо за Вашу телеграмму. Выраженные в ней чувства – разделяют многие и многие. Мужайтесь и пожелайте этого всем тем, кто знал В.В.» * * Дорогой Миша Коншин. Верно, грипп явился, как говорится, последней каплей, переполневшей чашу. Вы сообщали за месяц до смерти В.В. о его жалобах на боль всего тела. Смерть невозвратима. Он был одинок и несчастлив, особенно последние годы, несмотря на близость заинтересованных, помогающих людей. Вообще одиночество – участь людей больших и постаревших. В наших условиях некоторые обстоятельства приобретают чрезмерный характер. Вы упоминаете о «друзьях»: некоторые пасутся на нашем примиренчестве с любым произволом. А страх основан на фактах 30-50 летней давности. К сожалению, тот страх поддерживается некоторыми негативными случаями сегодняшнего дня. Что Вы хотите: рабство здесь воспитывалось столетиями. И все же, нам стоит быть хоть несколько диалектиками: видеть и вторую сторону. Частью, наследие Василия Витальевича будет спасено от растаскивания всяких любителей сувениров. Ведь я видел: они бы его самого, еще живого, разорвали на кусочки, если бы только могли, а вещицы – и подавно. Если помните, как бы предчувствуя подобное, я писал Вам прежде о литературном наследии В.В.Шульгина. Сейчас время такое: от него хотели побыстрее избавиться, но политически веяния ведь изменчивы. Думаю: когда-нибудь Владимир станет местом паломничества людей. В дополнение к Суздалю и Успенскому собору – здесь похоронен Василий Витальевич Шульгин. И государство будет вынуждено вынуть из тайников ныне скрываемое в самых недоступных хранилищах и считается чуть ли не государственной тайной. Ведь издали М.Булгакова. Правда, только его «маргаритки». А на могиле В.В.Шульгина установят памятник: он будет находиться под охраной государства. Когда это будет? Не знаю. Возможно, даже не скоро. Что же касается наших разногласий с ним, то я остался при своих убеждениях. Вижу, насколько отлично явилось его воспитание и жизнь. Не мог он понять и честно разобраться в некоторых вопросах. В том числе, еврейском и ритуальном иудейской религии. Я тоже во многих вопросах невежественен. Никогда категорически не говорю того, чего не знаю точно. А В.В., подчас, позволял себе «субъективизм». И вообще стоит спасать его самого от «корнеевских дополнений». Вы жили рядом и видели его почти повседневно, обыденно. Но Вы правы также и в этом: каждый, кто хоть несколько общался с ним, становился богаче и чище. Думаю, что так: только если душа у человека чистая. Но были и такие, которые его «доили». И немало таких. Вот прелюдно взяли альбомы: только себе! Люди такие: греют руки даже рядом с несчастьем. Что Вам сказать: ведь во многих душах сидят хищники. ... И все же в нем был крепкий организм: столько испытаний и – 98 лет. Жизнелюбие в нем было потрясающе. Если бы не старческая немощность и обстановка, он мог бы творить и творить. Я знаю его предреволюционные работы, частью последние... Он чище пишет, философски осмысливает события и мысль его широкая, ровная, незаурядная. Да, жаль... Но что поделаешь: природа. Рассказывал мне однажды свой чуть ли не последний разговор с Марией Дмитриевной. Он ей сказал: - Ты уходишь... Но я не могу уйти... сейчас. – И она пообещала его подождать – там, если вообще есть еще что-то. Немало ей пришлось его ждать... Хотелось бы думать, что они встретились. Я человек абсолютно неверующий, но хоть в мыслях – они встретились. Привет Вашим. Если увидите, и Ксении Александровне. М. * * «Дорогой Миша! ... Как Вам известно, мы похоронили дорогого Василия Витальевича... Он умер 15 февраля (в «Сретение») совершенно неожиданно. В этот день он вставал и ходил по квартире. Был слаб, после гриппа, который был у него за месяц до смерти. Как раз в день своего рождения – он лежал с t. Вероятно, было осложнение на сердце или легкие. Очень грустно. Похороны были христианские (17-го ф.). Отпевали в Ц-ви. Все было как нужно, как полагается. Отношения всех приезжих и здешних было сердечное. Он был добрый человек и тонкий (грубости не было в нем нисколько) и кроме того, что он был вообще интересный, содержательный человек – он был хорошо воспитан. А воспитание ведь это очень большое значение имеет. Это именно то, что сейчас не хватает (у современных людей). Окружающая нас среда совершенно никакого понятия не имеет о воспитании. Я лично очень страдаю от этого. Ну вот. Уходят из жизни интересные люди, много видавшие, много пережившие и сохранившие свой облик до конца. Мне нравилось в В.В., что он был совершенно бесстрашный и цельный человек. Царство ему Небесное! И вечная память среди тех, кто его знал! 40-й день будет 25-III. ... Скоро весна. 1/14 марта – «Евдокия» - «если курочка у порога напьется, то овечка 23 апр/6 мая в Юрьев день в поле наестся» - такова русская поговорка. Посмотрим, будет ли таять 14-го м.? Пока желаю Вам всего хорошего. К.С. 10-III-76 г. P.S. Пишите!» * * Глубокоуважаемая Ксения Александровна! У нас почти весна: отдельные дни бывают светлые, солнечные – тает снег. Пока он весь не сошел. Земля отмерзла – вязкая: весна. Снег у нас уже сходил в конце прошлого месяца, но вновь лег. Этот год нас жаловал снегом. ... Вы правы: Василий Витальевич – человеком был удивительным. Мы с ним разошлись по очень важному для меня вопросу. Но должен признать: никогда в жизни не встречал, да и вряд ли встречу человека добрее, отзывчевее. К сожалениею, он плохо разбирался в людях: был ко всем одинаково добр. Но возле него крутились и хищники. Не знаю, то ли он таким был всю жизнь, или его преобразила трагическая судьба: безуспешная борьба за идеалы в революционные и послереволюционные годы, голодная, безрадостная эмиграция, немецкая оккупация части Союза и Югославии – он в те времена там проживал. Потом еще – 12 лет тюрьмы. И еще – инвалидный дом, жизнь под идейным руководством Марии Дмитриевны. Знаю: Вы всегда симпатизировали Василию Витальевичу, а Мария Дмитриевна безосновательно ревновала его к Вам. Вообще-то она была особым человеком: по характеру – настоящей женщиной. Она оберегала его деятельную натуру от всякого ветерка жизни, а он рвался ко всему новому. Нужно ли говорить, каким он был одиноким последние годы жизни. * * Эту часть письма прошу по прочтении сразу же уничтожить. Это было в 68 году. После похорон Марии Дмитриевны, в его квартирке собрались близкие ему люди. Помнится, среди других, были и Вы. О чем-то нескладно выступил их сосед, Миша К. сказал слова любви к Марии Дмитриевне. А потом поднялся сам Василий Витальевич. Я не помню его слов, но знаю: они заставили содрогнуться присутствующих всех. Он сказал: ему предстоит исполнить некую миссию, после чего облагодетельствует чуть ли не все человечество. Помните это? В те времена я не очень-то был ограничен временем, а потому решил несколько задержаться и помочь ему с устройством жилья около кладбища. Я был против этой идеи и обратился к его лечащему врачу за советом: а вдруг что случится вдали от города и медицинской помощи? Но она посчитала, что в этом состоянии лучше всего поменять ему домашнюю обстановку. Квартирка была неплохой. Дом не новый, но в довольно хорошем состоянии. Просторная комната и вторая клетушка за перегородкой: здесь спала Гаращенко. Раза два и я там спал. Хозяйка работала кладбищенской рабочей. Это, верно, распутная женщина из современных. Меняла подряд мужей. Когда мы пришли, у нее находился какой-то пьяница. Не знаю, что повлияло: его нестало. Сын-мальчишка бегал утром за грибами и она кормила Василия Витальевича - и не только его одного – вкусной и свежей пищей. Так что он там несколько отдохнул, окреп... Я предложил ему содействовать в отдыхе и прочем. В.В. ничего определенного мне не ответил. И так как я остался, он стал мне диктовать свою книгу. Что она собой должна была представлять, я знаю частично: только могу догадываться обо всем. Работал он немного: час-полтора в день – за это время успевал продиктовать по две-три страницы. Я думаю: прошло до двух недель работы: так что я записал где-то 25-35 страниц. В разговоре он признался мне: очень обременен своей тогдашней жизнью и хочет добиться любого ее изменения: попасть в тюрьму или же быть высланным за пределы Союза. Меня же он просил чуть ли не посодействовать в распространении его будущей книги. Вообще меня удивляет, как это большие писатели позволяют себе рисковать жизнями чужих, верных им людей. Вот, Б. Пастернак диктовал роман «Доктор Живаго» своей приятельнице. Она и дочь попали в лагеря. А.Солженицын тоже позволил себе подобное – одна женщина кончила жизнь, когда органы узнали о ее связи с писателем. Молодой человек за подобное до сих пор отбывает срок в страшной тюрьме – находится во Владимире. Так вот, Шульгин тоже позволил себе такое. Я человек услужливый, но осмотрительный. Я ответил ему: никаких связей у меня нет и потому помочь ничем не смогу. Но даже если книга будет распространена, то и тогда вряд ли что изменится в его жизни. Это так. Ну, что бы власти сделали с ним? Он и так находился чуть ли не под домашним арестом. (С позиций сегодняшнего дня – уверился: а. в 1968 году Буби (Николай Браун) сообщил ВВШ о своих занятиях по изготовлению и распространению Саиздата или готовности этим заняться; б. то ли Буби ему посоветовал, то ли он сам придумал это вариант добиваться выезда к сыну – даже рисковал попасть в тюрьму и ставил под открытый удар сотрудничающих с ним, то-есть меня; в. я сейчас точно не знаю, в качестве кого ВВШ поехал в Ленинград: свидетелем защиты или обвинения? г. мое предположение: ВВШ вступил в сотрудничество с КГБ и судом; д. договоренность или сделка между ВВШ и КГБ такова примерно: КГБ ОБЯЗУЕТСЯ ОТПРАВИТЬ ОТЦА (ВВШ) к СЫНУ в США – за это ВВШ СДАЕТ ИМ Буби (Николая Брауна) на СУДЕ; е. ВВШ исполнил свою часть договоренности – ОН СДАЛ Буби (Николая Николаевича Брауна) – КГБ в очередной раз «НАДУЛО» ВВШ; ж. действительно, нужно оставаться ПОЛНЫМ... ПРОСТАКОМ: ПОВЕРИТЬ КГБ – М.Б.). Верность моих слов его отрезвила. Он мне посоветовал уехать (быть может, на том же настаивала Гаращенко: заранее решила забрать ценные вещи Марии Дмитриевны. У меня она спрашивала: что бы хотел иметь из вещей покойной? Я ответил: «Мне ничего не надо»). И еще, Василий Витальевич попросил меня уничтожить все мною записанное. Это были оригинальные мысли: имеют определенное политическое значение. Я согласился это сделать, но лишь в присутствии Гаращенко. Вообще-то я к ней относился подозрительно с самого начала. Я был с ней в самых добрых отношениях, но наблюдал за всем. Я не знал, кто она, что: считал представительницей органов. Только в прошлом году узнал: ее вызвала из Москвы Наталья Альфредовна. Она была очень добра к «дедуленьке», меня даже пыталась совратить. И думаю: мною записанное могло дать ей козыри для шантажа Василия Витальевича. Я не знаю, как и что с материалами: вероятнее всего, они находятся там, где и все его произведения. Я ждал деньги и вещи из Киева. Кажется, мне прислали 60 рублей. Я их поделил пополам – отдал 30 рублей Гаращенко на Василия Витальевича и оставил себе на дорогу и другие расходы. Меня удивило сразу же то, как Гаращенко восприняла перевод: «Только шестьдесят? Не могли прислать больше». Василий Витальевич предпринял безуспешные попытки выехать официально. Не знаю, быть может, он не приложил достаточно настойчивости. А может, его бы ни за какие деньги не выпустили: только пораньше убили. Об этом все. Написал потому: ему уже ничто не навредит. Пожалуйста, уничтожьте. * * Предуреждение сделал: иначе письмо загодя может попасть, куда не следует. Себе я оставил копию его. Не решил окончательно: поместить ли данное письмо в своем произведении? Сейчас решил: пусть! Полнее предстанет картина о В.В. Шульгине. * * 31 мая 1976 г. г. Владимир Дорогой Миша! ... Дай Бог, о чем Вы пишите – сбылось. В.В. – частица русской истории и культуры. Мало кто сейчас его вспоминает, правда, некий Лисовой (о нем я Вам как-то писал) собирается о В.В. написать книгу. Говорит: о нем он знает лучше всех. Опекунша (Люся М.) оказалась женщиной вполне честной и порядочной. Ольге Витальевне она выслала плед, золотое кольцо, сохранившиеся фотоальбомы и ряд других вещей. (Это не Гаращенко). Люся даже на сороковой день справила поминки. В общем она производит хорошее впечатление... P.S. Такое впечатление: Ваше письмо последнее открыли, прочитали и снова заклеили (?!?!) * * (С момента работы в Керен аКайемет леИзраэль – у меня вошло в привычку: просыпаться рано. Немного недоспал – сделал перерыв для сна. О продолжительности поздне-утреннего отдыха - трудно сказать точно. Спал примерно часа полтора. Вот только приснился своеобразный сон. Будто мне поручили два задания. Собрать рыбацкую лодку и древнеримский стадион. Все детали разложены на песке роскошного пляжа. Немного перепутаны – суть интриги. И второе: не менее сложное: нет готовых планов для сверки последовательных действий. Заказчики или руководители объявили: все-все детали должны быть задействованы – ничего нет «лишнего»! Я приступил к работе... Нужна фрейдовская расшифровка. Не иначе: мои творческие бдения напоминают – те самые архитектурные игры-свершения. Не в данном произведении). * * Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Верно, Вы зря недовольны Мишей. Если кто в чем провинился – я один. В начале прошлого месяца он мне написал, а я Вам – только в конце (т.е. через полмесяца). Болезнь – большая неприятность: не позорно. Он же мне сообщил о Вашем выздоровлении: Вами интересуется. Он – хороший: это главное, а странности есть у каждого свои. Не надо его строго судить. Вы жалуетесь на бескультурье – так это вечное несчастье и России, и мира. Всегда так было: немногочисленная культурная прослойка и – народ. К нашему несчастью, после революции, культурный слой страны – бежал в эмиграцию или почти полностью физически уничтожен. Так называемая наша интеллигенция – это гниль, пена культуры. Ширят культуру, как общенародную, - в значительной степени она подстегивает хамов и хищников. Но что делать? Так происходит повсюду. Слышал: нынешнюю «массовую культуру» США называют «культурой кока-колы». При этом англо-саксонцы торжествуют взлет своей цивилизации. Народы дики, бескультурны – повсюду. Понимаю: это плохое успокоение. Я тоже страдаю от хамства окружения – и нередко. Ваши люди грубы, но не злобны. «Отходчивы». Украинская хитрость пострашнее. Русские, насколько мне пришлось с ними столкнуться, все же лучше: прямы – не двуличные. * * Ленинград, конечно, особый город. Я там был. И люди живут особые. Хотя мало осталось, переживших столько трагедий – одна другой страшнее. Если Вам туда переехать: поменять квартиру – это очень долгая история. Может случайно удастся быстро. Да, Питер: это город дворцов. Как только жаль, находится он ныне в таком сером состоянии. Многие здания, верно, с самой революции не ремонтировали. А новые жилые массивы – так коверкают город. Они хуже, чем во многих других городах. Жуткие коробки. Настолько чудесного в том городе: возможно, единственный стоющий памятник дореволюционной России. Только страшно уж много крови пролили за него и в нем. * * Из письма в Москву – Наталье Петровне Мальт. Моя поездка во Владимир вызвана совершенно не тем обстоятельством, будто хотел повидаться с В.В.Шульгиным. От нескольких человек я должен был получить разрешения на приведение их писем (или изъятий из них) в книге «Отголоски Бейлисиады - в современности». До самой последней минуты я не был уверен, что увижусь с ним и поговорю. Этот разговор дал мне достаточные основания подтвердить свое обоснованное предположение: он, если и не был антисемитом, но много сделал в смысле распространения «теоретической» защиты антисемитизиа. Мои расхождения с ним прочные. Но человек этот казался добрейшим, удивительным, культурнейшим – старой закалки. Жизнь его сложилась трагически: крушение цели, голодная эмиграция, немецкая оккупация Югославии – там он жил... Затем последовало 12-летнее тюремное заключение, инвалидный дом – существование среди сумасбродных стариков... потом вернулась его супруга из Венгрии. Являлась она почти мигерой. Умерла в 1968 году. Для ВВШ последние годы жизни оказались одинокими, частью совместно с опекуншей. За месяц перед смертью он переболел гриппом. Похоринили его по христианским обычаям на владимирском кладбище рядом с супругой – под ветвями более чем в два обхвата дуба. Писатель он оригинальный. Я это ценил. Он еще мечтал стать Спасителем России. Сыграть свою роль в мировой истории. В частности, в решении вопроса объединения Берлина или обоих Германий). Человеком являлся бесстрашным. Абсолютно не понимал людей. Я это увидел поздно. Понять не могу: большой он человек, писатель – и такая детская доверчивость, наивность, почти дурашливость... Возле него паслись многие хищники. Тянули не только вещи, но и воспоминания. На основании их писали свои книги. Мне дали несколько подобных примеров хищения интеллектуальной собственности. Пока прочитать источники не могу. Моя книга о Шульгине – это почти мемуары. Такие книги пишут в преклонном возрасте. Я решил это сделать прежде: не хочу растерять письма. Вернее всего, они попадут туда же, куда попадают материальные и духовные ценности – в недоступные архивы. Книга о Шульгине интересна. Дает некоторое представление о его и, частично, моих мыслях. О тяжелых условиях – в них приходилось жить творческой личности. Я не собираюсь делать свое имя на В.В.Шульгине. Просто все написанное имеет общественное значение. Эпилог. Написал письмо к Ксении Александровне - его разрываю. Для меня важнее разобраться с происходящим в нашем городе. Последующее изложение относится тематически к Киеву. Только по времени совпало. Это совпадение указывает на связь с очень важным моим интересом. Похоронили Василия Витальевича Шульгина... Жизнь продолжается. Пишу о злободневном. Глубокауважаемая Ксения Александровна! Несколько дней тому у нас открыли памятник на краю Бабьего Яра. Фактически, самого яра (оврага) уже давно нет. История создания памятника долгая. Чрезвычайная Государственная Комиссия 25 февраля 1944 года сообщила о зверствах в Киеве во время немецкой оккупации (1). Верно, с этого времени, если не ранее его, спасшиеся и сохранившиеся люди думали о создании здесь памятника. Киев был в значительной степени разрушен. Властям было не до памятников. (2) Позже появились материальные условия. Случались беспрерывно продолжающиеся, но только внешне видоизмененные политические веяния. О Бабьем яре старались забыть. Потом даже уничтожить о нем саму память. (3) В конце пятидесятых годов кому-то из власть имущих пришла кощунственная идея - засыпать этот овраг и на его месте создать жилой массив или парк. В те времена в городе хозяйничал один их хрущевских ставленников, нечистый на руку: замечен и обличен за торговлю квартирами и прочих неблаговидных поступках. Только «наш дорогой» спас его. Потом этот мэр умер и его имя увековечили: назвали им бульвар. Этот Давыдов распорядился засыпать овраг. И его засыпали. Долго транспорт работал: перевозили почву из котлованов и других мест. Но случилось непредвиденное. Выходы ли канализации, грунтовые воды – все его содержимое превратили в жидкое мессиво. Масса прорвала плотину и мощным потоком вылилась вниз на прилегающие улицы. Уничтожило почти все на своем пути. Дома разрушены. Многие десятки людей в домах погибли. Это была настоящая трагедия (4). И даже после той трагедии – продолжили работы. Овраг засыпали. Создать на его месте жилье не посмели. Возвели рядом телевизионную башню. Потом установили памятник. Многим этому способствовал Е.Евтушенко. В последние времена поэт сильно изменился: стал почти полности приспособленцем к власти. Но тогда, прежде - он себе позволял «странности». Такой «странностью» и явилось, пробуждавшее совесть, его стихотворение «Бабий Яр». Оно вызвало поток антисемитской злобы части нашей «общественности». А все дело в том - Е.Евтушенко констатировал: «Над Бабьим Яром памятника нет...» И: «Я русский, а потому – не антисемит». С того времени о создании памятника заговорили вслух. Долго говорили и тянули время. И все же... Вот он – памятник. Сотворен, возможно, и оригинально (5), но установлен не к месту. С таким же успехом может считаться памятником – жертвам (или, как сейчас говорят, - героям) революции, гражданской войны или сталинизма. Не к месту поставлен. О нем самом. В центре – рабочий: правящий класс. Тупое лицо, широкий нос, приподнята гордо голова и несколько опущен суровый взор под насупленными бровями. Правая рука приподнята и сжата в кулак. Кажется, он только что произнес речуху или бросил клич, типа: «Да здравствует революция!», «Да здравствует Сталин!», «Смерть немецко-фашистским оккупантам!», «Дело наше правое – победа будет за нами!» или нечто другое из расхожих пропагандистских кличей. Одет рабочий в рубаху или френч, на его ногах огромные рабочие чувалды. Точно такие типы создавали на плакатах - тип рабочего. Рядом с ним находится матрос: обернут спиной. Поднял левую руку – тоже сжал в кулак и вот-вот дотянется до руки рабочего. Правой рукой он обнимает или поддерживает старую женщину: словно старается прикрыть ее своим телом. Женщина с прямым носом и складками на лбу скорбно смотрит из-под тяжелого платка: напоминает монашенку. Слева от рабочего мужчина, обнажен до пояса – тоже поднял левую руку. Верно, он военнопленный. Как бы растянут на дыбе. Абстрактный образ солдата – таким изображали в прошлые годы. Да, и в современности – это штамп: «Умираю, но не сдаюсь!» Его кулак прикасается к кулаку рабочего. Вот эти три силы выковали победу: рабочий, солдат и матрос. Нет только колхозника... Есть! Верно, та женщина – она стоит за матросом олицетворяет наше героическое коллективизированное крестьянство. Молодая женщина с абстрактным лицом и комсомольской прической 20-30-х годов руками закрывает лицо, несколько повернула голову в сторону, она вроде отворачивается от ужаса – открылся перед ее взором. На тыльной стороне памятника девочка или мальчик. Склонился, плачет над умирающим отцом – тот изображен в таком виде, словно Спаситель: снят с креста и оплакиваем почитателями. Другой мужчина сгорбился: похож на шахтера, завален в лаве. Опустил голову на обе вытянутые руки: он еще не мертв, но умирает. Еще один ображенный торс показан со спины. Он широко развел руки по сторонам и назад, словно только сейчас разорвал цепи, но упал он на колени. Желает принять смерть стоя, но не в состоянии подняться. Лица его не видно. Голый. На руку наброшены какие-то лохмотья. Над всей группой возвышается женщина – она неестественно низко склоняется к своему ребенку (шея под прямым углом к туловищу): вроде кормит его грудью и одновременно закрывает собой. Руки ее связаны сзади и высоко приподняты вверх. Лицо женщины абстрактное. Это – символ родины-матери: страдает от фашистского нашествия. Всего оданнадцать фигур. Из них 3 или 4 женских. Памятник символов и шаблонов. Так часто применяют их ныне в произведениях социалистического примитивизма. Весь памятник кажется подобен скале или обрывистый склон оврага. Вокруг памятника вырыт небольшой зеленый ровик - он расходится тремя овальными крыльями. Некрутая лестница (подножье памятника) устлано венками. Цветы завяли (их редко убирают). Я насчитал 35 венков. Все официальные – с праздничными алыми лентами. Ведь на памятнике изображены борцы! Борцы за социализм! И поставили памятник – себе! У меня возникло такое впечатление: часть изображенных «лиц» - они и есть погромщики, убийцы: вместе с нацистами с садистской жестокостью загоняли голых евреев в овраг, потом их расстреливали. Только один венок с черной траурной лентой скромно соседствует с этим пышным великолением. На нем надпись: «Дорогим родителям, бабушке, сестричке от вечно скорбящих детей, внуков». Это и есть скромная дань жертвам: их здесь лежит более ста тысяч. Здесь нет рабочих, военных и матросов: это вымысел авторов-создателей и заказчиков. Расстреляны безвестные люди. В Киеве расстреляли и повесили более 195 тысяч человек. В Бабьем Яру лежат евреи. Военнопленные расстреляны - в другом места. Никакого чувства не вызвал у меня этот памятник – так! Дорогостоющая никчемность... Обманули! Отделались... Во славу самим себе установили его – не жертвам. От украинцев ничего другого нельзя ожидать. М.Б. 7-V II-76 г. * * (1) Привожу документы – дают представление о жестокости немецкой оккупации Киева. В сообщении Чрезвычайной Государственной Комиссии – представлено на Нюренбергском процессе: «... В Киеве замучено, расстреляно и отравлено в «душегубках» более 195 тысяч советских граждан, в том числе: а. в Бабьем Яру – свыше 100 тысяч мужчин, женщин, детей и стариков; б. в Дарнице – свыше 68 тысяч советских военнопленных и мирных граждан; в. в противотанковом рву у Сырецкого лагеря и на самой территории лагеря – свыше 25 тысяч советских мирных граждан и военнопленных; г. на территории Кирилловской больницы – 800 душевнобольных; д. на территории Киево-Печерской Лавры – около 500 мирных граждан; е. на Лукьяновском кладбище – 400 мирных граждан... ... В 1943 году, чувствуя непрочность своего положения в Киеве, оккупанты, стремясь скрыть следы своих преступлений, раскапывали могилы своих жертв и сжигали их. Для работы по сжиганию трупов в Бабьем Яру немцы направили заключенных из Сырецкого лагеря. Руководителями этих работ были офицер сс Топайдс, сотрудник жандармерии Иоганн Мэркель, Фохт и командир взвода сс Рэвер. Свидетели: Л.К. Островский, С.Б. Берлянд, В.Ю. Давыдов, Я.А. Стеюк, И.М. Бродский, бежавшие от расстрела в Бабьем Яру 29 сентября 1943 г. показали: «В качестве военнопленных мы находились в Сырецком концлагере, на окраине Киева. 18 августа нас в количестве 100 человек направили в Бабий Яр. Там нас заковали в кандалы и заставили вырывать и сжигать трупы советских граждан, уничтоженных немцами. Немцы привезли сюда с кладбища гранитные памятники и железные ограды. Из памятников мы делали площадки, на которые клали рельсы, а на рельсы укладывали, как колосники, железные ограды. На железные ограды накладывали слой дров, а на дрова – слой трупов. На трупы снова укладывали слой дров и поливали нефтью. С такой последовательностью трупы накладывались по несколько рядов и поджигались. В каждой такой печи помещалось до 2500 – 3000 трупов. Немцы выделили специальные команды людей, которые снимали с трупов серьги, кольца, вытаскивали из челюстей золотые зубы. После того, как все трупы сгорали, закладывались новые печи и т.д. Кости трамбовали, разбивали на мелкие части. Пепел заставляли рассеивать по Яру, чтобы не оставалось никаких следов. Так мы работали по 12-15 часов в сутки. Для ускорения работы немцы применили экскаватор. За время с 18 августа по день нашего побега – 29 сентября – было сожжено, примерно, семьдесят тысяч трупов». В документе «О разрушениях и зверствах, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в городе Киеве»: «В Киеве, до вторжения немцев, было 150 средних и начальных школ. Из них 77 школ оказались занятыми под казармы, 9 – приспособлены под склады и мастерские, в двух расположили воинские штабы и 8 школ использовали под конюшни. При отступлении из Киева немецкие варвары разрушили 140 школ. ... Немецкие оккупанты расхитили из книжных фондов киевских библиотек свыше четырех миллионов книг. Из одной только библиотеки Академии Наук УССР гитлеровцы вывезли в Германию более 320 тысяч ценных и уникальных книг, журналов и рукописей. ... 5 сентября 1943 года немцы сожгли и взорвали один из старейших центров украинской культуры – Киевский государственный Университет имени Т.Г. Шевченко, основанный в 1834 году... В огне погибли великолепные культурные ценности, служившие на протяжении столетий основой научно-учебной работы Университета; погибли материалы исторического архива древних актов, представляющих исключительную ценность; погибла библиотека с фондом свыше 1300 тысяч книг; зоологический музей Университета, имевший свыше 2 миллионов экземпляров экспонатов и целый ряд музеев. ... Немецкие оккупанты разрушили также и другие высшие учебные заведения Киева..., сожгли и разграбили большинство медицинских учреждений... Фашистские варвары сожгли в Киеве здание драматического театра Красной Армии..., театральный институт, Консерваторию, в которой сгорели инструменты, богатейшая библиотека и все оборудование; взорвали здание цирка на 2500 мест; сожгли со всем оборудованием Театр юного зрителя имени М.Горького; уничтожили Еврейский театр... ... В Музее Западноевропейского и Восточного искусств осталось лишь несколько больших полотен, которые грабители не успели снять с высоких стен лесничной клетки. Из Музея Русского искусства гитлеровцы вместе со всеми экспонатами вывезли ценнейшую коллекцию русских икон. Они разграбили Музей Украинского искусства: из 41 тысячи экспонатов отдела народного искусства этого музея осталось только 1900... Гитлеровцы разграбили Музей имени Т.Г. Шевченко и Исторический музей. Они разграбили величайший памятник славянских народов – Софийский собор, из которого вывезли 14 фресок ХII века..., драгоценную утварь и предметы культа. По приказу немецкого командования - воинские части ограбили, взорвали и разрушили древнейший памятник культуры – Киево-Печерскую Лавру... Успенский Собор, построенный в 1075-1089 годах великим князем Святославом и расписанный внутри в 1897 году известным художником В.В. Верещагиным, 3 ноября 1941 г. взорван немцами... ... Историческое место Киева – Аскольдову могилу оккупанты превратили в немецкое кладбище. ... Немецкие оккупанты в Киеве разграбили и вывезли в Германию оборудование промышленных предприятий, а здания взорвали и сожгли. Фашисты взорвали, сожгли и разрушили электростанции и электросеть, трамвайный и троллейбусный парки, водопровод и канализацию, а также хлебозаводы и другие предприятия, лишив население крупнейшего города воды, хлеба, отопления, освещения и средств передвижения... (2) Конечно, первые послевоенные годы оказались скудными, сложными, но все же памятник Ленину установили в 1947 году. Памятник жертвам Бабьего Яра пришлось ждать тридцать пять лет: дождались! Плеваться хочется... (3) Ведь Киев! Отсюда традиционно исходит любая реакция, а политическая тенденция приобретает отточенный характер. (4) Бабий Яр мстит современным вандалам, но под ноги мести попала невинные люди. (5) Наделенный природой чувством, ощущением прекрасного, ребенок непременно назовет памятник «бякой». * * Дорогой Миша! Я человек, верно, абсолютно, не завистливый, но все же как-то меня покоробило: избрал себе дикую по скуке работу. Другим людям за это время удается поездить, развлечься, отдохнуть... За последние десять лет я лишь два раза использовал отпуск и то относительно, а сейчас в переносном и прямом смысле вкалываю, не разгибая спины. Но зато последний год оказался для меня чрезвычайно продуктивным: заканчиваю несколько ранее начатых произведений. Готовлю их в ССП. (Пишу о исполненном плане: в 1976 и 1978 годах двумя крупными порциями выслал Союзу писателей и Всесоюзному агентству по авторским делам свои крупноразмерные рукописи художественных произведений. Рукописи сгинули в бюрократических недрах. Но, возможно, благодаря этому своему неординарному шагу, я спасся – в те трудные годы брежневско-сусловской реакции). В скором времени возьмусь за окончательную отделку книги (вернее: рукописи) о В.В. Шульгине. Я ее написал в 1972-75 годы. По некоторым соображениям, об этом не сообщил во время своей поездки во Владимир. Думаю: оставить неизменным. Лишь дополню событиями прошлой осени и зимы. Если я Вас понял верно, то должен заметить, со своей стороны: Василий Витальевич являлся страшным шовинистом. На Кавказе и в Закавказьи существует национальная самобытность: России до сего времени не удалось ее полностью искоренить. Вот поэтому он не любил те края. К кавказцам он относился без достаточного понимания и уважения, хотя многие из них европейцы больше, чем мы сами. Он являлся противником любой формы государственной и национальной самостоятельности украинцев. Не признавал их (национальную) культуру, искусство. В отдельных вопросах он – консерватор, упрямец. Сталин и недавно умерший Мао Цзе-дун пытались изменить природу человека и его инстинкты: это невозможно. Нужно признать: хищничество, корыстие, жадность – это инстинкты и ни одной политической системе не удастся их искоренить. Только проливается напрасная кровь. Оба названных политика стоили человечеству миллионов жертв. Можно не любить инстинкты, но только недалекие люди страусоподобно от них отворачиваются. Хотя... Шульгин признавал: в человеке много зверского. Шульгин – очень сложный человек, противоречивый. Он одновременно пророк, провидец и... наивный ребенок. В любом случае, его нет и живущим стоит подумать об увековечивании его памяти. Государству ныне не до него. Поэтому я думаю – в случае издания - отдать значительную часть авторского гонорара, полученного за книгу «Отголоски бейлисиады – в современности» на сооружение скульптурного его памятника на могиле или другом месте. Я не уверен, что эту книгу скоро опубликуют, но все же... * * Насчет обмена квартир я осведомлен. Но должен все же заметить: в одной детской сказке рассказывается о человеке-стороже. Ему поручили стеречь дверь. Он решил отлучиться. Снял дверь с петель, взвалил на спину и носил с собой целый день. Почти так приходится носить с собой свою квартиру. Лично я считаю это недостойным занятием. Обмениваться в настоящее время я не могу и не собираюсь. Но если бы мог самостоятельно выбрать место жительства, то, верно, остановился на Тбилиси, хотя это самый дорогой город в Союзе. Мне симпатичен. Знаю: жить там мне не придется, а жаль... Что касается Киева: иногда случается такое – в отличную оправу вставляют фальшивые камни, обычные стекла. Почти таков наш Киев. Это самый красивый и зеленый из всех мне известных городов, но... Нравы, нравы... Тут со времен Царизма сохранилось человеконенавистничество – по отношению не только к евреям: и к русским тоже. К «москалям», «кацапам»... Идеалист скоро разочаровывается. 19-IX-76 г. М.Б. * * Обычный пасмурный день... Моросит мелкий противный дождь... Тоскливая осень... Нет, день необычный! Ведь сегодня по календарю 29 сентября: тридцать пять лет назад в этот день начались массовые расстрелы евреев в Бабьем Яру. На Лукьяновку евреев сгоняли со всего города. Немцев нельзя назвать бесхитростными людьми: достаточно они проницательны. Но все же, без содействия местного населения - не смогли бы они с такой легкостью выявлять евреев, отбирать жертв для Бабьего Яра. Чего скрывать: нацистскую армию, немцев поначалу украинцы встречали доброжелательно, а то и радостно: с хлебом-солью, с оркестрами, богослужениями и приветственными речами. Многие люди старшего поколения видели в них ОСВОБОДИТЕЛЕЙ от уже ДЕСЯТИЛЕТИЯ ВЛАСТВУЮЩЕЙ ТИРАНИИ. И вот «освободители» предоставляют прекрасную возможность вороватым от природы украинцам безнаказанно грабить еврейское имущество. Можно перебраться в освобождаемые квартиры – для этого нужно «только» указать на соседей-евреев. Почему этим не воспользоваться? В первые же месяцы войны – во многих оккупированных городах и в сельской местности развалилась государственная и местная советская структура управления. Дополнительным фактором явился разгром многотысячных частей Красной Армии. Они оказались отрезанными от центра страны. Миллионные солдатские массы оказались в плену. Их содержали в наскоро организованных концентрационых лагерях. В населенных пунктах и под открытым небом. Украинцев освобождали – позволяли вернуться по домам. Так в населенных пунктах появился значительных континент подготовленных и дисциплинированных полицаев, бывших солдат. Руководящий Центр страны первые месяцы оказался в паническом бездействии. Легким и быстрым маневром нацистское войско обошло Киев – рванули на север и восток. Отрезанные части явились основой «героической обороны». Что оставалось делать потерявшим руководство и дисциплину войскам, отдельным солдатам? Оставлены на произвол обстоятельств. «Героическая оборона Киева» - только маленький, малюсенький эпизод в той великой войне. Но среди этих «героев обороны» оказались отчаянные люди. По заданию «органов советской власти» - они загодя заминировали и «в нужный момент» взорвали одну стороны центральной улицы города – Крещатик. Взрывы повлекли разрушения и жертвы среди нацистских военнослужащих. Эти авантюрные действия вызвали сразу ответ и беспримерную жестокость оккупационных войск. На совести провокаторов-«героев» кровь нескольких сотен тысяч мирных жителей. Главным образом, евреев. Не только евреев. Нацисты всюду расстреливали евреев. Но не с такой жестокостью, как в златоглавом Киеве. По официальным данным, расстреляли двести тысяч человек – за каких-то два года... * * На старой коммунальной квартире мы жили с несколькими соседями. Одна семья оставалась в оккупации. Воспользовались пертурбациями – захватили несколько комнат-квартир. При возвращении советских войск и порядков – «хозяева» успели благоразумно продать свою «лишнюю жилплощадь». Ванную комнату оставили себе – приспособили ее под чулан. До самого потолка (потолки в доме – выше трех с половиной, почти четыре метра) запихали награбленное в войну добро. Чего тут только не было?! Кушетки, шкафчики, посуда, книги, в том числе на старо-славянском и древне-еврейском. Много картин. Предметы иудаистского религиозного церемониала, подсвечники... Масса бус, брошек, проводов, электрических выключателей, патронов... Там много горшков, одеял, подушек, обуви, пиджаков, кофт... Многое давно разъедено молью, пропитано пылью... Говорили: старуха – тогда еще не старуха – с дочерью участвовала в разграблении галантерейного магазина. Это – в дополнение к «очищениям» в освобожденных от жителей квартир. Как только этим соседям нужно было нечто найти в чулане – они начинали трусить пыль: нас изгоняли с кухни... А уж затем без свидетелей перебирали пожитки. Таких грабителей в Киеве, как и в любом попавшем в оккупацию городе, находилось много. Они сотрудничали с нацистами: из них и их семей выходили старосты, полицаи, доносчики. Еще прежде Сталин, НКВД приучили народ наушничать, «стучать», выдавать... Эту отвратительную привычку они продолжили с «новыми» властителями. Советские органы к таким людям относятся вполне благодушно: ценят «нужные кадры». При выселении из дома – пошел на снос – эти наши соседи вместо двух комнат в нашем старом доме получили две квартиры: трехкомнатную и двухкомнатную. * * Никто не может, да и не захочет проверить: какую часть из расстрелянных евреев в Бабьем Яру – выдали местные украинцы? Знаю: находились отдельные люди – спасали евреев. При этом сами они рисковали жизнью. Мне лично известны два таких примера. Но это отдельные случаи. Выдавали местные жители – в массовом порядке. В Бабьем Яру лежат евреи. Неевреев здесь немного. Сто тысяч – это примерная цифра. Немцы считали убитых в «акциях», но все ли списки сохранились? Трупы точно не считали: сжигали – скрывали следы преступлений. Прежде делали это нацисты. Продолжили сохранять их «тайны» наши головотяпы. Местные киевские власти почти все тридцать лет пытались вытравить из памяти народной даже одно воспоминание о Бабьем Яре. Люди приходили сюда в годовщину массового расстрела – их разгоняли, преследовали. И вот – наконец-то! – установили здесь уродливый памятник. * * Дождь смочил бронзу – еще больше подчеркивает серость памятника, его уродство. Топорная работа! На плите указано: памятник установлен на месте расстрела «ста тысяч советских граждан». Здесь лежит венок «радянським громадянам» - «вид трудящих Шевченкивського району». Полукругом разложены отдельные цветы. Я пришел около десяти утра. Позже могут появиться еще «праздничные венки». * * Кто же такие эти трудящиеся: от их коллективного имени положили венок. Верно, те самые люди: сейчас они оцепили все подходы к памятнику. Готовы к «встрече с любыми неожиданностями». Что может произойти? В недавнем прошлом ежегодно около этого места собирались киевляне... Часто стихийно возникал митинг. Экспромтом выступали... Нет, в этом году ничего подобного не допустят! В наряде – я подсчитал примерно – человек с тридцать. Почти половина – в форме, часть – с широкими нарукавными повязками дружинников... Остальные – в штатском. По внешнему виду сразу заметно: кого эти люди представляют. Рядом дежурят машины – оборудованы рациями. На прилегающих к району кварталах собрана огромная масса автоинспекторов. Целая громада! Наряд находится в повышенной боевой готовности. Аллеи крыльями расходятся вокруг памятника. На поворотах дежурят – по трое: сержанты милиции с приданными им двумя дружинниками. А перед главной аллей собралось высшее начальство: с большими звездами на погонах. Возле них группируются, толпятся преданные подчиненные. «Церемония» пока не началась... * * С небольшой группой людей я подошел к памятнику: получше разглядеть его уродство. Постоял. Осмотрел со всех сторон. Решил обойти вокруг. Признаться: не думал заранее, что тут будет? Загодя слышал: в этом году кагебисты серьезнее обычного относятся к «мероприятию». Подумал: «Обойду памятник – посчитаю со стороны силу сегодняшней охраны этого сооружения». Возле поворота – по дороге – стоит бдительный наряд. Меня поманил милиционер: «Низя!» Указал дорогу – в обход по шоссе. - Это почему?! – Я возмутился. – Ведь почти половина фигур видна только сбоку. Кому я помешаю?» - Низя! – Тот твердо повторяет. Я уже заметил некоторое его замешательство: не может пояснить причину отказа. Тем более нелепа его позиция: по боковым аллеям прохаживаются отдельные женщины. Я решительно направился на боковую аллею. «Низя!» у нас: нельзя – все, что можно! Кому-то захочется: «Низя!» Привыкли исполнять немыслимые запреты. Подхожу к густым березкам: скрывают вид на памятник. За спиной услышал спешный топот. Мало ли кто: не оборачиваюсь... Меня это не касается. Прохожу несколько дальше. Остановился. Оглядываю памятник. Впервые его видел месяца три назад или около того. Сейчас он – серый, кажется еще больше обнаженным. Первое впечатление явилось ярче. Сейчас вижу его полнее – не так тонко. Боковым зрением заметил: настигают меня трое в милицейской форме. Ну, и пусть! Хотя... Они мне могут наделать массу неприятностей. После любого происшествия становлюсь интеллигентом: начиная копаться в себе, каждую деталь осмысливать. В сложные моменты я чаще решителен, отчаян и спокоен. Догоняют: шаг умерили. Я на них не обращаю абсолютно никакого внимания. Дальше прошел. Осматриваю. Но вот – двое в чинах меня обогнали, а сопровождает сзади молоденький сержантик. Стоит мне только отнести назад руки: так сопровождают арестантов в тюрьме. Они меня и сопровождали все время осмотра памятника. Я не спешу, да и они не спешат. О чем-то оживленно переговариваются. Явно чувствую их волнение, неопределенность положения... Один вроде несколько постарше, ниже ростом... Какое тупое, жестокое у него лицо! Это и есть - палач! Второй, повыше ростом – не такой урод: только что подстраивается под руководящего и направляющего. Захотел разобрать их звания – для этого обогнал на несколько шагов свою «охрану». У «высокого» - две большие звезды, два просвета: ого! «Низкого» не стал рассматривать: не следует выдавать свое любопытство. Вновь осматриваю памятник... Они умерили свой шаг, «фотографируют» меня своими злыми глазами. Этот «маленький» должен являться начальником: стальной взгляд! До чего же тупое, невыразительное лицо! А «высокий» лукаво и наигранно улыбается, смотрит высокомерно и презрительно. Ницшеанский тип русского властителя! Однажды я такого встретил на демонстрации. Он бдительно охранял вход и выход на Крещатик от «посторонних». Не мог понять, что ТАМ ХОТЯТ УВИДЕТЬ? Он сам не скрывал презрение к ЗРЕЛИЩНОМУ ПРЕДСТАВЛЕНИЮ и к людям: стремятся на него попасть. Зачем? Сам он безбожно устал: «блюдет порядок». НАШИ ОХРАНИТЕЛИ НАС БЕЗМЕРНО ПРЕЗИРАЮТ и... НАС СТРАШАТСЯ. Раньше ОНИ СТРАШИЛИСЬ МАСС. НЫШЕ: СТРАШАТСЯ ОТДЕЛЬНЫХ ЛИЧНОСТЕЙ. НЕ в МАССЕ! ОНИ и ОКОНЧАТЕЛЬНО ВЫШЛИ из НАРОДА. ОСТЕРЕГАЮТСЯ и БОЯТСЯ СОБСТВЕННОГО НАРОДА. Вечно наготове. Вот эта их чрезмерная бдительность заранее убивает их нервную систему. Справедливая судьба жестоко карает носителей безмерного произвола. Устанавливает свою высшую справедливость – без тайных органов контроля и насилия. Только сейчас сумел увидеть погоны «маленького»: три большие звезды, два просвета – начальничек! Так оно и есть! На последнем повороте третьего крыла меня уже поджидает их тройка. Они пошли вперед – мне навстречу. Мои прежние попечители демонстрируют успокоенное настроение. Направились на «руководящие места». Что их так во мне напугало? Я сам? Или мой старенький портфель? Чего они ожидают? Коль за каждым решительным человеком придется им бежать вдогонку: их не хватит! Вот такова наша показная «свобода»: под бдительной охраной, в сопровождении... Отличается ли такая «свобода» от несвободы? Только внешне... Все наше общество – тюрьма, громадный лагерь. Даже без стен, колючей проволоки и зарешеченных окон. Все мы – пленники. Не всегда это понимаем, осознаем и чувствуем. Сколько здесь собрали «здоровых лбов» - в форме... и без... Без формы – еще больше! Не хотят работать – они больше заняты охраной бесправия народа. Не позволяют трудовому человеку свободно вздохнуть, стать самим собой. Здесь традиционно бесправие. В последние полстолетия до абсурда доведено существование. Им так удобнее управлять! Не знаю, проходило что в тот день? У меня имелись срочные дела. Да и не было желания находиться более в поле зрения этих людей. Они раз уже просветили меня глазным рентгеном. Хватит! * * В Интернете нашел нечто художественно-биографическое: «Стезя», подписано В.Григоряном. Пересказ истории Николая Николаевича Брауна. Цитирую: «Последний раз мы увиделись с Шульгиным в 69-м году на политическом процессе, где я был главным обвиняемым. Василий Витальевич был привезен чекистами из Владимира и говорил в мою защиту, с кафедры свидетеля. Его появление в строгом черном костюме напоминало о Шульгине времен бывшей Государственной Думы, где он был депутатом от Волынской губернии. Для него это было, наверное, последнее публичное выступление.» * * В какой роли ВВШ выступил на суде? Не сдал ли он тогда – своего «молодого друга»? В обмен на невыполненное обещание КГБ... Примаков часто оставался банкротом. Какой был... Этот "деятель" больше других из советских и российских политиков способствовал нестабильности на Ближнем Востоке. И сейчас он радуется "новой ситуации", "победе хамаса". Ничего не получится у господ Примаковых и иже с ними. Советский авантюризм ничему не научил политиков "крайнего толка". Несколько приложений. Уважаемый Николай Николаевич Браун! Мы с Вами встречались в конце июля - начале августа 1968 г. во Владимире. Тогда умерла Мария Дмитриевна Шульгина. Вы, двадцатилетний юноша Буби, просвещали меня о роли и значимости интеллигенции в обществе. Доказывали это по истории Речи Посполитой. Немного прослышал о Ленинградском процессе - в нем Вы фигурировали. Слышал о строгом приговоре. Только сейчас узнал о произошедшем. О В.В.Шульгине написал рукопись "Отголоски бейлисиады в современности". Дано описание того лета. И о наших беседах. Проживаю в Израиле. Пишу и публикуюсь. Напишите по адресу E-mail. Здоровья! М.Бельферман. СТЕЗЯ поэт-монархист Николай браун Тюрьмы и встречи «старого русского» Предисловие Н.Н.Браун. 70-е годы ХХ века. Сибирская ссылка Я узнал о нем от его соузников по мордовским политлагерям. Их мнение, наверное, лучше всего озвучил барнаульский священник отец Михаил Капранов, сам отмотавший немалый срок. Он писал о Брауне: «Я узнал его сначала по стихам, звучавшим в лагерях в качестве песен... Даже не зная еще самого Николая, зная только его песни, мы уже любили его и молились за него. Николай Браун – человек удивительного характера, чистоты и искренности, человек, который пережил так много и остался русским, православным, монархистом. Он всегда будет моим близким другом, другом, с которым просто и хорошо». Приехав в Петербург, я позвонил Николаю Николаевичу, и мы договорились о встрече. Вот только присесть, поговорить спокойно нам было ровным счетом негде. Квартира Брауна оказалась полна приезжих, и мы блуждали, наверное, битый час по улицам Петроградской стороны. Заходили в поисках приюта в какие-то бары, но едва ли не бежали оттуда. Интимный свет, тесно сдвинутые столики, самодовольные лица посетителей – все это мало располагало к беседе. Наконец нашли заведение, более или менее приемлемое, впрочем, даже оно было для нас слишком роскошно. Николай Николаевич вынул из портфеля и развернул на столе кулек с фисташками. Официантки, стараясь не рассмеяться, искоса наблюдали за эволюциями «старых русских» и несколько часов пытались понять, что означают долетавшие до них слова, среди которых слышались «самодержавие», «православие»... Впрочем, от орлиного профиля моего собеседника веяло такой невозмутимостью, что в конце концов я тоже перестал смущаться. Зато молодая супружеская пара, сидевшая напротив, явно заинтересовалась повествованием старого лагерника и шепотом начала обмениваться впечатлениями. Да и трудно было не заслушаться... Второй Сусанин – Я родился и рос в семье двух известных поэтов, – начинает Браун свой рассказ. – Когда мы дружили с Львом Николаевичем Гумилевым, он однажды пошутил на эту тему: «А все-таки интересно сложилась наша жизнь. И у вас, и у меня отец и мать – профессиональные поэты, при всей разнице их обстоятельств и биографий. А мы с вами оба отсидели по десять лет и имеем столь близкие взгляды на жизнь, политику, православие». Наверное, это сходство не было случайным. Люди нашего круга были последними представителями той России, которой больше нет и о гибели которой можно сказать словами Евангелия: «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Мой отец, Николай Леопольдович Браун, был из православных немцев, живших в Орловской губернии. А матушка моя, Мария Ивановна Комиссарова никогда не забывала, что вышла из рода костромских крестьян, давшего России Осипа Комиссарова – человека, который спас царя Александра Второго от пули террориста Каракозова. Вот при каких обстоятельствах это произошло. Весной 1866 года государь гулял по Летнему саду. Вокруг было множество народу, и внезапно какой-то человек подбежал к императору с револьвером в руке. В момент выстрела Осип Комиссаров ударил злодея по руке, и пуля ушла вверх. Попробуйте представить себе эту картину. Удивиться, как опасно и в то же время счастливо близки были тогда государи к своим подданным... Рядом с царем могли находиться, среди прочих, убийца и простой крестьянин, мужик, приехавший в столицу на заработки (он шил и продавал в Петербурге шапки и картузы). Страна целый месяц праздновала спасение монарха. Осип Иванович был произведен во дворянство, щедро вознагражден. В порыве всеобщей радости Комиссарова назвали вторым Сусаниным, тем более что Провидение Божие столь явственно себя в этой истории обнаружило. Дело в том, что Комиссаров был не только земляком Сусанина, но и односельчанином. Оба они были родом из села Молвитино (ныне Сусанино). Некрасов, вдохновленный случившимся, написал в те дни стихотворение, так и озаглавленное – «Осипу Ивановичу Комиссарову». Там были такие строки: ...И крестьянин, кого возрастил В недрах Руси народ православный, Чтоб в себе весь народ он явил Охранителем жизни державной! Сын народа! Тебя я пою! Будешь славен ты много и много, Ты велик, как орудие Бога, Направлявшего руку твою. В семье Комиссаровых всегда висел портрет Царя-освободителя, даже какое-то время после 17-го года. И эти предания старины, наверное, повлияли на мое мировоззрение. Епитимья Были и другие обстоятельства. После войны наша семья проводила летние месяцы в поселке Келломяки, впоследствии переименованном в Комарово. Подумайте, как давно это было – в прошлом тысячелетии. Там, на улице Привокзальной, через дом от нас, проживал старый большевик Павел Михайлович Быков – автор книги «Последние дни Дома Романовых». Он был незаурядной личностью. Являясь председателем Совета рабочих и солдатских депутатов, который вынес приговор Царской Семье, Быков оказался единственным, кто проголосовал против казни. Он был русский по национальности, что для той обстановки было не совсем обычно. Делами заправляли евреи, военнопленные австро-венгры, кто угодно. Русским не доверяли. Не знаю, что этот человек думал о своей причастности к гибели Государя, но у нас в поселке сложилось среди детей общее мнение: раскаивается. К этому времени погибли в лагерях от рук своих соплеменников и Голощекин, и Белобородов, похвалявшиеся участием в екатеринбургском злодеянии. Быков же пребывал в странном душевном состоянии. Психически этот человек был вполне здоров, но от него веяло каким-то страданием. Жил он в чулане, который был, как и весь дом, выкрашен в голубой цвет. Там имелась форточка-кормушка, как в тюрьме, куда старая большевичка-ленинка (помыкавшаяся по сталинским лагерям) подавала миску с баландой и пайку. Так я начал знакомиться с тюремным бытом. Со стороны Быкова то была какая-то добровольная жертва, наложение на себя своеобразной епитимьи. Гулял Павел Михайлович всегда один, ни с кем не общался. Одинокий, высокий, сутулый, с выдвинутой вперед челюстью и проницательным взглядом – таким он мне запомнился. Глаза у него были небесно-голубого цвета. Он внимательно глядел на нас, детей (обычно эти встречи случались на песчаной горке) и, постояв молча, шел дальше. И как-то отложилось тогда в детских мыслях очень ярко: царей убивать нельзя. Даже в то время у храма Спаса-на-крови, рядом с которым я жил, горели свечи, лежали живые цветы. Как вы думаете, почему? А рядом город рассекали улицы Софьи Перовской, Желябова... Когда я проходил мимо того места, где мой предок Осип Комиссаров спас царя, то видел, что фамилия Каракозова была выбита большими буквами, а имя царя – маленькими. Это казалось страшной несправедливостью. Трудно было представить, что не пройдет и полвека, и мы вернем нашему городу, его улицам и мостам старые имена. Дольше всего в начале 90-х годов шла борьба за Староконюшенный мост, который большевики переименовали в честь цареубийцы Гриневицкого. Мы, добившись официального решения, снимали табличку с его именем, кто-то вешал ее снова. Но монархисты, выставив ночное дежурство, все-таки победили. Проспект непокоренных После войны в нашей квартире бывало очень много известных людей – писателей, поэтов. Но бабушка – Павла Семеновна (такой она была в 40-е годы - на фото слева) – говорила мне, что их разговоров можно вовсе не слушать, все равно ничего поучительного не услышать. «Лучше прочитай молитву, – говорила она, – посмотри, как лампадка горит перед Николаем Чудотворцем». Постепенно она научила меня нескольким молитвам. Сначала одной, взяв слово никому об этом не говорить. Убедившись, что я слово держу, стала учить дальше. Крестили меня в 1945 году в том районе Петербурга, который именуется Кушелевкой, в церкви Спаса Нерукотворного. При Хрущеве ее разрушили, но сейчас там создана православная община и, Бог даст, храм на проспекте Непокоренных поднимется вновь. Нас, русских людей, действительно можно назвать непокоренными. * * * Отец - Н.Л.Браун, в первые месяцы войны Фамилия моей матери, Марии Ивановны, хоть и звучала по-советски, но благодаря Осипу Комиссарову числилась в ряду проклятых для власти. Многие мамины родственники были репрессированы, и сама она в тридцатые годы не раз изгонялась с работы. У отца с биографией было не лучше. Все его имение после отступления войск белого генерала Антона Ивановича Деникина было разграблено, что-то сгорело, а остатки имущества были розданы друзьям и знакомым. В Петербурге они – беженцы из родных краев – и познакомились, а в 26-м году тайно обвенчались в церкви Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове. И как бы ни сложилась в дальнейшем жизнь моих родителей, я не могу забыть, что супружество свое они освятили в те годы, когда комсомольцы сбивали молотками и зубилами фрески со стен храмов, с песнями и длинными лестницами путешествовали от одной церкви к другой. Это благословение церковное сыграло, мне кажется, свою роль в судьбе родителей. Они всегда были вместе. Несмотря на богемные нравы советской литературной интеллигенции, прошли через всю жизнь рука об руку. * * * Отец был учеником Николая Гумилева, принадлежал к его «Цеху поэтов». В двадцатые годы он сблизился с литераторами, которые продолжали хранить верность своей несчастной Родине. Судьба большинства этих людей сложилась трагически. Отец близко знал Николая Клюева, в семье у нас хранился двухтомник этого замечательного человека с надписью: «Николаю Брауну – мое благословение на жизнь песенную. Дано в Благовещение. 1926 г. Николай Клюев». Сохранились у нас и подлинники Есенина. Кстати, мы беседуем с вами в канун дня рождения Сергея Александровича. Эту дату мы всегда отмечали в лагерях, не считая его советским поэтом. Ведь можно по-разному понимать даже такое его стихотворение: Небо – как колокол, Месяц – язык, Мать моя – родина, Я – большевик. Эти строки из откровенно религиозной «Иорданской голубицы» можно пионерам декламировать, а можно сказать нечто подобное в ужасе, схватившись за голову. ...Мой отец выносил Есенина убитым из гостиницы «Англетер» и до конца своей жизни свидетельствовал: «Никаких следов самоубийства на теле Есенина не было». Отец сразу это определил, ведь он работал санитаром в начале 20-х годов, видел много мертвых людей, разгружал на морозе машины с останками, когда одно тело приходилось с неимоверными усилиями отрывать от другого, среди других покойников много раз встречал трупы тех, кто покончил с собой. Тело Есенина не имело с ними ничего общего. В теле не было следов самоубийства, на шее отсутствовала так называемая странгуляционная борозда и так далее. Зато имелась рана над правым глазом, под бровью – явно смертельная, пробита была лобная часть ближе к переносице, левый глаз едва держался, на правой руке виднелись следы порезов. Сергей Есенин был изувечен, рубашка его была порвана, пиджак пропал, в чемодане не оказалось продолжения поэмы «Страна негодяев», зато на теле можно было видеть крупицы земли, которой неоткуда было взяться в «Англетере». Очевидно, во время допроса поэта где-то жестоко избивали и только потом, мертвого, доставили в гостиницу. Отец тяжело переживал эту утрату, не зная тогда, как велик в будущем будет список подобных потерь. О советской литературе При этом нельзя сказать, что они с мамой были заклятыми антисоветчиками. Когда могли, "пели" свободно, а когда петь становилось невозможно, переводили чужие стихи со славянских и прибалтийских языков, что-то редактировали, составляли антологии. Невозможно представить, чтобы они взялись писать о коллективизации. Но даже когда маму травили вместе с Ахматовой и Зощенко (после известного постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград») и десять лет после этого не публиковали, это не стало для нее переломным моментом. Перелом наступил после моего ареста. К тому времени мои родители давно уже заняли прочное место в советской литературе. Среди тех, кто бывал у нас в гостях, запомнились Николай Тихонов, Фадеев, Твардовский, Всеволод Рождественский. Заходил Виссарион Саянов, о котором написано столько эпиграмм. Помню, отец сочинил: Саянов убит Лавреневым. Он мямлей его обозвал. Единым коротеньким словом Поэта он суть показал. Окончена дружба титанов. Разорваны узы навек. Саянов, Саянов, Саянов, Ты был неплохой человек. Саянов, впрочем, и сам был остроумным человеком. Часто бывал у нас Александр Прокофьев, тогдашний председатель Союза писателей. Помню, как, будучи уже молодым человеком, я пел ему белогвардейские песни, а он исполнял в ответ большевистскую: «Шагом, шагом, братцы, шагом, по долинам, рощам и оврагам». Такие вот у нас с ним приключались дуэли. Не могу сказать, что все в старшем поколении мне нравилось. Мы часто спорили, и постепенно передо мной открывалась не слишком приглядная картина. Литераторов того времени в их отношениях с режимом можно было разделить на несколько категорий. Одни уживались сами с собой и с требованиями партии. Колебались вместе с приключениями эпохи, писали неправду, пытаясь убедить себя, что поступают правильно. Люди из второй категории также писали то, что требовала новая власть. У некоторых это выходило блестяще, они получали сталинские премии, а позже государственные. Но в частных беседах резали правду-матку, и, как сказано в комедии у Грибоедова, дистанция с публикациями получалась огромного размера. Третьи худо-бедно печатались, состояли в Союзе писателей, но писали главным образом в стол или для самиздата. Среди них могу назвать Анну Ахматову. Мы читали друг другу свои стихи, я записал на магнитофон поэму «Реквием» в ее исполнении и не раз расспрашивал Анну Андреевну о гибели мужа – Николая Гумилева, расстрелянного большевиками (якобы за участие в белогвардейском заговоре). Другим человеком, имевшим высокие понятия о чести, был автор знаменитых повестей и рассказов «Республика Шкид», «Честное слово» Леонид Пантелеев. Это псевдоним, на самом деле его звали Алексей Иванович Еремеев. Я знал Алексея Ивановича с детских лет, но постепенно он раскрывался передо мной как глубоко религиозный, православный человек. Даже в сибирскую ссылку он писал мне, пытаясь укрепить в вере. На воле наши встречи чаще всего происходили в Князь-Владимирском соборе на литургиях, поминках, по праздникам. Помнится, однажды отстояли службу в светлую пасхальную неделю и потом заговорили о будущем России. Пантелеев говорил, что духовное возрождение у нас обязательно начнется и вот я, наверное, его застану, а он едва ли. Умер Алексей Иванович в 1987 году, совсем немного не дожив до тысячелетия крещения Руси. «Союз нерушимый республик голодных...» В послевоенное время наша семья не голодала, но мои друзья по двору и по школе жили в страшной нужде. В подвальной квартире ютились дети, которые не могли пойти учиться – не было обуви. Другим нечем было платить за квартиру, не было денег, чтобы сменить перегоревшую лампочку, да что там говорить – людям нечего было есть. Мы, дети, не могли себя обманывать так искусно, как взрослые, и не замечать всего этого. Помню, как на уроке пения в нашей 222-й школе мы вместо официального текста гимна запели всем классом: «Союз нерушимый республик голодных». Дело происходило на рубеже 50-х годов, еще при Сталине. После этого в школе появились незнакомые нам взрослые, сидели на уроках, искали козла отпущения. Наконец, кандидатура была отобрана – Игорь Частиков, мой соученик, сирота. И вот в актовом зале собрали нас всех: школьников, родителей, учителей. Игоря вывели на сцену, и директор стал объяснять, что этот мальчик ведет себя как враг народа, искажает всеми нами любимый гимн, что он должен быть исключен из школы. Зал молчал. Когда мы, дети, поняли, что произошло, то пошли к директору, потребовав, чтобы нас тоже исключили, ведь на уроке все пели одно и то же. Директор пришел в ярость, топал ногами. Как я потом уже понял, он сознавал, что этот массовый демарш может стоить ему головы, и панически перепугался. Поэтому ограничился одними угрозами. А может, нас пожалел? С Игорем мы больше не виделись. Как поется в песне: «С тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде». * * * Так получилось, что к лагерю я начал готовиться «загодя». Основы моей физической подготовки заложил отец, не подозревая, конечно, при каких обстоятельствах она мне пригодится. Сам он был исключительно закаленным человеком – гимнастом, первоклассным пловцом. Во время войны был фронтовым корреспондентом, участником трагического перехода нашего флота из Таллина в Кронштадт. Трижды транспорт под ним шел ко дну, но отец не только сам уходил всякий раз от смерти, но и спас жизни многих людей. В книге Игоря Бунича «Катастрофа на Балтике» Брауну-старшему посвящено немалое число страниц. В послевоенные годы он писал либретто для цирка, где мы часто с ним бывали, и я увлекся цирковыми трюками, акробатикой – прыгал, помню, на батуте, летал на трапециях. И так преуспел в этих занятиях, что выигрывал пари, стоя на руках на брандмауэрах, мог сделать сальто в верхней одежде с одной крыши дома на другую через узкий переулок. Со стороны это казалось безнадежным, смертельным трюком, но мне давалось легко и доставляло удовольствие. Было желание быть сильным, уверенным, что перенесешь любые трудности, сможешь прийти людям на помощь. В этом я хотел быть похожим на отца. И в чем-то мне удалось с ним сравняться. Помню, Василий Шульгин – тот самый, известнейший монархист, автор многих книг – называл меня Доктором Дельфиниусом за то, что я любил купаться в сильный шторм, когда камни летели и к берегу невозможно было приблизиться. Но отец протягивал мне длинный шест... Он всегда меня выручал... С Шульгиным отец познакомился в Гаграх, куда тот приехал отдохнуть, через какое-то время по возвращении в СССР из эмиграции. Я несколько раз посмотрел фильм о нем – «Перед судом истории» – и был заворожен личностью этого человека. Зная это, отец из Гагр отбил мне телеграмму: «Здесь Василий Шульгин. Бери билет». «Я виновен...» Василий и Мария Шульгины, Н.Н.Браун (публикуется впервые) Вскоре я по просьбе Василия Витальевича стал его личным секретарем. Говорил он безукоризненно. Диктовал абзац, обозначал красную строку и дальше продолжал вести нить своей мысли, практически без запинок. Эти рукописи до сих пор у меня хранятся, нигде пока не опубликованные. Речь шла о судьбе России, о грядущем, каким образом будет происходить ее медленное возвращение на круги своя. Он был искренне верующим человеком, несмотря на свой мистицизм и некоторые другие черты личности. Я узнал, при каких обстоятельствах он решился тайно посетить Россию в 20-е годы. Это был знаменитый вояж, очень рискованный, к которому Шульгина подтолкнула, оказывается, ясновидящая по имени Анжелина. Она жила в Париже в темной комнате, смотрела в хрустальный шар, денег за свои услуги не брала. Сначала она открыла Шульгину, что сталось с его пропавшими в России сыновьями, затем пообещала, что Василий Витальевич сможет вернуться из СССР живым. Так и случилось. Итогом поездки стала книга «Три столицы». Он, как говорится, любил жизнь, прекрасно пел разные веселые песенки, играл на гитаре, на скрипке, любил стихи. Не раз был женат, потому что супруги его трагически погибали – все, кроме последней, Марии Дмитриевны. Ее Шульгин спас однажды от смерти во время гражданской войны. Они оба воевали в Добровольческой армии. Шульгин записался туда в числе первых, а Мария Дмитриевна – молодая, красивая женщина – была пулеметчицей. Когда она пришла записываться, то спросила: «Из какого оружия я смогу истребить как можно больше большевиков?» Ей ответили: «Девочка, вы слишком юны, чтобы воевать, идите домой». – «Нет, я должна мстить за эти убийства, разрушения, невероятные пытки, гибель России». Она была из семьи военных, знала несколько языков. Меня в письмах ласково называла «майн либер нэффе» – «мой дорогой племянник». * * * Меня всегда удивляла жизненная сила Шульгина, но было событие в его жизни, которое очень угнетало Василия Витальевича. Речь идет о его участии в отречении Государя. Шульгин рассказывал, как, узнав об убийстве Романовых в Екатеринбурге, не смог пойти на панихиду по Царской Семье – душа была не на месте, мучила совесть. Он пытался оправдать себя тем, что при отречении должен был присутствовать хотя бы один монархист. Ради надежды сохранить если не Царя, то хотя бы царство. Вместе с тем Шульгин опасался, что Государя могут убить, хотел быть рядом с ним в этот тревожный момент. Впрочем, все эти аргументы мало его утешали. Он говорил: «Я виновен», добавляя: «Мы все виновны в этом, все слои общества, весь народ». Никогда Шульгин не пытался переложить вину на Государя, заявляя, что тот обладал достаточной волей и необходимой твердостью, но не имел рядом никого, на кого можно было опереться. Если общество в беспорядке, значит, нужно навести порядок. Но в России это сделать было так же невозможно, как построить дом из обломков, которые рассыпаются в руках. Все родственники Царственной четы, кроме сестры Государыни – св.Елизаветы Федоровны, были либо франкофилами, либо англофилами. Верхние слои власти, весь цвет нации – интеллигенция, чиновничество, депутатский корпус, за некоторыми исключениями, духовно разложились: впали в оккультизм, самообман, струсили перед лицом надвигающейся революции. Для меня, молодого тогда человека, все эти вещи звучали совершенно поразительно, так я открывал для себя Царя, суть той катастрофы, которая произошла с моей страной. * * * Одна из наших последних встреч c Шульгиным была связана со смертью его жены Марии Дмитриевны. Она была еще жива, когда я, получив вызов, немедленно приехал. Нашла в себе силы последний раз пожать мне руку. Когда отошла ко Господу, Василий Витальевич усадил меня рядом и начал диктовать письмо к сыну, живущему в Америке, замечательное по стилю. О том, что матери больше нет, что он надеется на перемены в СССР, которые позволят им с сыном встретиться. Они не встретились, но письмо я с большим трудом в Америку переслал. Последний раз мы увиделись с Шульгиным в 69-м году на политическом процессе, где я был главным обвиняемым. Василий Витальевич был привезен чекистами из Владимира и говорил в мою защиту, с кафедры свидетеля. Его появление в строгом черном костюме напоминало о Шульгине времен бывшей Государственной Думы, где он был депутатом от Волынской губернии. Для него это было, наверное, последнее публичное выступление. В.Григорян (Окончание следует) В.В. Шульгин родился в Киеве 1 января 1878 г. Его отцом был Виталий Яковлевич Шульгин (1822-1878). Он пользовался заслуженным уважением в обществе, как профессор всеобщей истории Киевского университета; ученый, обладавший огромной эрудицией; блестящий лектор, отдавший преподавательской работе 30 лет своей жизни. В 1864 году В.Я. Шульгин взялся за редактирование основанной властями умеренно-либеральной газеты «Киевлянин», в которой опубликовал ряд заметок известный либерал Н.Х. Бунге, входивший вплоть до своего переезда в Петербург в редакцию газеты. В.Я. Шульгин скончался в год рождения сына. Мать В.В. Шульгина, Мария Константиновна, вскоре вышла замуж за профессора Дмитрия Ивановича Пихно (1853-1913), который преподавал политическую экономику в том же Киевском университете, что и покойный В.Я. Шульгин. Пихно взял на себя редактирование «Киевлянина», в котором публиковался и юный Василий Шульгин. Между отчимом и пасынком установились самые теплые отношения. В 1886 году Пихно был приглашен в Петербург. Началась его служба в министерстве финансов. Вместе с отчимом перебрался в столицу и В.В. Шульгин. Приглашен в столицу Пихно был своим учителем по Киевскому университету Бунге, бывшим тогда министром финансов, который к тому же был крестным отцом Василия Шульгина. Встреча мальчика с крестным была забавна: «Вдруг меня позвали в гостиную. «Иди, иди, твой крестный приехал!». Мальчик, которым я был, очень смутно представлял себе что такое крестный. И вдруг он увидел высокого дядю в черном платье с золотом и… о, ужас!.. в белых штанах. Мальчик подумал, что крестный в подштанниках, и хотел бежать» [iii]. Дело в том, что Бунге прибыл к Пихно после визита к императору, прямо в придворном мундире, облаченный в белые суконные брюки. Пребывание в Петербурге было недолгим, и Пихно пришлось вернуться в Киев. Причиной послужило расследование обстоятельств его женитьбы, проведенное по инициативе К.П. Победоносцева, в результате которого было установлено, что он вступил в брак «в несоответствии с регламентом нашей церкви, следовательно, незаконно», о чем было доложено Александру III. В Киеве Шульгин поступил во Вторую гимназию, окончив которую продолжил учебу на юридическом факультете Киевского университета. Здесь, в 1899 г. он впервые столкнулся со студенческими волнениями, когда студенты, протестуя против разгона демонстрации в Петербурге, объявили забастовку. Всех преподавателей и студентов, не примкнувших к забастовке, подвергли остракизму. Описывая впоследствии настроения, царящие в семье, Шульгин, в частности, упоминал: «В бытовом смысле никакого антисемитизма мы не знали – ни старшее поколение, ни младшее. Ближайшими друзьями, например, были мои товарищи-евреи в гимназии и даже в университете [iv]. Попутно отметим, что отношение Шульгина к так называемым «еврейскому», «украинскому» и «русскому» вопросам было настолько противоречивым в различные периоды его жизни, что заслуживает отдельного серьезного исследования, выходящего за рамки данной статьи. Тех, кто захочет подробно узнать об этом отсылаем к переписке В.А. Маклакова и Шульгина [v]. В 1900 Шульгин окончил университет. Один год он пробыл в Киевском политехническом институте. Стал земским гласным и почетным мировым судьей. Одновременно он являлся ведущим журналистом (с 1911 – редактором) «Киевлянина». В 1902 был призван на военную службу в 3-ю саперную бригаду, в декабре того же года уволен в запас с присвоением ему звания прапорщика запаса полевых инженерных войск. После увольнения из армии уехал в Волынскую губернию, где занимался сельским хозяйством вплоть до 1905 года. Шульгин был уже семейным человеком, когда началась русско-японская война. В 1905 году он записался добровольцем на японский фронт, но война кончилась, и Шульгина отправили в Киев. После опубликования Манифеста от 17 октября 1905 года в Киеве начались волнения, и Шульгин пытался навести порядок на улицах города вместе со своими солдатами. Во время выборов во II Государственную думу летом 1906 года Шульгин проявил себя отличным агитатором. Он избирался как помещик от Волынской губернии (где имел 300 десятин земли) сначала во II, а после в III и IV Думы, где был одним из лидеров правых, а затем националистов. Выступая в Думе, Шульгин, в противоположность другому правому оратору, В.М. Пуришкевичу, говорил негромко и вежливо, хотя всегда иронично парировал выпады противников, к которым однажды обратился с язвительным вопросом: «Скажите откровенно, господа, нет ли у кого из вас бомбы за пазухой?». Несколько раз его принимал Николай II. Шульгин неоднократно выступал с поддержкой действий П.А.Столыпина, убежденным приверженцем которого остался до конца жизни, поддерживая не только знаменитые реформы, но и меры для подавления революционного движения. 12 марта 1907 г. Шульгин провозглашал с думской трибуны: «…полевые суды есть средство борьбы; это есть орудия борьбы… Главная сила этого орудия состоит в том, что наказание следует непосредственно за преступлением» [vi]. В 1913, в связи с делом М. Бейлиса, Шульгин выступил в «Киевлянине» от 27 сентября с резкой критикой действий правительства. Шульгин поведал о том, что полицейским чинам сверху внушалось во что бы то ни стало найти «жида»; говорил, со слов следователя, что для следствия главное — доказать существование ритуальных убийств, а не виновность Бейлиса. «Вы сами совершаете человеческое жертвоприношение, — писал Шульгин. — Вы отнеслись к Бейлису, как к кролику, которого кладут на вивисекционный стол». За эту статью он был приговорен к тюремному заключению на 3 месяца «за распространение в печати заведомо ложных сведений о высших должностных лицах…», а номер газеты был конфискован. Те экземпляры, которые уже разошлись, перепродавались по 10 рублей. «Не надо быть юристом, — подчеркивал Шульгин, — надо быть просто здравомыслящим человеком, чтобы понять, что обвинение против Бейлиса есть лепет, который мало-мальский защитник разобьет шутя. И невольно становится обидно за киевскую прокуратуру и за всю русскую юстицию, которая решилась выступить на суд всего мира с таким убогим багажом» [vii]. Некоторые из киевских националистов поддержали Шульгина, но в целом правая печать обрушилась на него, как на «предателя». От преследований Шульгина спасло вмешательство Николая II, решившего «посчитать дело не бывшим». Первую мировую войну Шульгин встретил в Киеве и поспешил в столицу, чтобы принять участие в заседаниях Думы. Затем пошел на фронт добровольцем. В звании прапорщика 166 Ровенского пехотного полка Юго-Западного фронта участвовал в боях. Был ранен, после ранения возглавлял земский передовой перевязочно-питательный отряд. В 1915 Шульгин с думской трибуны неожиданно выступил против ареста и осуждения по уголовной статье социал-демократических депутатов, назвав это «крупной государственной ошибкой». Затем в августе того же года он вышел из фракции националистов и образовал «Прогрессивную группу националистов». Одновременно он вошел в состав руководства Прогрессивного блока, в котором видел союз «консервативной и либеральной части общества», сблизившись с бывшими политическими противниками. 27 февраля 1917 г. Шульгин был избран в состав Временного Комитета Государственной думы. 2 марта он, вместе с А.И. Гучковым, был направлен в Псков для переговоров с императором и присутствовал при подписании манифеста об отречении в пользу великого князя Михаила Александровича, о чем впоследствии подробно написал в своей книге «Дни» : "Если здесь есть юридическая неправильность... Если государь не может отрекаться в пользу брата... Пусть будет неправильность!.. Может быть, этим выиграется время... Некоторое время будет править Михаил, а потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Алексею Николаевичу..." На следующий день, 3 марта, он присутствовал при отказе Михаила Александровича от престола и участвовал в составлении и редактировании акта отречения. 14 августа на Государственном совещании Шульгин резко высказался против отмены смертной казни, выборных комитетов в армии и автономии Украины. Отвечая на вступительную речь А.Ф. Керенского, он подчеркнул, что желает, что бы власть Временного правительства была действительно сильной, и что малороссы, «как и 300 лет тому назад», желают «держать с Москвой» крепкий и нерушимый союз. Приехавший в очередной раз в Киев Шульгин был арестован в ночь на 30 августа 1917 по постановлению «Комитета по охране революции в городе Киеве». Газету «Киевлянин» закрыли (2 сентября выпуск газеты возобновился). Вскоре Шульгин был освобожден, вернулся в Петроград, но в начале октября 1917 переехал в Киев, где возглавил «Русский национальный союз». На выборах в Учредительное собрание его кандидатура была выдвинута монархическим союзом Южного берега Крыма. 17 октября в Киеве под председательством Шульгина состоялся съезд русских избирателей Киевской губернии, принявший наказ, в котором было сказано, что одной из главнейших задач Учредительного Собрания должно быть создание твердой государственной власти. В ноябре 1917 Шульгин побывал в Новочеркасске, где встретился с генералом М.В. Алексеевым и принял участие в формировании Добровольческой армии. С негодованием он воспринял известие о заключении Брестского мира. В январе 1918-го, когда красные заняли Киев, Шульгин был арестован, но вскоре освобожден. Впоследствии, на допросе он покажет: «У меня создалось впечатление, что к моему освобождению имел отношение Пятаков». В феврале 1918 г. в Киев пришли германские войска, и Шульгин, боровшийся с ними на фронте, отказался в знак протеста издавать газету, обратившись в последнем номере «Киевлянина» от 10 марта в передовой статье к пришедшим в Киев немцам: «Так как мы немцев не звали, то мы не хотим пользоваться благами относительного спокойствия и некоторой политической свободы, которые немцы нам принесли. Мы на это не имеем права… Мы – ваши враги. Мы можем быть вашими военнопленными, но вашими друзьями мы не будем до тех пор, пока идет война» [viii]. Выпуск «Киевлянина» был возобновлен после занятия Киева армией генерала А.И. Деникина и прекращен в декабре 1919. С марта 1918 по январь 1920 Шульгин оказался вовлеченным в нелегальную работу, возглавляя при армии Деникина тайную организацию «Азбука». Такое название носило разведывательное отделение при Ставке Верховного Главнокомандования ВСЮР. Все агенты имели подпольные клички согласно буквам алфавита. Начальником отделения был член Особого совещания В.А. Степанов, его заместителем – полковник Самохвалов. Основная задача, стоявшая перед «Азбукой» – сбор и анализ сведений о внутреннем и внешнем положении России (как «красной», так и «белой»). Главная квартира отделения находилась сначала в Екатеринодаре, а затем в Таганроге. Отделение имело агентуру во многих регионах страны (Москва, Киев, Омск и др.), а также за границей – в Константинополе, Софии, Белграде. Праге и др. В подразделении, занимавшемся внутренней контрразведкой – так называемой «Азбуке наизнанку», – составлялись политические сводки, которые регулярно предоставлялись председателю особого совещания при Главнокомандующем ВСЮР А.М. Драгомирову (с сентября заменен А.С. Лукомским), начальнику военного управления особого совещания А.С. Лукомскому и начальнику штаба ВСЮР И.П. Романовскому (в декабре 1919 «Азбука» официально была ликвидирована, но фактически ее деятельность продолжалась до начала 1920). В августе 1918, переправившись на Дон, Шульгин прибыл в Добровольческую армию, где при участии генерала А.М. Драгомирова разработал «Положение об Особом совещании при Верховном руководителе Добровольческой армии». Одновременно он редактировал в различных городах газету «Россия» («Великая Россия») в которой пропагандировал «белую идею». Если некоторые монархисты (например, Н.Е. Марков) считали Шульгина чуть ли не предателем монархической идеи, то Деникин, наоборот, полагал, что «для Шульгина и его единомышленников монархизм был не формой государственного строя, а религией. В порыве увлечения идеей они принимали свою веру за знание, свои желания — за реальные факты, свои настроения — за народные… Шульгин осуждал постоянно политику руководителей Добровольческой армии, убеждал друзей, что “скоро в России не будет никаких республиканцев”, и просил “разъяснить руководителям армии, что никакие воззвания с Учредительным собранием и народоправством не привлекут в армию никого”» [ix]. Шульгин был избран членом «русской делегации» на Ясском совещании 1918 года, но из-за болезни не смог принять в нем участие. С января 1919 он возглавлял «Комиссию по национальным делам» при Особом совещании, хотя активно себя на данном поприще не проявил. 1920 год застает Шульгина в Одессе. Белые армии покидали Крым, пытаясь пробиться через Днестр. Перебравшись в Румынию, Шульгин в числе других солдат и офицеров был разоружен и выдворен за пределы румынской территории. Вернувшись уже в «красную» Одессу, Шульгин проживал там на нелегальном положении до июля 1920 года, затем выехал в Крым, в армию П.Н. Врангеля. Узнав, что его племянник арестован сотрудниками ЧК, Шульгин предпринял еще одну попытку нелегального проникновения в Одессу, где связался с белогвардейским подпольем, но так и не найдя племянника (позднее расстрелянного), вновь оказывается в Румынии. Потеряв в суматохе гражданской войны трех своих сыновей и жену, он выехал в Константинополь. «Белое дело» потерпело в России крах. Пытаясь в суматохе отступления предсказать будущее России, Шульгин приходит к неожиданным выводам: «наши идеи перескочили через фронт… они (большевики – А.Р.) восстановили русскую армию… Как это ни дико, но это так… Знамя Единой России фактически подняли большевики… придет Некто, кто возьмет от них их «декретность»… Их решимость – принимать на свою ответственность, принимать невероятные решения. Их жестокость – проведение однажды решенного… Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям. У него нижняя челюсть одинокого вепря… И «человеческие глаза». И лоб мыслителя… Весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, — это только страшные, трудные, ужасно мучительные… роды самодержца» [x]. В своих прогнозах Шульгин был не одинок. Что же двигало им и другими «бывшими»? Показательна запись объяснения о причинах «примирения с большевиками» участника нелегальной разведывательной сети Добровольческой армии в Закавказье, процитированная в статье известного современного исследователя истории отечественных спецслужб В.М. Мерзлякова. В середине двадцатых годов бывший белогвардеец писал: «Идея монархизма для России утеряна навсегда. Потуги эмигрантов-монархистов считаю беспочвенными и лишенными всякой перспективы. Я воспитан и жил в такой атмосфере, которая не позволяет мне иметь левые убеждения. Однако Советский режим принимаю, так как вижу, что идея "Единой и неделимой России" большевиками разрешена, хотя и на свой особый манер. Кроме того, Советский Союз ведет большую работу в смысле проникновения на Восток, что импонирует мне как человеку, посвятившему всю свою жизнь разрешению той же задачи в условиях старого режима. Все это мирит меня с большевиками» [xi]. На эмигрантском пароходе Шульгин познакомился с дочерью генерала Д.М. Сидельникова Марией Дмитриевной, вдвое моложе его. Начался роман, который продолжился за границей. Тут нашлась прежняя супруга, но Шульгин в 1923 году добился ее согласия на развод и уже осенью 1924 обвенчался с новой женой. Судьба первой жены Екатерины Григорьевны была трагичной — она покончила жизнь самоубийством. С осени 1922 года по август 1923 года Шульгин живет под Берлином. С момента образования Русского Общевоинского Союза в 1923 г., является членом этой организации и выполняет поручения начальника врангелевской контрразведки Е.К. Климовича, по заданию которого связывается с руководством подпольной антисоветской организации «Трест» и нелегально посещает СССР. Осенью 1925 г. Шульгин выезжает в Варшаву. В ночь на 23 декабря 1925 г., нелегально переходит границу и прибывает в Минск, откуда переезжает в Киев, а затем в Москву. Проживая на даче, около Москвы, он проводит несколько встреч с А.А. Якушевым, а также с другими членами организации «Трест». В феврале 1926 г. при помощи Якушева Шульгин выезжает в Минск, переходит границу Польши и оттуда убывает в Югославию, где информирует Климовича о результатах своей поездки. Впечатления от поездки в СССР Шульгин изложил в книге «Три столицы», изданной в 1927 г. в Берлине. После того как выяснилось, что приезд Шульгина в СССР, все его перемещения по стране и встречи проходили под контролем ОГПУ, доверие к нему в среде эмигрантов было подорвано. В этот же период Шульгин активно занимался литературной деятельностью. Из-под его пера кроме уже упоминавшейся книги «Три столицы», появляются «Дни», «1920», «Приключение князя Воронецкого». Некоторые работы Шульгина выходили в Советской России, а две его книги «Нечто фантастическое» и «1920 год» были в личной библиотеке Ленина. В 1933 году Шульгин вступил в Национально-Трудовой Союз Нового Поколения (НТСНП) – праворадикальную организацию русской эмиграции. Он выступал с лекциями и участвовал в дискуссиях. После долгих скитаний Шульгин, отойдя от активной политической деятельности, обосновался в Югославии, в городе Сремские Карловцы. Будучи сам русским националистом (но отнюдь не шовинистом) Шульгин увидел в гитлеровском нападении на СССР не столько возможность «поквитаться» с бывшими противниками, сколько угрозу безопасности исторической России. Он ни стал ни бороться, с нацистами, ни служить им. Это спасло его от участи П.Н. Краснова и А.Г. Шкуро, но не спасло от тюрьмы. В октябре 1944 г. Сремские Карловцы, где жил Шульгин, были освобождены Советской Армией. 24 декабря 1944 года он был доставлен в югославский город Нови-Сад, а 2 января 1945 он был задержан оперуполномоченным 3-го отделения 1-го отдела Управления контрразведки «Смерш» 3-го Украинского фронта лейтенантом Ведерниковым по указанию начальника 3-го отделения А.И. Чубарова. Начальником 1 отдела Управления в то время был подполковник Неживов, а начальником Управления фронта П.И. Ивашутин, который, кстати, 2 июня 1945 года утвердил постановление о задержании П.Н. Краснова. После проведения первичного допроса Шульгин был вывезен сначала в Венгрию, затем Москву, где только 31 января его арест был оформлен процессуально. После предъявления обвинения и проведения следствия, которое продолжалось более двух лет, Шульгин, по решению Особого совещания при МГБ СССР, был приговорен к тюремному заключению сроком на 25 лет. В вину ему вменялся стандартный набор различных частей ст. 58 УК РСФСР. На вопрос, заданный перед вынесением приговора, признает ли он себя виновным, Шульгин ответил: «На каждой странице моя подпись, значит, я как бы подтверждаю свои дела. Но вина ли это, или это надо назвать другим словом – это предоставьте судить моей совести» [xii]. Срок Шульгин отбывал во Владимирской тюрьме (1947-1956). Среди его сокамерников были: философ Д.Л. Андреев, князь П.Д. Долгоруков, генералы вермахта и японские военнопленные. В ночь на пятое марта 1953 года Шульгину приснился сон: «Пал великолепный конь, пал на задние лапы, опираясь передними о землю, которую он залил кровью». Вначале он связал сон с годовщиной смерти Александра II, и только потом узнал о смерти И.В. Сталина [xiii]. Наступила иная эпоха, и в 1956 г. Шульгин был освобожден. Ему позволили поселиться вместе с женой, которую привезли из ссылки. Вначале он жил в доме престарелых города Гороховца Владимирской области, затем, в г. Владимире. В 1961 в изданной стотысячным тиражом книге «Письма к русским эмигрантам» Шульгин признал: то, что делают коммунисты, отстаивая дело мира, во второй половине XX века, не только полезно, но и совершенно необходимо для народа, который они за собой ведут и даже спасительно для всего человечества. При всех необходимых оговорках (в книге упоминается о ведущей роли партии и о Н.С. Хрущеве, личность которого «постепенно захватила» Шульгина), есть в книге и нетипичные для советских изданий того времени размышления о Боге, месте и роли человека на земле и т.д. Впоследствии Шульгин с досадой отзывался об этой своей работе: «Меня обманули», — говорил он по этому поводу. Дело в том, что написанию писем предшествовали спланированные и хорошо продуманные поездки с демонстрацией Шульгину различных достижений советской власти. Шульгин был гостем на XXII съезде КПСС и слышал, как принималась Программа построения коммунизма, а Хрущев произнес историческую фразу: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Потом принял участие в художественно-публицистическом фильме «Перед судом истории», снятом режиссером Ф.М. Эрмлером по сценарию В.П. Владимирова, сыграв самого себя. Фильм вышел в 1965 году, но быстро сошел с экранов. Шульгин не боялся мыслить свободно и высказывать свои мысли, хотя и понимал, что если захочет написать книгу, то «должен писать так, чтобы Партия поставила штемпель “дозволено цензурой”. А этот штемпель получается только тогда, если я хвалю партию» [xiv]. Он хотел, чтобы те, кто управляет его родиной, знали правду, хотя «…правда о настоящем – очень часто убийственная правда» [xv]. Ему позволяли принимать гостей и даже иногда выезжать в Москву. Постепенно к Шульгину началось паломничество. Трижды с августа 1973 по август 1975 г. встречался с Шульгиным писатель М.К. Касвинов, автор книги «Двадцать три ступени вниз», посвященной истории царствования Николая II. Приезжал режиссер С.Н. Колосов, снимавший телефильм об операции «Трест», Л.В. Никулин, автор художественного романа-хроники, посвященного той же операции, писатели Д.А. Жуков и А.И. Солженицын, художник И.С. Глазунов и др. Неожиданно нашелся сын Шульгина – Дмитрий. Они вступили в переписку, но отцу хотелось увидеть сына и Шульгин обращается к властям с просьбой о поездке. После долгих мытарств пришел ответ: «Нецелесообразно». Сначала было объявлено, что отъезд к сыну неуместен в связи с приближающейся годовщиной Октябрьской революции, затем, ссылались на столетний юбилей Ленина. Шульгин, уже публично одобривший происходящее в СССР, горячился: «…после того, как я написал благоприятно для Советов, мне нельзя ехать за границу. Почему? Потому, что куда бы я теперь ни поехал, меня запрут в «каземат». Зачем? Затем, чтобы я там написал, что меня силой принудили написать благоприятное о Советах…» [xvi]. Сына он так и не увидел, а затем скончалась супруга. Одинокому старику помогали соседи, готовили обед, ходили за покупками. С годами острота неприятия советской власти у Шульгина ослабла, и он постарался взглянуть на судьбу России с точки зрения опыта прожитых лет. Он не идеализировал самодержавную Россию и открыто заявлял о тех недостатках, которые видел в СССР. Шульгин словно подводил итоги: «...моя личная судьба — это ничтожная песчинка в грандиозном «Опыте Ленина». Я ничем не могу ему помочь. Однако я действительно искренне желаю, чтобы ОН, опыт, был доведен до конца …Я не могу лукавить и утверждать, что я приветствую «Опыт Ленина». Если бы от меня зависело, я предпочел бы, чтобы этот эксперимент был поставлен где угодно, но только не на моей родине. Однако если он начат и зашел так далеко, то совершенно необходимо, чтобы этот «Опыт Ленина» был закончен. А он, возможно, не будет закончен, если мы будем слишком горды» [xvii]. Закончил свои дни Шульгин во Владимире 15 февраля 1976 г., на 99-ом году жизни. В завершение отметим, что Шульгин был реабилитирован по заключению Генеральной прокуратуры Российской Федерации от 12 ноября 2001 г. Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989; Его же. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990; Его же. Три столицы. М., 1991; Его же. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны / Сост., вступ. ст., послесл. Н.Н. Лисового. М., 2002; Его же. 1917 — 1919. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. Коммент. Б.И. Колоницкого // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1994. Т.5. С.121 — 328; Его же. Пятна. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1996. Т. 7. С.317 – 415; Его же. Размышления. Две старые тетради // Неизвестная Россия. ХХ век. М., 1992 Кн.1. С. 306 -348. [ii] Шульгин В.В. Опыт Ленина // Наш современник. 1997. № 11. С.138 – 175; Его же. Мистика // Наш современник. № 3, 2002. С.137 — 149. [iii] Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920. С.109. [iv] Шульгин В.В. Мистика. С.141. [v] «Оставим святочные темы и перейдем к еврейскому вопросу» (Из переписки В.А. Маклакова и В.В. Шульгина). Публ., вступ. ст. и прим. О.В. Будницкого // Евреи и русская революция. Материалы и исследования. М., — Иерусалим, 1999. [vi] Государственная дума. Второй созыв. Стенографические отчеты. 1907. Сессия вторая. Т. 1. Заседания 1-30 (с 20 февраля по 30 апреля). СПб., 1907. Ст. 373. [vii] Цит. по: Заславский Д. Рыцарь монархии Шульгин. Л., 1927. С.31. [viii] Цит. по: Заславский Рыцарь монархии Шульгин. С.59. [ix] Деникин А.И. Очерки Русской Смуты: Белое движение и борьба добровольческой армии. Май – октябрь 1918. Минск, 2002. С.149. [x] Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920. С. 795-797. [xi] Материалы Исторических чтений на Лубянке. 1997-2000 гг. Российские спецслужбы. История и современность. М., 2003. С.206 [xii] Цит. по. Красюков Р.Г. Лица. Биографический альманах. СПб., — М., 1994. Т.5. С.128. [xiii] Шульгин В.В. Пятна. С.360. [xiv] Шульгин В.В. Размышления. Две старые тетради. С.319. [xv] Там же. С.320. [xvi] Там же. С.309. [xvii] Там же. С.172; 171. 26 августа 18:54, Богдан Вахненко: Да уж, не ожидал? Вся его правость пропала, он предал ее, предал тем что: надо же иметь такую наглость, просить отречение у Государя, будучи правым. Да уж о чем тут говорить. Я думаю лучше бы сделать раздел, те кто были правыми и предали свою правость, так будет правильно. По менше бы у нас таких правых. Я не говорю тут о жизни в Союзе, это совсем инное, я имею в виду то, что он будучи правым был основоположником революции, какие бы он цели не преследовал. 16 сентября 23:32, Сергей: Правый или ... М.О. Меньшиков, оставивший крайне резкие и грубые отзывы о Николае II в своем дневнике; В.М. Пуришкевич, убивший Распутина и критиковавший власть, А.И. Дубровин, называвший Распутина мерзавцем и негодяям - тоже основоположнии революции? Л.А. Тихомиров, приветствовавший Февральский переворот и получавший от Советской власти продпаек - правый, который предал свою правость? 23 марта 01:49, Александр Репников: Правые К сожалению, многие из тех кто называл себя Правым действовали в 17-м году очень странно. Это был не только Шульгин, которого, вряд ли можно называть "основоположником революции", но и названные: В.М. Пуришкевич, М.О. Меньшиков, Л.А. Тихомиров. Только немногие пытались бороться и отстаивать свои монархические убеждения. Немногие, подобно Маркову пытались спасти царскую семью. А уж поведение т.н. "белых" генералов (Корнилова и пр.) заслуживает отдельного разговора. Об этом хорошо написано в книге Якобия и монографии Айрапетова. Смотрите: Дискуссию о позиции правых после отречения смотрите здесь: В.В. Шульгин Столыпин и евреи «Освободительное движение» 1905 года еще и потому не разыгралось в революцию, которая наступила двенадцать лет спустя, что вырождение русского правящего класса тогда не подвинулось еще так далеко. В нем нашлись еще живые силы, сумевшие использовать народное патриотическое движение, то есть «низовую контрреволюцию», до организованного отпора разрушителям и поджигателям России. В частности, нашелся Столыпин - предтеча Муссолини. Столыпин по взглядам был либерал-постепеновец; по чувствам — националист благородной, «пушкинской», складки; по дарованиям и темпераменту - природный «верховный главнокомандующий», хотя он и не носил генеральских погон. Столыпин, как мощный волнорез, двуединой системой казней и либеральных реформ разделил мятущуюся стихию на два потока. Правда, за Столыпина стало меньшинство интеллигенции, но уже с этой поддержкой, а главное, черпая свои силы в сознании моральной своей правоты, Столыпин раздавил первую русскую революцию. Но он не успел построить мост к еврейству. Еврей Мордко Богров его убил в том самом Киеве, откуда, как верил Столыпин, «свет национальной идеи озарит всю Россию». * * * А жаль. По-моему, «мост» готовился. Перед смертью Столыпин носился с мыслью о «национализации капитала». Это было начинание покровительственного, в отношении русских предприятий, характера. Предполагалось, что казна создаст особый фонд, из которого будет приходить на помощь живым русским людям. Тем энергичным русским характерам, которые, однако, не могут приложить своей энергии, так как не могут раздобыть кредита. Того кредита, той золотой или живой воды, которой обильно пользовался каждый еврей только в силу... «рождения», то есть в силу принадлежности своей к еврейству. В некоторых кругах существовало убеждение, что именно за этот проект «еврейство» убило Столыпина. Если бы это было так, то это обозначало бы, что еврейство Столыпина не поняло. Я сказал, что у Столыпина была двуединая система: в одной руке -пулемет, в другой - плуг. Залпами он отпугивал осмелевших коршунов, но мерами органического характера он стремился настолько усилить русское национальное тело, чтобы оно своей слабостью не вводило во искушение шакалов. Эта психология должна была проникать и в его отношение к еврейскому вопросу. Он не мог не считать «ограничения» евреев временными и развращающими русское население. Последнее привыкало жить в оранжерейной атмосфере, в то время, как евреи воспитывались в суровой школе жизни. Кроме того, эти ограничения отнюдь не защищали русское население в самой важной области - там, где формируются текущие идеи, дух времени... Как я уже говорил, здесь еврейство захватывало командные высоты. Поэтому перед Столыпиным и в еврейском вопросе стояла задача: органическими мерами укрепить русское национальное тело настолько, чтобы можно было постепенно приступить к снятию ограничений. Если таковы были действительно намерения Столыпина, то вместе с тем он не мог, конечно, не понимать, какой вой поднимут его враги справа, если он «вступит на путь» (а врагов у него было достаточно не столько в «хижинах», сколько - во «дворцах»). Поэтому и с этой точки зрения он должен был обеспечить свой правый фланг. Значит, в общем, если Столыпин имел в виду снятие ограничений, он должен был усиливать способность к отпору русского народа. Таков, вероятно, был скрытый смысл «национализации капитала»*. (* Во избежание недоразумений поясню, что приведенные здесь соображения относительно «намерений Столыпина» являются моими собственными соображениями. Беседовать с покойным Петром Аркадьевичем по этому вопросу мне не пришлось.) Убив Столыпина рукою Богрова, я думаю, евреи поспешили. Поспешили не только на беду всем нам, но и самим себе. Кто знает, что было бы, если бы Столыпин остался жить и руководил бы русским правительством в мировую войну. Я считаю этот пункт весьма важным и позволю себе на нем остановиться. * * * Итак, свою ставку в 1905 году еврейство проиграло. Ставка эта была поставлена - на пораженчество. При каждой новой неудаче в войне России с Японией в освободительном лагере шел злорадный шепот: «Чем хуже -тем лучше». Жаждали разгрома Исторической России точно так, как теперь жаждут поражения советской власти. Ибо поражение обозначало революцию; а на революцию возлагались этими слепорожденными людьми, евреями и еврействующими, самые светлые надежды. И были тяжкие военные поражения. И революция началась; но ее удалось отбить. Тем не менее штурмующим власть колоннам удалось «вырвать Государственную Думу», то есть народное представительство. То обстоятельство, что манифест 17 октября был октроирован не из убеждения в его необходимости, а под угрозой революции, оказалось роковым для недолгого русского парламента. Это породило представление о своей силе у полупобедивших «парламентариев», продолжавших злобную против власти пропаганду с трибуны Государственной Думы - с одной стороны; с другой - осталось горькое чувство полупоражения, глухое нежелание признавать во всю глубину совершившиеся перемены строя; возникла скрытая враждебность к «новым людям», выброшенным на поверхность революцией 1905 года, хотя бы эти люди были друзья и сторонники Власти. И был только один человек, которому это трудное положение «худого мира» оказалось по плечу. Этим человеком был Столыпин. Для него характерен случай, который был мне рассказан. * * * Четверо молодых людей, одетых в форму кирасирского полка, пришли на прием к министру внутренних дел, который в то время жил на даче, на Аптекарском острове, в Петербурге. Через несколько минут дача взлетела на воздух: кирасиры оказались бомбистами; они принесли бомбы в своих касках. Сорок человек погибло в этом взрыве. От дома остались руины. Из-под этих развалин выносили трупы и стонущих людей. Какой-то солдат тащил на руках тяжело раненную дочь министра, Наташу. Очнувшись от обморока, девочка спрашивала: «Что это, сон?» Сам Столыпин вышел из-под обломков окровавленный, засыпанный клочьями стен и людей, но невредимый. Когда его узнали, случайный доктор бросился к нему: — Вы ранены? — Нет, нет, я не ранен... Случайный доктор (надо же было, чтобы этот доктор оказался Дубровиным, известным созидателем Союза Русского Народа, главою крайних правых, противником всяких реформ) зачерпнул воды из реки и помог министру умыться. И, может быть, именно потому, что Столыпин узнал Дубровина, он сказал, вытирая руки полотенцем и глядя на бесформенную груду, которая несколько минут тому назад была его домом: - А все-таки им не сорвать реформ!!! Если Дубровин это выдумал и Столыпин этого не говорил, то это тем более интересно: так, значит, противники реформ представляли себе русского Дуче. Он не отступит, его не испугаешь ничем. То, что он дает из России, он дает из убеждения, что так надо. Он свободен от всяческого страха, что нужно так или иначе повернуть руль, то он это сделает; и никто не посмеет его заподозрить, что он чего-либо испугался. Если прибавить к этому, что Столыпин погиб, никогда не изменив самому себе, после девяти неудавшихся покушений, то легко восстановить в памяти эту бронзовую фигуру последнего русского вельможи. Пусть памятник ему снесен: образ его бережно хранится в сердцах его знавших и любивших, и они донесут этот образ до иных времен, более благодарных и менее несправедливых. * * * Так вот, представим себе, что и десятое покушение не удалось бы; что пуля Богрова пролетела бы мимо; и Столыпин, дожив до мировой войны, был бы призван руководить Россией в это тяжелое время. В таком случае во главе русского правительства, вместо малозначащих людей, стоял бы человек масштаба Клемансо и Ллойд-Джорджа. И, разумеется, первое, что сделал бы этот большой человек,- он осуществил бы идею «внутреннего парламентского мира». Известно, что таковой мир был заключен во всех Палатах воюющих государств, что естественно: война требовала единения всех сил перед лицом врага. В России положение было бы безысходно, если бы русский образованный класс (а из предыдущего изложения мы знаем, что русская интеллигенция находилась под сильнейшим еврейским влиянием), если бы русский образованный класс занял в отношении мировой войны ту же позицию, которую он занимал во время войны русско-японской. Но ничего подобного не было. Не только следа пораженческих настроений не заметно было в начале мировой войны, а наоборот — вихрь энтузиазма, патриотического энтузиазма, подхватил Россию. Печать трубила во все свои трубы: «ляжем», если не за Царя, то «за Русь». Я удивляюсь и сейчас, как многие не поняли, что это обозначало. Ведь печать-то была на три четверти в еврейских руках. И если «ложа оседлости», сделавшая в России слово «патриот» ругательным словом (невероятно, но факт), сейчас склоняла слово «Отечество» во всех падежах и ради Родины готова была поддерживать даже «ненавистную власть», то сомнений быть не могло: еврейство, которое в 1905 году поставило свою ставку на поражение и революцию и проиграло, сейчас ставило ставку на победу и патриотизм. Само собой разумеется, что оно рассчитывало на благодарный жест в конце войны; на то, что людям, исполнившим все обязанности, нужно дать и все права; разумеется, оно рассчитывало, что премией за патриотические усилия будет Равноправие. И ответственным людям, то есть прежде всего русскому правительству, надо было решить: да или нет. Принимая помощь русского образованного класса, то есть замаскированного еврейства, помощь вчерашних лютых врагов, власть должна была выяснить прежде всего для самой себя: решится ли она за эту помощь заплатить этой ценой? Ценой, которая не называлась, но всякому мало-мальски рассуждающему человеку была ясна. И вот почему я говорю, что Богров поторопился убить Столыпина. Я совершенно убежден, что светлому уму покойного Петра Аркадьевича положение было бы ясно. Воевать одновременно с евреями и немцами русской власти было не под силу. С кем-то надо было заключить союз. Или с немцами против евреев, или с евреями против немцев. Но так как война была немцами объявлена и Россией принята, то выбора не было: оставалось мириться с евреями. Название статьи: В.В.Шульгин - последний рыцарь самодержавия. Новые документы из архива ФСБ Автор: Соавтор: Название журнала: Новая и новейшая история Номер журнала: 4 Страницы журнала: 64-111 Год журнала: 2003 Примечание (о чем статья): [О политическом деятеле Василии Витальевиче Шульгине] Примечание (о ком статья): Раздел: Деятель политический Подраздел: Язык основного текста: Страна: RU ИББК: 63.3(2) Страницы: 1 Предисловие Воспоминания Шульгина «1920 год» во многом отличаются от его воспоминаний «Дни». Прежде всего, в «Днях» превалировали крупные политические моменты. Сам Шульгин в дореволюционной России играл, если не крупную, то, во всяком случае, шумную политическую роль. Революционные бури сбросили Шульгина с его привычной трибуны в Государственной Думе, вырвали у него из рук и уничтожили редакцию «Киевлянина». Сами социальные группировки, вступившие в смертельную схватку в годы гражданской войны, далеко сбросили от себя крайне правого националиста и монархиста Шульгина. В годы гражданской войны сталкивались и боролись, с одной стороны, защищавшие советскую власть, строящие новый мир пролетариат и крестьянство, с другой стороны — стремящиеся к реставрации дореволюционных порядков — буржуазия и дворянство. Если в социальной своей программе буржуазия и дворянство стремились к полной реставрации дореволюционных отношений, то в политической области вопрос о монархии и самодержавии не являлся боевым и насущным в тот момент ни для одного из руководителей контрреволюционного лагеря. Новые организации, новые группировки, создавшиеся и руководившие вооруженной борьбой буржуазии и дворянства в Советской России, оставили в стороне Шульгина. предоставляя ему роль публициста и барда белого движения, но не предоставляя ему роли ни руководителя, ни организатора. Это новое положение Шульгина в период гражданской войны наложило печать на содержание его [4] воспоминаний. От активной роли Шульгин не отказался. В годы гражданской войны, не играя руководящей роли, он все же играл чрезвычайно активную роль, принимая посильное участие и пером, и оружием в борьбе белогвардейцев всех рангов и калибров с Советской Россией. Эта активность дала Шульгину большой круг наблюдений, массу фактов и впечатлений. Его воспоминания «1920 год» как раз и интересны тем, что они характеризуют быт белогвардейских организаций. Шульгин в них описывает быт занятой белыми Одессы перед ее занятием Красной армией; подробно описывает он быт белогвардейцев в советском подпольи, свою жизнь в той же самой Одессе, описывает переход из Одессы в Крым, к Врангелю и обратно и т. д. Словом, «1920 год» Шульгина в центральной своей части основной массой своих показаний захватывает, затрагивает и описывает жизнь активного рядового белогвардейского стана. Он описывает жизнь и в момент боя, непосредственно после боя и в момент работы в подпольи. Этот колоссальный размах бытовых наблюдений приводил Шульгина к определенным построениям и выводам. «1920 год» написан Шульгиным после совершения событий; на нем отразились, в нем сформулированы не только те настроения, которые переживались Шульгиным в момент совершения событий, но в «1920 год», несомненно, отразились и те настроения, которые владели Шульгиным тогда. когда после краха белого движения, после потери сына он подытожил результаты того движения, певцом и бардом которого он состоял долгие годы в дореволюционной России. В деятельности белых в 1920 году Шульгин увидел на практике тот национализм, тот монархизм, всю ту третьеиюньскую Россию, которой он с огромным энтузиазмом и пафосом служил все дореволюционные годы. В своих воспоминаниях «1920 год» Шульгин описывает не только быт белых, но он дает и характеристику тех «красных», с которыми ему приходилось сталкиваться, дает характеристику советского режима, при котором ему приходилось жить в подпольи. Очень небольшое количество мест в записках Шульгина содержит не только бытовой материал, но проливает свет и на политические комбинации и [5] столкновения этого периода. Описывая белых, сочувствуя белым и белой идее, Шульгин все же приходил к печальным для белого движения выводам. В описании белого движения в книге Шульгина можно выделить два крупных момента: это характеристика действий белых и отступление их из Одессы и те столкновения с белыми организациями, те впечатления от них, которые Шульгин получил во время поездок своих из Одессы в Крым и обратно, и от тех и от других фактов впечатления и выводы Шульгина, в сущности говоря, одинаковы. Они совершенно безрадостны, они знаменуют собою полный крах, полное падение и уничтожение белого движения. Приводя массу фактов и описания того, как действуют, в какой обстановке живут участники белого движения, Шульгин констатирует полный организационный распад белого движения и полный его идеологический крах. По свидетельству Шульгина, белое движение организационно все время расслаивается и распадается, в нем нет связи, нет руководящего центра, нет охватывающей, объединяющей людские фаланги определенной идеологии, определенной идеи, определенной формы существования того класса, из которого рекрутируются кадры белого движения. Идеологически пустое, вырождающееся, объединенное только лишь ненавистью по отношению к большевикам, белое движение не имеет, по свидетельству Шульгина, своей собственной программы. Участники его идеологически не связаны одной целью, одними стремлениями. Все их помыслы сводятся лишь к реставрации потерянного положения, а это в процессе борьбы обрекает белых на борьбу не столько с большевиками, сколько со всем окружающим морем рабоче-крестьянского населения. Идейная пустота, отсутствие программы, борьба со всем окружающим миром за восстановление потерянных позиций, отсутствие связи и отсутствие организационной формы существования приводят белое движение в том его виде, как его описывает Шульгин, к вскрытию и проявлению чисто зоологических зверских требовании, выражающих классовые требования потерявших свои места дворянства и буржуазии. Крестьянство и рабочие против них; белое движение окружено врагами [6] со всех сторон. Отсюда не попытка привлечь к себе, не попытка расширить свои социальные позиции, а лишь попытка удержаться, удержаться среди враждебного многомиллионного моря. Это приводит к организационному распаду, это приводит к сепаратным воздействиям на окружающий мир в виде грабежей, самосудов, убийств из-за угла отдельными кучками и т. д. и т. п. Отсутствие единства, отсутствие внутренней связности не дает белому движению создать даже единую форму военных выступлений, и Шульгин обрисовывает великолепными, чрезвычайно сочными штрихами так называемую отрядоманию, в которой выступает и преосвященный митрополит Питирим, Союз Возрождения, и немцы-колонисты. Все эти организации одинаково стремятся к борьбе с большевиками, и все они одинаково в тот момент, когда Красная армия выступает на сцену, бесследно исчезают. Характерной чертой этих организаций является именно их множество, их огромное количество, свидетельствующее прежде всего о распаде движения организационно и об отсутствии идеологической связности, идеологической цельности движения. Одна мысль о восстановлении потерянного привилегированного положения, мысль, которая владеет потерявшими свои имения дворянами, гвардейскими офицерам и дамами «смольного» воспитания, не может связать движение, не может привести к движению миллионные массы крестьян и рабочих. Эти черты вырождения белого движения Шульгин отмечает всюду, где он с ним сталкивается. Вырождалась и разваливалась белая Одесса в конце 1919 г. Те же черты вырождения видит Шульгин и в отрядах Врангеля, и в моряках врангельского флота, и в самом Крыму. Но, если в своих воспоминаниях Шульгин отмечает признаки вырождения белого движения то, во всяком случае, он отмечает это без особой охоты: скорее даже против воли. Он пытается в то же само время отметить и оттенить личные подвиги: доблесть, стойкость, мужество и преданность делу отдельных участников белогвардейского движения. Шульгин всей душой сочувствует этому движению. Ведь он сам один из создателей отряда; в белом движении принимает участие вся [7] его семья, но все это лишь подчеркивает общий фон белого движения и лишь резче выявляет и выясняет его классовую сущность. На фоне общего развала, организационного распада, идейного краха, грабежей и насилия, немногие, сохранившие человеческий облик, представители белого движения являются лишь лишним доказательством того, что социальная сущность белого движения как раз и заключается не в них, а в том общем фоне организационного распада и идеологического краха, которыми характеризуется классовый лик российской буржуазии и дворянства. Но, если Шульгин не находит при всем своем желании ничего светлого, ничего цельного в белогвардейском движении, то, сам того не желая, отмечает более высокие черты в том движении, с которым он с огромной энергией и настойчивостью ведет борьбу. Красным Шульгин не сочувствует, красным Шульгин враждебен. Изображая быт красной Одессы, Одессы при советской власти, Шульгин старается дать ряд фактов, желая подчеркнуть глупость, ненужность, ходульность советского быта и советских выступлений. Он их не понимает, но в то же самое время двумя-тремя случайно брошенными черточками отмечает высокую идейную спайку, высокую идейность коммунистов. Изображая Красную армию, Шульгин отмечает, против своей воли, ее организационную связанность, ее идейную спайку, ее высокую дисциплину, авторитет в глазах красноармейских масс ее руководителей и начальников. Изображая дивизию Котовского, партизанскую дивизию, Шульгин отмечает, как относятся, как уважают красноармейцы Котовского, как строго проводятся в жизнь его приказы, как дисциплинирована сама Красная армия. Это изображение быта и нравов белых, изображение всего облика белых, какое дает им Шульгин, и изображение случайно забредших в воспоминания Шульгина отдельных черточек, рисующих быт красных, на которых сам Шульгин не остановился, рисуют два противоположных друг другу мира. два совершенно разных социальных уклада. Они рисуют, с одной стороны, мир падающий, разлагающийся, мир, не имеющий никакой программы, мир, ничем не связанный, [8] мир, дышащий лишь злобой и ненавистью к огромному большинству трудящихся, и, с другой стороны, идущий ему на смену новый мир, мир организационно цельный, внутренне связанный, мир, полный выдержки, настойчивости и упорства. Большую часть своих воспоминаний Шульгин отводит описанию своей работы в белом подполье в Одессе. Что, в сущности, делал Шульгин здесь, он не говорит, но он подробно описывает, как он жил, как он бегал от агентов Ч. К.. как избегал арестов и обысков. Это описание интересно тем, что, с одной стороны, оно рисует неизвестную сейчас область нелегального существования белогвардейских организаций в Советском Союзе; с другой стороны, оно интересно тем, что обрисовывает, какие социальные слои поддерживают эти организации, кто им покровительствует, кто дает им возможность укрываться и существовать. В белом подполье, поддерживающем Шульгина и весьма близко поддерживающем, мы видим и представительницу партии эс-эров, и советских служащих, и представителей разных разрядов бывшей буржуазии. В социальном отношении — это представители деклассированных групп буржуазии, представители той социальной среды, которые после Октябрьского переворота потеряли весь фундамент своего существования. Описание белого подполья интересно тем, что дает возможность судить о приемах борьбы белогвардейцев, об их материальных силах и средствах. Последней частью «1920 года», имеющей не столько бытовой, сколько уже политический интерес, являются описания столкновений белогвардейских отрядов, в которых принимал участие Шульгин, с Румынией и описание Крыма в период Врангеля. Столкновения белогвардейских отрядов с Румынией, не вооруженные столкновения, а униженные просьбы белогвардейцев пустить их на румынскую территорию интересны тем, что обрисовывают политику Румынии в период 1920 года. Захватив в свои руки русскую Бесарабию, румыны старательно изолируют ее даже от русской белогвардейщины, русского дворянства и буржуазии. В этом отношении они ведут ту же самую [9] зоологическую политику национализма, которую с необыкновенным азартом и пафосом проповедовал Шульгин и па страницах «Киевлянина» и с трибуны Государственной Думы. По иронии истории, Шульгину пришлось самому на себе испытать практическое осуществление его идеологических поучений. Воспоминания Шульгина о Крыме составляют интереснейшие страницы «1920 года», имеющие не только бытовой интерес. Хотя о Крыме времен Врангеля написано не мало, хотя Врангелю, как это говорит в одном месте своих воспоминаний сам Шульгин, предстояло реставрировать позицию крымского татарского хана по отношению к России, все же, столкнувшись с врангелиадой на практике, беседуя с Врангелем и с его министрами, из которых многие были когда-то близкими соратниками Шульгина на политическом поприще, он приходит к тяжелым и невеселым мыслям о Врангеле. Эти мысли его настолько тяжелы и невеселы, что Шульгин не остается в Крыму, а совершает новое путешествие через красный фронт в Одессу, чем не только обогащает свои воспоминания, занесенные на страницы книги, но и подчеркивает полный крах белого движения и полный крах последней надежды белогвардейцев — врангелиады. В своих воспоминаниях Шульгин остается тем, чем он был на самом деле, — грубым юдофобом, не видящим ничего радостного, светлого, нового в Советской России. «1920 год» Шульгина дает, главным образом, бытовой материал, но этот бытовой материал имеет огромнейший интерес и имеет огромное политическое значение, поскольку он вышел из-под пера Шульгина — редактора «Киевлянина». Монархист до мозга костей, Шульгин сам своими руками изобразил крах белогвардейского движения. Почти художественно Шульгин написал в своей книге «1920 год» авантюрную повесть жизни и деятельности белого движения. Но, при всем своем пристрастии к нему, при всей своей связи с ним, старательно подчеркивая свою враждебность Советской России, Шульгин все же не смог написать идеологического оправдания белого движения. Он не смог своим пером привлечь к белому [10] движению сочувствия. Он не нашел в белогвардейском стане ни новой объединяющей массы идеи ни широкой массовой организации. Белое движение вызвало потоки крови, оно стоило рабочему классу и крестьянству миллионы человеческих жизней, но это белое движение лишь резче подчеркнуло необходимость силы, стойкости и организованности рабочего класса и крестьянства. С. Пионтковский. [11] Шульгин Василий Витальевич 1878-1976 БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ Шульгин Василий Витальевич (1878-1976) - журналист, монархист, один из лидеров фракции националистов в IV Государственной думе. Член Прогрессивного блока думских фракций, созданного в 1915 г. Вместе с А.И. Гучковым принял манифест об отречении императора Николая II. После Октябрьской революции участвовал в создании Добровольческой армии. С 1922 г. хил в эмиграции. В 1944 г. арестован в Югославии и препровожден в СССР. Находился в заключении до 1956 г., потом в ссылке во Владимире. ------------------------------------------- ------------------------------------- Шульгин Василий Витальевич (1878-1976) - общественный и политический деятель, писатель, журналист, поэт. После окончил юридический факультета Киевского университета один из ведущих журналистов газеты "Киевлянин". Депутат II, III и IV Государственной Думы. С началом I мировой войны добровольцем ушёл на фронт. После Февральской революции отказался войти во Временное правительство в качестве министра юстиции. Принимал отречение императора Николая II в марте 1917 года. Активный участник антибольшевистского движения в годы Гражданской войны. С 1920 в эмиграции в Болгарии, Германии, Франции. С 1924 года живёт в Югославии. В 1925 году в поисках сына нелегально посещает СССР. В 1944 году арестован СМЕРШем в Югославии, осуждён на 25 лет. Освобождён в 1956 году. ------------------------------------------- ------------------------------------- Шульгин Василий Витальевич (1 января 1878 — 13 февраля 1976). Сын профессора истории Киевского университета, пасынок известного консервативного деятеля профессора Д.И. Пихно. В 1900 окончил юридический факультет Киевского университета. Земский гласный. Занимался журналистикой, печатался в основанной его отцом, а затем редактировавшейся его отчимом националистической газете «Киевлянин» (с 1911 ее редактор). Избирался от Волынской губ. во II, III и IV Думы, где был одним из лидеров правых, а затем националистов. В то же время в связи с делом Бейлиса выступил с резкой критикой действий правительства и был приговорен к трехмесячному тюремному заключению. После начала мировой войны пошел на фронт добровольцем. Затем, после ранения, возглавлял перевязочно-питательный отряд. В августе 1915 избран Думой в состав Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. Одновременно вошел в состав руководства Прогрессивного блока. 27 февраля избран в состав Временного комитета Государственной думы. 2 марта был вместе с А.И. Гучковым направлен комитетом в Псков для переговоров с императором, присутствовал при подписании манифеста об отречении. В ходе Февральской революции — комиссар Временного комитета Государственной Думы и Временного правительства над Петроградским телеграфным агентством. После Октябрьской революции один из организаторов и ведущий идеолог белого движения. В 1945—1956 находился в СССР в заключении, после освобождения жил во Владимире. Автор нескольких книг воспоминаний: Годы. Дни. 1920 год. М., 1990; 1917—1919 // Лица: Биографический альманах. М.; СПб., 1994. Т. 5; Пятна // Там же. М.; СПб., 1996. Т. 7. Использованы материалы библиографического словаря в кн.: Я.В.Глинка, Одиннадцать лет в Государственной Думе. 1906-1917. Дневник и воспоминания. М., 2001. ------------------------------------------- ------------------------------------- ШУЛЬГИН Василий Витальевич (1878, Киев - 1976, Владимир) - полит, деятель, публицист. Род. в семье профессора истории Киевского ун-та, основателя правой газ. "Киевлянин", умершего в год рождения Шульгин. Мальчика воспитал отчим Д.И. Пихно в патриотическом и монархическом духе. Окончил гимназию и юридический ф-т Киевского ун-та. В 1900 был избран земским гласным, почетным мировым судьей, начал журналистскую деятельность. В 1907 был избран от Волынской губ. депутатом II Гос. думы. Последовательно выступал от фракции правых националистов, поддерживая правительство П.А. Столыпина, Депутатскую деятельность в Гос. думе совмещал с работой в газ. "Киевлянин", к-рую возглавил в 1913. Шульгин выступал против еврейских погромов, печатно выразил протест в связи с фальсифицированным делом М. Бейлиса - еврея, обвиненного в ритуальном убийстве рус. мальчика, за что был приговорен к тюремному трехмес. заключению. В 1914, отправившись добровольцем на фронт, был ранен. Стал одним из руководителей "Прогрессивного блока", требуя создания "правительства доверия". После Февральской рев. 1917 Шульгин был избран членом Временного комитета Думы и принимал участие в формировании Временного правительства. 2 марта 1917 Шульгин вместе с А.И. Гучковым принял отречение Николая II в пользу вел. князя Михаила Александровича, а затем присутствовал при отказе последнего от престола. После Октябрьской рев. Шульгин стал одним из организаторов и идеологов Добровольческой армии ("Добровольческая армия должна покончить со всякими колебаниями, оставить мысль об Учредительном собрании и народоправстве..."), представляя монархизм высшей идеей России. Активный соратник А. И. Деникина и П.Н. Врангеля, Шульгин пропагандировал "белую идею" спасения Родины и монархии в основанной им газ. "Великая Россия". Во время гражданской войны Шульгин потерял своих братьев и сыновей. В 1920 бежал из Крыма в Югославию. Талантливый публицист, Шульгин написал кн. "Дни", "1920". В 1925 - 1926 тайно побывал в Сов. России, увидел нэповскую страну и описал увиденное в кн. "Три столицы", отдав должное успехам новой власти. Вскоре выяснилось, что ОГПУ наблюдало за ним во время его поездки, что подорвало доверие к Шульгину в эмиграции. С 1931 жил в Югославии, отойдя от политики. В окт. 1944 г. Сремски Карловцы был освобожден Сов. Армией, в 1945 Шульгин был арестован и за антисов. деятельность приговорен к 25-летнему заключению. В 1956 Шульгин не только освободили, но и позволили заниматься лит. работой. Живя в г. Владимире, в 1961 в кн. "Письма русским эмигрантам" Шульгин написал: "То, что делают коммунисты в настоящее время, то есть во второй половине XX века, не только полезно, но и совершенно необходимо для 220-миллионного народа, который они за собой ведут. Мало того, оно спасительно для всего человечества, они отстаивают мир во всем мире". Принял участие в фильме "Перед судом истории" и был гостем XXII съезда КПСС. Непоследовательность отдельных звеньев парт. системы, действующей эгоистично, ради сиюминутной выгоды, привела к сложностям при публикации произведений Шульгин, к-рые по своей сути ничем не противодействовали существующему режиму. Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г. ------------------------------------------- ------------------------------------- Шульгин Василий Витальевич (1 января 1878, Киев,- 13 февр, 1976. Владимир). Отец - ВЯ. Шульгин -проф. истории Киевского ун-та. в 1864 создал газ. "Киевлянин" (передовая статья 1-го номера заканчивалась словами: "Это край русский, русский, русский!"; впоследствии они стали жизненным девизом для сына). В год, когда родился Шульгин, отец умер; мать вскоре вышла замуж за проф. Д.И. Пихно. преподавателя полит. экономии того же ун-та и взявшего на себя редактирование "Киевлянина". Шульгин всегда относился к отчиму с почтением, разделял его убеждения (неограниченная власть царя, борьба с коррупцией и несправедливостью по отношению к подданным). Окончил 2-ю Киевскую гимназию и юрид. ф-т Киевского ун-та (1900). Был избран земским гласным, стал ведущим журналистом "Киевлянина. Дел. 2-4-й Гос. Дум от Волынской губ. (имел там 300 десятин земли). Прослыл реакционером. В Думе зарекомендовал себя одним из издеров правых - монархич. группы националистов-прогрессистов. Как оратор выделялся подчёркнуто корректными манерами. говорил медленно, сдержанно, искренне, но ядовито, иронично. В 1908 выступил против отмены смертной казни. Был убеждённым сторонником ПА Столыпина и его реформ. С 1911 ред. "Киевлянина". Выступал против евр. погромов, считал, что бесправие евреев развращает полицию. Во время процесса М. Бейлиса (сент- окт. 1913) обвинил прокуратуру в предвзятости и писал в "Киевлянине": "Обвинит, акт по делу Бейлиса является не обвинением этого человека, это есть обвинение целого народа в одном из тяжких преступлений, это есть обвинение целой религии в одном из самых позорных суеверий" (цит. по изданию: Шульгин В.В, Дни. 1920, М., 1990, С. 26). За эту статью Шульгин был приговорён к тюремному заключению на 3 мес.. а номер газеты был конфискован. Написанные им поэмы, рассказы остались незамеченными (вышли отд. книгой "Недавние дни". Харьков, 1910); автор ист. романа "В стране свобод" (К., 1914). В 1914 пошёл добровольцем на фронт; участвуя в атаке. был ранен; оправившись, стал нач. земского передового перевязочно-питательного отряда. В авг. 1915 в рук-ве Прогрессивного блока Гос. Думы, член Особого совещания по обороне. В 1915 с трибуны Думы протестовал против ареста и осуждения по уголов. статье с.-д. депутатов, назвав этот незаконный акт "крупной гос. ошибкой" (там же, с. 32). Сблизился с П.Н. Милюковым, М.В. Родзянко и др. "левыми", призывал "бороться с властью до тех пор. пока она не уйдёт" (там же). 27 февр. 1917 Шульгин избран Советом старейшин Думы во Врем. К-т Думы. Своё отношение к Февр. событиям позднее выразил словами: "Пулемётов - вот чего мне хотелось" (там же, с. 181). Как вспоминал Шульгин, 1 марта он дважды "настойчиво просил Милюкова" "заняться списком министров" (там же, с. 222), участвовал в его составлении (Шульгин "лично стоял за Родзянко" в качестве премьера) и обсуждении с делегацией исполкома Петрогр. Совета РСД целей и программы Врем. пр-ва: "Я не помню, сколько часов это продолжалось. Я совершенно извелся и перестал помогать Милюкову. - Остальные тоже уже совершенно выдохлись. Один Милюков сидел упрямый и свежий... Против него эти трое [Н.Д. Соколов, Н.Н. Суханов, Ю.М. Стеклов - члены исполкома Совета- Автор] сидели неумолимо..." (там же. с. 230). Врем. К-т решил, что Николай II должен немедленно отречься от престола в пользу сына Алексея при регентстве вел. кн. Михаила. С этой целью К-т направил 2 марта в Псков для переговоров с царём делегацию (А.И. Гучков и Шульгин). Но царь подписал Акт отречения от престола в пользу брата Михаила Александровича 3 марта в Петрограде Шульгин участвовал в переговорах с ним, в результате к-рых вел. князь отказался принять престол до решения Учред. Собр. Шульгин был в числе тех, кто готовил и редактировал Акт отказа Михаила Александровича от престола. 27 апр. на торжеств, заседании депутатов Гос. Думы всех 4 созывов Шульгин заявил, что Врем. пр-во находится как бы под домашним арестом: "К нему в нек-ром роде как бы поставлен часовой, к-рому сказано: "Смотри, они буржуи, а поэтому зорко следи за ними и, в случае чего, знай службу"... Ленин - это фирма, а вокруг него ютится целая свора людей, к-рые проповедуют всё, что им в голову взбредет. Не забудьте, что наш народ не так уж подготовлен к политической деятельности и с трудом разбирается в этих вещах..." ("Рев-ция 1917", т. 2, с. 76-77), 4 мая на частном совещании членов Гос. Думы Шульгин утверждал, что если агитация против союзников будет продолжаться. то им придется "порвать с нами", что Франция и Англия заключат мир с Германией за счёт России и что "единств, путь к спасению лежит через войска, лежит в том, чтобы эти войска загоревшись всем жаром, всем пылом рев. воодушевления, перешли в наступление против врага всякой свободы, против Германии" (там же, с. 105). Поддерживая А.Ф. Керенского, к-рый в его глазах был верхом радикализма. Шульгин на том же совещании членов Гос. Думы бросил в адрес социалистов: "Мы предпочитаем быть нищими, но нищими в своей стране. Если вы можете нам сохранить эту страну и спасти её, раздевайте нас, мы об этом плакать не будем" (Шульгин В.В, указ. соч., с. 5). 26 апр. Шульгин признавался "Не скажу, чтобы вся Дума целиком желала рев-ции; это было бы неправдой- Но даже не желая этого, мы рев-цию творили- Нам от этой рев-ции не отречься, мы с ней связались, мы с ней спаялись и несём за это моральную ответственность" (там же, с. 35). 10 авг. на частном Совещании обществ, деятелей в Москве Шульгин вошёл в состав бюро по орг-ции обществ, сил. 14 авг. на Гос. совещании высказался против отмены смертной казни, против выборных к-тов в армии, за "неограниченную власть", против автономии Украины. Отвечая на вступит, речь Керенского и явно прикрывая Л.Г. Корнилова, говорил: "Кем-то было упомянуто здесь "знаменитое столыпинское "Не запугаете". А зачем здесь оно приведено? Так во второй Гос. Думе пугали. Кто и кого пугают здесь? Почему всё время говорят о том, что надо спасать рев-цию, когда никакой угрозы нет. По крайней мере, она здесь не раздаётся. Почему говорят, что откуда-то грозит пока невидимая контррев-ция? Надо дать себе в этом отчёт. Пять месяцев тому назад каждого, кто осмелился бы что-нибудь сказать против рев-ции, растерзали бы на части. Почему же теперь настроение у всех изменилось? Причина тут в ошибках пр-ва": "Я хочу, чтобы вся власть [Врем. пр-ва]. власть. среди к-рой, я не знаю, есть или нет лица, к-рые чуть ли не подозревают меня в контррев-ции, чтобы эта власть была действительно сильной"; "Я заявляю, что мы (малороссы), как и 300 лет тому назад, жители этого края, желаем держать с Москвой крепкий и нерушимый союз" ("Гос. совещание", с. 107, 109, III). 30 авг., при очередном посещении Киева, Шульгин был арестован, как редактор "Киевлянина", по постановлению К-та охраны рев-ции, а газета была закрыта, но вскоре был освобожден. В нач. окт. Шульгин переехал в Киев, возглавил "Рус. нац. союз". Публично отказался участвовать в работе Предпарламента. Монархич. союз Южного берега Крыма выдвинул его кандидатуру на выборах в Учред. Собр. 17 окт. в Киеве под его председательством состоялся съезд рус. избирателей губернии; в принятом наказе говорилось, что мир может быть заключён лишь в полном согласии с союзниками, что одной из главнейших задач Учред. Собр. должно быть создание твёрдой гос. власти и прекращение опытов проведения в жизнь соц. программы. После Окт. рев-ции Шульгин в Киеве создал в нояб. секретную орг-цию под назв. "Азбука". Его влиятельные единомышленники (и штатские, и офицеры) исповедовали борьбу с большевизмом, верность союзникам и монархии. Легально же Шульгин боролся в "Киевлянине" с укр. нац. движением, с парламентаризмом, Учред. Собранием. И даже написал заявление: "Я, нижеподписавшийся, если буду избран в Учред. Собр., ...буду считать решение этого Учред. Собр. для себя необязательным" (Шульгин В.В., указ. соч., с. 38). В нояб- дек. Шульгин побывал в Новочеркасске, участвовал в формировании Добровольч. армии. Был возмущён Брестским миром. Когда в февр. 1918 в Киев пришли немцы. Шульгин в знак протеста отказался издавать газету и в последнем номере "Киевлянина" (от 10 марта) писал: "...Так как мы немцев не звали, то мы не хотим пользоваться благами относительного спокойствия и нек-рой политической свободы, к-рые немцы нам принесли. Мы на это не имеем права... Мы всегда были честными противниками. И своим принципам не изменим. Пришедшим в наш город немцам мы это говорим открыто и прямо. Мы - ваши враги. Мы можем быть вашими военнопленными, но вашими друзьями мы не будем до тех пор, пока идёт война" (там же, с. 38). Из его письма ген. М.В. Алексееву: "Добровольч. армия должна покончить со всякими колебаниями, оставить мысль об Учред. Собр. и народоправстве, к-рым из мыслящих людей никто не верит, и сконцентрировать все силы на одной задаче - вырвать рус. императорский дом из физич. обладания немцев и поставить его в такое положение, чтобы, опираясь на наступающую Японию, от имени вступившего на престол государя объявить священную войну против немцев, завладевших Родиной" (там же, с. 40). Как вспоминал А.И. Деникин, "для Шульгина и его единомышленников монархизм был не формой гос. строя, а религией. В порыве увлечения идеей они принимали свою веру за знание, свои желания за реальные факты) свои настроения за народные" (там же). Когда образовался "Нац. центр" (май - июнь 1918) со своей воен. орг-цией, Шульгин сотрудничал с ними. В авг. 1918 он прибыл в Добровольч. армию, где при участии ген. А.М. Драгомирова разработал "Положение об Особом совещании при Верх. руководителе Добровольч. армии" (с янв. 1919 возглавлял его Комиссию по нац. делам). С кон. 1918 редактировал в Екатеринодаре газ. "Россия" (затем "Великая Россия"), воспевая монархич. и националистич. принципы и чистоту "белой идеи". После окончания Гражд. войны - в эмиграции. В 1925-26 нелегально побывал в России. Выпустил книги: "Дни" (Белград, 1925), "1920" (София, 1921), "Три столицы" (Берлин, 1927), "Приключение князя Воронецкого" (1934). С 30-х гг. жил в Югославии. В 1937 отошёл от политической деятельности. В гитлеровском нашествии на СССР Шульгин увидел прежде всего угрозу России. В 1945 Шульгин был препровожден в Москву, осужден. Освобожден в 1956. Использованы материалы статьи М.Е. Гопостенова в кн.: Политические деятели России 1917. биографический словарь. Москва, 1993. ------------------------------------------- ------------------------------------- Литература: Ю.А. Поляков. Апрель шестьдесят седьмого: страсти по Шульгину // Вопросы истории. 1994. N 3; Шульгин "Что нам в них не нравится...: Об антисемитизме в России" СПб., 1992; Заславский Д.О. Рыцарь черной сотни В.В. Шульгин. Л.,1925. Здесь читайте: Депутаты Государственной Думы в 1905-1917 гг. (биографический указатель). Шульгин В.В. 1920 год. В.В. Шульгин УКРАИНСТВУЮЩИЕ И МЫ Белград, 1939 Издательство Russia Minor УКРАИНСТВУЮЩИЕ И МЫ Великую обиду нанес мне сей человек: предал своего брата, как Иуда, и лишил меня честного рода и потомства на земле”. Гоголь, – Страшная месть. Три разряда украинствующих. Как и другие сектанты, украинствующие могут быть разделяемы на три категории: 1) Честные, но незнающие. Это те, которых обманывают. 2) Знающие, но бесчестные; призвание сих обманывать “младшего брата”. 3) Знающие и честные. Это маниаки раскола; они обманывают самих себя. Первые двое категории порой сливаются до неразличимости. Иногда никак не разберешь, почему человек юродствует: потому ли, что он ничего не знает, что он rusticus, как говорили римляне, и его обманывают другие; или же потому, что, очень хорошо все зная, он сам обманывает действительно незнающих. Гораздо интереснее маниаки чистой воды. Они часто весьма образованы. Иногда по своему честны. Если и вскакивают изредка на Пегаса лжи, то из этого седла их легко выбить, апеллируя к их же собственным знаниям. Но маниакальная идея сидит в них глубоко и, так сказать, quand meme! Если взорвать их идеологию бомбами несомненных фактов, они восклицают “тем хуже для фактов” и сейчас же выдумывают в подкрепление своей мании новую аргументацию. Впрочем, всякие доказательства для них только линия второстепенных окопов. Цитадель же их в утверждении: хотим быть украинцами! Хотим и больше ничего. Пусть для этого нет никаких оснований вовне; основание – внутри нас. – Желаем! Волим! Sic voleo, sic jubeo... Им, в сущности, посвящена настоящая статья: образованным и честным маниакам раскола. Но предварительно, хотя бы вскользь, поговорим об обманываемых и обманщиках. История у украинствующих. Главное поле деятельности, где подвизаются знающие, обманывая невежд, это история. В качестве историков иные украинствующие доказывают, что не только в настоящее время народ, живущий от Карпат до Кавказа, есть народ украинский, но что всегда, во все времена, он таковым 6ыл. История обыкновенно разделяется на эпохи. В украинствующем ее пересказе, в зависимости от периодов, наблюдается, кроме того различие метода. В этом смысле можно различать: эпоху стопроцентной брехни от эпохи вранья, не столь очевидного. Киевская Русь. Стопроцентное сочинительство обычно практикуется в изложении Киевского периода Руси. В 1917 году была выпущена украинствующая серия открыток. В числе их была и такая: под изображением князя Святослава и его дружины было подписано: “Не посрамим земли украинской”. Это было предназначено непосредственно для “младшего брата”, в расчет, что бедный rusticus и этому поверит. Но на кого расчитано следующее послание превелебного в Бозе епископа Константина? Сей князь католической церкви благодарит “высокоповажанного пана доктора Степана Гринивецкого, головного отомана Сичей, взлученых в державах пивночной Америки и Канады”; благодарит за то, что этот представитель Гетмана Павла Скоропадского пожертвовал на католический семинар тысячу долларов. Благодарит в следующих выражениях: “Украинская Держава была сильна и могуча в те блаженные часы, когда свет католической веры просвещал ее население. С гордостью вспоминаем мы времена князей Владимира Великаго и Ярослава Мудраго. Основа их силы была святость святого Антония и Теодозия Печерских и прочих тогдашних Святых Мужей. Была тогда святость и высоко стояло просвещение. Появилась тогда “Правда”, кодекс законов наших и “Летопись Нестора”, основа истории нашей. Воздвигнуты были тогда величественные сооружения. Украинское имя славилось из края в край, а соседи с завистью смотрели на великую, могучую Украинскую державу”. Уважение к епископскому сану не позволяет мне предположить, что архиерей отец Константин сознательный обманщик. Но тогда остается допустить только одно: дремучее невежество! Это же качество надо приписать и Свиты Его Величества генералу Скоропадскому, гетману всея Украины, ибо его Светлость на подобные писания, обращенные в конечном счете в его адрес, и напечатанные в газетах [*], никак не реагировал. Если их преосвещенства и их превосходительства, из стана украинствующих, имеют такие исторические познания, то чего же можно ожидать от украинствующих же “просто батюшек” и “штабс-капитанов”? [*] Письмо епископа Константина Стефану Гринивецкому было напечатано и феврале 1927 г. в газети “Сiч”, издававшейся в Чикаго. В стиле вышеприведенного “константиновского письма существует целая литература. Кто-то ее, очевидно, читает. Поэтому никогда не следует забывать, что и сейчас, как и прежде, ставка украинствующих – на народное невежество. Просвещение такой же враг для них, как заря для злых духов. Наоборот, наш лозунг должен быть: “Да здравствует солнце, да скроется тьма!” Козацкий период. Второй период – литовско-польско-козацкий. Эта эпоха является благодарнейшей ареной для более тонкого фальсифицирования. Дело в том, что эта часть русской истории в наших гимназиях преподавалась и преподается весьма слабо. В представлении нормального гимназиста с падением Киева Русь переходит в Москву. Как она туда перебирается, конечно, не ясно. Но факт тот, что в конце концов все русские – в Москве; а на месте древней Руси орудуют поляки и козаки. “Поляки и казаки, Казаки и поляки Нас паки бьют и паки...” (Алексей Толстой старший) И притом эти козаки неизвестно какой национальности! Такое преподавание русской истории в русских учебных заведениях дает полную возможность украинствующим заполнять пустоту, которой, как говорят, не терпит и сама природа. – Козаки? Какой нации? Украинцы, конечно! Поэтому утверждение, что и в козацкий период никаких украинцев не было, а Богдан Хмельницкий всю свою жизнь боролся за “имя Русское”, вызывает недоверчивые вопросы: – Да неужели? Вот, скажите! А я думал... Что, собственно говоря, человек думал, остается неизвестным. В сущности он ровно ничего об этом не думал. Для среднего русского интеллигента южно-руссы, как люди и племя, проваливаются куда-то в день разрушения Киева Батыем, т.е. в 1240 году. С этого времени – tabula rasa. И так длится до того дня, как появляется на свет Николай свет Васильевич. Он пишет по-русски, но вынырнул – неизвестно из какого народа. Во всяком случай Гоголь – не совсем русский, раз он хохол! Девственные в этом смысле мозги весьма легко, по причине своей незаполненности, заполняются украинствующей эрзац-наукой. Украинствующие, надо отдать им в этом справедливость, не очень интересовались Божественной Комедией, прерафаэлитами, Джиокондой, королевой Марго, Валуа и Бурбонами, Тюдорами, Стюартами, Томасом Моором, Эразмом Роттердамским, Лютером, Кальвином, т.е. всем тем, чем увлекалась русская интеллигенция. Украинствующие сосредоточили свое внимание на своем родном крае, и историю своей земли некоторые из них хорошо знают, ибо изучают ее для специальной надобности. Они выискивают в этой истории все свидетельства, неоспоримо доказывающие, что в нашем крае жил и страдал русский народ. Во всех этих случаях они перечеркивают слово “русский” и сверху пишут “украинский”. И это не только в фигуральном смысле, а и в буквальном. И сейчас можно найти напр. в Белграде, в публичной русской библиотеке, сочинение Костомарова, где рука неизвестного украинствующего фальсификатора делала “исправления” [*]. [*] Том, на который я случайно натолкнулся, носит номер 31, 117 / 2 : X. На стр. 292, 293 я обнаружил следующее. Напечатано: “Великаго княжества русскаго”. Зачеркнуто “русскаго”, сверху написано “украинскаго”. Напечатано: “Великое княжество русское”. Зачеркнуто “русское”, сверху написано “украинское”. Напечатано: “с делопроизводством на русском языке”. Зачеркнуто “русском”, написано рукой “украинском”. В таком виде препарированную подносят украинствующие историю козацкого периода русскому интеллигенту; и он, имея о козаках весьма слабые сведения, верит. Но, как сказано было выше, обо всем этом – только вскользь. Маниаки раскола. Еще Достоевский говорил: “Психология – то и палка о двух концах”. Никогда нельзя знать, когда и как возмутится душа, если она, душа, вообще есть. У украинствующих честных маниаков есть душа! Ведь была она у многих изуверов и до них. Маниаков надо резко отличать от обманщиков. Те работают во имя определенной цели, ничего общего с сентиментами не имеющей; а у маниаков бывают минуты, когда ложь их мошенничающих друзей становится им нестерпимой. Восстание Чигирина. Этого рода реакция не так давно произошла с одним из таких маниаков раскола, именующим себе Чигириным. Говорю “именующим” потому, что не знаю, настоящая ли это фамилия автора интереснейшей книжечки. Существует славный город Чигирин. И гордое племя чигиринцев! Из них был и батько Богдан Хмельницкий. Чигиринцы выделяют себе из других хохлов; смотрят на них даже с некоторым пренебрежением. Может быть, это происходить потому, что в течение веков целые села из-под Чигирина уходили на Черное Море. А оно, море, от Чигирина, Бог знает где. Значит чигиринцы – смелые предприимчивые люди. Может быть, “Чигирин” – псевдоним? Впрочем, это совершенно неважно. Неважно и то, почему А. Чигирин напечатал в 1937 году свою книжечку под заглавием “Украинский вопрос”. Он в ней полемизирует с Национальным Союзом Нового Поколения, в частности с конспектом № X, выпущенным этим Союзом. Важны те мысли, которые автор с большой четкостью высказывает. А говорит он примерно следующее. Только Украина – подлинная Россия. Есть только одна земля на свете, которая имеет право называть себя Русью: это та земля, про которую сейчас говорят “Украина”. Есть только один народ, который подлинно русский; это народ “украинский”. А следовательно, есть только один язык, который есть настоящий русский: это язык украинский. При такой постановке дела, естественно, сейчас же просится на уста вопрос: – Так почему же, добродию А. Чигирин, считая себе украинцем, вы не называетесь русским? Объяснение этого странного факта впереди. Пока что посмотрим, как доказывает А. Чигирин свое истинно русское происхождение. Вот что он пишет: Россия это – Киевщина. “Древние исторические документы “Русью” называют: во-первых – землю племени Полян, во-вторых – образовавшееся в бассейне Днепра государство, столицей котораго был Киев, “матерь городов русских” (стр. 5 и 6). ”...Таким обр. приведенные цитаты, а их можно было бы привести много больше, подтверждают, что “Русью” и “руськой землей” [*] не только в IХ – Х в.в., но и в XII-XIII назывались Киевская, Черниговская, Переяславская области и соседние с ними территории, а не другие славянские земли, и во всяком случай не Суздаль, не Владимир, не Москва” (стр. 6). [*] С.О.: Неведомо, откуда Чигирин взял выражение “руськая земля”. Древние летописи, придерживаясь грамматических правил, повсюду говорят о “русьской” или “русской”. “В полном соответствии с приведенным географическим значением имени “Русь” находится и этнографическое значение этого имени: население Киевской Земли называлось “Русью”. Население называло себя: “людие Руськой Земли”, “Русь”, или “Русины” (Договоры в.к. Олега и Игоре с греками 911 и 945 г.г.). Иногда в летописях князья Новгородские, Смоленские, Суздальские и Московские именуютси “руськими”, т.к. они происходили из “руськой” династии Владимира Святого или Владимира Мономаха, но это еще не означало, что народы, населявшие земли, подвластные этим князьям, были “Русью”, “Русинами”, “Русичами”. С упадком Киевского государства в XIII веке имя “Русь” перешло не к Владимиро-Суздальскому княжеству, а к Галицко-Волынскому, причем имя “Русь” и “русины”, распространилось на родственное по крови население Галиции, Волыни и даже отдаленной Подкарпатской или Угорской Руси, где оно сохранилось и до наших дней. В латинской транскрипции “Русь” писалась, как “Ruthenia”, а народ “Rutheni” (стр. 6 и ...). “Что же касается имен: “Малая Русь” и “Великая Русь”, то они – происхождения византийского. Константинопольский Патриарх, а по его примеру и византийские императоры, после переезда Киевского митрополита во Владимир, потом в Москву (в 1326), начали называть митрополию Киевскую “Малой Русью”, что по гречески означало главную Русь, а митрополию Московскую – “Великой Русью”, т.е. по гречески, колонией Руси, новой Русью. Вслед за этим и некоторые галицкие князья начали именовать себя “Князьями Малой Руси” (стр. 7). “Киевский митрополит Максим выехал из Киева во Владимир на Клязьме в 1299 году. Живя там, он сохранил свой прежний титул: “Митрополит Киевский и всея Руси”. Московский князь Иван Калита в 1326 году насильно заставил преемника Максима, митрополита Петра, переехать на жительство в Москву, но чтобы не унизить своего великокняжеского достоинства, Иван Калита и себе присвоил титул “Великаго князя всея Руси”. С этого времени московские великие князья и цари начали писаться “великими князьями всея Руси”, или позднее “царями всея Руси”. Само собой разумеется, что этот титул не имел никакого реального и правового значения, т.к. в то время в обладании московского великого князя не было не только “всей Руси”, но вообще не было ни пяди “руськой земли” (стр. 7 и 8). “В большом царском титуле московских царей до 1654 гола не было, за исключением некоторое время Черниговско-Сиверской земли, ни одной области, которая бы принадлежала к “Руси” или к “руськой земле”. Только после договора гетмана Б. Хмельницкого с московским царем Алексеем Михайловичем в 1654 г. в царском титуле появляются титулы: “Великие и Малые России”, да великий князь “Киевский” и “Черниговский”. Однако и после этого долгое еще время царство московского царя именуется “Московским”, точно так же и народ, его населяющий, именуется “московским”. Только в конце XVII и в начале XVIII века стали входить в употребление названия: “великороссийский” – для обозначения народа и “Российский” – для обозначения государства (стр. 8). Москва – не Россия. “На основании приведенных выше исторических фактов и документов, каждый непредубежденный читатель может вывести только одно правильное заключение, что московское государство и московский народ не был “Русью”, “Россией”, и что это имя они впоследствии неправильно себе присвоили. Иностранцы долго называли московское государство и московский народ его собственным именем” (стр. 8 и 9). “Московский народ в давние времена не назывался “русским” и сам себя так не называл. Чаще всего назывался он “народом московским”. В то же время украинский народ с самой глубокой древности назывался “Русью”, “русским”: так он сам себя называл и так его называли чужие народы” (стр. 16). “В то время, как “русский” народ летописей возник из смешения славянских племен: Полян, Древлян, Северян, Волынян, Тиверцев, Уличей и Бужан (Лаврент. Летопись), московский народ образовался в ХП веке из финских и тюркских племен: Чуди, Ливи, Води, Ями (на северо-западе России), Веси (от Ладоги до Белоозера), Карелы, Югры, Печеры, Самояди (на севере), Перми (на Каме), Черемисов (Вятская, Казанская, Уфимская, Нижегородская и Костромская губ.), Мордвы (на средней и нижней Оке и до Волги), Мери (на верхней Волге и Клязьме, Муромы и Мещеры (Муром, Мещерск), всего пятнадцать племен Уральской расы, и небольшого количества славенских “уходников” и из Новогорода, да из области Кривичей, Радимичей и Вятичей (последние два племени были, как говорить летопись, “от ляхов”, (в XI веке к ним присоединились дружины русских князей, посланных в области эти великими князьями Киевскими (стр. 16 и 17). “Таким образом уже первоначальные племенные типы Руси и московского народа были различны и не имели между собой ничего родственного: в Руси преобладала Славянская (Адриатическая) раса, там – в Москве – Фино-Уральская раса” (стр. 17). “Курганов русских и средне-русских во Владимирской области нет. В курганах XI и XII в.в. киевские вещи есть, но киевлян в них нет” (стр. 17). “Древне-русское право киевской эпохи, собранное в “Русской Правде”, остается неизвестным для московского государства и права. Оно распространяется в Галиции, в Белой Руси, принимается законодательством Литовского государства, ко нет его начал в московском праве” (стр. 22). “Древняя культура русской княжеской династии постепенно уступает перед укладом жизни татарских завоевателей, так родственной финско-тюркскому населению московского государства” (стр. 23). “Когда в 1654 г. историческая судьба поставила лицом к лицу украинский и московский народы... украинцы себя именовали “народом русским”; а великороссов – “народом московским”, Царя – “царем московским” (стр. 23). “Письма и грамоты, которые писались на Украине, в Москве переводились “с белорусского письма” (так называли в Москве украинский канцелярский язык XVII века). Для украинцев XVII века Московский царь был только “Царем Восточным, Православным” (“Волим под царя восточного, православного”), но не “русским”, ибо “русскими” были они, козаки, войско запорожское, а не Москва, не царь (стр. 23 и 24). Чигиринскiй Сvмвол вЪры. Нам кажется, что как раз время прервать затянувшиеся чигиринские цитаты. Тем более, что этот автор уже высказал (с чисто чигиринской смелостью) свои мысли. Оне сводятся к двум утверждениям: 1) Население, живущее ныне от Карпат до Кавказа, с глубокой древности и до наших дней, называет себя русским; а потому оно и есть подлинный русский народ. 2) Смешанная раса, заселяющая ныне территорию от Польши до Владивостока, в древности не называла себя Русью; она приняла наименование “русский народ”, первоначально от русской династии, переселившейся в Москву из Киева; а позднее – и от исконно русского народа вошедшего в состав московскаго государства по почину Богдана Хмельницкаго в 1654 году. По этой причине люди этой смешанной расы неправильно называют себя русскими. Им больше приличествовало бы наименование московитов, как их в течение долгого времени и называли. Это первые два члена из нео-чигиринского символа веры. Будет еще и третий, как вывод из первых двух. Но о нем речь впереди. Пока же скажем два слова о смешанной расе. Польские байки. Мы не собираемся опровергать теорию, провозгласившую, что московиты не русские. Пусть это делают сами москвичи, если им есть охота. Эта сказочка стара, как свет; она пущена в обращение теми же самыми поляками, которые выдумали и “украинский народ”. Она, как всякая сказка, занимательна; но предназначена для польских детей младшаго возраста. Старшие же польские дети этой сказке уже не верят и вот по какой причине. В самом деле, если московиты не русские, потому что они фино-уральской расы; если киевляне тоже не русские, потому что они украинцы; то приходится поставить вопрос: где же русский народ? Его, оказывается, если поверить польским теориям о “московитах и украинцах”, вообще нет на свете. Конечно, это очень забавно и остроумно, что несуществующий в природе народ занял шестую часть суши и создал мощное государство. Но можно строить теории еще забавнее. Можно доказать, что 180 миллионов людей, занимающих территорию от Польши до Японии и от Финнов до Персов, суть чистокровные... поляки! И это очень просто. Нестор говорить, что племя, жившее вокруг Киева, сначала называло себя “Поляне”, а потом стало Русью. Нестор выражается так: “Поляне, яже ныне зовомая Русь”. Вместе с тем Нестор не знает различия между поляками и полянами. Поляков он тоже называет Полянами. “Словене же ови пришедше и седоша на Висле реце и прозвашася Ляхове; а инии о тех Ляхов прозвашася Поляне... Тако же и те же словене пришедше седоша по Днепру и нарекошося Поляне”. Итак, по Нестору Поляне жили и над Вислой (точнее над Вартой) и над Днепром. Но надвислинские Поляне сохранили свое древнее имя в форме “Поляки”. А надднепровские Поляне (“неправильно”, если применить к ним методы Чигирина) стали называться Русью. Под этим именем “русских” бывшие Поляне распространили свою власть до Тихого Океана. Но на самом деле это “фальшивые русские”. По-настоящему они – Поляне, т.е. поляки; а посему Польша должна, по всей справедливости, граничить... с Китаем! Но повторяем, пусть москвичи сами, если желают, опровергают и поляков и их подголосков, в роде А. Чигирина. Мы же укажем последнему только на стр. 11 его собственной книжки. Там говорится следующее: Самоутверждение народа. “Каждый народ имеет право называть себя так, как он хочет и значение имеет только то имя, которым народ сам себя называет”. Если так, то А. Чигирин не имеет права упрекать Чудь, Мерю, Весю, Мордву и Черемисов, словом все пятнадцать народов финско-уральской расы, что они называют себя русскими. Хотят и называют! Называют совершенно с тем же правом, как истинно-русский А. Чигирин называет себя почему-то украинцем. Разрыв со стариной. Почему то... В самом деле, почему вы так поступаете, добродию А. Чигирин! Соображения Чуди и прочих нас в данное время не интересуют. Но почему зачудил А. Чигирин, это очень любопытно. Причем мы вперед оговариваемся: мы не отымаем право у Чигирина и его единомышленников называться кем угодно, хотя бы кафрами. Но нас занимает вопрос: какие причины заставили человека наплевать в очи батькови и матери, выражаясь фигурально? Ибо как же называть это отречение от имени отцов и дедов, имени славного на весь свет, как не полным разрывом со всей честной стариной? Славные “предки” батьки Богдана и А. Чигирина. Богдан Хмельницкий, тот чувствовал иначе. Он гордился превыше всего своим русским именем. Начиная восстание против поляков в 1648 году, он вспоминал “оных древних Руссов, предков наших”, которые под предводительством “Одонацера” (Одоакра) в течение 14 лет владел самим Римом! Пусть батько Богдан в данном случай немножко перехватил, утверждая, что наши славные предки уже в V веке предвосходили лавры Муссолини. Но сколько несомненно национальной гордости в этом несколько сомнительном утверждениии! Во всяком случае Хмельницкому и в голову не могло прийти отрекаться от своего русскаго имени. А добродий Чигирин, доказав черным по белому, что его предки были “славные русы”, неожиданно заключает так: будучи русским из русских, все же стану называться украинцем! “Братцы, за что же?!” – хочется воскликнуть, присутствуя при таком удивительном вираже. Чтобы узнать “за что же”, надо усвоить третий член нео-чигиринскаго символа веры, гласящий: Москали украли наше русское имя. 3) Проклятые москали украли наше древнее русское имя! Потому то пришлось нам искать другого имени; и мы его, благодаря Господу, нашли: отныне будем украинцами. А. Чигирин выражает это так: В старину украинский народ называл себя “русью”, “русинами”, “русичами”, но пост того, как эти названия были бесправно присвоены московским правительством, украинский народ для отличия себя от фальшивых “русских” из Москвы, усвоил себе другое свое, не менее древнее имя, “Украина” (стр. 14). Вот, значит, в чем дело! Обиделся человек на Чудь, Весь, и Мерю, Мордву и Черемисов. И так обиделся, что применил к ним китайскую месть: пошел и повесился на “фино-уральском” их пороге. Самоубийство. Ну да, повесился, то есть покончил самоубийством. В том виде, как Чигирин и нео-чигиринцы это проделали и проделывают, такая перемена имени есть отказ от самих себя, т.е. самоубийство. С тех пор, как нынешние чигиринцы объявили себя украинцами, они, вопреки старому чигиринцу Хмельницкому, “гонят все русское”. Но кого же гонят? Самих себя, свою же плоть и свою же кровь. И сколько этой своей крови они уже пролили! Что сделали они, хотя бы в Галичине, ставшей “пьемонтом Украинства”, – руками Австрии. Своих братьев галичан только за то, что они хотели сохранить свое тысячелетнее русское имя, мучали, терзали в тюрьмах и застенках, тысячами казнили на виселицах! “Депутат австрийскаго парламента, поляк г. Дашинский (русские депутаты были приговорены к смертной казни) сказал на одном из заседаний, что у подножия самых Карпат от расстрелов и виселиц погибло около 60.000 невинных жертв”. (Временник, Научно-Литературные записки Львовскаго Ставропигиона на 1935 г, стр. 68 и 69). За что погибли эти люди? Были ли они действительно невинными? Об этом мы можем узнать из речи инженера Хиляка, представителя галицко-русской молодежи: ”...Талергоф, пекло мук и страданiй, лобное мЪсто, голгофа русскаго народа и густой лЪс крестов “под соснами”, а в их тЪни они – наши отцы и наши матери, наши братья и наши сестры, которые сложили там головы. Неповинно! Но во истину ли неповинно? НЪт, они виноваты, тяжко виноваты. Ибо своему народу служили вЪрно, добра, счастья и лучшей доли ему желали, завЪтов отцов не ломили, великую идею единства русскаго народа исповЪдывали. И не преступление ли это? Однако наиболЪе страшным, наиболЪе волнующим, наиболЪе трагическим в этом мученичеств русскаго народа было то, что брат брата выдавал на пытки, брат против брата лжесвидЪтельствовал, брат брата за iудин грош продавал, брат брату Каином был. Может ли быть трагизм больше и ужаснЪе этого? Пересмотрите исторiю всЪх народов мiра, и такого явленiя не найдете. Когда лучшiе представители народа “изнывали по тюрьмам сырым, в любви беззавЪтной к народу”, в то время, вторая его часть создавала “сiчовi” отдЪленiя стрЪлков и плечо о плечо с палачем – гнобителем своего народа добровольно и охотно защищала цЪлость и неприкосновенность границ австрiйской Имперiи. ГдЪ же честь, гдЪ народная совЪсть? Вот до чего довела слЪпая ненависть к Руси, привитая на продолженiи долгих лЪт, словно отрава народной душЪ. Предатель забыл свою исторiю, отбросил традицiи, вырекся своего историческаго имени, потоптал завЪты отцов...” (Ibid., стр. 84 и 85). С той же силой свидетельствует нам о славных деяниях нео-чигиринцев в Галиции Фома Дьяков, крестьянин села ВербЪжа из под Львова. Он был приговорен к смертной казни в 1915 году, но император Франц Иосиф подарил ему, и некоторым другим, жизнь. “Нехай не гине николи память о наших невинных тысячах русских людей, лучших и дорогих наших батьков и матерей, братов и сестер, котри в страшних муках погибли от куль, багнетов и на австромадьярских шибеницах, що неначе густый лЪс покрыли всю нашу землю. Той звЪрский террор в свЪтовой истории записано кровавыми буквами, и я вЪрю, що та память о мучениках буде вЪчная. Наши дЪти, внуки, правнуки и тысячелЪтни потомки будут их вспоминати и благословити за тое, що в страшных, смертельных муках и страданиях не выреклися свого великаго славянскаго русскаго имени и за идею русскаго народа принесли себе кроваво в жертву. Ганьба буде на вЪчный спомин за писемни и устни ложни доноси выродних наших родних братов, которы выреклися тысячелЪтного русскаго имени, стались лютыми янычарыма, проклятыми каинами, юдами, здрадниками и запроданцами русскаго, славянскаго народа и русской славянской земли за австрiйскiи и германскiи охлапы!” (Ibid., стр. 76). А вот речь другого крестьянина, Василия Куровца, села Батятич, из-под Каминки Струмиловой. “Сумный в исторiи Руси, був 1914 рок! Австрия думала, що огнем и мечем вырве из груди народа нашего русску душу, а НЪмечина думала, що захопить в свои руки урожайный, чорноземный край от Карпат до Кавказа. Коли той план заломався о русскiи штыки, то нЪмецка гидра стала мститися на невинном галицко-русском народЪ. О Русь, святая мать моя! Поможи забути ту жестоку муку, ту обиду, нанесену нашему обездоленному народу. Сумна и страшно погадати: тысячи могил роскинулись, куды лише очима поведемо, по нашей отчинЪ, и тысячи могил под соснами в ТалергофЪ. В тиху ночь чути их стон и горьке рыданья и тугу за родною землею... Скажемо собЪ нынЪ, братья и сестры, що николи мы их не забудем и рок-рочно будем поминати по закону наших батьков и таким способом будем передавати их имена нашим грядущим поколЪнiям. Тут торжественно могу заявити, що, если-б наврать всЪ отреклися их идеи, то есть Святой Руси, здорова селянска душа крепко ей держатися, бо та идея освящена кровью наших батьков и матерей” (Ibid 78). Кто же эти иуды-предатели, которые отреклись от тысячелетнего русскаго имени и повели своих братьев на страшную голгофу Талергофа? Об этом мы можем узнать из речи отца Иосифа Яворскаго, из села Ляшкова, депутата на Сейм в Варшаве. “Дорогая русская семья и честные гости! Еще в 1911 - 1912 г.г. многие представители Украинскаго Клуба в Австрiйском парламентЪ, паче всЪх Василько и Кость Левицкий, старались всЪми силами доказать австро-нЪмецкому правительству, что они являются вЪрноподаннЪйшими сынами и защитниками Австрiи, а всЪ русскiя организацiи и общества, то наибольшiе враги австрiйскаго государства. Эта лояльность украинцев ввиду Австрiи породила кровь, муки, терпЪнiе русскаго народа и Талергоф. ВсЪм, кто знает австрiйское парламентское устройство, вЪдомо, что так называемыя делегацiи австрiйскаго и угорскаго парламента собирались то в ВЪнЪ, то в БудапештЪ. В 1912 году предсЪдатель украинскаго клуба, д-р Кость Левицкий, во время заседанiя такой делегацiи внес на руки министра войны интерпеляцiю слЪдующаго содержанiя: “Известно ли вашей ексцеленцiи, что в ГаличинЪ есть много “руссофильских” бурс для учащейся молодежи, воспитанники которых приобрЪтают в армiи права вольнопредЪляющихся и достигают офицерской степени? Каковы виды на успЪх войны, ежели в армiи, среди офицеров так много врагов, – “руссофилов”? Известно ли вашей ексцеленцiи, что среди галицкаго населенiя шляется много “Руссофильских” шпiонов, от которых кишит, и рубли катятся в народЪ? Что намЪряет сдЪлать ваша ексцеленцiя на случай войны, чтобы защититься перед “руссофильскою” работою, которая в нашем народе так распространяется?” Министр отвЪтил, что примет предупредительныя мЪры, чтобы ненадежные элементы, т.е. студенты-руссофилы, не производились в офицеры и на случай войны обезвредит “руссофилов”. ПослЪдствия этого запроса Костя Левицкаго – то лишенiе многих студентов славян офицерских прав. Административныя власти выготовили списки и на основании их всЪ русскiе были арестованы. Армiя получила инструкцiи и карты, с подчеркнутыми красным карандашем селами, которыя отдали свои голоса русским кандидатам в австрiйскiй парламент. И красная черточка на карте оставила кровавыя жертвы в этих селах еще до Талергофа. Вы сами помните, что когда в село пришел офицер, то говорил вЪжливо, но спросив названiе села и увидЪв красную черточку на картЪ, моментально превращался в палача. И кричал нЪмец или мадьяр – Ты рус? А наш несчастный мужик отвЪчал: – Да, русин, прошу пана. И уже готовая веревка повисла на его шеЪ! Так множились жертвы австро-мадьярскаго произвола. Но вскорЪ не хватило висЪлиц, снурков, ибо слишком много было русскаго народа. Для оставшихся в живых австрiйская власть приготовила пекло, а имя ему – Талергоф! Если бы кто-нибудь не повЪрил в мои слова, что Талергоф приготовили вышеупомянутые мною украинцы, пусть посмотрит в стенографическiя записки делегацiи” (Ibid., стр. 86 и 87). Итак, вот к чему привела китайская месть украинствующих, обидевшихся на Чудь, Мерю, Весь, Мордву и Черемисов. Как назвать все это иначе, чем физическим и духовным народным самоубийством?! Где логика? Забудем, на время, об этих кровавых страницах. Попытаемся еще раз побеседовать с украинствующими в спокойном тоне. Итак, причина для вышеизложенного самоубийства русского народа есть та, что фино-уральцы под именем москалей присвоили себе русское имя. Как хотите, господа, а ей-же-ей эта причина странная. Я, допустим, ношу имя Иванова. И вот нашелся какой-то Петров, который тоже объявил себя Ивановым. Неужели это достаточная причина, чтобы я, Иванов, стал называть себя ... Сидоровым? Где же тут логика? Одно из двух. Петров, что стал называть себя моим именем, т.е. Ивановым, никакого убытка ни морального, ни материального мне не причиняет. Тогда, черт с ним, с этим Петровым, пусть себе называется Ивановым, если это ему нравится. Но, может быть, Петров, назвавшись моим именем, Ивановым, нарушает какие-то мои права и преимущества? Тогда что я сделаю? Я притяну его к ответу; я буду доказывать, что он облыжно называет себя Ивановым; буду говорить, что он Петров; а Иванов есть только один на свете: это – я! Но что мне поможет, если я этому зловредному похитителю моего имени подарю то, что он сделал, а сам, смирнее овцы, пойду и назовусь каким-то Сидоровым? Ей же Богу, эта благонравность и смирение совершенно непонятны. А тем более непонятны, что украинствующие все время твердят, будто они борятся за свой народ. Как же борятся, когда самое, что есть у народа ценное, его историческое имя, взяли и отдали Чуди, Веси, Мери, Мордве и Черемисам. Поляки. Для здравомыслящаго человека такой способ действия, хотя бы под влиянием самой горькой обиды, совершенно непонятен. В особенности же все это непонятно, когда сообразишь, что Чудь, Весь, Меря, Мордва и Черемисы (под именем москалей) начала красть наше русское имя еще при Иване Калите, т.е. в XIV веке, сказать точнее с 1326 года. И вот, слава Тебе Господи, прошло не много, не мало, четыре с половиной века с лишком, никто ни это “именное” воровство не обижался. И только, когда стукнуло 469 лет, наконец, кто-то обиделся. Кто же это? Вовсе даже не мы, а поляки! Поляки обиделись, и вполне естественно, на императрицу Екатерину II. В ответ на разделы Польши, и это тоже совершенно естественно, поляки в свою очередь надумали раздел России. Для этого они и изобрели до той поры не существовавший “украинский народ”. А. Чигирин полагает, что польское происхождение “украинского народа” открыли авторы конспекта № X, но это не так. Сию истину установило совсем не “Новое Поколение”; это утверждает старый берлинский профессор славист Брюкнер. Вот, что об этом пишет известный знаток южно-русской истории А. Стороженко. ”... настали разделы Польши, и вот когда польские ученые заговорили об особой украинской национальности. Им хотелось доказать, что русских нет в границах погибшей Польши, и что Екатерина II напрасно приказала вычеканить на медали в память разделов “отторженная возвратих”. Берлинский профессор Александр Брюкнер утверждает, что впервые высказал взгляд об отдельности украинцев от русских граф Потоцкий в книге на французском языке, изданной в 1795 году под заглавием: “Fragments historiques et geographiques sur la Scythie, la Sarmatie at les slaves”. Продолжая дальше своей беcстрашный рассказ о полонизации Руси под видом “украинизации”, А. Стороженко говорит: “Известный основатель Кременецкаго лицея Фаддей Чацкий в книжке: “O naswisku Ucrainy i poczatku kosakow” – выводить украинцев от укров, которые были будто бы дикой славянской ордой (horda barbarzynskih Slowican), пришедшей на Днепр из Заволжья в первые века по Р.Х. Выдумки польских ученых проникли на левый берег Днепра в умы образованных малороссиян, но здесь встретили горячий отпор со стороны автора “Истории Руссов”, появившейся в начале 1800-х годов и приобретшей вскоре чрезвычайную популярность в Малороссии. “С сожалением должен сказать”, пишет он, – “внесены некоторые нелепости и клеветы в самыя летописи малороссийския, по несчастию, творцами оных природными Русскими, следовавшими по неосторожности безстыдным и злобным Польским и Литовским баснословцам. Так, например, в одной ученой историйке выводится на сцену, из древней Руси или нынешней Малой России новая некая земля при Днепре, называемая тут Украиной, а в ней заводятся польскими королями украинские казаки, а до того будто бы сия земля была пуста и необитаема, и казаков в Руси не бывало, Но видно г. писатель таковой робкой историйки не бывал нигде из своей школы и не видал в той стране, называемой им Украиной, русских городов, самых древних и по крайней мере гораздо старейших от его королей Польских”. К сожалению, голос В.Г. Полетики, предполагаемаго автора “Историям Руссов”, скрывшегося под именем архиепископа Георгия Конисского, мало кем был услышан. Польские влияния разными, едва уловимыми путями проникали в чисто русскую общественную жизнь. Сам великий Пушкин поддавался обаянию Мицкевича...” Влиянием Мицкевича объясняет А. Стороженко некоторые отдельные стихи из Пушкинской “Полтавы”. Мицкевич же “мыслил Малую Русь – Украиной польскаго королевства, гибель которого жгучей скорбью пронизывала патриотическое сердце поэта”. Свой очерк, устанавливающий, что украинствование рождено и взлелеяно поляками, А. Стороженко заканчивает так: “В первой четверти XIX века появилась особая “украинская” школа польских ученых и поэтов, давшая чрезвычайно талантливых представителей. К. Свидзинский, и Гощинский, М. Грабовский, Э. Гуликовский, Б. Залесский и многие другие продолжали развивать начала, заложенные гр. Я. Потоцким и Ф. Чацким, и подготовили тот идейный фундамент, на котором создалось здание современнаго нам украинства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву” (Труды подготовительной по национальным делам комиссии. Малорусский отдел. Одесса, 1919 г. Стр. 61 – 63). Зачем полякам понадобилось создание особого народа, окрещенного “украинским”? У польских писателей можно найти весьма ценные по своей откровенности признания. Например: “Бросим пожары и бомбы за Днепр и Дон, в самое сердце Руси. Возбудим споры и ненависть в русском народе. Русские сами будут рвать себя своими собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть”. (Завещание польского повстанца генерала МЪрославскаго). Не менее интересны мысли ксендза Валериана Калинки: “Между Польшей и Россией сидит народ, который не есть ни польский, ни российский. Но в нем все находятся материально под господством, нравственно же под влиянием России, которая говорит тем же языком, исповедывают ту же веру, которая зовется Русью, провозглашает освобождение от ляхов и единение в славянском братстве. Как же защищать себя?! Где отпор против этого потопа? Где?! Быть может, в отдельности этого русскаго (малорусскаго) народа. Поляком он не будет, но неужели он должен быть Москалем?! Поляк имеет другую душу и в этом факте такую защитительную силу, что поглощенным быть не может. Но между душою Руссина и Москаля такой основной разницы, такой непроходимой границы нет. Была бы она, если бы каждый из них исповедывал иную веру, и поэтому-то уния была столь мудрым политическим делом. Если бы Русь, от природы этнографически отличная, по сознанию и духу была католической, в таком случае коренная Россия вернулась бы в свои природныя границы и в них осталась, а над Доном, Днепром и Черным морем было бы нечто иное. Каково же было бы это “нечто”? Одному Богу ведомо будущее, но из естественного сознания племенной отдельности могло бы со временем возникнуть пристрастие к иной цивилизации и в конце концов к полной отдельности души. Раз этот пробуждавшийся народ проснулся не с польскими чувствами и не с польским самосознанием, пускай останется при своих, но эти последние пусть будут связаны с Западом душой, с Востоком только формой. С тем фактом (т.е. с пробуждением Руси с не-польским сознанием) мы справиться сегодня уже на в состоянии, зато мы должны позаботиться о таком направлении и повороте в будущем потому, что только таким путем можем еще удержать Ягайлонския приобретения и заслуги, только этим способом можем остаться верными призванию Польши, сохранить те границы цивилизации, которые оно предначертало. Пускай Русь останется собой и пусть с иным обрядом, будет католической – тогда она и Россией никогда не будет и вернется к единению с Польшей. И если бы даже это не было осуществлено, то все-таки лучше самостоятельная Русь, чем Русь Российская. Если Гриць не может быть моим, говорит известная думка, пускай, по крайней мере, не будет он ни мой, ни твой. (A. Tarnowski, Ksiandz Waleryan Kalinka, Krakow, 1887, стр. 167-170) Чтобы правильно понимать вышеизложенный взгляд отца Калинки, надо принять во внимание, что он был деятелем половины XIX в. В то время украинствующая терминология еще не имела широкого распространения. Не употреблял ее и ксендз Калинка, и в этом была его великая ошибка. На противопоставлении “Руси”, под которой Калинка разумеет наш Юг, и “России”, каковым он обозначает наш Север, – далеко не уедешь. Такая терминология, вероятно хорошо звучит по-польски, но мало вразумительна для русских. Русь есть Россия, Россия есть Русь! – Так ощущает каждый из нас. Для целей, преследуемых В. Калинкой и другими поляками, т.е. для раскола единого русского народа, непременно надо было найти для Юга России совершенно отдельное наименование. Оно и было найдено под видом “украинский народ”. Когда это в высшей степени удачное изобретение было пущено в ход, польские стремления пошли по верному пути. Однако, судьба бывает насмешлива: то, что поляки сеяли для себя, пожали немцы... Немцы. Надо признать, что наши нео-чигиринцы вышеизложенную польскую доктрину в конце концов усвоили, как свою собственную. Однако долгое еще время они, если так можно выразиться, держались довольно по-домашнему. И это продолжалось до тех пор, пока “обиду” украинствующих не взяли в свои аккуратныя руки немцы, австрийские и германские. Вот тогда чигиринскую претензию, можно сказать, развели на большой интерес! Это произошло по той простой причине, что этот интерес совпал в точности с видами самих немцев. После того, как мы сначала подписали, но на следующий день дезавуировали союз, предложенный императором Вильгельмом II-м [*], Германия повернулась против России. И восторжествовал план: в результате победоносной войны расчленить Россию на десять самостоятельных республик. Еще до войны была напечатана географическая карта, на которой программа раздела России была изображена графически, причем среди будущих республик “Украина” занимала главное место. [*] Об этом можно прочесть в мемуарах Великаго Князя Александра Михайловича. Не безинтересно вспомнить, в каком тоне во время войны велась “украинствующими” пропаганда против России, за Германию и Австрию. Вот примеры: “Товарищи! Эта война должна решить нашу судьбу. Если Россия победит, мы еще долго будем нести иго царей. Но поражение русской армии и торжество Германии и Австрии обеспечит нам победу в нашей борьбе за национальную независимость”. “Пусть дело освобождения Украины станет делом миллионов людей! Осуществление нашей мечты вполне согласуется с интересами держав, враждебных России, т.е. Германии и Австрии. Отнять Украину у России и создать независимое государство – вот, что может спасти Европу от русской опасности”. “Мы непримиримые враги русской империи! Мы желаем ее гибели, мы хотим отнять у нее Украину. Государства, которыя находятся в войне с Россией, тем самым являются нашими друзьями, потому что если им удастся победить Россию, если Австрия сможет аннексировать часть Украины – эта аннексия будет благодеянием для этой страны, освобождая ее от русскаго ига и давая ей возможность жить свободной национальной жизнью”. “Без отторжения украинских провинций самое большое поражение России в этой войне будет только легкой раной, от которой царизм излечится в короткое время и по-прежнему будет угрозой для европейскаго мира. Только свободная Украина, союзная с центральными державами, благодаря своей территории, простирающейся от Карпат до Дона и Черного моря, будет достаточным барьером, чтобы защищать Европу от России”. “Это счастье для нас, что австрийская и германская армии сильнее, чем армия царя. Уже царские генералы обратились в бегство. Уже австрийцы вошли в Украину! Счастливый день близок”. “В Австрии все народы свободны. Свободной и независимой будет и Украина, союзная с Австрией”. “Солдаты! Если вы не развращены вашими офицерами; если вы не лишились своей собственной воли; если вы помните, что крестьяне и рабочие не могут быть братьями буржуев и офицеров; если вы не забыли, что вы Украинцы и что цари в течение двух веков притесняли Украину; если вы не потеряли чувства национальной украинской чести, – поднимитесь против царской России. Не стреляйте против войск, с которыми вам приказали сражаться, но обратитесь против ваших офицеров и убивайте их”. Нам кажется, что вышеприведенными выдержками характер украинско-австро-германско-большевистскаго альянса 1914-1918 годов достаточно выяснен. Не будем на этом останавливаться; не в наших намерениях воскрешать те чувства, которые рождала мировая война. Наоборот, мы хотели бы видеть друзей в прежних врагах. Именно с этими мыслями мы привели ядовитые строки украинствующих прокламаций. Только для того, чтобы напомнить: “Украина” была “аннексирована” и Германией и Австрией. Каковы же результаты? Стала ли “свободная Украина” тем “барьером”, который должен был “спасти Европу”? Что- то на это не похоже! Из двух центральных держав Австрии вообще уже нет на карте спасаемого украинствующими материка. Что же касается Германии, то вместо спасительного барьера против Зигфрида XX века стоит злобный дракон, для которого гибель и Германии и Европы и всего мира есть вопрос собственного существования. Во всяком случае во время войны чигиринская обида на фино-уральские народности стала делом вполне международным. А благодаря недальновидности Павла Скоропадскаго, освятившего своими генеральскими эполетами и аристократичностью своего гетманшафта “похабность” Брестского мира, терминология украинствующих вошла во всеобщее употребление. Большевики. Каким образом “украинская держава”, начинание вполне националистическое, как бы к нему ни относиться, вошла в программу большевиков-интернационалистов? Не надо забывать, что в начале своей карьеры большевики были тесно связаны с немецким генеральным штабом, от которого и восприняли независимую украинскую республику. В дальнейшем, когда большевики освободились от давления немцев, они могли бы восстановить единую неделимую страну, что с точки зрения интернационалистов было бы гораздо логичнее. Но у большевиков в то время был свой расчет. Они очень надеялись тогда на мировую революцию. С этой точки зрения всякие “национальные республики”, которыя “добровольно” вошли в СССР – были весьма удобны. Большевики расчитывали, что по примеру Украинской в СССР войдут Польская республика, Литовская, Латвийская и другие Прибалтийские, затем Чешская, Румынская, Венгерская, Австрийская, Болгарская, Сербская, Хорватская, Словенская – словом все Балканские, а вслед за ними республики Германская, Французская и остальные Европейские, потом Англия и наконец Америка. Все эти пышные расчеты рухнули; но тут “Украинской республике” на помощь пришло некое весьма занимательное психическое состояние диктаторствующего Сталина. Оперетка с переодеванием в национальные костюмы понравилась и нравится до сих пор первобытному тщеславию, к которому весьма наклонен Джугашвили. Приятно быть неограниченным повелителем и одной страны, но куда величественнее стоять во главе одиннадцати государств, в том числе и “Украинской республики”. Итог. Вот краткая история украинствования. Оно было изобретено поляками (граф Ян Потоцкий); поставлено на ноги австро-немцами (“Украину сделал я!” – заявление генерала Гофмана); но консолидировано оно большевиками, которые вот уже 20 лет без просыпа украинствуют (конституция Сталина 1937 года). Но от того, что к этому делу приложили свои руки сначала поляки, потом немцы и, наконец, большевики – не изменился самый вопрос. И он все также стоить и сейчас – во всей своей недоуменности: ужели надо менять свое тысячелетнее имя только потому, что кто-то другой этим именем назвался? Преследования со стороны москалей. Чувствуя необычайную слабость такой постановки вопроса, А. Чигирин, а также и другие чигиринцы, объясняют: москали-де нас мучали, преследовали; не давали нам говорить, писать и даже петь на нашем родном южно-русском языке; вот почему мы должны были назваться Украинцами! Опять полное отсутствие логики. Что же москали перестали вас преследовать, когда вы отреклись от своего русскаго имени? Как раз наоборот: за то именно вас и преследовали, что назывались украинцами! А до этого времени никто вас не преследовал; говорили себе и писали, и пели, что хотели. Конечно, можно поставить вопрос: стоило-ли вас преследовать за то, что вы назвались украинцами? По нашему мнению, не стоило. Называйтесь хоть берендеями [*]. [*] По мнению г. Цариннаго, большого знатока украинствующих, в последних возродилась коллективная душа берендеев. Берендеи было племя, которое ненавидело Русь. Но надо сказать и то, что москали все-же рассмотрели вашу истинную натуру. А рассмотрели потому, что мы им это разъяснили: да мы, те южане, которые не желали и не желают менять своего тысячелетняго русскаго имени. Мы москалям разъяснили и разъясняем, что людям, называющим себя украинцами, нельзя верить, когда они говорят, будто они добиваются только свободы для своей печати, театра и прочее. Мы москалям говорили: нет, они добиваются раскола; они хотят отделения от остального русскаго народа и от русской державы. Что мы были правы, в этом может каждый убедиться, прочтя на стр. 40-ой книжки А. Чигирина нижеследующее: “Авторы конспекта № X наиболее серьезным своим противником считают “петлюровцев”. Пусть же они знают, что в настоящее время нет ни одной украинской партии, которая бы не стремилась к самостоятельности Украины. На Украине и за-границей теперь “все – украинцы-петлюровцы” в том смысле, что все стоят на принципе независимаго украинского государства”. Другими словами, Чигирин и чигиринцы теперь совершенно открыто провозглашают то, что они долго скрывали. Но мы это знали и москалям разъяснили. И москали приняли против сепаратистов свои меры. Меры эти были, на наш взгляд, неловкие, неумелые; нам кажется, что следовало действовать иначе. Но все-же никак нельзя сказать, что москали преследовали украинствующих чигиринцев за желание писать, говорить и петь на своем родном языке. Нет, они преследовали их за разрушение русскаго государства, за разрушение тысячелетней идеи единаго русскаго народа. Эта идея была впервые поднята и отчасти осуществлена Киевом, во времена Владимира Святого, она продолжилась московскими Собирателями Руси; но закончена была Петербургом. Петербург не даром стоит на одном меридиане с Киевом. Именно Петербург воспринял вполне идею единого русскаго народа, зародившуюся в лоне Матери городов русских более тысячи лет тому назад (882 год). Кто воры? Вся эта выдумка украинствующих о том, что москали украли наше русское имя, не стоит, как говорилось в старину, пенязя белого, а сейчас сказали бы – ломаной копейки. И это потому, что эти самые москали никогда не мешали нам владеть тем достоянием нашим, которое они будто бы у нас украли, т.е. именем русским. Если это кража, то кража странная: украденным предметом нас просили и приглашали пользоваться в свое удовольствие. Удивительные какие-то воры были эти москали. Можно сказать, воры-джентльмены... Но есть на свете и такие воры, что действительно не позволяют пользоваться нам нашей собственностью. Кто это, всякий знает: это – украинствующие! Эти вот настоящие воры. Они, действительно, украли у нас наше кровное добро; тысячелетнюю нашу славу; наше русское честное имя. Украли! Украли и украденное держат у себя под замком. А всякому, кто предъявляет свои права на бесспорное национальное сокровище, они, если смогут, и “голову оттяпают”, как это они сделали в Австрии. А если на это руки коротки, то хоть облают и оклевещут, забросают грязью с головы до ног. В отношении нашего русского имени украинствующие суть подлинные воры и насильники и притом без всякого джентльментства. Бунт Александра Шульгина. Но надо отдать им справедливость, некоторые украинствующие начинают время от времени чувствовать некое свербление в сердце своем. Кое кому стала приедаться сказка о краже русского имени и иныя небылицы, как Чигирину напр. надоело грубое вранье о славной “Украинской Державе”, процветавшей во времена Владимира Святого. Этого рода украинствующие делают в направлении честной постановки вопроса еще один шаг. Вот передо мной статья моего дорогого племянника, Александра Шульгина, написанная на французском язык для одного французского журнала. Если последний ея не напечатал, то я в этом не виноват. Надеюсь, что мой любезный родственник оценит услугу, которую я ему оказываю, распространяя его даже еще не напечатанную статью, а оный французский журнал простит мою нескромность. Вот что А. Шульгин, между прочим, говорит: “La volonte du peuple”. Le probleme national et le probleme purement linguistique ont pour ainsi dire des lois tres relatives: le Plattdeutsch et le Hochdeutsch ne se differencient pas plus que le hollandais de la langue classique allemande. Et pourtant personne ne considre les deux idiomes allemands comme deux langues independantes, et n’ affirme que le nord et le sud de l’ Allemagne sont habites par deux nationalites differentes. Par contre, qui oserait nier que le hollandais soit une langue independante, et que le peuple qui la parle consitue une nation a part. Tout depand donc des conditions historiques, de la mesure du developpement de la langue, de la force de la litterature et, au point de vue purement national, de la volonte du peuple. C’ est d’ ailleurs Ernest Renan qui a mis en avant cttte definition subjective “volonariste” d’ une nation” [*]. [*] Воля народа – Национальная и чисто лингвистическая проблемы имеют, так сказать, весьма относительные законы: “Платт-Дейтш” и “Гох-Дейтш” не различаются между собою больше, чем голландский язык отличается от классического немецкого. И, однако, никто не будет считать этих двух немецких наречий как два самостоятельных языка и не будет утверждать, что север и юг Германии населены двумя различными национальностями. Наоборот, кто осмелится отрицать, что голландцы имеют самостоятельный язык и что народ, который говорит на этом языке, составляет отдельную нацию. Таким образом, все зависит от исторических условий, от степени развития языка, от значительности литературы и, с точки зрения чисто национальной, от воли самого народа. Еще Эрнест Ренан выдвинул это субъективное, “волонтеристическое” определение нации. A la bonne heure! Наконец-то, on a mis les points sur les “i”. Хотя и при помощи Ренана, но все же договорились до точки: точки честной, если и не окончательной. Sic voleo, sic jubeo! Желаем! Волим! Волим! Это по крайности – по чигирински. Старые чигиринцы 1654 года, с батькой Богданом во главе, тоже восклицали: “Волим!” – Волим под Царя Восточнаго, Православнаго!.. Нео-чигиринцы 1918 г., с атаманом Петлюрой и гетманом Скоропадским во главе, избрали другого Царя: – Волим под царя Западнаго, Инославнаго! Это воление вышло не особенно удачным, ибо звезда Царя Западнаго закатилась через восемь месяцев после того, как его победоносныя войска заняли “Матерь городов русских”. Кого изберут в “цари” новейшие чигиринцы с А. Шульгиным и А. Чигириным, мы не знаем. Но они, сохраняя хоть в этом старую русскую традицию, кричат волим! И это нам нравится. Оставим же всю эту траги-комическую дребедень о том, что 15 фино-уральских народностей украли наше русское имя. Дело ведь просто и ясно и сводится к следующему. – Мы, украинствующие, желаем украинствовать! Желаем, и все тут! Александр Шульгин, подписавшийся в качестве Ancien Ministre des Affaires Etrangeres de l’ Ukraine, заканчивает свою статью словами: ”... on doit bien retenir une chose: l’ Ukraine veut etre independante et sur ce point capital, elle ne cedera jamais devant personne” [*]. [*] “...одну вещь надо хорошо запомнить: Украина желает быть независимой, и в этом основном вопросе она не уступит никогда никому”. Категорические императивы. Приятно говорить с людьми честными и образованными! После всяких фиоритур на тему о москалях, укравших наше древнее имя, и обо всем прочем таком фино-уральском, они, наконец, говорят “русским языком”, хотя и по-французски. Нам кажется, что это обязывает и нас к такому же ответу. Мы не допытываемся и не желаем допытываться, по какой истинной причине честно украинствующие хотят разделения. Наклонность к расколу, потребность в нем, есть психическое свойство некоторых натур: точно так же, как особенности других людей заставляют их стремиться к единству. Это своего рода “категорические императивы”, заложенные где-то глубоко в душе. Требуется, быть может, ланцет психолога в стиле Фрейда, но не столь однобокого, чтобы вскрыть первоисточники этих течений. Мы этим заниматься не будем в настоящее время. Сейчас мы скажем нашим раскольникам кратко: Единство. – С такой же определенностью, какая заставляет вас куда то бежать от остального русскаго народа, мы хотим соединить единой нашу семью. Мы хотим сберечь единство, как залог нашей национальной силы – во всех смыслах. Мы будем ратовать за все то, что облегчало бы южно-русскому населению преуспеяние на пути его материальной и умственной культуры, отдельной от северно-русской, поскольку таковая существует. В связи с этим мы будем, когда придет время, добиваться всяческих “автономий”, как административных, так и в форме широкого самоуправления [*]. Но надо твердо запомнить одно: единство русскаго народа мы не уступим никогда и никому. [*] В этом деле нашим лоцманом и строителем да будет великий “Мореплаватель и Плотник”. Вот взгляд первейшаго из императоров на народ, подаривший Преобразователю не только одного Мазепу: “...сей малороссийский народ и зело умен, и зело лукав: он, яко пчела любодельна, дает Российскому государству и лучший мед умственный, и лучший воск для свещи Российскаго просвещения, но у него есть и жало. Доколе россияне будут любить и уважать его, не посягая на свободу и язык, дотоле он будет волом подъяремным и светочью Российскаго Царства; но коль скоро посягнут на его свободу и язык, то из него вырастут драконовы зубы, и Российское царство останется не в авантаже”. (Мордовцев, “Идеалисты и Реалисты”). В переложении на современную речь слова Петра Великаго по нашему скромному мнению обозначают нижеследующее. Все земли, где народ говорит малороссийским языком, должны быть выделены в особое княжество под титлом “Великое Княжество Южнорусское”. В случае возстановления в России монархии возглавление этого княжества, в обстоятельстве жизни мирной и установившейся, всего более приличествует Наследнику Всероссийскаго Престола, на правах Наместника Государя Императора. Великое Княжество Южнорусское разделяется на три области – Киевскую, Харьковскую и Одесскую, каковыя области должны быть наделены широким самоуправлением. В пределах Великаго Княжества Южнорусскаго язык малороссийский пользуется равными правами с языком общерусским (государственным). Единство русскаго народа и русскаго имени. Мы не можем уступить и не уступим в вопросе о единстве русскаго народа и не можем отказаться от того, в чем оно наиболее выражается, – от единства русскаго имени. Наоборот, государственное единство русской земли, под давлением непреодолимых обстоятельств, временно должно быть нарушаемо. Так во времена Деникина и Врангеля “белая территория” под названием “Вооруженые Силы Юга России”, являлась как бы самостоятельным государством, не только независимым от “красной Москвы”, но находившемся с ней в состоянии войны. И в настоящее время можно представить себе такое положение, при котором южной части русскаго народа удастся раньше северной выбиться из-под власти всерусскаго тирана Сталина. Но если Югу так посчастливится, то он, Юг, оставшись русским по имени и самосознанию, употребит все силы, чтобы освободить и русский Север. Ибо и Север, и Юг в раздельности слишком слабы для тех задач, которыя перед ними поставила история. И только вместе, идя рука об руку, северяне и южане смогут выполнить свое общее мировое предназначение. Великая Россия есть колония Малой. Но какое нам дело, говорят украинствующие, до какого-то общерусскаго мессианства? Мы – патриоты своего кутка по правилу: “Моя хата з краю, нычого не знаю”. К тому же эта наша хата достаточно обширна: ея крыша простирается от Карпат до Кавказа, и накрывает она собой сорок миллионов людей. Так обманывают себя маниаки раскола! Они думают, что, стремясь к самостийности, они совершают благое для своих “сорока-миллионных” земляков. Как тетерева на току, они, заливаясь песнью чигиринствующей любви, глухи и даже слепы в отношении всего остального мира. Что же делается сейчас в этом незамечаемом украинствующими мире? Англия – владычица морей, занимает сверх того - одну пятую часть суши. Франция имеет весьма значительныя колонии. Северо-Американские Соединен. Штаты захватили простор “от океана до океана”. Италия, на наших глазах, превратилась в Империю, отвоевав для себя солидный кусок Африки. Германия, в результате мировой войны лишенная колоний, спит и видит их в своих снах. Япония, напрягая все свои силы, борется за “место под солнцем”, т.е. за территорию на материке. Все остальные державы или имеют колонии, или бредят ими. Все понимают, что для развивающегося народа “надо, чтобы было, куда пойти”, как говорит Достоевский. И только одни украинствующие добровольно отказываются за себя и за свой народ от обширнейших (кроме Англии) в мире колоний, которыя этому народу благосклонно судьба подарила. И такое добровольное самообрезывание проповедует тот самый А. Чигирин, который очень хорошо знает, что обозначают термины Малая Русь и Великая Русь: последняя, по его же словам, есть колония первой, в точном смысле греческой терминологии. Итак, для Малой Руси отделиться от Великой значит добровольно отказаться от своих природных колоний, простирающихся от Балтики до Тихого океана и от Белого Моря до Персии. Игра в старинные греческия слова! – скажут. Ничуть. Старинныя слова в наше время приобрели новый, глубокий смысл. Те, кто не знают этого вопроса, пусть пересмотрят данные о движении населения в Российской Империи. Из этих данных будет ясно, что край, который под именем “Украины” хотят отрезать от русскаго народа, в течение последиих десятилетий выселил в остальную Россию избыток своего населения, измеряемый миллионами людей. Малороссиянами хлеборобами заняты были значительныя пространства, как на Юге, так и на Востоке Российской Империи. Равным образом, неучитываемое, но весьма значительное число малороссов рабочих и малороссиян-интеллигентов всяческих профессий нашло применение своим силам и получили кусок хлеба на необъятных пространствах целокупной России. Последняя ведь не делала никаких различий в этом деле между хохлом и кацапом! При свете этих неоспоримых фактов утверждение, что Великая Россия была, есть и будет незаменимой колонией для Малой, – не парадоксальная фраза, а неопровержимая действительность. Украинствующие, желающие нас этого нашего естественнаго прибежища лишить, с точки зрения разума – безумны, а с точки зрения интересов Южно-Русскаго народа – преступны! Ибо кто же потеснится в этом неласковом мире? Кто нам заменит гостеприимных москалей – кацапов? Не поляки ли, которые не имея свободной земли, сами ищут выхода на наши территории? Или быть может, немцы, чей Drang nach Osten есть явление, вызванное тем, что немцам тесно в границах Германии. Немцы могут выгнать малороссов из их черноземных степей, но они не властны подарить украинствующим ни одного акра немецкой земли. И не примут они ни одного “чигиринца” на свои фабрики и заводы в качестве рабочего или инженера. И только Чудь, Весь, Меря, Мордва и Черемисы, т.е. 15 фино-уральских племен под именем москалей, открывают нам свои двери, как истинным братьям. Беда будет, если “уральско-финская раса” воспримет доктрину украинствующих и отнесется к нам, как к чужому народу. В этом случае Великая Россия закроет свои широкие ворота для Малой. На этом москали пострадают, конечно, но мы – больше! У них все же останется простор от Польши до Китая, а наши сорок миллионов скоро очутятся в тесной клетке. Перенаселение наступит быстро. И для наших потомков “ридна маты Вкраина” станет злой Мачехой. Утесненныя своим многолюдством, страдая земельным голодом, новыя поколения чигиринцев скажут ей: – Мабудь, вы сказылись, пани матко, тоди, як вкупи з русским именем выреклысь и руськои земли, що тягне аж до краю свита. Доки цяя безкрайна руська земля була и наша земля, був нам свит в виконцях, бо було, як то се каже, де “главу преклонити”. А теперь? Де подинемось?! Тогда только “ненька Вкраина” поймет, что наделала; и станет голосить – в глубоком миноре: “Ой там край дороги Крест Божый стоит, Там в день и в ниченьку Матуся кричит: Ой, Боже-ж мiй, Боже, Що я наробыла, Як ридну дитыну На вик загубыла!” Но самое горькое, самое искреннее раскаяние уже тогда не поможет, увы!... Понимая все это, мы твердо стоим при своем русском имени. Предать его – значить продать за чечевичную похлебку самостийности бесценное право первородства. За этим первородным правом стоит такая реальность, как вся Русская земля. Ее мы лишимся, заделавшись украинцами. Ибо украинцы, как они этого, безумные, добиваются, будут другой народ. И этому другому, чужому, народу доступ на русскую землю будет заказан. Не отдадим земли русской! Я хорошо знаю, что многие в эмиграции не отдают себе яснаго отчета а том, какие важные обязательства лежат на их плечах. Не понимают, что при всяких обстоятельствах, везде и всюду, надо проявлять эту народную волю, о которой говорить Александр Шульгин со слов Эрнеста Ренана. И мне хочется поэтому обратиться к моим землякам; к тем эмигрантам, что родом из южно-русских губерний; к старинным друзьям умолкнувшего, но еще как-то звучащаго “Кiевлянина”. Двадцать лет тому назад, в преддверии недоброй памяти 1918 г., вы, Киевляне, своей твердостью и дружественным своим единством, наперекор Австро-Германской буре и вопреки революционно-украинствующей дури, отстояли для матери городов русских его Киева, тысячелетнее, священное и царственное, русское имя. Ныне настало время, чтобы вы снова произнесли свое веское слово, памятуя изречение Летописца: “на чем город порешит, на том и пригороды станут”. Скажите вашим сыновьям и внукам: – Ни при каких случаях, ни по каким важным или мелочным соображениям не называйте себя украинцами. Читайте яростно-украинствующаго Чигирина, из его слов вы убедитесь, что более настояших, подлинных, исконных русских, чем вы, южане, не существует на свете! Вы имеете и неоспоримое право, и святую обязанность ваше русское имя не только сохранять и беречь, но ярко, сочно, красочно, выявлять и утверждать во внешнем мире, – именно сейчас, в мутную эпоху, когда украинствующие воры обкрадывают вас на каждом международном перекрестке. Дайте им отпор! Поднимите перчатку! На всякое украинствующее на вас покушение с темпераментом, соответствующим и вашей молодости и важности предмета, отвечайте модернизированными словами Святослава: не отдадим земли русской! Нечто французское. Но так как бывший министр иностранных дел державы украинствующих любит объясняться по-французски, то мы считаем приятным долгом предложить вниманию его превосходительства нечто на дипломатическом языке. 18 декабря 1938 г. парижская газета “Matin” напечатала нижеследующия слова Великаго Князя Владимира Кирилловича. “Si je dois rtgner un jour, ce serait sur toute la Russie, Comment a-t on pu me preter l’ intenton de revendiquer separement l’ Ukraine, ou meme d’ en accepter le trone? C’ est ignorer l’ histoire de la Russie imperiale. L’ Ukraine n’ en a jamais ete separee, elle en a ete lee berceau. La Russie s’ est agrandie en partant d’ elle. Elle fait la partie du territoire russe...” [*] [*] “Если мне суждено когда-нибудь царствовать, я буду царствовать над всей Россией. Как могли мне приписать намерения предъявить мои права только на Украину, или же, тем более, принять украинский престол? Это значит не знать истории Императорской России. Украина никогда не была от России отделена, она была ея колыбелью. Россия выросла из Украины. Украина – часть русской земли...” Из этого французскаго текста для украинствующих дипломатов должно быть ясно, что дух Владимира Святославовича Великаго Князя Киевскаго жив в Великом Князе Владимире Кирилловиче, коему при благоприятных обстоятельствах суждено быть Императором Всероссийским. Слова Великаго Князя, в которых чувствуется одновременно верность традициям предков и горячность собственной молодости, воскрешают в сердцах будущих подданных будущаго Государя веру в династию Романовых, как продолжателя великаго дела Рюриковичей. Этой же верой были исполнены гетман Богдан Хмельницкий и его сподвижник Выговский, когда они в 1654 году говорили царскому послу боярину Бутурлину: “Милость-де Божья над нами, яко же древле при Великом Князе Владимире, так же и ныне сродник их Великий Царь и Великий Князь Алексий Михайлович, всея Руси Самодержец, призрел на свою государеву вотчину Киев и на Малую Русь милостью своею; яко орел покрывает гнездо свое, тако и он, государь, изволил нас принять под свою царскаго величества высокую руку, а Киев вся Малая Русь вечное их государскаго величества”. (Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, Томь X. СПб. 1878). Мы бы советовали А. Шульгину это историческое свидетельство о том, с какими чувствами Малая Русь присоединилась к Великой, перевести на французский язык, дабы его друзья дипломаты имели правильное представление об Аншлюссе 1654 года. Мы. Вместе с тем нам кажется, что и А. Чигирину и А. Шульгину, равно, как и другим украинствующим, которые сделают мне честь прочесть настоящую статью, будет, наконец, приятно узнать, кто же эти Мы, столь дерзновенно начертанные в заглавии. Мы – это те, что окружали вещаго хранителя Рюрикова дома, в 882-м году, когда он прорицал, глядя на Киев: “это будет мать городов русских!” Мы – это те, что восемь столетий спустя, вместе с Богданом Хмельницким, не позволили, чтобы “на Руси не стало Руси”, как этого тогда и теперь от нас добивались и добиваются. Мы – это те, что в 1654 году позвали на осиротелый престол Южной Руси царя Руси Северной, из дома Романовых. Мы – это те, что теперь в 1938 году, стремятся объединиться вокруг наследника “Рюриковичей и Романовых” [*]. [*] Мы – это также и те отвердевшие в своих воззрениях республиканцы, которые, не связывая своих надежд с воскрешением Династии, все же жаждут увидеть “народ освобожденным” от рабства Украинствующаго сепаратизма. Мы – это те, что имеют в сердце твердую веру: придет пора, когда вместо лжи и человеконенавистничества украинствующих раскольников восторжествует правда, согласие и любовь под высокой рукой Единой Неразделимой России! Прикарпатская Русь. И есть еще одни мы, о которых хочется сказать в последнем слове. Племя, окруженное со всех сторон грозно направленными на них штыками: чешскими, польскими, мадьярскими, немецкими... И с каждаго стального острия, безжалостно, как та капля, что точит камень, падает: – Предайте свое русское имя. Отрекитесь. Назовитесь украинцами. И хорошо вам будет, и все блага земли посыпятся на вас. Но малый этот народ, прошедший суровую школу длинного ряда веков, закалившийся в своей малости, оставленности и одиночестве, стоит твердо у подножия Карпатских гор. Он старается удержать русское знамя на самом западном клочке русской земли. Пусть же там, где ежедневно заходит дневное светило, совершится чудо: русское солнце да взойдет на закате! Ex occidente – lux! В этот день в совершенно неожиданном аспекте сбудутся вещiя слова Столыпина: “Твердо верю, что загоревшийся на Западе свет Русской Национальной Идеи не погаснет, но озарит всю Россию!” Но если чудо не случится, если Прикарпатская Русь рухнет под невыносимым давлением украинствующего круга, ее обступившего, не бросайте в нее камнем. Наоборот, поставьте ей памятник в сердце своем. И пусть в нем будут вырезаны слова, столь уместно прозвучавшие из уст мужественного представителя Галицкой русской молодежи на Талергофских могилах: “Не нужно ни пЪсен, ни слез мертвецам, Отдайте им лучший почет: Шагайте без страха по мертвым тЪлам, Несите их знамя вперед...” Страница №1 (всего 1) Код: 5200263 ISBN: 978-5-87849-168-6 Шульгин В. Шульгин В. Что нам в них не нравится.../РЕД Янус Серия «Роман за два часа» Есть в наличии Подробнее... Код: 2764889 ISBN: 978-5-87849-168-6 Шульгин В. Что нам в них не нравится... Яуза Серия «Русско-еврейский диалог» Есть в наличии Подробнее... Код: 481799 ISBN: 978-5-900191-66-9 Шульгин В.В. В стране свобод ( Приключения князя Воронецкого): Исторический роман Мир Урании Временно отсутствует Подробнее... Код: 309329 ISBN: 978-5-94850-028-7 Шульгин В.В. Последний очевидец: Мемуары; Очерки; Сны Олма-Пресс Серия «Эпохи и судьбы» Временно отсутствует Подробнее... Код: 413052 ISBN: 978-5-94850-028-7 Шульгин В.В. Последний очевидец: Мемуары; Очерки; Сны Олма-Пресс Серия «Эпохи и судьбы» Временно отсутствует Подробнее... Код: 2319115 ISBN: 978-5-94850-028-7 Шульгин В.В. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны Олма-пресс Серия «Эпохи и судьбы» Временно отсутствует Подробнее... Код: 205612 ISBN: 978-5-900451-17-6 Шульгин В.С. Культура России: IX-XX вв.: Учебное пособие. Простор Временно отсутствует Подробнее... Страница: 1 Шульгин Василий Витальевич Депутат II Государственной Думы от Волынской губернии Депутат III Государственной Думы от Волынской губернии Депутат IV Государственной Думы от Волынской губернии Дворянин, русский, православный, 29 лет. Высшее образование (юридический факультет). Землевладелец (300 десятин), «Союз 17 Октября». Биографические данные приведены на момент избрания в Государственную Думу. Анкета ИНСТИТУТ ·ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО· (ФОНД СОРОСА) Монархист или могильщик самодержавия? Неизвестный В.В. Шульгин. Документы и материалы В.В. ШУЛЬГИН. ЗАПИСИ СНОВ (осень 1957 года) На 7 октября [1957] Под утро приснился мне Ленин. Он был молодой, рыжий и весёлый. И поздоровались мы дружественно. Но где мы встретились? Это интересно: мы встретились на том свете. Так как он умер [в] 1924 году, т.е. 33 года тому назад, то он давно там и то, что я его нашел в загробном мiре, вполне естественно. Загадка в том, как душа, ещё находящаяся в этом мiре, в данном случае моя душа, проникает на тот свет. Впрочем, не в первый раз вижу Ленина во сне. Но в первый раз я имел определенное ощущение, что я нахожусь там, по ту сторону земного бытия. Не только (Ленин — зачеркнуто) я знал, что мы находимся с Лениным в трансцендентальном мiре, но знал и то, что сейчас над ним будут вершить Страшный Суд. Впрочем, в этом Суде я не ощущал ничего страшного, наоборот, я знал, что это будет суд правильный и справедливый. И я сказал Ленину: — Хотите я буду вашим защитником? И он ответил согласием. Я думаю, он понял. Я из тех, кто много от Ленина пострадал. Поэтому моё слово в его пользу будет весить больше, чем тома его последователей, сделавших на Ленинизме карьеру. К сожалению, я проснулся, не успев сказать свою защитительную речь. Но, может быть, когда-нибудь я её напишу наяву. Не удивительно, что Ленин мне приснился в эту ночь на 7 окт. 7-го, я писал заявление, т.е. просьбу, обращенную к С[оветской] В[ласти] принять меня в число Сов. граждан. 8-го утором я это заявление подал, куда следует. Бог один знает, что я переживал все эти дни, обдумывая этот шаг. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5974. Оп. 1 Д. 389. Л. 27-28 8 октября. Я подал заявление, роковое заявление. Им перечеркивается вся моя жизнь. Соломон или Солон говорил: —Ожидай конца долгой жизни. И вот ее конец. “И струны вещие баянов Не будут говорить о нем…” Не будут. А если будут, то для того, чтобы сказать — Это был человек, который пережил самого себя. Ему надо было умереть раньше. В возрасте 80 лет он отрекся от самого себя. Но Всевидящее око видит и знает. “Глумись и хохочи с безжалостным укором, Толпа почтит твой смех сочувствием живым, Все будут за тебя, проклятья грянут хором, И камни полетят послушно за потоком. Но если, совладает с тоскою не умея, Изнывшая душа застонет задрожит, Скорей сдави мне грудь, прерви мой стон скорее, Не то, быть может Бог, услышит и простит” Только на старости лет я понял эту мелодекламацию, которую неоднократно слышал в молодости. “Услышит и простит”. Что же приснилось мне в эту ночь на 8 октября? Приснилась Д. Она услышала. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5974. Оп. 1 Д. 389. Л. 28-29. На 19 октября День смерти моей матери. Она умерла в Ментоне, на южном берегу Франции от чахотки не дожив до 40 лет, 7 октября ст[арого] ст[иля] 1883 года. Тело перевезено в Киев и похоронено на Байковом кладбище, старом, т.е. от въездной улицы налево, недалеко от церкви. По второму мужу она была Мария Константиновна Пихно, похоронена рядом с первым мужем Виталием Яковлевичем Шульгиным и другими Шульгиными, в той же ограде. Памятник — постамент из черного гранита, на котором из мрамора белая фигура. На постаменте из белого мрамора медальон–портрет. ------------------------------------------- ------------------------------------- Но приснилась мне в эту ночь не мама, а император Александр III. Я не видал его при жизни, кроме портретов, но он иногда мне снится. Всегда он — добродушный великан, простой в обращении. Так и в эту ночь. Я полулежал на какой-то тахте, он наклонился надо мной и спросил что-то… Не помню что и не помню, что я ему ответил. Помню, что я продолжал лежать на тахте, хотя очень хорошо понимал, что передо мной Император, перед которым вытягивались в струнку даже иные государства. Но со мной он бывает всегда такой простой и добродушный, “дядя” Саша, как рисует его в своих мемуарах Великий князь Александр Михайлович. И была здесь покойная Зикока. И я спросил ее по-французски: — Ужели я так крепко спал, что ничего не слышал? Она подтвердила и добавила, что очень шумел и сердился Филипп, мой покойный племянник. И Ваня, его брат, еще живой как будто, добавил, что он, Ваня, от него, Филиппа, забился ко мне под одеяло, но я его вытолкал. И ничего этого я не мог вспомнить, так крепко я спал. Т. е. Мне снилось во сне, что я спал так крепко. На этом кончился. ------------------------------------------- ------------------------------------- Другой сон был ужасен. Лев напал на мальчика лет пяти. Этот мальчик был мой сын Василек. Лев повалил его на спину и хотел перегрызть ему горло, но ребенок защищался, как мог. Я спешил к нему на помощь, но ужасался, что не поспею. Однако я добежал и всадил длинный нож льву в бок. Он обернулся ко мне, но я этим ножом отрезал ему голову начисто и потряс ее над собой. Василёчек оказался мало или совсем не поврежденным. Тут картина смешалась, и я оказался верхом на высоком могучем коне. Он гордо выступал, наступая на какую-то толпу, однако без злых намерений, да и толпа давала ему свободную дорогу. Я только боялся, чтобы мой конь нечаянно не наступил на моего мальчика (Василька). Он хотя и пощаженный львом все еще лежал на земле. На этом странный сон кончился. Что могут значить император, наша француженка Зикока, мои племянники, мой сын, лев, конь? Снотолкователя Иосифа нет около меня. А Марийке я такие сны не рассказываю. Она страшно взволнуется и будет непременно толковать их, эти сны, как (предвидения – ? слово не ясно, А.У.) великих бед. Ее удрученная душа видит только черное впереди… Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5974. Оп. 1 Д. 389. Л. 33-35 На 3 ноября Проснулся и слышал утреннее известие по радио. Прославленный маршал Жуков исключен из Президиума за грубые нарушения коммунистической дисциплины. Это может быть и есть Варфоломеевская ночь, которая мне приснилась. Крови не видно, но события серьезные. Жуков был послан в Югославию, где выступал с триумфом, а в это время готовилось его низложение. Автор много потрудился. Знаком с первоисточниками. Верно, по этой причине указывает: КГБ по доброму желанию самого В.В.Шульгина - взяло на хранение его рукописи и документы. Ничего сам В.В.Шульгин не передал. у него неоднократно документы и рукописи изымали: в тюрьме и дома. Не успели его похоронить - уже "хитрые органы" ящиками вывезли все документы. Конечно, хорошо: многое сохранилось. В конце июля - в августе 1968 года я приехал во Владимир на похороны Марии Дмитриевны Шульгиной. Оставался там и после похорон некоторое время. Тогда на квартире кладбищенской рабочей возле кладбища я записал под диктовку ВВШ несколько десятков первых страниц его рукописи-книги "Опыт Ленина". Слышал или сам придумал происхождение фамилии Шульгин. Кормилица успокаивает дитя: - Ш... Шу ты... Ш... В это время ее спросили: - Твой? - Ш... Шу... С чего ты это? - А чей? - Ш... Шу... Ольгин! С тех пор малец назван Шу... Ольгин. А со временем «О» совсем пропало. Осталось за ним, закрепилось: Шу... льгин. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5974. Оп. 1 Д. 389. Л. 48 об. –49. ------------------------------------------- ------------------------------------- ИОО. Москва, 2001 г. ИНСТИТУТ ·ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО· (ФОНД СОРОСА) Монархист или могильщик самодержавия? Неизвестный В.В. Шульгин. Документы и материалы В.В. ШУЛЬГИН. ЗАПИСИ СНОВ (осень 1957 года) На 7 октября [1957] Под утро приснился мне Ленин. Он был молодой, рыжий и весёлый. И поздоровались мы дружественно. Но где мы встретились? Это интересно: мы встретились на том свете. Так как он умер [в] 1924 году, т.е. 33 года тому назад, то он давно там и то, что я его нашел в загробном мiре, вполне естественно. Загадка в том, как душа, ещё находящаяся в этом мiре, в данном случае моя душа, проникает на тот свет. Впрочем, не в первый раз вижу Ленина во сне. Но в первый раз я имел определенное ощущение, что я нахожусь там, по ту сторону земного бытия. Не только (Ленин — зачеркнуто) я знал, что мы находимся с Лениным в трансцендентальном мiре, но знал и то, что сейчас над ним будут вершить Страшный Суд. Впрочем, в этом Суде я не ощущал ничего страшного, наоборот, я знал, что это будет суд правильный и справедливый. И я сказал Ленину: — Хотите я буду вашим защитником? И он ответил согласием. Я думаю, он понял. Я из тех, кто много от Ленин а пострадал. Поэтому моё слово в его пользу будет весить больше, чем тома его последователей, сделавших на Ленинизме карьеру. К сожалению, я проснулся, не успев сказать свою защитительную речь. Но, может быть, когда-нибудь я её напишу наяву. Не удивительно, что Ленин мне приснился в эту ночь на 7 окт. 7-го, я писал заявление, т.е. просьбу обращенную к С[оветской] В[ласти] принять меня в число Сов. граждан. 8-го утором я это заявление подал, куда следует. Бог один знает, что я переживал все эти дни, обдумывая этот шаг. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5974. Оп. 1 Д. 389. Л. 27-28 8 октября. Я подал заявление, роковое заявление. Им перечеркивается вся моя жизнь. Соломон или Солон говорил: —Ожидай конца долгой жизни. И вот ее конец. “И струны вещие баянов Не будут говорить о нем…” Не будут. А если будут, то для того, чтобы сказать — Это был человек, который пережил самого себя. Ему надо было умереть раньше. В возрасте 80 лет он отрекся от самого себя. Но Всевидящее око видит и знает. “Глумись и хохочи с безжалостным укором, Толпа почтит твой смех сочувствием живым, Все будут за тебя, проклятья грянут хором, И камни полетят послушно за потоком. Но если, совладает с тоскою не умея, Изнывшая душа застонет задрожит, Скорей сдави мне грудь, прерви мой стон скорее, Не то, быть может Бог, услышит и простит” Только на старости лет я понял эту мелодекламацию, которую неоднократно слышал в молодости. “Услышит и простит”. Что же приснилось мне в эту ночь на 8 октября? Приснилась Д. Она услышала. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5974. Оп. 1 Д. 389. Л. 28-29. На 19 октября День смерти моей матери. Она умерла в Ментоне, на южном берегу Франции от чахотки, не дожив до 40 лет, 7 октября ст[арого] ст[иля] 1883 года. Тело перевезено в Киев и похоронено на Байковом кладбище, старом, т.е. от въездной улицы налево, недалеко от церкви. По второму мужу она была Мария Константиновна Пихно, похоронена рядом с первым мужем Виталием Яковлевичем Шульгиным и другими Шульгиными, в той же ограде. Памятник — постамент из черного гранита, на котором из мрамора белая фигура. На постаменте из белого мрамора медальон–портрет. ------------------------------------------- ------------------------------------- Но приснилась мне в эту ночь не мама, а император Александр III. Я не видал его при жизни, кроме портретов, но он иногда мне снится. Всегда он — добродушный великан, простой в обращении. Так и в эту ночь. Я полулежал на какой-то тахте, он наклонился надо мной и спросил что-то… Не помню, что и не помню, что я ему ответил. Помню, что я продолжал лежать на тахте, хотя очень хорошо понимал, что передо мной Император, перед которым вытягивались в струнку даже иные государства. Но со мной он бывает всегда такой простой и добродушный, “дядя” Саша, как рисует его в своих мемуарах Великий князь Александр Михайлович. И была здесь покойная Зикока. И я спросил ее по-французски: — Ужели я так крепко спал, что ничего не слышал? Она подтвердила и добавила, что очень шумел и сердился Филипп, мой покойный племянник. И Ваня, его брат, еще живой как будто, добавил, что он, Ваня, от него, Филиппа, забился ко мне под одеяло, но я его вытолкал. И ничего этого я не мог вспомнить, так крепко я спал. Т. е. Мне снилось во сне, что я спал так крепко. На этом кончился. ------------------------------------------- ------------------------------------- Другой сон был ужасен. Лев напал на мальчика лет пяти. Этот мальчик был мой сын Василек. Лев повалил его на спину и хотел перегрызть ему горло, но ребенок защищался, как мог. Я спешил к нему на помощь, но ужасался, что не поспею. Однако я добежал и всадил длинный нож льву в бок. Он обернулся ко мне, но я этим ножом отрезал ему голову начисто и потряс ее над собой. Василёчек оказался мало или совсем не поврежденным. Тут картина смешалась, и я оказался верхом на высоком могучем коне. Он гордо выступал, наступая на какую-то толпу, однако без злых намерений, да и толпа давала ему свободную дорогу. Я только боялся, чтобы мой конь нечаянно не наступил на моего мальчика (Василька). Он хотя и пощаженный львом все еще лежал на земле. На этом странный сон кончился. Что могут значить император, наша француженка Зикока, мои племянники, мой сын, лев, конь? Снотолкователя Иосифа нет около меня. А Марийке я такие сны не рассказываю. Она страшно взволнуется и будет непременно толковать их, эти сны, как (предвидения – ? слово не ясно, А.У.) великих бед. Ее удрученная душа видит только черное впереди… Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5974. Оп. 1 Д. 389. Л. 33-35 На 3 ноября |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
