Стихи об Индии *** Увидев Кришны шарик масляный (гранита глыбу на граните), его раскачиваешь мысленно планетой на прозрачной нити, и небосвода хрупкий колокол вздохнет ответным гулом бронзовым, и треснет, рассеченный молнией, и вспыхнет огненными розами... А рядом, на гранитной плоскости (на русской горке ледяной...), детишки, соревнуясь в ловкости, разглаживают шар земной. *** Возле сельской кумирни, где корень сплетается с корнем, словно руки влюбленных, сквозь камень и смерть прорастая, ты вкушаешь земное, и горько мечтаешь о горнем… повторяются годы, и жизнь догорает, простая, как дорожная глина, разбитая в пыльную слякоть, и бесцветное небо, и поле в чахотке жары, у которого сядешь, и будешь молиться и плакать в духоте предвечерней под ноющий хор мошкары. И приблизится старость в истлевших от пота лохмотьях, и приткнется к порогу бродячей бесплодной коровой, - станет пепел костями, и глина покажется плотью, - родники пересохнут, лишь слово останется словом. И по этому слову отправишься дальней дорогой, где стекло и железо подошвы твои изорвут, и со старческим стоном, по воле бессмертного Бога ты наступишь на камень, укрывший в себе изумруд… Но судьба милосердна, – невидим останется яхонт, и ему не украсить алмазную цепь Джехангира, и тебе не изведать колоду, темницу и плаху, и не стать пропитаньем голодных шакалов Кашмира. Ты уйдешь и увидишь святую и вечную реку, от державы Моголов останется пыль на губах. Равнодушное время стирает судьбу человека, пробудившийся ветер сдувает кладбищенский прах. Сансара Будет плач облаков, и поднимутся воды Кавери, размывая песок, омывая ступеней гранит, будет новая жизнь, что воздаст по любви и по вере, души перегранив. Будут новые дни, воплощенья ночей потаенных, - та же боль, тот же зной, та же красная глина полей, жарких губ лепестки, водопадом на плечи влюбленных кос горячий елей. Мы вернемся, отмыв наготу от могильного праха, полногрудой луной усладится утеса скрижаль, и улыбкой блеснет, расщепляя иссохшую плаху, темноокая сталь. И польются века в невесомом текучем полете, опадая дождем в паутину смолистых ветвей... Капли древней реки, словно слезы божественной плоти на ладони твоей. *** Стоит закрыть глаза, и очутишься в другом, темном пространстве без верха и низа, где, хоть лежи колодой, хоть мчись бегом, все остается под пологом грязно-сизым. Разве что в сторону солнца твое лицо вдруг обернется, и яро-багровые пятна будут под веками течь кровавым свинцом прямо в расщелины мозга и обратно. Стоит глаза открыть, и простор миров переполняет зрение, словно сети тех рыбарей галилейских, чей улов помним и мы спустя два десятка столетий, и, отводя от солнца смущенный взгляд, все отчетливей видишь сумрак еловой хвои, дымно-серые абрисы горных громад, синего моря мерцанье, вечно живое. Ты не закроешь очи, милостивый Творец? Ты не забудешь о мире, скрываясь в пещере Духа? Жребий в омут беспамятства падает как свинец, там слепота души и сознание глухо. Пусть говорят, что время врачует боль, что забываем злое, о лучшем помня, – пусть говорят, но мне дорога юдоль этой сансары, солнцем до края полной. И потому я остаюсь на берегу, и провожаю твою золотую славу, и потому свое, неизбывное, берегу, словно камень, выпавший из оправы. *** Посиделки макак - где попарно, а где и по трое, все светлее туманы, рождается день за горою, белоснежные цапли целуются по берегам, водопады Кавери взывают к бессмертным богам. Отдохнуть бы в тени, наслаждаясь беседой с друзьями, наблюдая, как скачет по скалам народ обезьяний, отряхнуть суету и забыть городские труды ради таинства ночи, рождения первой звезды. Знаешь, это не старость, и вряд ли простая усталость. Это в темной руде загораются грани кристалла, и в суровую ткань золотая вплетается нить, и бессмертное хочет в минутном себя воплотить. *** Сок тростника, зеленый, пенный, и сладкий, словно детский сон, и холод сердца постепенно куда-то в полночь унесен… Ах, это лакомство слоновье, так радостно, и так тепло – наверно, под руку с любовью оно в наш горький мир пришло. *** Темя древней земли выпирает покатой скалой в темных жилах и трещинах, каменной скорлупой, лет ей будет немыслимых три миллиарда! Стоит остановиться хотя бы на полчаса, и послушать скрытые в ней голоса, всех, от брахмана до бастарда. В каждом кристалле, будь то кварц или циркон, мерно стелется тонкая ткань времен, прах потухших вулканов, пыльца пшеницы. Стоит скалу потрогать – она горяча, словно священный воск. Этот мир – свеча! Божий огонь листает летописей страницы… Всю полноту ощущаешь, руку на камне держа… Из глубины исходя, с тобой говорит душа этой горней Вселенной, этой плоти и крови, и мириады пылинок, и мириады звезд в сути своей едины, и Время хватает свой хвост, словно теленок ловит сосок коровий. *** Словно цвет бугенвиллий, ласкающий томной прохладой, руки милой обвили, и хлынули кос водопады, и горячие реки смыкались волна за волной, и закрытые веки встречали алеющий зной. Над тобой, темнокудрой, восток наливается медом, это спелое утро цветком уронив с небосвода… Улыбнулись владыки морей, облаков и земли, их гранитные лики нарадоваться не могли. Все живое на свете твоими губами согрето, в кронах пальмовых ветер поет, ожидая ответа… Где-то плачет и молит напев океанских валов, а у нашего поля степенная поступь волов. Прибой И шумит, и поет, и навстречу идет, голубое, и опять мы с тобою стоим по колени в прибое, тихо за руки взявшись, и солнечным ветром дыша, только море и небо в глазах, только солнце в зените, только счастье колотится в сердце и молит – возьмите, и взлетает, и плачет душа. В набегающей пене закружимся вместе с тобою, – так рыбацкие лодки танцуют на гребнях прибоя, и качаются серьги, и ветер играет косой, Мы вернемся домой, ослепленные бликами света, оглушенные морем и солнечным звоном браслетов, и весенней красой. Любовь Что такое любовь, никогда не спеши отвечать, лепестки и слова не роняй на песок бесполезно, не ищи ее образы, глядя в лазурную гладь, или в черную звездную бездну. Неприметно войди в лабиринты мадрасских трущоб, в заполошный кошмар, средоточие пота и дыма, и найди в переулке, похожем на каменный гроб, ту, что любит, и тоже любима. Посмотри на влюбленных, у них мостовая – постель тень стены – балдахин, купидон – их любимое чадо… Не тревожь понапрасну – в их жизни хватает потерь. Пусть их сон будет долог и сладок. Дай им, Сурья, покров твоего золотого тепла, дай им, Кама, ковер из цветов и напевы кокилы, дай им, Ганга, воды, что в горах заповедных текла, лей ее животворную силу! А теперь, любопытный, иди и богов не гневи, отправляйся с комфортом туда, где страдают, полнея, где храпят по ночам и боятся несчастной любви… Но счастливая ранит больнее! *** Бог босоногий на берегу морском струны перебирает, и слушает глубь земная, и отвечает море древним как ночь языком, и отвечает небо, звездный огонь роняя. Звуки слетают со струн и рождают миры, сонмы планет в небесах и цветов на ладони, тихое счастье идущей от сердца игры выше властей и строже буквы закона. Музыку слышат капли морской волны, гибкий росток и стойкая грань кристалла, – все дыхания мира названы и рождены, жизнь обрела природа, только Творца не узнала… Вал набегает на берег, смывая след, и возвращается в море полоской пенной, – животворящий звук и сотворенный свет ищут друг друга в звездных кругах Вселенной. *** Словно шарик рудракши, в прозрачную воду упавший, капля крови на тающем льду, словно темное пламя за вечерними облаками отпускает на небо звезду. Словно жажда творения переплавилась в боль и терпение, и твердеет как ярая медь, и рождается смыслом и образом, и твоим воплощается голосом, и зовет – пробудись и ответь! |