Моисей Бельферман Провокатор… Герой… Кто он? Г. Киев 1972-76 годы. Посвящаю памяти безвременно погибшего двоюродного брата (кузена) Миши, дяди Баруха Саневича Шехтмана. Автор. Оглавление: Гл. первая – Терзание Души 4 - 84 Гл. вторая – Киевские торжества 85 - 165 Гл. третья – Дорога к подвигу 1 Гл. четвертая – Покушение в театре Гл. пятая – Узник «Косого капонира» Гл. шестая – Последние дни жизни Гл. седьмая – Реквием: с Лысой горы – в бессмертие Глава первая Терзание Души. Приближать будущее – желание и мечта многих людей. Стоит его приближать? Само придет – в свое время. Все равно общество к его встрече и восприятию не готово. Все – в свое время. Уж лучше как можно больнее ударить, его унизить. Стоит того настоящее? Слишком явно просматривается непорядочное, подлое, злое – в настоящем. В нем развито тупое, гадкое… Оно обречено на бездействие, застой… Само себя извергает… Настоящее не стоит жалеть: само оно начинает агонизировать, гнить, самопроизвольно испускать зловоние… Преобразовывать его начнут гнилостные бактерии… Чем скорее настоящее станет проявлять в себе желаемое будущее, тем оно прочнее, достойнее человека. В современном настоящем можно существовать – не жить. Какая там жизнь – в окружении бесправия? Если и Будущее принесет бесправие, стоит к нему стремиться? Частично известны парадоксы истории. Идеалы пасуют перед маловыразительной, тупой действительностью. Они превращаются в свою крайнюю противоположность. Творится чудовищное зло - под лозунгами добродетели. Такова обманчивая сущность жизни. Проявляется в этом двойственность человеческой натуры. Доказывают несостоятельность слов: пасуют перед действительностью. Человеку остается малый выбор: жить по убеждению собственной совести или… У большинства людей совесть дремлет: ее не добудишься. Большинство людей как-то устраиваются за счет других, живут никчемной жизнью. Популярно: свое благополучие строят на несчастье ближнего. С особой определенностью и силой проявляется хищническая сила человека. В этом мире человек одинок – самому себе предоставлен. Товарищество, дружба проявляют себя чаще в видимости общения – не в действительном единстве. Друзья ненадежны: только отнимают много времени, да и требования их непомерны. Человек одинок. В моменты случающегося с кем-нибудь несчастья резче, ярче всего это заметно. Еще заметно: при немощи, наступлении старости… Человек все еще – общественное животное. Общество представляет чаще всего искусственный организм. Оно безразлично, даже чуждо человеку. Легко это увидеть, понять, но перенести – под силу людей умных, трезвых. Известно: таких немногочисленное меньшинство. Вот и оказывается человек оскорбленным в своих самых лучших намерениях. Остается в неведении, без понятия о происходящем? Почему? Как все это могло случиться? Самый обыкновенный вариант: человек предоставлен самому себе – никто к нему не проявляет определенного интереса. Крутятся обычно возле тех, у кого можно разжиться: материальным, духовным… Что возьмешь у остальных бедных и немощных? Даже родственные связи непрочны: часто строятся на интересах, корысти: не до чувств, сострадания в таких случаях. У самостоятельных людей нет никого родного в этом мире. Любая избранная цель – искусственна, случайна. В этом мире нет никаких точных законов, прочных связей. Все относительно, случайно. Возможно, такие вещи существуют: в фантазии невообразимо даже их представить. Происходит в жизни одновременно оба отбора: естественный и искусственный. Это прекрасно. Плохо: чаще всего выживает подлое, гадкое, даже преступное. Приспособлено оно более к условиям существования. Так случается: зло плодится, доброе перед ним вынуждено отступать. Ясная причина: разрозненно, порядочно, щепетильно… Куда ему равняться с коварством и нахальством? Судьба одинокого человека нередко трагична: мало может совершенно один: противостоит миру зла. Выживают самые крепкие, выдержанные. Предрешена заранее судьба отчаянных. Счастливые живут в согласии со своей совестью. Их никогда не одолевают непомерные желания. Не изводит жадность: довольны имеющимся. Счастье непременно находится во владении скромных, неприхотливых людей. Умных обязательно, незловредных. Но таких людей очень мало: пересчитать их можно по пальцам. Остальные страдают и бедствуют, мучаются из-за своей глупости и ненасытности. Добро и честь покупают за деньги. Молятся одному богу наживы, стремятся к богатству: приобрести золотые украшения. Люди, люди, ох! – эти люди! С этим ничего не поделаешь: мир любит богатых, самостоятельных, независимых. Все это и такое достигают одной лишь наличностью. Куда уму угнаться за богатством? Презренна бедность – с несчастным умом. Несчастье умных, горе их: достойнее, виднее, талантливее, не всегда удачливее остальных смертных. Они постоянно ощущают ненасытную зависть и неуемную ненависть, дикое презрение по отношению к себе. Ум презирают за проницательность, глубину проникновения и за его интуитивность, способность ориентироваться в любой обстановке и при любых обстоятельствах. Ум – самое великое в этом мире: человеческая природа наделена рассудком. Ничто не стоит такого обожествленного почитания, как человеческий ум. В обществе существует только видимость сотрудничества. В действительности процветает неприкрытое хищничество. Это особенно тягостно: направлено против человека. Случается даже невероятное: живьем поедают Душу. Благосостояние, счастье одних – строят за счет нужд, несчастья других. Всеобщее благоденствие и счастье невозможно – в мире нынешней формации. Только множится разврат, процветает продажность. Такова тенденция: ее не заменят другим направлением развития. Ничто никогда не останавливается на полпути. Частичными успехами и достижениями не ограничивается. Неприятно подумать: общество идет к еще большему ожесточению своих отношений. Движется к взаимной розни и вражде, к жестокости. Становится оно все более централизованным, свирепым. Не признает человеческих слабостей – их не прощает, а только ими пользуется для упрочения своего влияния и власти безраздельной. Ныне представленная общественная структура – античеловечна. При будущем ее беспросветного развития – не останется места для доброты и добродетели. Государство с его аппаратом власти необходимо разрушить. Можно создать нечто стоящее вместо него? Вопрос остается без ответа. Вся буквально нынешняя общественная жизнь пропитана дичайшим бюрократизмом. Словно специально коллекционирует, проявляет античеловеческую направленность. Это невероятно, но факт: оно наделено многими чертами – позаимствовали у людей ничтожных, гнусных, хитрых. Оно вроде пытается как можно надавить на своего зловредного родственника. Общество не виновно: оно таково. Люди его создали и составляют – от них идет весь этот разврат и мощное гниение. Общество больное: неизлечимая хворь завладела людскими Душами. Разъедает живое. Общество отвоевало у человека пальму первенства. Ныне оно само платит и заказывает музыку. Человек оттеснен на задний план: является клоуном, паяцем. Исполняет свою или предписанную ему роль. Как мало может человек! Остается он на виду – пусть тихо-скромно делает свое маленькое дело. Обязательно за ним наблюдает государственный надзор. Человеку не оставляют ничего личного, интимного. О нем пытаются все разузнать, выведать. Цель: прочнее поработить. Как оно не чудовищно, но без общественного организма не обойтись: нужна система контроля и насилия. Необходима просто-таки для самосохранения - не для порабощения и эксплуатации. При государственной системе управления – страх родит покорность. При общественной системе самоуправления появится сознательное отношение к долгу. Даже представить себе невозможно: начнет твориться невообразимое в нынешнем мире – пусть восторжествует безвластие, наступит анархия. Самосуды – не самое страшное. Признаем необходимость существования государства – добиваться нужно его демократизации. Гуманизации. Превращения в организм с человеческим лицом и характером. Такое станет возможно, после победы народной революции. В этом случае создастся самовластие трудящихся. Знающие цену труда люди – не станут паразитировать над своими ближними. Отнесутся с сочувствием к братьям по классу. Учтем: любая узкоклассовая структура общества проявит в большой мере свою ограниченность – не многообразие. Оно не сможет подняться до уровня общечеловеческого. Не станет пристанищем парламентарных идей, принципов прагматического свойства. Для всего этого необходимо многообразие. Верно, в этой жизни ни одно достижение не обходится без сопутствующих ему неудач, упущений, ошибок… Победа редко легко достигается: за нее приходится очень дорого платить. Но она стоит самой высокой цены. Так получается: очень высоко оценивают психологическую победу. Идут на непомерные жертвы, ради нее. Люди часто превращаются в мелких упрямцев – утверждают собственную индивидуальность. Успех таких людей вызывает саркастическую улыбку. Жизнь дорого стоит. Чем более претензии людей, тем дороже приходится платить за все случающееся в этом мире. Самое удивительное: очень много людей с непомерными претензиями. Удивляешься: откуда они берутся? К ним присмотришься повнимательнее, оказывается: в основном люди мелкие, даже недалекие. У этой категории людей слишком развито самомнение. Люди умные, стоящие – редко нескромны. А эти – сплошь и рядом состоят из гордецов, ничтожеств. Как сложно и легко иногда по внешнему виду определить человека. Один вздернутый нос, горделиво пренебрежительная осанка характеризует более точно глупца, чем сотни слов. Развивать в себе наблюдательность, глазомер. О жизнь, жизнь… Больше всего она – не закономерность, а чудовищная ошибка природы. Рождение ребенка – часто чистая случайность: возникает из одного вероятностного совокупления. Дети – только плата за развлечения и удовольствия. Дети вроде скрепляют семью, внешне сближают людей. Хорошие дети – фактически радость родителей, а плохие – их несчастье. В этом мире мало случается радостей, но часты несчастья. Семьям лучше обходиться без детей: так проще. Часто говорят: семья – основа государства. От ее сплоченности, крепости зависит государственная мощь. И еще: в этом духе… В действительности, все наоборот. Государство чем-то напоминает семьи. Только семьи невоспитанные, грубые. В них процветает культ насилия. Вопросы «решают» без собеседования, демократического принципа. И добропорядочные семьи не служат прообразом государственной структуры. Государство знает только диктат, насилие. Решает оно, утверждает волю: в его структуре нет ничего добродеятельного. Моральное, добродушное вмиг уничтожает злая бюрократия. Государства существуют только в качестве аппарата насилия, порабощения. Нужно непременно разрушить это чудовищное образование. Совсем не инородное. Но что можно создать взамен? Что?! Без сдерживающего фактора – государства с его аппаратом насилия – люди перережут друг другу глотки. Еще слишком рано рассчитывать на сознательность и самоограничение людей. Это никогда не станет возможно. Безрадостны перспективы. Все слишком мрачно. Нужно смотреть на вещи в направленном свете. Окружающую действительность видеть без идеализации и прикрас. Никому не нужны все эти сколки и срезы: охарактеризовать они не в состоянии картину, обстановку. Жизнь многоцветна, многогранна. Многозвучна ее гамма. Наряду с благозвучием существует какофоническое звучание. Жизнь наша многосложна: в ней совершается не все видимое на поверхности. Происходит часто подспудно. Невидимое для непосвященного глаза. Человек не в состоянии просто проникнуть во многие тайны жизни. Для этого нужно обладать свойством полубожественного провидения. Не только уметь синтезировать, анализировать разрозненные факты бытия. Отдельные люди намереваются идти против течения. Они обязаны обладать многими способностями и волевыми качествами. Прежде попробовать свои силы. Удостовериться. Разобраться в себе и понять: риск оправдан? В испытаниях и борениях можно закалить свой характер. Проверить способности воли. Многие семьи в настоящее время ведут самый недостойный образ жизни. Прежде следует обратить внимание на Женщин. Они добиваются равноправия, даже полноправия. Учесть Женские природные свойства: редко они умеют сдерживать порывы своих чрезмерных чувственных порывов. Невозможного требуют. Неоправданными действиями Женщины вносят разлад во всю жизнь. Мужчины тоже оказываются не на высоте положения. Не желают расставаться даже с частью своих привилегий. Не могут логикой доказать правоту силы. Некий вакуум обнаруживают Женщины – врываются в проран. Со свойственной их полу экспансивностью - его расширяют. Начинают прибирать к своим рукам все подряд. Пусть только попадется. В усложнившейся жизни еще более трагичной является эта назойливая несдержанность обоих половых инстанций. В несогласии мнений по мелочам изводят друг друга. Пышущие словесной вонью люди выставляют непомерные претензии. Им не до скромности. Сами точно не знают, чего хотят. Замораживают собственную позицию. Требуют от партнера взаимопонимания. Возможно, семейные конфликты – естественная, закономерная форма узнавания, притирка характеров. Но почему при этом совершают столько необъяснимых гнусностей? Неужели среди близких людей все дозволено в отношениях друг к другу? Рядом находятся дети. Они все видят: учатся жить по-взрослому. Далекие от подличанья, они очень скоро сами становятся отъявленными подлецами. Не умеют прятать лживость вначале. С нескрываемой хитростью идут напролом. Взрослеют. Их тактика становится более отточенной, утонченной. «Семейное сумасбродство»: явление совершенно не безобидное. Подтачивает оно весь государственный организм. Нездоровье семьи страшно усиливает общее недомогание общественного организма. Невозможно законсервировать заразу: она распространяется, множится, имеет всеохватывающую тенденцию. К нашему несчастью, дурной пример – очень заразительный. Люди редко живут разумом, руководствуются своими потребностями. Смотрят на соседей. Подсматривают у незнакомцев. Собственную жизнь устраивают – подобно чужой. И по этой причине – в мире развито однообразие и схожесть, своеобразная однотипность. На все более широкие позиционные просторы вырывается, захватывает обесцвеченная невыразительность. Выразительность вырождается. Нас ожидает печальное, маловыразительное будущее: оно возродится из этой негативной струи, даже широкого потока… Надо учесть: у Русских правителей не осталось ничего своего, собственного, естественного и первозданного. Все ныне проявляемое – позаимствованное. Грубость, дикая жестокость – переняли у Монголов и Татар. Агрессивность, панславизм, неуемное властолюбие, пристрастие к завоеваниям – у варяжских князей и дружинников. Безалаберность, пристрастие к роскоши, расточительность – у византийских правителей и граждан. Государственная организация, судебно-тюремная система – у Немцев. Россия – это не ее народ. Россия – особое государство. Русский народ только в некоторой степени разделяет правительственную идеологию. Это видно по таким признакам: народ безразличен к завоеваниям. Правители используют народ для захвата территорий, порабощения других народностей. Народу прививают особый тип захватнического патриотизма: он ничем не отличается от расизма. Под высокими понятиями «Славянского единства», цивилизаторской роли России на Балканах и востоке Евро-Азии. Русский народ довольно многочисленный. Пока народом не является. Далеко он не великий. У людей и в народе не развито трудолюбие. Нет чувства долга. Почти все Русские ведут беззаботную жизнь одного дня. Правительство даже не воспитало подданных – от имени всей России для себя добивается «мирового авторитета». Стремятся первенствовать на мировой, международной арене. Дела Европейские для них оказываются слишком узки. За любой прогресс приходится платить дорогой ценой. Правителей не страшат никакие жертвы: лишь утвердить, укрепить свою власть на вновь завоеванных территориях, да еще присовокупить к ним новые. На востоке Российский экспансионизм сдерживает сильная Япония. Она сильно ограничена экономическими и людскими ресурсами. В происходящей мировой схватке победа должна достаться потенциально более сильной России. На юго-востоке, на теплом юге, на просторах ослабленного Китая, Персии, Индии Россия встречает Великобританию. Меняются времена. Современный век все более разжигает национализм, тягу к независимости. Даже против ее собственной силовой воли, Великобританию вынудят предоставить Индии право собственного развития. Как только это произойдет, Российское продвижение в направлении юга станет неудержимым. На юге лежит Турецкая империя. Хищные Российские взоры направлены в этом направлении. Проливы, Константинополь: давняя мечта Царей Романовых. Еще Балканы, Восточная Европа – будущие Славянские владения России. На северо-западе расположена слабозащищенная Скандинавия. Но тут сильны Немецкие интересы. Ох, эти Немцы! Не будь их, не только Россия – сама Европа стала другой. Германия – непреодолимый Центр Европы. Немцы – самый молодой народ. Еще более хищный, жадный, жестокий, в сравнении с соседями. Сейчас одни Немцы мешают России осуществить свои гегемонистские цели на западе и северо-западе Европы. Как единая нация, представляют они угрозу, ставят под сомнение прочность Российской Империи – на двух континентах. Что такое Франция? Занята поиском своего величия, самого удачного демократизма. Великобритания рассосалась, разбросала силы по колониям, бороздят океаны. В Испании зреет анархическая революция. Радость одна: невежественные, даже непомерно фанатичные ее массы ввергнуты в религиозную сонливость. Корриды их красочные отвлекают от решения социальных проблем. На Апеннинах все еще происходит становление государственности. Здесь не возродится цивилизация – подобие древности. История пока не знает убедительных примеров - через века и эпохи – повторения национальной цивилизации, уже некогда существовавшей. Россия оказалась намертво запертой – на севере: некуда продвигаться. Путь вперед преграждает Ледовый океан. Никто точно не знает: удастся преодолеть его в будущем? Но что там? Еще Россию связывает с севером – добровольно потерянная Аляска. Россия беспрерывно расширяется. Мощь ее увеличивается. Скрыть этого нельзя: плохо управляемое государство расточительно поступает со своими людскими ресурсами и природными богатствами. Ведем себя, словно собака на сене. Сами не используем территорию и природные ископаемые, но и никому не позволяем воспользоваться своими несметными богатствами. Природные клады пусть до поры и времени остаются нетронутыми. Важно: под нашим управлением. Мировые державы типа Великобритании, Германии попытаются непременно разбить Российскую военную мощь, поделить ее необычно обширные владения. Это им не удастся! Россия непременно станет мировым гегемоном. Только тогда свободолюбивые народы ощутят на себе жестокую безжалостность Российского кнута. Страшное наступит время! Россия превратится в мирового жандарма. По всем признакам: мировое историческое развитие к этому ведет. Русский народ – неоднородный, со смешанной кровью. По происхождению и языку его считают Славянами. Для славянофилов Русские – Русские, но кто такие Русские в действительности? Попробуйте найти окончательно точный ответ. Как и многие другие нации, Русские – историческое явление. Только болотные патриоты считают Русских – феноменами. Ни одну страну в мире – только Россию с большим основанием можно назвать тюрьмой народов. В этой самой тюрьме не в лучших условиях находятся сами Великороссы, державная нация. Они составляют менее половины численности населения. Служат основной опорой властвующего режима. Среди населяющих страну остальных наций и народностей, Русских выделяет: не чувствуют, даже не ощущают на себе национальное угнетение. При этом во всем мире не сыскать подобия этого Российского национального угнетения. Удивительна способность Русских ассимилировать другие нации. Русские по праву главенства – пользуются всеми чужими научными, техническими идеями, культурными достижениями. Так и изобретения самих Русских Российское правительство использует для упрочения Самодержавной власти – во вред своим подвластным. Это чисто Российский парадокс: все победы, достижения страны народу приносят сплошные несчастья. Усиление угнетения. Отдельные личности – такова природа человеческая – стремятся к открытиям, изобретениям, успеху, достижениям. При этом не задумываются над самым элементарным: прославляют свои имена – одновременно способствуют порабощению народа. Низводят народ в еще большее рабство. Новое не несет в себе избавление, да оно невозможно. Движение происходит черепашьими темпами – на нынешнем поступательном пути к анархической революции. Интенсифицировать действия. Приближать социальную революцию: террористическими, бунтарскими выступлениями. Помнить: любая уступка правительству за собой повлечет новые несчастья и беды. В мире есть только два непримиримых полюса – правительства и народы. Выгодное первым – неминуемо, как ответная реакция, принесет новейшие порабощения. Освобождение народных масс возможно только при уничтожении государства, связанной с ним существующей власти. Без этого невозможно освобождение. Всякие пути в этом направлении – обманчивы. Россия… Россия… Это зная мачеха для миллионов людей. Виновна в этом не Россия – персонально, лично ее правители. Россия – это только просторы, леса, почвенные массивы, неохватный воздушный океан… Поэты, мечтатели изливают сыновние-дочерние чувства к этой части планеты: досталась она по наследству предков, а другие территории силой отняли у других народов. Представителей их живых уничтожали – вместе с памятью об их прошлом. Кровавым победителям легко красоваться патриотами. Что им до тех народов: давно сгнили в могилах их кости. Красивы, благодатны эти места. Как и в былые, древние века: широка, обильна эта Земля, но нет в ней порядка. Верно, все так сохранится, останется, пока общественная структура сохраняет классическую государственную форму. Ничто тут не изменится к лучшему – без и вне социальной революции. Исключить такой вариант нельзя: возможна реформация насилия. Станет оно совершенным более: приспособят к соответствующим, несколько заметно изменяющимся современным условиям существования. Лучше плоскоступным славянофилам предоставить возможность изъявлять особую любовь к этим местам. Страна как страна. Вот только больше дикости, чем в любой части Европы. Кому нравятся славословия – пусть упражняются. Серьезному человеку не остается на них времени. Достаточно одного слова Родина. Она всегда одна. Любвеобилие, многословие – пустое. Затмевают они истинные чувства: подменяют их словами. Вечно малоценны слова. Упражнения с ними заинтересуют одних софистов, недалеких политиканов: они представляют, мнят себя – выразителями народных дум, чаяний. Сокровенные чувства, мысли: чаще всего скромны, стеснительны, молчаливы. Выставленные напоказ – это почти всегда лицемерие, спекуляция. Ничтожества желают служить примером: «Вот-де какие мы патриоты! Следуйте по нашим стопам!» Везде и постоянно встречаются эти ничтожества: законодатели мод, руководители… Противно смотреть. Одно только нахождение в обществе с ними – вызывает тошноту, рвоту. Их поддерживает, напутствует реакционная печать: публикуют хвалебные статьи. Пусть только хорошо платят заказчики – найдутся исполнители! Противно читать, держать в руках такие писания. Находятся для этой продукции издатели, пропагандисты, потребители продукции – читатели. В мире абсурдов подобное не приметно: ничем не выделяется – так, обычно. Это честное кажется чем-то незаурядным, выходящим вон из правил. В этом заключена чудовищная сущность: гениальные фурсики типа Наполеона Бонапарта приносили обществу невероятное количество бед. ***** Революционная группа свиданьичает, часто заседает у потерявшего большую часть своих корней, Немца, по всем статьям Русского часовщика Франца Клёца. Этот оригинал озабочен Русским суверенитетом, национальной гордостью, в показательном смысле Российским приоритетом. Как самого выдающегося, передового в мире. Он убежден: в числе величайших достижений Русского гения следует зачислить изобретенную им развлекательную, даже веселую цифровую грамоту. Впрочем, изобрел он не все: только графические рисунки первых десяти цифр. Для ряда последующего он приспособил кириллицу. Разве нельзя? Получилось у него достаточно стройная система арифметических символов. Пусть подобно часам тикают и приносят большие денежки для приобретения капитала: смысла существования, говорят, до носо-глотки-ушей всем обеспеченной, сытной и роскошной жизни. По цифровой системе Ф. Клёца: А – 10, Б – 20, В – 30, Г – 40, Д – 50, Е – 60, Ж – 70, З – 80, И – 90, К -100, Л – 200, М - 300, Н – 400, О – 500, П – 600, Р – 700, С – 800, Т – 900, У – 1000, Ф – 2000, Х – 3000, Ц – 4000, Ч – 5000, Ш – 6000, Щ – 7000, Э – 8000, Ю – 9000, Я – 10000 По причине нехватки букв в Русском алфавите пришлось позаимствовать у латиницы G – 100000, H – 1000000, J – 10000000, Q – 100000000, W – 1000000000. В составе революционной группы «Федор». Его настоящего имени никто не знал. Могли знать, но… Ф. Клёц считал его своим лучшим учеником. Вычудил он даже нечто большее: в соревновательном смысле «переплюнул» своего учителя и наставника. Изредко случаются такие феноменальные явления. Кукрубуксов – человек развитой, увлеченный. В классовой борьбе и марксизме он разбирается лучше, чем в технике и религии. Христианство считает вольным изложением Иудаизма. Троица – святое семейство. Святой дух – это сосед-кум, участник распития. Весь свой досуг отдает арифметическим упражнениям. Свои основные знания по арифметике он почерпнул в учебнике Пупкина, как называли его - «без картинок». На этом уровне не задержался. Собственное направление развил. Прежде всего разработал принцип делимости. Еще сам не разобрался пока, насколько его открытие важно для развития арифметики, да и науки? На 1 делятся все цифры. Этого не надо доказывать. На 2 делятся все четные цифры. Легко и ясно. На 3 делятся цифры: их общая сумма делится на 3. Просто и ясно. На 4 делятся четные цифры – в них дополнительно две последние в ряду делятся на 4. Не надо долго объяснять: все полные сотенные делятся на 4. На 5 делятся цифры – в них последние 5 или 0. Десятки тоже делятся на 5. На 6 делятся цифры с двумя признаками. Они четные. Второе: делятся на 3. На 8 делятся цифры… Три последние знака обязательно делятся на 8. На 9 делятся цифры – их суммарность должна делиться на 9. На 10 делятся цифры – с окончанием 0. С одним или больше нулей. На 11 делятся цифры с такими признаками. Сумма цифр на четных местах равна подобной сумме на нечетных местах. Или разность между ними кратна цифре 11. На 12 делятся цифры четные: одновременно должны делиться на 3 и 4. На 15 делятся цифры – одновременно должны делиться на 3 и 5. На 18 делятся цифры четные, одновременно должны делиться на 9. На 20 делятся цифры – последние должны делиться на 20. На 22 делятся четные цифры – одновременно делятся на 11. На 24 делятся цифры – одновременно на 3 и 8. На 25 делятся цифры – последние в ряду должны делиться на 25. На 30 делятся цифры – с окончанием 0 и одновременно должны делиться на 3. На 33 делятся цифры – делятся одновременно на 3 и 11. На 36 делятся цифры – делятся одновременно на 4 и 9. На 40 делятся цифры – должны делиться на 4 и заканчиваться 0. На 44 делятся цифры – делятся одновременно на 4 и 11. На 45 делятся цифры – делятся одновременно на 5 и 9. На 48 делятся цифры – делятся одновременно на 6 и на 8. На 50 делятся цифры – должны заканчиваться на 50 или 00. На 55 делятся цифры – делятся одновременно на 5 и 11. На 60 делятся цифры – делятся одновременно на 6 и 10. На 66 делятся цифры – делятся одновременно на 6 и 11. На 72 делятся цифры – делятся одновременно на 8 и 9. На 75 делятся цифры – делятся одновременно на 3 и на 25 На 80 делятся цифры – делятся одновременно на 8 и 10. На 88 делятся цифры – делятся одновременно на 8 и 11. На 90 делятся цифры – делятся одновременно на 9 и 10. На 99 делятся цифры – делятся одновременно на 9 и 11. На 100 делятся цифры – должны заканчиваться на 00. Глава вторая. Киевские торжества. Дмитрий вернулся. Киев застал беспокойным. Происходит вакханалия в суматошном городе. Непомерное оживление связано с предстоящими в конце августа – начале сентября торжествами. Приготовлениями занялись слишком заблаговременно, очень интенсивно. Местные власти по долгу службы яро предпринимают чрезвычайные меры охраны. Прочесывают дворы, улицы, устраивают облавы, обыски, арестовывают для «выяснения личностей». Даже привыкшего к насилию обычного смертного обывателя – возмущает произвол властей. Что говорить о человеке: живет с постоянным внутренним протестом против произвола государственной организации – давит прессом, истребляет все индивидуальное и сокровенное. Совсем нелегко оставаться спокойным при виде и ощущении окружающих диких несуразиц. Подумать только: все в этом мире и жизни приносят в жертву учреждению государственного насилия. Подобное трудно вытерпеть свободолюбивому человеку. С полным на то основанием себя Дмитрий относит к непримиримым врагам тупостей организации сверхнасилия. Местные власти старательно демонстрируют свое желание выслужиться перед высшей правительственной властью и Государем. В Душе Дмитрия проявления верноподданничества вызывают естественные чувства противления. Зародились в нем ответные чувства протеста, сознание важности момента, желание, потребность, даже необходимость противостоять и противодействовать начинаниям властей. Не сразу, но постепенно в нем родилось желание попытаться разрушить всю их широковещательную организацию саморекламы. Отомстить за народные права: в последние годы Самодержавного правления особенно поруганные. Дмитрий явственно ощущает страдания своей Души. В нем возникло, зреет непреодолимое желание выкинуть чрезвычайно яркую, забавную, злую шутку: способна хоть как-то проучить непомерно чванливую, но беспечную власть. Самих властителей. Это затаенное желание не только возникло – оно заискрилось, превратилось в мечту, надежду и уверенность. Прошло уже почти два года подпольной бездеятельности. Дмитрий отошел от активной революционной работы. Прежде считал ее смыслом своей жизни. Эти годы не перечеркнули его симпатий, пристрастий. Много раз пытался оторваться от «смысла своей жизни». От рискованной, многосложной обстановки борьбы. Не мог! Пропитал его насквозь яд прошлой жизни, нелегальной деятельности. Понял, узнал: ничем нельзя вытравить, уничтожить опыт и воспоминания прошлого. Не смог Дмитрий ничем другим заинтересоваться: не встретил ничего важного, более стоящего. Подпольная борьба – это его призвание! Не смог полностью избавиться от спор и корней недавней рисковой борьбы. Слишком чутко его сердце: близко воспринимает происшествия, оригинальные мысли, общественные течения. Воспоминания часто, постоянно возвращают его к прошлому. Он старается не прислушиваться к голосу своей Души. Не услышишь разве этот голос? Ничем не заглушишь. Ничем не заменишь цель, идеал: подобно стоящего нет в этой беспросветной, сволочной жизни. Стремится к повседневной деятельности. Не мучаться дуростью: находиться между жерновами собственных страданий. Бесполезно отдаваться собственным переживаниям. Перетирать в мозгу однотипные мысли. Его манит к себе, рвет: живое общественное служение. В мыслях Дмитрия зреет каверзный план… С каждым новым днем и часом его замысел наполняется смыслом. Обретает зримые очертания. Дмитрий уже не в силах владеть собой. Отказаться от преследовавшего его наваждения. При неоднократных встречах с товарищами по прошлой совместной работе, революционной деятельности – Дмитрий откровенно признается: верит в пользу, выполнимость одних только индивидуальных актов. Высказывается в таком духе. Основанием служит его убеждение: никто из собеседников не догадается – столь откровенно он говорит о своих намерениях, несозревших планах. Действительно, товарищи встречают спокойного, владеющего собой человека. Воспринимают абстрактно все эти разговоры. Ни у кого не возникло подозрение: в его сознании зреет план чрезвычайной важности. Даже родные не замечают в нем никаких особых перемен. Ни у кого не возникает повода для беспокойства. Жизнь, в ней отдельные события текут в неизменном русле. Настроены на знакомую волну. Значима сдержанность и надежная маскировка. Один известный факт подчеркивает: не все «спокойно на Шипке»: в середине августа родители уезжают за границу. Во время прощания, беспокойное сердце матери какой-то подсознательной струной почуяло что-то неладное – задала она прямой вопрос: - Сын, ты здоров? - Конечно же, мама. Ты с чего это спрашиваешь? - Митя, скажи правду. Во время нашего отсутствия ничего не случится? Могу я ехать спокойно? - Мама! Да что это тебе все кажется? Конечно, можешь… Мать несколько успокоили его слова. Решила в покое, без присмотра оставить сына. И все же ее долго не покидают тревожные предчувствия. Ведь она в сыне заметила какое-то смутно-беспокойное, гнетущее волнение, словно это затаенная боль, невысказанная тоска или неосуществленная мечта. С ним не все в порядке. Нет. Не дай Б-г – это болезнь? Ее побуждала ехать серьезная болезнь мужа – потребность в его курортном лечении и отдыхе. Потом убивалась: зачем оставила сына в столь серьезный момент? После отъезда родителей, через пару дней. В Петербург уехал его старший брат Владимир. Дмитрий остался один во всей просторной квартире, со своими мыслями и намерениями. Он не забыл тревоги матери перед отъездом – написал отцу успокоительное письмо делового содержания. «18 августа. Дорогой папа. Вчера дом опустел. Уехал Володя и Вера. Впрочем, за последние дни я так забегался, что почти их не видал. У меня есть комбинация, по поводу которой я хотел даже телеграфировать, но потом предпочел написать. Дело в следующем. Через близко знакомого газетного сотрудника М. я познакомился с некоторыми инженерами Гор. Думы. Один из них берется устроить большой заказ на водомеры на 12500 рублей, но при этом, конечно, требует куртаж в размере 400 рублей. При таких условиях на долю мою и моего компаньона остается по 900 рублей заработка. Как на зло Ш. нет в Киеве. Риска в настоящем деле нет никакого, но требуется деньги передать в третьи руки. Право выбора лица предоставлено мне с согласия, конечно, инженера. Я предлагаю сделать следующее: 400 р. передать №№ (кроме того, что это вообще безусловно порядочный человек, он держит деньги на текущем счету № и таким образом без него получить их не может). М. выдает мне расписку, по которой обязуется через шесть недель вернуть деньги мне, или же, если в течение этих шести недель заказ будет сделан городом по определенным в прейскуранте ценах, выдать их инженеру. Если заказ будет сделан на маленькую сумму, то куртаж уменьшается пропорционально. Денег я не хочу передавать Л., ибо нужно избегать огласки. Я надеюсь, что ты, папа, согласишься на это, поверишь моей опытности. По этому делу ответ телеграфно. Неприятный сюрприз произошел на следующий день, после твоего отъезда: принесли повестку по делу П. Заседание назначено на 19 сентября. Я повестки пока не принял, а отправился в суд, но, увы, отложить дело никак нельзя. Думаю, что лучше всего будет написать П. о присылке другой доверенности, или же, если считать это удобным, напиши К., может быть, он согласится заверить твою подпись на передоверие. Дома все в порядке. Р. внес деньги в Общ. Вз. Кред., извинился за опоздание и выражал полную готовность внести на следующий срок на месяц раньше. Ф. тоже перебрались. Страшно нудят со всякой мелочью. Успокой мамашу насчет билетов. От дедушки было письмо и перевод т. Маше 300 р. Новостей больше никаких. Целую крепко, Митя. P.S, Целая история из-за ванны у М-м Р. Натаивает на белой эмалированной ванне. О поставленной же слышать не хочет, боясь заразы, т.к. ванна от П. Идиотка страшная. Можно ли ей предложить поставить свободную медную ванну?» Это целое искусство таиться: явное свидетельство серьезности намерений и скромности человеческой натуры. В любом деле возможны срывы: к чему его еще подвергать излишнему риску? Ажиотаж мелких людей – пустое. Обывателям лишь бы чем занять свои скудные познавательные потребности, а дело… Для дела совершенно не безразлично находятся вокруг него чистые руки или соглядатая подослала правительственная власть. Для торжества дела следует подавить свое тщеславие. На время забыть: это предпринимаешь не только для общественного блага, но и для прославления собственного имени. Скромным оставаться в своем величии. Не тараторить: в отдельные моменты разумнее всего промолчать. Идти своим путем. Никому не доверять. В безвестности много положительного: нет отвлекающих визгливых голосов. Любой утомительный труд оплатят в свое время. Лучше всего: произойдет это не сразу, не прежде завершения всего труда. Заблаговременно, до начала Киевских торжеств, генерал Курлов потребовал: на все время торжеств руководство охраной Высочайших Особ, сопровождающих лиц возложить на полковника Спиридовича: представляет генерала Дедюлина. Киевский генерал-губернатор Трепов, а также департамент полиции в вопросы охраны не должны вмешиваться. Курлов своего добился. По принятой традиции, во время Высочайших путешествий, охрану возлагают на губернаторов или генерал-губернаторов городов и провинций посещения Государя. Словно во изменение этой традиции, во время Киевских торжеств руководство охраной получили одновременно двум лицам: товарищу министра внутренних дел генерал-лейтенанту Курлову и киевскому генерал-губернатору Курлову. Нарушили традицию в данном случае. Курлов взял в свои руки всю охрану – оттеснил в сторону охрану генерал-губернатора. Трепова можно понять: он глубоко оскоблен. Эти действия считает явным ему недоверием. Подготовил и подал просьбу об отставке. Событие оказалось чрезвычайной важности: перед самым приездом Государя и Торжеством мог разразиться политический скандал. Время самое неподходящее для такой отставки. Столыпин принял меры для быстрого урегулирования конфликта. «Киевский генерал-губернатор сообщил мне, - написал Столыпин своему товарищу по министерству, - что считает оскорбительным для себя то, что высший надзор и наблюдение за охраной Государя во время Его пребывания в Киеве отняты у него и переданы вам. В этом он усматривает его негодным для того поста, который он занимает. … Примите встречные меры для того, чтобы устранить возможное недоразумение с генерал-губернатором Треповым». Во время пребывания в Киеве генералу Курлову удалось уломать Трепова. Разъяснил новую структуру охраны Высочайших Особ: подразумевает полную отчетность перед дворцовым комендантом генералом Дедюлиным. Последний несет ответственность перед министром двора Фредериксом. Трепов обижен до корней волос. Он вынужден проглотить горькую пилюлю. Сам понимает: сейчас не время для личных амбиций. Он занялся привидением в надлежащий вид и порядок Царского дворца и подысканием частных квартир для министров. Его всего поглотили хозяйственные дела: хоть на время забылся. Но только на время. Генерал-губернатор самолюбив, злопамятен. Ничего поделать он не может: проклятый Курлов по положению стоит рангом выше. Может он наворачивать кренделя: оттирает своего соперника, точнее недруга. В случаях аналогичных Трепов поступает подобным образом. При встрече в одном деле равных по положению человека – между ними неизбежны стычки. Плохо! В середине июня в Киев прибыли генерал Курлов вместе с Веригиным. Их сТопровождают адъютанты и охрана. Они совершили поездку по намеченному маршруту в Чернигов, Овруч. Всюду они проводили совещания с руководителями местной администрации и охраны. Выясняли вопросы предстоящих Торжеств. Намечают организацию охраны. Местные власти жалуются на недостаток людей. Это вечная жалоба – ее приняли во внимание. Решили: на время Торжеств, в дополнение к местному штату, выделить чинов полиции и жандармерии из других мест и городов. Уже к 20 августа в Киев прислали две тысячи нижних чинов полиции и 48 офицеров жандармерии – их Петербурга, Москвы, Одессы, Варшавы и других городов. По требованию генерала Курлова, местные органы охраны предоставили ему список неблагонадежных жителей. По отношению к каждому лицу предприняли персональные меры пресечения возможных противоправительственных действий – в их числе самые эффективные: полная изоляция на все время Торжеств, высылка из города и другие административные меры. Учредили особое бюро: ведает выдачей билетов на Торжества. Перед самыми Торжествами никто не занимался проверкой местных органов охраны, с постановкой здесь агентуры. Не дотянулись руки. Это звено самое необходимое. Легкомысленно понадеялись на Русское «авось» и «небось». В Киевском охранном отделении числится несколько вакантных офицерских должностей. Кулябко попросил генерала прислать людей. - Нет денег! – Отрезал товарищ министра. – Сколько у вас офицеров? Одиннадцать? И этим тут нечего делать. – После небольшой паузы добавил: - Ведь нужно экономить: казна не бездонна. И так содержание охраны в Киеве обходится в копеечку – более ста тысяч рублей в год, восемь-десять тысяч в месяц… Подумаешь, жмутся: содержание офицера обходится не более 250 рублей в месяц. Нашли на чем экономить. Прикомандировали ротмистра Нагродского, а на время Торжеств прислали несколько офицеров из других отделений: им поручили навести порядок в делопроизводстве. Занялись составлением отчетности, наводят справки, отвечают на запросы разных учреждений. Они отвлекают занятых людей от их прямой обязанности - своей показной деятельностью. Генерал-губернатор Трепов на сей раз необычно любезен. Даже вышел из-за стола – так и выкатил свое непомерно огромное пузо: стянуто почти лопающимся по швам сюртуком. Всегда он такой строгий, грубый, а сейчас вдруг обхаживает… Какая муха его укусила? Кулябко доволен: наконец-то признали – вышел в люди. А то: гроза Евреев, но в обществе себе подобных не пользуется достаточным авторитетом. А все из-за того: его немного недолюбливает генерал-губернатор. Этого не скроешь: здесь сразу такое становится известным. Передают шепотом по инстанциям. Сблизили события последнего времени, общие заботы. Только так можно понять Трепова: в нем нуждается. Важен сейчас в разных смыслах страж порядка, охранник. Почуял: сидит на вулкане. Загодя готовится к возможным неприятностям. Генерал Курлов достаточно проучил генерал-губернатора: это уж точно! Он совсем другой человек. Даже не верится: Трепов может проявить любезность по отношению к неуместному своему подчиненному. - «Регистрационное бюро» - не просто новое ведомство. Его задача: учет и изъятие всех на время Торжеств. Абсолютно всех неблагонадежных. Ясно? С учетом этого и необходимо укомплектовать бюро лучшими служаками. Не ослаблять при этом бдительность в других направлениях. Своевременно должна прийти помощь: из столиц и других отделений. Пока неизвестно, на кого возложат общее руководство. Вполне может так случиться: не станут нам подчиняться новые люди. У них свои задачи и задания. - Как же это? – Возмутился начальник охранного отделения. - Не все от нас зависит, - генерал-губернатор не позволил Кулябко обосновать свои возражения, - есть еще дворцовый комендант генерал Дедюлин… - С генералом я лично знаком… - Разоткровенничался Кулябко. – Порядочный он вполне человек. Любит соблюдать субординацию… - Не знаю, что он любит! Меня он не переносит. Друзья уже советовали: лично подать в отставку… Не дожидаться беды… - Все это – пустые страхи. Ни на чем не основаны. – Успокоил Кулябко. Он сам еще не может поверить «счастью»: генерал-губернатор с ним впервые говорит, столь откровенен… - Дай-то Б-г… - Циркулировали слухи… Но мы ведь не обыватели: не придали им значение… - Заметил строго: - Именно вам и следует заняться слухами. - Я говорю не о тех слухах… - Начальник охранного отделения оправдывается. Старается не попасть совсем впросак. На лице генерал-губернатора произошла уже резкая перемена: он стал строгим. Голос зазвучал официально. Кулябко понял: беседа окончена. Он откозырял. – Слушаюсь! - Да, исполняйте! Этот Трепов какой-то непонятный человек. То откровенничает, то становится вдруг строгим, неподступным. Сразу видно: хитер! Хитер мужик! Основное ему: выпытать. Вот и теперь: узнал отношение с дворцовым комендантом. Верно, это только его интересовало. Ответственный сейчас момент: не станет дергать. Но после Торжеств – непременно жди грозы. Уж он-то напомнит. Не зря загнал в угол. Разве отзовешься нелестно о генерале Дедюлине? Еще донесет! Да, этот Трепов зубы проел на интригах: нет в городе опаснее человека. Помимо охранного отделения, он пользуется собственной агентурой для получения интересующих сведений. Он проверяет, контролирует, подсиживает… Не так просто находиться под систематическим подозрением, неусыпным контролем. Интересно, кто на него работает? Верно, жандармы? Но… Неужели свой засел внутри охраны? Может все происходить! Но кто, кто? Давно пора прочесать своих гавриков. Раскопать, кто из них чем дышит и занимается. Устроились себе тихо за начальственной широкой спиной: их не тормошат. Вот и держитесь каждый за свою кормушку. Не лезьте на рожон. Лезут! Ох, это нахальство! И беззастенчивость… Не могут прожить спокойно дня… Не упустят удобный момент: своему благодетелю накакают на голову. Они это могут! Только это… Не годны ни на что более существенное и серьезное. А пошли бы все они на …! Людское отродье… Надо нечто делать: серьезная обстановка. Воспользоваться моментом: легко выслужиться или… попасть в немилость. Уже пора отхватить еще одну большую звезду – в дополнение к существующим. Или… чем плохо… Станислава на шею… Скучно обходиться на службе без регулярных правительственных поощрений. Ведь такая служба: себя изводишь, не щадишь… Нет заметных успехов. Время сейчас, время… Все стало труднее… Держат почти на голодном пайке: дальше расти не позволяют. Конечно, жить еще можно: только нужно ко всему подходить с умом. Не дрейфить. Уметь себя показать. Преподнести успехи на службе. Защитить. Утвердить. Самое главное: пустить пыль в глаза. Остальное само привалит с судьбой. Упустил маленько: своих придурков не держал на короткой узде. Некоторые скурвились, возомнили себе… Драть всех нужно! Шмалять… во все дырки. Не давать поблажек. Ничего не принимать на веру. Не давать пощады! Это главное. А то распустил свою человечность, а она не только не вредна – опасна. Сосут и доят паразиты: расплодилось. Самих их не трогай, словно не касается этих личностей. Нужно все дело взять в свои руки и… керувать, как малороссы говорят. Руководить! Но вообще – не время. Вся наша компания ненадежная: в любой момент могут подкузьмить, подвести под монастырь. Такой это народ! На других надейся, а сам не плошай! Ни на мгновение не упускай из рук твердого руководства. А Трепов – свинья! Провокатор! Допытывается до своего интереса самыми тонкими, подлыми методами. Он уже не впервой: следовало помнить, а то раскис перед ним… Подумаешь: власть у него большая! Ничего: Дедюлин ему покажет! Попался на подозрение, так уж лучше всего помалкивай: он разоткровенничался... До Торжеств его вряд ли дернут с места: некрасиво, да и не так сразу… Для этого нужно оскандалиться. Он ведь не дурак: такого не допустит. Тихой, долгой сапой тянется наша формалистика. Узнать только, кто его информирует: неужели жандармы? Нет, Иванов не должен: он ведь друг. Да и какой смысл ему подсиживать? Небось, его самого в охранное отделение не заманишь никаким медовым пряником. Непосредственно он не подчинен Трепову. Возможно, некто из его сотрудников продает? Так оно и есть: сволочная эта должность – начальствовать. Приходится выслуживаться. За свою карьеру остерегаться. Разве можно все заранее предугадать? Малейшая чужая оплошность – тебе ставят в вину. Плохая это привычка: отдуваться вечно – за других. Оплошавших обходят льготами. Подкармливают только подхалимов: все время они крутятся на глазах у начальства. Перед их сверлящими взорами в один момент готовы разбиться в лепешку. Да еще комплиментарностью плавят начальствующие сердца. Нет, жизнь и служба – не малина, далеко не соцветие удовольствий, всяких прелестей. Жизнь – это сплошное испытание на приспособляемость, на умение вертеться. Бей первым или самого изобьют. Кусай, рви: иначе поздно будет! Общипают, оберут, словно липку. Таков хищный закон жизни: установлен он традициями. Философия всей жизни: выжить, выстоять… Умри сегодня пока ты, а я… Я подожду… Только не упустить момент: ведь вся жизнь из благоприятных моментов состоит. Жизнь и есть момент! Вино и Женщины – это и есть жизнь, ее лучшая часть, картинность. Лишь имей достаточно средств: покупается все за деньги – в этом продажном мире. Жаль, нет собственного производства по изготовления денег. Фальшивомонетчики чаще всего попадаются не по причине плохого качества: работа слишком отличается от оригинала. Их подводит жадность, ненасытность. Кулябко хорошо знает, как обойтись с фальшивыми деньгами. Увлекаться не станет чрезмерным их печатанием. Расходовать начнет осмотрительно. Малую партию напечатает: подождет, пока все разойдется. Потом еще напечатает. Куда спешить? Не обязательно сразу разбогатеть: можно это делать постепенно. Так поступают осмотрительные жиды. Да, жиды умеют жить! Только с удовольствиями они не хотят знаться: их чураются. Ведут скучный образ жизни. Копят золото, еще миллионы! И скупердействуют! Словно нищие. Нет, жить надо! Жить! Сами они не умеют жить, тратить деньги – так пусть другим позволят испытать удовольствия – в полном наборе и вкусе. Жить! Одним днем. Не страшиться долгов. Не копить! О благополучии детей, потомства не думать: пусть они сами о себе позаботятся. Не приходят на все готовое. Не в призвании общества плодить тунеядцев. Каждому человеку судьба выделяет свою порцию трудовой повинности и пищи: только успевай переварить все в собственном желудке. Приятно благоденствовать, но это не в природе вещей. Вот и приходится часто заниматься постылым делом: кормиться сытнее. Хорошо с везением: тогда должность позволяет заняться немного собой, своим любимым делом… Самоусовершенствованием. Насыщением похотливой Души. Ведь без всех этих соблазнов жизнь – неимоверная скука. Что, что замышляет Трепов? На многое он способен. В явной и тайной борьбе охраняет свое кресло. Кому он только нужен? Попользовался властью вдоволь: уступи кресло другому. Таким должен действовать закон и обычай жизни. Верно, он вознамерился оставаться пожизненным градоначальником. Попешат! Пусть только новая метла не станет мести без разбора. Поплатиться ненароком можно... Придется наладить отношения с департаментом. В самом министерстве есть рука, собутыльник. Но всё капают департаментские чинуши. Пока что… Нужно поостеречься Демидюка: не натравливать его на Трепова. Его самого несколько подкрутить, а то он в последние времена стал слишком заносчивым. С гордеца сбить спесь. Зарывается он… Орёт… Правда, не часто, но случается… Да, Трепов часто берет за горло: лучше пусть расправляется с головотяпами в управе, городской думе и личных ведомствах. А охранную полицию не трогает: не в его она компетенции. Мы обязаны только информировать – не больше. Зря он напрягается: вознамерился охранку ввести в услужение. Превратить в служанку его чиновничьего бюрократизма. Зарывается он зря! Ничего другого не скажешь: сила! Неразумная, но сила! Властитель! Законодатель местных нравов. И мод! Кулябко наводит у себя порядок. Ему безразлично, к чему придраться: пусть все подчиненные находятся в состоянии терпения-дрожания. Он ругается только цензурной бранью. Сейчас он в ударе! - Канцелярские крысы, тупоголовые рахитики, длиношееи глисты, дистрофики, кривоногие уродцы, хамелеоны, болтливые ябеды, шепелявые заики, уродливые ханжи, трухомозглые обормоты, горбоносые рыгалики, остроухие педерасты, хохочущие болтуны, тараканоусые ревматики, чернильные души, криволапые хапуги, завистливые жадюги, толстозадые геморроики, брюхатые сцыкуны, слабонервные чинопочитатели, вонючие моралисты, жалящие нытики, старые пердуны, распрекрасные живодеры, греховодники, головотяпы, примитивные тварюги, талантливые бездельники, сумасброды, осатеневшие самоеды, арапы Петра великого, брюзжащие поддувалы, охрипшие граммофоны, пузырящиеся ничтожества, ишакопытные хамыги, лишаемордые харибды, религиозные фанатики, паразиты с бычачьими выями, зловредные невежды, ядовитые змеи, лягушатники, ненасытные упыря, раскосые хари, жидовские морды, распутные дьяволища, катарактики, заговорщики с расстроенными желудками, растрепанные тупари, самовоспламеняющиеся гонораты, сфинксы, египетские мумии, япошки-харакиристы, азиатские блюдолизы, седоволосые лунатики, беспонятливые фанфароны, фурункулоязыкие пустомели, недееспособные самцы, коклюшные гипнотики, чахоточные скелеты, чесоточные зудни, угристые асматики, самодуры, шизофреники, диабетики, кирпатые каракатицы, раздавленные клопы, фиксатые зубоскальцы, казнокрады, хандрючие канатоходцы, сомнительные шалопаи, искатели приключений, отчаявшиеся авантюристы, беззастенчивые браконьеры, неадертальцы, яловые головы, снежные бабы, бараньи утробы, голосеменные млекопитающиеся, лопатели поросячьей жижицы, ожиревшие курдюки, хромые кобеля, жандармские фараоны, лягавые жеребцы, сибирские хорьки, хреновые мужики, бесплодные ононисты, фудзи-ямовские самураи, безмозглые скоты, уродины с сигарооборазными языками, крепостные панычи, плюшкины-крохоборы гнусные заразы, остроумные циники, квадратные идиоты, ползучие гады, бухии быдляки, варенные раки, клоачные черви, фекальные миазмы, тунеядствующие дебоширы, рецедивные цицероны, ляжкатые ловеласы, падаль тапира, багровые паралитики, мочегонные аппараты, разухабистые падлюки, магометанские обрезанцы, дрожащие триндулеты, тщеславные мухобойки, танцующие воблы, говноеды, громадные шмакодявки, титулованные оборванцы, озорствующие насильники, рыжеволосые пигмеи, расфуфыренные пилигримы, одноглазые циклопы, отфильтрованные подонки, шурум-бурумные пижоны, долговязые рогоносцы, косматые эпилептики, «ритуальные убийцы», конституционные швайки, лопнувшие презервативы, музыкальные пифии, сопливые матадоры, гнусные москиты, отпетые преступники, пенистые шанкры, эгоистичные карапузы, параноидные шахматисты, обгаженные сеньоры, фиговые тартюфы, пузырящиеся левиафаны, оптимистичные мулы, легендарные устрицы, рифмованные химеры, гниющие плаценты, пуританские масоны, маскарадные жулики, живые манекены, непризнанные корифеи, копченные сельди, беспаспортные маньяки, партийные деятели, профсоюзные боссы, рабочие аристократы, миниатюрные кикиморы, казацкие папахи, серо-водородные газы, церковные попрошайки, безразмерные влагалища, дурашливые посудины, мозолистые чувяки, хронические обжоры, дурашливые проповедники, катастрофические алкоголики, левшивые рахитики, двуликие нахалюги, раковые опухоли, грамотные сурьки, находчивые каблы, дерзкие жлобы, байстрюки с финками, ванильные размазни, мудрящие софисты, иудские христопродавцы, грошевые скупердяи, сексуальные искусители, яркие футуристы, пожарные гайдуки, средневековые еретики, ватиканские иезуиты, распутинские хлысты, абортивные молокососы, обшарпанные тунгусы, очкатые фармацевты, сердобольные распутники, квакающие жабы, бездетные женатики, мохнатые щеголя, харкающие замориши, оскопленные евнухи, химические растворы, ерундовые формалисты, евангельские псаломщики, буддистские паломники, тюремные параши, навозные жуки, занозистые соковыжимальщики, опереточные декарации, умористые зубоскалы, окровавленные социалисты, зажиревшие бундовцы, промасленные ку-клукс-клановцы, негашенные везувии, холостые пропойцы, расторопные биндюжники, веселые капельмейстры, лихие суконщики, паршивые пастухи, застенчивые овцы, сердитые фразеры, выжившие из ума пенсионеры, канцелярские секретутки, безответственные паникеры, морально неустойчивые педики, центристские хохмачи, жилеточные рукава, халтурные работники, транзитные топтыгины, столетние ящерицы, вспенившиеся персоны, властвующие проституты, бесполые сатрапы, брешущие нувороши, роковые жонглеры, сыромятные психопаты, загребущие трактирщики, сволочные рифмачи, бестолковые анархисты, кооперативные бляди, справочные будки, галдящие трутни, корабельные швабры, энцифалитные клещи, маточные оплодотворители, установщики пистонов, сухомятные дрочильщики, пузатые столоначальники, кровожадные драчуны, кряжистые неврастеники, духовные пастыри, остроязыкие сифилитики, окосевшие спекулянты, разряженные бестии, скандальные заморышки, опупевшие эмигранты, безыдейные толстовцы, хромые люмпены, эксплуатируемые пролетарии, кипяченные полундры, горлопаны с луженными глотками, воинственные ляпсусы, какающие в еду штундисты, сановники с обмороженными маковками, окоченевшие мертвецы, идиотики, озлобленные мавры, арцебашевские здоровые жеребцы, андреевские бесы, братья карамазовы, мумии древней мандовизийской цивилизации, торгашеские канальи, святейшие фурсики, фурорные атеисты, недоразвитые карьеристы, служители преисподней, туалетные швейцары, педикюрные мастера, рыцари плаща и кинжала, зажимальщики критики, лобколобзатели, непоседливые лоботрясы, обольстители леших, карикатурные изваяния, кардиналы урок, спасители человечества, благодетели нищих, заядлые политиканы, азартные игроки, картежные шулера, шансонные любовники, капризные театралы, недоспевшие клюквы, черноязыкие сплетники, лаврские монахи, чинопочитатели, кавалеры ордена подвязки, палачи с шутовскими колпаками, прославители гильотины, начетчики юриспруденции, античные законники, порнографические ашуги, раздаватели столыпинских галстуков, специалисты по гинекологии полости рта, прогрессивные консерваторы, самоедские шаманы, настырные угодники, интеллигентные каннибалы, камерные певцы, въедливые дылды, почерневшие каторжане, скулистые ротозеи, бонапартистские кастеты, бражничающие фельдмаршалы, чадовые босяки, строптивые симулянты, неряшливые писари, очумелые рассказчики, лысые боцманы, жилистые циркачи, пришлепнутые очевидцы, причесанные каннибалы, породистые женихи, распарившиеся бродяги, министерские лясоточильщики, трефовые тузы, багдадские воры, хладнокровные юмористы, пресные деятели, коренастые яхтсмены, распухшие хозяева, вшивые банкроты, семиструнные болячки, бесчеловечные бонзы, жемчужные одуванчики, желатинные молодчики, трогательные стяжатели, будничные пришибеевы, участливые держиморды, безбожные подхалимы, хлябидные лапотники, усатые подыхальцы, благочестивые мизантропы, зачаточные стадники, блаженные пампадуры, заунывные пантеисты, трясуны-комиссары, прожорливые ловкачи, залупатые лорды, беспозвоночные приспособленцы, вопрошающие кикиморы, ревнивые папаши, жестокие тести, запачканные насекомые, притухшие шавки, лукьяновские бандюги, свинячьи рыла, драпированные клизмы, благородные драконы, отчаявшиеся сводники, малярийные комары, холерные бактерии, бациллы чумы, бедуины в пустыне, двугорбые верблюды, шантажирующие провокаторы, слюнтявые стиплеры, императорские шпики, иллидоровские ослицы, ивано-грозновские опричники, новоявленные резонеры, стихийные оппортунисты, цензовые делегаты, волосатые бурбоны, университетские выскочки, уникальные гангстеры, большевистские вожди, иерархия дураков, гетманы в бриджах, ацтекские идолопоклонники, возбужденные бабники, полусознательные марсиане, базальтовые серафимы, серые бурсисты, скептики всухомятку, лоцманы гнилых заводей, кадрильные пташечки, серо-буро-малиновые лопухи, волчьи дети, счастливые ростовщики, ломовые лошади, доисторические окаменелости, язвительные сыновья, заквасные иероглифы, окольцованные карманники, беспризорные мартышки, озорные распутники, воздухозамковские мечтатели, мещанские волшебники, магарычевые полицейские, отхаркивающие материализм мистики, замаскированные полиглоты, массивные ползуны, мускулистые денщики, прилежная деревенщина, баклушные мастера, денежные биржевики, деликатные абитуриенты, инвентарные матросы, барбарисовые индивидуалисты, махенькие прокураторы, мессии хаоса, проповедники безвластия, подурневшие аббаты, вооруженные неадертальцы, кашалоты мафии, вольфрамовые судари, окаянные медики, флотские закоперщики, талмудические вольнодумцы, люди в футлярах, лояльные предатели, экзальтированные мракобесы, охранники муравьиных куч, крахмалистые шалопаи, министерские подстилки, ассимилированные немчуги, захудалые спортсмены, нестиранные портянки, прагматичные дуэлянты, князья одесских катакомб, ассирийские остолопы, огребатели нечистот, ассенизаторы мыслей, покорители тундры, жители сибирской тайги, цыганские прорицатели, молдаванские мамалыжники… Они готовятся с особой тщательностью и помпой: событие! Визит Государя! Что он значит? Что делает? Только крупные издержки казне. Местные власти до сумасбродства доходят. В дополнение к полиции, и местные нюхатели лезут а чуланы, осматривают черные ходы, проходные дворы… У соседей выспрашивают подробно, узнают: кто чем дышит? Не ведет себя подозрительно? Ну, знайте же! Полицейский произвол, их усердие должно и будет наказано: воздадим только по заслугам. Они заслужили! Самодержавное чванство: нужно поостеречься громко дышать, повышать голос. Неразмеренный крик может начисто завалить систему самодержавной власти. Хорошо известно: Господь наказывает недостойных: их лишает рассудка. Эти им наделены, но чудовищного свойства. Вообще лучше без него обходиться. Так пусть знают сатрапы: они не всесильны! Воздастся им по заслугам! Их стоит проучить! Наказать! И за гнусное самодурство… Полицейский произвол, вся система – нет, честный человек не может их воспринимать спокойно. Испортить им празднество: превратить в горестные поминки. Пусть они ощутят свой близкий крах. Неизбежность поражения. Дмитрий обычный, маленький человек, но ему суждено совершить великое дело: он разразится над ними гомерическим хохотом. Уверен: обречены – отживают. Каждый человек должен познать в жизни минуту своего торжества. Иначе она к чему? Скучное это занятие – переиначивать обыденное. Недостойно мыслящего, творческого человека. Среди обывателей однотипны разговоры. - Что это полицейские повсюду рыщут? Тщательно осматривают. Производят тщательные обыски, аресты… - Как же… Принимают чрезмерные меры охраны. К нам пожалует Государь! - Тогда все ясно… И когда – Он? - В конце месяца… - Этого? Августа? - Да… - А в чем дело? - Торжества… ведь… - Да… Упустил из вида… Так чего они так рано задвигались? - В несколько приемов… Разве просто сразу выудить, всех подозрительных арестовать? Кого вышлют, а кого изолируют на все время Торжеств. - Полиции-то, полиции… - Понятно! Со всей России стянули резервы: из Петербурга, Москвы, Риги, Харькова, Варшавы… Даже из Сибири и Кавказа прислали охранников. Усилили наружную охранную полицию. Пополнение получили отряды городовых, околоточные надзиратели, филеры… Совместными силами проверяют квартиры – уже не только в центре города. Сплошь прочесывают окраины. Проводят беспрерывное наблюдение за всеми приезжими. В гостиницах ввели специальный учет… Все на мази! - Дай-то Б-г! Пусть все гладко обойдется… - А как иначе?! Не зря стянули такую силищу! И о маневрах судачат: постороннее замечают. Люди такого калибра: теряются среди подробностей-деталей. Не все видят главного звена в цепи жизни. Государь и маневры – главная тема разговоров. - Военные маневры… Гм… - Кандыба решил все поставить на свои месте: он любит наблюдать за повсеместным порядком. В душе он – анархист. Свойство это не обязательно всех Русских. Он привык требовать – у других. – Их специально приспособили к моменту… Главная цель Торжеств – открытие памятника Царю-Освободителю Александру II. Стоит у нас уже памятник Рюриковичу – Владимиру Святому. Будет еще и Романову. Да, что я говорю… У нас уже одному Романову поставили, увековечили… - А с трехсотлетием их Дома, разве это не связано? – В вопросе Бурко слышна уверенность, убеждение: он хорошо разбирается в тонкостях политической игры. - Рановато… Ведь еще… два года жить-ждать! – Заметил Кандыба больше из желания самоутвердиться, выставить аргумент против. Так оно и есть… - Ну, и что? В начале прошлого века двухсотлетие не удалось отметить должным образом: помешал Наполеон. И Царю Петру – не до юбилеев: война шла со Швецией… - Рано все же… начинать… - Прицел ясен: триумфально проследовать на виду у всей Европы. В Империи Российской – провести Торжества. Киев – только начало! - Об этом пока что не стоит говорить… Всего лишь догадки… - Но догадки – обоснованные! – Но вот он поменял тему: начал петь арию из другой оперы. – Их царствующих домов больше всего повезло Габсбургам. Они 533 года владели «Священной римской империей германской нации». Правили Испанией 184 года. Позже Австрийской империей. Теперь Австро-Венгрией уже 107 лет. - Это Габсбурги… - Валуа владели Францией 261 год. Бурбоны – 221 год… - У нас всех грубиянов, хамов называют бурбонами… - В разговор вмешался «тип» с вздернутым носом – тот врос в узкий лоб. - Они же 205 лет держались у власти в Испании и 117 лет в Неаполитанском королевстве. - Еще кто? - Стюарты в Шотландии – 232 года. Затем в Великобритании ровно сто лет. Тюдоры там же – 118 лет… - Романовым нечего краснеть: они свое взяли… - Да, во всей Европе нет более значительной семьи. Им ярко светит будущее. – Опять этот «тип». Верно, монархист. Слова искренние? - Прелюбопытнейшая статистика! - Статистика вообще – наука наук. Моя страсть. Удивительная память на цифирь. Мне стоит один раз посмотреть или услышать – все! Запомнил на всю жизнь. Могу по памяти привести даты рождений, правлений и смерти всех выдающихся государственных деятелей… Да, и этапы жизни писателей, поэтов, художников, композиторов – тоже… Последних особенно: музыка моя вторая страсть. Может даже первая. Только слушая музыку, музицируя сам – чувствую себя человеком, индивидуальностью… Личностью… Мир звуков: нет ничего более удивительного в этом мире… - Эмоциональный вы человек… Только сейчас другое стоит на повестке дня: как лучше подготовиться и встретить Высочайших гостей. – Заметил Кандыба. Он только подумал, но не сказал: «Оторванные от жизни люди – увлекаются музыкой, цифирью…» - Думаете, вы один готовитесь к приезду Высочайших Особ? Все готовятся. У охраны особенно много дел. – Неугомонно продолжает «интеллигент». - У них всегда много дел… - Случаются и перекуры… Нет рьяных служак в этом ведомстве. Спиридович был таким, пока не получил свою пулю… - Почему «свою»? - Пусть чужую… И Кулябко вначале крепко взялся, пока не упрочился. Теперь он стал обрастать жирком… - Ему еще рановато подумывать о пенсии… - Опять вмешался самозванный «тип». Терпят: молчи и слушай, так нет же – лезет со своими репликами, наблюдениями. - Все очень просто: сбили пламя революции – все успокоились. – Заметил Кандыба удовлетворенно. - Положим… - Бурко не со всем соглашается. - Теперь ему нечего стараться, выслуживаться: высокий чин… Займет себе местечко потише, обязанности спокойнее… Будет доживать! – Заметил Кандыба. - Он еще совсем молодой! – Опять этот несдержанный, выскочка. Словно без него не обойдется. - Молодой, да ранний! Не хочет рисковать головой: объяснение. - Коку он нужен? – Лезет нахально. - Не говорите… На начальников охранных отделений – охотятся… - Прежде охотились. В последние времена - отошли от индивидуального террора революционеры. - Не все отошли… - Опять и опять… - Все же… стало спокойнее… - Выдержал небольшую паузу… Кандыба к Бурко обратился – полюбопытствовал. – А заняты вы чем? Бурко скромно, опрятно одет. По теме разговора, тону и очень скупым словам и жестам видно: человек он значительный. Много знает. Русский интеллигент! Такие не мирятся с судьбой, с окружающими условиями жизни: ввязываются во все происходящее. Их даже никто не побуждает к деятельности, не тянет за язык. Кандыба человек другого склада характера: он ненавидит таких правдистов. Что им надо? Он сам давно понял механику и технику жизни. У нас, как в Речи Посполитой: хитрый, нахальный, горластый правит, живет, а остальным поручают – прислуживать, создавать удобства. Таков смысл существования. Отдельные люди все еще бредят свободой: ее давно безвозвратно отняли. Бесконтрольно чешут языками. Это страшно: власть не умеет заставить перед собой трепетать. До сих пор дают себе знать рецидивы революционной анархии. Остались бациллы. Это страшный недуг – революция. Ее дурь еще долго продолжит изволить, забивать головы. Бурко как-то сразу сник, посуровел. С явной неохотой признался: - Служу-с. - Ответил уже сухо. Видно сразу: данный вопрос ему неприятен. Уточнил: - По почтовому ведомству… - Ну, и как? – Спросил Кандыба. Не заметил произошедшую с ним перемену. - Ничего-с… Благодарствую за внимание… - Получше держите язык за зубами. – Кандыба пронизывающе смотрит в глаза. Его совет с почти заговорщическим тоном понятен однозначно. – Учтите: не стоит распространяться на политическую тематику. Если… Если, конечно, не желаете потерять службу. - Учту-с… - Путь держите на службу? - Да-с… - Идите! - Желаю всего доброго! - Идите! И он ушел: так же скромно, несколько смешно семенит ногами. Ушел к своему телеграфному аппарату. Может возле маленького окошка принимать заказную корреспонденцию. Скучнейшая служба! Кандыбе легче: он помещик. В некоторой степени даже фабрикант: содержит грибоварни. Грибы – даровой продукт природы. У нас любят соленья. Раскупают продукцию. Он специально приехал на Торжества – из имения. Страде нет конца: не выкопали клубни. И по возрасту ему рано забираться печку. Очень хорошо пошла озимь: теперь нужны дожди, дожди… У земледельца сейчас радостные забавы: пользуйся щедростью матери-природы. Осень – самая славная пора. Только бы вновь не начали бунтовать мужики. Шумно в городе, но не променять на нее опьяняющую тоскливую щедрость природы. Эх, умиротворяющая эта тишина мироздания! Не хватает определенных удобств, культуры, но зато жизнь здоровая, осмысленная. Россия смотрит на Запад – создает города, а ее место – возделывать почвы. Только в здоровом труде, в свежей пище – залог могущества Отчизны. Почвенные угодья - главное богатство страны. Скученные города обречены. Они существуют пока… Но только пока… Наша судьба, самобытность связаны с природой. В двадцатых числах августа в Нижний Новгород к губернатору А.Н. Хвостову заехал Григорий Распутин. Его приняли со всеми почестями. Пригласили на беседу. На встрече старец сказал губернатору: «приехал посмотреть его душу». Предложил место министра внутренних дел. Губернатор к данному предложению отнесся легкомысленно: ответил несколько в шутовском тоне. Он знал о влиянии Григория Ефимыча при Дворе. Столыпина в провинции считают непреклонной силой, скалой. Никто не поверил: в настоящее время он может уйти в отставку. Старец усмехнулся и сказал: «Столыпин должен уйти!» Распутин спешил в Ярославль и Хвостов отправил полицмейстера его сопровождать до вокзала. Распутин выслал телеграмму на имя Вырубовой: «Хотя Б-г в нем почитает, но чего-то недостает». Этому приезду и беседе Хвостов не придал особого значения. Он хорошо знал: в Царском Селе Распутина держат только для духовных развлечений. Какое он имеет отношение к назначению министров? Сам Хвостов находится в добрых отношениях с Государем. Все началось давно: он тогда губернаторствовал в Вологде, докладывал о возможности соединения вологодских дорог с сибирскими – через Урал. Проект очень заинтересовал Царя: многообещающи экономические перспективы. Перед самым приездом Распутина – Хвостова принял Государь. Это являлось знаком высшего благословения. И вот пришло сообщение о покушении на Столыпина, а затем о его смерти. Хвостов по делам отправился к Царю. Неожиданно Государь его принял сухо, почти неприязненно. Увидел такое к себе отношение – он решил выйти в отставку. Добился избрания в Государственную Думу. В последние дни августа Распутин из Ярославля приехал в Киев. Он проживает инкогнито в квартире Размитальского. На вид Григорию Ефимычу около 45 лет, но его сильно старит темнорусая борода. Роста невысокого. Глаза глубоко посажены – они бесцветные, хитрые. Ходит он в пиджамке и ботфортах. Говорит с явным ярославским или сибирским акцентом. Очень трудно подбирает слова, плохо составляет фразы. Часто повторяется. Производит он впечатление страшно нервного человека. Со знакомыми Мужчинами при встрече он обнимается и троекратно целуется. Часто ездит в Лавру: здесь просвещает богомольных крестьян. Местные союзные организации оказывают ему удивительное внимание и гостеприимство. Муравьев входит в авантюрные историйки и мелодрамы. Он почему-то решил: сможет в жизни совершить нечто героическое, особенное. Из него получится заговорщик, отличный революционер, преобразователь общества. Эти действия выделят его из среднесписочного обывательского кодла. Вознесут на верхотуру почитания. А почему бы и нет? Ведь он мечтает обо всем чистом, возвышенном. Жертвовать готов! Пока не решил, чем жертвовать. Не знает он, какой выбрать путь. Он лишь хочет… Мечтает… В мечтаниях у него складно получается: от одного влечет к другому. Нужно постараться: он достигнет всероссийской известности, всемирной славы. Да, он мечтает о всемирной славе! Как хорошо получится! Без злого умысла пройдет по улицам: дети пальчиками указывают – ОН! Незнакомые девушки узнают, раскланиваются первыми. Шляпы снимают, крепко жмут руки бесчисленные почитатели. Как хорошо! И жизнь… не только его одного – жизнь всех станет лучше, чище, благороднее. Покончат сразу с несправедливостью. Все бывшие эксплуататоры, тунеядцы – трудятся в поте лица. А трудящиеся пользуются всеми благами жизни, как положено по теории классовой справедливости. Так и должно происходить. Ведь быстротечна жизнь. Почему, на каком основании трудящиеся вынуждены терпеть всевозможные несправедливости? Все это и такое – уничтожить одни махом. Человеческому счастью ничто не мешает: настанет царство мира, сплошного спокойствия… Даже радости: во всех смыслах пользования. Живите себе, плодитесь… Делайте тихо свое небольшое дело. Даже не пытайтесь ничем обидеть, обойти ближнего. Так только устроиться жизнь – она устроена! Вокруг все весело, счастливо: сияют приветливые лица, детские улыбки, радостный смех. Не прекрасней, благородней жизни согласованной, урегулированной… Тихо вокруг… Мелодично позванивают подковы, приятно шурчащими трелями отзванивают колеса. Мостовые отремонтированные. Извозчики приветливые, встречают с радостными предложениями услуг. Они отучились матюгаться. В души людей вселился мир, покой, довольствие… Живут по принципу миролюбия. Перестали являться лживыми, злобными, коварными… В преображенном мире развивается добродетель. Над всей планетой витает мир и покой. Хорошо! Розы благоухают, тюльпаны цветут. Расцветает сирень: от белой до темно-фиолетовой раскраски. Всех цветов она, оттенков. Одуряет своим ароматом. Жизнь людей, достойных властителей природы – украшают цветы во всех смыслах воплощения. Сама природа преобразилась по принципам пользы и морали: потеряла злость, коварство, мстительность… Природа существует, развивается только для пользы человека: увидела в нем своего благодетеля, достойного сожителя. Больше не нужна борьба, напрасные жертвы: ведь всюду торжествует созвучие, гармония. Хорошо! Быстро и легко удалось всего этого достигнуть: по своей природе человек создан для такой жизни. Необходимо только безошибочно выбрать цель, направить к нужному достижению, изначально дать ему толчок: все остальное само наладится по принципам здравого смысла, идеального воплощения. Знать, помнить: постоянно существует, совращающе действует злая альтернатива: люди способны перерезать друг другу глотки. Но ради чего? Даже при всей своей природной глупости они осознают тщету вражды. Вступят на стезю взаимного сотрудничества. Пойдут по этой дороге. Продолжат идти. До самого момента окончания жизни на этой планете: может существовать справедливость, мир. До этого идеала никто никогда прежде не смог додуматься, привести. Бездумно сложилось: отдельные люди на словах взывали к миру, а другие провоцировали, развязывали беспорядки, оживляли ненависть. Неправедным путем добивались эгоистической власти для себя – «справедливого подчинения трудящихся масс». Все подобные пути классового устройства общества оказывались неверными. Только один путь привел к всеобщему счастью: нашел, испытал, осуществил. Посрамил всех философов, богословов: оказались они очень слабыми, плохими психологами. Причина простая: абсолютно не знают, не понимают потребностей, нужд человека. Они углубились в софизмы теории. Смотрят на деятельного, живого человека, словно он абстрактный механизм. Способен адоптироваться, приспособиться к изменяющимся условиям жизни. Зачем изменять человека? Легче, проще, разумнее изменить сами условия существования. Совершили это: получили гармоничный мир благоденствия. В этом обновленном мире каждому человеку остается жить припеваючи. Перевоспитались негодяи. Изменились преступники. Стала излишней, пустой, никчемной, даже обременительной ложь и подлость. Никто к ним не прибегает больше: по причине ненадобности бесчестного. Недорого все, доступно. Вкус свой Мужчины способны проявить предметно: выбирают Женщин по внутреннему побуждению. И Женщины обрели полную свободу. Главным, определяющим стало влечение сердца. В прошлое ушли всякие корыстные комбинаторства. По этой важной причине свободы волеизъявления – рождаются крупнее, здоровее дети. Хорошо! А ведь могло произойти не так совершенно. Кануло в Лету все прошлое: оно страшное! Никогда больше не вернется несправедливость! Как мало нужно для человеческого счастья. Это малое: емко, значимо, велико! Медленно надвигается ночь… Она сейчас не так страшна, как в прошлые годы. Тогда затемно не выйдешь на улицу: рискуешь оказаться ограбленным, раздетым. Сейчас: вечер, ночь – пора отдыха, веселья, благородного времяпрепровождения. Интеллектуалы заняты физическими упражнениями. Трудящиеся не потеют у своих станков - играют в шахматы, слушают музыку, танцуют… Развлекается каждый по своему желанию, потребности. Что тут плохого? В происходящем всем есть толк, смысл, содержание… Сблизились, перемешались люди физического и умственного труда. Хорошо! Обошлись немногими затратами, но грандиозное, на века создали! Даже на тысячелетия! Поэтому люди благодарны скромному автору осуществленного проекта. Потомки непременно прославят его доброжелательным поклонением. Нужно кому-то начать. Задать тон. Все остальное произойдет само собой… Велико начало – основа любого дела, особенно такого грандиозного. Даже спать не хочется: столь сладостны мысли, мечтания. Вот бы! Но жизнь – иная, страшная! Не выйти на улицу, не включиться активно в борьбу: созидать, творить! Для всего этого нет никаких возможностей: зреет только страх за свою безопасность. По городу шныряют ищейки: вынюхивают, ищут… Они ищут его, Муравьева: хотят с ним расправиться. Они боятся его мыслей, страшатся его грандиозных планов, проектов преобразования общества и всего мира. Давно все узнали: они трусы, ничтожества, царские собаки, хищные шакалы… Благополучия своего не мыслят – вне атмосферы страха, ненависти, лжи, подлости, зверств… Над всем благородным, честным в этом мире – торжествует, властвует глупость. Произойдет иначе: стоит только осуществить его проект. Нет, в России ничего не получится: здесь невозможно даже свободно дышать. Повсюду торжествует мракобесие, идиотизм… Чудовищная Российская жизнь: здесь все доводят до абсурда. Тот презренный, никчемный абсурд выставляют, словно эталон. К нему подстраивают мысли, побуждения, дела… Идиотская Российская действительность! Здесь даже нормальный человек сойдет с ума, а о полу нормальных нечего говорить. Специально сводят с ума: человек не должен мыслить самостоятельно, не должен искать особых путей… Петербург правит – остальная Россия подчиняйся Царской власти! Закон диктата: сила вечно права! Так устроен этот неправый мир: справедливость здесь даже не ночевала. *** … Должен уснуть… Но как? Совсем измотала - бессонница. Усталость сжигает мозг. И мысли, те мысли… Приятные они, но уж очень тягостные: беспомощность обнажает. Нет ничего тягостнее, страшнее бессонницы. Случается такой момент: можно поднять на себя руку. Проще уйти из жизни – насовсем! Станет лучше, легче: не придется больше мучаться, страдать… Не думать, проектировать, выдумывать… Из жизни уйти добровольно, сознательно. Хлопнуть дверью, свое хватит – сказать! Хватит! Пусть пробуют другие, а нам - хватит! Верно, скоро рассвет, но нет сна… С утра – ничего не изменится: страх, затворничество. От собственных мыслей можно легко сойти с ума. Но что делать? Безвыходное положение. Все бросить? Уехать из этой отвратительной страны. Ты кто? Раб государственной власти. Уехать в свободный мир. Самый скромный вести: осмысленный образ жизни. Без страха перед возможными репрессиями, дикостями: подвергают наказанию, испытаниями только за свои мысли. Даже не за действия – за мысли, идеи. Как отсюда вырваться – на волю? Верно, умрешь прежде – не вырвешься! Бросить все, оставить… Пожить свободной жизнью: ее радости познать, счастье… Непродолжительна жизнь: почему приходится в ней еще мучаться, страдать? Ради чего? Почему? Неужели кому-то нужно испытать голодом, неудовлетворенностью? Почему вынуждают таить в себе месть? Зачем побуждают звереть? Это ненормально, недостойно человека, противоестественно – во всех смыслах. Как тихо вокруг. Одно желание: беспробудно уснуть. От изматывающих мыслей уйти в беспамятство забытья. Относительное счастье – в покое. Чудовищные мысли лишают покоя и – счастья! Страшно болит голова – разрывается на части. Для нее нет покоя, сна. Хоть забыться… Вот уже брызжет рассвет. Который час? Конец лета. Еще рано? Заснуть. Отдохнуть. Глаза слипаются, но нет сна. На койке жесткой ворочаешься – и только. Деревянеют конечности, ломят составы, тупеет сознание: от бессонницы. От избытка мыслей, фантазирования. Нельзя без этого. В этой жизни нельзя обходиться без смысла, призвания, увлечения. Без добрых людей и хорошего настроения – не жизнь, а существование. Что поделаешь? Сам мир - злой, многие люди – глупы. Чаще утверждают ложь, побеждает подлость, коварство. Честное в меньшинстве, в загоне. Его вовсе нет: убивают, истребляют. Так хочется собственными глазами увидеть торжество добра: не здесь, не в этой стране… Оно возможно – там! Только уехать – туда! Вырваться из этого земного ада – на свободу! Удастся? Муравьев уже давно нелегальный. Утопающий: в полном смысле-значении этого слова. Собственная жизнь ему в этот затянувшийся период – без радости. Само будущее – без просвета. Невероятная тут злонамеренность, стечение обычное неблагоприятных обстоятельств: кто знает? Нельзя больше выдержать: иссякло терпение, нет мочи, выдержки… Намерен он скорее вырваться из этого земного Ада, уехать, куда глаза глядят. Лучше попасть в Германию: там свобода, цивилизация. Нет столь жестокого произвола властей. Нет скрытных подворотен власти: в них решают судьбу всех и каждого в отдельности. Каждого смертного лишили свободы – только оставили формально «право голоса». Российская жестокость чудовищна: на Европейский континент перенесли азиатскую дикость. Нормально существовать человеку честному, мыслящему - никакой возможности. Сама страна чудовищно дикая, а правители – не Русские. Они некой самоедской национальности. Белые, вроде Православные Христиане, но придерживаются монгольской морали, смердят азиатчиной. Они ненавидят инородцев, но хуже значительно своих собственных соплеменников, словно недругов. Бедный, слабый, несчастный народ. Забитый, безграмотный. Не заботятся о несчастном сиротинушке, не дают ему достаточно хлеба, культуры, не служат верой и правдой. Правители используют народ для утверждения собственных своих намерений. Не служат народу. Народ должен им прислуживать. Причина понятна: сохраняют, множат Российские дикости, архиглупости. Порядки такие останутся существовать, пока народ не обретет самостоятельность. Уважать следует свободу, собственный выбор, индивидуальное развитие. Уважать нас не хотят, считаться с нами не намерены. По этой важной причине слабы, безвольны люди: не позволяют развиться здоровому индивидуализму. Но такими родились, мы созданы самой природой: ничто не способствует изменению национального нашего характера. Мы слабы. Но в этом и наша сила – в слабости, порядочности, легковерии, незлобивости. Такими создала нас природа. Неизменными останемся на века. В этом наше неизменное счастье, наша судьба… Действительность наша Русская подла, но ведь мы ее сами заслужили. Иного не достойны. Такова судьба, а с последней не поспоришь. Фатального она смысла! Наш народ молодой, растущий, немного меняющийся. Пройдут еще века-века: не созревший, не окрепший, не сформировавшийся народ в индивидуальность превратится, разовьет свой голос. Пока остается аракчеевщина, держимордство, столыпинщина… Кнут и «галстуки». Все это воспитывает, отрезвляет, выбивает из голов дурь. Творит людей правовой формации. Воспитывают силой – народ превращают в сильного. Все это понятно. Остается тягостное ощущение, мысль об отвратительной Российской действительности. Страшно переживать немощи, страх, комплексы неполноценности… Надо! Все это надо! Страшно здесь жить: с ума сойдешь прежде… Когда придет спасение? Бежать! Скорее отсюда бежать! Пусть остающиеся непонятливые, невежественные люди перевоспитываются сами собой: становятся другими. Мыслящему человеку здесь нечего делать. Одно остается: бежать! Только наскрести денег на билет… Важнее: вновь не попасть в лапы афериста – занычит плату за фальшивый паспорт. С верным, надежным документом – вырваться из этого земного Ада. Бежать! Куда глаза глядят, бежать! В Германию! Точнее: в Херманию! В Европейскую свободную, цивилизованную, культурную страну. Там царит право, порядок – не произвол, насилие, тупость, безысходность Российского типа. В самой сказочно богатой России все мы бедны, несчастливы, ведь мы – недолюди. Правители не наши, не Русские, а чуждые нам люди. И Романовы – тоже: смесь азиатчины с херманской кровью. Современные недотепы! Их окружает несчастная камарилья: живут, здравствуют. До народа им нет дела: тревожат только фамильные интересы. Здесь тюрьма: обширная, без решеток… Каждый мыслящий осознает себя заключенным: не может в том другому признаться. Стыдится? Печально это признание: прекрасная Россия – страна-тюрьма. Какой там стыд, какая это гордость: несчастные мы люди. С самого момента рождения. Остается жить-мучаться. Не топиться в Днепре. Но как избавиться от существования своего пустого, вечного страха, трагической участи… В этой жизни не осталось ничего интересного, забавного, дельного: пустое, дикое, слепое, тупое, мерзкое… Сама жизнь – излишняя. За нее держишься по своей слабости. А слабость бесконечна, безысходная. Она может стать лишь мельче, еще слабее. Сильной слабости не бывает. Не может стать. В стране бесправия истинное существование – подполье: мрак, гниль, сырость, соседство с отвратительными крысами… Такова современная жизнь человека: по собственному выбору, а чаще вынужденно живет он в несогласии, в отличии от существующего правопорядка. Протестует – пусть в Душе – против произвола и беззакония властей. Для такой протестной жизни нужен особый психический настрой, крепкие нервы, особая выдержка. На что годен интеллигент? В нем чувства сильнее рассудка. Самосохранительные инстинкты предательски мучают, гнетут. Вместо спасения – вносят болезнь духа, слабость Души, немощность тела. Хоть на миг забыться. Уйти. Улететь. Высоко спорхнуть. Пролететь над Землей – посмотреть на нее с высоты, свысока, взглядом постороннего наблюдателя. Увидишь одни язвы. Нет ничего порядочного – только кровоточащие раны, язвы, злоба, глупость, гнусность… Дикая жизнь: пустое существование. Безрадостные дни… А могло быть… Ах, не тут: не в России! Здесь невозможно ничего светлого, доброго, яркого… Здравствуют и процветают одни ничтожества, мелкие людишки. Все честное, доброе – преследуют, искореняют… Но то она и Россия. Ставят все здесь головой вниз и вверх ногами – наоборот, шиворот навыворот… Все не так, не то: Россия! Великая страна никчемностей. В этом мире плоть развивают от духа отдельно. Азиатская жестокость утвердилась прочно – на века! Могло произойти совсем иначе: хорошо, благородно – не здесь, не у нас… Не в России! Ее судьба особая: слилась с несправедливостью, диктатом, варварством. Скорее сбежать отсюда: куда глаза глядят. Хоть в Херманию. Начать сначала жизнь. Трудиться, любить, наслаждаться… Человеку не надо много: пища, одежда и покой. Немного счастья. Почему все это там возможно – не здесь, в России? У нас одно рабство, дикость. От мыслей пухнет голова: куда от них сбежать? Как из России… Одно желание: обрести немного покоя, любви, счастья! Без страха, страдания. Без повседневных встреч с вспенившимся произволом. Бежать отсюда! К свободе! Он аскет: природа натуры довольствуется минимальными потребностями. Живет тихо, скромно. Не выказывает особых взыскательных запросов. Для нормальной жизни - тишина нужна, возможность самостоятельно выбирать свой жизненный путь. Облака опустились низко над землей: не избежать грозы. Пусть саданет хоть раз нормально! Больше разрушит! Одним разрядом – смести всю эту земную бестолочь, бессмыслицу существования. Пусть потоки свежей влаги оросят всю исстрадавшуюся почву, дадут ростки новой жизни. Новое! Нынешнему миру это необходимо: обновление. Но на путях к лучшему, совершенному будущему встречаются препятствия. Даже специально установлены препоны. Введены запреты. Не скоро жизнь нормализуется. Не скоро… Наступит такой момент: Россия станет культурной, цивилизованной? Если бы… Как можно скорее. Нет больше терпения ждать… Нужно бежать… Как можно скорее: хоть куда глаза глядят. В Херманию: там культура, цивилизация, право, порядок… Немцы – народ деловой, развитой. Они живут в скученно, но мирно, добропорядочно… Не нужно им подполье, революция и борьба за власть. Только на Российских раздольях возможны произвол власти, азиатская дикость. Нигде в мире – не говорим о Европе – не потерпят наслоения прошлых веков, остатки рабства, феодализма. У нас мощно разветвились корни: связывают современность с животными предками. Близка пропасть… Приходится дорожить каждой минутой: поскорее, сейчас: иначе гибель. Спасение должно прийти немедленно, сейчас же… Утеряны связи, нет надежды на помощь, товарищескую поддержку… Гонимый всюду, отовсюду! Разыскиваемый полицией… На нелегальном положении: в подполье. У себя дома невозможно прожить спокойно, безбоязненно. Вокруг шныряет полиция, следит охранка… Разыскивают… Им нужны жертвы! Муравьев – один из них. Исход его окажется плохим, трагическим… Не вывернешься… Не уйдешь… Отрезаны все пути отступления… Перерезаны дороги… Капкан! Как не хочет погибать молодым! Еще пожить, радоваться, приходится страдать. Болеть Душой. Ощущать слабость духа, безволие… Безысходность вечно только умножает страдания, гнетет мукой неопределенность… Что, что произойдет? Придет спасение? Когда, откуда может прийти то спасение? Если бы хоть Гриша из Гамбурга не отказал в умоляющей просьбе: упование на него только – больше неоткуда ожидать спасения. Нет выхода! Муравьев – палимый солнцем, мучимый жаждой, блуждающий пустынник. Не видно конца пути, даже сам путь неопределенный, неровный… Возможно, он ведет в никуда… Одна надежда на Григория: как ему передать? Пусть поймет. Сама просьба для него может показаться странной, непонятной. Верно, он уже успел забыть Россию, не знает ее современную… Не сможет понять человека: находится под властью ее диких, разрушительных сил. Следует самому находиться в этой берлоге, ее непосредственно ощущать, встречаться с издевательствами: только тогда можно понять другого, ему посочувствовать. Человек безразличие к чужой судьбе проявит без всего этого. Поймет Григорий: у человека осталась лишь одна надежда – уехать из России, оставить навсегда эту страну и ее людей. Пусть живут сами, как знают. Не хочет становиться им пособником в плохом, советчиком в хорошем. Уехать отсюда – его мечта, цель, просто необходимость… Останется иначе один лишь выход: броситься в Днепр. Это тоже исполнить не так легко, как думается. Нужна особая решимость, твердая воля. Малодушный человек не готов подобное совершить. У Григория ведь не черствое сердце: поймет, придет на помощь. Не может он, да и не должен своего товарища оставить в беде, бросить на произвол судьбы. Это ведь окажется подлостью. Первейшая обязанность и принцип человечности: прийти к ближнему на помощь, когда он больше всего в ней нуждается. Себя не навязывать, а подойти очень нежно, помочь бескорыстно. Иначе в помощи той какой прок? Одни корыстные побуждения, ростовщичество. Достоинствами Души своей не торгуют только люди высокой культуры. Творят доброе по велению совести. В детстве Григорий проявлял доброту. Но прозаическая жизнь очень контрастно меняет людей – до неузнаваемости. Возможно, он изменился? Стал другим? Таким, как все? И в Хермании может процветать крайний индивидуализм: каждый живет для себя, старается не замечать ближнего, его игнорирует. Теряют семейные, родственные, дружеские связи. Каждый – только для себя. К чему это может привести? Уже и так: кто вы, люди? Инстинкт эгоизма, собственности почти всю человеческую жизнь определяет. Мало у кого находится достаточно ума: в себе переборет скотские инстинкты. Большинство людей и не пытаются с ними бороться: живут по их влечению и велению. Нередко доходят до крайней степени абсурда. Нет, Григорий таким стать не должен… Разве он не такой моральный смертный человек? Все без исключения люди-человеки подвержены сильным слабостям, слабым сильностям. Такова природа: сильнейшая консервативная, современная по структуре. Сердце Григория не должно очерстветь: тогда верить нельзя ни во что. Хоть какая-нибудь должна оставаться человечность. Совершенно измениться и перестать быть самим собой. Жизнь доброе делает добрее, а злое – злее. Но доброе превратить в злое – такое невозможно. Григорий обязательно придет на помощь: есть выход из столь безвыходного положения. Эта недалекая далекая Хермания: она к себе манит, словно это страна обетованная, Америка. Ведь там безопасно, спокойно, существует свобода в первозданном виде: произволом не испорченная, не рафинированная. Человек волен свободно поступать: жить так у нас не позволяют. Предписывают, что предпринимать. А если человек не хочет, не может так: что тогда? Почему он должен кому-то подчиняться? Не считается тот кто-то с чужими интересами. Почему государственная машина порабощает человеческую мысль, самостоятельность? Она по принципу призвана служить человеку. Все мы – рабы государства! Бессострадательный его механизм, тупой – навязывает свою дикую волю разумному человеку. Любое государство: полезно это знать – первейшее зло. Иногда зло необходимое, но чаще всего слишком оно отупляющее, неотвратимо злобное, все порабощающее. Государство – крайнее, почти абсолютное зло. В мире нет ничего злее этого образования. Высокомерия в нем столько, шовинизма, детского упрямства и прочих-прочих составляющих. В этом смысле не зазорно говорить об Абсолютном Зле. Наоборот, осознаешь неудовлетворенность общеизвестным фактом: философы разных направлений скрывают, пытаются скрыть его сущность. Фетишируют государство. Этот Григорий… Только бы он помог: ожидать поддержки и помощи больше не от кого. Нервы обвисли, превратились в веревки… Перестала подчиняться воля. Все очень серьезно: не только пустые разговоры об опасности. Тяжко, гадко… Однообразие, безысходность… Волочишься из конца в конец комнаты… Мысли, одни мысли… В результате: ничего, ничего конкретного, определенного. В тех мыслях редко существует прок: только одно расстройство желудка, пищеварения. Мысли – пустое, никчемное занятие. Опасное. Они не созидают – разрушают. От них польза относительная, внешняя, чисто видимая. Но вред ощутимый. Разве те мысли помогают достать вид на жительство? Без «вида» - основная причина всех неприятностей, неопределенностей. Окажись Григорий настолько добр: принял деятельное участие в облегчении страданий. Для этого достаточно проявить мало – самый минимум порядочности. Немного заботы. Интерес к ближнему. Требует все это внимания, отзывчивости, доброты Души… Хоть бы он ответил немедля: дорога каждая минута. Сложилось так: находишься на краю обрыва. Внизу зияет пропасть. Когда человек знатен, богат, возле него извиваются почитатели: все они жаждут отхватить свою порцию почестей. Но если он беден, болен Душой, кругом отрезан: тогда нет ему сочувствия. В этом мире доброту считают опасной, слабой, расслабляющей: стараются ответно проявить черствость. Злое для них – твердо, прочно. За это боготворят. Сочувствие тоже считают слабостью, безразличие – иное дело. Касается кого это, да и кого может заинтересовать человек: более года на нелегальном положении находится. Прячется от властей. Превратился в загнанного зайца: затравили. Нет совершенно документов. Жить по чужому паспорту – малая гарантия. Стоит им только дознаться, поймать: тогда не миновать каторги. А это такая штука: никто туда добровольно не идет. Попадешь чистеньким – только наблатыкаешься: урке любому станешь подобным. Не хочется пропадать: ведь молодой, двадцать один год. Жить еще жить, а тут тебе такая петрушка! Имелось бы хоть за что, а так: ни за что, ни про что… Ни за доброе слово, ни по прихоти злого рока… Вырваться хоть в Швейцарию: там расположен большой круг знакомых. Нельзя получить работу. Остается Хермания, а здесь из знакомых только Григорий. Больше никого. Главная загвоздка: как там? Без знания языка, прочной материальной базы… Еще можно просуществовать первое время, а как дальше? Следует получить заранее у Гриши совет. Понадеяться на его помощь: только при устройстве. Дорога каждая минута: не догадался раньше обратиться. Приходится теперь торопиться, бешено спешить. В той глупой спешке редко когда обходится удачно все и в разных смыслах. Чаще наломаешь дров, набедокуришь… Но поделаешь что тут? Обстоятельства сложились столь непреклонно. Нет другого выхода, как только спешить, спешить… Спасение лишь в одной спешке: оторваться, уйти от преследования. Вырваться из волосатых рук безысходности. Случается, минута, мгновение спасают жизнь. Сейчас подошел именно такой случай. Преступно без цели терять мгновения и минуты. С несомненностью, тяжелый период сплошных переживаний может скоро завершиться самыми печальными последствиями. Редко обманывают предчувствия. Сейчас они явственно говорят о неотвратимом близком несчастье. Все складывается как будто преднамеренно: вроде стечение обстоятельств, обстановка, события… Творится нечто ужасное в городе, в его центральном районе особенно: готовят грандиозные Торжества. Бедлама уже такого давно не происходило: приезжает Царь Николай Второй с многочисленной своей свитой. В ожидании этого события, местные власти спешно ведут очистку, сплошную очистку, а это значит: почти всех встречных на улицах подвергают проверке документов. Блокировали проходные дворы. Идут круговой облавой. Хотят таким способом очистить город от всех подозрительных, потенциально опасных элементов. Словно по документу поймешь, по лицу прочитаешь, кто чем живет, что замышляет. Они уже не рассчитывают на свои силы: приехала свора московских, питерских ищеек. Ко всему присматриваются, прислушиваются, вынюхивают… Кажется, им не хватает одних органов чувств. Их занятие просто неописуемо словами: некое незаурядное дело исполняют. Выйти на улицу нельзя незаметно: подвергнешься обязательно их въедливому наблюдению и проверке – показывай документ в развернутом виде. При отсутствии документа, сразу арестовывают для проверки и удостоверения личности. Даже покажешь им документ, сверяют его с личностью, въедливо проверяют каждую запись. Тучей легла репрессия! Царствующих Особ берегут, оберегают… Основы государственного устройства пытаются сделать незыблемыми. Стараются оберечь их неприкосновенность. Сами боятся легкого ветерка. Непрочна их структура: строится на страхе и насилии, а держится на разветвленной армии охранного отделения, тайной полиции. Паразиты они все – и только! Живут за народный счет. Ничего существенного не производят: только плодят страхи, опасливость. Ныне дорогим стало удовольствие: поддержание спокойствия и правопорядка. Показное все это, непрочное. Система насилия не выдержит крупные испытания. И выбраться отсюда нельзя: тюрьма – без стен и решеток. Одуряющий тот же режим… К делу! Как и что в той Хермании? Столь слепо относятся к документам, как и здесь? Можно жить по просроченному паспорту? Например, выдали его на полгода. А как дальше? Что делать по истечению его срока? Выдадут на месте новый? Опять попадешь на нелегальное положение? Уже там? Вопросы ставят в тупик. Кому нужен тот документ? Столько с ним мороки, страданий… Говорят, и в Хермании при устройстве на квартиру тоже просят-требуют документы? Это уже ненормально. Неужели Немцы такие же законники, как мы, Русские? Строгие они формалисты? Какой там нужен паспорт? Заграничный? Достаточно наш обычный? Только перебраться через границу. Можно существовать по другому паспорту? К примеру: взять паспорт знакомого – уехать и не возвращать. Владелец потом заявит о потере паспорта. Потребуют тогда у него здесь справки? Обнаружится подвох? Как тогда? Могут выслать этапом? Оставят в покое? Надо серьезно заняться немецким. В чужой стране очень худо без знания языка: пропадешь запросто. Стоит вырваться из этого мешка – слепо попасть в другой? Жизнь эта разве нормальная? Существуешь по липовому документу, на собственный риск и страх. За каждый свой шаг приходится бояться, всего остерегаться. Вскакивать при малейшем стуке и шорохе в неурочный час. От такой жизни легко попасть в Кирилловскую… Особенно сейчас приходится остерегаться: предстоят Торжества. Заперся, словно крот в свою нору. Остерегаешься даже выйти на улицу. Можно легко попасть под внимательное наблюдение агентов. Эти невоспитанные нахалы пристают даже к людям солидной внешности. Пусть их черти подберут, как все надоели! Здесь затишье: разбрелись, кто куда… Все распалось. Кажется, и в Москве дела обстоят не лучше. Пусть только поскорее кончатся Торжества, тогда можно предпринять энергичные меры… Нельзя больше терпеть, просто нельзя… … И в Хермании шныряют ищейки. Оказывается, исподлобья осматривают всех встречных. Друг другу подают подозрительные знаки. Чтобы оставаться вне подозрения, и там нужен приличный костюм, крахмальный воротничок, высокие манжеты… Показное приличие! И вправду, костюм до неузнаваемости меняет внешность. При обыске охранка забрала карточку: там снят в шестнадцать лет. Но благодаря костюму, слабо на себя похож. По нынешнему документу – 28 лет, по лицу и фигуре трудно дать более 23-24. При проверке это обнаружится сразу. Не повернешься куда – кругом фиаско! Таких скверных, взаимно переплетенных черт, обстоятельств никогда не случалось: положение беспросветное, безвыходное. И не знаешь, что предпринять… Сидишь и мечтаешь. Голова ничего не соображает, не варит! Когда все это кончится, да и чем? Хочется хоть немного пожить лично для себя. Одна надежда на товарищей. Неоткуда больше ждать товарищей… На свободу только вырваться. Устроиться. Можно жениться. Работать. Жить как все люди: без страха и упрека. Жить как получается: немножко по собственному выбору, желанию… Что можно здесь сделать? Вся страна пронизана произволом. Не согласованная с намерением властей, любая инициатива воспринимается как антиправительственное выступление. Живая мысль в загоне, под подозрением - нешаблонный поступок. Реакция залила все поры жизни. Она выступает под своим именем. Не скрывает собственной сущности. Захлестнула движение. Как некогда явилась в моде откровенная честность: «иду на вы»… Реакция честно, откровенно осуществляет свои неблагородные функции. Но что поделаешь? Она вызвана необходимостью: правящие классы без нее уже не способны удержаться у власти. На высоте охрана? Это одна видимость и маскировка? Нет, подозрительно из подворотен оглядывают каждого прохожего: принимают всерьез. Торжества! Заодаль начали подготовку к празднованию Трехсотлетия Царственного Дома Романовых. Легко нашли повод: открытие и освещение памятника Александру II, Царю-Освободителю. Ради тех Романовых, вся Россия существует. Нет, не зря предпринимают попытку доказать внешнюю солидарность народа с властью своей. Нашему народу подойдет любая власть. Он еще слишком малокультурен, не знаком со свободой, не испробовал демократического образа жизни. Тирания стала его сокровенной властью. Народ еще не приучен к труду. Копается в почве, ведет жизнь неосмысленную, маловыразительную. Как тот крот, интуитивный трудяга. Народ и не мыслит себе другого существования. Воспринимает любое новое, как нечто задевающее его индивидуальность. Только ликвидация оков прошлого и действительное обновление способно превратить в зажиточный этот край, благодатный, преобразить. Но для этого прежде необходимо вырвать его из безысходной нищеты, использовать известные, выявить новые несметные залежи -ископаемые богатства недр. Слишком высокомерны здешние правители: пренебрежительно относятся к народным нуждам. Могущественное свое существование строят на несчастье собственного народа. Еще не угас, не остыл их завоевательный пыл прошлых столетий: лезут в Китай и Персию, на Балканы. Бредят проливами. Мечтают о несметных богатствах Индии. Угнетают многие десятки, а то и сотни окраинных народов. Собрали всех под сенью Двуглавого Орла. Нигде в мире, возможно, только в Африке происходит подобное, не стонет так Земля, не кровоточит, как этот разношерстный конгломерат. Раскинул владения на обширных площадях Евро-Азии. Нет, ни один народ не проявлял такого экстремизма, как Славяне. Варяжско-Германская кровь еще до сих пор туманит головы их правителей. Их хищные взоры устремляет на чужие владения. Навязывает другим народам свои принципы и взгляды на политическое устройство и саму жизнь. Они не только пренебрегают правами и жизнями чужих народов: своим собственным, абсолютно с ним не считаются. Собственных граждан превратили в слуг и рабов. Российская Империя – страшная, самая агрессивная из всех до нее существовавших. Даже древний Рим не проявлял столько шовинизма, как Русские правители. В Киевской Руси и отдельных княжествам, в древности, существовала хоть демократия какая-то: даже построена на рабстве других. Но что у нас?! Что говорить, даже в Африке Европейцы сохраняют самобытные негритянские культуры. Здесь русифицируют все, инородное отвергают, уничтожают. Российскую Империю превратили в емкую и обширную тюрьму для многих десятков народов. Всех гнут, давят, жмут… Гнет ничуть не прекращается, не затихает: он приобретает распространение повсеместное, давит все с большей силой. Русские не выносят долго чужеземное угнетение (Татаро-Монголов все же терпели полтора столетия), но собственных правителей, угнетение считают за вполне нормальное явление. Беспрекословно с ним мирятся. Неизбежное зло им кажется желанным. Русские слишком податливы и сговорчивы, много терпеливы и выносливы. В этих чертах характера заключены основные причины их страданий, несчастий, неурядиц страны. Не прекращается гнет: становится тягостнее, утонченнее: захватывает все новые сферы бытия, приобретает повсеместное распространение. Власти удаляются от подвластных своих все более и более. Не знают их нужды и желания. В плену фантастических собственных идей находятся: их осуществляют под угрозой силы, оружия. Власть становится чуждой народу. К несчастью, такая власть может существовать долго: при апатии граждан, их безразличия к судьбам собственной страны, интересам личным. Чем объяснить подобное низкое развитие общественных интересов? Для себя лично эти люди делают все без всякого интереса. Словно по принуждению. Безалаберность, леность свойственны им сильнее всяких прочих вещей. Никакими искусственными впрыскиваниями, другими мерами невозможно их вывести из вековой спячки. Должен произойти естественный процесс возмужания, становления. Он может занять целые столетия. Еще много утечет воды, прежде чем этот народ дотянется до уровня развития наших Европейских народов. Народ власть удерживает в кабале: не позволяет ему выйти из средневекового своего состояния застоя, политической индиферентности и нравственного опустошения. Еще долго должна катиться телега развития, прежде чем живую лошадь заменят металлическим механизмом. Направят в русло необходимых преобразований. Разовьют скованный ум. Народ безмолвствует: ему нечего сказать. Примирился со своим собственным бесправием. Считает его вполне нормальным. Для себя он ничего другого не видит, не предпринимает. Прежде должны пройти века и века, а уж затем люди выйдут из своего стихийного состояния, превратятся в дельных сочленов правового сообщества. Осуществлять очень постепенно, незаметно столь радикальные преобразования. Со временем они пойдут быстрее. Это очень долгий процесс видоизменения всей человеческой психологии. Наряду и вместе с преобразованием условий самого существования общественного организма. Человеческий механизм очень чувствительный. Сильно подвержен травмам, обидам. На прочность, стойкость его не стоит испытывать. Хватит одного того: ощущает влияние окружающей среды и общества. При нахождении среди людей любителей острых ощущений, пусть они распоряжаются сами собой. Смертный простой обычно противится против шквалистого нашествия безграничного числа-количества факторов и отдельных обстоятельств. Природа целенаправленна, гармонична, мир человека, верно, устроен в спехе – без достаточной подготовки и тщательно разработанного плана. Здесь существует столь явные огрехи, видимы простым глазом несоответствия. Своей жизнедеятельностью человек пытается словно эти факторы не устранить, а узаконить их существование. Это печально. Постоянно осуществляется процесс подстраивания человеческого организма к изменившемуся обществу. Общество все еще малоповоротливо, консервативно. Оно не любит сильно шевелиться, разворачиваться и маршировать. Устроилось оно удобно и так бы ему лежать. Почаще нужно его тормошить. Иначе обрастет жиром, постареет. А то и вообще так обленится: не захочет челюстями шевелить при потребности поесть. Выводить из равновесия, неподвижности, но не ввергать в пучину постоянных испытаний: издергивают нервную систему. Чрезмерный неврологический запой может пагубно отразиться на всем организме. Беречь его необходимо от чрезмерной нагрузки: единственно ведет к стрессу. Уж очень нежна психологическая структура общественного организма. Ничего не стоит вызвать в нем массовый психоз. Но потом попробуй избавится от его последствий. Излечиться. Болезнь духа – очень долгая и опасная болезнь. Она в какой-то момент способна разрушить сам организм. Нельзя допустить развитие ее – попробуй лекализовать в самом ее начале. Возникает очень много неясностей и вопросов, в связи с каждым поворотом судьбы. Психика не терпит неясностей и никаких недомолвок. Даже в присутствии категоричности - ответы ее не всегда верны. Непросто все общественное устройство, а еще преднамеренно усложняют. Скрывают его механизм от человеческих взоров. Не подпускают к тайнам ближе, чем на расстояние пушечного выстрела. Если бы общество исповедовало только благородные законы, это еще ничего. Вся беда состоит: благородство отнесли на задний план. Находится в загоне. Его пытаются всячески искоренить из жизни. Подменить чем-то другим: фальсифицированным, частично доброкачественным. Нередко, в общественную структуру пытаются ввести Злое начало: наделяют его сильным характером и мощной движущей струей. Бессострадательно Злое, как всегда: ненавидит все живое, норовит бессловесными механизмами заменить его. Если существует в чистом виде, Доброе слабо способно противостоять -хитроумным сплетением Зла. Благодаря своей настойчивости, стараниям и упрямству, Добро побеждает. Ненадолго, тем более, не окончательно. Борьбой вечно движет какой-то болезненный азарт: при внимательном рассмотрении событий и вещей – это видишь. Вся жизнь кажется борьбой. Борьбой двух начал. Борьбой за существование. Видно, никогда не бывает такого: победа достанется чему-то одному. Злое и Доброе не встречаются в чистом виде. В одном есть частица другого. Только при упрощенном взгляде на вещи возможно отделить одно. Действительность многим сложнее любых чистых схем и построений. При всех своих недостатках и грубостях структуры, государство необходимо. Оно хоть как-то сглаживает человеческие страсти и сдерживает преступные наклонности. Оно не способствует развитию талантов – им не противостоит. Сумел преодолеть преграды, пройти сквозь очистительный строй жизни – молодец, нет – пиши пропало! Инициатива, энергичность, предприимчивость всегда достигнут своей цели. Слабые таланты: кому они нужны? В этой жизни властвует часто хищничество. Слабость называют пороком. Подниматься в путь со столь малоценным багажом несолидно, как щепетильная слабость. Талант потенциальный: ничего еще, малосущественное существо. Оценивают только лишь раскрытые его грани по достоинству. Чаще всего посмертно. Мир насыщен злобными середнячками: разве эта публика позволит кому-то стать умнее, себя просвещеннее, стоять выше, обладать большим авторитетом и влиянием. Этого типа ничтожества преследуют любую незаурядную мысль, оригинальное действо. Хотят они: пусть таланты во всем походят на них самих, бесталанных. Пусть талант потеряет свое характерное лицо и внешность. Но такое почти невозможно: чтобы стал талант заурядным. Это противоречит здравому смыслу. При жизни любому таланту несладко достается от общества. Само то общество без стеснения с готовностью пользуется деяниями талантов. Оно даже посмертно обожествляет творческую жизнь и деятельность «своих талантов». Наделяет почти мессианскими чертами. Все это излишне. Правда, только в преодолении препятствий раскрывается полностью характер, дарования таланта. Общество – испытательный полигон для таланта. Ценность такого общества вряд ли больше самого полигона. Общество редко достойно рождаемых в его среде талантов. Сами они мужают, развиваются. Общество почти всегда – только среда для жизнедеятельности талантов. Вовсю разгулялась кулябинская охранка: шныряют агенты, у встречных проверяют документы. Без стеснения «подозрительных» берут за шиворот, «за шкирку», руки заламывают за спину, волокут в участок… Там разберутся! Они не дюже разбираются: на время Торжеств некоторых помещают в камеры. Массу людей выслали из города: не угоди только наружностью. Освобождают сразу отдельных лиц – совсем уж безобидных. Пользуются великолепным поводом для принятия взяток. А что остается делать? В этом мире многое продажно. Только подкармливают друг друга: способно сносно существовать человечество. Таков закон всепоглощающей, всеобъемлющей коррупции. В этот последний месяц лета Киев демонстрирует свое обилие, роскошь. Все есть: овощи, фрукты, в изобилии мясные и молочные продукты. Стойки, прилавки, в буквальном и переносном смысле прогибаются, ломятся от груза. Никогда жизнь не проявляет свою умопомрачительную щедрость, как в конце лета. К медовому общественному настроению охранка присовокупила огромный ушат дегтевой добавки. Решили угодить Высоким гостям. Те решили совершить увеселительную поездку по южной провинции. Начать празднование через два года предстоящего в России юбилейного трехсотлетия Царствования династии Романовых. Событие! Тягостное настроение возникает при одной мысли об этом: века бесправия, несчастий народных масс. Русская история подарила тысячу лет несчастного существования под жестким игом вначале Рюриковичей, удельных князей, Татаро-Монголов, Романовых… Празднества властей – всегда отличный повод для раздумий, осмысления трагического пути. Самые развитые и умные народные представители в такие моменты ощущают всю тягость существования, безвыходность положения. Они намечают какие-то реальные пути к спасению. Пробил двенадцатый час охранки: они выслуживаются, пытаются оправдать историческую миссию существования своего. Проявляют важность своей миссии, доказывают полезность, больше: даже необходимость вездесущего охранения. Ей удается сохранять спокойствие в государстве и его внутреннюю безопасность. С этой целью распространяют, умножают страх среди подвластного населения. Действительный один страх. Часто даже мнительный, умозрительный страх способен держать людей в повиновении и бездействии. Масса остается непротивленцами торжествующему злу. Нахальное чванство властей поддерживает скромная бездеятельность подвластных. Осознавшими свои права и общественными возможности людьми нельзя управлять грубым командованием, диктаторством. Всему показному гимнопению разнузданного самодержавного полноправия Дмитрий совершенно не удивился. Забавно смотреть на тупоумных держиморд, стражей порядка. На их прямолинейную устрашающую деятельность. Хулиганы правопорядка производят впечатление на политических младенцев. Просто смешно, забавно, смешно становится человеку опытному, повидавшему виды: такова их ограниченная самоуверенность. Не дают покоя озорные мысли: пора устроить достойный фейерверк – пусть позабавится публика. Показать самим им, что скрывается под беспечностью видимой собранности и организованности. Над ними давно пора посмеяться. Доказать их беспомощность при обстоятельствах самых простых. Вся их сила, прочность режима – кажущиеся, не действительные. Государственная структура – фальсификация низкой пробы. Бессострадательная машина угнетения: не управления. Только при активном участии самодеятельных масс возможно управление. Его не допустят. Победа анархической революции приведет к расформированию правительства, роспуску разнообразных ведомств, канцелярий, министерств – всех бюрократических инстанций. В человеческой жизни редко случается лучший момент для политического озорства: ныне представлена такая возможность. Попытка ведь не пытка: надо испробовать везение, счастье? Авось вынесет… Разве можно безразлично относиться ко всему окружающему разврату? В глубине его сознания и сердца родилась, растет ненависть: должна она излиться, выхлестнуть через край событий. Беспрерывна, безостановочная мысль. Изобрела она террористический акт грандиозного размера. Остается отработать детали его осуществления. При обилии неизвестных возможностей, обстоятельств – невозможно все заранее предусмотреть. Придется приноравливаться к условиям. В конкретном каждом случае искать, экспериментировать, экспромтировать… Подсказывает логика жизни: следует готовиться к непредвиденным обстоятельствам. Вовремя, точно на них отозваться. Без свободного течения обстоятельств и непредвиденного заранее стечения фактов – сама жизнь теряет интригу, свой сокровенный смысл. Она становится ненужной, излишней. Подобный образ жизни ведет подавляющая часть населения. Дмитрий совсем другой: выделяется из бесцветной серой массы обывателей и потребителей. Подчеркивать индивидуализм – непростительно самонадеянно, это одна из форм надменности. Но преступно подавлять в себе эго – это особое свойство самовыражения. Общество может нормально существовать и поступательно развиваться – должно стать сообществом, содружеством индивидуальностей. Не оставаться серой массой, толпой, стадом… Самозванные вожди и «благодетели человечества» способны развить свои противоестественные способности только в условиях застоя, колллективистской инертности. Только тогда смогут вещать, осуществлять «от имени, по поручению». Собственные желания выдавать за абсолютный, непререкаемый закон природы. Запуганное общество не позволит себе даже усомниться в истинной их ценности. Традиционное Российское бесправие сотворено на ниве полновластного правления отдельных личностей. Эту государственную структуру, да и саму душу раба-исполнителя не удастся преобразовать коренным образом. Народ податлив, слаб: до сих пор не приобрел еще чувства и сознания собственного достоинства. Не осознал значимость индивидуальных прав. Такой несозревший народ может подпасть под власть любой диктатуры. Собственной и иноземной. Иноземную хоть не захотят долго терпеть. Собственная диктатура – явление нормальное. Народ-раб – самое страшное. Историческое прошлое его оставило в традициях. В дополнение к этому, сохраняют неизменным презрение к подвластным, неуемную агрессивность, экспансионизм. В собственной среде не установят нормальные отношения – лезут в хлябистую Азию. Мечтают о проливах. Всюду устанавливают господство: только обнаружат недостаточное силовое противодействие. России противостоит Великобритания: мешают расположиться в Персии, Индии, Китае… Только сдерживающая сила владычицы морей, империализм противодействует продвижению Российского правительства и подвластных народов. Давно пора ударить по здешней татарской жестокости, подорвать педантичную немецкую бесчувственность и славянскую великотерпимость. Их необходимо проучить. Не поймут иначе, не осознают бесперспективность государственного самодержавного режима управления. В связи с предстоящими Торжествами ведут интенсивную подготовку на разных направлениях. На Тимофеевской улице заканчивают укладку бетонного основания. Приступают к замощению мозаикой. Укладывают бетонное основание, совершенствуют мостовую на участке Бибиковского бульвара между Безаковской и Тимофеевской улицами. Между Фундуклеевской и Бибиковским бульваром - на участке Большой Владимирской. Бибиковский бульвар в части замостят мозаикой. На Крещатике – между Институтской и Царской площадью замостят гранитными кубиками. На углу Безаковской улицы и Желянской установили железную арку свыше двух сажен: над ней возвышается герб города, ниже приветственная надпись. На Александровской улице, вблизи Царской площади, установили деревянную арку. На главных улицах города на домах установили транспаранты, металлические вензеля с Царскими инициалами. Собрали в узоры разноцветные электрические лампочки. Дома раскрасили национальными флагами. Некоторые строения увесили гирляндами из живой зелени. Вечером город иллюминировали. Всюду царит праздничное настроение. Красочны Крещатик, Александровская, Большая Владимирская, Фундуклеевская, Прорезная, многие улицы на Липках. Многие частные дома украсили флагами, вензелями, портретами. Задрапировали коврами, разноцветными полотняными материями, зеленью, живыми цветами. Дома красочно иллюминированы. Педагогический музей имени цесаревича Алексея построен по собственному проекту инженером П.Ф. Алешиным, на средства С. Могилевцева. Над фасадом его большой двуглавый орел, над ним надпись «На благое просвещение Русского народа». На правом откосе Владимирской горки красуется большой двуглавый орел. Его искусственно создали из ковровых растений. Вензель Государя Императора Николая II изображен в центре. На втором откосе из зелени и живых цветов собраны вензеля Государя Императора и Империатрицы с Императорской Короной: заключена в порфиру их камней. Окрашены в красный и белый цвета. На третьем откосе на Александровской улице из ковровых растений сделали надпись «Боже, Царя храни!». В ней из окрашенных в белый, синий и красный цвет камней изображены два перекрещивающихся национальных флага. Выполнили работу под руководством художника по рисункам С.Ф. Лесиш. Окончены работы по приведению в порядок днепровской набережной и пристаней. Казенная пристань драпирована флагами и материей, окрашена новая широкая лестница – ведет к пристани. Замостили шоссе на набережной. Нарядно выглядят казенные пароходы. В четверг, 25 августа на всех рекламных тумбах, щитах и многих заборах расклеили объявления. «Извещение жителям г. Киева от Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора. 29 сего августа Государь Император с Государыней Империатрицей и Августейшей Семьей осчастливят своим посещением г. Киев. Пребывают Их Императорские Величества в 11 часов утра на станцию Киев и пробудут в г. Киеве несколько дней. Местные власти своевременно объявят и примут все надлежащие меры, необходимые для обеспечения общественного порядка, свободы движения и проезда по улицам. Выбегать навстречу к Царскому экипажу, бросать цветы и подавать прошения при проезде по улицам воспрещается. Находящим необходимость прибегнуть к Царской Милости, будет открыт доступ для подачи всеподданнейших прошений в Императорском дворце, где в особо отведенном помещении прошения будут приниматься флигель-адъютантом. Будучи уверен, что властям не придется прибегнуть к мерам строгости, лишь в случаях нарушения порядка применяемым, я обращаюсь к верноподданнической преданности всех благомыслящих киевлян и прибывших в г. Киев на сии высокоторжественные дни и прошу содействовать должностным лицам в поддержании необходимого порядка путем неуклонного следования требованиям, предъявляемым сими последними лицами только при таком отзывчивом отношении населения к мероприятиям властей могут быть вполне обеспечены достойная встреча Их Императорских Величеств и радостное проведение предстоящих торжественных дней. Августа 24 дня 1911 года, г. Киев. Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор, генерал-адъютант Трепов». Из газет точно известно о предстоящем: готовят пышное торжество! Окажется эффективное зрелище? Газеты опубликовали «Программу путешествия Их Императорских Величеств в Киев на освещение памятника Императору Александру II». 29 августа. 11 часов утра – прибытие. На вокзале выстроят почетный караул. Посещение Софийского собора. Прибытие Их Императорских Величеств во Дворец. У Дворца выставят почетный караул. 2 часа 30 минут дня. Посещение Киево-Печерской Лавры. 4 часа дня. Представление во Дворце православного духовенства, высших военных и гражданских чинов, придворных чинов и кавалеров, представителей иностранного духовенства, представителей от дворянства, а также иностранных консулов. 30 августа. В 11 часов 30 минут утра отъезд Государя Императора к обедне в Михайловский монастырь. Крестный ход мимо памятников св. Владимира и св. Ольги к месту памятника Императору Александру II. 12 часов дня. Освещение памятника Императору Александру II. Возвращение во Дворец. 2 часа дня 30 минут дня. На плацу перед Дворцом представление депутаций. 3 часа 30 минут дня. Представление депутаций от новых выборных земств, учреждений в доме генерал-губернатора. 4 часа 30 минут. Прием в дворянском доме. 7 часов 30 минут вечера. Парадный обед во Дворце. 31 августа. Маневры. Посещение Кадетского корпуса при возвращении с маневров. 9 часов вечера. Прием Их Императорских Величеств общественным управлением и киевским русским купечеством в саду Купеческого собрания. Иллюминация Труханова острова. 1 сентября. Маневры. 4 часа дня. Смотр потешных на Печерском плацу и соколиная гимнастика. (Там же один рысистый пробег лошадей на приз в честь Его Императорского Величества). 9 часов вечера. Спектакль в Городском театре. 2 сентября. Смотр войскам на месте маневров. 7 часов 30 минут. Обед во Дворце для начальников отдельных воинских частей. Отбытие в г. Овруч Его Императорского Величества. 3 сентября. 10 часов 15 минут утра. Прибытие в г. Овруч. 6 часов вечера. Возвращение Его Импеторского Величества в г. Киев. 4 сентября. 10 часов утра. Освещение памятника св. Ольги. Посещение Покровского женского монастыря. Посещение музея имени Цесаревича Алексея. Посещение университета св. Владимира, Александровской гимназии, Музея имени Государя Императора Николая II. Вечером отбытие Его Императорского Величества в г. Чернигов. 5 сентября. Пребывание в г. Чернигове. 6 сентября. Около 8 часов утра. Прибытие Его Императорского Величества из Чернигова в г. Киев. 11 часов утра. Отбытие Их Императорских Величеств из г. Киева. Для общего сведения населения Киева довели «обязательное постановление». «1. Владельцы усадеб и домов в г. Киеве (достроенных и не достроенных), расположенных на пути следования Его Императорского Величества, во время проезда, обязываются: а. все ворота зданий и заборов, им принадлежащим, держать закрытыми; б. на крыши, чердаки, заборы, деревья и к слуховым окнам никого не допускать и при каждых воротах иметь привратника, который должен впускать и выпускать только известных ему лиц. 2. Хозяева квартир, расположенных в тех же местностях, обязываются во время проезда Его Величества допускать к окнам и на балконы квартир, ими занимаемых, только лиц приглашаемых, и хорошо им известных. 3. Виновные в неисполнении этого обязательного постановления подвергают, в административном порядке, штрафу до 500 рублей или аресту до 3 месяцев». День такой яркий, знойный… Кажется, каждый бугорок опален солнечными лучами – окрашен их блеском. Лучше не выбираться в такой день на песчаные россыпи Днепра: все время майся в воде. Иначе сгоришь на солнце. Получить можно тепловой удар. Душно. Пусть хоть дунет слабый ветерок: перемешает застоявшийся воздух. От жары изнывают лошади: плавно покачивают свои вытянутые морды. Хвостами они отбиваются от слепней. Извозчики легко засыпают, а в такое оживленное время не до сна. Переморились. Ничего не поделаешь с той усталостью. Город не такой уж огромный, а гостей понаехало… Вроде со всей земли Русской. Не часто выпадает момент: повидать Государя, пожелать доброго здоровья и всяческих благ многочисленному Августейшему Семейству. От Их Состояния сильнее всего зависит благополучие страны. И наше личное! Изнуряющий зной. Плавится асфальт. Под ногами хлябь. Выступают искристо-черные смоляные прожилки. Расплавлен асфальт: дышит чадящими испарениями – лучше передвигаться по булыжниковой мостовой. В этом случае подвергаешься опасности оказаться сбитым лихим извозчиком. Зачем используют асфальт для покрытия тротуаров? Известно: вредоносный материал. Создает лишь видимость ровной поверхности: дворникам легко ухаживать. Но это месиво разжижается под палящими солнечными лучами. На поверхность выступает смола. Но как только возле нее трудятся люди? Смола – самая болезнетворная составляющая часть асфальта. Относительно дешевый материал: вот и гребут доходы. Человеческая жизнь, здоровье никого не интересуют. Расчадили печи: над ними вьется густой черный дым. Вокруг оседает копоть… Изнуряющий зной… Одно неуемное желание: забраться куда-нибудь в тень, пробраться к воде… Солнце висит прямо над головой: берегись прямого удара палящих лучей… Прозрачное небо прекрасно своей голубизной… В эти часы лучше всего посидеть над книгой, поразмыслить в тени кабинета: не сновать по улицам в поисках случайного. Приходится. Пусть скорее минует полдень: Солнце перевалит к вечеру – наступит какая-то прохлада. В этом прозрачном воздухе легко просматриваются волны света: ряды раскованных цепей ниспадают по наклонной плоскости. Все царствование Николая II оказалось кровавым. Его сопровождали частые кровопролития и «бескровные виселичные казни». Кровь и смерть. Стоны, зарево пожарищ, ружейные залпы… Вновь кровь, виселицы, звон кандалов… Таким оказалось царствование последнего Романова. Началось царствование 14 мая 1894 года с Ходынки. По случаю коронации молодого самодержца, угощения для масс устроили на Ходынском поле. Дорога к халявному угощению пролегала по волнистой местности, через овражные углубления. В дополнение к этому, сплошь и рядом, часто попадались ямы. После недавней лагерной стоянки и воинских маневров, ямы остались не засыпанными. Народ валил сплошной толпой. Нетерпеливые задние опасаются оказаться обделенными: давят передних. Возникла паника, смятение. Ядро толпы быстро превратилось в бесформенную массу, в кровавое мессиво. Люди падали в ямы: уже там оставались лежать. Некоторые навечно. Ведь накатывали новые волны людей: давили друг друга. Ломали руки, ноги, разбивали головы… Так возникла братская могила из живых тел и трупов. Далеко по округе разнеслись вопли и стоны раздушенных, изувеченных, заживо погребенных людей. Проклинали все на свете, другие молили о пощаде. Казалось: страшные вопли долетают до самого неба. Не пришло помощи! Толпа все давила! Теперь уже снедает любопытство – оно даже больше желания поживиться даровым угощением и подарками. При виде этого страшного зрелища, почти дантовских картин Ада, у некоторых людей волосы становились дыбом, другие теряли рассудки. Мировая история не знает много подобных случаев массовых избиений людей. Это кровавые оргии Нерона, Варфоломеевская ночь, избиение Евреев в Испании инквизитором Торквемадо и массовое потопление соплеменников в Северной Двине Царем Иоанном Грозным. Вечером того дня, в Московском Кремле устроили пышный костюмированный бал. Несмотря на трагедию, продолжался пир, веселье. Охмелевший, довольный чрезвычайно Николай-Николашка отплясывал с возлюбленной Государыней о своей Алисой, Александрой Федоровной… Царь Николай Второй всем доволен. Получил Престол. Рядом жена, многая 4челядь… Все это досталось ему непросто. Особенно жена Александра Федоровна Гессенская. Его отец Царь Александр III, властный человек и твердый политик, выступил против этого брака. Он не одобрил выбор сына: наследник Российского Престола не должен брать в жены болезненную гессенскую куклу. Сын пригрозил: в таком случае женится на танцовщице Кшесинской. Может отказаться от Трона. Александр уступил. Он не желал ввергать в страну в несчастье. После смерти Царя Александра I случилось подобное бедствие. Выступили бунтовщики: связано оно с отречением старшего сына Константина. Царю Николаю I не просто удалось установить в стране спокойствие и порядок. Из Кремля доносилась музыка, пение… Центр Москвы украшала праздничная иллюминация… В самом городе не веселятся – только в Кремле. Министры в ту ночь даже не решились доложить Царю о случившемся: не омрачать веселье… Они сами, без царского соизволения, не приняли никаких мер для оказания помощи пострадавшим. Первая неделя царствования Самодержца ушла на праздничные приемы, да… на похороны жертв ходынской трагедии. После коронации, Царская Семья совершила увеселительную поездку в Париж. Но и тут ее на каждом шагу сопровождают смерти. В царском поезде умер министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский. У самого парижского вокзала, от напора толпы упала мачта с приветственной надписью. Погибла камер -фрейлин Государыни Александры Федоровны, самая близкая ее подруга при Дворе. В России начали карательные операции против рабочих-стачкистов. Преследуют участников профессиональных и революционных организаций. А во Дворце продолжаются веселья. Часто устраивают развлекательные путешествия в Крым. Отдыхают в Одессе и Царском Селе. Постоянно звучит музыка, веселье… Сплошные удовольствия. Александра Федоровна часто беременеет. Но… рождаются дочери: Ольга, Татиана, Мария, Анастасия… Сколько можно? Хватит! Наконец-то родился мальчик – Алексей. Но радоваться слишком рано: по наследству от матери он приобрел неизлечимую болезнь – гемофилию, нарушение свертываемости крови. Он может истечь кровью: нужно вовремя искусственно остановить кровотечение. Сам Николай II – человек слабый, бесхарактерный. Это отмечают хорошо его знавшие приближенные. Александра Федоровна его часто изводит: требует стать «настоящим Императором», «решительным и более самодержавным», «покажи свой кулак там, где необходимо… докажи: ты один властелин, обладаешь сильной волей». Он все выслушивает, дурашливо улыбается… Империатрица совестит: «Никто тебя не боится, а они должны дрожать перед тобой, иначе все будут на нас наседать, и теперь этому надо положить конец». Он со всем согласен. Ничего не может поделать со своим «не твердым» характером. Не зря его считают «мямлей». Пользуются слабохарактерностью люди недалекие, но настойчивые. Государя они легко подчиняют влиянию. Александра Федоровна постоянно ему указывает на «слабости», борется с «добротой», со «снисходительностью» к окружающим людям. Царь остается податливым, безвольным. Граф С.Ю. Витте в нем видел все то же безволие, бесхарактерность. Отметил его доброту, ум, образованность: превосходила отцовскую. Александр III упрям, прямолинеен, настоящий солдафон. У Николая II совершенно нет царственности, позерства. Опасно его коварство, лживость: он не считал для себя позорным обманывать всесильного премьера. С.Ю. Витте считал: «хитрость, безвольность и полная бесхарактерность» - основные черты характера Царя. М.В. Родзянко тоже его считал «слабым волей, легко подпадающим под чужое сильное влияние». Говорили: Государь ложится с позаимствованным у последнего собеседника мнением, а просыпается с явившимся в сновидении. Только внешне соглашается Царь со всеми советниками, но поступает всегда по-своему. Однажды выслушал Он Джунковского о последних похождениях Распутина, поощряет того заняться детальными расследованиями личной жизни и деятельности святого старца, однако вскоре уволил со службы своего рьяного благожелателя. Всех людей Николай II считает своими слугами – даже министров. Он с самого детства усвоим истину: «Б-жьей милостью» поставлен управлять Россией, над ее народами властвовать. Он не милует слуг. Никому из них не верит. Не считает предосудительным их обманывать. Он может милостиво выслушать доклад, а затем вслед курьером послать отставку только что осчастливленного приемом сановнику. Случалось: он спокойно, без возражений выслушает доклад министра, возвращает и смущенно сообщает об отставке «по требованию общественности». Царь всех и постоянно обманывает с легким сердцем. Не высказывает открыто свои мысли. Всегда и постоянно он защищает свои личные интересы. В этом мире он любит свою жену и детей. Внешне приятный, любезный, словоохотливый, приветливый, в душе он страшно жесток, злопамятен, как все Романовы. Равнодушен к несчастьям, бедам, страданиям народным, даже к ближайшим своим сотрудникам он чуть не враждебен, хотя врожденное лицемерие позволяет не проявлять своих истинных чувств. В жестокости он почти садист. Николай II не блещет образованностью: находится на уровне гвардейского офицера. Обучали его тринадцать лет. Он владеет превосходно иностранными языками, особенно английским, французским – даже лучше, чем родным Русским. Николай II очень любит пить алкогольные напитки, но никогда не напивается. С интересом слушает анекдоты, даже сальные, развлекается с танцовщицами, поет солдатские песни. С удовольствием принимает участие в охотах. Расстреливает почти в упор загнанных зверей: наслаждается видом теплой, парящей кровью. Находит удовольствие в шутовстве. Александра Федоровна Православие приняла - в новой вере особенно нравится кликушество, фанатичная стойкость и верность отдельных людей мистическим идеям – часто сумасбродным, но прелюбопытным, занимательным, будоражащим рассудок, подогревающим кровь, подсознательные инстинкты. Во Дворец потянулись всякие блаженные хитрецы, «люди Б-жии», юродивые, старцы. Их считают ясновидцами, целителями. Невежественная публика составляет дворцовую камарилью. Этим людям больше верят, чем науке. Самый большой успех среди этой публики выпал на долю Распутина. Сановники влиятельные порекомендовали во Дворец, уже позже хитрый, проницательный мужик Распутин сумел сблизиться с фрейлин Анной Вырубовой, а через нее влиять на саму Государыню. Старец малограмотный человек, сибирский хлыст. Обладает гипнотическими способностями: «перстом Б-жиим». Осведомлен в «путях Провидения». Он стал постоянным советником и другом Царствующей Семьи. Царь и Александра Федоровна с благоговением относятся к «пророку». Сам Григорий Ефимыч пользуется авторитетом для влияния на дела государственного управления. Говорили: Анна Вырубова – официальная любовница Государя. Она также отдается святому старцу. Тот обладает удивительными, феноменальными мужскими способностями: умеет «мять, прижимать и целовать». Даже сама Александра Федоровна, будто не брезгует старцем. Поди разберись во всей этой дворцовой паутине интриг. В дневнике Николая II есть записи о Распутине. Эта противоестественная связь началась в 1902 году. «Снова собрались всемером с нашим другом». «Слушали его за столом и в продолжении всего вечера – до часу… И все бы его слушать и слушать без конца». Это 28 марта, а на следующий день Распутин «беседует», «пьет чай»… 30 марта прощались с другом в «зимнем садике, провели последние минуты до отъезда нашего друга… расстались с ним с грустью и вернулись домой». На следующий день «хорошо провели время до часу ночи в разговорах о нашем друге». Царь доволен старцем: тот близок к Б-гу – можно доверять, восхищаться его способностями. Сам Николай II – глубоко верующий человек. Он верен Б-гу – властен над всем и всеми. Царь с Б-гом находится в самых добрых отношениях. Это ему дорого не стоит. Вера его глубокая – до фанатизма. Церковь и все сверхъестественное помогает упрочить Ссамодержавную власть. В те времена Государь в подавленном состоянии духа. Бурлит Россия. Все нет наследника, как уж не пробовала Александра Федоровна, но рождаются девочки... Так складываются обстоятельства: Престол может уйти из их семьи. В 1902 году Александра Федоровна думала: удалось забеременеть – теперь родится сын! Но дворцовые лейб-медики разочаровали: ничего подобного, просто она располнела. Объявили это вслух, все страшно расстроились. Но на Знаменку к Распутину поехали – «на душе стало легче». «Наш друг говорил чудесно, заставляя забыть всякое горе». Кажется, он один способен помочь: уже потеряли надежду, доверие к лейб-врачам, к «французу Филиппу», к мычащему Митьке Козельскому, к «босоножке Матренушке»… И вправду, Григорий Ефимыч успокоил Государыню. Уже через три дня Николай II записал в дневнике о ее «хорошем состоянии духа, здоровья и крепком сне». Царь всячески защищает «своего друга»: «Вообще о нем разносят всякий вздор, что тошно слушать и не понимаешь, как люди могут верить чепуху, о которой болтают». Распутин действительно «принес счастье» Царской Семье: 30 июля 1904 года Александра Федоровна родила сына. Теперь старец стал им более нужен. Он не только «содействовал» рождению наследника: маленького Алексея необходимо оберегать от оговоров и болезней. Самое важное: «заговаривать кровь»: от малейших ушибов, порезов безостановочно у него струится кровь. В январе 1904 года Николай II придумал и решил провести маскарад. Должны все приглашенные явиться в Зимний дворец в костюмах времен Царя Алексея. А в это время Безобразов на Дальнем Востоке создал «корейский кризис». Война началась с Японией: в морском бою погиб «Кореец». Продолжался шумный маскарад. Сам Николай разряжен в тяжелый кафтан важно смотрел на веселье «придворных слуг». Даже сообщение о гибели «Петропавловска» не испортило его настроения. Он думал о своем – воскликнул: «Какая прекрасная погода! Хорошо бы поохотиться». И он отправился стрелять ворон. Николай II доволен: «наконец-то нам удастся отомстить япошкам!» Он не мог простить жителям страны восходящего солнца, как с ним обошлись. Еще великим князем он посетил эту загадочную страну. Повздорил с самураем: тот нанес чувствительный удар по голове. До сих пор голова изводит болью. Дальневосточная авантюра окончилась поражением России. Тысячи солдат погибли, целые армии попали в плен. При этом отдельные Русские части проявили чудеса героизма. К истощенной стране подступила революция. «Да благословит Господь, да дарует Он России победоносное окончание войны, прочный мир и тихое безмолвное житие», - Николай II записал в дневнике 1 января 1905 года. А 8 января он записал: «Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики…» А на следующий день, 9 января, в кровавое воскресенье: «Серьезные беспорядки, вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца». По стране шествует Революция. Вся Самодержавная система может обанкротиться. Николай II идет на «уступки» - «дарует» народу Манифест от 17 октября 1905 года с обещанием «свободы». По всей стране прокатились Еврейские погромы. Так Русский народ воспринимает Свободу. Николай II получает донесения о страшных насилиях и грабежах, об убийствах детей, изнасилованиях Женщин. Николай II злобно хихикает: «Это щекотно» - он требует подробностей. Ведь Женщины – по природе своей Женщины. А все Евреи – революционеры. Николай II дико ненавидит революционеров: стремятся нарушить спокойную жизнь, разрушить его благополучное царствование. Николай II не собирается миндальничать с революционерами. Во времена революции он отдыхал на берегу Финского залива. Отличная погода. Произнес Царь мечтательно: «Вот взять бы всех революционеров, да и утопить в заливе». Посещали его сладостные мечты… На время их прервало вооруженное восстание в Москве. Дело обстоит серьезно. Вызвали решительного губернатора Столыпина из Саратова. От беседы с ним Николай II «получил самое лучшее впечатление»: сразу назначил министром внутренних дел. Через несколько месяцев Столыпин становится премьер-министром. Для борьбы с революцией нужны решительные меры и непоколебимые люди. (О самом Саратове несколько слов-замечаний. Расположен город в Поволжье – это традиционно неурожайный, голодный край. О названии города рассказывают в качестве анекдота. Само название состоит из двух слов – происходят они из Иврита. Тот древний, не живой язык молитв происходит от Хазар или неведомо еще каких племен-народов. Саратов – это Сара тов или това, в точном переводе обозначает Женщину по имени Сара, она хорошая. С какой стати для Русского города придумали такое чудное название?) «Чудесная погода… Настроение было такое же светлое по поводу разгона Думы», - Николай II 3 июля 1907 года записал в дневнике. Он разделался так же решительно и со Второй Государственной Думой. В последнем акте «заслуга» Столыпина: он убедил «нарушить стране обещание». Решительными действиями Столыпин подавил революцию. Николай II может беспечно разгуливать в столь полюбившихся ему малинового цвета рубахе и шароварах. Наслаждается жизнью. Он думает только о своем личном благополучии. Царю безразличен простой народ. Об этом с достаточной определенностью говорит такой факт. Государю доложили: в 1901 году на покупку водки в монопольных лавках израсходовали в стране 8 миллионов рублей. Он ответил только одним словом: «Однако!» Его волнует не народное здравие, а поступление в казну. Николаю II доносят: распитие водки происходит возле винных лавок: выбивают ладонью пробку и опрокидывают бутылку – выпивают ее из горлышка. Этим развращают молодых и других непьющих. На одном из таких докладов Государь собственноручно отметил «Об этом я уже слышал». В 1892 году Н.Н. Кулябко окончил юнкерское училище. В возрасте 19 он поступил подпрапорщиком в 129-й Бессарабский пехотный полк. Затем перешел помощником пристава в московскую полицию. Почувствовал разницу: вольнее дисциплина, зато служба сытнее. Вскоре его переименовали в чин губернского секретаря. Позже служил становым приставом вблизи Ялты. Только сейчас он понял: служба в наружной полиции более изнуряющая, чем армейская. Еще она мало благодарная: сколько не отдаешь ей сил, энергии – все мало. В Киеве служит начальником охранного отделения Спиридович. Родственник Кулябко со стороны жены. Кулябко пошел к нему – стал вольнонаемным писцом. Спиридович неоднократно сообщает в департамент о значительно энергичном и сообразительном своем подчиненном и родственнике. Под покровительством начальника, Кулябко быстро выдвинулся: стал руководить секретной агентурой. Начальник местного губернского жандармского управления генерал Новицкий считает Кулябко нисколько не пригодным для розыскного дела. Это не помешало: Кулябко назначили помощником, а с начала 1907 года начальником охранного отделения. Эта вакансия освободилась, после отъезда Спиридовича из Киева. Кулябко действительно непригоден для столь ответственной, чрезвычайной работы. В самом департаменте полиции знают: он не обладает достаточным знанием дела, не накопил опыт, слабо знает технику охранного дела. По этой причине находится в полной зависимости от агентов охраны. Фактическим начальником отделения является Демидюк. Кулябко вроде ширма. При Кулябко частично утеряли хорошо налаженную агентуру Спиридовича. Оставшиеся агенты не чувствуют надзора со стороны руководства. Они расхолаживаются. Заботятся только о регулярном и полном получении денежного довольствия. Спиридович – зубр профессии. Он прошел школу Зубатова. Кулябко только нахватался верхов. Он не разбирается в сути дела. Да и не пытается в него вникнуть. В 1908 году прошла ревизия. Результат выдали отрицательный: признали совершенно неудовлетворительной работу начальника охранного отделения. Рекомендовали его отчислить с должности начальника отделения – командировать в департамент для письменных занятий. Но в то время в самом департаменте произошло временное безвластие. Связано с уходом М.И. Трусевича. Рекомендаций ревизии в то время не исполнили. Потом их поместили в «долгий ящик». У Кулябко появились заступники, горой встали защитники. В 1909 году генерал Герасимов контролировал работу охранного отделения. Он тоже дал отрицательный отзыв о работе начальника отделения. Департамент полиции поставил на вид упущения в работе. У Кулябко потребовали улучшений. Нужно изменить систему агентурного контроля. Улучшить документацию. Ответы на запросы и письма департамента высылать оперативно. Но разве виноват сам начальник? Он не знает, как поставить работу. Не умеет контролировать своих подчиненных. Со времени назначения товарищем министра генерала Курлова, Кулябко считает себя в полной безопасности. Департамент продолжает громить его назидательными письмами, запросами, наставлениями. Сам Кулябко редко читает документы: поручает во всем разобраться Демидюку. Тот давно сам рвется вверх. Намеренно подсиживает своего разбитного шефа. Кулябко видит все это, понимает, но без Демидюка он, словно без рук. Завистника и недоброжелателя он вынужден терпеть рядом, в «руководстве». Письмами, напоминаниями департамент добивается улучшения качества службы, выполняет свои руководящие функции. Не удается отмалчиваться, тогда Демидюк подсовывает начальнику на подпись письма с ответами вызывающего тона. Кулябко не вникает в суть содержания, часто даже не читает – подписывает. При встречах и личных беседах с генералом Курловым, Кулябко постоянно просит защиты, жалуется на мелочную опеку и пристрастие департамента. Бесконечно писульками его отвлекают от живой агентурной работы. В конце 1910 товарищ министра внутренних дел разбирал жалобу особого отдела департамента. Кулябко вызвали в Санкт-Петербург для дачи кадровых объяснений. Сам генерал Курлов знает, ни раз отмечал слабости охранного дела в Киеве. Особо отмечают плоха теоретическая подготовка, мал практический опыт начальника отделения. Но ему продолжают поручать ответственные охранные функции. Считают: пусть он учится и одновременно себя проявляет. Кулябко привлекли для организации охраны в Риге – при ее посещении Высочайшими Особами. Кулябко очень быстро растет на службе. Почти стремительна его карьера. В корпус жандармов его зачислили в августе 1909 года: тогда ему присвоили чин ротмистра. Через год он уже подполковник. Шефы генерал Курлов и полковник Спиридович подняли авторитет Кулябко. Ему даже предложили должность начальника московского охранного отделения. Он не согласился покинуть свой благодатный юг. Тогда ему предложили должность начальника жандармского управления в Севастополе. Кулябко согласился. Осталось малое: сместить полковника Попова с этой должности. Пока нет придирок, основания: тот с должностью хорошо справляется. Инициатор перевода генерал Курлов на это не решается. Считает уверенно: пусть Кулябко переждет некоторое время: не за горами повышение его по службе. Пусть только откроется подходящая вакансия. Сам Кулябко вознесся в собственных глазах: в городе он подчиняется одному генерал-губернатору Трепову. Он смотрит свысока на губернатора Гирша. Всю местную полицию он презирает, даже ее третирует. Полицейских дармоедами величает: «Ну, что они могут, что делают? Ходят себе степенно, поглаживают животы, да покрикивают на обывателей. Их нельзя послать на серьезные дела: вмиг опозорятся. Темный они народ, не знают о рядом совершающемся. Вечно в курсе дела одна охранная полиция. Заблаговременно предупреждает власть, от всех неожиданностей оберегает. Нередко даже спасает. Что значат и могут без нас власти? Как без рук и глаз! И в столице – в департаменте сидят сволочи: чешут языки, да лезут не в свое дело. Ищут себе заботы! Больше ничего не делают! Только постоянно нервируют действительно занятых делом людей. Все кляузничают. Они чувствуют, знают уже: доносы отскакивают, как горохом о стену! Ну, что они могут? Только почесать задницу: это иногда приятно!» «В виду личного одолжения» сам генерал Курлов просил Кулябко обходиться несколько сдержанней с чинушами департамента. Но почему они постоянно лезут, донимают своими нравоучениями, формами отчета… Пусть прежде подумают сами, как можно собрать все эти сведения? Нужны они кому? Только приколоть в папку. Создать видимость занятости, какого-то дела… Деньги не только любят счет, но и расходование на соответствующие цели. Даже казенные. Эти тоже на такой бумаге напечатали. Выделили: растратить их необходимо. Нет никому дела, на какие цели использовали. Не обеднеет Россия: пусть некто поживится за казенный счет. Нельзя упускать момент. Государство не пострадает, не обидится: пусть верный его слуга от общественного пирога урвет свой лакомый кусок. Как иначе устраивать всякого рода встречи, обеды? Не на личный счет? У денег особое свойство: приходят, но тут же уходят. Оглянуться даже не успеешь. А департаментские буквоеды на каждый расход требуют массу оправдательных документов. Где их взять? Ничего: и так спишут, никуда они не денутся. Вот эти последние десять тысяч выделили на премирование филеров. А те и без того бьют баклуши. За какие удовольствия им еще платить? Предстоят грандиозные Торжества. Повлекут обязательно непредвиденные расходы. Где взять деньги? Всю эту многочисленную праздную публику прикажете подкармливать за собственные средства? Смешите! Россия – богатая страна: выдержит любые расходы. В ней и так больше пропадает, гниет… Нужно уметь доить. Это даже позорно использовать деньги, уже находящиеся в руках. Всюду так: каждый тянет, что только может. Одна курка гребет от себя, а человек по велению инстинктов кладет в свой карман. И правильно делает! К чему жить, но не пользоваться даровыми благами природы? В жизни не испытать удовольствия от всех соблазнов. И прихоти… Жить сейчас, пока стоит и пьется, веселье хватает за душу, да не оставляет равнодушным ни одно волнительное приключение. Сама жизнь так устроена изначально. Одним ходить в постолах, а другим – властвовать. В самые бурные годы, а не тогда, когда из задницы посыпится песок. Да, кто станет держать до таких древних лет? Охрана – это важнейшее из мест приложения труда, рук молодых. Сюда выбирают самых отчаянных, беззаботных. Совсем не зря выбирают: нужно проявлять готовность рисковать жизнью – каждую минуту. Как иначе? Коварный это враг – подполье. Революционеры не сложили оружие: действуют. Замышляют свои коварные планы. В Киеве пока спокойно, но и… не очень… Орудуют социал-демократы, но где они? Неуловимый это народ, дерзкий. Но что они там могут? Соберутся, обсудят политический момент, между собой порежутся: это чисто по-русски. «Ты – сякой, такой!» Вот и все их дела. Ну, еще отпечатают листовки. От них какой только прок? Одна грубая демагогия – на недотеп воздействует. В департаменте уже психуют, капают на мозги начальства. В столицах сидят перестраховщики и трусы: сразу гнутся от малейшего колебания ветра. Их так перепугала революция: до сих пор не могут очухаться, успокоиться, в себя прийти. Да, не придут к спокойному состоянию, пока сами не отправятся на Тот Свет. Ну, и хрен с ними! Дундуки – ими и остались. Знают только одно: на всех постоянно кляузничают. Как-нибудь переживем! Перекантуемся! Сыты будем – не помрем! Киевское охранное отделение на нужды охраны расходует огромные средства. Подобные отделения в крупных городах тратят средств значительно меньше. Еще важно: в Киеве не имеют в своем штате сколько-нибудь важного осведомителя. Никто не состоит в непосредственной связи с революционным подпольем. Почти никаких сведений о социал-демократической организации местное отделение не имеет. По сведениям самого департамента полиции, в Киеве существует такая организация. Она самая многочисленная и деятельная во всей Империи. Активно действуют местные бундовцы. Многие из них сотрудничают в легальной прессе. Но их нелегальная деятельность остается вне ведения Кулябко. На верхотуре власти не могут успокоиться. Подполковнику Кулябко присылают циркуляры из департамента полиции. Предписывают позаботиться об учреждении надлежащей агентуры среди подпольных организаций. Цель понятна: должны обнаружить их состав, выследить, ликвидировать преступные партии. Все эти указания не имеют практических последствий. Подполье осталось вне ведения и контроля охраны. По убеждению департамента, подполье разрастается, продолжает деятельность свою. Представляет реальную опасность для безопасности всей Империи. Особый отдел по политической части департамента полиции занялся особо выявлением непорядков в Киеве. Сложились, в связи со слабой деятельностью охраны. Специальный доклад по всем этим вопросам представили товарищу министра Курлову. Для дачи объяснений Кулябко вызвали в столицу. Генерал Курлов не руководит непосредственно охранными отделениями. Ему доносят из подотчетного департамента полиции: имеются отдельные просчеты в работе киевского охранного отделения. Замечания касаются преимущественно ошибок, упущений канцелярского делопроизводства. Жалуются на задержку ответов на запросы департамента. Не представляют своевременно разные сведения. Киев – не единственное язвенное место. В департамент и министерство внутренних дел приходят сведения: почти во всех губернских городах в последнее время сильно ослабили внимание агентуре и состоянию работы охранных отделений. Подполковнику Кулябко в столице предложили представить подробные сведения о существующих в Киеве подпольных партиях, организациях и группах. Потребовали отчет о деятельности отделения в смысле пресечения преступной деятельности противоправительственного направления. Потребовали отчет о расходовании крупных денежных средств на нужды содержания постоянного штата и агентуры. Целесообразно расходование при нулевом результате их пользы? Кулябко сразу стушевался. Генерал заметил: «Денег нам не жалко, но пусть используют их с толком, приносят пользу. Никто не станет содержать бездельников». Что делать? По сведениям самого охранного отделения в Киеве отсутствуют какие-нибудь серьезные революционные организации, да и всякая подпольная деятельность. Это является результатом широко разветвленной агентуры: с умом расходуют деньги. Приносят свои плоды. Если ограничить или ликвидировать агентуру, вот тогда действительно начнется широкая подпольная деятельность. Ее осуществлять начнут вне контроля. Департамент полиции по своим источникам информирован о состоянии дел во всей Империи. При всем старании не знают лучше о местных делах. Кулябко ответили серьезно: они пользуются документами. За границей печать распространила отчет киевских организаций. Сообщают о городском комитете партий, двадцати отдельных кружках, студенческой коллегии пропагандистов… О хорошо оборудованной типографии: издают прокламации, другие материалы. - Нечего этого нет! Нет в природе! – Взорвался Кулябко. Представитель департамента представил папку: в ней собраны воззвания, листовки, резолюции: имели хождение в Киеве – в самое последнее время. - Это что такое? – Спросил ехидно. – Вы лично знакомы со всеми материалами этими? Начальник киевского охранного отделения должен честно признать: знаком он не со всеми материалами. - Тогда познакомьтесь! Российская социал-демократическая рабочая партия Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Товарищи! Все население России переживает большое горе. Скончался великий мыслитель, гениальный писатель и художник, давший всему миру ряд блестящих литературных произведений и стяжавший себе всемирную славу. В литературных своих трудах, многочисленных статьях и обращениях ко всему мыслящему человечеству покойный Лев Николаевич Толстой подверг беспощадной критике многие стороны современного социально-политического строя, с которым борется также рабочий класс. Хотя убеждения и образ мышления Л.Н. Толстого в огромной степени расходились с идеалами рабочего класса, который является единственным революционным борцом против всех зол современного буржуазного строя, не были последние противны сердцу и разуму гениального художника и вызывали в нем самые горячие протесты. Покойный был врагом эксплуатации человека человеком, врагом современной морали, покоящейся на господстве насилия, он был горячим противником войны и смертной казни, не признавал права на частную собственность и боролся с бессмысленным догматизмом Православной церкви и духовенства, ставшего в руках царского правительства послушным орудием угнетения народных масс. Поэтому-то девять лет тому назад «черные вороны» Православной церкви, заседающие в Синоде, решили отлучить Л.Н. Толстого от церкви, а правительство палачей, для которого растрелы и виселицы являются одним из способов управления государством, считало покойного непримиримым врагом. Умер Л.Н. Толстой, и всколыхнулись широкой волной все, что есть лучшего в России, все, кто мыслит и страдает под жесточайшим гнетом реакционного правительства, все стремящиеся к светлым идеалам будущего.,. Постепенное развитие общенародного сознания своего бесправного положения, усиливающего бесчинства разбойного правиетельства должны неизбежно вызвать массовое движение в скором будущем, способное свергнуть ненавистное царское правительство палачей и привести Россию к демократической республике, в которой рабочий класс будет свободно вести борьбу за социализм. Несмотря на полицейские преглрады, несмотря на произвол столыпинской банды, несмотря на тысячные жертвы царских штыков и виселиц, массовое движение будет разрастаться и настанет день, когда в устои русского царизма грянет гром разрушения. Рабочий класс, как и в минувшие годы, будет всегда во главе общего массового движения; ныне же он присоединяет свой голос к великой скорби и печали тех, для которых кончина Л.Н. Толстого является утратой борца против жестокого насилия и произвола царского правительства и православного духовенства, против разлагающегося буржуазно-капиталистического строя, его язв и пошлостей. Товарищи, призываем вас к борьбе с враждебными для нас силами, призываем вас сплотиться воедино, могучими усилиями стремиться к ниспровержению правительства грабителей. Товарищи, организуйтесь, ибо в единении залог нашей победы. Объединяйтесь под знаменем Российской социал-демократической рабочей партии! Долой насилие и произвол царских палачей! Долой смертную казнь! Да здравствует свобода совести! Да здравствует социализм! Да здравствует Российская социал-демократическая рабая партия! Киевская организация Российской социал-демократической рабочей партии. Ноября 1910 г., печ. 500 экз. Корреспонденция в «Рабочей газете», № 2 от 18 декабря 1910 г. Киев. Еще в 1907 г. ясно обозначился развал в Киевской с.-д. организации. В железнодорожном районе до конца 1908 г. работа не прерывалась и временами велась даже довольно широко в связи с деятельностью Ю.З.ж.д., узлового бюро, имевшего типографию и выпускавшего свой орган. Но в конце 1908 года и эта организация почти разбита, а оставшиеся силы ее занимались очищением организации от провокации. В 1909 году работа совершенно прекратилась. С весны текущего 1910 г. вновь стала складываться нелегальная партийная организация. Инициатива восстановления партийной организации исходила из среды рабочих, а возникла эта инициатива потому, что зашевелились вокруг них масса и потребовала ответа на вопросы, обсудить которые полностью без укорачивания лозунгов можно было только внутри нелегальной организации, путем нелегальной литературы. Чувствуется страшная оторванность от центральных учреждений, от общепартийной жизни. Организация делает все возможное для создания местной партийной литературы. Первого Мая вышел листок. В недавние «толстовские» дни также выпущен листок (печатный). Подготовляется выпуск местного нелегального органа, потребность в котором чрезвычайно остра, так как устная пропаганда и агитация недостаточны, да и требуют много интеллигентных сил (сейчас имеется 8 кружков). Правда, рабочие потянули за собой интеллигенцию и сейчас в работу пошли даже некоторые из тех, кто поддался во время полного организационного распада проповеди ликвидаторства. Впрочем, ликвидаторство не имеет корней в массах, или, вернее, находило отклик среди рабочих уставших, очень много вынесших на своих плечах, и сейчас главное ядро Киевской организации сосредоточено в тех районах, где было сосредоточено раньше. Раньше наиболее революционные районы труднее других оправляются от разгрома, наиболее разедены язвой провокаторства. Вслед за рабочими, всколыхнулась и учащаяся молодежь. В «толстовские» дни она вышла на улицу. До выхода ее на манифестацию состоялось совещание между представителями учащейся молодежи и нелегальной партийной с.-д., организацией. Рабочие поддержали молодежь и также вышли на улицу. Товарищи! Мы внимательно следим за всей вашей деятельностью в Государственной Думе. С большим интересом прислушивались мы ко всем выступлениям, в которых вы разоблачаете так метко и умело все тупые дела врагов народа. Своими смелыми запросами вы обнажаете перед всей страной и целым миром вопиющие беззакония столыпинского правительства и бесправия Русского народа, но ваш голос замирал среди угоднического молчания третьеиюньского большинства. И теперь, не имея возможности, благодаря разгрому администрацией профессиональных наших союзов, заявить о своих требованиях на съезде фабрично-заводских врачей через своего делегата, мы, рабочие гор. Киева, обращаемся к вам – членам с.-д. фракции в Госуд. Думе, как к единственным представителям рабочего класса и истинным защитникам его интересов, с несколькими резолюциями по вопросам порядка дня съезда для передачи их рабочей группе этого съезда. Резолюции: Исходя из того, что сокращение рабочего дня есть единственное средство к нравственному и физическому возрождению рабочего класса, что с сокращение рабочего дня в то же время сокращает количество нсчастных случаев, процент заболеваемости и смертности рабочих и в то же время нисколько не вредит промышленности, а наоборот, толкает ее на путь технического усовершенствования, признавая недостаточным воспрещение эксплуатации детей только в крупных производствах, ввиду того, что применение детского труда практикуются и притом в самых нечеловеческих условиях, гл. обр., в мелком производстве и в домашней промышленности, что детский труд подтачивает народные массы в их жизненном корне; признавая сверхурочные работы средством к удлинению рабочего дня, что условия в некоторых отраслях производства особенно вредно отражаются на женском организме, мы требуем: ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ОХРАНЫ ТРУДА I. Введение законодательным порядком 8-часового рабочего дня в качестве нормального при существующей степени развития промышленности в России. II. Полного воспрещения детск. труда в школьном возрасте (до 16 лет) установления 6-часового рабоч. дня подростков (от 16 до 18 лет) во всех отраслях фабричной и ремесленной промышленности без исключения. III. Полного воспрещения женского труда в тех отраслях промышленности, которые вредны для женского организма, освобождения женщин от работы в течение четырех-семи недель после родов с сохранением заработной платы в обычном размере за это время. IV. Воспрещения ночного труда (от 9 часов вечера до 6 часов утра) во всех отраслях народного хозяйства, за исключением тех, где он, безусловно, по техническим соображениям необходим, признанным рабочими организациями. V. Полное воспрещение сверхурочных работ. VI. Учреждения фабричной инспекции с участием рабочих представителей, общей для всех категории, не только фабричного, но и ремесленного труда, не исключая казеннных предприятий, и назначения инспектрис в тех отраслях промышленности, где применяется женский труд. VII. Государственное страхование рабочих на случай старости и полной или частичной потери способности к труду, за счет специального фонда, составленного путем особого налога на предпринимателей. VIII. Учреждения правильно организованного санитарного надзора во всех предприятиях, употребляющих наемный труд, при полной независимости всей врачебной-санитарн. организации от предпринимателей, бесплатной медицинской помощи для рабочих за счет предпринимателей с сохранением содержания во время болезни. IX. Дарового и обязательного общего и профессионального образования для детей обоего пола до 16 лет, снабжения бедных детей пищей, одеждой и учебными пособиями за счет государства. В целях действительного соблюдения интересов рабочего класса, мы требуем установления уголовной ответственности нанимателей за нарушение законов об охране труда. Департаменту полиции. Секретно. При вверенном мне управлении возбуждена переписка в порядке положения о государственной охране по делу «о членах Киевской организации Российской социал-демократической рабочей партии», задержанных на берегу Днепра после сходки 18 апреля сего года. Обстоятельства этого дела в общих чертах заключаются в следующем: По агентурным сведениям Киевского охранного отделения стало известно, что 27 февраля сего года в помещении «Клуба трудящихся лиц в конторах и торгово-промышленных заведениях» предполагалось нелегальное собрание с участием членов от местных социал-демократических групп и что таковое собрание будет замаскировано объявлением в газете «Киевская мысль», что в этот день приглашаются в помещение клуба лица, желающие записаться членами. 27 февраля, около 11 часов вечера, действительно собралось значительное количество лиц в помещении клуба, котрые нарядом общей полиции обысканы и переписаны, но ничего предосудительного у них обнаружено не было. В марте и апреле сего года охранным отделением производилось систематическое наблюдение за некоторыми из лиц, застигнутых на собрании 27 февраля в «Клубе трудящихмя лиц», причем, как наблюдением, так и вновь поступившими в охранное отделение агентурными сведениями, определилось особое оживление деятельности со стороны членов местной организации, принадлежащих к Подольскому району. В результате такого обследования наружным наблюдением установлено, что 17 апреля, около 9-ти часов вечера, входившие в сферу наблюдения лица, проживавшие большей частью на Подоле, в числе 15-18 человек, сошлись на берегу Днепра, наняли две лодки и отправились на другой берег реки. Вследствие темноты и сильного разлива Днепра, отъехавшие на лодках, сопровождаемы наблюденирем не были, но сделано распоряжение об устройстве около того места, где эти люди нанимали лодки, засады из чинов охранного отделения с нарядом общей полиции. После 12 часов ночи устроено возвращение обеих лодок, но сошедшие с них засадой задержаны и сопровождены в полицейский участок для установления личностей. Задержано 16 мужчин и 2 женщины, причем, как выяснено впоследствии, двое из задержанных оказались на месте задержания совершенно случайно, ввиду чего, после обыска и опроса, освобождены, остальные же заключены под стражу в порядке охраны в Киевской тюрьме с 18 апреля сего года. Среди материала, обнаруженного при личных обысках задержанных, и обысках, произведенных у них на квартирах, особое внимание обращает: 1. Литографированные воззвания «Товарищи!» с резолюцией, адресованной к членам социал-демократической фракции Государственной Думы, «как единственным представителям рабочего класса и истинным защитникам его интересов». В тех воззваниях оговаривается, что обращение это к социал-демократической фракции в Государственную Думу сделано потому, что «эти требования не имелось возможности заявить на съезде фабрично-заводских врачей через своего делегата». Резолюции эти подписаны 75 лицами. 2. Листок бумаги, где карандашом имеется запись, дающая основание по своему содержанию предполагать, какие именно вопросы обсуждались задержанными лицами на сходке. 3. Три прокламации «Киевской организации Российской социал-демократической партии». Две из них с печатями организации. Кроме чего более 200 экземпляров брошюр и журналов, запрещенных к обращению, писем, заметок и рукописей партийного характера. 1911 г. мая 13 Полковник Шредель. 1911 г. мая 19 Начальнику Киевского губернского жандармского управления Совершенно секретно 15 сего мая, во время прогулки на параходе по Днепру, устроенной якобы «обществом распространения образования в народе», а в действительности местной социал-демократической организацией, в то время, когда публика гуляла около Межигорья и полиция и агенты наблюдали вблизи музыки и буфета, где было больше народу, группа человек в шестодесят, с главными устроителями во главе, отделились далеко в лес, окружив себя «пикетами», устроила массовку. После речей, пропета вечная память павшим за свободу борцам и производился сбор в партийный фонд. Начальник Киевского отделения жандарского полицейского управления железных дорог подполковник Оже де Ранкур 1911 г. июня 17 Начальнику Киевск. охран. отделения Назначенная на воскресенье 12-го сего июня сходка во избежание провала разделилась на две части: одно собрание в небольшом числе было в Голосеевском лесу, а другое – в Боярке, в лесу за санаторией; на этом собрании было 36 человек, в числе известных был помощник машиниста Демиевского сахарного завода Курашов. На этом последнем собраниии выступил неизвестный по фамилии рабочий завода Гретера. На собрании поднят вопрос о том, чтобы временно воздержаться от активной деятельности ввиду принимаемых ныне администрацией мер охраны. Начальник Киев. губерн. жанд. упр. Полковник Шредель. Корреспонденция из газеты «Звезда», № 24 от 10 июня 1911 г. Из Киева. Рабочие дамской мастерской Савельева, узнав из газеты «Звезда» о том, что в С.-Петербурге в союзе рабочих по металлу зародилась мысль о создании Дворца рабочих, единогласно приветствуют эту мысль и верят, что этот будущий Дворец рабочих будет символом объединения всего угнетенного рабочего класса. Мы верим, что дело создания Дворца рабочих в столице будет делом рабочего класса всей России. Мы верим также, что кровные копейки рабочих правратятся в величественный Дворец рабочих на красавице Неве и что рабочие всей России не заставят долго ждать их помощи. Рабочие докажут, что они не только умеют рабски работать на своего хрзяина, и создавать ему роскошную жизнь, а сами, живя впроголодь, не только строить роскошные дворцы и дома своим эксплуататорам, ходить в лаптях, и жить в сырых темных холодных подвалах. Нет, они покажут всему буржуазному миру своей лептой, что они тоже люди, что они тоже умеют строить себе дворцы и лучшую долю и будущее счастье. Мы, рабочие и работницы, жертвуем на постройку Дворца рабочих свой дневной заработок. Всего 11 руб. 05 коп. Российская социал-демократическая рабочая партия Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Рабочие и работницы! Самые страшные удары реакции последних лет обрушились на политическую организацию рабочего класса, на нашу социалистическую рабочую партию. Эта партия всегда являлась там, где рабочие нуждались в помощи и руководстве; она организовала первые союзы рабочих, она сплачивала их разрозненные силы, она вносила свет сознания в рабочую массу, она выясняла рабочему классу его историческое призвание. Понятно, что все угнетатели, все эксплуататоры трудящегося народа видели в социал-демократической рабочей этой партии главного врага, которого нужно уничтожить в первую очередь. Расправившись с революционерами, подорвавши социал-демократические организации, правительство принялось за экономические и другие легальные рабочие организации. В 1905-06 г.г. рабочий класс, впервые добившись относительной свободы организаций своих, поспешил создать свои профессиональные союзы. Пока правительству нужно было бороться с политической организацией рабочего класса, с социал-демократической партией, оно «терпело» эти экономические союзы. Но как только ему показалось, что оно расправилось с социал-демократической партией, обратилось против профессиональных союзов и начало закрывать их один за другим, как бы желая дать русскому кабочему классу наглядный урок и на опыте доказать ему неразрывность политической и экономической борьбы пролетариата. За профессиональными союзами последовали культурно-просветительные общества: рабочие клубы, литературные кружки, библиотеки и т.п. учреждения. Их постигла та же участь, они закрыты, а руководители их высланы или запрятаны в тюрьмы. Прлицейские насилия над рабочими организациями расчищали дорогу для хозяйского засилия. По мере того, как правительство разгромляло рабочие союзы и социал-демократическую партию и выхватывало из рядов пролетариата лучших представителей, капииталисты, фабриканты и заводчики брали обратно все уступки, которые рабочим в предыдущие годы удавалось у них вырвать. Подавив рабочий класс, подорвавши силы его партии, союзов, правительство принялось за те зачатки политической свободы, которые рабочему классу с таким трудом удалось завоевать. Уничтожены свобода печати, свобода собраний, свобода союзов, дважды разогнана Государственная Дума только за то, что в ней голос народа находил, хотя приглушенное, хотя и частичное, но все же хоть какое-нибуть выражение, и, наконец, вопреки «торжественному» обещанию основных законом, правительством самовольно изменен избирательный закон, причем трудящиеся массы, пролетариат и крестьянство почти совершенно лишены были избирательных прав. Вместе с тем, при разгоне II Государственной Думы, наглая банда преступников, известная под названием Царского правительства, подняла кровавую руку на истинных избранников и представителей рабочего класса, оно арестовало социал-демократических депутатов и после лицемерной комедии суда сослало их на каторгу и на поселение в Сибирь, где они находятся и поныне. Правительство Столыпина-вешателя создало, наконец, нужную ему, послушную, подобную ему III Государственную Думу. Эта Дума, состоящая в большинстве из черносотенных помещиков с примесью реакционных купцов и фабрикантов, попов, жандармов и шпионов не только покрывает все преступления правительства против народа, но и толкает его на новые, все более гнусные и наглые злодеяния. Она приняла ряд законов, направленных против крестьян, рабочих, она одобрила ряд противозаконных мероапрятий, направленных к искоренению и угнетению целых народностей. Немногочисленная группа рабочих с.-д. представителей в этой черносотенной Думе делает что может для защиты интересов рабочего класса. Но она может только протестовать против вакханалии черносотенства, разоблачать истинную физиономию царского правительства и господствующих в III Думе партий. Эту свою задачу социал-демократическая фракция в III Гос. Думе выполняет с честью и мужеством. Но вся ее энергия и преданность не могут, конечно, заменить напора самого пролетарского движения, напора масс. Русские рабочие! История, описавши круг, вернулась как бы к своему исходному пункту. Снова, как и десять лет тому назад, вы стоите перед революционной задачей. Слишком ясно, что вы не сделаете ни шагу вперед, не добьетесь ни одного экономического или культурного завоевания, прежде чем не нанесете решительного удара смертельному вашему, извечному, непримиримому врагу. Мы должны, товарищи, готовиться снова к революционной борьбе. Мы должны собрать свои силы для новой решительной атаки на самодержавие. Как и в 1905 году, пролетариат является вождем, руководителем и застрельщиком всей нации, т.-е. всех тех слоев народа, которые способны к борьбе. Теперь история собирается подвергнуть новому испытанию русский пролетариат. С каким же оружием ринется рабочий класс в новую борьбу? Тяжелую и гибельную ошибку совершил бы русский рабочий класс, если бы немедленно не озаботился восстановлением и укреплением социал-демократической рабочей партии, восстановлением, прежде всего, наших нелегальных организаций на местах, на каждой фабрике, на каждом заводе, в каждой мастерской. Наша нелегальная партия должна собрать все готовое к борьбе, всех тех, кто хочет идти под славное знамя нашей старой, революционной до конца Российской социал-демократической рабочей партии, всех тех, кто не устал бороться, кто остался верен старым заветам. Товарищи рабочие, социал-демократическая партия – это ваша партия, ее победы – ваши победы, ее завоевания – это ваши завоевания, ее поражения – это ваши поражения. В разных странах были исторические периоды, когда рабочий класс временно отходил от социал-демократии и пытался искать спасение в других методах борьбы. Но везде дела кончались тем, что пролетариат возвращался к социал-демократии. Русский рабочий! Если ты не хочешь всю жизнь трудиться на кровавого ката за кусок черного хлеба; если ты не хочешь рисковать каждый день быть выброшенным на улицу и умереть голодной смертью, если ты не хочешь, чтобы дочь твоя сделалась жертвой проституции, а дети погибли в раннем возрасте от лишений, нищенской жизни, если ты не хочешь, чтобы и для тебя, рабочий, нашлось место на жизненном пиру; если ты хочешь, чтобы плоды твоего труда, производящего все богатства, доставались тебе и братьям твоим, а не расхищались жадными наместниками; если ты хочешь быть свободным гражданином свободного общества, равным среди равных, полезным труженником среди собратьев, если ты хочешь навсегда стряхнуть с себя ярмо нищеты, лежащей в основе твоего подчиненного положения; если ты хочешь стать царем природы на освобожденной прекрасной земле, если ты хочешь бороться за лучшее будущее для себя, для своих близких, для всех твоих братьев рабочих – приходи к нам в социал-демократическую партию, которая ставит себе целью борьбу за полное политическое и экономическое освобождение трудящихся, борьбу за социалистический строй. И пусть твое сердце забьется горячей враждой к миру зла и насилия, жгучим желанием борьбы с политическим гнетом и экономической эксплуатацией. Рука об руку с твоими товарищами по труду, бок о бок со всем российским пролетариатом, нога в ногу с рабочими всего мира пойдем в бой за лучшее будущее под простреленными, славными знаменами Российской социал-демократической рабочей партии. И пусть нашим кличем будет «Долой спмодержавие». Да здравствует демократическая республика! Да здравствует международный социализм! Да здравствует Российская социал-демократическая рабочая партия! Издание комитета Киевской организации РСДРП. Июнь 1911 г. Печ. 3000 экз. Отношения отрегулировали в ресторане. Генерал Курлов оказался отличным собутыльником и вполне сочувствующим человеком. С ним можно поделиться заботами, обо все поговорить: многое накопилось на душе. Оказалось: весь он в долгах. Не брезгует брать взятки. Кулябко быстро нашел ключик к его сердцу: с того дня и момента они стали закадычными друзьями. Генерал любит повторять: «Дружба - дружбой, а служба - службой». Но его дружба имеет немаловажное значение для течения службы. Он сам ненавидит канцелярских крыс: роются постоянно в дебрях абстракций. Любят они портить и копить бумагу. Ничего не смыслят в живой жизни. Совместно с чинами департамента генерал участвовал в обсуждении состояния розыска в киевском отделении. Ничего особенного не выявили. По мнению генерала Курлова достаточно ограничиться указанием соответствующим и напутствием. Высказал уверенность: Кулябко расшибется в лепешку – не подведет. Зря он цапается с чинами департамента. Играет на выдержке и нервах. Труднее ладить с генерал-губернатором Треповым, но тот им доволен. По причинам своего заносчивого характера, урегулировать отношения не может Кулябко со всеми этими шкурами: протирают штаны в столице. Он может заведовать охраной народа, а это главное. У кого не случается ошибок, упущений, срывов на службе? По ним одним о ценности сотрудника нельзя судить - у нас легко относятся к опытным, проверенным кадрам. Чуть что отрезают «Не годен!» А если он всю охранную науку и практику чуть не впитал в себя: мастер своего дела, прирожденный талант. Прошел огонь, воду и медные трубы – такой человек. Где найдете подходящую ему замену? Они зря только лезут в душу: сами работу не знают. Кулябко добросовестно все исполняет, а это – самое главное. Чиновничья братия любит порыться в чужом грязном белье. Ищут соринку в глазу своих супостатов. Нет идеальных людей, да и быть не может. Нужно смотреть в корень – на деловые качества. А все остальное имеет второстепенное значение. Ну, он не представил вовремя отчет. Что с того? От одного этого Земля расколется на части? Неужели без его данных нельзя свести отчет? В других отделениях сидит много нерадивых работников: их не видят. Всех собак вешают на одну голову. Курлов распорядился: Кулябко не трогать: им сам займется. Сейчас тому главное – наладить агентуру. Отчетность, остальное – не существенно. Подождет. Станет нужно, он сам спустит с Кулябко штаны и выпорет. Но никому другому такого действия не позволит. Побольше бы нам таких начальников – сможем тогда спать спокойно, да беззаботно жить на свете. На том дело замяли. Кулябко на время оставили в покое. По материалам охранного отделения – полковник Рожанов пишет книгу о революционном движении в России. Прежде всего он составил схему исторического развития партии социалистов-революционеров и РСДРП. Для практического руководства – копию передал Кулябко. Эпоха Екатерины Великой (1762-96 г.г.) Знакомство с западной литературой. II. Распространение в России масонства (1772 г.) по совету Вольтера. Три раздела Польши (1772-95 г.г.) Недовольный элемент. Крепостное право не было уничтожено. Павел I (1796-1801 г.г.) Ограничение высшего сословия. Строгая цензура. Запрещение выезда заграницу. IV. Запрещение иностранцам въезжать в Россию. V Крепостное право не было уничтожено. Александр I (1801-25 г.г.) Запрещено распространение масонства (1821 г.) Образованы тайные Союзы спасения и благоденствия. Западничество. От Союзов тропы ведут к Южному и Северному обществу. Взаимосвязи и взаимовлияние между Польским Патриотическим и Северным обществами. Возникновение патриотического течения славянофилов. Войны России в Западной Европе (1805-14) Образование Тайных обществ. Западничество и славянофильство. Крепостное право не отменено. На эпоху оказали влияние: Фурье (1772-1837), Сен-Симон (1760-1825), Базар (1791-1832), Гегель (1770-1831), Шлегель (1767-1845), Мюллер Николай I (1825-55) Декабристы (1825 г.) Западники Славянофилы Декабристы и западники повлияли и вызвали петрашевцев. От западников ведут тропы к университетским кружкам, из них чуть ли не самым значительным является харьковский (1855). Западники (их формула). Славянофилы (их формула). Польский бунт (1830 г.) IV. Крымская кампания (1853) Крепостное право не было уничтожено. К. Маркс и Ф. Энгельс издали «Манифест Коммунистической партии в 1848 г. «Полярная звезда» Герцена (1855 г.) Годвин умер в 1835 г. Александр II (1855-1881) От петрашевцев тропа ведет к «Земле и воле» и выше к организации караказовцев (1865-66 г.г.): Распространение социалистического учения; Ниспровержение существующего порядка; Требование свободы. Чернышевский, Добролюбов, Писарев. От Писарева тропа ведет к нигилизму. Аксаков продолжает традиции славянофилов. Нечаев – от него дороги ведут к пропагандистам-народникам (1866-73) и к народной расправе Топора (1869-71). Покушение на Царя Александра II 4 апреля 1866 г. Чайковцы – они поддеживают связи с Москвой, Киевом, Одессой, Харьковым: через терроризм от них ведет дорога к Земле и Воле. Покушение на генерала Трепова (1878), в Киеве на тов. прокурора Котляревского (1878) и на Царя Александра II (1879). Студенческие волнения (1875-79): С.-Петербургский технологический институт (17.1 и 13.11 1875), Харьковский университет (17.11.1878), Медицинская академия (29.11.1878), Московский университет (5.12.1878). «Земля и воля» в 1878 г. Поделились на «Бунтарей» и «Деревенщиков». От «Бунтарей» дорога ведет в Липецк (июнь 1879 г.), дальше к «Народной воле» (1879-87). «Народная воля» выделяет Исполнительный Комитет (Распорядительную комиссию). Постановили: убить Государя Императора посредством взрывчатого вещества. «Деревенщики» через Воронеж (июнь 1879) пришли к «Черному переделу» (1881-83). Образовали Южный союз русских рабочих под влиянием Северного союза русских рабочих. Халтурин. Взрыв Зимнего дворца 5.2.1880. Пропаганда социалистов среди крестьян и рабочих. Плеханов, Дейч, Стефанович. Агенты-террористы «Народной Воли» - покушения, убийство Государя Императора Александра II 1марта 1881 г. Окончание Крымской кампании (1856) Освобождение крестьян (1861) Бунт в Безднах казаков 2.4.1866 Польское восстание 1863 Отношение студентов в Польскому восстанию. Герцен издает журнал «Колокол» с 1857 г. В Лондоне. Лассаль – умер в 1864 г. Оуэн – умер в 1858 г. Бакунин в 1865 г. Русская секция Интернационала – примкнула к Интернационалу в 1870 г. Бакунин в 1868-69 г. – письма студентам. Бакунин – умер в Берне в 1876 г. Огарев умер в 1877 г. Александр III (1881-94) Тайная типография «Народной воли» в Одессе (1882 г.) Военно-революционный кружок той же организации (1880-83 г.) С «Народной волей» связан Союз рабочих Социалистов-революционеров (1894-1900 г.) Обе эти организации ведут к Народовольческим кружкам. Убийства и покушения на генерала Стрельникова (1882), подполковника Судейкина (1883) и Государя Императора Александра III (1 марта 1887 г.) От «Черного Передела» - к «Группе Освобождения Труда» (1883-1903) Карл Маркс умер в 1883 году. Николай II (с 1894 года) Народовольческие кружки устраивают свой съезд в 1900 г. Основана пария социалистов-революционеров. Основан «Крестьянский Союз» и «Рабочая партия полного освобождения России» (1902 г.) – примыкают к Партии Социалистов-революционеров. Съезды партии: I 1905-6 в Финляндии (а. программа, б. устав, в. Боевые кадры). II 1907 в Финляндии. Постановили: а. редакция параграфа 1 Устава, б. террор под наблюдением Центрального комитета. III 1908 г. Конференция в Лондоне. IV 1909 г. V Совет в партии, постановили: продолжать террор. Течения в партии: Соединиться, отказаться от террора; Интенсификация террора; Террор и восстание Среди идеологов терроризма: а. безостановочный централизованный террор; б. временное допущение террора боевым группам. Противники террора – за использование легальных методов борьбы. Органы партии: «Знамя труда» (центральный). «За народ» (для военных). К Партии социалистов примыкают «вольные социалисты» - они выражают сочувствие вооруженному восстанию и террору. От партии Социалистов-революционеров отпочковались: Федералисты Грузии, Армянская народная партия «Дашнакцутюн», Социалистическая Еврейская рабочая партия, Социалисты-революционеры Латышского края, Социалисты-демократы Латышского края, Польская социалистическая партия. От «Группы Освобождения Труда» дорога ведет к Союзу Русской Социал-демократической рабочей партии (1895-98); Российская Социал-демократическая рабочая партия (с 1898). Съезды: I (1898) Манифест партии о слиянии; II (1903) Утвержден проект программы. Разделились на а. большевиков (Ленин) и б. меньшевиков (Мартов); III (1906) Одержали победу меньшевики – выработали программу по аграрному вопросу; IV (1907) Запрещены экспроприации. Распущены дружины. От большевиков выделились отзовисты. Богданов, Луначарский, Алексинский. Центристы: Ленин, Плеханов. Меньшевики – от них пошли ликвидаторы. Мартов, Дан. От большевиков пошли группы и партии: орган «Вперед», «Почак» - армянская партия, «Украинский союз «Спiлка», Социал-демократы Королевства Польского и Литвы, Литовская Социал-демократическая рабочая партия, Всеобщий Еврейский Рабочий Союз в Литве, Польше и России «Бунд». Орган центристов «Пролетарий». Орган меньшевиков «Голос социал-демократа». Общим предком для партии Социалистов-революционеров и РСДРП являлся Нечаев, «Земля и воля». Социалисты-революционеры ведут свою родословную от «Бунтарей», а социал-демократы – от «Деревенщиков». Деление произошло в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Парадоксально: выразителем деревенских настроений являют социалисты-революционеры, а городских пролетариев – социал-демократы: происходят они от «Деревенщиков» и «Черного Передела». Все объясняется: они впрыснули в свою теорию классовой борьбы значительную порцию отжившего свой век марксизма. У генерала Курлова появилось много критиков. Им всем он показывает простое и очевидное. Начальником киевского и всего районного охранного отделения Кулябко назначили при Тарусевиче. При нем тот быстро взлетел вверх. У Кулябко в подчинении два генерала и восемь полковников. При самом Курлове его только перевели в воинское звание, повысили в чине: при этом учли прошлую службу. Говорят: Кулябко не обладает талантливостью. Но где, прикажете, найти, поставить в руководство талантливых жандармов, охранников? Главное для всех нас – добросовестная служба. Домой Кулябко вернулся ободренным: в самом министерстве у него «прочная рука». Он может не остерегаться любых пертурбаций. За дружбу приходится платить: он готов! Давно усвоил, знает: в этом мире, только ради прекрасных глаз, бескорыстно - ничего не делают. Начальник охранного отделения хозяйничает умело: у него всегда есть достаточный резерв денежных средств. С казенными фондами можно манипулировать. Использовать разные финансовые комбинации. Хочешь обеспеченно жить – умей крутиться. Вовсе не зря сотрудникам отделения начисляют высокие оклады. При этом не перетруждаются: представляют вечно они мизерные сведения. Руководству по штатному положению вменяют надзор, критику. Но Кулябко настроен: отвергает любую критику – пусть даже правильные замечания. С этим приходится жить-мириться: содержание агентуры, филеров обходится дорого. Но без них не обойдешься. Наличие списочных филеров несет пользу: позволяет не бедствовать. Расходовать свободные деньги. В департаменте знают: дела в Киеве обстоят из рук вон плохо. Поступают давно сигналы о грубой нечистоплотности руководства охраны. Пресечь факты самовольства, наказать расхитителей за преступления не удается: поручился за него сам генерал Курлов. Не только он один. Генерал Дедюлин хорошего о нем мнения: навязано оно ближайшим его сотрудником полковником Спиридовичем. Как оказывается, родственником Кулябко. Благодаря этой мощной тыловой поддержке, Кулябко спокойно игнорирует требования департамента. На запросы просто не отвечает. Но в департаменте обосновались способные службисты: они продолжают бомбить письмами. До десятка раз напоминают, прежде чем вышлют нужные сведения. Кулябко постоянно отписывается: нет таких сведений. Вести документацию они не могут, даже ленятся. Все находится в страшно запущенном состоянии: нельзя разобраться, найти полезное. Начальничек! Пробивных таких выскочек немного. Другими отделениями заведуют люди серьезные. Болеют они за дело. Один этот: не бей лежачего! Преуспевает только в кутежах: за ним не угонишься в этом смысле и поведении. И в картишки пошаливает, как наш – по секрету всему свету! – товарищ министра. Два сапога – пара, пусть разного они размера. Быстро они снюхались, поняли друг друга: теперь не разольешь водой. Хорошо живут люди: за их спиной стоит - некто. Не сами они по себе. Эти даже не живут: порхают по жизни. Словно с неба на них падают поощрения, чины, ордена: счастливчики! Они ни в чем не переутруждаются. Им вечно сопутствует успех. Некое особое везение. Даже завидно! По лицу, их фигуре не скажешь: люди они особые, чем-то от других отличные… А видите! Умом не блещут, способностями не выделяются… Это трудягам вечно достается! А эти случайно попали в струю нужного направления, да еще при поддержке – сразу выскакивают на верхотуру! Они давят всех вокруг, лезут по головам и телам – наверх! Потом властвуют они над массами! И этого им мало! Стремятся отнять последнее. Для чего? Должны сразу пропить! Их основное занятие – кутежи! Забаву превращают в серьезное дело. Развратом устилают дорогу к счастью. Такие люди! Они тоже правы! Обывательские наши нравы способствуют: разнузданность достоинством, даже героизмом считают. Неустойчивая молодежь следует за дурными нравами. Они усваивают негодные привычки. Готово: возникают чудные люди. Нормальные, приверженные к праведному образу, не стремятся ни к чему экстраординарному - их все меньше остается. Жизня! Такая непродолжительная, мало обеспеченная она, да еще приходится в ней бедствовать, страдать… Не достойно устроено… Наружное наблюдение устанавливают за известными личностями. По своим действиям, убеждениям они вызывают естественное внимание, подозрение у властей. Выясняют род их деятельности, связи, знакомства, финансовый достаток и даже объекты сношений. Выясняют адреса квартир пребывания и посещения. В последних устанавливают личность хозяина, род их деятельности, образ мыслей. Дополнительно выясняют круг посещающих их лиц. Филер должен приобрести навык: с первого взгляда запомнить наблюдаемого. Распознать его в толпе. Для лучшего развития зрительной памяти, во время тренировки филер должен очень внимательно раз всмотреться в определенную личность. Он прикрывает глаза: в памяти восстанавливает черты лица наблюдаемого. Приметы замечают в порядке следующем: лета, рост, телосложение, лицо – глаза, нос, уши, рот, лоб, волосы и растительность на лице. Важно запомнить цвет и длину волос. Особенности в его одежде, походке, манерах… При проведении наблюдений стараются не обращать на себя внимание: тихо заметно не ходить, не останавливаться на одном месте, долго не задерживаться вокруг одного двора и дома. Важно изучить походку наблюдаемого, характерные движения рук. Обращать внимание на позу. Как он держит голову, как машет руками, ступает. Открыто смотреть в лицо наблюдаемого лучше на людных улицах, перекрестках, на рынке, в трамвае, конке. На глухих улицах и переулках предосудительно смотреть в лицо. При встрече с наблюдаемым – не показывать свои глаза. Филерам запрещено сообщать о секретных агентах и наблюдаемых. Органам охраны поручили специфические функции. Занимают исключительное положение. Большинство сотрудников справляются со своими важными задачами. Бесконтрольность службы толкает отдельных людей на путь безответственности, произвола. Даже авантюризма. Во времена Зубатова, а то и до него, провокацию ввели в систему. Среди сотрудников оказалось много искателей приключений, даже неуравновешенных людей. Попадаются люди с болезненным извращением психики. Эти ищут в жизни острые ощущения, нечто исключительное, дивное. Здесь ведут азартную игру с человеческими судьбами. Им можно создавать и разрушать заговоры. Прохаживаются по самому краю обрыва. Основное: власть беспробудно опьяняет. Куда до этого отношения с Женщинами, вину, наркотикам? Для целей государственной безопасности приняли роковой абсурд в единстве с крайней жестокостью. Они легли в основу Российской безопасности. Еще со времен полковника Еремина в Киеве практикуют насаждение «сотрудников» во все слои общества. Кулябко не пришлось выдумывать, изобретать ничего нового. Его «изобретение» - это постоянные массовые обыски, аресты людей пачками. Охранники терроризируют местную молодежь. Вместо успокоения – вносят беспокойство, брожение, страх. Такие крайние действия охранного отделения носят настолько вызывающий характер: даже восстановили против себя администрацию и полицию. Самому Кулябко нравится повышенное к себе внимание: считается удельным князьком – ни от кого он не зависим. Буйство своих сотрудников он всячески поддерживает. - Чтобы ни одна вошь не проползла! – Он любит повторять любимую фразу. Он действует в этом духе. На учете киевского охранного отделения находится более десяти тысяч человек – при численности населения города около 420 тысяч человек. Это два человека на каждую сотню местных жителей. Удалим из учета детей, стариков, Женщин… Минимум пять человек из сотни – «клиенты охранного отделения». Дактилоскопические и антропологические кабинеты отделения ведут особые регистрационные карточки с фотографиями и отпечатками пальцев рук всех подозрительных горожан. Под систематически наблюдением находится почти вся интеллигенция города – не только левых воззрений. Им важно вести как можно широкий охват деятельности. Доказывают собственную обязательность в общественной структуре. Дополнительно: сама охрана вынуждена плодить акты революционного неповиновения, заговоры. Затем их «раскрывают». Охрана превратилась в носительницу перманентной революционности. Общественные взрывные конфликты стали убедительной основой существования охраны. Из скромной служительницы правопорядка – охранка стала рьяной противницей всякой общественной самодеятельности, свободного развития жизни, самой бесконтрольности граждан. Окажись востребованными и дозволенными все или хоть частично гражданские права, охрана сразу окажется ненужной. В правом обществе и государстве надзор за нарушением законности могут, должны осуществлять судебные органы, полиция, но не тайная политическая охрана. России следует брать пример с западных демократий. Не идти по преступному, даже опасному пути традиционной азиатской тирании. Мы больше Европейская страна, чем Азиатская. Большая часть территории России расположено за Уральским хребтом, но население предпочитают селиться в Европейской части. Секретных агентов нельзя предоставлять самим себе. Обязательно следует их действия сопровождать за ними перекрестными наблюдениями. Ни одно из ими сообщаемых сведений нельзя воспринимать на веру. Нуждается в перепроверке. Власть должна удостовериться в точности предоставляемых сведений, только после этого может приступать к планированию и проведении активных действий. Игнорирование этого важного требования может за собой повлечь самые опасные последствия. Это знать, учитывать: отдельные недобросовестные агенты могут ошибиться, даже способны совершить подлог, разного рода махинации. Вредные последствия подобных действий нельзя заранее предусмотреть. Отдельные агенты чувствуют к себе полное доверие. Они тоже могут воспользоваться этой бесконтрольностью, недостаточной опытностью собственного руководства. Нужно знать, помнить: страшную беду от неверно истолкованной информации, принятии мер – можно предотвратить только повседневным строгим контролем. Секретным агентам не позволять участвовать в противоправительственных действиях – вместе с наблюдаемыми лицами. Не должны они участвовать при их задержании. Это требование строго соблюдают при продолжении агентами своей работы в качестве членов тайного сообщества. Агент может получить сверток прокламаций, но не имеет права распространять. Обязан предоставить «товар» своему руководителю. При организации революционной группой политического убийства, агент обязан избежать любых активных действий и пособничества. Обо всем таком он должен своевременно сообщить начальству: следует принять меры и действия для предотвращения преступления. Для наружного наблюдения организуют летучие отряды. В их составе филеры и частные лица: их нанимают прямо на рынках. Предпочтение отдают нижним чинам запаса армии – пусть они даже слабо подготовлены и не ознакомлены с политическим движением. В состав летучих отрядов часто входят, втискиваются случайные люди: полуграмотные, даже неграмотные, недисциплинированные: они слабо понимают свои обязанности, не способны ответить за погрешности работы. Члены этих отрядов плохо знают город и местности проводимых операций. Они не ориентируются в расположении, названиях улиц, номерах домов. Не осведомили о наличии проходных дворов. Часто о наблюдаемых лицах известны неполные и противоречивые приметы. Такие сведения не служат успеху: подозреваемые часто легко уходят от наблюдения и погони. Филеры и члены отрядов часто в сообщениях и репортажах прибегают к явной лжи, смехотворным утверждениям - этим они окупают свое право на существование. Случается, производят обыски не по нужным адресам, да и задерживают случайных людей. Массовые аресте 1903-5 годов это результат деятельности летучих отрядов. В тот период руководителем политического розыска всей России являлся Зубатов. С ведома и поощрения департамента полиции, Зубатов организовал тайные типографии в различных городах России. Ими владели и заведовали тайные агенты-провокаторы. В них находили приют чистые революционеры. За ними организовывали и осуществляли усиленную слежку. Их предназначали для ареста и выявления всей революционной сети. Напечатанные в этих типографиях прокламации – разбрасывали в учебных заведениях, также на фабриках, заводах. Имели целью организацию забастовок и уличных беспорядков. С последующей ликвидацией активных революционеров. Многие наивные люди попали на удочку: вынуждены расплачиваться собственной свободой и даже жизнью. Зубатовщина сыграла революционизирующую роль: об этом охранники не подумали. Филеры часто становятся антиобщественными элементами, ведут развратный образ жизни, пьянствуют, участвуют в грабежах и насилиях, открывают публичные дома… По требованиям инструкций и принципов – филер должен являться каким-то особым сверхчеловеком: политически и нравственно благонадежным, твердым в убеждениях, честным в действиях, трезвым, сообразительным, выносливым, развитым, терпеливым, настойчивым, осторожным, дисциплинированным смелым, правдивым, откровенным, выдержанным, уживчивым, серьезным… Сознательно он обязан относиться к своим обязанностям. Ко всему прочему, должен обладать крепким здоровьем, отличным зрением, слухом и памятью. Не выделяться своими особенностями. Казаться серым, с неприметной внешностью. Дополнительно: не может филер проявлять чрезмерную нежность, откровенность в семье. Он только кормилец: не любящий муж, отец. Не должен он проявлять слабость к Женщинам, к спиртным напиткам и наркотикам. Он должен проявлять аккуратность на службе, тщательно и строго хранить служебную тайну. Уметь выведывать сведения, при этом не проговариваться. Должен хорошо изучить место своей деятельности. Знать все походные дворы, расположение трактиров, пивных, маршруты трамвая, расписание поездов, место стоянки извозчиков, расположение заводов, фабрик, учебных заведений, время их занятий. Он должен знать все формы чиновников разных ведомств, по одежде отличать учащихся учебных, реальных заведений. Филер должен держать себя конспиративно. Избегать знакомств. Одеваться скромно, как ходят в данной местности люди среднего достатка. Не выделяться ничем из общей массы. Где только тайное это ведомство сможет найти подходящих сотрудников? Ведомство соглядатаев многочисленное, дорогостоящее: ему поручена охрана государственной безопасности. Дело это бесполезное. Причина тому простая: дела, мысли доводят до крайней степени абсурда – оправдывает существование. Само создает абсурдную ситуацию, а потом подобным абсурдом с ним борется. Работы вечно хватает, благо: доносчиков в обществе развелось порядочное число. Ходят они с гордым видом. Даже не пытаются чем-то прикрывать свои обрюзглые и злобные морды. Мир ничтожеств направляет разрушительные инстинкты против всего чистого, благородного в этой жизни. Мир торжествующих ничтожеств! Предназначенный для властвования правителей мир, существование все протекает в податливой обстановке безоблачного благоденствия. Не должны услышать просьбы, мольбы, протесты – только славословия, благоговения перед властителями сего мира. Приходится жить, трудиться в такой дикой обстановке бесправия, одуряющего произвола. Вынуждены молчать: уже перешли грань страха. Ничто большее не способно запугать. Наш страх инстинктивный. После вчерашних лет беззакония, он не прошел. Навевается постоянно сегодняшними днями бесправия. Пусть! Что будет, то будет. Даже в фанатизме присутствует доля здравого смысла. Нельзя терять осмотрительности: иначе наделаешь много непоправимых глупостей. Стать собраннее, молчаливее. Никто не тянет за язык, но поминутно некоторые выпаливают свои особые мысли, мнения, желания, требования. Нужно перестраиваться, коль серьезно решил больше создать материальных, духовных ценностей. Они больше послужат будущему! И для иного мира… Мир неделим. Цивилизация едина. При всей несхожести и многообразии ее форм. Это политики пытаются искусственно все и всех разделить. Так легче властвовать над ничего не соображающим стадом людей. Человеческое общество – стадо, так считают политики. Они во многом правы. Большинство людей не рассуждают. Отдельные представители общества превосходят любых политиков духовными устоями, умственными способностями. Они видят основную ложь политики, в направления и детали не всегда стоит вдаваться. Дмитрий остается внешне прежним: собранным. Никто не должен знать, что в его Душе творится. Какие мысли и бури одолевают его рассудок, сердце. Важное при обретении цивилизации – светский кодекс приличия и поведения. Не усвоил важные требования в совершенстве, сразу обратят внимание. Начнут замечать, даже высказываться. Могут назвать лицемером, двурушником: пусть мысли, слова отличаются от принципов общественной морали, а поступки – словам. Глупости! В его характере скрытность. Только недалекий человек проявляет, показывает всем окружающим: его Душа нараспашку. В действительности, стоит внимательно к такому присмотреться – у него нет Души! Настоящую Душу сохраняют в тайне, неприкосновенной: ее следует скрывать от посторонних любопытных взглядов. Чаще всего безразличных. Никто не станет утверждать: у Дмитрия совершенная Душа. Он давно далеко отошел от общепринятого среди обывательского уровня. В некоем роде стал человеком будущего. В любом современном обществе можно найти массу людей – не вышли из оков времен дикости, средневековья. Только единицы встречаются: по моральным принципам и жизненному укладу опережают они свой век на целые десятилетия, даже столетия. В каком-то смысле, Дмитрий находится в числе этих пионеров, первопроходцев, открывателей будущего. В этом состоят трагедии века и его личная. Рано, слишком рано он погиб. Правда, он мог прожить не более десяти счастливых лет. Вынужденно должен податься в эмиграцию. Железная метла политического садиста Дзержинского выметала чисто, жестоко ликвидировала любое несогласие, инакомыслие. Сомнительно их мирное сосуществование. Дмитрий ни при каких условиях и обстоятельствах не мог примириться с ужасной диктатурой новоявленных правителей. Выступили они под привлекательными марками марксизма и социализма. Дмитрий в какой-то мере оказался ясновидящим: вовремя кончил счеты с жизнью. Одновременно он оставил глубокий след в Русской и мировой истории. Дмитрий еще точно не решил окончательно на кого лучше покуситься, убить? Самого Столыпина? В себе он уверен: годен для такого акта! В пособники он себе никого не возьмет. Совершит сам! Так сложнее, но ни от кого не зависишь. Один рискуешь. Действуешь наверняка. Нельзя все предугадать заранее: само дело покажет, подтолкнет. В этой жизни нельзя становиться догматиком, упрямцем. В столь щекотливом деле – особенно… Придется действовать экспромтом, без достаточной подготовки, наверняка… Лучше всего ликвидировать… Столыпина. Самый видный проводник реакции. Наибольший виновник ныне существующего политического разврата. Пропитал всю государственную систему. На его совести тысячи и тысячи… Многие тысячи казненных революционеров. Другие брошены на продолжительные годы каторги. Высланы на долговременные поселение в Сибирь. Суровый, но благодатный край – Сибирь превратили в испытательный полигин. Здесь проверяют стойкость характеров, приспособляемость организмов к существующим суровым природным условиям выживания. Сибирь превратили в резервацию для правительственных начинаний разного свойства. Та Сибирь надолго останется природным палачом и одновременно пугалом. На всей нашей планете не сыскать подобного места: весь комплекс неблагоприятных условий для существования сосредоточен в одном месте. И все же Сибирь привлекает, манит. Только позыв судьбы останавливает. Но человеку мыслящему, творческому, энергичному, искателю настоящего дела жизни – следует прорваться в ту глушь. Вклиниться в общий порыв наладить нормальную жизнь. Одновременно постоянно дивиться чарующими красотами девственной природы. Не испорченной, не ограбленной человеком и хищной по сути цивилизацией. Где только человек не появляется, он всюду оставляет по себе недобрую память. Хочется верить: бескрайняя Сибирь избежит преступного хищничества, даже злодейства – несут его потребители богатств природы, ее кладовых. Еще не вспыхнула здесь «золотая лихорадка»: подобное несчастье постигли Северо-Американские Соединенные Штаты. Говорят: в Сибири есть золото, но не хочется узнавать: ради «легкой наживы» там тоже погибают люди. Из своего временного далека – Дмитрий Богров не мог предположить: очень даже скоро миллионы людей, большей частью не добровольно, а по принуждению погибнут. Обяжут их добывать сибирское золото, алмазы, другие природные ископаемые-богатства. Необходимы те для насыщения безразмерного чрева государства. Обязаны укреплять и без того беспредельную власть болезненно тщеславных властителей. Что говорить: Дмитрий жил в относительно счастливую пору. И с жизнью он расстался вовремя. Что его ожидало через пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять, пятьдесят, пятьдесят пять, шестьдесят или шестьдесят пять лет? Он погиб в начальных числах сентября 1911 года. Потом наступил бы сентябрь 1916 года… Пусть ему удалось избавиться от опасности мировой бойни. Первый инициатор ее – Российская Империя. Ради поджигательницы многих Европейских конфликтов, Славянской проститутки Сербии… На горизонте маячил сентябрь-октябрь следующего, 1917 года. Заря новой жизни чем-то напоминала реакцию – пусть не столыпинскую, но не менее жестокую. Фактически, одна за другой сменялись несколько реакций. В их числе и сталинская. Они растерзали пусть не совсем емкую и полноценную свободу весны-лета 1917. Продолжительностью в 140 дней. Тогда Российская Империя стала самой свободной страной в Европе. О ней убили даже память. Что говорить? Те времена оказались тревожнее, голоднее даже Смутного времени. Кто внимательно изучал историю России, о минувших давно днях и годах начала XVII века - немного сведущ. Сентябрь 1926 года… Это время окончательного подавления оппозиции внутри правящей партии, проявления вождизма… Тогда решали вопрос пути развития общества - нового в истории и фантастических построениях «вождей мирового пролетариата». Победил «грузинский вариант» «социализма в одной стране». Стране предстоит пройти через десятилетия железо-бетонных идеалов, лишений, беззаконий, террора… Приобрели заводы, пригласили технических специалистов, учителей-наставников - за ограбленные у крестьян финансовые средства. Этот период назвали индустриализацией. За ней последовала «коллективизация» с «уничтожением кулачества, как класса». «Прелести ужасов» нельзя отразить в симфониях и самых «героико-оптимистических трагедиях», самых музыкальных звуков и буквенных знаков. Сентябрь 1931 года… «Пятилетка!» Формулировка народного умельца, столяра по металлу, «вождя и корифея всех наук» товарища И.В. Сталина. О подобном новшестве (идея самого Л.Д. Троцкого) в Украине зло шутили «П”ятырычку – за одну ничку!» Страну подвели вплотную к коллективизации полной. Большевистская партия с НКВД уничтожают последние корешки кулачества. А это не просто лозунг – «кулачество истребляли как класс» в полном смысле фактического действия, этого понятия. Чувствительный недород и искусственно созданный голод в Украине, на Кубани… «Планы по выполнению госпоставок зерна, других сельскохозяйственных продуктов» выполнили сами Украинцы, их рьяные руководители. Только сейчас схватились гордые Украинцы самостийного поколения: тяжелое время назвали Голодомором. Случилось через год. А прежде не знали, не предполагали эти несколько миллионов человек: вождь народов выделил им всего год жизни. Да, еще важно, не упустить: волюнтаристское сталинское руководство действовали строго по наметкам «сионских мудрецов». Следовало основательно проредить численность талантливого до гениальности Украинского народа. Самого перспективного, во всех смыслах передового, работящего и достойного всех благ самостийности ныне и в перспективе времени до Второго Пришествия. Сентябрь 1936 года… Н. Бухарин с Рыковым подготовили конституцию. Ее впоследствии назвали сталинской. Зреет «великий террор»: направлен против сохранившихся ленинцев. Заняты «обновлением», «омоложением сталинских кадров». На этот раз народ пострадал косвенно: в «ежовые рукавицы» попали несколько десятков тысяч партийных и военных руководителей. В любой из годов и эпох гибло не меньше: давили миллионами. Но к жертвам «культа личности» отнесли только избранных – их реабилитировали через двадцать лет. О массах не вспомнили ни словом: ни гу-гу. О реабилитированных заговорили, как о героях. Но о народных страданиях партийная пропаганда предпочитает не вспоминать. Признаться, не жаль тех реабилитированных от «культа личности» «ку-лич»ах. Большинство их, до своей «трагической гибели» - сами не раз обагряли свои руки невинной кровью: крутили рукоятку «мясорубки» - сами в нее попали. Страшно жаль абсолютно безвинных людей: попадали «под кампанию». Поныне остаются безвестными. Число их остается строжайшей тайной. Вот им нужно поставить памятники – жертвам большевизма и сталинизма. Пусть не каждому, хоть общие. Памятники ставят не им – их палачам. Сентябрь 1941 года… Идет страшная война. Нацистское воинство рвется к Москве. Оба военных преступника начали одновременно Вторую Мировую войну. Но потом, почти через два года, разожравшиеся друзья-агрессоры разошлись: начали в военных сражениях выяснять отношения. Вероломный друг переиграл азиата: изначально набирает «победные баллы». На фронтах войны и в тылу, в концентрационных лагерях гибнут миллионы людей. Страна и народ брошены на произвол жестокой судьбы. Война началась, происходит как борьба преступных двух личностей: Гитлера со Сталиным. В идеологии и действиях между ними отличия – в частностях. В словесной софистике и традиционных формах. Нацизм – тот же социализм, более национальный. Между нынешним нашим и китайским толкованием социализма-коммунизма разница еще большая. Но война между современными гигантами может не статься до тех пор, пока соперники не станут равными по государственной мощи и военной силе. Вот тогда – берегись планета! Сентябрь 1946 года… Что говорить? Закончилась победоносная война: только повод для принудительного труда. Не осталось никакой надежды. Происходит упрочение, одновременная агония власти. Это явление продолжается и будет продолжаться. Сентябрь 1951 года… Тугодумный и ветхий правитель проверяет на практике свои подсказанные ему новейшие идеи. Сколько лет, десятилетий, веков может продолжаться беспросветная тьма? Да, снижали цены, выбрасывали очередную порцию займов и сталинских – не государственных, а именно сталинских премий. Безразлично как их называть: щедрость не сталинская. От сталинских щедростей народ истекал потом, харкал кровью. Только сталинцы благоденствовали: до поры и времени. Их тоже не щадили: шерстили. Даже не обращали внимания на их френчи и галифе защитного цвета. Сентябрь 1956 года… Весна этого года вдохнула надежду. Возможно, Россия не знала, не ощутила подобных ожиданий с весны 1917 года. Но осень принесла реакцию: еще не сплошную, но уже чувствительную. Уже прошел двадцатый съезд: можно подумать о следующем бесцветном двадцать первом. Бородавки на лице Хрущева уже осознали свою значимость. Коллективное руководство еще морочило ему голову. Венгрию, ГДР, Польшу и собственные республики никак не могли «утихомирить». Сентябрь 1961 года… Пышнобородый «кубинский друг» мог стоить планете мировой войны. «Наш дорогой Никита Сергеевич» светил всему миру своей плешивой головой, словно взошло на востоке ясное солнышко. Он уступил, обхезался: ему не удалась авантюра. Настала очередная порция обещаний, напрасных надежд… Этап серой, совершенно серой жизни… «Догоним!» - не сняли лозунг. Еще предстоит есть гороховый хлеб. Сентябрь 1966 года… Все еще неопределенность: руководство насколько устоявшееся? Ощущается поправение во всех сферах. Ужесточение власти. Отстранили или приспособили «хрущевских любимцев». Вроде не меняют программу партии. Но о ее существовании вроде забыли. Предпочитают молчать. И будут молчать не менее десяти лет. Что с ней сверять жизнь? У нас нет другого компаса. Интенсифицируют труд, жмут. Даже не обещают ничего хорошего. Сентябрь 1971 года… «Разрядка напряженности» - и больше ничего. Новые изделия появляются, но жизнь дорожает. Крепят обороноспособность! Серая, тупая жизнь… Происходил партийный съезд – говорильня: что-то решили. Не стало ничего определеннее. Новая пятилетка: чем отличается от предыдущей? Что принесут миру и нам, в том числе, семидесятые годы? Сентябрь 1976 года… Он еще не наступил, но что можно ожидать? Отрепетировали, гамузом по команде подняли руки… Теперь только остается ожидать у моря погоды. Ведь от нее зависит урожай, а он определяет нашу внутреннюю, да и внешнюю политику. Возможно, все же произойдет давно ожидаемая смена руководства? Что она может принести? Никто не подковырнет основы: не собираются демократизировать систему власти. Безрадостный, сумрачный сентябрь… Междувременье… Так может еще долго все продолжаться: столетия! Россия ведь… Для нее закон не писан… Даже существующий закон, отдали на усмотрение местных властей: они и есть культяпки, наследники осовремененного «культа», бесконтрольные властители. Будущее беспросветно… Хоть бы сверкнуло счастье… Скептицизм, пессимизм – самые обоснованные для нас воззрения. Дмитрию Богрову стоило оставаться жить: встретиться с сентябрями 1916, 1921, 1926, 1931, 1936, 1941, 1946, 1951, 1956, 1961, 1966, 1971, 1976 годов? Лично я в этом сомневаюсь. Меня судьба удерживает все это видеть, наблюдать. Ведь я должен оставить хоть частичные свидетельские показания об эпохе. Я, многие другие люди, все современное общество, да и человечество обречены жить. Дмитрий Богров мог стать квалифицированным адвокатом. И литератором – выдающимся. Но он далек от осознания необходимости упорно трудиться. В этой жизни ему все легко доставалось. Вот я другого склада человек. Я трудяга. Сам себя подготовил, воспитал для работы. Все мне многотрудно достается. И по этой причине я не развращен Душой. Могу на своем поприще продолжать благородное дело. В молодости, вообще в жизни я часто заблуждался, ошибался. Да, число раз бесконечное. Особенно в людях. Ведь я идеалист, а они в своем большинстве своем – вульгарные и хищные материалисты. Мне не пришлось испытать тех самых соблазняющих слабостей – из них даже находчивый Дмитрий не смог найти выход. Ничто не побуждало меня хитрить, выкручиваться. Некоторые сложные, опасные обстоятельства побуждали меня проявлять трусливую осмотрительность и максимальную сдержанность. Но теперь сбывается моя мечта: уже ничто меня не пугает. Я научился контролировать свои слабости. Подспудно остался страх: теплится неопределенностью, неведением. Дополнительные обстоятельства побуждают проявлять твердости: при сохранении интеллигентности, воспитанного характера. Я прочно стал на собственную дорогу. Твердо ощутил почву под ногами. Меня уже не пугает тупая жестокость людей и ведомств. Забавляет. Я часто не сдержан: это плохо. Утомительная творческая работа имеет негативные стороны и свойства. Приходится их принимать, как неизбежное зло. А в остальном я жизнерадостен. Обладаю достаточной степенью юмористичности. Грядущие домогательства восприму в ином освещении. Путь они позлобствуют, проявят свою мстительность. Я уже не раз встречался с ничтожествами. Изучил несколько их хищные и хамские повадки. Пусть… Оставаться безответным не смогу, но постараюсь унять свои страсти. Полностью себя сдержать – это вряд ли удастся. Теперь я стою непосредственно перед дверью: открывает мое время. Толкну эту дверь – скромно войду в известность. Думаю, готов к улюлюканью властвующих ничтожеств и мелких тявок. Готов по телефону выслушать ругательные мелодии. И угрозы… Все прочее… Не ручаюсь: останусь спокоен. Я ведь тоже наделен нервами. К сожалению, выдержкой стального прута они не обладают. Но хочется мне позабавиться, немного развеяться… Лучше узнать тип носителя и утвердителя идиотизма, всю свору: из его рук принимают наши кровные средства. Мы бесправны, а потому безгласны. Бесправны: нравится жить иждивенцами, безответственными людьми. Мы уже привыкли к тому: пренебрегают нашими мнениями, нас понукают, нами распоряжаются – не спрашивают на это нашего согласия. Мы – почти рабы государства! И даже гордимся этой зависимостью, до небес превозносим собственных покорителей и мучителей. Мне может кто не поверить, тогда к нам пожалуйте. Поживите с десяток лет, а то и меньше: сами станете такими же сговорчивыми, молчальниками. Еще: положение воспримите как благодеяние. Мы – нация рабов! Да и обломовщину далеко не изжили. Для тайной полиции нет ничего запретного, тайного. Без колебания вторгается в личную, семейную жизнь. В отношения друзей. Ворошит служебные документы. Вникает в общественную, политическую деятельность. Перлюстрируют переписку. Подслушивают телефонные разговоры. Ее власть распространяется над всем человеческим. Она постоянно совершенствует свои методы работы. Все более порабощает личность. Политическая полиция – производное полицейского строя. Отрицают права личности – подменяют их обязанностями. В полицейском государстве все дозволено властям. Они находятся в беспрерывной войне с подвластным ему обществом. Зубатовщина, азефовщина – это порождение строя. Не отдельные явления, не связанные с ним. До тех пор, пока существует полицейское государство с порожденной им охраной, политической полицией – пусты всякие разговоры о правах граждан и политической свободе. При всевластии полиции – нет, не может существовать свобода! Свобода безнадзорна, иначе она – несвобода. Разница существенная. Пусть даже не крайности. Свобода возможна в полном объеме сущности. Половинчатая свобода» - это несвобода! Свобода есть или ее – нет! Глава третья. Дорога к подвигу. Неумолимо приближался «час Х». Дмитрий готов его встретить во всеоружии. Нет, он не окажется застигнут врасплох. Пересмотрел свои личные вещи, записи. Нечто может повредить, другое скомпрометировать знакомых, друзей: даже не задумался – уничтожил «улики», указки на связи. 25 августа он зашел к знакомому по прошлой совместной деятельности. Его попросил оказать содействие-помощь в предстоящем побеге. Имени не назвал. В детали не вдается. Не могли близкие родственники не заметить его сосредоточенный вид, особые приготовления. На их вопросы Дмитрий отвечает спокойно, однозначно: ему предстоит сложное дело – в ближайшие дни. Сейчас занят подготовкой к его осуществлению. Не уточняет суть дела. Родственники соблюдают приличие: не вдаются детально в расспросы. Не наседают. Мало что? У молодого человека только налаживается адвокатская практика. Мог попасть выгодный клиент. Дмитрию нужен не столько заработок, сколько беспорочная репутация, известность. Это основное. Почти все для его будущей карьеры. Вся дальнейшая жизнь человека может зависеть от везения в молодые, самые деятельные годы. Иначе окажется неудачником. К сожалению, жизнь не дает точных рецептов успеха. В общественной сфере деятельности особенно необходимо везение: без него скоро зачахнешь в вертепах «мещанского благодушия», «беспредметных радостей», «волнительных успехов». На следующий день Дмитрий зашел к тому же знакомому и в его комнате написал три письма. Одно адресовал родителям. Другие должны появиться в газетах. В определенный момент их следует передать по назначению. Кажется, все. Вроде ничего не забыл… Дмитрий прихватил с собой браунинг – направился в охранное отделение. Он должен подготовить почву для будущего акта. Может получиться загвоздка: не останется другого выхода – решил застрелить начальника охранного отделения. Ведь Кулябко может сразу не поверить его версии. В этом случае медлить нельзя ни минуты. Конечно, Кулябко – шишка местная, средней величины. Но даже его смерть в этот момент сыграет определенную роль. Вызовет положительный эффект. Придется растрачиваться по мелочам. Ничего не поделаешь: решился на рисковое мероприятие. Нельзя предвидеть результаты. Нет полного выбора в подобном рисковом деле. Пан - пропал? Вовсе не зря террор считают рисковым, благородным делом. Он должен оправдать свое назначение. Принести плоды – в осуществлении. Иначе получится простая, смешная забава. Дмитрий позвонил – попросил «хозяина». Того не оказалось на месте. К телефону подошел заведующий наружным наблюдением Демидюк. - Слушаю. - «Аленский»… Мне надо переговорить с «хозяином». - «Хозяина» нет… Через четверть часа я вас жду в Георгиевском переулке. Успеете управиться? - Постараюсь… Это недалеко – всего несколько кварталов. Дмитрий отправился на свидание. Прошел мимо здания охранного отделения с мрачными подвалами – это целое подземелье. Туда можно в один миг попасть, но выбраться – уже настоящее испытание на все моменты выдержки и прочности. Вот он Демидюк: в парадный подъезд увлек. Этот человек с огромной головой уродца. Два его жгучих глаза из-под лобья высвечивают удивительной красотой. Одет опрятно. Чиновник с виду – не филер. Он чистокровный хохол. Из местных обывателей. Происхождение свое может вести от казаков. Кулябко он угодил материальными подачками. При его содействии назначили на столь высокий пост. Свою карьеру-деятельность он начал дворником. Имеет свой домик и приусадебный участок. Свое состояние он нажил на спекуляции и перепродаже краденных и носильных вещей. Скромная должность дворника оказалась полезной для связей с полицией и прикрытия фасада недозволенных торговых операций. Не гнушался он ничем для своего обогащения. Даже сбывал наркотики. Былые связи, знакомства пригодились на поприще политического сыска. Дмитрий коротко поздоровался. Доложил: во время предстоящих Торжеств революционеры готовят осуществить террористический акт. Лазарев организатор. Другой человек известен по имени или кличке – «Николай Яковлевич». Демидюк придал очень важное значение сообщению «Аленского». Сразу по телефону начал разыскивать своего начальника и благодетеля. Передал ему просьбу немедленно вернуться в отделение: получил срочное сообщение. В час дня в охранное отделение прибыли Кулябко, Веригин и сам Спиридович. Прошли они в приемную. Здесь лежит труп Муравьева: ранее он протестовал, требовал чего-то - застрелился в отделении. Он известен своими преступлениями общеуголовного характера. Его опознали филеры из Саратова. Доставили в охранное отделение. Во время разборок, он свел все счеты с жизнью. Сообщение Демидюка сильно встревожило Кулябко. Еще этого ему не хватает для разнообразия в беспокойной службе. Следует позвать «Аленского». Пусть тот повторит свой рассказ в известных подробностях. Кулябко воспринимает все как исключительно важное: не терпит отлагательств. Он не мог отнестись иначе: для принятия должных мер решил привлечь непосредственное руководство. А тут они все вместе: руководители смежных ведомств: Спиридович, Веригин… Пригласили выслушать «интересного субъекта». Кулябко придал сообщению больший вес - мимоходом заметил: этот «сотрудник» приносит большую пользу многолетней своей службой. Постоянно представляет точные сведения. Изначальные старания «сотрудника» помогло отделению раскрыть несколько анархических организаций. Предотвратили акты, готовые начинания. Обед на этот раз состоялся на квартире начальника охранного отделения. Обсуждают предстоящие Торжества. Рассказывают последние городские новости. Кулябко назначил «Аленскому» явиться к четырем часам на Золотоворотскую улицу. Демидюк того встретил и завел на квартиру Кулябко. Взобрались они по черной лестнице. «Хозяин» их встретил в передней, через ванную комнату провел в свой кабинет. В распоряжение «гостя» предоставил все необходимые для письма принадлежности: попросил обо все написать докладную записку. Дверь в ванную Кулябко закрыл на ключ. Вторую дверь в гостиную оставил приотворенной – до ушей Дмитрия доносятся мужские голоса. Верно, трапезничают в столовой. Напряг память Дмитрий, приложил старания для раскрутки фантазии, написал: «Весной 1910 года в Петербург приехала одна женщина с письмами от Центрального Комитета Партии социалистов-революционеров для присяжного поверенного Кальмановича, бывшего эмигранта Егора Лазарева и члена Гос. Думы Булата. В передаче этих писем принял участие «Аленский», установил, таким образом, связь с Лазаревым. Причем обо всем этом осведомил нач. петербургского охр. отделения фон-Каттена. Вскоре с Богровым познакомился, явившийся от имени Лазарева неизвестный, назвался «Николаем Яковлевичем». Происходила затем между ними переписка. Узнал: противоправительственные взгляды «Аленского» не изменились. Высказал при первом их свидании. «Николай Яковлевич» неожиданно в конце июля приехал к ним в дачную местность Потоки, близ Кременчуга и выступил в переговоры. Можно иметь в Киеве квартиру для трех человек? Получил удовлетворительный ответ. «Николай Яковлевич» расспросил о способах сообщения с Киевом, одобрил план «Аленского» приезда в моторной лодке. В тот же день «Николай Яковлевич» выбыл обратно в Кременчуг и обещал в скором времени «дать о себе знать». Версия о моторной лодке пришла случайно. У самого Дмитрия есть такая лодка и как раз накануне он подумал: ее пора перекрасить. В разговоре с Кулябко он вновь подумал о лодке: мысль пришла из подсознания. Решил пустить ее в дело. И удачно получилось. В соседней комнате закончили обед. В свой кабинет вошел хозяин дома, а с ним еще два человека. Один в жандармской форме: «ба, да это Спиридович!» - узнал Дмитрий. В Киеве известная личность! Давненько он сюда не наведывался, а зря: многие киевляне до сих пор не могут его забыть. Трахнули его разок, но остался жить. Зверствует сейчас на более широкой, всероссийской арене. Второй тоже статный, но в цивильном платье. Кулябко представил ценного сотрудника своего – попросил «Аленского» говорить обо всем совершенно свободно. Все друзья, сослуживцы. «Аленский» свою записку дополнил рассказом. Сообщение о связях социалистов-революционеров с финляндцами прочитал в московской газете. О намерениях возобновить террористическую деятельность. Подготовить совместно покушение на статс-секретаря Столыпина. Не пустые это угрозы. За всем подобным скрываются реальные действия хорошо организованной группы террористов. Сегодня он узнал: в охранном отделении застрелился арестант. Подумал: не является это событие одним из звеньев в цепи другой? Связано с другой историей с «Николаем Яковлевичем»: посетил его под Кременчугом в прошлом месяце. Тот может подготовить террористический акт во время предстоящих Торжеств. Стечение серьезных столь обстоятельств чрезвычайно встревожило. Он посчитал своим долгом довести до сведения компетентных органов власти обо всех ему известных фактах. При надобности, готов в дальнейшем оказывать добровольное содействие для предотвращения столь чудовищного акта насилия. Может произойти в нашем городе. «Аленского» спросили: со столь серьезными сведениями и обоснованными подозрениями, почему он не явился прежде в органы охраны? Но тот удивился? С чем должен тревожить столь уважаемых, достойных и занятых руководителей? С бессвязными подозрениями? Выставить себя на посмеяние? После получения последних сообщений от «Николая Яковлевича» он мог представить властям факты – не предположения. Ранее он ничего не знал о конкретных намерениях злоумышленников. Да, и сейчас еще не посвящен во все детали. Но уверен, внутренне убежден: преступная их деятельность связана с готовящимися Торжествами. Веригин и Спиридович засыпали «Аленского» вопросами: их интересуют все детали, любые подробности. Они пытаются выудить новые сведения. «Аленский» ведет себя очень непринужденно, высказывается откровенно. Возникает у них впечатление: он ничего не скрывает. От «Николая Яковлевича» он узнал: боевая группа намерена осуществить террористический акт не в начале, а в самом конце киевских Торжеств. Бдительность охраны несколько уменьшится. Ослабеет. Знание и использование психологических факторов должно в определенной степени способствовать удачному осуществлению столь важного предприятия. Революционеры ныне не действуют наобум Лазаря. Они получают необходимые сведения непосредственно из департамента полиции. Из столицы. Петербургского охранного отделения, местной полиции. У них всюду налажены связи. В случае революционного переворота – полицию и охрану ни в коем случае не уничтожат. Могут только несколько расчистить ряды от чуждых элементов. Структура их организации и деятельности хорошо соответствует условиям Российской действительности. Это не только его личное мнение. Убеждение революционных групп, их руководителей. Прошло время становления, учения: революционеры долго оставались зелеными юнцами, наивными мечтателями, неизлечимыми идеалистами. Ныне революционеры повзрослели, стали государственниками. Пришло осознание: даже в результате удачного переворота, государственную машину невозможно полностью изменить, даже уничтожить. Нет необходимости это делать. Ее придется использовать для нужд управления. Для поднятия нравственного уровня и самосознания народных масс. Во время переговоров в «Потоках» с «Николаем Яковлевичем» - «Аленский обещал оказывать содействие террористам. Но при условии своей полной осведомленности об их намерениях и планах. Он не желал оставаться простой пешкой в чужих руках. Он готов жертвовать жизнью, только ради существенного. Должен знать, ради чего рисковать? И жертвовать не попусту: возможность получить одновременную – выдвинуться, прославиться. Даже просто насытить свои тщеславные чувства. Сейчас уже нет дураков: все вышли, какие были. Да, и возраст его не тот: не готов он сейчас ухватиться за любое предпринимательство. Он прежде прикидывает в уме: стоит браться за то или иное дело? Какую выгоду может оно принести? «Николай Яковлевич» - тертый калач, твердый орешек: долго не соглашался на условия сотрудничества. В конце-концов он уступил: обещал ввести в курс дела, но уже в Киеве, перед самим осуществлением намеченного плана. Сейчас ему самому многое не ясно. Как вырисуется конкретно? Ведь план находится пока на стадии наметок, проекта. На том они и разошлись. «Аленский» не желал сразу отказаться от участия в деле только на почве своей неосведомленности. Он не желал представиться перед партнером в виде мелочного торгаша, недостойного вымогателя. Нужно уметь терпеливо ожидать. Подавлять в себе несерьезность, праздное любопытство. Проявить принципиальность, как только вопрос станет определенно важным. Он считает: не для него это – оставаться на побегушках, даже у человека более достойного. Уже прошел период усидчивого учения, да и мозг привык анализировать узнанные факты. Он имеет полное право на доверие и признание. Претендует на руководящую должность в революционной иерархии. В процессе беседы, «Аленский» обратился к Кулябко и его сослуживцам за ответом относительно дальнейшего образа своих действий. Позволить «Николаю Яковлевичу» прибыть в город самым безопасным способом – на моторной лодке? Тогда тот сможет подготовить, осуществить свои намерения. При других важных обстоятельствах – он может сразу попасть под наблюдение. Как человек опытный, он сразу поймет: в данном случае не обошлось без провокаторства. Что делать? Полковник Спиридович считает: «Следует предотвратить прибытие «Николая Яковлевича» на моторной лодке в город. Нельзя допустить любой возможности тайных его действий. Охрана должна иметь достаточные, а то и полные сведения о любом шаге организатора покушения. Не может, не должна выпускать его из поля наблюдения и контроля. Нечего мудрствовать лукаво: революционеры должны прибыть через одну из железнодорожных веток сообщения. Полиция имеет возможность заблаговременно установить пост наружного наблюдения на пригородных станциях. Только благодаря этого испытанного метода Спиридович задержал самого Гершуни, самого известного в России террориста. Отказаться от плана проникновения террористов на железнодорожном транспорте – теряется возможность захватить всю группу в клещи. Нельзя ни на секунду выпускать их из поля наблюдающего взора. Кулябко с Веригиным полностью согласны с этим мнением. Злоумышленников лучше пропустить через железнодорожный узел: им устроить «сопровождение». Подняли вопрос о месте помещения прибывших революционеров. «Аленский» высказал намерение использовать для этого ныне пустующую квартиру знакомого – он находится за границей по делам или с лечебными нуждами. Предложить он может и собственную квартиру. Не решается так поступить только по причине консервативных убеждений отца: тщательно оберегает свою репутацию. - Откуда приехал этот господин? – Спросил Веригин. – Как он мог узнать ваш адрес под Кременчугом? - «Николай Яковлевич» прежде побывал в Киеве, - ответил «Аленский», - мы встречались у меня дома. Я ему дал адрес в Потоках… - Бывали вы в Париже? Заграницей? – Вновь поинтересовался Веригин. - Да, бывал… В Париже: кратковременно. Жил в Хермании, в Южной Франции. Спиридович высказал предположение: готовят покушение на Государя Императора. «Аленский» парировал: революционеры на такое не решатся. Они остерегаются вызвать в городе Еврейский погром. На подобие октябрьского шесть лет назад. Кулябко из письменного стола вынул папку пригласительных билетов в места Высочайших посещений на все Торжества. Спросил у «Аленского», куда он хочет попасть? Ведь в предстоящей операции его роль может оказаться чрезвычайной. Только таким образом возможно хоть частью оплатить его старания и праведные труды. Дмитрий этого и добивался. Он знает: враг хитер, коварен. Пользуется любой психологической слабостью противников и сотрудников: для узнавания их намерений, планов. Нет, он им не поддастся: попытается перехитрить. Иначе не стоит затевать всю эту историю. «Аленский» скромно отказался от высокой чести. Он обещает сотрудничать бескорыстно. Нет никакого резона себя афишировать. К рассказу и рассуждению Богрова Кулябко, Спиридович и Веригин отнеслись с полным доверием. Их заворожила «искренность»: буквально вслушивались в каждое его слово. Верно, по долгу службы не часто им приходится сталкиваться с интеллектуалами, даже просто с людьми интеллигентными. Далеки они к кругу их интересов и деятельности. Всегда очень интересно общаться с умным человеком, особенно в столь чрезвычайно важный момент. Дело государственной важности поставлено на карту. Речь идет о жизни-смерти одного из выдающихся деятелей. Имя его пока неведомо. Можно предположить: властный характер, несокрушимая воля обуздали разрушительный поток революционной страсти. Беспричинно, без должного властного контроля – эта стихия захлестнула города, запалила деревни и села. «Аленский» категорически отказался подписать свою записку. Зачем? Даже она подписанная не вызовет большее к себе доверие. При отсутствии доверия к автору. Во всем следует проявлять осмотрительность, осторожность, важно при осведомленности о возможностях вездесущей революционной разведки. Для нее нельзя оставлять столь компрометирующий материал. Подпись на документе ничего не значит. Ничего не изменит. Может представить прекрасный повод для последующего шантажа. А это грозное оружие в руках революционеров: следует их остерегаться, избегать подобной возможности. Собеседники согласились с его доводами. «Аленскому» поручили дальнейшее наблюдение. Просили доносить своевременно обо всех возможных изменениях. Для большей безопасности и оперативности связи с охранным отделением в распоряжение прикомандировали опытного сыщика. Дмитрий ощутил полный успех: превзошел все ожидания. Полная уверенность нужна: охранники серьезно клюнули на подброшенную им наживу. Не только внешне проявили свою полную одураченность. Эта мысль пришла позже. Пока он вернулся домой в чрезвычайно радостном настроении. На вопросы домашних спокойно отвечает: - Мне выдался удивительный день! Такие не часто случаются в жизни. Продолжится дальше подобное везение – удастся осчастливить целый мир. Он идеалист! Верит в благородные поступки. Хочет людям возвратить надежду, счастье. Это возможно? Сами люди удовлетворятся привнесенным счастьем? Счастье человечества: оно возможно? Домашние – это старики-родственники, по типу «бедных родственников», приживал. И управляющий. Давно привыкли все они к некоторым странностям молодого хозяина. Пора, пора ему жениться. Вот обзаведется собственными интересами и заботами в жизни, тогда и пройдет окончательно вся дурь молодости. Молодые люди при переходе определенного возраста и не обзаведясь семьей, начинают проявлять странности, чудачества. С природой наивно торговаться. Ее невозможно изменить. Вскоре Дмитрий вышел погулять. По дороге зашел к знакомым: попросил назад заготовленные письма. Объяснил просто: иначе устроилось, так что письма эти больше не нужны. Два письма в газеты уже отправили. Ему их удалось найти в редакциях: даже не распечатали. Востребовал обратно. Дмитрий их разорвал на мелкие клочки – унес с собой обрывки. Ушел «Аленский». Руководители охраны остались под впечатлением недавних бесед. Делятся впечатлениями. Кулябко вновь охарактеризовал «Аленского» как чрезвычайно ценного и полезного сотрудника. Он уже в продолжение долгого времени предоставляет охранному отделению весьма полезные сведения об анархистах, максималистах… Спиридович вспомнил отца сотрудника. Он вхож в клуб дворянского собрания. Все время проводит за картежным столиком. Он владеет домом на Бульварной: купил на выигранные в карты деньги. Это он скрывает. Объясняет: получил в наследство от своего отца-литератора. Но в прошлом веке платили очень скудные гонорары: на них трудно даже выжить. Не существовать, да еще обогащаться… Что дальше делать? Они получили столь чрезвычайной важности сведения. По долгу службы обязаны обо всем доложить генералу Курлову. Он болен. Не решились обратиться к генерал-губернатору Трепову: через голову своего непосредственного начальника. Подождать придется… Завтра может измениться… Им все же повезло: осведомитель нашелся - попытался расстроить дерзкий план революционного подполья. А вот собственная агентура трудится недостаточно оперативно и наблюдательно. Не хватает денежных средств и людей. Настоящего опыта мало. Не у всех… По слабому знанию психологии революционеров – люди наши не могут вникнуть в суть их разрушительной и преступной деятельности. Эта обязанность – охрана – многотрудная, ответственная. Неблагодарное дело! Затраченными усилиями не оправдываются достигнутые результаты. Не хватает средств: на всем приходится экономить, урезать… Опекающие и субсидирующие охрану люди – часто имеют смутное представление о нуждах и значении охраны. К самым серьезным вещам относятся непростительно легко. Этого не скроешь: возле охраны удобно примостились многие нечестные люди. Кормятся. Стоят на довольствии. Малыми усилиями, разгильдяйством, воровством не оправдывают своего существования. Существует еще много неурядиц… Что поделаешь? Такая служба – секретная. А время настало: любой секрет продают-покупают. Только назначь соответствующую цену. Этот «Аленский» как нельзя кстати пришел-обратился в охрану. Он один сейчас может спасти отделение от чрезвычайных неприятностей. Террористический акт в городе, да еще во время Торжеств – этого еще нам не хватало! Беда, просто беда с этим революционным сбродом. Как от них скорее избавится? Чума какая-то… Те преступные элементы хоть бы знали, чего хотят-добиваются? Так нет же… Только тем и занимайся: жди от них новых гадостей. Жечь их, жечь каленным железом, рвать носы: иначе не очистишь Святую Русь от этой чумы! Смутное наше время… Безысходное… Слава Б-гу с революцией распрощались, но спокойнее не стало. Даже опаснее: теряем бдительность, внимательность… Подполье пробуждает активность, но его самого давно не должно существовать. Только жаль, болен генерал Курлов, а без него… Решили пока не тревожить… Как говорится: по коням! Утро вечера мудрее, мудренее… Разошлись… Спиридович в 18 лет окончил Павловское военное училище и с 1891 года находится на службе. До самого последнего дня прошлого столетия служил в 105 пехотном оренбургском полку. Он решил поменять службу. В чине поручика поступил в корпус жандармов. Три года служил в Москве под начальством Зубатова. В те времена тот ведал политическим розыском во всей Российской Империи. Спиридович здесь прошел превосходную школу организаций охраны и провокаторства. Находился в большом доверии у начальства. Зубатов не раз посылал его ликвидировать нелегальные организации, подпольные типографии, арестовывать революционеров. Самая удачная операция Спиридовича: в Томске ликвидировал типографию. Азеф передал сведения о типографии. Зубатов узнал адрес. Но ее прежде нужно выследить, накрыть. Спиридович всю эту работу проделал. Типография принадлежит партии социалистов-революционеров. В ней печатали центральный орган партии газету «Революционная Россия». Назначили Спиридовича начальником киевского губернского жандармского управления. Он в Киеве пробыл до 1905 года. В те времена генерал Новицкий являлся начальником губернского жандармского управления. Характеристика деятельности подопечного «Полковник Спиридович ненавидим полицией и всеми офицерами жандармского управления… Исключен из среды офицерства и ничего не имел общего с остальными офицерами жандармского управления… Этот офицер, имея за собой всей службы по 2-му числу июня месяца 1905 года 11 лет и 9 месяцев, из которых службе по корпусу всего 4 с половиной года, делается штабс-офицером без всяких особых заслуг по корпусу, что страшно возмущало офицеров корпуса, знавших и знающих, что награды эти шли при содействии ненавистного им Зубатова, уволенного из министерства внутренних дел в 1904 году». Без ведома генерала, начальник охранного отделения Спиридович устраивал произвольные обыски, многочисленные аресты без соблюдения законных формальностей. Неприятностей из-за него много, но и заслуга его весомая – почти что искоренил в городе всякую революционную деятельность. Спиридович рассадил своих сотрудников среди рабочих многих предприятий: те осведомляли его обо всем существенном, сами же подбивали рабочих на забастовки. В тайных зубатовских типографиях печатали и распространяли прокламации. Террористы Мельников, Гершуни одно время находились в Киеве: подготавливали покушения. Спиридович об этом информирован, но позволил им беспрепятственно выехать из города. Мельников убил министра внутренних дел Сипягина, Гершуни уфимского губернатора Богдановича. Оба террориста сумели благополучно скрыться с места покушения. За их задержание департамент полиции обещает выплатить крупную денежную сумму. Спиридович их арестовал, как только они появились в Киеве. В 1905 году на самого Спиридовича совершили покушение: рабочий Руденко его тяжело ранил. Уже после выздоровления, Спиридовича, как героя, направили в распоряжение дворцового коменданта Дедюлина. В 1907 году Спиридовича назначили начальником дворцовой охраны. Происходило быстро, стремительно его продвижение по службе. Такое случается исключительно редко в корпусе жандармов. В январе 1900 Спиридович поступил поручиком. В декабре его произвели в штабс-ротмистры. Наградили орденом святого Станислава 3-ей степени. Через год произвели в ротмистры. В 1906 году он уже подполковник. Имеет орден святого Станислава 2-й степени на шею. Наградили Анной 2-ой степени на шею. В 1907 произвели в полковники. Еще через два года наградили Владимиром 3-ей степени на шею. Из всех служащих жандармского корпуса он получает самое большое количество денежных наград. М.Н. Веригин окончил училище правоведения в 1898 году и поступил на службу в департамент полиции, большинство выпускников училища шли в органы суда и прокуратуры. Несколько лет Веригин являлся скромным чиновником, ничем не выделялся среди остальных сослуживцев. Но вот департаментом стал заведовать Рачковский: ему как-то сразу приглянулся шустрый, находчивый чиновник и он предложил Веригину стать репетитором у сына. С этого момента чиновник быстро полез наверх. Сослуживцы только завидуют его удаче. К середине 1906 года он уже исполняет ответственные обязанности секретаря директора департамента полиции. В конце этого года ему пожаловали звание камер-юнкера высочайшего Двора. Генерал Курлов еще более приблизил его к себе: превратил чуть ли в самого доверенного человека в министерстве. Вначале Веригин исполняет обязанности личного секретаря товарища министра. Прошло только полмесяца товарищества Курлова в министерстве – он уже выхлопотал увеличение содержание своего секретаря на 1200 рублей в год. Еще через месяц Веригина повысили в 5-ый класс по должности чиновника особых поручений. В феврале 1910 года для Веригина специально открыли новую должность вице-директора департамента. Он ее занял. Дополнительно исполняет секретарские функции. Генерал Курлов неоднократно поднимал вопрос о пожаловании Веригину звания камергера высочайшего Двора. Последний раз об этом просил генерал-адъютант Н.А. Дедюлин в Киеве в последних числах августа 1911 года, за несколько дней до покушения Богрова. Генералу Курлову Веригин оказывает неоднократные личные услуги, в их числе и по финансовым вопросам, по вексельным операциям. Он находится в курсе всех дел департамента и своего шефа. Его положение в департаменте особое, безнадзорное. По этой причине он держит себя чрезвычайно заносчиво по отношению к подчиненным и сослуживцам. Даже к непосредственному своему начальству. Он небрежно относится к своим обязанностям. Все его «чудачества проходят безнаказанно. Иногда ему ставят «на вид» определенные упущения, но он быстро находил оправдания. Чаще бравирует: специально занят выполнением важного поручения генерала. Поди проверь! Совсем не без основания, Веригин себя вечно выставляет осведомленным в помыслах и намерениях начальства. Он «делает погоду» в определенном смысле. Ему поручают важнейшие дела по охране и организации надзора. С 1909 года он не пропустил ни одно Высочайшее путешествие: прикомандируют для охраны: это выгодные обязанности. В 1910 году получил свыше 4,5 тысяч рублей, дополнительно к служебному содержанию. За девять месяцев 1911 года – еще 2,8 тысячи рублей. Веригина также посылают в заграничные командировки для выполнения посреднических поручений между заграничной агентурой и товарищем министра. И в этом случае ему выдавали значительные средства: он их расходовал почти бесконтрольно. Во время командировки в Херманию – он представил оправдательные документы на сумму 54347 рублей, 1200 рублей истратил без назначения лиц, обстоятельств расхода. По привычке, необходимости в поездках генерал Кулов берет с собой Веригина – постоянно выполняет поручения и личного характера. Веригин организатор, хороший собутыльник. Самое важное: умеет держать язык за зубами. Дарованная ему тайна, никогда не выйдет наружу. Генерал считает его некомпетентным в вопросах политического розыска и охраны. Никаких заданий в этих областях не поручает. Никакого отношения к политическому розыску он не имеет, но всегда в курсе основных дел. Часто участвует на заседаниях совещательного характера. По отдельным вопросам высказывает свое мнение. Все участвующие лица так поступают. В его функции входит: составляет записки, наметки о предстоящих мероприятиях. Проверяет исполнение обязанностей различными должностными лицами. Бдительность нарядов. Веригин доволен своим положением: хватает сам для себя полезное. Часто строит предложения, выдает сверхценные идеи: умеет при этом пользоваться лестным начальству подхалимажем. Всегда на виду! Он с довольствием отхватывает повышения и награды. - Веригин – секретарь-недоучка… - В департаменте не любят. Высказываются о нем в смысле: - Во проныра! А куда пролез?! Все только благодаря личным своим отношениям с генералом Курловым. Тот все может и делает для друзей: о них только старается! Генерал вечно поступает по своим желаниям: при этом ни с кем не считается. Безвестный прежде Веригин стал по ордеру исполняющим обязанности вице-директора… Полез! Какой получает оклад содержания! Назвали вице-директором – он даже в то время не чиновник четвертого класса. Должность обязывала! При нем осталась та самая секретарская часть. Нагрузили архивом, да еще регистрационным отделом. Гуляй себе вольный казак – в степи! При бывшем директоре департамента Тарусевиче, Веригин оставался скромным чиновником. Сидел тихо. Это товарищ министра одним мановением руки изменил его судьбу. Теперь тот даже неузнаваемым стал, высокомерным к бывшим своим товарищам по общей работе и судьбе, сослуживцам. Все в департаменте стали его побаиваться. Остерегаются его неудовольствия. Знают точно: он злопамятный и такой вонючий – добра от него не жди. Способен и готов совершить любые гадости: стоит ему раз чем-то не угодить. Этот сплетник сразу нашепчет на ухо самого генерала. Точно не знают – только догадываются: чем мог угодить Курлову этот подлиза и сплошной формы лицемер. Не зря его выделяют по службе, да посылают в ответственные командировки. Даже в заграничные. Это хороший пример: в жизни повсеместно, повседневно торжествует несправедливость. Другой старается, из сил последних выбивается, честно тянет, тихо служит… Не замечают скромных трудов. А вот выскочка, ясной формы карьерист – буквально растет, как тесто на дрожжах. Отхватывает повышения, оклады, награды… На службе о чиновнике судят по благословенному отношению к нему начальства. Нужна «рука» в вверху, в сферах влияния. В этом мире все продажное. Справедливости нет на медную копеечку. Не выберешься из зла – закопают живьем. Словно специально зло растет, его множат… А все благое – сужается. Безрадостна жизнь… В этом мире нечего делать честному – только тянуть ношу за лямку. Хитрецы любят трудяг безропотных: за их спинами устраиваются. Один живет-радуется – для того сотням-тысячам людей приходится мучаться и страдать. Несправедливость – это основа жизни. Кулябко поздно вечером проезжал по Крещатику. Остановился перед Европейской гостиницей. Рискнул: зашел в номер – доложил больному генералу Курлову. К нему явился старый, проверенный сотрудник «Аленский». Сообщил о готовящемся покушении на статс-секретеря Столыпина и на министра Кассо. … Утром 27 августа подполковник Кулябко приехал к генералу Курлову: отчитался подробно о ставших известных ему важнейших сведениях. Дополнил рассказ об осведомителе. «Аленский» в прошлом раскрыл несколько средних и крупных дел. Представляемые сведения до мельчайших подробностей всегда подтверждались. Он представлял сведения добровольно – в отделении не служит осведомителем. Он происходит из состоятельной семьи: в деньгах не нуждается. Сотрудничает принципиально по идейным соображениям. Важно дополнить: в последние полтора года «Аленский» не состоял в сношениях с отделением. Он является носителем ценной информации. Заслуживает полного доверия. Услуги в прошлом имеют неоценимую важность. Следует сообщить для характеристики агента. Он никогда не отказывался от нерегулярных денежных подарков. Важно это учесть: «Аленский» обладает большими способностями, даже чрезвычайно осведомлен и заслуживает полнейшего доверия: в прошлом стоял близко возле революционного подполья. Он указал о возможных участниках покушения на генерала Спиридовича. В их числе Лазарев и «Николай Яковлевич». «Аленский» пообещал посодействовать охране для предотвращения готовящегося сейчас покушения. Сам «Аленский» не участвовал в противоправительственных действиях. К ответственности не привлекался. В последние времена он отошел от всякой политической, даже от общественной деятельности. Сотрудничал с отделением. Пребывал он в столице еще год назад: представлял ценные сведения фон-Коттену. Потом они разошлись по неведомому поводу. Сам «Аленский» вернулся в Киев на жительство. Генерал Курлов остался доволен докладом. «Агентура не спит! Работает!» Даже очень хорошо: отделению удалось заблаговременно обнаружить тайные замыслы террористической группы. Теперь встала новая задача: наблюдение держать неусыпное. Всю преступную группу вовремя обезвредить. Не позволить им осуществить намерение. При докладе присутствовал полковник Спиридович. Он подметил: «В данном случае нам помогает не только одна удача, слепое счастье. Их присутствие нельзя отрицать. Основная заслуга в раскрытии тайных планов революционного подполья принадлежит выдающейся деятельности важного нашего сотрудника «Аленского». Нельзя сбрасывать со счетов и планомерную, неусыпную работу, даже деятельность отделения и лично его начальника. - Да, да… В свое время сотрудника придется… как-то отметить… Но дело это – уже второстепенное. Полностью проникнуть в планы террористической группы - ныне главное. Не выдать себя. Не вызвать подозрения. Их со всех сторон обложить. В крайнем случае, произвести аресты… Возможность им дать развернуться: лучше всего. Пусть выявят себя… Уже перед совершением задуманного, подготовленного покушения – накрыть всех одновременно! Иначе теряется весь эффект! Можно достичь замечательных результатов. Для этого все дело – от начала и до конца, во всех деталях необходимо провести чисто, тонко… Любая неосторожность, неосмотрительный шаг, осечка могут привести к срыву… контрплана. Важно не только и не столько сорвать выступления террористов… Но и всех их накрыть – одновременно! Не дать возможность улизнуть из-под носа полиции. Позволить спастись… - Признали необходимым установить тщательное наблюдение за квартирами Кальмановича и Лазарева. Да, и лично за ними. Об этом телеграфно просить фон-Коттена. Спиридович предложил: для пребывания террористам предложить квартиру вдовы бывшего письмоводителя отделения. «Аленскому» доверить: пусть их туда приведет и разместит. - Нет, друзья, так работать нельзя! – Возразил генерал. – Революционеры – тоже народ ушлый. Они не лыком шиты! Сразу распознают коварство плана – тем самым сорвут всю операцию. К своим противникам нельзя относиться, как к людям ограниченным, неполноценным. Они уже сами научились хитрить, да еще как! Пора, давно пора нам самим привыкнуть работать чисто, осмотрительно. Да, и самого агента… как его… «Аленского» нужно беречь. Сейчас от него зависит многое… Да, и в будущем… он может пригодиться! План с квартирой отпадает. Он сам пусть им ищет и находит. Но выбранную квартиру нужно знать. Сразу ее обложить – незаметно. Не вызывать подозрений. К сожалению, у нас еще далеко не все научились делать умело. Например, дежурит филер… Так у него на лице даже написано «я филер!» Всем своим внешним видом показывает… Выдает себя и поведением… Что тут поделаешь? У нас пока нет соответствующих кадров – это главное. Нет сознания чувства долга… ответственности… Приносит больше вреда, чем пользы… плохо организованное наружное наблюдение! Полковник Спиридонов высказал опасение: в смысле охраны сама квартира представит определенную трудность агентам. Он не возражает: «Аленскому» при надобности придется выдать пригласительный билет на Торжества. Но наличие такового может вызвать подозрения в среде революционеров. Хорошо известно: большую ценность представляют эти билеты. Выдают их только избранной публике, после тщательно проверки каждого соискателя. Кулябко заверил: выбранная агентом квартира – сразу станет известна отделению. За ней установят густой надзор. Билет на Торжества… «Аленский» сам пока от него отказался. Может так случиться: ему может потребоваться билет. За этого агента можно не опасаться: он настолько находчивый человек – самые «правдивые объяснения» даст своим революционным друзьям. Курлов распорядился «поставить наблюдение» за «Николаем Яковлевичем» в Кременчуге. Туда срочно командировать жандармского офицера с филерами. Телеграфно снестись со столичным охранным отделением: там выяснить, что представляют указанные агентом лица? Сообщить их связи, образ мышления… Необходимо отказаться от идеи приезда в Киев на моторной лодке. Это страшно рискованно. Лодка может пройти без наблюдения и ведома. Наблюдение следует усилить на вокзалах и пристанях Киева и пригорода. Все приезжающие в город из числа подозреваемых должны пройти освидетельствование с установлением их личности. Наблюдение за «Аленским» пока не устанавливать. Он может обидеться: прекратит сразу сотрудничество. Нельзя рисковать в столь серьезное и напряженное время подобными вещами. Да, и можно его самого провалить в глазах революционеров. Дмитрий в эти дни проявляет чрезвычайную осторожность. С удивлением он уверился: нет за ним тщательного наблюдения. Не опутали паутиной слежки. Его не трогают. Что это значит? Он заранее подготовился к условиям ограниченных возможностей, даже полной несвободы. Но тут обнаружил: даруют раздолье такое – только твори! Уже нельзя ему останавливаться на полпути: вынужден двигаться, продвигаться вперед. Осуществлять свои намерения и планы… И все же, какие они безголовые! Даже удивительно… Не противодействуют – ему навстречу сами идут. Вполне потворствуют выполнению задуманного. Он заранее не предполагал возможность столь благоприятных условий… Предотвращение столь коварного террористического акта – перед лицом самого Государя не останется незамеченным. В случае удачи, руководителей сыска непременно ожидают повышения по службе, щедрые награды. Столь привлекательная перспектива полностью захватила руководителей охраны. Они слепо поверили в рассказ Богрова. Потеряли всякую способность рассуждать здраво. Сами себя ввели в некое гипнотическое состояние: не сопоставляют, не анализируют, не ставят под сомнение изобретение и огромную мистификацию. При внимательном рассмотрении рассказа Богрова, трезвомыслящий человек легко обнаруживает в нем разящие противоречия, несогласованность. Причина легковерия киевской охраны: перестали трезво рассуждать. Даже кажется со всей долей вероятия: они сами желали получить такое происшествие. Заворожила их возможность выслужиться, оказаться обласканными Царскими милостями. В них вселилась уверенность: предотвратят любое революционное начинание. В них еще сохранившиеся чувство долга, служебная честность – оттеснены на задний план. Попросту перестали существовать. Притворная искренность Богрова, столь тщательно продуманная и мастерски, с тончайшим актерским талантом исполненная. Его показная беспомощность перед домогательствами революционных товарищей – с ними он давно порвал. Но никак не может уйти из пут организационной круговой поруки. Сыграли свою немаловажную роль в ослеплении противника. Богров рассчитывал в какой-то мере на легковерность охраны, но удивлен ее полной дурашливостью. Можно иначе назвать эту идиотскую их манеру недоверия к собственным сотрудникам и одновременно полное доверие к революционным отщепенцам? К людям, себя такими выставляющими. Абсолютное их доверие к провокаторам! Теперь вполне понятно наличие почвы для существования азефовщины. Провокаторство – вовсе не абсурд, а реальность, целенаправленная политика: облачена авторитетом и силой Российской власти. Богров умеет к себе расположить собеседника. Он умен, развит. Неотразимый рассказчик. Ведет себя непринужденно. Никогда он ни перед кем не заискивает. Одним всем этим принуждает к себе относиться с уважением. Сыграло немалое значение: в органы охраны он явился добровольно со своими сомнениями. Не с готовым планом действия. Он пришел только за советом: как ему поступить? Свой рассказ он скомпоновал из реальных имен и комбинации правдоподобных фактов. Вымышленными оказались лишь детали. Но именно эти детали упрятаны за реальными именами и действительными фактами: составили суть плана Богрова. В Петербург действительно приезжала дама с целью передачи письма одному революционному деятелю с кличкой «Николай Яковлевич. Для передачи письма – это точно – намечали Кальмановича, Лазарева или Булата. Во время ее приезда, Лазарева и Булата не оказалось в городе. Кальманович категорически отказался выполнять поручение. Тогда дама обратилась к Богрову, но и он Кальмановича не убедил передать письмо. Не оставалось иной возможности: сам Богров связался с «Николаем Яковлевичем», передал из рук в руки злополучное письмо-инструкцию заграничного центра. Это произошло весной 1910 года. Вероятнее всего, с того времени «Николай Яковлевич» сменил ни одну кличку и вряд ли замышлял какой-нибудь террористический акт. Но Богров пристегнул его к своему рассказу: при этом того наделил ролью руководителя подполья. В рассказе Дмитрия вторым по значимости лицом выступает Лазарев. Человек этот меньше всего подходит для совершения покушения. Но Богров знает, с кем имеет дело. Бьет наверняка: тупоголовые охранники мало способны рассуждать и анализировать. Они привыкли принимать решения, на основании «уточненных фактов». Поиском самих «фактов», их увязкой заняты нижние чины: позволено тем думать в дозволенных рамках. Кулябко, даже Курлов мыслителями себя не проявили. Они не поинтересовались важным обстоятельством. В конце августа «Аленский» сообщает охране о готовящемся покушении. Сам он узнал о плане еще месяц назад. Все это время он непосредственно связан с «участниками заговора»? Какое влияние могли представлять неясные намеки в прессе, какое значение имело самоубийство Муравьева и его личное преображение? Вообще возможно, необходимо подобное преображение, коль до этого связан службой или сотрудничеством с охранным отделением? Его ссылка: не хотел являться в отделение с «пустыми руками» - детская уловка, лепет. Сотрудник обязан обо всем узнанном доносить. Пусть это самому может показаться малосущественным и второстепенным. Не относящимся к делу. Вовсе не зря Богров явился во вражеский стан с целой кучей сведений. Таким образом он меньше рисковал провалиться. Он в определенной степени узнал психологию этих людей и рассчитывал на свое превосходство перед одураченным противником. Ему поверили. На это и рассчитывал. Дальше все пошло само собой по инерции движения. Он так умело перемешал реальное с вымыслом: слилось одно с другим в неразрывной связи. Он выдвигает версии – импонируют самим охранникам. Они скомпонованы приблизительно по тем же схемам: рождаются такие в их мыслительном механизме. Не в реальной действительности. Возможно даже, никто более охранников в такой степени не подвержен заблуждениям – им верны. Богров знает: власть относится с крайней подозрительностью почти ко всей адвокатуре. Считают ее слишком вольнодумной: связана с революционным подпольем. Авторитетный присяжный поверенный Кальманович часто и с блеском выступает защитником на политических процессах: имеют важную общественную значимость. Он не может не находиться на подозрении у властей. Дмитрий у него стажировался. Узнал: они находятся в семейном родстве. Хорошо знает этого темпераментного человека вполне умеренных взглядов. Богров понял: указания на него не испортят репутацию. Не принесут дополнительные неприятности. Его указания на Кальмановича – в глазах Кулябко и Курлова - придавали должный авторитет самой версии. Кулябко знал Лазарева больше, чем Кальмановича. В 1909 году, по чистой случайности, они оказались в одной дачной местности за границей. Будь Кулябко лучшим психологом, он мог сразу понять: даже внешность Лазарева не подходит для совершения покушения. Даже не говорим о внутренних его убеждениях. Этот человек принципиально отвергает теоретический и практический терроризм, как метод политической борьбы. Сам Дмитрий неоднократно встречался с Лазаревым - у Кальмановича. В его сознании эти два имени взаимосвязаны. В настоящее время этот человек находится вне предела досягаемости полиции. По этой причине Дмитрий не посчитал предосудительным воспользоваться его именем. После совершения им «торжественного акта», дело вскоре – через неделю-полторы, в крайнем случае - должно разъясниться. Все привнесенное отсеется. В декабре 1910 года Лазарева арестовали. В феврале следующего года его выслали из Петербурга – отправили на четыре года в административную ссылку в Сибирь. Но вскоре его сняли с этапа, препроводили к Русско-Австрийской границе – выдворили из страны. Сообщили: изменили наказание, на тот же срок выслали за границу. В настоящее время он проживает в Швейцарии. Своей версией Богров подтверждал убеждение властей об опасности Лазарева для общественного и политического устройства России. Удивительно даже: все он предусмотрел, даже рассчитал. Властям оставаться нужно столь легковерными людьми, ослепленными навязчивыми идеями полными идиотами: всему поверили. Пошли на поводу хитроумного Богрова. Легко, просто рассуждать post factum. Каково самим охранникам в напряженные минуты, дни Торжеств? Шквалом нахлынули многочисленные события. На большинство из них необходимо соответствующим образом отреагировать. Ничего другого не скажешь в этом конкретном случае: попали в ловушку, прогавили! Уже позже они станут оправдываться, выгораживаться… Суть дела нисколько не меняется: признают свою вину, свалят на других лиц? Даже станут искать свое оправдание в особо неблагоприятном стечении обстоятельств. Так блистательно смогла совершиться мистификация Богрова: он бросил семя в благодатную почву. Кулябко по своей натуре неуемный карьерист: жаден ко всякого рода почестям, наградам, повышениям… Ими он просто бредит. Вдруг ему представился благоприятный случай проявить свои, как ему всегда казалось, выдающиеся способности. До сего времени дремали они в потенции. Когда еще, как не сейчас, обскакать зловредных революционеров: подготовили грандиозный террористический акт. Основные побудительные мотивы Кулябко: их обезвредить и тем выслужиться. Только это поняв, уясняешь его последующее поведение: представление «Аленского» соучастникам Спиридовичу, Веригину… Позже и самому Курлову. В самом начале Кулябко пытался себя убедить в верности дела, в следующие моменты убеждает других. Не просто убеждает: со знанием дела. Весь свой авторитет, влияние он направляет для убеждения руководства в абсолютной полезности «Аленского». Тот заслуживает полнейшего доверия: уже не однажды доказывал полезность своего «сотрудничества», оказывал важные услуги. Поверивший в «Аленского» Кулябко – заставляет в него поверить всех остальных. Не часто подобное случается. Подобно неразумным малолетним детям, без знаний и опыта самостоятельной жизни, руководители киевского сыска поверили Богрову. Они доверяли Кулябко! А тот службой проявил себя исполнительным, деятельным начальником охранного отделения. Они особо не вникали в детали дела: не до этого – хватает! В данном случае сыграл свою выдающуюся роль психологический эффект. Изначально Богров вызвал к себе доверие: сразу из подворотни заманил противников в капкан и те шли за ним бессловесно. Даже не постеснялись своей беспомощности. В качестве «документа» Богров оставил Кулябко записку. Написал от третьего лица. Начальник отделения даже не сделал попытку проверить сообщенные «факты». Разве только это? Еще: в действительности не существовало переписки между Богровым-«Аленским» и «Николаем Яковлевичем». Никто не подумал: этот «факт» следует проверить. В условиях Российской действительности у простых граждан нет уверенности: не подвергается перлюстрации их переписка. В письмах слишком рискованно высказывать антиправительственные взгляды. Богров этого не знает? В революционной работе он не младенец: не станет доверять бумаге караемое по Российскому законодательству с его уголовным кодексом. Но все же он героически решил проявить свою наивность. Говорит о существовании этой переписки. Простим ему эту слабость. Сами охранники поверили: действительно существовала переписка? Непостижимо! Кто-кто, но они должны знать тонкости все почтового ведомства. Стрелянных воробьев провели на мякине. Случается… Тот самый «Николай Яковлевич» - «опытный революционер-подпольщик», как мог он привлечь к сотрудничеству, по словам Богрова, высказавшему наивные политические воззрения человека, да еще нерешительного, не сформировавшего окончательно свое воззрение? Этот человек с двойственными взглядами. Ни во что не уверился, определенно не верит. Именно такие люди нужны охране. Они обладают продажным характером, неустойчивой нравственностью в большинстве случаев. При этом не лишены тщеславия. За посулы и деньги готовы пойти на любую подлость. В охране не служат другие люди. Охранники желали сами оказаться обманутыми. Это случилось: поддерживали ложь всеми доступными им методами и средствами. В самом начале союза этого противоестественного руководители охраны не скрывали свой восторг. Не сходят блистательные улыбки с их полу уродливых лиц. Как же! Благоприятно дело все складывается: идет к триумфу, рвется все предприятие! К торжеству! Желают они сами: пусть назревает, ширит свои размеры, углубляется, разворачивается во всех направлениях - преступление. Останется только проявить профессионализм: выслеживать преступников, а уже затем выбрать подходящий момент… Нанести решающий удар! Провести полную, окончательную ликвидацию террористической группы. Важно не только ударить, еще необходимо подобрать соответствующий момент: операцию проделать энергично, быстро… Сопроводить чисто внешним эффектом. Мало уметь чисто работать: Богрову спешно пришлось усвоить навыки, приемы циркового трюкачества. В соответствующий момент времени прибегал к услугам этого искусства. В киевской охране составили, срочно отправили подряд четыре телеграммы начальнику петербургского охранного отделения. О Кальмановиче и Лазареве лишь краткие запросы. Просят установить за ними наблюдение. Не указали даже, в каких преступлениях подозревают этих лиц. Что они замышляют? Словно речь идет о мелкой уголовной афере – не о серьезном террористическом акте. «Петербург, начальнику охранного отделения. Лично. По приказанию товарища министра, срочно телеграфируйте, известна ли вам личность мужчины, находящегося в сношениях с Егором Егоровичем Лазаревым, приметы коего: лет двадцати восьми – тридцати, брюнет, длинные волосы, подстриженная бородка, небольшие усы, опущенные книзу, плотный, выше среднего роста, приятное выражение лица, ему были переданы письма из-за границы приезжей барынькой еврейкой через Лазарева. Также телеграфируйте, находится ли он под наблюдением, где теперь находится. Если живет в вашем районе, установите неотступное наблюдение. При выезде сопровождайте, мне телеграфируйте о всех его передвижениях. 28.8.11 Подполковник Кулябко». ** «Петербург. Начальнику охранного отделения. Лично. По приказанию товарища министра первым поездом пришлите нарочным подробные сведения о деятельности и связей Егора Егоровича Лазарева, Булата и присяжного поверенного Кальмановича. 28.8.11 Подполковник Кулябко». ** «Петербург, начальнику охранного отделения. Лично. В дополнение к телеграмме, по приказанию товарища министра, телеграфируйте имеющиеся в вашем отделении адрес лица, коему предназначены были в передаче летом 1910 г. письма из-за границы через Егора Егоровича Лазарева. 28.8.11 Подполковник Кулябко». ** «Петербург, начальнику охранного отделения. Лично. По приказанию товарища министра, срочно вышлите и телеграфируйте действительного получателя писем по адресу: Невский, 40 «Вестник знания», для Н.Я. Рудакова и его приметы. Пока за получателем установить неотступное наблюдение, сопровождая пои выезде. Об исполнении телеграфируйте для доклада товарищу министра. 28.8.11 Подполковник Кулябко». Не хочу высказывать резких выражений. Погрешности сыска станут понятны. Учитываем важнейшее обстоятельство: каждое охранное отделение считает себя обособленным царством. Со своими соседями и правительством поддерживают они минимальные связи. Столичное отделение – пусть и самое многочисленное, часто оно задает тон. Оно – не указ, не пример для подражания. Не спешат они делиться с местными отделениями своими сведениями о готовящихся актах и важных преступниках. Никому не охота отдавать часть славы успеха. Начальники провинциальных охранных отделений поступают, словно удельные князья. Они крайне щепетильны: не перенесут несправедливости – частью положенных им почестей кто иной воспользуется. Ведь им одним придется отвечать за неудачи: никто другой. Полковник фон-Коттен получил из Киева телеграмму – и не одну. Самим этим фактом он чрезвычайно удивлен. Нигде не сообщают, для каких конкретно целей нужны требуемые сведения? По установившейся традиции, охранные отделения осведомляют друг друга о цели запроса и предпринимаемых мероприятиях. В тех случаях особенно: касательно боевых операций. В телеграммах имя «Аленского» не упоминают. Полковник понял, от кого эти сведения исходят. В ответы фон Коттена стоит внимательно вчитаться. Он говорил недвусмысленно: «Николай Яковлевич» - сомнительная личность. Точнее: личность сомнительного существования. Но к этому моменту киевские охранники уже поверили в сомнительную версию. От нее отказываться не желают. Ответы фон-Коттена представляют из себя набор сведений справочного характера. «Киев, срочная. Начальнику охранного отделения. Лично. Указанные в телеграммах лица, за исключением Егора Лазарева, отделению неизвестны. Поступили отделению сведения о случае передаче писем из-за границы через Кальмановича, еврейку и Лазарева, но уже после передачи, почему не могли быть разработаны. Полковник Коттен». ** «Киев. Начальнику охранного отделения. В «Вестнике Знания» Н.Я Рудаков неизвестен и в Петербурге лицо с этими инициалами на жительстве не имеется. Дворянин Николай Евгеньевич Рудаков, тридцати семи лет, служащий в театральном бюро и библиотеке и часто бывший минувшей зимой в «Вестнике Знания» - проживает в доме 60 по Литейному проспекту. По агентурным сведениям, Рудаков внепартийный либерал, ему лет тридцать, роста среднего, сухощавый, шатен, длинное лицо, впалые щеки, нос длинный, с горбинкой, небольшие подстриженные усы, бороду бреет. Учреждено наблюдение. Полковник Коттен». Кулябко должен отправить внятный запрос. А фон-Коттен отнестись серьезнее: поручить заграничной агентуре наблюдение за Лазаревым. Тогда в один миг разоблачат миф об подготовке им покушения во время киевских Торжеств. Этого не случилось. Возможно, кто знает: мог существовать злой умысел. Поддерживать видимость давнишнего сотрудничества Богрова с Кулябко. Даже одновременно с обоими охранными отделениями. Без всего этого всей версии – «грош цена – в базарный день». Одна ложь нагромождается на другую. В изначальной форме она не могла существовать. П.А. Столыпин вызвал к себе штабс-капитана Е.В. Есаулова. Этот чиновник исполняет обязанности для особых поручений при министерстве внутренних дел. Премьер-министр ему объявил: берет его с собой вместо статс-секретаря для исполнения личных поручений - в Киев на Торжества. В его ведение передадут распорядительную часть по приемам. Составление ответов на приглашения. Отдача визитов к разным лицам. И другое. Непосредственным руководителем его является секретарь премьер-министра В.В. Граве. Личной охраной премьера заведуют постоянно при нем находящиеся жандармские офицеры подполковники Пиранг и Дексбах. На Торжества в Киев их не командировали, по неизвестным причинам. П.А. Столыпин приехал в Киев в первом часу ночи 29 августа. Его резиденцию устроили на первом этаже генерал-губернаторского дома. Все три комнаты выходят в коридор – дальше ведет в переднюю. Разместили рабочий кабинет премьер-министра в одной комнате. Во второй – его спальня. Ближе к передней, третью комнату выделили В.В. Граве. Утром 27 августа с премьер-министром поехал генерал-губернатор Трепов. Они посетили Софийский собор – присутствовали на молебне о благополучии предстоящего приезда Государя. Столыпин нанес визит митрополиту. После обеда, принимали делегацию от дворянства, городского самоуправления и земства. По телефону из Киева Столыпин управлял министерством. С самого утра в генерал-губернаторский дом потянулись посетители: военные, чиновники, должностные лица, мещане, крестьяне… Все они расписывались в книге – она в ведении швейцара. Пропуск свободный для всех лиц. Огромный наплыв людей. Штабс-капитан направлялся к секретарю премьер-министра. Он обратил внимание: никто не ограничивает доступ посетителей, не спрашивают их о личности и интересах. Только два жандармских унтер-офицера в передней скучают. Да, что они смогут поделать при появлении злоумышленника? Ведь до комнат Столыпина не более десяти шагов. Штабс-капитан распорядился всех приезжающих не пускать. Прежде удостовериться, кто они такие. Обратил он еще внимание: окна премьер-министра выходят в сад. Никакой охраны здесь не видно. Павел Григорьевич Курлов – сын нижнегородского воинского начальника. Окончил кадетский корпус – вышел гвардейским офицером. Щегольская на нем форма, многотрудная служба. Молодого офицера тянуло дальше учиться, да и служить в меньшей дисциплинарной зависимости. Поступил в академию военно-юридическую. Окончил. Некоторое время служил в военно-судебном ведомстве. Обратили внимание на деятельного чиновника. Он тверд в своих убеждениях и действиях. Как только открылась вакансия, ему сразу устроили повышение: назначили товарищем прокурора костромского окружного суда. Это глухая губерния. Работы не много. Важна должность: открывала возможность расти дальше по возрастающей лестнице должностей. Твердых руководителей, да и беспрекословных исполнителей особенно ценят. Вскоре Курлов уже товарищ прокурора московской судебной палаты. Дел здесь оказалось больше, но есть возможность себя проявить во второй столице Империи. На Курлова обратил внимание великий князь Сергей Александрович. Стал его протежировать. Убедил Курлова перейти в ведомство внутренних дел. Больше ценят здесь нужных людей. Есть реальная возможность роста. В 1903 году Курлов занял должность курского вице-губернатора. По какому-то поводу гимназисты заволновались в городе. В отсутствии губернатора, Курлов дал настоящий бой учащейся молодежи. Главное: вышел победителем. Его заслуги учли. В середине бурного 1905 года Курлова назначили минским губернатором. Незадолго до этого его возвели в чин статского советника. Губерния эта глубинная, не земская, а главное – бедная. В то бурное время Курлов имеет все возможности проявить себя на административном поприще. Он еще молод: 45 лет. Столь высокие назначения для такого возраста – редкость в России. Правительство очень заинтересовано на столь ответственных постах иметь людей деятельных, решительных. Только такие люди способны выполнять волю Государя – при любых обстоятельствах. Преодолевать препятствия, противодействия. Как правило, губернаторы служат по десять-пятнадцать лет в одном месте. Иногда случаются переводы. С преклонным возрастом они переходят в министерство внутренних дел. При получении отставки – им обеспечена высокая пенсия. Тот год бурный, да и Минск – промышленный город. Пролетариат митингует, объявляет экономические забастовки с политическим требованиями. Вот уже массы вышли на улицы. На площади перед вокзалом большая толпа слушает речи ораторов… Губернатор к вокзалу стянул войска. Тихо окружили толпу. Получили инструкцию: «Не щадить!» Кровь залила площадь: сотни убитых… Все лечебницы переполнили раненными… После долго скребли, отмывали от крови мостовую перед вокзалом, на прилегающих улицах. Всеобщим стало возмущение действиями властей. Местный прокурор специально издал постановление об аресте губернатора. Но Курлов не из слабонервных - он сразу распорядился: «Арестовать прокурора! Мешает осуществить спокойствие и навести порядок в городе». Разразился неслыханный скандал – дошел до столицы. Во время «дружеской беседы» между министрами Дурново и Анисимовым решили отозвать прокурора. Курлов победил: не мог не победить в условиях Царского произвола. На Курлова организовали покушение. Но брошенная бомба его не задела. Факт покушения – достаточное основание его обозлить. Теперь он всюду выискивает революционеров. Терроризирует население. Деятельность губернатора Курлова широко обсуждают внутри министерства внутренних дел. Его критикуют за «вызывающие действия», за «отсутствие такта», за «недостаток законности». Все это сильно обострило положение. Даже заграничная пресса обратила внимание на «куролесничанье невозможного господина». Утвердилось другое мнение: его придерживаются, облеченные властью люди. «Губернатор проявил понимание момента, распорядительность, решительность, смелость, ответственность…». Курлова через полгода отозвали из Минска. Назначили в совет министерства внутренних дел. Это является понижением в должности. В правых кругах говорят о «жертве нового режима» и «очень решительный и смелый администратор, настоящий герой в столь напряженное время, по воле бюрократов, оказался не у дел». Курлов сумел в собственных интересах использовать общественные к нему симпатии и антипатии. В декабре 1906 года Курлова отправляют в Киев: исполняет обязанности губернатора. Во время губернаторства в Киеве, Курлов познакомился с Кулябко. Охранное отделение в те времена имело сильную агентуру: паутиной окутало все подполье. Начальник являлся деятельным, энергичным всезнающим. В самое короткое время способен дать любую справку. Его деятельность признана успешной. До этого занимал генерал-губернаторство Сухомлинов: о Кулябко дал самый лестный отзыв. Ничего плохого не скажешь о начальнике и человеке: с честью исполняет порученное ему дело. Верно, с киевского момента началась широкая государственная деятельность Курлова. В губернаторском доме при нем устраивают попойки с дебошами. В самом крае торжествует направляемая опричнина. Курлов созрел для столичной деятельности. Курлова вскоре вновь отозвали в столицу: здесь больше нужны люди с железной волей и твердым характером. В Киев послали генерала Трепова. Он «родственник». В свое время прославился борец с революцией: отдал широко разрекламированный приказ «патронов не жалеть». Курлова поместили вице-директором в департамент полиции. Ведет дела по политическому розыску. Контролирует работу губернских органов. Явные и тайные покровители хлопочут за полезного деятеля. Как из рога изобилия, на него сыплют повышения, награды. Вот он уже действительный статский советник. Жалуют в шталмейстеры. Ему поручают ответственные ревизии, консультации на местах. С директором департамента М.И. Трусевичем он на ножах: должен оставить должность. По содействии влиятельных лиц, его переводят начальником главного тюремного управления. В тюрьмах ужесточают условия содержания заключенных. Он правит своим ведомством твердой рукой. Генерала Курлова всучили Столыпину – без его на то желания, не спросили даже мнения-согласия. Курлов занял должность товарища министра внутренних дел. В этом вопросе министр, а позже премьер бессилен что-то сделать. Ведь за Курловым стоит генерал-адъютант Дедюлин, придворная вся камарилья. В ведении генерал-майора Курлова находится отдельный корпус жандармов. Подотчетны ему охранные отделения. Во время поездок Государя ему жалуют особые полномочия по охране. Дмитрий Богров проживает в родительском доме. Стоит возле Крещатика, по Бибиковскому бульвару, номер дома 4. С раннего утра 27 августа к дому стянули охранников – усиленный отряд. Вся местная полиция в тревоге, на ногах. Вскоре предстоят Торжества, а тут еще смутные слухи о возможном покушении во время проведения Торжеств. Установили секретные посты в районе улиц Пушкинской, Б. Владимирской, Б. Васильковской, Крещатика, Бибиковского бульвара, Бассейной, Караваевской, Фундуклеевской, на примыкающей к железнодорожному вокзалу Безаковской – они со всех сторон окружают дом Богровых и въезд в город. Задача полиции обнаружить, своевременно оповестить о появлении и продвижениях террориста. Его приметы: «высокого роста, полный, тридцати четырех лет, с острой бородкой; одет в английское пальто, носит котелок и темные лайковые перчатки». Филеры наблюдают за каждым посетителем дома Богрова. В каждом случае подозрения – выясняют их личности. Сняли наблюдение позже десяти часов вечера. Днем 27 августа Кулябко вызвал ротмистра С.В. Муева. Приказал ему все дела передать ротмистру Ершову, а самому приготовиться к немедленному отъезду в Кременчуг. Вовсе не из праздного любопытства Муев поинтересовался: - Чем я должен срочно заняться в Кременчуге? - Командировка очень серьезная, - заявил заговорщическим тоном начальник отделения. – Особая миссия! – Добавил: - Будьте на все готовым! Перед вечером Кулябко снова принял Муева в своем кабинете. Дал инструкции по делу. В Креминчуге нужно обнаружить, взять под наблюдение молодого человека. Сопровождать до Киева. Его приметы: жгучий брюнет, имеет средней длины волосы, черные средние усы и бородку в форме клина, интеллигентное лицо, удивительно привлекательные глаза: обращают на себя внимание всякого – только заметил. Дополнительно вышлют подробные приметы на место прибытия. В помощь Муеву выделили шесть филеров. Все отправляются ночным поездом. К выявлению, наблюдению приступить с завтрашнего утра. Наблюдение не снимать до особого распоряжения. Дополнительно сообщили: указанный господин может оказаться не один. Наверняка он вооружен. Без надобности не арестовывать, а только сопровождать. Себя не выдавать. Ротмистр с группой филеров выехали около семи вечера. Ехали одним поездом, но в разных вагонах. Старший над филерами Зайцев. По приезде в Кременчуг, в спешном порядке сообщили приметы «Николая Яковлевича» в самых общих чертах и выражениях. Ротмистр выслал в Киев телеграмму – запрос с просьбой уточнить приметы, выслать дополнительные сведения и инструкции. Ответа они не дождались. Филеров разбили на три группы. Двоих оставили дежурить на вокзале: им поручили встречать и провожать поезда. Двоих отправили на пристань: следят за пароходами. Двое филеров дежурят на Киевской улице. Наблюдение продолжали в течение восьми дней: с восьми часов утра и до девяти вечера. Не обнаружили господина с отмеченными приметами. В течение всего этого времени никакие указания из Киева не поступили. О Муеве просто забыли. Он сам о себе напомнил. Сразу последовал телеграфный приказ всем возвратиться домой. Широкую деятельность развило специальное бюро. В его функции входит выдача билетов на Торжества в Высочайшем присутствии. Билеты раздают на посещение Софийского собора, Купеческого сада, ипподрома, на открытие памятника Императору Александру II, а также в дворянское и купеческое собрание во время их посещения Государем Императором. Заведующим и ответственным бюро за выдачу билетов назначили чиновника А.А. Курлова. Выдачей билетов на торжественный спектакль в Городском театре 1 сентября заведует сам городской голова. При желании просителя получить билет на одно из указанных мест – его заявление сверяют со сведениями охранного отделения о благонадежности кандидата. В ходатайстве категорически отказывают лицам левых убеждений, а также близким к оппозиционным партиям и не пользующимся доверием властей. Начальнику охранного отделения Кулябко выделили определенное число билетов. В отличие от именных – эти безыменные. Сам начальник должен проставить фамилию владельца-охранника. 29 августа с девяти часов утра закрыли движение трамваев и экипажей по Безаковской улице, Бибиковскому бульвару, Большой Владимирской, Крещатику, Михайловской и Александровской улице. В бюро по выдаче билетов на Торжества царит полнейшая неразбериха. В самом начале билеты выдавали без учета. Точно не знают, кому билеты выдали? Кто их еще не получил? Бесследно исчезли несколько театральных билетов. Их заменили обычными приглашениями. В сад Купеческого собрания, Софийский собор, другие места Высочайшего присутствия пропуска выдают сановным получателям: обычные незаполненные бланки. Несколько таких бланков распределила по собственному усмотрению жена Кулябко и другие лица. Билеты на все торжества именные. Их лично вручают владельцам в здании Купеческого собрания: оно разместилось в обрезанном склоне холма Царского парка. В толпе встречающих военные в парадной летней форме: китель, погоны, аксельбанты, высокие сапоги, фуражка защитного цвета, ордена, звезды, ленты, знаки отличия, галунная портупея, шарф, шашка, белые замшевые перчатки… Придворные, дворяне и гражданские чины – в белых кителях присвоенных их должностях мундиров, на фуражках напялен белый чехол. Кавалеры – в малых придворных мундирах. Купцы, фабриканты, священники, мещане… Много дам. Торжества начались с момента прибытия Царской Семьи: их приветствует оркестр. Хлеб-соль Государю поднесли члены особой депутации в составе священника Ф. Синькевича, генерал-майора П.Е. Жукова и журналиста А.И. Савенко. - В 1906 году, 26 марта, - к Царю Николаю II обратился с речью священник Ф.Синькевич, по уполномочию монархических организаций, - я имел счастье в Царском Селе, в числе уполномоченных от правых организаций города Киева, засвидетельствовать Вашему Императорскому Величеству патриотические глубокие и верноподданнические чувства верных сынов своей Церкви о своего Отечества. Промчалась буря с тех пор! Пронеслась гроза! Миновал ураган! Много мутной воды утекло! Наступило затишье. И вот теперь среди этой тишины, мы счастливы засвидетельствовать вновь перед лицом Вашего Императорского Величества те же горячие патриотические верноподданнические чувства, одушевляющие Русских людей от города до деревни и от деревни до города. Эти чувства святые всегда – вдохновляли Русский народ, готовый каждую минуту на все испытания за Веру, за Царя, за Святую Русь. Привет возлюбленному нашему Монарху и Его Царственной Семье в Б-госпасенном граде Киеве от верных Его чад. На всем пути следования Государя – тысячные толпы народа. В числе встречающих много юношества: гимназисты, реалисты выстроились вблизи гимназий и реальных училищ. Шпалерами расставлены войска. Беспрерывно исполняют гимн, не смолкают здравницы, крики «ура». И так от вокзала до Софийского собора, а затем при следовании во дворец. В тот же день Государь во дворце при чрезвычайном оживлении и при всеобщем воодушевлении принял многочисленные делегации, посетил Киево-Печерскую Лавру. За двадцать минут до прибытия в Софийский собор высоких гостей, у присутственных мест на площади заметили всадника в форме кавалерийского офицера: гарцевал на коне. Чины охраны потребовали у него предъявления документов, но молодой человек ничего не смог показать. Тогда они потребовали: всадник должен немедленно удалиться: ведь с минуты на минуту прибудет картеж с Царской Семьей. Молодой человек возражает. Подозвали конных жандармов: силой заставили удалиться. - Так это «Капустянский»! - Признал личность всадника присутствовавший тут филер. - Кто он такой? - «Капустянский» - и все! - Доложи начальству! – Ему приказали. Но тут хлынула толпа – потоком: не подступишься. До чего все люди падки на внешние впечатления. Не зря Римляне считали: народу нужен только хлеб и зрелища. Между прочим, древние Римляне не менее развитее нашего поколения. Что с тех далеких времен изменилось? Развили технику: она только порабощает человеческую личность. Не стоило зря рисковать. Дмитрий решил действовать наверняка. Можно устроить фейеверк. Нужна бомба! Тут нечего делать с одним револьвером. Отставим на следующий раз: он может оказаться благоприятнее. Попусту не рисковать – действовать наверняка. Филеры доложили: наблюдали неоднократные случаи бросания в экипажи Государя прошений. Некоторые лица преследуют Царский экипаж, даже с риском попасть под лошадь или колеса. К горничной заявилась Федора. Дети ее дразнят «Федоруха, лохматое ухо». Она ходит по квартирам, побирается «Христа ради!»: этим кормится. Между людьми носит всякие слухи. Как всегда, она громко шушукается: - Истый крест! Разорви мою ятребу, ежели солгу, грех на душу возьму. Ятровья моя Пелагея на ушко шепнула: «Держи язык за зубами, лишнего не мели, да руки не разводи – засунь их за пазуху, цыц!» Не могу сдержаться: разребяченное ее балагурство повинна излить, иначе спасу нет. Мучит оно дарвыдоново пропойное рыло – с утра до самисенькой нощи. Ни сон, ни еда на ум нейдут. Степуха с Марьей-разводницей – вон шо! – шуры-муры всяки заимели, непотребством соперничают с дьяволицей-ведьмой, с праматерью нашей нечистою. Как пошли-полезли друг дружку изводить – игра есть такая: дым столбом и огонь пышет… Ву-лю-лю… Трам-бум-бурум… А им одна забава: гогочут до коликов в животиках, кусаются, волосья рвут друг у дружки… Гогочут и орут от боли, благой матерью ругаются… На што баба смекалиста, да не пожелает дойти до пупа разодранного. Жалько ту утробу изничтожать, а эта стерва присамила самца здоровенного – и Б-га забыла, в церковь нейдет… Во шо быват, Господи, спаси и помилуй! От желаний негодницы и соблазнов диких натуры потребностей. Знамо, у каждой тваринки, даже малой размерами души – и у той чешется, хочется… Живи себе по малости – мужиком пользуйся, но доводить до такого явления – срамоты! И Земля-матушка наша кормилица, как носит она таких грешников, извергов рода человеческого… Гиена огненная их не страшит… Вечные муки адовы не пугают… И я – с молодухи, дурости желаний грешила. Естество живое в пользу пускала. Мужиков, ой ще как любила! Мучить умела, но до такого – али я душа не православная? Мужик бабе нужен, ой как нужен! Но… побалолись маленько… И того хватит! Хватит! Нет на них Б-жьей кары! Жизню – непотребством заменили! Хоть с жиру – с голодухи. Голь в хлеву сцепились: не соромятся скотов бездушных. Среди дерьма блаженствуют… Все я видыла-слыхала, как перед Б-гом, истый крест… Самой стыдно, а им – нет! Б-г все видит-знает, прощает и не прощает. За грех смертный – нет покаяния. Это старец Григорий подобному учит. Сам он из нечистого племени скопцов аль хлыстов. В застольном граде боярынь изводит, в предбаннике насилует. Тому мерзкому грешнику шо? С самой Монархиней Александрой Федоровной общих детей имеет. Тако балаганят, правда ль? Царевич Алексей – их дите! Ш-ш-ш! Ни барам, никому! Ш-ш-ш! Какие Романовы Русские? Можно легко подсчитать долю Славянской крови у Царя нынешнего и у его наследника. Не станем даже углубляться, опускаться во времена истории. Наблюдение начнем с Екатерины II: она тоже Романова – Немка по рождению, принцесса Ангалт-Цербтская. От брака с Петром III у нее родился сын Павел I: занял престол в 1796 году. Женой полунемца Павла I стала Наталия Алексеевна (принцесса Гессен-Дарьштатская), вторая его жена – Мария Федоровна (принцесса Виртемберг-Штутгардская). Александр I, сын Павла I, обладает уже только четвертой частью Славянской крови. Он женат на Елизавете Алексеевне (принцессе Баден-Баденской). Их сын Николай I стал Российским Императором в 1825 году. У него текла восьмая часть Славянской крови. Царь Николай I женат на Александре Федоровне (принцессе Прусской), их сын Александр II обладает лишь шестнадцатой частью Славянской крови. Царствовал с 1855 по 1881 годы. Его убили народовольцы. Александр II женат на Марии Александровне (принцессе Гессен-Дармштатской). Их сын Александр III стал Российским Императором в 1881 году. Александр III обладает уже одной тридцать второй частью Славянской крови. Он женат на Марии Федоровне, принцессе Датской. От их брака родился сын Николай II – Российским Императором стал в 1894 году. Сколько Славянской крови у нынешнего Государя и его наследника? Николай II обладает уже одной шестьдесят четвертой частью Славянской крови. Он верен традиции своих предков: женился на Александре Федоровне, принцессе Гессенской. Их отпрыск несет в себе только сто двадцать восьмую часть Славянской крови. Не жирно! Выходит, Романовы – чистокровные Немцы, но только Православного вероисповедания. Невежественный народ не может до сих пор понять этой простой истины. Даже удивительно наблюдать поклонение в народе – оказывают этим живым идолам. Царям, всей их Августейшей Семье. Киевские торжества вызвали целое паломничество: город затопили людские потоки. Основное желание всех любопытствующих: поглазеть, перекреститься и благословить крестным знамением Царствующих Особ. По своей природе народ царистский. Ныне он не мыслит другого общественного устройства: только под властью Монарха. Наш народ еще не знает вкуса свободы. К ней не приспособлен – самое трагическое. За долгие века рабства народ привык к дурному обращению. Не мыслит ничего другого: лучшего отношения. От самостоятельного мышления и необходимости инициативно строить свою жизнь - народ прочно отучили. Простые люди полагаются на всякого рода повелителей, управляющих, указчиков. Народ не верит в собственные силы. Нуждается в попечении. Надеется на благодеяния. Сильна в народе надежда на халяву, прекрасную судьбу. Низы глубоко пропитали идеи Православия и Самодержавной власти управления. Русский народ – по духу царистский. В России негодна демократия западного образца. За дозволенной болтовней – сразу забудут о деле. Начнут друг другу резать глотки. Не менее правы славянофилы, чем западники. Сама истина пролегает посредине этих двух течений. На стыке между ними. Впрочем, нет уверенности в существовании самой истины. Ой, как нелегко достанется всем, как только станет протекать в этой стране социальная революция. Беззакатное небо сразу помрачнело. Стало напоминать душу неопытного убийцы, сразу после совершения им первопрестольного преступления. Стало темно и жутко. Подумал: больше никогда не сбудутся мечты, не осуществятся желания. Противно и несносно, безрадостно и пусто. Мир прекрасным больше не кажется, а жизнь – интересной, веселой. Страшно и жутко, словно наконец-то тебя настигла смерть: уже не упустит из своих цепких когтистых лап. Ни о чем не хотел думать: пусть скорее все это свершится! Не ожидать, не мучать свою Душу, над телом не издеваться. Недолгие минуты упадничества, но тянулись они, тянулись бесконечно долго. Словно время застыло только на мгновение, а потом почему-то не включилось… О готовящемся террористическом акте 29 августа оповестили всех высших чинов охраны. Самих «именинников» Столыпина и Кассо об этом предупредить забыли. Ни о чем не подозревавший премьер с штабс-капитаном Есауловым выехали в открытой коляске на вокзал для встречи Государя. Их экипаж даже не включили в общий кортеж. Их задержали на Безаковской улице. Есаулов долго доказывал «бдительным» жандармам: в коляске находится председатель совета министров, статс-секретарь. А те – такое дурачье! – никакого внимания, ноль почтения. Уже после торжественной встречи Государя и разъезда экипажей с вокзала, коляску Столыпина установили в хвосте кортежа. Они оказались вне поля наблюдения охраны. Штабс-капитану пришлось приложить немало усилий: переставили коляску ближе к центру, вслед за тройкой дежурного флигель-адъютанта. Эх, эта чудовищная Российская бестолковщина! Она непреодолима: бездумность, беспечность - у нас в крови. Отношение к министрам, как к ванькам. Чего более? У них в ногах ползают и – игнорируют. П.А. Столыпин рад встрече с Киевом и киевлянами. Он вправе торжествовать свой триумф. Больше любого другого места России - требовательный ревизор обнаруживает победу разных аспектов его внутренней политики. Этот город – не только столица Малороссии, обширного Юго-западного Края. В этом городе самых консервативных нравов резче проявляются политические тенденции. Здесь шире всего осуществляют аграрную политику правительства. Сами Торжества в Киеве задумали как празднично-триумфальное утверждение его политики. Близость исторических дат использовали началом празднования трехсотлетия Дома Романовых. На торжествах в Киеве присутствует Государь Император. Конкретно что он значит? Характер его – следует желать лучшего! Мелкий человек. Политик недалекий. Разряженная мумия. России нужен только как символ Самодержавия. Как живой представитель властвующей Семьи Романовых. Россия – слишком царистская страна. Все Русское миросозерцание проникнуто глубокими, искренними чувствами привязанности к властвующей Династии. В обществе уже началось пробуждение. Частично потеряна вера в непогрешимость Царя. Началось брожение – оно безостановочное. Уже прошло через этап революционной неудержимости. Опустилось в русло контролирующей все законности. Столыпин – первый Царский министр: разделяет ответственность за все произвольные действия и ошибки властей. П.А. Столыпин с самого момента приезда в Киев в сферу деятельности охраны не вошел. Только днями возле него постоянно находится штабс-капитан Есаулов. Ночи проводит в выделенном номере гостиницы. Даже не догадались адъютанту выделить место в генерал-губернаторском доме. Статс-секретарю не выделили даже пролетку. В первое время Столыпин вынужден самостоятельно нанимать извозчика. Выручил городской голова: в его распоряжение выделил скромный свой пароконный экипаж. Получается даже чудно: побеспокоились о прибывших на Торжества сотнях сановников: выделили им транспортные средства, а о премьере «забыли». Словно того не существует вовсе. Не в фаворе! Вроде перестал существовать… Местные правые организации увидели: статс-секретарь Столыпин остался без охраны. Они предложили из своего состава выделить добровольную охрану. Власти потребовали составить список таких лиц. До двух тысяч человек оказалось желающих. Но списки возвратили обратно, полностью почти перечеркнутыми. Из списка вычеркнули депутатов Государственной Думы графа Владимира Бобринского, Гижицкого, члена Государственного Совета Д.И. Пихно. Подполковник Кулябко практикует выдачу билетов на участие в народной охране людям физически здоровым, решительным. Пусть у них даже не всегда чистая репутация. «Какая польза от Пихно? – Отреагировал Кулябко. - У него порох из задницы сыплется. Сам скоро загнется…» Одним из «народных охранников» оказался Франц Павлюк – известный грабитель. Но он связан с охранным отделением. В шайку этого грабителя в одно время входили Гутевский, Санковский, проститутка Зержинская. Пользовались они содействием полицейского надзирателя. В одну из ночей совершили 14 грабежей и вымогательств. Даже сумели уйти от ответственности. Премьера неоднократно предупреждали: необходимо выезжать заранее из дома, часа за полтора… Затем закроют проезд… Неоднократно останавливали его экипаж: не пропускают. В Киеве на экипаже неудобно ездить: очень крутые спуски улиц. Лошади очень медленно бредут вверх. Автомобиль ему пока не представляют. Пару раз самому пришлось нанимать извозчика, словно забыли совершенно о его существовании. Кулябко поздно вернулся: усталый, даже не поужинал… Лег: тут же уснул. Сразу разнесся его молодецкий храп. Супруга перевернула его на бок, не будит. Он спокойно лежал, блаженно улыбался чему-то своему… Непонятные эти создания – Мужчины. Живут только для дел и удовольствий, но какие они дети! Взрослые дети… Народ особой структуры – эти Мужчины. Все дни метушатся, чего-то добиваются… Но только в постели они становятся сами собой. С лица сбрасывают маску. Подчас, становятся такими растерянными, беспомощными… Нуждаются в сочувствии. Отзывчивы на ласки… Любого грубияна, мужлана можно приучить, объездить кокетством: станет шелковым, смирным, тихим… Проявлять грубость начнет – в другом месте. В постели силовые приемы разнообразят и увеличивают удовольствия. Иногда жаль Мужчин: себя не щадят, изводят… Спрашивается, ради чего? Неужели требует этого пропитание семьи? Приятно иметь мужа высокого ранга… Иногда кажется, пусть занимает должность скромнее, но так себя не изводит. Чтобы среди ночи будили?! Проклята служба! - У нас любят по ночам работать… - Постоянно говорит-отшучивается. Пусть это для тех, кому не спится. Тех изводит бессонница… У некоторых совесть нечиста… Как человек создан для жизни, так и ночь – для сна… и утех… Какой смысл переделывать природу человека? Опять захрапел… Совсем изводит своим богатырским храпом. Это что ли болезнь? Вредная привычка? Утром он рано сорвется – мотнет куда-то на целый день… В последнее время хоть является трезвым, а то он вечно навеселе… Начинает свои ужимочки, а то устраивает настоящие концерты… Приказывает строго: «Раздевайся!» Начинает дубасить. «Даже не пикни! Чтобы ни одного твоего звука никто не услышал, не то – хуже будет!» А отойдет – такой неузнаваемый, нежный… Совершенно другой человек! Многие мужья такие: садисты и… взрослые дети. Не перечишь ему – быстро утихомирится и… в храпака! Разбудили - легко засыпает, вновь ты для него – больше не существуешь. В качестве постельной принадлежности использует жену. Вроде… подстилка… Сама природа сотворила такими разными Женщин и Мужчин. Разными – отличиями. И это даже хорошо. У Женщин хватает власти и силы, но страшно дорого приходится ей платить за удовольствия. А может, призвание Женщины не в приобретении удовольствий? А в деторождении? Рожать, воспитывать: такая это скука. Один раз интересно, а потом… Сыплются дети – орехами! Ба… Ба… Да… Однокашник: в гимназии сидели за соседними партами. Вечно самодовольно смеется. Что рассказывает – и смеется. Пользуется ограниченным набором слов, произносит резко, с твердым окончанием. Бегающие глазки… Язык у него длинный, клиноподобный… Поминутно им облизывает губы. Все такой же… Лицо округлилось, стало скуластым, немного даже угловатым… Ребенком он казался другим: как та жизнь меняет людей! Распектабельный джентльмен с самовлюбленным характером. Прежде считали отличником – зубрил, страшно много занимался. И вот – вышел в люди! Остепенился полностью: в глазах, на лице ни тени глубокомысленности. Совершенная обыденность. Развитому, умному человеку с ним скучно. Но недалекого обывателя впечатляет «своей эрудицией». Ох, уж эти отличники: среди них редко попадаются дельные люди. Чаще серовзглядые упрямцы, упрямые прямоходцы, добросовестные трудяги… В основном это – выскочки, трепачи, всезнайки… Они не любят заблуждаться. Не умеют искать и страдать. Страшатся собственных мыслей, желаний, убеждений… В детстве – они уже старики. Павел… Нет, Павел… Как его еще по отчеству? И обязательно на «вы». Тоже узнал, но не поддает вида… Нужен он нам! Самовлюбленный болван! Но он… счастливее иных умников. Нашел свое место в жизни: доволен, удовлетворен. Медленно станет продвигаться по службе, растить детей… Доживет до внуков и седин. Своевременно помрет… А что ему особенно надо? Жизнь такова… Всем он доволен. Всегда удовлетворен. Обыкновенный человек… Таких – тысячи, миллионы… Необычайного мало… Не надо себя противопоставлять – миру. Не изменить принципы его устройства. Только себя раскрутишь до последнего предела. И это важно: человек развивается только в пределах собственной природы. Кто не может удовлетвориться малым – тот недостоин крупного. Это и есть воздействие за… своеобразную жадность. На свои силы можно рассчитывать – нужно знать их возможности, предел… Не презирать людей, а их много: строят свою жизнь на отличных принципах. Не мнить себя непогрешимым. Ум, даже совесть – еще не праведные судьи. Человек не вправе судить другого: каждый волен поступать индивидуально. В обиходе, во внешних отношениях с ближними и дальними необходимо проявлять терпимость, некатегоричную сердечность. Пусть человек даже лично не интересен, но выслушай, коль к тебе обращается. Возможно, для него это важно. Дмитрий сам удивился: так легко удается околпачить киевских охранников. Того больше: самого товарища министра и генерала. Даже закрадывалась мысль: они сами желают оказаться обманутыми. Дмитрий лишь идет им навстречу. Ценят своих важных агентов охранные отделения – им оказывают большое доверие. Департамент полиции пытается явление искоренить: не всегда удается. Считает начальник отделения: могут только доверием добиться искренности агента. Нередко, они сами оказываются жертвами собственных заблуждений. Самые ценные агенты типа Азефа, «Аленского» внушают начальникам чрезмерное, почти слепое к себе доверие. Возникает убеждение: находятся постоянно под их гипнотическим внушением сами руководители охраны. Они теряют способность самостоятельно рассуждать и принимать решения. «Аленский» для Кулябко и Курлова является тайным советником из революционеров. О торжественном открытии и освещении памятника Императору Алексанру II население города оповестили 30 августа в восемь часов вечера пятью пушечными выстрелами. На Царской площади собрались придворные дамы в длинных платьях, шляпках и придворные чины, кавалеры, военные чины, гражданские первых пяти классов, представители дворянства, крестьянства и земства Юго-западного Края. Вблизи памятника расположены войска. Высокопоставленный митрополит Киевский и Галицкий обошел вокруг памятника, окропил его Святой водой. Затем он осенил крестом войска и всех присутствующих. Памятник Александру II эффектно выглядит на фоне буйной зелени. Основание облицовано серым гранитом. Две боковые колонны поддерживают грандиозный пьедестал из блестящего розового гранита. Царь-Освободитель стоит, опирается на кресло. Голова не покрыта. С его плеч на кресло ниспадает мантия. Обращен его взор в сторону Крещатика. У подножья памятника изобразили большую группу его сторонников. Словно вся Россия собралась почтить, поблагодарить за дела и великие достижения. За дарование Манифеста об освобождении от крепостной зависимости благодарят крестьяне – великороссы, малороссы в национальных костюмах. К боковым колоннам приставлены две аллегорические фигуры – это изображение Милосердия и Правосудия. Самые характерные качества натуры и всей той Его эпохи. На лицевых частях пьедестала представлены барельефы: изображают отдельные моменты из эпохи царствования Императора Александра II. Памятник соорудил архитектор И.В. Николаев. Работы вели в две смены: днем и ночью. Площадь перед памятником застелили каменными плитками. 29 августа Дмитрий написал, отправил отцу краткое письмо. «Киев, понедельник. Дорогой папа! Пишу это письмо в разгар Торжеств. Они совпали с тремя днями праздников. Деловая жизнь совершенно замерла. Богданов (присяжный поверенный – М.Б.) приехал позавчера, но к нему нельзя пробраться. Квартира его у Софийского собора. Билеты застраховал. Получил деньги от Якубовского. Единственная возня с Л. Пол сделан нехорошо, протекает, его перекладывать приходится. Билеты уже застрахованы по 7 рублей 50 копеек. Целую Митя». Дмитрий ведет свой обычный образ жизни. Трудится у Гольденвейзера, в его адвокатской конторе. Занят чаще юридическим сопровождением коммерческих операций. Гуляет. Часть свободного времени проводит в клубе за картежной игрой. Особых интересов не проявляет. Другим не занимается. Не выделяется из публики. Встречавшиеся с ним люди, позже припоминали: он постоянно необычно взволнован. Несколько ерзает на стуле: ожидает телефонный звонок. Веселый вечно, жизнерадостный – в эти дни он сосредоточен. Погружен глубоко в свои мысли. Никто его не беспокоил расспросами. Проявляли приличие: мало разве у человека происходит на Душе? Истинно интеллигентные люди никогда первыми не заговаривают. Не расспрашивают: ожидают – друзья сами доверятся. Чужую тайну им знать не подобает. Только любопытные пустословы лезут в Душу со своими бесконечными расспросами. Их все интересует: должны знать! В течение четырех дней «Аленский» в охранное отделение никаких новых сведений не представил. Он ничем даже не подтверждает свое существование. И его никто не тревожит. В охранном отделении в нем уверены: узнает нечто новое – сообщит. Ему полностью поверили. Доверились. «Аленский» сотрудник особого рода: с ним деликатничают, на него боятся нажать. С обычными сотрудниками не панькаются: совсем иначе поступают. «Аленского» терпеливо ожидают: пришел он добровольно и предложил свои важные услуги. В охране хорошо понимают: это человек не их склада и характера. Остерегаются его отпугнуть неосторожным словом, резким поступком. Они в нем нуждаются: мирятся с продолжительным неведением и тягостным ожиданием. Время столь напряженное… П.А. Столыпин ныне находится в апогее своей власти. Его авторитет признан всеми: непререкаем. Он может торжествовать самоутверждение. Окружают его многочисленные друзья и поклонники. Покорные исполнители безропотно вершат малейшее желание его воли. Этот человек позволяет себе прихоть оставаться веселым, жизнерадостным, счастливым. По отношению к своим многочисленным сторонникам он не скрывает ласковые обороты, источает доброту. Празднует свой триумф. Нет, не многим политическим и общественным деятелям удается достичь подобных высот. Он сам, сам! Не все шло гладко: происходили срывы, ошибки… Не раз его преследовали неудачи. Но всегда, во всем он непреклонен, тверд. Упрямо шел к намеченной цели. Преодолевал преграды, препятствия. Для будущего строит новую Россию. У него свои цели, некоторые идеи. Прекрасный он организатор, практик. Избранник судьбы: во всем ему везет. Удается! Подобное нечто осуществить другие на смогли. Всю жизнь сопутствует счастливая звезда. Твердый и решительный характер перемалывает все на пути: по нему он шел, идет. Упорно, последовательно. Идет вперед и вперед. Его жизнь знает изгибы, повороты: все они вынужденные, всегда временные, недолговременные. Умеет выстоять, побеждает: знает – надо, должен! И воля крушила все на его пути. Беспощадно суровыми мерами он совершенно подчинил необъятную страну. Сдержал, подрезал голос печати, общественной мысли. Ограничил, даже прикрыл деятельность различных общественных организаций и самодеятельных обществ. Поставил под неусыпный контроль гласных и тайных правительственных органов университетскую деятельность и школьную жизнь. С невиданной жестокостью изгнал, изгоняет все враждебные течения и неустоявшиеся элементы почти из всех сфер общественной деятельности. Основа одна: не воспринимают новый правительственный курс, как собственный. Особенно ожесточенные репрессии направлены против самосознания инородцев. В памятные революционные годы они заговорили о своем праве на самостоятельное национальное развитие, вне границ и рамок Российской Империи. Этим разрушительным тенденциям мстят особенно ожесточенно: стремятся мечту о самостоятельном развитии окраинных народов убить в самом зародыше. Для достижения этой цели используют все доступные средства. Среди них расовую рознь и антагонизм между соседними нациями. Часто они разделены. Разорваны национальные традиции, привычки мало совпадают. Несовместимы жизни и скудные знания друг о друге. Хорошо известно: недоверие и вражда возникают при отчуждении людей и наций друг от друга. Предпринимают шаги к их дальнейшему разъединению – не к единству. Россия узнала достаточно много фактов национальной не симметрии: погромы, розни… Такое время настало: все замолчали, притаились, подчинились… Всегда и всюду все исполняли любую волю премьера. Эта воля чувствовалась в разном, различном. В судьбе каждого переселенца, положении отдельных провинций и целых народов. Возможно, только при Иоанне IV, Царе Грозном и Петре I Великом власть в стране столь централизована и сосредоточена в одних руках. Это самое произошло при почти единовластном управлении Столыпина. Сама внешность и личность Столыпина подходит под мерку выдающегося государственного деятеля – он обладает личным мужеством и непреклонностью, широкими взглядами на вещи. Предугадывает тенденции и перспективы движения. Интуитивное видение его редко подводит. Временем Столыпин призван утвердить реакцию. Избранную линию осуществляет с безжалостностью: в форме реакции. В современную эпоху никто иной не смог убить революцию с такой жестокостью. Крайне правое крыло общества отнесло это ему в заслугу. Левые считают его деятельность подлой преступностью: нельзя оставить безнаказанно. Грядет возмездие! Уже давно предрешена судьба Столыпина в революционных комитетах. В него стрелял Богров – явная случайность. На его месте мог оказаться совершенно другой человек. События очень сложно предсказывать. Нельзя говорить сослагательно. Одно является несомненным: Столыпин не мог дожить до естественной смерти. Этого человека давно подстерегают яд и пули. Только чудом невредимым он выходил из подстерегавших его прежних опасностей. Смерть чудовищна, невероятна, но она обязательна. Природа очень разумно устроена: каждое живое существо наделяет предельным сроком существования. Узнаешь о чьей-то смерти, больно становится. Приходим мысль: неразборчива смерть. Чаще всего она охотится не за теми, кто ее достоин. Хватает первого на пути попавшегося. Среди этих последних находятся и такие: им следовало пожить еще несколько лет. Следует им поднять на ноги детей, завершить начинания… Смерть равняет людей. Только смерть! В любом обществе не существует даже видимости равенства. Но перед этой чаще нежданной гостьей все находятся в безропотном оцепенении, встают. Но время теряют дар речи. Раскрепощенная страна наполнится великими делами. Разольются они от края и до края: начнут радовать. Хочется жить, как бы ни было. Жить! Жизнь мелочная, глупая… Интересно ее познать: все испытать, увидеть, ощутить, насладиться… Через все пройти и – остаться. Все происходящее необходимо для приобретения опыта, самопознания? Понять себя, способности, желания. Узнать умения. Вокруг тихо. Лишь Душа бурлит: неустанно она трудится. В ней бесконечно движение: из стороны в сторону, вперед-назад… Некие в ней цикличные импульсные шатания, качения. Все это поиск, узнавание. Беспрерывное движение. Ненасытная Душа, неумная: потрясающе ее жизнелюбие. Одним резким движением все это у себя отнять, выхватить, отрезать…Под самый корень подрезать! Нет, не всякий на подобное способен. Только идти, передвигаться, катиться по устоявшейся колее: чего легче, лучше. Согласен не каждый, готов пойти на известны компромисс: для отдельных людей поражением кажется, значит. Не надо выделяться среди людей. Но смешиваться с толпой – это преступно. Резко не обособляться: идти своим путем. Не злорадствовать над невежеством. Воспитывать добродетели. Видеть свое призвание. Оставаться ему верным. Не изменять велению совести. Не подстраиваться под враждебные аккорды. Хищничеством, цинизмом пропитан мир. Самому таким не становится. У врага легко позаимствовать методы его работы. Тогда станешь на его уровень. Потеряешь моральные преимущества, различия… Нельзя без лжи: она спасительна. Должна существовать мера хитрости: идет далее подлость. Ложь оскверняет Душу. Лучше просуществовать без лжи. Ложь – всегда ложь! Против кого ее не направить. В этом мире мирятся с ложью: с ней свыклись. Кто кого – так обстоит дело. Лжецы не верят правде: они сами хотят оказаться обманутыми. В этом им можно помочь: без ущерба для собственных принципов. Себе избрал трудный путь. Пусты легкие дороги. Сложная жизнь! Скоро может наступить ее финал: видна цель. Пусть только не сорвется дело. Сделал выбор: непреклонно идти вперед, только вперед… Должно выгореть! Вперед! Шаг за шагом… Это у них: цель оправдывает любые средства! Дмитрий считает: цель – стоит жизни. Равноценный обмен – без обмана. Менять нужно, что можно. Иначе продолжится тупость, неопределенность, неизменность… Сразу бить по голове: во всем организме удар отзовется благодатно. Существует одна видимость прочности власти: она разрозненна, полна противоречий. Сама себя сжирает. Власть чужда народу: должна исчезнуть. Нельзя ее искоренить сразу? Пусть постепенно сойдет на нет… Начать по принципу устранения талантливых представителей существующей власти. Ведь они – самые опасные враги. Нельзя сразу, одним махом уничтожить самодержавную машину – попытаться следует ее расшатать. Сдвинуть с места. Указать ее явную беспомощность, нежизнеспособность. Система себя изжила: неспособна эффективно управлять. Доживает последний период. Ничто не случится само собой: продержаться она может еще долго. Помочь системе рухнуть. Дать сигнал к восстанию. Нанести ей просто оглушительную оплеуху: пусть услышит остальной цивилизованный мир. Пусть узнают: не все согласны мириться с произволом и беззаконием. Единицы смельчаков готовы отдать свои жизни для общего блага, для торжества Будущего. Мир нужно потрясти, иначе он останется недвижимым. Может покатиться вниз – по наклонной плоскости. Дежурный охранного отделения Сабаев перекусывал, на сухую. Отвлек звонок телефона. Подумал: «Вот сволочи! Не дадут спокойно пожрать!» Посмотрел он на часы: без семи минут час… Снял трубку. - Кто? - «Аленский». - Что нада? - Попрошу «хозяина». - «Хозяина» нет на месте… Впрочем, подождите… К телефону подошел полицейский надзиратель Бубнов. Повторил вопрос: - Что нужно? - «Хозяин» мне обещал билет в Купеческий… - Его нет! - Пожалуйста, передайте: звонил «Аленский» и напоминал о билете. В половине шестого вечера вновь позвонил «Аленский». Застал «хозяина». Доложил Кулябко: в Киев уже приехал «Николай Яковлевич». Он не один. Девица «Нина Александровна» сопровождает. Неизвестно, где остановилась. «Николай Яковлевич» предложил «Аленскому» участвовать в «деле». Последний отказался. Тогда «Николай Яковлевич» поручил уже сегодня установить точные приметы Столыпина и Кассо. Этим ограничится его пособничество. Для выполнения задания необходимо обязательно присутствовать в Купеческом саду. За ним могут установить слежку со стороны «друзей» «Николая Яковлевича», «Аленский» этого опасается. Его отсутствие в саду приведет к провалу. - Присылайте кого за билетом… - Ответил Кулябко. «Нина Александровна» - реальное лицо. С революционными кругами связей не имела. Богров в самый последний момент «пришил ее» к своему делу. Подачкой этой дополнил клубок собственной легенды. Легковерные охранители спокойствия и общественности хоть этим пусть потешатся. В нагромождении фактов, живых имен они очень любят рыться. Этим старьевщикам нет ничего лучшего: ворошат прошлое, роются в грудах утиля, макулатуры, металлолома, часто паразитируют на нечистотах. Проводят химические анализы дерьма. Вся гнусная система эта держится на подлости, предательстве, подкупе, коррупции. Благоденствует она только внешне: прогнила до основания, дышит на ладан. Сочтены ее годы, дни. Ее нужно взорвать, иначе останется существовать. Под плотно прижавшийся камень даже вода не течет. Ниспадающая вода способна расколоть гранитную глыбу: нужно только время. Кому охота ожидать десятилетия, столетия? От природы человек таким создан: нетерпеливый, не умеет ожидать. Ни к чему ожидания: только оттягивают решения. Стремительный натиск способен сдвинуть любое дело с мертвой точки замерзания. Радикально привести к преобразованию. В политике применимы всевозможные средства и методы: хороши для достижения поставленных целей. Усилит общественный прогресс террор – преобразит сознание масс. Да здравствует террор! Убийство только одного человека способно принести счастье целой стране. Выбирать? Ясен заранее выбор. Никто не станет жалеть о том Столыпине! Ну, родные на время опечалятся, несколько поубиваются. Да, отъявленные реакционеры лихорадочно задвигаются – в поисках достойной замены. Реакция себя изжила: пусть погребут ее собственные обломки. - Я не только товарищ министра, - страшно лицемерный Курлов произносит только для публики, - его почитатель. Нахожусь под обаянием его личности. - Эту историю рассказывают часто: улыбающийся Петр Аркадьевич предложил ему этот пост товарища министра. Еще прежде статс-секретарь назначил вице-директором и затем директором департамента полиции. Он обнаружил серьезную подготовку Курлова, его твердость, преданность делу. Не ошибся. Вроде так объявил ему свое последнее назначение. – Государь Император не сохранил нашей тайны… Вы видите: я обещание свое исполнил. Теперь официально сообщаю о вашем назначении товарищем министра внутренних дел. - Свою сущность Курлов мог выставлять перед широкой публикой – не перед знатоками политической кухни. Последним хорошо известно о дикой ненависти: товарищ питает к министру своему. Он завидует, одновременно презирает своего шефа. Высмеивает его позу гордеца. Копирует высокомерный взгляд. Тот бахвалится все: разыгрывает из себя великого политического деятеля. Нахватался плоских идей, вульгарных словечек: стал фанфароном. Возомнил себя спасителем России и реформатором. На примере одного уезда Саратовской губернии на практике усвоил, жестокими мерами возможно искоренить бунтарство. Перенес эти методы для успокоения страны. Только что, давить он не умеет, а с земством… закакался. Не выходит ничего существенного. Политическая карьера закончена. Время правления сочтено не по месяцам – днями. И поделом ему… У генерала нет более опасного врага – этого «героя». Чуть ли не в один день вознесся. С виду неподкупный правдолюб – окружил себя сонмом родственников, почитателей, друзей… Им одним открывает дорогу. Остальные люди делают свою карьеру по шажку – он их презирает. Ему по духу родственны - выскочки. Генерал Курлов ведет бурный образ жизни. Часто и много выпивает. Ожидает угощения. Прокучивает казенные деньги. Не достаться этого добра каторжанам: по своей милости и сердоболию судебные органы сохранили жизни. Только самые жестокие меры искоренят зло бунтарства. В одном этом он солидарен со своим министром. Считает опасным преступлением только казнокрадство в самых крупных размерах. Мелкое воровство - это вынужденная мера. Умение жить. Он сочувствует каторжникам: любит среди них находиться. Здесь всегда весело. Сам генерал по уши в долгах, но делает новые. Рассчитываться с прежними даже не собирается. Он знает, его жутко ненавидит министр: ему подсадили товарища. Уже неоднократно Столыпин делал попытки от него избавиться, но беспомощен перед дворцовой камарильей во главе с генералом Дедюлиным. Они специально держат своего человека. Товарищ министра: противовес премьеру. Курлов не стесняется ничем: обыскивает заподозренных лиц, изымает корреспонденцию у неугодных – без всяких на то полномочий и оснований. С целью компрометации С.Ю. Витте, он произвел обыск у вполне лояльных власти лиц, но только с целью изъятия письма графа. Однажды даже вознамерился обыскать самого статс-секретаря Столыпина – своего шефа. Но тот принял срочные и действенные «меры». Курлов вынужден отступить. Временно отказался от честолюбивого своего намерения свалить министра и занять его кресло. Петр Аркадьевич не остается безучастным. Не дремлет. По собственной своей агентуре собирает сведения о товарище по министерству. Завел специальное на него досье: вносит копии оплаченных и неоплаченных счетов Курлова, документы о суммах и сроках получения государственных средств на нужды охраны. Важны подтверждения начальников охранных отделений о полученных непосредственно у генерала средствах. Их сопоставляют с указываемых самим им в официальных отчетах. На охрану Государя и его многочисленной свиты во время киевских Торжеств выделили 300 тысяч рублей. Поступили из десятимиллионного фонда секретного: ассигновал министр финансов департаменту полиции. Еще во время высочайшего путешествия в Полтаву, генерал Курлов применил новую практику получения и расходования средств. Почти все деньги находятся в его руках – расходуют по мере надобности. Генералу тактично указали: система эта необычная – затруднена для контроля. Неприемлема. Предпочтительна более ранее существовавшая система. Всякий раз органам охраны выделяли нужные средства по телеграфному запросу. Курлов настоял на своем. По новой системе он имеет возможность безотлагательно производить расходы. Пока расчухаются в департаменте, не ожидает момента. Не смеют прекословить товарищу министра внутренних дел. Точно так: выделенные на киевские Торжества средства Курлов взял в свои руки. 10 июня товарищ министра потребовал в свое распоряжение от департамента полиции 25 тысяч рублей, выделить на агентурные надобности вице-директору департамента Веригину 10 тысяч рублей. Генерал Курлов всегда любит представляться преуспевающим, на широкую ногу жить. Никакого состояния, постоянных доходов не имеет. Приданное жены, дочери богатого ярославского фабриканта Вахрамеева, быстро прожег в кутежах. К началу столетия его только назначили товарищем прокурора, уже имел долги, но не собирался их возвращать. Он больше всего презирает не джентльменов: о долгах часто, настоятельно напоминают. Одним своим присутствием портят вид, настроение. Курлов выбирался из Минска, судебный исполнитель описал личные все вещи бывшего губернатора на погашение долгов. Их далеко не хватило. Его влиятельное положение, обширные связи в обществе помогли получить кредит: выпутался из неприятного положения. В его руках находятся крупные казенные суммы: их часть использует на погашение долгов и личные нужды. Он ничем не гнушается в поисках средств. Постоянный клиент Полубояриновой. Эта светская дама с миловидной наружностью является издательницей «Русского Знамени» Дубровина. Одновременно ростовщичеством она увеличивает состояние: под высокие проценты предоставляет займы. Правые организации не довольны сухим национализмом Столыпина, генералу оказывают безвозмездную материальную помощь. Премьер накопил значительное количество материалов. Он собирается в свое время их направить в определенное место – для разоблачения ненавистного товарища и соперника по министерству. За период 10 июня - 29 июля в руках Курлова находилось 35 тысяч казенных средств. На нужды охраны потратил 454 рубля 20 копеек, на погашение своих долгов израсходовал более 16 тысяч рублей - 29 июля генерал Курлов взял из департамента 90 тысяч рублей. Направили ему в Киев еще 11 тысяч рублей. Местные органы охраны продолжают снабжать по телеграфным переводам. В течение всего периода времени с последних чисел июля до окончания киевских Торжеств – у генерала постоянно находится более пятидесяти тысяч рублей. В день начала Торжеств, 29 августа, генерал Курлов потребовал, а Веригин вернул неизрасходованные 10 тысяч рублей – получены им более двух месяцев назад в департаменте. Свое требование генерал пояснил: потребовались деньги на экстренные расходы. Генерал Курлов любит деньги. Возле них греет руки. Летом 1911 года генерал Курлов погасил многие из своих долгов. По его собственным записям – генерал Курлов распоряжался общественными суммами. 25 июня отпустил киевскому губернатору 300 рублей, 3 августа начальнику киевского охранного отделения 10 тысяч рублей. 19 августа – 10 тысяч рублей. 7 августа – севастопольскому градоначальнику – 3 тысячи рублей. 13 августа начальнику севастопольского жандармского управления – 10 тысяч рублей. 11 августа ялтинскому генералу Думбадзе – 3 тысячи рублей. 14 августа – 500 рублей. 19 августа – 4500 рублей. Начальнику харьковского жандармского полицейского управления железных дорог 8 августа – 3 тысячи рублей. Курскому губернатору 19 августа – 500 рублей. Таврическому губернатору 19 августа – 1 тысяча рублей. Начальнику Кременчугского жандармского управления железных дорог 20 августа – 800 рублей. Лично для себя, в виде прогонных и суточных, генерал Курлов получил: 9 июня – 2161 рубль 80 копеек, 13 июня – 1634 рубля 58 копеек. Всего 3796 рублей 38 копеек. Статский советник Веригин получил: 2 июля 819 рублей 54 копейки, 26 июля 1224 рубля 82 копейки. Всего 2044 рубля 36 копеек. Даже по малейшим расходам собрали соответствующие документы. Генерал Курлов любит разъезжать со свитой. В Киев он взял вице-директора департамента полиции Веригина, своего личного секретаря Сенько-Поповского, второго секретаря департамента А.А. Курлова своего кузена, секретаря штаба полковника Пискунова – он находится с соответствующим штатом нижних чинов. Нет никакого распределения обязанностей: они находятся в непосредственном распоряжении товарища министра внутренних дел. Выполняют его персональные поручения. Это чисто российская привычка жить на широкую ногу за счет казны. В Киев они прибыли 14 августа. Но вскоре Курлов слег: скрутил ревматизм и ишиас. В постели он провел до 27 августа. В последние дни перед выздоровлением, при передвижении пользовался костылем или палкой. У него на квартире происходили совещания по вопросам охраны. Вечер… Какой чудесный вечер! Вечер… Прозрачный воздух, прохлада… Нежный ветерок гуляет на перекрестках… Город зажег огни. Трезвонят вагоны трамвая. Лихие пролетки проносятся с гиком и свистом. Волнообразные потоки толпы. Город столь привлекателен вечером, ночью. Как он беспечен… Этот вечер Дмитрий провел в саду. С беспечным видом он прохаживается по аллеям парка. Внимательно присматривается к дамским нарядам. Разглядывает молоденькие симпатичные лица. Что-то ищет… Не это: спросить у дам - услышать «не дам!» Он ищет… Только Столыпина! В кармане брюк находится браунинг: его рука не дрогнет – появись только возможность его применить в деле. Он решительный человек. Дело является решенным – теперь некуда отступать. Собрал он, в себе объединил все мужество, волю… Позже он занял место вблизи эстрады: для публики выступает малороссийский хор. Немного постоял, послушал. Перешел на аллею: ведет к царскому шатру. Находится в первом ряду публики. Столкнуться со Столыпиным не пришлось. Мог легко убить Царя: несколько раз встретился с ним, даже находился в двух шагах. В его планы не входит цареубийство. Дмитрий Еврей! Его покушение на Царя поставить под удар все Еврейство. Он хорошо это знает: не хочет накликать беду на своих соплеменников. Везет некоторым людям! Обстоятельства благоприятствуют? Интуиция и опыт от худшего спасают? На этот раз Столыпин избежал заслуженной кары. Надолго? Ничего не скажешь: он человек осмотрительный, даже смел, отважен. Фактически, он создал нынешнюю систему управления и охраны. Себя окружил охранниками. Руководит с самой верхотуры иерархической пирамиды. Не поскользнуться ему самому на собственной провокации. Верно, этот временщик решил в своих руках надолго удержать бразды правления. Почему и нет? В условиях России любая невероятность возможна. Ведь абсурд стал закономерным: часть существования. Преградить ему дорогу! Остановить дальнейшее продвижение реакции! Хватит: достаточно натерпелись! Испробовали пеньковые галстучки, каторжные тюрьмы, арестантские роты… Все осталось… Возмездие! Отступали: хватит! Движения попятные не должны продолжаться слишком долго. Иначе становятся основными направлениями, магистральными дорогами. Убыстрить темпы движения вперед. Иначе нам не удастся преодолеть вековую отсталость. Выйти на передовые рубежи революционных преобразований. Столыпин должен пасть! Его устранение, смерть послужит сигналом к началу революционных преобразований общественного устройства страны. Убыстрение ее развития, воспитания сознательности масс. Важно: он падет в Киеве, городе реакционной нравственности, слепого следования консервативным отжившим традициям. Киев – не столько «мать городов Русских», а их злая, ворчливая теща. Здесь возникают, отсюда расходятся по городам и весям основные реакционные течения. В самой отточенной форме проявляются политические тенденции. Мало развиты в культурном, политическом смысле Малороссы, Украинцы. Национально и в общественном смысле не созрели. По типажам приспособленцы, хамелеоны, хитрозадые мумии. В них недостаточно развита национальная гордость. Свою государственную самостоятельность подчиняют Русским, Польским, Турецким, Шведским, иным влияниям. Самое удивительное: русеют, ополячиваются на глазах. Готовы бить поклоны Аллаху. Преклоняются перед немецкой техникой, их организацией жизни. Индивидуалистические черты в Малороссах поставлены над национальным самосознанием. В них нет общественных чувств, потребности государственности. В этом отношении они явятся благодатной почвой для развития анархических идей. Это важно: по складу ума, психике это малопорядочные люди, встречаются многие продажные шкуры. Нет, Малороссы слишком далеки от идеалов: холопы от рождения, образа существования. В них непреодолима холопская идеология. Они сами довольны своим примитивным, земледельческим трудом, уровнем низкой культуры. Не стремятся ни к чему лучшему, высшему. Их лидеры совсем не добиваются: собственный язык не становится национальным. В самосознании народа не утвердилась мысль об отдельном народе Малороссов. Русские они все, Славяне! Это сомнительное: они Славяне? Не оседлые Половцы? Не потомки скифских народностей? Не смесь Славян, Монголов и Турок? Сколько в них какой крови? И Польской, Немецкой? Украинские девушки привлекательны – не только цветастыми украшениями, пестрыми лентами, вышивками… Они довольно податливы на уговоры: отдаются. А уж там: природа говорит свое слово. Почти главное: они очень привлекательны, даже красивы, физически выносливы. Все это хорошо. Среди малороссийской безалаберщины вот-вот падет столп реакции. Неужели такое событие не сотрясет такие умы? Не пробудит совесть народа? Невероятная вещь: среди благодатных холмов и безбрежных равнин еще существует вековая отсталость, безысходная нищета. Почему этому краю не стать счастливым? Куда там! Процветает здесь человеконенавистничество. От этого нет спасения: по крайней мере, в ближайшее время. Они сами себя любят, а ближнего ненавидят. Ложь, хитрость возвели в степень добродетели. Для них измена – патриотизм, геройство. Они не помнят добрые дела. Пасут скот на могилах собственных предков. Чего еще более? Эти люди без традиций, собственных убеждений. Недолюди. Людьми они могут стать нескоро. Вообще ими станут? Не каждый двуногий – обязательно человек. Человеком можно оставаться – и без ног. Эти люди не достойны его жертвы. Сейчас сам недостойный Богров сделает свое дело: для их блага. Знает: не дождется их благодарности. Он не ожидает, не ищет… Совершенно не для этого рискует. Пойдет на подвиг… Гуляние в Купеческом саду закончилось грандиозным фейерверком. Прекрасно иллюминирован Труханов остров. Извозчики увозили гостей. Дмитрий по дороге к дому изменил свой маршрут: попросил остановить за целый квартал до охранного отделения. Расплатился с извозчиком. Тому не следует знать адрес, намерения седока. Вечер оказался бесполезно пропавшим. Остается парадный спектакль в Городском театре - всего один шанс. Впрочем, два… Еще ипподром: потешные промаршируют… Стоявший у подъезда охранного отделения городовой, во втором часу ночи доложил дежурному чиновнику Сабаеву: какой-то господин просит доложить о нем начальству. Господина впустили в приемную отделения. Им оказался «Аленский». Он потребовал срочного свидания с Кулябко. Начальник отделения отсутствовал. Уже спал дома. Сабаев позвонил... Кулябко распорядился взять у «Аленского» письменное объяснение – прислать его нарочным. Через несколько минут записку отнесли на квартиру Кулябко. Минут через пять позвонил «хозяин». Распорядился – это самое «Аленский» пусть изложит в более пространной форме. Докладную записку отослать Демидюку. Самому «Аленскому» прибыть к нему на квартиру для личной беседы. «Аленский» сел за стол – начал писать записку… Действует он уверенно. Важно учесть: Кулябко убежден – революционное подполье имеет своих агентов в чиновничьей среде и покровителей в сферах. Спекульнуть на этом: льстит заблуждению охранника. Превосходно изучил эту публику. Знает, на что прежде и лучше всего они клюнут. Составил, передал записку. «Приехавший из Кременчуга «Николай Яковлевич» ночует сегодня в квартире «Аленского». О нем сообщал. У него в багаже два браунинга. Говорит: приехал не один, а с девицей «Ниной Александровной». Поселилась на неизвестной квартире – будет завтра у «Аленского» между 12 и 1 часом дня. Впечатление такое: готовят покушения на Столыпина, Кассо. Высказались против покушения на Государя из опасения еврейского погрома в Киеве. Думаю, у девицы «Нины Александровны» имеется бомба. Вместе с тем, «Николай Яковлевич» заявил: благополучный исход дела несомненен. Намекает на таинственных высокопоставленных покровителей. «Аленский» обещал во всем полное содействие. Жду инструкций». Кулябко получил записку столь серьезного содержания – решил ночью вызвать к себе «Аленского». Но тот на это надеялся и добивался. Явился. «Аленского» провели через парадную дверь в гостиную. Дмитрий уже здесь бывал: впустили его тогда через черный ход. Через некоторое время появился сам «хозяин» в самом непривлекательном виде: заспанный, осунувшийся… В одном исподнем белье. Ежится от ночной прохлады: на плечи набросил халат, в нем укутался… «Аленский» доложил: находился в Купеческом саду. Не смог выполнить задания «Николая Яковлевича». Причина простая… даже две… Приблизиться не удалось и рассмотреть министров… Огромная масса народа помешала… Такая сплошная толкучка: смотри – самого раздавят. Да, и быстро наступили сумерки… Совсем мало узнал об условиях охраны. Но «Николай Яковлевич» не хочет ничего знать, ведать: ему нужны точные сведения. Настаивает на более добросовестном и непосредственном его участии в «деле». Свидание «Николая Яковлевича» и «Ниной Александровной» назначено в промежутке между двенадцатью и часом дня у него на квартире. Само покушение считает удобнее осуществить вечером. «Нина Александровна» привезла с собой одну или две бомбы: для покушения все готово. Верно, самому «Аленскому» придется участвовать в теракте. Кулябко успел прийти в нормальное состояние. Внимательно слушает доклад. Настоятельно потребовал: «Аленский» в «деле» не должен участвовать. - Я и сам не хочу… Но как? Как это сделать? - В решающий момент необходимо… от них уйти… - Но как? У них не может не быть нам неизвестных сообщников: те накажут! - Да… - «Аленский» не простак: вечно прав. Все знает, заранее продумывает. - Есть только один способ… добыть себе алиби… - Какой же? - Вечером оказаться в театре… - «Аленскому» не остается другого выбора: он не желает попасть под подозрение и месть революционной когорты. Делает вид преданного боевика. Узнает их планы. Находиться в театре: иначе от них уйти не удастся. Подполье – превосходная школа: можно лишь позавидовать их опыту, хватке, наличию связей, решительности можно позавидовать. Существует у них связь даже в чиновничье-бюрократическом мире: не только в киевском культурном обществе. В Городской театр на представление билет они достанут в городском управлении. Кулябко пообещал выдать билет. Попросил для пользования агентам охраны - составить приметы «Николая Яковлевича». «Аленский» пересел к столу: написал краткую записку с «приметами»… «Ростом выше среднего, довольно плотный… Лет 28-30, брюнет. Небольшие усы и подстриженная бородка. Одет в темный костюм, рыжеватое английское пальто, котелок и темные перчатки. Наблюдение прошу поставить после 8 часов утра. Выйдет не раньше часа из дома. Явится «Нина Александровна» между 12 и 13 дня. Приметы ее неизвестны». Кулябко прочитал записку, написал карандашом: «На 1-е сент. 1911 г.» Он несколько мгновений подумал – спросил: - Как вы объясните получение билета? - Укажу на все ту же шансонную певицу Регину, - ответил «Аленский». Добавил: - Она все может! Начальник охранного отделения усмехнулся. Произнес: - Идите отдыхать! - И вам добрых сновидений! – Повернулся «Аленский». Дмитрий ушел довольный: своего добился. Он еще более подкрутил Кулябко. Его обещание получил: билет обеспечен. Они захотят накрыть террористов на «деле». В «норе» не станут их тревожить. Он этого добивается. Так и случилось. Кулябко и его высокие покровители решили несколько выждать. Контролировать при этом ход событий. Даже мысли у них не возникло: «Аленский» может от них что-то скрывать. Даже попытается их наказать за слепую доверчивость. Как так? Провокаторы по натуре – руководящие деятели охраны не допускали: кто-то может прибегнуть к их приему. Постарается обвести между пальцами – ведь только они обладают монополией на провокацию. День оказался страшно напряженным. Кулябко набегался, словно проклятый. Думал отдохнуть и – на тебе! Ночью! Но… «Аленский» доносит… Это слишком важно! Не отмахнуться просто: ни от него, ни от сообщаемых сведений. Кулябко не просто вникает в детали: детально продумывает план для предотвращения готовящегося акта. Усилят наружное наблюдение… Этого мало! Нужна помощь самого «Аленского»! Не должен он оставлять «гостя» одного. Не выпускать его из непосредственного наблюдения. Не позволить предпринять нечто самостоятельно. Лучше: пусть тот остается все время в запертой квартире. «Нину Александровну» необходимо обнаружить. Ее тоже прочно запереть. Пусть они ждут сигнал: «Аленский» его им даст. Филерам отдать приказ: террористов арестовать при их первой же попытке выйти на место покушения. Со спокойной совестью выполненного долга, Кулябко закурил. Он спокоен за завтрашний день. На ипподром и в театр допущена самая перспективная публика. Профильтрованы почти весь город и его окрестности. Неблагонадежных лиц из города выслали этапом. Другие на время «Торжеств» упрятали на участках. Для допуска на ипподром, в театр организовали специальный контроль. Выдали всем приглашенным билеты особого образца. На всем пути движения Государя и его сопровождающих лиц, на всех подступах к ипподрому и Городскому театру многочисленные заслоны из нарядов полиции, конной и пешей жандармерии. На помощь охране привлекли всех филеров. Можно идти спокойно спать. Известно местонахождение «Николая Яковлевича». Без него «девица» не представляет опасность. Значит это, что «девица» с бомбой в набитом охраной городе? Пусть только появится на улице – ее тут же возьмут под кренделя, в соответствующее место уведут. Кулябко отправился в постель. Вскоре вновь поднялся: нужно позвонить… Есаулова попросил передать министрам: не все благополучно – подробно обо всем доложит утром. Сейчас занят. Устал… Опять прилег. Вроде бы заснул… Для него оказалась кошмарной ночь. Часто просыпался и вновь с трудом засыпал. Роились какие-то мысли, кровавые картины… Не решился принять снотворное: проспишь все на свете. Перед рассветом проснулся: не мог сомкнуть глаза. Рано проснулся: без дела пошел бродить по всей квартире… Пусть скорее кончатся эти Торжества. Кулябко страшно нервно перенапряжен. Он часто не спит ночами. Еще случается: только лег, прикорнул – его будят по срочному делу. Как же без него: ведь город проводит Торжества, прием Государя. Все должно пройти в ажуре. Дмитрий поздно вернулся домой: это в его обычае. Ложится спать в полночь, а то и в час-два ночи. Не любит утром рано подниматься. Он решил окончательно: завтра… уже сегодня… Не знает точно: где? когда? Пробраться на ипподром он сумеет: туда не обязательно иметь билет. Но в театр… так просто не проникнет. Удастся на ипподроме – тогда отпадет театр, а если нет… Не останется выбора – театр. Завтра! В любом случае, Кулябко потребует представления себе живого или мертвого «Николая Яковлевича»: что тогда? Его нужно опередить. Успеть все – до провала! Всюду столько наворочено: такие завалы. Не остается варианта спасения. Нет спасения – только деятельность! Умереть – так не зря! Погибнуть – так с треском, с музыкой… Нет возврата к прошлому, как и самого прошлого. Все будущее сливается с настоящим. Заключается в одном дне: завтра! Уже сегодня... Дмитрий знает себя: сможет сосредоточить свою выдержку, волю: на одном! Он не фанатик – может им стать: пусть потребуют обстоятельства. Он знает точно: не жить и жить так – не хочет! Бессмысленная жизнь уже давно ему опостылела. Еще мешает в своем характере – слабость, невероятная ошибка непосредственности юношеского периода. Он только искал совета, содействия, но в челюсти чудовища попал: даже металлы дробит на опилки. Они способны, готовы оставить наедине его со своими товарищами: пусть те сами устраивают самосуд, «темную»… В его жизни не осталось надежды… и смысла… Разве какое дело исцелит от болезни Души? Нужно уснуть: бодрым встретить наступающий день. День осуществляемой мечты… Или как еще? Жизнь – это торжество Сатаны. Б-га нет – Он бессилен. Всевластное Зло – это и есть Мир! Испоганенный, оскверненный, с угловой психологией и неряшливой моралью. Зло! Добро краткотечно, как зажженная спичка. Зло постоянно. Всесильно. Оно: божество, кумир людей, обществ, государств. Человек недостоин счастья, а потому им не обладает. Все в этом мире – обман и самообман. И жизнь – тоже. Проклятая она… Уснуть бы… Пусть даже… вечным сном… Уснуть… Этот мир покинуть – совсем не жаль. Все надоело! Беспрерывный поток меняющихся мыслей – от этого можно сойти с ума. Мысли – властители всего сущего. Мысль! Это самое светлое из всего существующего в темном царстве жизни. Мысль! Пора кончать! Все счеты… Устал… Безумно устал – от той… никчемной жизни… Время неумолимо приближалось к роковой минуте. Дмитрий еще не знает времени-момента наступления этой минуты. Время кажется однообразным. Но все абсолютно меняется: стоит только заранее узнать будущее. Предопределить его невозможно: все вокруг абсолютно меняется. Время, время, время… Человек так неразумно его расходует. Не задумывается: каждый час, миг – безвозвратны. И жизнь течет по пустому руслу: скучная, бессодержательная, такая обыденная… В ней почти банально, лишено смысла. Ожидает чего-то неведомого, превращает скучнейшие события в долгожданные мгновения - только предельная наивность. А рядом столько мерзости: ее стараешься не замечать. Она ведь пачкает: все равно испоганит, даже при нахождении от нее вдали. Выше всего обыденного. Природа наделила человека жизнью: вовсе не по своей доброте. Испытывает на прочность и приспособляемость к изменившимся условиям бытия. Она не столько добрый учитель – строгий экзаменатор. Ночь оказалась бессонной: у Дмитрия такое случается нередко, особенно в дни последнего месяца. Шквалом нахлынули мысли: следуют одна за другой. Горит, распалился мозг… Но так нужно… уснуть… Сон убегает… Куда-то бесследно он скрылся… И Дмитрий не смог заставить себя забыться: хоть на несколько минут. Только перед самым утром легкий туман окутал его сознание – он пробудился уже почти полностью отдохнувшим. Случается такое! Вспомнил абсурдный сон: в эти непродолжительные минуты забытья приснился. Тягостные минуты расставания... Девушка не может сдержать слезы. Она все понимает, но ничего с собой не в состоянии поделать. Родители настаивают на этом замужестве: выполнить свой долг обязана. Вынуждена подчиниться обстоятельствам. Поступает не по своей воле и желанию. Выше ее сил – отказать родителям. Больше никогда-никогда они не встретятся. Даже не увидятся. Жених, будущий супруг увезет ее в другое место – далеко-далеко отсюда. Она беспредельно добра к своему милому другу: желает сделать что-нибудь приятное. Как можно дольше продлить минуты расставания. Почти инстинктивно она начала расстегивать его брюки – просовывает руку в образующуюся щель. Так часто поступала и прежде при появлении желания перебирать пальцами его мужское достоинство. Но на этот раз он почему- то не оказался таким покладистым. На нее грубо буркнул – резко одернул руку. Она оскорбилась: разозлилась – хотела уйти. Он не удержал: пошел проводить… По дороге к ее дому, в одном из окон он заметил знакомое лицо. Нет, их двое. Одно лицо ему хорошо знакомо. Где встречался с этим юношей? Сразу не припомнит. А девушку он точно не знает. Сидят они рядом в обнимочку, словно голубки. Верно, только что кончили целоваться. Только сейчас Дмитрий понял: так это жених его девушки. И там происходит прощание, разлука, слезы… Последнее свидание… Дмитрий несколько притормозил свой шаг: должен лучше разглядеть девушку. Она как раз в то же мгновение подняла глаза: их взгляды встретились. Милая девушка ничуть не хуже этой. В какую-то долю мгновения Дмитрий понял: та девушка станет его – не зря она смотрит на него столь доверчиво, завороженно. А эта уедет со своим женихом: не станет мешать их новому счастью. Согласна та тоже на такой обмен. Дмитрий это ясно видит по ее глазам: пронзительный взгляд застыл в окне. Это не абсурд – жизнь: обмен женихами и невестами. Случиться такое может только во сне и в… жизни. Не зря говорят: в сновидениях, в ночных мыслях заключен какой-то тайный смысл. Почти предугадание судьбы. Кто, что знает? Человеческое существо в этом мире окутано тайнами, загадками. Только недалекие тщеславцы мнят сами, убеждают других: они во всем этом превосходно разбираются. Ограничены наши знания: это создает благодатную почву для всякого рода домыслов. Человек по-своему хочет понять, объяснить непонятное, загадочное. Редко ему удается это безошибочно сделать. Вот она совсем ушла. Возможно, ее вообще не существует. Кто она? И эта кто? Какая девушка его ожидает? Верно, это не Женщина: смерть! Утро самое обычное. Прозрачный воздух прорезали солнечные лучи: они греют, веселят… Природа живет собственной жизнью: не может, не хочет опускаться на нижние ступени. Она безразлична к человеческим планам. Человек возомнил себя избранником природы: стал ей мстить за «безразличие». Человек мстит еще и ныне: пытается покорить, а то и вовсе уничтожить природу. С ней и самого себя. Дикое, неразумное создание! Только отдельные из людей чувствуют себя частью Природы, остальные – повелители, даже ее преобразователи. Существовал один такой «великий»… И будут они еще… Будут! Они разрабатывают планы: хотят осчастливить человечество. Другие пытаются осуществить такие планы. Нет, не прогорит такое: нужно дать самой природе регулировать свои отношения. Самый разумный закон природы – саморегуляция, стихия. Научить всех людей жить на основах разума – невозможно. Они даже государственные законы не выполняют. История повторится. Одновременно действуют разрушительные и созидательные тенденции. Они чередуются. Оттесняют. Одна другую побеждает. Сама смерть не кажется такой страшной. Она предвидится в самом начале: только при осуществлении замышленного. Добровольно избранная смерть, как и случайная – не страшна. Просто смерть! Ну, не увидишь чего-то, не съешь в обед одну, а за жизнь несколько десятков, а то и тысяч отбивных. Что с того? Жизнь того не стоит: добровольно и сознательно тянуть эту часто непосильную ношу. У человека остается выбор: принять смерть, а это не так уж страшно. Подумаешь, смерть! Нет, это страшно: смерть – она необратима. Смерть – есть смерть и с ней никогда не примирится человеческая природа. Иногда смерть предпочтительнее любой жизни. Нередко случаются такие условия: жить просто-таки позорно при них, а изменить невозможно. Не в силах человеческих. И потому: лучше умереть. Но умереть не просто, не скромно – так хлопнуть дверью жизни! Повылетают пусть стекла. Память о случившемся останется на долгие годы. Глава четвертая. Покушение в театре. Кулябко день начал рано, очень рано. Уже в шесть часов утра по телефону он доложил генерал-губернатору Трепову об опасности: угрожает статс-секретарю П.А. Столыпину. Трепов спокойно выслушал сообщение – только заметил: - Берегите Государя! Киев не может допустить такого позора: опасность угрожает Самому Государю. Несколько позже Кулябко заехал к Спиридовичу – сообщил о новых сведениях «Аленского». Они вместе направились к Трепову. Надеются застать его дома: собирался ехать на маневры. Не застали. Сразу после звонка Кулябко, Трепов приготовил письмо П.А. Столыпину с предупреждением о готовящейся опасности. Советовал оставаться дома. Не рисковать. Сам он быстро собрался – отправился на маневры. Совсем позабыл отправить письмо: механическим движением засунул его в карман френча. По дороге на маневры, на Бибиковском бульваре, генерал-губернатор встретил Кулябко: взял его в свой автомобиль. Начальник охранного отделения представил записку «Аленского». Трепов вспомнил о письме П.А. Столыпину – попросил его передать премьеру вместе с запиской агента. Кулябко вложил записку в тот самый незапечатанный конверт – вышел из автомобиля. В девятом часу Кулябко прибыл в «Европейскую гостиницу». В присутствии Веригина, сделал доклад генералу Курлову о получении новых сведений от «Аленского». Прочитал записку последнего. - «Аленский» получил от «Николая Яковлевича» задание в Купеческом саду побывать: осуществить проследку министров. Он этого задания не выполнил: не смог приблизиться к Столыпину и Кассо. Рано наступившие сумерки помешали. «Николай Яковлевич» остановился в доме «Аленского». Дом наблюдением филеров обложили. В район подтянули пеших и конных жандармов. Демидюк над всеми начальствует. Посылать агентов в саму квартиру недопустимо: может вызвать подозрение находящегося там злоумышленника. Он поймет: «Аленский» предал. Это сорвет всю операцию по выявлению-аресту всей группы террористов. Окончательно вопрос о допущении сотрудника в театр можно позже решить, в зависимости от последующего образа действий группы террористов. - Курлов с этим согласился. После утреннего доклада Кулябко, генерал Курлов позвонил премьеру Столыпину с просьбой его принять. Предупредил о грозящей опасности, просил министра не покидать дом. В крайнем случае, воспользоваться мотором предоставленным. Веригина отправил к министру Кассо: увез сообщение о полученных сведения. Часов в семь Кулябко заехал к Есаулову: передал письмо генерал-губернатора и представил записку агента. Словесно передал суть дела: террорист приехал в город. Он имеет намерение совершить покушение на министров… О девице уже днем получит сведения: так надеется. Ее месторасположение пока неизвестно. Нет достаточных сведений о дальнейших планах террористов, о численности группы… Кулябко просит передать сообщение премьер-министру. В эти дни не появляться в людных местах. Безопаснее всего оставаться дома. Штабс-капитан Есаулов к Столыпину попал в девять часов. К удивлению, тот поздно встал. С письмом генерал-губернатора ознакомился: распорядился сразу уничтожить. В это время позвонил генерал Курлов: просит принять для спешного сообщения. До этого доклада не отлучаться из дому. Вскоре прибыл сам генерал: передал уже известные сведения о террористах. При поездках советует министру пользоваться мотором: предоставляет охранное отделение. Так безопаснее. - Что это на вас всех напало сегодня? – Возмутился статс-секретарь. - Положение серьезное… - Все это фантазии! – Столыпин не желает ничего даже слушать. - Нужно поостеречься… - Настаивает генерал. Сам понимает: это бесполезно. Разве в чем убедишь такого дундука? Красуется своим бесстрашием, козыряет фатализмом. Ну, и хрен с ним! Поскорее бы только… Вслух произнес: - Лучше не выезжать никуда. Зачем рисковать? - Не могу же я проявлять малодушие… - Он овладел собой: стал знакомым хорошо позером. – Все это не серьезно! – Он мало придает значения полученным сведениям. Повторяет: - Все это не серьезно… - Добавил: - Даже найдете бомбу – и тогда не поверю в покушение… Истинно: он – сумасброд, фаталист… Неустрашимый фанатик. Слепо верит в свою судьбоносную звезду. Любит бравировать не только в Государственной Думе, но даже перед ближайшими сотрудниками, друзьями. Стоит около зеркала: перед самим собой. С театральной искренностью часто повторяет: «Я сейчас жив, но не знаю, что со мной случится… через час». В такие минуты у него сакральный вид, словно исповедуется перед распятием. Товарищ министра сделал доклад по другим служебным делам. Премьер подписал заготовленные всеподданнейшие представления о награждении лиц: командированы на Торжества. Генерал Курлов откланялся и вышел. В вестибюле встретил Вестмана, директора департамента общих дел министерства народного просвещения. Для принятия надлежащих мер охраны министр Кассо прислал своего сотрудника. Кассо – человек совсем другого типа: за драгоценную свою жизнь опасается, остерегается студенческого гнева. Эту экспансивную публику хорошо знает: с максималистскими проявлениями. Сотворить преступное любое озорство - им ничего не стоит. Курлов вкратце изложил Вестману о террористах известные данные. Просил передать министру по возможности не выезжать никуда. В случае крайней надобности, воспользоваться выданным ему мотором. Вастман пожаловался: министр нигде не поставлен «на стол». Ежедневно ему приходится ездить на завтраки и обеды в ресторан. Генерал посоветовал: пусть министр эти пару дней устраивается как-то домашними обедами. «За пребывание министра в самом театре я совершенно спокоен». – Добавил на прощание. Кулябко утром в своем кабинете собрал многих чинов отделения и филеров. С ним рядом находится Демидюк. Начальник отделения проинформировал своих подчиненных. Важно учесть: террористы вместе или поодиночке собираются сегодня днем или вечером покинуть квартиру. Выйти на место совершения покушения. Выход их из дома оповестят знаком. «Аленский», он «Капустянский» выйдет на балкон с папиросой в зубах. Сразу после этого, следует продолжить вести наблюдение за указанными лицами. Ни при каких обстоятельствах их в толпе не затерять. Руководство наблюдением возложили непосредственно на Демидюка. Его направят к этому близкому к Бессарабке дому. Наблюдение отметило: «Капустянский» вышел из подъезда дома, спустился вниз на Крещатик: на часах около одиннадцати часов. Примерно через час он на извозчике возвратился назад. Около четырех часов дня надзиратель Туляков, от имени начальника отделения, передал Демидюку требование: наблюдение вести с большими предосторожностями, рассредоточиться. «Николай Яковлевич» из окна заметил наблюдение. Может сорваться все дело. В «Европейскую» гостиницу «Аленский» явился к одиннадцати часам. Просит свидания с руководителями охраны. Он сообщил Кулябко и Веригину: «Николай Яковлевич» отложил на вечер свое свидание с «Ниной Александровной». Встреча их состоится на углу Бибиковского бульвара и Владимирской улицы. Вечером, в восемь часов здесь всегда многолюдно. Среди праздношатающихся студентов университета и гимназистов первой гимназии - заговорщики затеряются в толпе. Останутся незамеченными, переговорят спокойно. Растерянный «Аленский» ждет совета: что делать? Все говорит: заговорщики его вовлекают непосредственным исполнителем террористического акта. Положение его крайне затрудненное. Не может отказаться от участия в заговоре и активной помощи террористам: ставит тем самым свою жизнь под реальную угрозу. Моральные принципы не позволяют ему участвовать в этом гнусном покушении. Не удастся как-то выпутаться из этого безвыходного положения – не сможет жить, наложит на себя руку. С обагренными невинной кровью руками жить не сможет! С запятнанной совестью, несмываемым пятном позора. Что ему делать? Как следует поступить? В данном конкретном случае, что предпринять? Руководители охраны считают: должен он воздержаться от участия в активных выступлениях. Оставаться пособником – не более. Не стоит излишне рисковать, да и нет такой надобности. Но ведь «Николай Яковлевич» не хочет ничего знать: жмет, требует! Сейчас необходимо достать билет в театр, иначе могут обвинить его в бездеятельности, даже предательстве. Приметы Столыпина и Кассо узнает из других источников. Главное сейчас: находиться в театре! Обязательно пройти, присутствовать! Революционеры имеют свою агентуру во всех слоях общества. Нет достаточных данных для опровержения предположения: за ним не следят. Он долгое время не участвовал в таких операциях: революционеры в полную меру не могут доверять. Известно: в революционном подполье творится круговая порука, взаимная слежка, доносительство… Сами себе они не верят: что говорить тогда – другим?! Революционеры – фанатики идеи. Ради ее торжества готовы жертвовать людьми, даже целыми народами. В этой затхлой атмосфере подполья составляют преступные планы, творят самые чудовищные вещи. По слабости, оплошности или случайно сюда попадешь – нельзя уже вырваться из их цепких клещей. Знают что в охране о «нравственных принципах» революционеров?! Здесь представить себе не могут, какое это затхлое болото. Идейные революционеры, не забредшие сюда случайные люди – бессострадательные чудовища. Внимательно выслушали несколько продолжительную тираду «Аленского» о его бывших сотоварищах. Кулябко еще более уверился: наш человек, наш! Успех полный! Он торжествует: такой не подведет… Не то, что наши – лопоухие. Они сами ничего не могут: ожидают чьих-то сигналов, доносов… Только после всего этого разворачиваются во всю свою ширь и силу. - Хорошо! – Заметил Веригин. – Билет в театр достанем, дадим… Но как вы сами, «Аленский», поясните своим революционным товарищам факт обретения входного билета? Таковые выдают с дозволения самого генерал-губернатора. - Только внешне кажется, - «Аленский» сразу рассеял сомнение, - столь трудно достать билет. Можно! Как? Например, через содействие кафешантанной девицы Регины. У нее столь много влиятельных покровителей… Не представляет особого труда: через нее что-угодно достать. Руководители охраны шокированы. Это так и есть! Ничего не поделаешь со всяким кумовством, насквозь пропитавшей общество коррупцией. Достаточно убедительны объяснения «Аленского». Свои соображения он не ограничил на этом. Получить билет – это еще не все. В самом театре нужно занять такое место: иметь с него возможность «наблюдать» за министрами. Самому оставаться на виду. «Николай Яковлевич» может через своих единомышленников и пособников проследить действия его самого. Веригин возразил: все места распределили. В первых рядах - отвели для генералов и сановников высокого ранга. Предложил Кулябко кресло в партере, но ряд – дальний. «Аленский» согласился: пусть уж так! Не забираться на галерку: туда ходят только нищие студенты, прочая шантропа околотеатральная. Они мнят себя театралами. Искусство считают призванием своим. На том разошлись. Кулябко обещал прислать билет домой. Не должны планы революционеров особо измениться в течение дня. Веригин явился в полдень к генералу Курлову – доложил: - Недавно побывал «Аленский». Сообщил: девица «Нина Александровна» не явилась на встречу с террористом. Их встречу отложили на восемь часов вечера на Бибиковском бульваре. Своему близкому сотруднику генерал заметил: недоволен его вмешательством не в свое дело. В своем секретном номере даже принимает секретных агентов. Это Веригин пояснил случайностью. Кулябко собирался провести совещание со своим агентом в номере Спиридовича. Не смогли попасть: оказался заперт, ключа у дежурного не оказалось. Полковник мог по рассеянности прихватить с собой на маневры. Вскоре явился Кулябко: то самое докладывает. Руководители охраны приступили к обсуждению мер: связаны с предстоящим свиданием террористов на Бибиковском бульваре. Генерал высказал: террористы могут многое скрывать от «Аленского». В самый последний момент поставят ультиматум: вынудят пойти с ними вместе на линию проезда. Заставят принять участие в покушении. Просто при себе могут держать заложником: пусть не попытается их «продать». Кулябко ответил: в таком случае «Аленскому» стоит предоставить возможность воспользоваться случаем – отбиться от своих «друзей». Генерал считает: следить за поведением террористов во время вечернего свидания. Себя подозрительно они поведут: могут выйти на линию Высочайшего проезда. Не постесняются провалить самого «Аленского». Кулябко добавил: «Аленский» сообщит в записке обо всех изменениях: сбросит ее с балкона. Ее подберет филер. При надобности, все распоряжения «Аленскому» можно передать по телефону. От певицы Регины переодетый агент принесет пакет для молодого хозяина: отдаст швейцару. Все наблюдения и непосредственные действия показали: «Аленский» не боится посещения своего дома посторонними лицами. На телефонные звонки отвечает. На этом закончили совещание. Кулябко ушел. «Аленский» вскоре вновь появился. И Кулябко вернулся: участвует при свидании. Генерала пригласили перейти в другой «номер». Уже присутствуют Кулябко, Спиридович, Веригин и сотрудник «Аленский». Последний сообщил: в чемодане «Николая Яковлевича» обнаружил два браунинга. В его квартире не состоялось свидание между «Николаем Яковлевичем» и «Ниной Александровной». Причины ему неизвестны. Кулябко спросил: террористы могут совершить покушение? Не знает точно этого «Аленский». Высказал предположение: уже сегодня может оно произойти. Например, вечером – на пути следования в театр. Веригин опасается: террористы могут улизнуть от наблюдения: скрыться в толпе людей. «Аленский» добавил: свидание террористов назначили на восемь часов вечера. Встретятся они на Бибиковском бульваре. Смогут спокойно прогуляться: внимания на себя не обратят. С места свидания могут они сразу направиться к месту покушения. Ушел «Аленский», а руководители охраны остались обсуждать сложившуюся ситуацию. Вскоре все спустились в ресторан пообедать. Во время трапезы обсуждали они вопрос о мерах: нужно срочно предпринять – предотвратить намеченный террористический акт. Генерал Курлов только увидел, услышал «Аленского», сразу смекнул: баламут! «И за кого он нас принимает? Думает обвести вокруг пальца. Но ведь и мы – сами с усами! Не пальцем… произведены… Вообще-то… покушеньеце… не помешает. Да, оно даже полезно: стоящее дельце. Это самый безболезненный способ убрать премьера. Иначе к нему – подступы, подходы… Кассо – тот фрукт: ничего полезного не добился, но озлобил молодежь. Не станем мешать этому хлюсту: пусть сам все сварганит. Что тут такого? Дело сделать, но остаться самому чистым. Сделать! Только пусть не сорвется… Оно всем на пользу. Это сама судьба нам подсунула – самогубца: пусть… Пусть он действует: в руки ему все карты! А мы за всем понаблюдаем – в сторонке… И посмеемся…» Сомневается в правдивости рассказа «Аленского»: думал – своеобразным таким способом тот хлопочет о поощрениях. Кулябко тоже не шокирован данными своего агента. Считает: террористическая организация может существовать лишь в мыслях самого «Аленского». Он такой фразер, страшно мнительный человек. Отобедали. Продолжили совещание – в бодрости духа, хорошего настроения. Обсуждают предстоящую встречу заговорщиков. В чем заключается основная цель этой встречи? Они могут обсудить… нечто… В этом случае достаточно продолжить наблюдение. И такое может случиться: с оружием и бомбами в руках выйдут на место маршрута Высочайших Особ для осуществления намеченного покушения. В этом случае заговорщиков следует немедленно арестовать. Ни в коем случае нельзя допустить: у террористов появится возможность приступить к осуществлению намеченного акта вандализма. Нельзя также терять доверие «Аленского»: обещал сообщать знаками, записками о намерении заговорщиков. Охранникам нужен «Аленский». Они ему верят. Сами потеряли контроль над своими мыслями и поступками. Проявляют почти полное отсутствие ясности мысли и трезвости рассудка. «Аленский» рассказывает: «Николай Яковлевич» ему доверяет детали своего плана, имена сообщников. Почему-то вдруг опасается: у того же «Николая Яковлевича» существуют ему неизвестные сообщники - имеют те задание проследить за «Аленским», находится в Купеческом саду, в театре на представлении и представит верные сведения. Допустимы несогласованности, нелепости подобные только в женской логике. «Аленский» предупредил «Николая Яковлевича» при свидании в «Потоках»: нельзя использовать для явки киевскую его квартиру. Она не может служить надежным убежищем. «Николай Яковлевич» пробрался в Киев – соблюдал все требования предосторожности. Квартирой этой воспользоваться не испугался: при ее сомнительной надежности. Багаж привез «Николай Яковлевич», а в нем ручное оружие. Простая логика пояснить не способна подобную неосмотрительность. Самое любопытное: верят охранники подобным несуразностям. Ни одно высказывание «Аленского» не подвергают критическому анализу. Абсурдно само задание «Аленскому» понаблюдать, сообщить приметы Кассо и Столыпина. Ведь портреты министров публикуют не единожды в повременной печати. Каждый гимназист любого из них способен узнать. «Аленский» постоянно подчеркивает: революционеры имеют своих агентов в числе чинов полиции. Им не проще приметы узнать «официальным путем»? Не прибегать к пособничеству своих активных сторонников. Внимательно вдумаемся в слова агента: «Николаю Яковлевичу» не столько нужны приметы министров – он пытается проверить надежность самого «Аленского». Достоин тот доверия? Как известно, охранители безопасности не рассуждают, обладают они слабо развитой мыслительной способностью. «Аленский» докладывает: «Николай Яковлевич» все подготовил для совершения покушения. Но в своем распоряжении примет министров он не имеет. Вынужден их узнавать. «Аленский» отмечает: «Николай Яковлевич» прибыл из Кременчуга. Посланные в тот город чины полиции для наблюдения «проворонили» наблюдаемого. Ему удалось пройти незамеченным через тщательно охраняемый вокзал и проехать на извозчике по центральной части города. Опаснейший заговорщик свободно разъезжает по строго охраняемому городу. Такое возможно в настоящее время? Кроме местной, мобилизована и прислана полиция из других городов. Это не шуточное дело: Торжества, приезд Высочайших Особ. Охранители даже не попытались узнать через швейцара, по другим источникам – в доме «Аленского» действительно находится приезжий, посторонний человек? Самое удивительное: писец охранного отделения Сабаев флиртует с горничной Богровых. В течение дня 1 сентября он несколько раз побывал в этом доме. Его видел, с ним беседовал наблюдавший за домом филер. Не поинтересовался ни разу Сабаев у своей возлюбленной, действительно в доме находится кто-то посторонний. Филер даже его на это не надоумил. Сам Кулябко хорошо знал личную жизнь своего подчиненного. Не додумался: через него и горничную провести лучше всего наблюдение «Николая Яковлевича». Он должен даже предупредить Сабаева не посещать лишний раз дом Богровых. Этим может спугнуть заговорщика. Кулябко этого не сделал. Скудоумие: причина всему этому? Руководители охраны, словно заядлые охотники, находятся под своеобразным гипнозом: настолько они обворожены рассказами «Аленского» и надеждами на награды, поощрения в скором будущем. Они потеряли всякую надежду здраво рассуждать. Богров мог остаться непонятым. Но он воспользовался созданными условиями для осуществления своих намерений. Ему принадлежит определенная заслуга. Сумел он войти в абсолютное доверие к руководителям охраны. Пошел дальше… Богров – человек непреклонной воли. Удача сопутствует ей достойным. Только достигнутое в лишениях, борениях трудное счастье – желанно, памятливо. Сам Богров шокирован их доверчивостью. Не может понять: что это такое? Их не настораживает, не отпугивает: свободно, безбоязненно явился в «Европейскую гостиницу» к ним, по домашнему телефону говорит с охранным отделением. С ним сносится лично и через рассыльного. Разве такое возможно для секретного сотрудника? Как они легковерны, доверчивы, словно наивные, воспитанные дети благородных родителей. Могут вести с ним двойную игру. Испытывают? Могут собирать материал для последующего шантажа. Уж очень… Их доверчивость непонятна: в глаза бросится человеку постороннему, собранного борца способна поразить основательно, насмерть. К достойному противнику они должны питать уважение… соответствующее. Но к ним? За что? Ни своей деятельностью, ни поведением эти люди не заслуживают уважения. Его не достойны. Поступать с ними по военным правилам: дурить их, дурить! Напропалую! Все допустимо по отношению к врагу. Все достойно: только обыграть, сделать победную партию… Враг – он враг: во всем и всегда. К нему нельзя испытывать чувства пощады и сострадания. Он сам беспощаден в той борьбе: разыгрывается в общественной жизни. Два повелителя не могут размещаться в одном доме. Мы или они?! В этой кровавой борьбе нет, не может оставаться безразличных, посторонних. С нами или – с теми? Каждый должен ответить на вопрос: с кем он? По какую сторону баррикад? Многочисленна прослойка болотных людишек – не строят они погоды. Их существование бесполезно: трудяги и потребители благ – созданы другими. Только борцы создают мир. Заказывают музыку и ее исполняют. Знаменитый дед, Григорий Исаакович Богров в своих «Записках» писал: «На свете обижают, унижают, оскорбляют и угнетают исключительно тех, которые никому не вредят; их оскорбляют за то, что они слабы, беспомощны и терпеливы. Кого природа не одарила физическими или нравственными зубами и когтями, тот или ложись заживо в могилу или подставляй всякому счастливому нахалу щеку, спину и уши». Руководители охранки считают: они достаточно осведомлены. Обладают главными, даже всеми нитями, связующими заговорщиков. Ведь сотрудником своих числят «Аленского». Они не особенно заботятся о тщательном соблюдении мер предосторожности. В создавшейся обстановке все такое кажется излишним. В данном конкретном случае – бесполезно. Осуществляют в непринужденной самой обстановке, неприкрыто все связи между отделением и «Аленским». И вправду, при наличии в полиции «своих людей» у революционеров: тем особого труда не стоило разоблачить «провокаторскую деятельность» Богрова. Но в том суть: весь его рассказ, с самого начала и до последнего слова – это мистификация. Хорошо продуманная. Она удалась по простой причине: Богров знал психологию людей этой категории. Они до болезненности тщеславны. Страдают наполеономанией. Мечтают о личном диктаторстве. Их нужно только поманить стоящим, заманчивым предложением: на него сразу слетятся, словно пчелы на сладостный нектар. Так именно и поступил Богров. Записи в журнале охранного отделения о результатах наружного наблюдения за домом № 4 по Бибиковскому бульвару. Наблюдение вели с 7 часов утра до 23-х вечера. 27 августа 1911 года. «Капустинский» в десять часов сорок минут утра вышел из своего дома и ушел без наблюдения. В час сорок пять вернулся домой. Больше не видели. А по данным приметам прихода и выхода не видели. 28 августа 11 г. В течение наблюдения выхода из дома и прихода домой не видели «Капустинского», а также неизвестного мужчины по данным приметам не было замечено. 29 августа 11 г. В течение дня выхода и прихода «Капустянского» не видели, а также неизвестного мужчину по данным приметам замечено не было. 30 августа 11 г. В час сорок пять минут дня «Капустинский» вышел из своего дома и пошел без наблюдения. В три часа сорок пять минут вернулся домой. В четыре часа тридцать минут вторично вышел из дому и ушел без наблюдения. Больше не видели, а также неизвестного мужчину по данным приметам прихода замечено не было. 31 августа. В течение наблюдения «Капустянского» прихода и выхода не видели, а также неизвестного мужчины по данным приметам замечено не было. 1 сентября. В десять часов пятьдесят пять минут дня «Карустянский» вышел из дому и направился по направлению на Крещатик без наблюдения, а в двенадцать часов тридцать минут приехал на извозчике домой. В восемь часов вечера вышел «Капустянский» вторично из дому и в восемь часов двадцать минут вечера зашел в Городской театр, где оставлен. Согласно данных примет неизвестного мужчины и барыньки прихода в наблюдаемый дом и выхода из такового наблюдением не установлено. Дмитрий весь день чувствует себя превосходно. Прошла возбужденность – вместе с замкнутостью. Он стал самим собой: легким в движениях, веселым, разбитным юношей с чрезмерными интересами и запросами. На его лице не заметно ни тени волнения, беспокойства или тревоги. На расспросы домашних: ему все удается? - Все! Наверное, в жизни каждого человека наступает такой момент… Ради него он живет всю жизнь. Вот и у меня он наступил. – Воскликнул убежденно. Он убежал. От дальнейших расспросов, просто так… Он все фантазирует: жениться пора! В жизни появится личный интерес. Возможно, уже познакомился с хорошей девушкой из приличной семьи. Любая красавица города посчитает за честь стать его женой. И сам Дмитрий доволен: домашние заблуждаются – это даже хорошо. Не особенно надоедают расспросами. Добрые они люди. Ограниченные по-своему. Даже мысленно не представят кошмара: на них надвигается. Не только на них: на весь город и страну. Один человек. Но как много он способен совершить. Совершает. Ощутил себя личностью: не станет прозябать в неустроенном мире такой человек. Непременно найдет дело по призванию способностей, велению своей Души. Только так сможет жить! Иначе умрет! Нечего растрачиваться зря по пустякам. Разменивать себя на привлекательные пустышки. Делиться на мелкие части. Искать мелочевку. Довольствоваться удовольствиями. Дмитрий написал письмо родителям. Не отправил – оставил знакомым для временного хранения и дальнейшей отправки адресату. В письме: «Дорогие мои, милые папа и мама. Знаю, вас страшно огорчит и поразит удар: вам я приношу. В настоящий момент это единственное меня убивает. Но я знаю вас не только за самых лучших людей, которых я встречал в жизни, но и людей, которые все могут понять и простить. Простите же и меня, если я совершаю поступок, противный вашим убеждениям. Я иначе не могу, и вы сами знаете: вот два года, как я пробую отказаться от старого. Но новая спокойная жизнь не для меня и даже сделаю хорошую карьеру, я все равно кончу тем же, чем теперь кончаю. Целую много, много раз. Митя». Кулябко не сам действует. В общую «интригу» включил Спиридовича, Веригина и даже генерала Курлова. Пусть и они попляшут, поработают в общей упряжке. Жаль немного, даже много: придется делиться - наградами и почестями. Меньше все же ответственности. Легче. Генерал Курлов не бездействует: с министрами связался по особому телефону. Вновь предупредил о грозящей им опасности. Передал новые сведения о террористах. Обещал подробнее доложить обо всем на ипподроме. Сейчас выезжает. Столыпин и Кассо различно восприняли сообщение. Бесстрашный Столыпин ко всему отнесся спокойно, даже иронически: «Как это может быть?!» Почти до последнего момента он не желает верить в опасность. Не раз признавался: «Если я погибну, то от собственной охраны». Других вариантов не мог предположить. До естественной смерти ему не дотянуть… Он в значительной степени фаталист. В свою звезду верит. Любит испытывать судьбу. Он подобен ребенку! Надеется в душе: случится покушение – окажется неудачным. Поднимет его авторитет, вес – в глазах Государя. Да, и в самом обществе. Ему мало взрыва на Аптекарском острове: нужно еще что-то новое, новейшее. Эти политики: слепцы, неизлечимые тщеславцы, гордецы. Думают постоянно об одном: какой след оставят в истории? как к ним отнесутся потомки? До болезненной степени заносчивые! Это самое печальное: таковы все политики! Министр народного просвещения Кассо на предупреждения реагирует иным способом. Он еще более перетрусил. Не игнорирует опасность. Студенческую публику он знает хорошо. Верит: от них можно ожидать любое сумасбродство. По этой причине не игнорирует опасность. За долгие годы службы на общественном поприще он еще не привык к безобразиям, угрозам студентов. Забастовки, бунты, манифестации, обструкции, прочие виды протеста испробовали. Подобное давно уже не новости. Случались угрозы самосуда. Не запуган. С молодости привык не терять хладнокровие даже в самые напряженные моменты. При этом проявляет осторожность. Нервы сдают: не тот возраст. Эх, эта молодежь, студенчество: в их головах слишком много дурости. Не улеглись возрастные страсти: бродят. Кровь кипит. Для них все забава, развлечение. Им лучше, необходимо: грызть науку, штудировать учебники, заняться спортом… Даже с Женщинами развлекаться. Во всем таком польза для себя, общества, государства… Лезут в политику, словно без их участия не обойдутся. Затевают… ррреволюции… Собираются изменить весь мир! Молодо-зелено… Неразумно, неопытно… Ничего, жизнью пооботрутся: станут другими. Приходится пока расхлебывать многочисленные казусы. Уже даже не только столичные – тон задают провинциальные университеты. Смещаются в бок условности, кувырком набегают события. Влияют на размеренную поступь бытия. Отрекаются от Б-га – идут в никуда. Сами того не ведая, желают нечто, вытворяют. Ох, эта жизнь! Ее молодежь совершенно не приемлет. Чего собственно хотят? Чего хотят?! Сами не знают, чего… Да, он сам не безгрешен. Ожидает и страшится развязки. Судьба часто слепа: возьмет и выкинет сюрприз. Он на за что не желает расставаться с жизнью. Пока не исполнил свой долг. Не хочет преждевременно отправиться в неведомое загробье. На этой Земле еще можно существовать, благоденствовать даже… Только обойтись без этих… молодых дикарей: от них просто нет житья. Вроде немного успокоилось… Опять начали дурить, лезть не в свое дело. Их жалеешь, как собственных детей. Своим благородством только калечишь. Нужна строгость! Еще важно: нельзя находиться на виду у публики: она завистливая, не благожелательная. Молодые еще опаснее: лишены совести, сострадательных чувств не приобрели. Буянить, дуреть, стрелять – это они хорошо умеют. Генерал Курлов со Спиридовичем обсудили меры обеспечения охраны на предстоящие дни Торжеств. С маневров возвратился генерал-адъютант Дедюлин. Товарищ министра ему доложил все известные факты о готовящемся покушении и принятых мерах безопасности. Сам поехал на ипподром. Здесь уже все в сборе: ожидают Государя. Генерал Курлов сделал подробный доклад двум министрам одновременно: Столыпину и Кассо. Доложил о предпринятых мера обеспечения безопасности. Прибыл подполковник Кулябко: доложил – нет ничего нового. Столыпина дважды просили не ездить в Городской театр. - Это малодушие. – Он отвечает односложно. – Я поеду. – Он упрямец. Отбыли с ипподрома вместе генерал Курлов с подполковником Спиридовичем: решили объехать весь маршрут по пути Высочайшего следования в театр. Его готовность проконтролировать: к встрече Императора. Заехали в «Европейскую гостиницу»: перекусили. Перед направлением на ипподром на смотр потешных, Столыпин в два часа дня принял делегацию местного клуба Русских националистов. Во время беседы обсуждали вопросы предстоящих в будущем году выборов в IV Государственную Думу. Уделили особое внимание украинофильской культурной и политической пропаганде. Обсуждали вопрос об облегчении кредита для Русской торговли и промышленности. Университетские дела. Статс-секретарь отозвался лестно о деятельности киевского клуба Русских националистов, его председателе. Савенко польщен. Беседа продолжалась более часа. Вместо конных бегов, скачек, в четыре часа дня на ипподроме назначили смотр «потешных» и «соколов». «Потешные» - ученики юго-западных железные дорог. «Сокола» - ученики средних учебных заведений. Собрали на Высочайший смотр – их до пяти тысяч юношей. На представление ожидают прибытие Государя, Его Высочайшей Семьи, министров, высших сановников, чиновников, специально приглашенных лиц. Вход на ипподром и места на трибуне обеспечены лицам с двумя билетами: пригласительным от владеющего ипподромом общества рысистого коннозаводства и дополнительно входной билет. Все пригласительные билеты именные, нумерованные. Определенное количество входных билетов распределены по распоряжению охранного отделения. Владельцев «коричневого билета» допускают на нижнюю площадку. Возле барьера предусмотрены места стоячие, без сидения. Незадолго до начала смотра, секретарь общества Грязнов опустился на площадку. Он решил проверить: прекращен допуск на ипподром, что происходит внизу? По дороге он встретил группу ему неизвестных лиц. Все они в фраках, по площадке слишком праздно расхаживают. Грязнов подошел к ним – у одного попросил билет. Тот показал. В это время Грязнов увидел знакомое лицо: этот молодой человек ему известен – неоднократно участвовал в тотализаторе. Это явление на ипподроме процветает нелегально. Секретарь общества грубо обратился к молодому человеку – не удержался: - А вам что тут надо? - Я жду… - Богров несколько смешался, смущенно ответил: - жду придворного фотографа… Грязнов оставил его в покое, даже не потребовал билета, отправился к выходу. - Охранник он что ли? – Молодой человек съязвил ему вслед. Грязнов рассердился: услышал – ему не предназначавшееся слышать. Он возвратился. Грубо взял Дмитрия за плечо – толкнул к выходу: - Ступайте вон! – Дмитрий не спешит. Тот неумолим: - Идите, идите… Дмитрию пришлось ретироваться: как жаль… Он стоял в месте: находилось оно всего в трех-четырех шагах от площадки – на ней разместились министры. Обе площадки отделены только решеткой высотой в один аршин. Помешала несдержанность: мог здесь стрелять в Столыпина. Такое невезение: утерял счастливое обстоятельство. Сорвалось! Богров сюда пролез, помимо Кулябко. Что такое не везет и как с ним бороться? Остается один, последний шанс… С ипподрома Дмитрий уехал домой: пора обедать. Застал тетю: он с ней дружен. Решил похвалиться: - Вчера вечером находился в Купеческом саду. Встретился с Государем: почти лицом к лицу. Естественно, тетя поинтересовалась: как посчастливилось ему раздобыть туда билет? Даже более важным лицам такого не удается. Да, еще говорят: в места Высочайшего присутствия запрещен доступ Евреям. Не доверяют? По другой причине? Связано с убийством того мальца? Как его? Что на Лукьяновке? Как адвокат и в разном смысле человек просвещенный и даже доверенный к секретам, Дмитрий просветил: говорят чепуху. Действительно, доступ Евреев ограничили, но не запретили. Его самого выручили петербургские друзья. По стараниям этих друзей – сегодня вечером он собирается присутствовать на парадном спектакле в Городском театре. Тетя поинтересовалась: что в театре он собирается делать? Племянник ответил: его с высокопоставленными особами обещали познакомить. Посодействуют ему в коммерческом начинании. Надеется приобрести пай – стать совладельцем банка. Во время разговора этого раздался звонок – Дмитрий вышел в переднюю: отворить входную дверь. Но еще прежде к ней успела горничная Батурина: впустила в переднюю человека среднего возраста. О чем-то с ним разговаривала. - Что это за человек? – Поинтересовался Дмитрий. - Мой кум, - ответила горничная. - Что он хочет? - Просит разрешения позвонить по телефону. - С кем он будет разговаривать? - Мне бы, барин… - Человек переминался с ноги на ногу. Запинаясь ответил: - надобно… с охранным отделением… переговорить… Дмитрий интуитивно понял, как только его увидел: филер. Нахально врывается в дом, подбирается к несуществующему «Николаю Яковлевичу»… - Идите прочь! – Взорвался Дмитрий. Горничная сразу опешила. Дмитрий спокойно ей пояснил: находит неудобным, неприличным – из его квартиры не должны вызывать охрану. Так опозориться можно перед обществом: в нем не милуют это тайное, даже таинственное в разных свойствах общество. Ведь оно занято неблаговидными делами. Подошла к ним тетя: она только утвердительно замахала головой. Она подумала: «Какой благоразумный племянник – весь в мать! Ему пора уже обзавестись своей семьей: хорошим станет семьянином». Дмитрий позвонил Кулябко. Подтвердил: вечером действительно состоится свидание «Николая Яковлевича» с девицей «Ниной Александровной». Встретятся они на Бибиковском бульваре. «Николай Яковлевич» заметил наблюдение за домом: проявляет беспокойство. «Аленский» повторил свою просьбу о билете в Городской театр – Кулябко обещал прислать с нарочным. При ручном подключении, в этом ведомстве часто случается: телефонная девица на занятую линию подключила второго абонента. Им оказался Певзнер, хороший знакомый семьи Богровых и клиент его шефа, присяжного поверенного Крупнова. Певзнер перезвонил Богрову через пару минут – сообщил: услышал фрагмент разговора. Он извинился за свою неловкость: частично услышал предыдущий разговор. Узнал голос Дмитрия: своеобразно спрашивал о билете. Он сказал: «а все-таки интересно сегодня попасть в театр». После небольшой паузы, ответил ему незнакомый голос: «Хорошо. Я вам пришлю билет. Ждите». Попросил: не окажется Дмитрий столь любезен – через посредство своих друзей достанет и ему билет в Городской театр. Ведь так почетно там побывать. Столь легко Дмитрию достаются билеты. Вечно спокойный и учтивый Дмитрий – вдруг сорвался, ответил с несвойственной ему резкостью: - Нет. Что вам еще угодно? Певзнер удивлен, обижен его грубостью. Пусть допустил какую-то оплошность, но ведь ничем не заслужил такого к себе отношения. Пробубнил поспешно: - Ничего… - Сам подумал: «Что такое с Дмитрием?» - Это… - Дмитрий вовремя схватился: добавил, словно извинение, – сопряжено это с совершенно другими обстоятельствами… Надеюсь, все услышанное вами останется в секрете? – Не дождался ответа – дал отбой. Дмитрий не на шутку расстроен. Ему казалось: подслушанный его разговор верно поняли. Способны поломать его планы. К осложнениям всяческого рода приведет. Нельзя медлить: только сегодня! Иначе – все! Все пропало! Еще решительнее, безвозвратнее Дмитрий пошел навстречу своей судьбе. Желанна эта добровольно избранная судьба. Он не желает, не должен стать слюнявым интеллигентом. Не должен безропотно, бездумно влачить свое существование. Хочет жить полнокровной жизнью – не удается. Не позволит одуряющая тупость общественного консерватизма. Вот и решил Дмитрий добровольно расстаться с опротивевшим существованием. Только по печальному недоразумению носит наименование «жизнь». Не так просто расстаться с жизнью, как некоторые люди думают. Даже при ныне продолжающейся эпидемии самоубийств молодежи. Не легко, не решительно ныне поступают отдельные самогубцы. Коль умереть, то непременно с треском, с музыкой. Пусть его смерть станет одновременно триумфальным достижением его партийного дела. Приблизит революционный смерч: он очистит все закоулки общественного бытия от излишней скверны. От хищнического обхождения с живым человеком. Родителей жаль… Добрые они… Пусть несколько и… заурядные люди. Будет им трудно понять: чувства справедливости, сознание правды, верность идее могут стать важнее… самой жизни. Стоит жить при существовании согласованности между словом и делом, при полной гармонии. Иначе отвратительный разброд получается. Ох, этот мир противоречий: как он опротивел! Мир лжи, лицемерия, подлости: все это стало законом. Поделилось на составляющие: закон лжи, закон лицемерия, закон подлости… Даже парадоксально: люди считают подобное нормальным явлением. По простой причине: в своем большинстве сами лживы. Очень важное последнее телефонное сообщение «Аленского» взволновало Кулябко. Своими мыслями, сомнениями он решил поделиться с ближайшими друзьями и советниками. - Разве могут сделать чисто какое-нибудь дело наши разъеваи? Обнаружили себя. «Николай Яковлевич» тоже не ребенок в конспирации: заметил постоянное наблюдение. - Что же делать? – Спросил вечно нетерпеливый Веригин. - Сам головы не приложу… Нельзя снять наблюдение, да и опасно сократить штат филеров. Вдруг выскочит?! Предупреждал их всех – лично! И не раз! Надо осторожно работать: какое там! Стоит с таким беспечным видом - светится вся ряха, отражает: я филер, филер… - И все же… - В разговор вмешался полковник Спиридович. – Что нам делать? - Не рисковать! Никого не стану снимать… - Высказался Кулябко. – Попытаюсь загнать в подворотни, в подъезды… Там почти всюду проверенные… швейцары... наши! - Нужно предупредить начальство, - подает голос Веригин. И без того известно: обо всем существенном, да и пустом доносит своему генералу. У них друг к другу – платоническая любовь. На почве общих интересов: материальных, духовных… - Это само собой… - Кулябко сверкнул глазами, но сдержался. С вонючим этим выскочкой лучше не связываться. – Я собираюсь на доклад к генералу Курлову. – Он обратился к Спиридовичу: - Буду тебе многим обязан: свяжись с генералом Дедюлиным – предупредит самих министров Столыпина, Кассо о дополнительных сведениях. Пусть поостерегутся. - Конечно… Это важно! - Вот и хорошо! – Доволен Кулябко. – Этот загадочный «Николай Яковлевич» у меня уже в печенках лежит. Но брать его… пока… верно, еще не стоит. В данном случае пусть распоряжается сам товарищ министра: ему все карты в руки! Еще «Аленскому» придется выдать билет в Городской театр: укрепит к себе доверие со стороны террористов. Поймут: человек обладает обширными общественными связями и способен совершать невозможное. Так решат террористы! И для нас он ценный сотрудник. Необходимо его более приблизить – не удалить. В решающий момент пригодится своими связями, способностями… И это важно: «Аленский» в театре окажется на виду, под руками. Сможем постоянно обладать самыми последними, полными сведениями о намерениях и действиях террористов. Честно признаваясь, Кулябко не особенно серьезно относится ко всей этой истории. Уверен: пронесет! Ему часто везло. Неужели фортуна изменит на этот раз? Террористы, коль они существуют и действуют, обложены со всех сторон. Ну, что они способны учудить, сотворить? «Аленский» - такой впечатлительный, застенчивый молодой человек. Его нечего остерегаться. Своей беспорочной работой, даже деятельностью он доказал верность Трону и Отечеству. Пусть он и жид, но свой «жидок»: приносит пользу. Такому можно доверять. Расположение к себе он чувствует. Готов его повседневно отслуживать. Все люди такие: помани пряником! Уже пора выделить, наградить: пусть не чувствует себя обойденным. Пусть только окончатся Торжества. Все мы окажемся облагодетельствованными. В места нахождения Высочайших и высокопоставленных особ по инструкции департамента полиции категорически запрещено пускать сотрудников охранного отделения, близко связанным с революционным подпольем как неблагонадежных. Такие «сотрудники» проявляют свою неустойчивость. Они одновременно или попеременно служат различным хозяевам. Способны совершить предательство в самый неблагоприятный момент. Опаснее явных революционеров: притупляют бдительность. Возбуждают к себе доверие: остаются неблагонадежными. Способны совершить измену. Нет в том его вины. Получить билет в сад Купеческого собрания и в Городской театр можно только по протекции и через предательство. Пришлось схитрить. Для совершения теракта необходимо лицом к лицу сойтись с кровным врагом и своим идейным противником. Без Кулябко не смог обойтись: пришлось к тому пойти на поклон. Грязно? Подло? Что еще можно проделать в столь безвыходном этом положении? Революционеры, как и само правительство исповедуют единый принцип: заимствован из иезуитской этики – цель оправдывает средства. В этом преимущество: оказался психологически сильнее широко разветвленного, хорошо оснащенного, дисциплинированного, сверхсекретного правительственного органа – охранки. Прежде понял всю жадность, карьеризм Кулябко. Сыграл на этих его привлекательных слабостях. Игра оказалась удачной. Руководитель местной охранки в момент забыл о своем долге: во всем доверился. Возможно, это стало одним предательством: стоило на это пойти. Иначе поставленной цели нельзя достичь. Та благородная цель связана с некоторым кровопролитием. Рано-поздно необходимо свести непосредственно счеты с основоположником и виновником главным правительственной реакции: своими «решительными действиями» съел все достижения Русской революции. Возможно, и без Столыпина Самодержавная Россия смогла задушить революцию? Только с ним совершила это энергично, быстро, с отчаянной беспощадностью. Столыпин стал основным знаменем реакции. Объективно он должен оплатить своей кровью и жизнью за дикий тот разгул: пережить пришлось России. Сняли часть наблюдения. Распорядился генерал Курлов: посчитал – нельзя спугнуть, обложенного со всех сторон «зверя». Пусть успокоится. В себя немного придет: выдаст сообщников, дальнейшие планы. «Николай Яковлевич» в сильном возбуждении способен совершить некое безумство: беспомощными все перед ним окажутся. Кулябко охотно исполнил распоряжение начальника. Пусть только эти сволочи не упустят «гостя». Он продолжает энергично дергать «Аленского». Все передают по инстанции. Прежде его самого дергал генерал: хотел иметь самые последние и полные сведения обо всем происходящем. Дмитрий забеспокоился. Уже семь часов, почти вечер, но еще не прислали обещанный билет в театр. Неужели все? Может сорваться удачная операция. Тогда все! Дмитрий снял телефонную трубку: попросил по номеру охранное отделение. Его связали. - Алло, попрошу «хозяина». Я «Аленский». - Слушаю. – К телефону подошел Кулябко. - У меня есть кое-что новое. «Николай Яковлевич» собирается на свидание с «Ниной Александровной». Состоится в восемь часов вечера где-то на углу Бибиковского бульвара и Владимирской. «Николай Яковлевич» берет с собой два браунинга. «Нина Александровна» явится с бомбой. Верно, отсюда направятся они на линию проезда… А что мне делать? Он требует от меня участия в деле. Вы все же пришлете мне билет? - Ждите, - пообещал начальник. Кулябко послал за Демидюком. Выдал ему новые инструкции: наблюдение усилить, не дать возможности «Николаю Яковлевичу» беспрепятственно уйти. Проследить его встречу с девицей. Арестовать при выходе ими на линию Высочайшего проезда. Они могут удалиться. Разойдутся раздельно. Продолжать за ними наблюдение: пока не арестовывать. Узнать местопребывание девицы и «Николая Яковлевича» при его намерении поменять квартиру. Дальнейшее за ними наблюдение по каким-то причинам может оказаться невозможным, тогда арестовать. «Аленский» окажется в Городском театре: только таким способом избежит ареста вместе с злоумышленниками. Кулябко передал Демидюку билет в Городской театр. Вручить его швейцару дома «Аленского». Сказать «от Регины». Дмитрий находится в напряженном ожидании. Очень медленно течет время: почти застопорилось на одном месте. Билеты не приносят… Сорвалось? Еще есть время… О чем они там думают, бестолковые? Не спешат: успеется. Опасно звонить: может вызвать подозрение… Да, они и не должны почувствовать чужую нетерпеливость. Задержка объясняется очень просто: недосмотрел кто-то что-то.. Та себе компания: не спешат, забывают, что надо делать. Одна рука поступает не согласованно с другой. Даже удивительно, до чего они непоследовательны, пусты и безалаберны. И они – тоже люди?! Люди! Ничего себе люди… Утомительное самое: ждать и догонять. Ждать – мучительнее. Еще несколько минут: нельзя больше выдержать. Выйти что ли на свежий воздух? На всякий случай, Дмитрий написал записку: «Николай Яковлевич» очень взволнован. В течение нескольких часов из окна через бинокль видит наблюдения. Уверен: наблюдение установили за ним. Это скверно. Слишком откровенно. Я еще не провален». Эта записка на всякий случай: Дмитрий готовит себе путь к отступлению. Не все предусмотришь заранее: может сорваться. Что тогда? Наверняка, полиция нагрянет этой ночью: для «ареста» «Николая Яковлевича». Что она найдет? Нужно выиграть хоть один шанс: дать возможность «ему уйти». Но как сделать это? Необходимо: пусть они снимут хоть часть наблюдения. Спекульнуть можно потом на их беспечности. «Охота», «преследование зверя» так далеко зашли: нет надежды на спасение. Нельзя не оставить лазейку для ретировки. Действует Дмитрий наверняка: Столыпин не должен ускользнуть от заслуженного возмездия. Он должен пасть! Он падет! И все… В нашей быстротекущей жизни чего только невозможно? Как часто человек не исполнитель своей воли: беспомощное существо – со всех сторон опутан слепыми обстоятельствами. Есть гарантия: окажется он удачником? Но велика та удача? Пожертвовать своей жизнью: добиться этого еще нужно! Невероятно! Задуманное им грандиозно. Один против мощного правительства и всевластного диктатора. Один на один! Правда, с оружием Дмитрий, а тот... Хватит, уже сработала его тотальная мощь: пусть хоть безоружным посмотрит в глаза смерти. Все люди безоружны перед смертью: все! И он – не исключение. Он уверен в себе: тверд при осуществлении задуманного: рука не дрогнет. И смерть саму он примет с гордо поднятой головой: так подобает мужественному человеку, убежденному революционеру. Он революционер: это докажет террористическим актом и своей смертью. Он исполнит коллективную волю: отомстит сатрапу. Его путь ясен, как и чиста революция: в нее он свято верит. Одно жаль: не увидит победу революции. Не ощутит ее свершения. Всего себя – он отдает потомкам. Пусть они не знают лишений, страданий, бесправия. Пусть ведут жизнь, подобающую людям. Перед отъездом в Городской театр, штабс-капитан Есаулов запоздало, срочно выполняет настоятельную потребность. Позвонил адъютанту генерала Курлова: попросил выделить трех жандармов. В недостаточно охраняемом саду - следует организовать пост у окон премьер-министра. - Это приказание исходит от самого министра? – Поинтересовался адъютант. Штабс-каритан ответил: такова его личная просьба. - Генерал Курлов находит эту меру излишней и бесполезной, - возразил адъютант. Одновременно успокоил: - Уже приняты все меры для безопасности премьер-министра. Можете спать спокойно. К подъезду генерал-губернаторского дома подали мотор. Статс-секретарь Столыпин, вместе с министром Коковцевым и со своим адъютантом Есауловым направились в Городской театр. Демидюк с несколькими новыми филерами отправились на Бибиковский бульвар. На углу с Пушкинской улицей Демидюк заметил «Аленского»: он выходил из подъезда собственного дома. Демидюк подозвал «Самсона Ивановича». - Видишь «Капустянского»? – Тот утвердительно замахал головой. – Передашь тогда… Незаметно только… - И вручил ему билет в Городской театр. Сам «Аленский» приблизился к Демидюку – шепнул: «Жду билет». Демидюк кивком головы и взглядом указал на «Самсона Ивановича». «Аленский» понял. Как только он поравнялся с филером, через несколько мгновений билет оказался в его кармане. Демидюк с филерами несколько минут его преследовали до угла Фундуклеевской улицы: убеждались – «Аленский» ни с кем не встретился в пути. Затем они все направились к дому 4 по Бибиковскому бульвару – для «встречи» и «сопровождения» «Николая Яковлевича». Наблюдение продолжали до 11 часов ночи, но никто подозрительный тут не появлялся. Дмитрий получил билет в Городской театр: сразу отлегло от сердца. А то ему казалось – все! Дудки! Они слепо верят: еще поплатятся за свое доверие. Теперь нормально – все в порядке. Можно собираться на «охоту». За полчаса до начала представления Богров подходил к Городскому театру. Подумал: «Еще успею прогуляться в фойе». «Обстреляет глазами» привлекательных молоденьких Женщин. Он заставил себя держаться предельно в рамках безразличия. Охрана специализируется на провокации. А вдруг они осуществляют за ним наблюдение? Своего рода испытание? До сего времени ничего подозрительного не замечает. Только Демидюк «проводил». Нельзя пока утверждать категорически: идет все гладко, по намеченному плану. Кто их знает? В недоброе время укусит какая муха и – на тебе! Пока на Шипке все спокойно. Ясен небосклон… Разве заранее все учтешь? Гром может грянуть среди ясного неба. Разразиться дождевым потоком. Фасад Городского театра изящно декорирован гирляндами из цветов и зелени. Украшен массой национальных флагов и разными другими украшениями: материя национальных цветов. На балконе под главным входом в театр в беседке бюсты Государя Императора и Государыни Империатрицы. Собраны из живых цветов. На выходящей на Фундуклеевскую улицу боковой стороне изящно зажжен вензель Августейших Особ. По бокам светят электрические звезды. Празднично вокруг театра: светит масса разноцветных электрических лампочек. Вся площадь перед Городским театром и прилегающие улицы заполнены людьми: ожидают Высочайший проезд. пришли лицезреть Государя и Его кортеж сопровождающих почетных гостей и местных сановников. Беспрерывным потоком к театру подъезжают автомобили, экипажи с именитыми гостями. Специально при входе в помещение Городского театра расположились выделенные контролеры. Кандидатуру каждого контролера детально, долго обсуждали, согласовывали с охранным отделением в смысле абсолютной благонадежности. Контролеры тщательно проверяют билеты: могли изготовить, предъявить поддельные билеты. Проверяют личности приглашенных. Рядом жандармские офицеры шарят глазами по верхней одежде. Пронизывающими взглядами они улавливают: не оттопырены карманы? С особой тщательностью подходят не к отдельным посетителям: ко всей публике. Не делают никакого различия между сановными и нетитулованными лицами. Все поставлены под подозрение, вне зависимости от возраста, пола, звания и занимаемого положения в обществе. Строгость в данном случае не просто необходима. Ведь на Торжественном спектакле присутствуют Высочайшие Особы – Император и Империатрица со всем Августейшим Семейством. Нельзя допустить даже возможности хоть малейшего инцидента: может опозорить город, его руководителей и жителей. На площади перед Городским театром цепью стоят жандармы. На прилегающих улицах активничают многочисленные патрули из пешей и конной жандармерии. Вперед и взад снуют филеры, охранники в штатных одеяниях. Прислушиваются они к разговорам. Нечто высматривают. Часто отлучаются. Этих людей обуревает зуд деятельности. Доступ в театр открыли в 7 часов вечера и уже через час полностью почти заняты партер, ложи бельэтажа, три яруса и верхние места. В фойе публика прохаживается… По персональной просьбе, Коковцев заехал к Столыпину. Они вместе выехали на Торжественный спектакль в Городской театр. В пути статс-секретарь высказал свои опасения министру финансов. - Я не хочу, чтобы это разглашали, но есть глупые сведения: готовят какое-то покушение. Лучше находиться вместе, - на его лице застряла диковинная улыбка: не то иронии, не то обреченности. «Новости! – Подумал Коковцев. - Поэтому он пригласил? Проявляет наивность или цинизм? Кто-то должен его прикрыть собственным телом?» - Довольно нелюбезно с вашей стороны, - ответил с иронией вслух, - захотели непременно вместе… Столыпин понял: кому приятно жертвовать собой, ради чужой шкуры? Все до сих пор запуганы: не могут прийти в себя от ужасов революции. Как долго еще сохранится этот беспричинный страх? - Верно, вы правы: извините. – Добавил. – Я в эту историю не верю. К чему тогда ее рассказывать? Все бравирует! Набивает себе цену! После взрыва на Аптекарском острове, он стал совершенно другим. На себя не схожим. Из законника превратился в беззастенчивого нарушителя законности. Постоянно действует силовыми приемами, якобы из побуждений высшей государственной справедливости. Карьера его стремительно вознесла. Как бы не пришлось ему низко пасть. Говорят: ему давно готовят отставку. Пиррова победа по вопросу о западном земстве сильно пошатнула авторитет премьера. Победа оказалась – равноценной поражению. На этих Торжествах в полной мере проявляется начало опалы: его так ослепило властолюбие – не видит обычных вещей, не понимает ситуации. Только сейчас предоставили мотор, а до этого он кое-как устраивался. Его карету оттирали куда-то назад кортежа. Оставляли без охраны. Террористы легко могли воспользоваться предоставленной им возможностью. Швырнут бомбу – готово! Разделишь его участь ни за здорово живешь… Коковцев не расположен к собеседованию: премьер его тревожит. У каждого свое на душе. Остаешься с мыслями наедине: можно себе позволить роскошь оставаться самим собой. При людях приходится выдерживать церемониал. Скрываться за этой вечной маской. Противно! Столыпин размечтался: грозят… Устал! Но что поделаешь? Вознесся на такую вершину: о подобном даже боятся мечтать. Устал на последнее время. Безумно устал… После окончания Торжеств, обещали отпуск: тогда можно отдохнуть, хоть некоторое время прожить беззаботно: уйти от беспрерывной государственной этой текучки. Почти нет значительных дел, но текучка заедает. Не оставляет свободного времени поразмыслить, передохнуть… Не удается даже выспаться по-человечески: о чем вообще может идти речь? Государственное руководство – занятие утомительное. Но добровольно его никто не оставляет. Власть пьянит, одаривает блаженством. Даже в любви немыслимо подобное. До последнего мгновения, до малейшей возможности вынуждает держаться за свою должность, кресло и стол. За свой кабинет. И положение… В обществе и при Дворе… Эх, этот Двор! Он существует сам собой, вне зависимости от России. Отношение его к Столыпину резко изменилось в последнее время. Мутит святой старец? Новые это странности Государыни? С самим Государем можно уживаться: слушает он, прислушивается, всегда поддерживает разумное направление к величию России, но вот Дедюлин со своей сворой… Игнорируют они даже барона фон-Фредерикса. Но немец с ними как-то ладит. Занят больше хозяйственными, церемониальными занятиями. Его служба: «не бей лежачего»… Вечно противодействует Дедюлин. Чего он только добивается? Смотрит в глаза: самый милый человек, но большой интриган, выскочка… Он подсадил Курлова. Не принимает никак дружбу: куда он только гнет свою линию? Оба министра очнулись от своих мыслей: нечто стряслось. Оказывается, регулируют движение по улице рьяные жандармы: они почему-то решили задержать, не пропускают их мотор. Механик-водитель долго перепирался с охранителями порядка. Доказывает: везет министров в Городской театр на Торжественный спектакль. Нельзя их задерживать. Какой-то молодой служака все не верит. Пытается всунуть голову в проем – убедиться: не обманывают? Они знают свои функции: никакого Столыпина для них не существует. В каком моторе находится премьер – засекретили. Тайну спрятали – от самих себя. Обеспокоен сильно министр финансов. В его душе бурлят страсти. Даст им волю – ручаться нельзя за целость его одежды. Надо ему попасть в такой переплет! Возможно, это и есть его последние минуты жизни… Этот – безумец: ему все нипочем. Только озорно блестят глаза. Сам смерти ищет! Точно, ищет смерти – фанатик… какой-то… Фигляр. Не поймешь, живет в нем вообще человек? Свойственны ему слабости? Вечно напыжится, словно перед зеркалом выдерживает позу. Понять не хочет, не может: пришел конец его карьеры. Переживет он такой удар? Кого назначат на его место? Начнется опять министерская чехарда с подсиживанием, политическими компромиссами, столь приевшейся торгашеской куплей-продажей. И так финансы страны находятся в напряженном состоянии. А их еще щедро распускают между пальцами. Такая у нас, Русских, щедрая, безалаберная натура. Мы бедны, немощны – от жизни расточительной. Все этим сказано: Россия! На Западе ругаются, плюются от одного этого названия. Благо, за министрами никто не гонялся, не охотился. Только по рассказу «Аленского» выходило: за каждым их шагом следит соглядатай. Российская нерасторопность, неразбериха как будто способствуют осуществлению планов революционеров. Таковые действительно существуют? Столыпин заволновался: их автомобиль долго не пропускали к Городскому театру. Здесь тоже задержали для проверки. С этого момента он уже все время нервничает: его преследуют жуткие мысли. Возможно, это предчувствие близкой смерти. Он не представляет, где она способна его настигнуть? Этот храбрец и безумец к ней вечно готов. Но он по-актерски ужимисто свою отвагу выставляет на всеобщее обозрение. До самого последнего момента штабс-капитан Есаулов и личный секретарь премьера Граве не имели входных билетов в Городской театр. Есаулову позже выдали карточку с номером. Его место 52 в третьем ряду. Место статс-секретаря Столыпина 5 в первом ряду. Есаулов в театре узнал: его место занял полковник болгарской свиты. Штабс-капитан выясняет недоразумение у распорядителя, но в театральной книге не оказалось его фамилии. Есаулову выделили место в другом проходе - 57 в этом ряду. Ничего себе охрана! Только зря они стараются: ищут преступников не в месте их нахождения. Они льстят собственному самолюбию: такие предосторожности! Одновременно проявляют почти чудовищную беспечность: сами охранники билет вручили… Они поспособствовали легальному проникновению Дмитрия в театр. Пусть скептики сомневаются, а осторожные люди разочаровываются: сама охрана – готовит свое поражение. Дмитрий решительным жестом отстранил жандарма из оцепления. Возле его носа повертел билет – направился к подъезду Городского театра. Он почти с нескрываемой иронией посмотрел поверх контролеров: все в порядке! Так оно и должно быть! Пока не решил. В вестибюле Дмитрию придется незаметно проскочить. Направиться искать Кулябко: ошарашить очередной порцией фантазии? Дегенераты! Абсолютно всему верят… А может… может… Они не станут соучастниками его намерений! Даже тайно… Для этого нужно читать мысли, стать страшно проницательными… Куда им, недалеким? Простота их удивительна. Непростительна. Достичь столь невероятной проницательности: такого не может происходить… Кулябко встретил «Аленского» возле парадного входа. Вроде поджидает? Эта встреча случайная? Случайные обстоятельства играют в жизни значительную роль. Они вошли в боковую комнату. Агент доложил: «Николай Яковлевич» своим спокойствием удивляет. Пока находится дома. Он стал осторожным. Смотрит на обстоятельства: отменил свидание на бульваре. Ночью собирается перебраться на новую квартиру: здесь произойдет свидание с девицей. Возможно, любовное… Он может повстречаться с другими членами террористической группы. Беспокоит его: удастся незамеченным выбраться из дома? Тогда провалит все дело. Может появиться посторонний, забрести случайный филер. Расположена квартира в центральном районе. «Аленский» его уверил: во всех отношениях квартира безопасна. «Николай Яковлевич» поверил объяснениям. Успокоился. Начальник охранного отделения заволновался: может незаметно выскользнуть – окажется вне наблюдения. Поручил «Аленскому» вернуться домой под любым предлогом. Еще раз на месте убедиться: «Николай Яковлевич» на месте? Что он делает? «Аленский» повернулся: - Хорошо. Я скажу: забыл белые перчатки. Эти охранники страдают нетерпеливостью. Готовы, даже могут сорвать все его дело, ради мгновенного любопытства, прозаичной выгоды. Дмитрий вышел из здания Городского театра, перешел на противоположную сторону: прогуливается.. На часах отметил двадцать минут… пусть двадцать пять… Этого времени хватит с лихвой: успеть подойти к своему дому, назад вернуться. Задержали на контроле: его билет уже прорван. Поясняй им, что, как? Вызвали Кулябко – тот подтвердил: молодой человек действительно приглашен в театр, но вышел по какой-то своей надобности… «Аленского» впустили в Городской театр. Доложил «Аленский»: тот дома – ужинает. Кулябко удовлетворен ответом: - Хорошо… Дмитрий понял: нельзя больше выходить наружу, иначе сорвется его план. Спектакль еще не начался. Стрелка часов показывала почти девять часов вечера. В это время к боковому входу Городского театра подошел молодой человек. Он самоуверенно направился в вестибюль. У него оказался прорванный билет. Дежуривший у входа офицер А.А. Гинсбург категорически отказался его впустить по такому билету. Его оттеснил из вестибюля. Опоздавший зритель с дефектным билетом бурно протестует. Объяснил: он уже находился в театре, но вынужден вернуться домой за перчатками. Его не впускают. Тогда молодой человек попросить пригласить начальника охраны подполковника Кулябко с полковником Спиридовичем. Оказался поблизости начальник охраны – подозвал молодого человека, повел его во внутреннее помещение театра. Через несколько минут подполковник Кулябко вернулся к поджидавшему его полковнику. Вместе они направились в кофейню «Франсуа» - она расположена напротив Городского театра. Этим молодым человеком оказался агент «Аленский». Настоящая его фамилия Богров. Дмитрий думал: теперь никого не встретит – так нет же! Схватил цепко за руку, тянет. Сей бугай ведет богемный образ жизни: благо, хватает женского мяса. Многие из них страшно горюют от отсутствия взаимного мужского внимания. Падки на дозы, даже порции удовольствий. И тот мастак в деле: иначе грозит стать подзаборным безработным. Он любит бахвалиться. Набивает себе цену. В чем-то прав? Этот Поцаловский в настоящий момент времени затесался в толпу. Выбрал объект влечения: похотливо притиснулся к женской талии. Возле нее трется: возбуждает и одновременно самовозбуждается. Той приятно щекотание такое: пусть даже не полное блаженство – только видимость нервно-полового опьянения. Ощущение такое, словно затяжной поцелуй и даже более того… Любовная катавасия, но без полной физической близости. Он умеет! Клюет! - Стану будуары посещать, - хвалится он, верно, не зря, - умасливать задарма животину, в тепле и уюте содержать дурака. Перемежевывать добросовестную его работу с абсолютным покоем. Не жизнь пойдет – сплошная малина. Знай: везет отдельным людям – от самого рождения. Хочу – жри, а то пись-пись… На грамм работы, а удовольствий столько: не говори! В этом мире, сколько лямку не тянешь – не будешь сыт-одет. Умей пристраиваться: авось повезет. Стервакам везет! Бабы – самые щедрые покупательницы: платят, не торгуясь. Только им пусть понравится товар. Какую из них – доработаешь в доску, озолотит она тебя. Кто свой стояк топит в бабском чреве, тот не платит, а получает. Он театрал! Еще хвалится: - Люблю сидеть в бенуаре: все видать, слыхать. Сам вроде как за кулисами. Спрячешься, девахой занимаешься, пока не запищит. Это когда до чашечки самой и блюдечка добрался. Отпускаешь, значит… На время! Потом она уже не пищит, а улыбается от удовольствия. Почесал немного, возбудил: после спектакля ведешь в укромное местечко – ставить «палки»… Одну, две, три… Как шелковые они, стервы: пусть разожмутся. Какая сожмет колени – мертвой хваткой, да начинает еще кусаться, щипаться… Таких я сразу отваживаю к бабушке: пусть занимается с ней кто другой. Мой товар: быстро, широко растворяет ворота. А то попадешь на такую дуреху: хочет, но жмется, ты ее уговаривай… Тьфу! Хочешь: сама давай, себе цену не набивай. Все равно – больше не получишь. Еще таких люблю: они с толком подмахивают. Сцыкухи есть: бревном лежат: от них никакого наслаждения. Значит, работаешь на двоих, а она беззаботно пользуется сливками. Ну, и пусть! Хотя очень обидно. У этой хоть один плюс: не так часто совокупляется. Попадешь на такую: она ни одну сотню мужиков пропустила – чечетку задом отбивает, за ее темпом даже не поспеваешь. Ох, и падки эти – на мужиков! Измотает тебя, а сама даже не вспенится. Может поддавать до бесконечности счета. Говорит: «Люблю долго: не сразу нагреваюсь». Жди еще, когда эта спустит. Попутно искусает всего, перещипает, синяков понасаждает… Ну, и пусть: с такой приятно иметь дело. Она понимает вкус и запах любви! Еще приятно повозиться с первосткой, целкой: эта ничего не понимает, да харкает кровью. Имеешь доброго дурака – припеваючи жить будешь. Умей только пользоваться своим преимуществом. Констатирую свой вывод реального свойства: в основном, мужики малоспособные. Встречается много вообще неспособных, бабы этого не хотят понимать: удовлетвори! Дурочки и такие попадаются: спрашивают: «Что значит удовлетворить? Это в деньгах? Еще как?» Сами они даже не знают: такого у них не получалось… В Городском театре неподвижно стоят величественные колонны: изумительной гипсовой лепкой украшены, покрыты позолотой. Огромные хрустальные люстры бросают свет на гуляющих. Удостоились огромной чести: пригласили на парадный спектакль. Пытаются стать ей достойны. Собрался местный цвет: изысканная публика. Сливки общества. Редко демонстрируют роскошные, разнообразные женские одежды с привлечением шелковых, атласных тканей. Словно происходит выставка мод. До представления в фойе устроили своеобразный парад: по кругу проплывают супружеские пары. Демонстрируют, предоставляют на обозрение себя. Рассматривают посетителей, соперников. Ох, это мещанство: вульгарно, глупо, оно кичливо-спесивое. Чиновно-интеллигентная среда тупа, бесцветна. Посмотрите в десятки, сотни глаз: они не светятся мыслью, в них нет страсти – только высокомерие, любопытство, зависть, ехидство… Обладатели этих глаз люди мелкие, мелочные… Они относятся своеобразно к достоинству: с позиции выгодности, чинопочитания. Блюдут иерархическую шкалу разрядов, степеней, рангов, чинов… Генерал Курлов подъехал к Городскому театру. Решил обследовать все входы. Он распорядился: мотор Государя подать к подъезду, в ложу генерал-губернатора ведет. А моторы министров Столыпина и Кассо к малому подъезду: находится рядом. Безопаснее. Это распоряжение товарища министра слышал младший жандармский офицер. Подполковнику Кулябко и остальным подчиненным это не передали. Разумные меры предосторожности перемежуются с разноголосием. Кулябко находился в неведении о распоряжении генерала. Он потребовал: мотор премьера подать к главному входу. Результат несогласованности: произошла небольшая заминка. Правда, завершилась благополучно. Штабс-капитан Есаулов у подъезда встретил начальника охранного отделения. Спросил: - Злоумышленники уже арестованы? - Пока еще нет, - ответил Кулябко. - Чего вы медлите? – Возмутился Есаулов. - Их совещание не состоялось, - оправдывается Кулябко, - перенесено на завтра. «Николая Яковлевича» можно взять в любой момент. Но мы ничего не знаем о его сообщниках. Вот и ждем… - Смотрите… - Молодой офицерик нагло посмотрел на подполковника, заметил высокомерно: - Не провороньте! Тогда… не сносить головы. Кулябко это знает не хуже выскочки. Крупная игра требует соответствующей выдержки. Пока все спокойно. Первый звонок. Растворили все двери зала. Не вся публика торопится занять свои места. Возле растворенных окон самые «выдержанные» остались: в этот душный, жаркий день дышат, глотают порции свежего воздуха. Любуются пейзажем округи. Сорвет с места этих только третий звонок. В любом театре всегда находится несколько таких самых стойких человек. П.А. Столыпин занял свое место в первом ряду кресел. Разместили в этом ряду всех министров. Сидит рядом комендант Дворца генерал Дедюлин, генерал Курлов, генерал-губернатор Трепов, командующий войсками киевского военного округа генерал Иванов… В десятом часу Государь и члены Августейшей Семьи заняли драпированную красным бархатом генерал-губернаторскую ложу: висит над ложей бенуара. Приглашенная публика восторженно встречает Царских Особ: разразились криками «ура!» Взвился тяжелый парчовый занавес. Хор и оркестр троекратно исполняют национальный гимн. Продолжается несколько минут овация. Крики «ура!» Медленно исчезает улыбка с лиц двух ангелов: отлетают от лиры. Помещены они высоко над сценой. Это притухает освещение. Меркнет выключенная люстра с огромным сердечником. Несколько успокоилась публика. Оркестр под управлением капельмейстра Пагани исполняет увертюру оперы Н.А. Римского-Корсакова «Сказка о Царе Салтане». В спектакле участвуют г.г-жи Воронец, Драгомирецкая, Миловидова, Лепинская, Норская; г.г-да Орешкевич, Коченовский, Томский, Алуханов. Безопасность родины – превыше всего. Царистская идея глубоко проникла в сознание народной толщи: пропитала ее насквозь. Доказывают и нынешние Торжества… Ничего они не доказывают! Торжества – превратятся в трагедию! Они пусть отдыхают, пока веселятся, находятся в неведении: произойти это может… Произойдет! Оркестранты уже исполняют увертюру, а в Городском театре не прекращаются движения. Это опоздавшие из буфетной комнаты и фойе. В присутствии самого Государя, они без стеснения передвигаются по рядам. Даже шушукаются. Не помогают замечания. Городской театр заполнен звуками музыки, пения… Наконец-то, угомонились слушатели. Правда, не все. Некоторые еще шуршат конфетными обертками, причмокивают губами… Некоторые степенно посапывают носами: способствует музыка сонливости. Ох, уж эти театралы! Некоторые тратятся: присутствием своим хотят засвидетельствовать почтение – обществу. Да, и… выспаться. По ночам отдельных стариков изматывает бессонница, а днем – до вечера изводит сонливость. Таких не допускать в театр. Но как их отличишь в толпе старпердов подобных? Они фраки разукрасили звездами, крестами. Приобрели за усердную службу и ратные подвиги. Почти весь вечер Кулябко провел со Спиридовичем. Парадное театральное представление их нисколько не интересует. Вроде уже предприняли все меры предосторожности. Коротали время в отдельном кабинете кофейни Франсуа. Они находятся в беззаботном состоянии: приятно коротают время в неспешной беседе и ленивой расслабленности. Минут через сорок они вернулись в Городской театр: мало может случиться в их отсутствии? Кончился первый акт. Удобные кресла, но для тела не из приятных положение сидя. Особенно при симптоме: подкралась подагра. Все время повернуться хочешь, изменить положение ног… Нельзя: кресло может скрипнуть – во время торжественного оперного представления. Хоть сейчас можно размяться… Легче! Сразу стало легче… Штабс-капитан Есаулов с заговорщическим видом шепчет на ухо Столыпину об отмене свидания на Бибиковском бульваре. «Какого свидания? Ах, о мелочи этой совсем забыл… Ну, и что те мазурики, еще живы, двигаются? Слишком долго их высматривают: не лучше одним-с махом?! Никого не упускать из вида: пусть всех возьмут! Пусть будет больше! Когда, как удастся искоренить подполье? Система сама нуждается в существовании революционных кружков, партий, экстремизма… Боевитой оппозиции! Иначе многие нововведения кажутся… бессмысленными, неоправданно дорогостоящими… Без превосходно организованного, налаженного во всех деталях сыска, без охраны государство не может существовать. Особенно в условиях нынешнего противостояния полярных сил, тенденций… Право-с, даже удивительно, как обходились прежде столь минимальными силами? И по этой причине расплодили-с крамольную заразу: имеет тенденцию-с размножаться-с, шириться… Представление чем-то-с скучно: оно пышное-с. Край этот, верно-с, самый верноподданный-с, «матерь»… Эх, эта поясница-с… Опять придется натирать? Уже не помогают-с горчичники, на ночь компрессы… Устал безбожно, а еще предстоит-с… Завтра, каждый день… Держишься больше на нервах-с… Испытывает вновь ослабляющий этот сплин-с, опустошающая чувственность… Скорее все это пусть окончится… И в теплую-с постель. Не хватает времени-с выспаться по-человечески-с… Скотская такая-с служба: стоять на страже-с закона. Творить на благо-с Империи, Православия. Лишь несколько насыщать-с, убаюкивать собственное тщеславие-с. Как Ванька тот: точно-с! Его участь хоть-с предопределена рождением… А ты-с вынужденно, по необходимости-с… Чем выше положение, тем большей платой приходится-с расплачиваться. Взад и вперед по залу шляются людишки-с, как и по жизни. Что им надо-с? Из себя каждый мнит себе-с – цобе! Ничтожества и – насекомые-с! Заведенные-с куклы. Только отдельные из людей-с – избранные: призваны властвовать-с, все-с остальные – подчиняться. Пастухи-с с собаками и стада баранов. Пастухи-с покой своих-с подопечных оберегают, целостность страны-с. Перегоняют с пастбища-с одного на другое. Пусть пасутся-с, нагуливают вес, потомство-с. Приносят-с в необходимом количестве шерсть-с и мясо. Можно извлекать пользу-с овечье-с-человеческого молока-с… и с кизяков-с. На то мы: государство-с, многоземельная в смысле-с Империя. Обновим страну-с, преобразим народ-с… Пусть зырятся-с тогда япошки. Немчура завидует-с. Британцы чванятся-с. Наше будущее впереди. Они уже растеряли свое превосходство-с. Потускневшая цивилизация-с к закату-с склонилась. Историческую-с целесообразность, избранность судьбы-с нарушить не удавалось никому-с. Создать вторично цветущую-с цивилизацию ни одному народу не удавалось-с. Ассирийцы, Греки-с, Италики, Китайцы-с, Иудеи, Татаро-Монголы, Индусы, Галлы-с, Британцы уже испробовали вкус первенства… Сейчас на очереди стоят Германцы-с, Американцы, Русские-с… В борьбе между-с ними, только-с между ними возможно-с дальнейшее развитие самобытных-с культур, утверждение-с народов. Политики поспособствуют: этот-с процесс внутри стран-с протечет безболезненно-с. Продолжит опираться на возрастающую силу-с при разрешении споров во внешнем-с плане. У нас, у Русских-с, своя судьба-с. За нами будущее-с: к нему проведем-с все народы. Чертова-с поясница… Сегодня-с вновь предстоит полубессонная ночь-с… Плохая привычка-с. Напиться? Врачи-с запретили. К снотворному-с лучше не привыкать-с. Оно особенно не помогает-с… Первый или уже второй-с звонок? Опять опускаться-с на это изнуряющее-с кресло. Скорее бы, скорее-с конец… От этой расслабляющей-с слабости никуда-с не денешься. И так: дни, годы, жизнь…» Притухают люстры… Шуршание шагов, одежды… Приглушенные разговоры… Публика, как всегда и всюду… Она – беззастенчива, не всегда опрятна… Напоказ выставляют свои роскошные одежды… Демонстрируют состоятельность… Дмитрий подавлен: механически смотрит на сцену, слушает. Почти не слышит музыку, речетатив. Он тяготится действием: со страстным театралом, подобное с ним прежде не случалось. Еле дождался антракта. Решил пройтись: разомнет занемевшую ногу… Он резко выделяется из театральной толпы. В виду жаркого времени, да и событийного спектакля - вся прочая публика в театре в светлых одеждах. Военные в формах цвета хаки. Богров пестрит черным пятном в своем фраке… Перед началом спектакля Филька долго прохаживался в фойе. Он несколько раз заходил в буфет: ничего не покупал. Смущало, противодействовало: все столики заняты, а у стойки жмется нетерпеливая очередь. С началом действия он занял свое место. Внимательно наблюдал за происходящим на сцене действием. В антракте он вышел. Встретил знакомых. Дмитрий: давно его не встречал – сразу обрадовался, закричал «Митя!» Дмитрий обернулся. Откуда взялся этот Филька? Он киевская знаменитость. Своеобразный поклонник театра: без его присутствия не обходится ни одна премьера. Постановки пересматривает раз по десять. Что-то особенное замечает всякий раз. Он почти дышит искусством: с рахитически развившимся черепом, сухоручка, на левом глазу у него бельмо, а из вечно приоткрытого рта торчат обнаженные десны. - На галерку забрался, - и сегодня он в Городском театре. Но как?! Признается: - с верхотуры, свысока… Когда случаются моменты: финансы поют романсы, да и не всем достается… Забрался повыше: набиваю себе достоинство. Бельэтаж люблю: оттуда лучше всего видно и слышно. Ощущение возникает, сопровождает, словно актеры со сцены смотрят только на тебя, играют для твоего удовольствия. - Увидел: Дмитрий нетерпеливо ждет окончания его монолога. Добавил: - Видел Государя… министров… Такое случается только раз в жизни… - Кивнул головой… Засеменил в буфет – прохладиться… Еще этот остолоп встретился на дороге: он ушлый дурак. Попрошайничает… Даром кормится… Вечно придуривается, любит повторять: «Ни бельмеса не понимаю: ни бэ, ни мэ, ни кукареку…» Одним словом, Филька – известный всему городу. Недавно женился: на свадьбе столы ломались от яств, гостей невозможно пересчитать. Как же! Такое событие: Филька женится! Где денег столько достал? Постоянно прикидывается сиротой. Этого типа стоило привлечь в дельце: всюду доступ – принимают с ироническим гостеприимством. А вообще, свяжись с говнюком – сам станешь вонять. Не отмоешься: прилипчиво дерьмо! Черт с ним: нет времени! Совсем нет времени… Только где тот Столыпин? Зрительный зал Городского театра огромный. Глаза разбегаются от оазглядывания лиц, нарядов… Весь первый антракт Дмитрий на своем месте провел: осматривает публику. Его внимание обратило на человека: стоит у барьера - около первого ряда кресел. Издали очень похож на Столыпина. Дмитрий щурит свои близорукие глаза: не удается точно рассмотреть. Внутреннее чувство ему подсказывает: это он. Подойти ближе? Можно вызвать подозрение. Идти сразу – стрелять! Время еще есть: впереди целый акт. Жаль, не прихватил бинокль. Но и без того «груз» оттопыривает правую брючину. Бить нужно только наверняка! Даже удивительно: возле того вроде никого нет. Неужели Столыпина оставили они без охраны, без присмотра? К выделенному Дмитрием человеку подходили знакомые: о чем-то беседовали. Точно такие группки собираются и в других местах. Нет точных доказательств: стоит Столыпин. Дмитрия интересует только Столыпин. Кого другого «тяпнет»: измучает потом совесть. Хотя все они, почти все здесь из обреченного класса: враги свободы и трудящихся масс. Их всех одним взрывом следует поднять на воздух: пусть испустят дух. Вперемешку отлетят в небытие – их души с телами. Вроде усатый тот и бородатый: разве с такого расстояния увидишь высокомерный орлиный его взгляд? В этом уже не ошибешься. Никогда не приходилось применять в деле эту «штуковину»: уютно она уместилась в кармане брюк. Он знает точно: действует она мгновенно, безотказно. В магазине восемь патронов. На того хватит двух-трех. Больше никого не стоит трогать. Генерал Курлов в партер явился несколько поздно. Объяснил: задержали дела. Статс-секретарь Столыпин уже на месте. Своему товарищу по министерству он сообщил: не состоялось свидание террористов на Бибиковском бульваре. Об этом доложил Кулябко. Министр просил в антракте разобраться во всех сведениях и доложить о решительных мерах: обязаны предпринять против злоумышленников. Нельзя долго находиться с бомбой: готова взорваться в любой момент. Премьер обеспокоен. Возможно, ему просто надоело испытывать судьбу. Начали сдавать нервы. В течение всего первого действия генерал Курлов в боковой комнате Городского театра обсуждал создавшуюся ситуацию с генерал-адъютантом Дедюлиным и флаг-капитаном Ниловым. Что значит несостоявшееся свидание террористов на бульваре? На что они надеются? Что готовят? Время пребывания Государя в Киеве заканчивается. Неужели они попытаются что-то предпринять при обратном следовании кортежа из театра? Уже после пребывания Государя в Чернигове и Овруче? Могли отказаться от своего преступного намерения? Что не произойдет, нынешней ночью необходимо «накрыть» «Николая Яковлевича» в его логове. Даже не считаться с репутацией «Аленского». При возможной полной потере обнаружить соучастников террора. Не допустить: они могут поменять квартиру – выйдут из поля наблюдения, затеряются в городе. На «Николая Яковлевича» придется хорошенько нажать: сам выдаст своих сообщников. Ждать больше нельзя! Не хватает только: только начавшиеся в Киеве Торжества – могут закончиться грандиозным скандалом. Вот и антракт… Генерал Курлов вышел в вестибюль: он намерен серьезно переговорить с подполковником Кулябко. Того нигде нет. Генерал подумал: узнать более конкретно о докладе Кулябко - следует вернуться к статс-секретарю. Но что тот может добавить к предыдущему сообщению? Генерал Дедюлин давно искал повод свести счеты со Столыпиным. Следует унизить премьера в глазах всей страны. Такую возможность ему представили киевские Торжества. Вначале не выделили статс-секретарю места в моторе за сопровождающим Государя кортежем. Премьер вынужден смириться: экипаж его разместили-поставили в конце кортежа. Случалось, Столыпину не предоставляли экипаж: вынужден нанимать частного извозчика. Перед покушением, в последний самый момент, ему предоставили мотор. Не упускать такой факт: пожаловался премьер – его «забыли» пригласить на пароход: с Царской свитой отправляется в Чернигов. Довольно проницательный Столыпин понял, в чем тут дело: он перед своим недругом генералом Курловым разоткровенничался: - Вероятно, по ходу событий вы и сами уже заметили: поколебалось положение мое. После разрешенного до 1 октября отпуска, я уже не вернусь в Петербург: ни председателем совета министров, ни министром. Хватит! А жаль… «А чего он хотел? - Съели! Генерал Курлов довольно потирал руки. - Сейчас время быстротечное. Нечего долго засиживаться в министерском кресле. Не жди, пока тебя ушьют: сам рви когти! Так нет же: держится за кресло, за власть. Сам думает: выполняет почти историческую миссию, предлагает политику. В чужих руках он марионетка, ширма. Не сумел смирить свое самолюбие: на выкуси! Что заслужил, то и получил. У нас так! На твое благородное происхождение никто не посмотрит. За былые заслуги: умри! Сам не ушел – тебя «ушли»! Сам все видел, понимал, но цеплялся за малейшую возможность выжить. Стал политическим мертвецом. Переживает «последние дни Помпеи»… При везении, Курлов сядет в министерстве. Оттуда до премьерства – один шаг. Чем плохо? Плох солдат – не мечтает стать генералом, а генерал – премьером. Ничего, Столыпину отольются еще чужие слезы и беды! По роду своей службы, генерал Курлов вечно хитрит. Он требователен к своим подчиненным. Не всегда удовлетворен. Сейчас он даже распсиховался: «Ну, что они там медлят, сучьи дети? Выказали себя. Меняют планы? Иначе тот хрен почему отменил свидание на бульваре? Не умеют наши работать чисто: только тяп-ляп, только с рук сбыть? Безынициативные люди, тупые карьеристы, падкие на деньги и чинопочитанию. Ну, что теперь с теми? Могут скрытно уйти – с нового укрытия предпримут что-нибудь неожиданное? Что тогда? Объяснишь чем, да как оправдаешься? Юркий те народ, а мы все неповоротливы. По старинке все живем и работаем, словно во времена благословенной памяти екатерининской эпохи. Ничего не изменилось! Развелась масса революционного охвостья: валят навалом, норовят чумой залить Россию. Без грубой силы –ничего не поделаешь с ними». Генерал ведет крупную игру. Пусть бы те… прояснили свои цели, намерения. Или – или?! Что там Кулябко? Не слышно его, не видно. Заснул? Молчит! Такой напряженный момент, а он пиво дует со Спиридовичем. Простак он что ли? Или… Наконец, что творится на белом свете? Никому нельзя доверять… Разрываться самому на части! Но что один поделает? Любая служба неприятна, но… везет тем – с чинами помельче. И забот у них поменьше. Высоким чинам привольно жить в полиции, в жандармерии… Как только выскочил повыше – отвечай за всех! На своей шкуре испытывай, отдувайся за грехи всех вместе взятых подчиненных. А подлецов тут, негодяев… И воров… Каждый норовит что-то для себя урвать, с носом оставить. Разве за всеми уследишь? Ничего не поделаешь: приходится опираться на других преступников – в борьбе с преступными и сомнительными элементами. Иначе дело: не тпру с места. Разожрались. Разжирели. Работа им побоку: только вино пить, с бабами забавляться. Никаких больше интересов: живут одним днем. А может, они по-своему правы? При добросовестной службе потеряешь все здоровье: не выслужишь даже на пенсию. Пользоваться благами сегодняшнего дня – не уповать на завтрашние и послезавтрашние льготы по заслугам. Долго-таки кое-кто из местных ожидал этих Торжеств: щедрые Государевы милости, подарки, повышения по службе, празднество, веселье… Для других это работа, дополнительный кусок работы. А вот сливки придется уплетать не тем, кто их честно заработал и заслужил. Поскорее бы все кончилось… И тихо, как началось. У нас доброе начало. Торжества вскоре пройдут по всей Империи. Отметим трехсотлетие благополучия Династии Романовых. Этого самого долговечного и прочного ныне режима в Европе и во всем мире. На обратном пути генерал встретил Кулябко. Потребовал полную информацию о положении дел. Сообщники «Николая Яковлевича» позвонили ему – сообщили об отмене предполагавшегося свидания на бульваре. Они разыскали удобную более, новую квартиру: посоветовали «Николаю Яковлевичу» переселиться как можно скорее. На новой квартире произойдет свидание. Обсудят текущие дела и предстоящие планы. Вероятнее всего, переселение произойдет в одиннадцать часов ночи. Опасения оправдываются: наши разъеваи выдали себя слишком явным наблюдением. Террористы поняли ненадежность квартиры «Аленского». Поэтому решили ее поменять. Одному Б-гу известно, что намерены предпринять они. Даже «Аленского» могут не посвящать в свои планы. О местонахождении новой конспиративной квартиры ничего не известно. Может он незаметно, тихо убраться, а тогда: ищи ветер в поле! До этого ни в коем случае не допустить. Его накрыть! Обязательно до одиннадцати, несмотря на весь риск. И перекрыть телефон: пусть не смогут им пользоваться безнадзорно. Как только об этом не подумали прежде. Записать все разговоры. Отмечать, откуда звонили. - Все сведения представлены «Аленским»? – Спросил генерал. - Да, им. - Жаль, но придется накрыть… на его квартире. Провалить его… - Что поделаешь? Если надо… - Да, надо! Не позволить тому улизнуть. Начальник охранного отделения понимающе кивнул головой. Несколько он знает малую надежность собственных сотрудников. Поручай им: непременно провалят дело. - А что «Аленский»? - Обо всем нас держит в курсе… Недавно посылал его из театра домой. «Николай Яковлевич» мирно ужинал. Ожидает полной темноты: смотаться под покровом ночи. Еще прежде он через бинокль из окна заметил наблюдение: об этом уже докладывал. - Да. И… - Заволновался, конечно. - Наши шляпы! Вот почему он решил поменять квартиру… - Мы сняли часть наблюдения… - Как сняли? А если уйдет?! - Вы же сами распорядились… - Да, припоминаю… Такая глупость! - Ничего: оставшиеся – не упустят! - Голова тогда с плеч! - Сам знаю! Я уже распорядился: дом оцепил отряд жандармов. - Вот и хорошо! Мне только не нравятся эти частые отлучения «Аленского» из дома. Могут вызвать дополнительные подозрения «Николая Яковлевича». - Этот «Аленский» сам не бегает… Он действует через швейцара, горничную: все узнает. Ведь он отличный конспиратор. Не зря общался с подпольем: здесь… наблатыкался… Кулябко ушел. Генерал подозвал статского советника Веригина – отдал ему распоряжение: срочно вызвать в Городской театр инспектора почт и телеграфов. Пусть тот установит наблюдение за телефоном «Аленского». Декорации превосходные. Исполнение безукоризненное, изумительное. Вечно славится Городской театр своим симфоническим оркестром, труппой. Спектакль удался на славу. Нет, не зря актерам и оркестрантам пообещали всемилостивые подарки. Они стараются, как только могут. Притушен свет… До этого момента – Дмитрий заметил… Человек… Дмитрий его принял за Столыпина… Он занял свое место в первом ряду кресел партера. Вблизи от левого прохода. Царская ложа тоже размещена слева. Вокруг Царских Особ разместились высокопоставленные чиновники, военные чины… Во втором антракте Столыпин стоит прямо против прохода в первом ряду, у рампы. Лицом к залу. Разговаривал с подходящими к нему лицами. Возле него находится министр Императорского Дворца фон-Фредерикс, а по другую сторону стоит военный министр Сухомлинов. На беду, попался Кулябко… Поманил пальцем: «Аленский» вынужден подойти. «Что и как?» Сразу заметно: начальник охранного отделения сильно нервничает. Еле сдерживается: он опасается – «Николай Яковлевич» может воспользоваться темнотой и улизнуть от наблюдения. Он не дослушал до конца агента: предложил «Аленскому» срочно ехать домой – ни на шаг не отлучаться от «гостя». Ожидать прихода жандармов. Начальству, тем более такому, не подобает перечить. «Будет выполнено!» Дмитрий понял: «Все! Сейчас или…» Он простился с «начальником своим» - направился к гардеробу, якобы за оставленными вещами. В это время он заметил: Кулябко стремительно направился к генералу Курлову – вместе отошли к телефонной комнате. На Богрова больше не обращают внимание: воспользовался этим моментом – прошмыгнул в зрительный зал через боковой вход. Сейчас он переведет дух. Примет безразличный вид. Что дальше? Он подойдет к тому человеку – в него выстрелит! Это его последний шанс… Сейчас или никогда! Откладывать больше некуда! Сейчас! В любом случае, нынешней ночью в его дом нагрянет полиция – никого не обнаружит. Что тогда? Дело не сделано и: провал! Грандиозный провал! Скандал! Уверен: охранка ему не простит этой злой шутки! Чванливые эти болваны наделены чрезвычайно чувствительным самолюбием. Это закон природы: ничтожества не наделены чувством юмора. Они ревностно относятся к любой критике. Другим не прощают свои оплошности, ошибки. Нет чудовищнее самолюбцев, ничтожеств, коварнее, злопамятнее охранников: это особая категория людей. Они уверились в избранность. Себя возомнили непогрешимыми властителями. Вечно смеется жизнерадостнее, веселее тот, кто смеется последним. Тот человек у барьера по идее Столыпин: как раз он и нужен! Пусть спешит жить: остались ему считанные минуты… даже секунды… Дмитрий постоял несколько мгновений. Принял беспечный вид. Сейчас он демонстрирует свой безразличный, блуждающий взгляд, беззвучно ступает… Фланирующий без дела такой же молодой человек: их на Крещатике, да и в Городском театре много, даже навалом. Впрочем, публика в Городском театре сейчас степенная, чаще среднего возраста. Но попадаются и молодые ловеласы: каким-то чудом они заполучили дефицитный именной билетик. Ведь это сувенир на всю жизнь. У каждого своя судьба. Своя, личная… Он добровольно с ней идет. Иногда себя к ней стихийно приволакивает. Случается, человек оказывается жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств. Час настал! Быть или не быть! Сейчас или никогда?! Жизнь – пустое… Пусть ее услугами пользуются… беззаботные. Вот он – рыцарь очумелой реакции: самодовольно ухмыляется в пышные усы. Правители, политики – все они люди с извращенной психикой. Этот – особенный! Одна или несколько пуль решат судьбу России. Беззаботным, твердым шагом Дмитрий направился… Малодушию нет места рядом с решимостью. Называется охрана… Ходи свободно: никакой охраны… Программка легко прикрыла карман – оттопырился: в нем браунинг… Глаза уткнул вниз: ощущение уверенности ведет – открыта дорога к первым рядам… Порядочки! Сегодня, сейчас… Возможно, уже никогда больше – только сейчас! Когда еще может представиться благоприятный такой случай? Высокий, стройный, неподкупный, непреклонный Столыпин беседует с графом Потоцким. Стоит неприступным. Он может долго стоять, торжествовать и править, возвышаться. Должен пасть! Разлучить его с жизнью! Революцию – он один убил! За все должен ответить – один! Опускает он когда голову? Вздернутый нос не позволяет бросить взор на грешную Землю, осмотреть округу? Смотрит он под ноги при передвижении? Высокомерничает… Спаситель России! Талантливое ничтожество – и только! Через несколько мгновений он падет от пуль. Падет! Не сможет шкодить – никого спасать! Пусть жизнь идет своим чередом: самозванные «спасительные спасители» вносят произвол в стихийное течение событий. Пасть должны властители – власть уничтожена! Вот он – его Рубикон. Рука не дрогнет! Тверже шаг! Не скованный – солдатский: обычный, беззаботный. Проформовская программка: что в ней написано? Прищурил свои хищные глаза, взор направлен поверх собеседника. Какую еще подлость он замышляет – в это мгновение? От него можно всего ожидать: не зря развил свой изощренный ум. Семь… Девять… Еще с два десятка шагов или больше… Десять… Двенадцать… Поворот налево… Тринадцать… Четырнадцать. Только бы никто не помешал… Семнадцать… Восемнадцать: уже совсем близко. Двадцать… Не рисковать: стрелять в упор! Двадцать два… Двадцать три… Шагов еще с десяток… Двадцать четыре… Сердце вырывается из груди… Двадцать пять… Рука не дрогнет… Двадцать шесть… Подойти ближе, в упор… Двадцать семь… Он не видит… Двадцать восемь… Стать напротив: не в бок, не в спину… Двадцать девять… Не спешить – аккуратно. Вот он – идол! Тридцать… Считал бы он лучше мгновения… Тридцать один… Смотрит в сторону: черт с ним! Лучше с глазу на глаз: дуэль! Обратить внимание? Нельзя тратить время! Еще шаг… Все! Дмитрий шел бессзознательно навстречу своей судьбе. Он только в уме считал шаги. Окажись некто в проходе в тот момент, он мог не решиться произвести свои выстрелы. Прогремел выстрел… Плетью опустилась рука премьера… Вторично Богров нажал на спусковой рычаг… Грузно, а главное – безжизненно рухнуло вниз это только что живое тело. Дмитрий этого не видел – почувствовал: отвернулся он сразу, после второго выстрела. Дело сделано! Можно уходить… Одно обидно: тот даже не посмотрел на своего врага… Человеческая мумия! Теперь назад! Не бегом – скорым шагом… От неожиданности некоторые из присутствовавших в зале зрителей схватились за уши: пытаются их прикрыть. Прозвучали настолько оглушительными щелчки выстрелов – в оживленной тишине Городского театра. Всюду паника: такое должно сопровождать… Широким и спокойным шагом Богров направился к выходу. Подсознательная мысль обещает шанс надежды: удастся уйти?! Дурачье! Они не знают, что делать. Умеют только пищать! Не понимают до сих пор, что случилось? Богров уже сделал больше полутора десятка шагов: не останавливает его никто. Вроде не обращает внимание. Все вроде остолбенели: от неожиданности? От ужаса? Вокруг премьера собрались граф Иосиф Потоцкий, военный министр Сухомлинов, тайный советник Немешаев, начальник юго-западных железных дорог… Продолжают все стоять с растерянными лицами: не могут в себя прийти. Никто даже не догадывается оказать помощь потерпевшему. Опустился на кресло он безжизненно. Вот до сознания публики дошло: случилось нечто безвозвратно трагическое: паника приняла страшные размеры. Люди бросились к дверям. А из вестибюля хлынула встречная толпа. Началась давка. Пронеслись крики ужаса. Люди – паникеры, что не случается, особенно необычное: сразу теряют головы и самообладание. Начинают вытворять несуразное. Противное здравому рассудку. Редко встречаются хладнокровные герои. Одним из первых сумел бежать Веригин - приказал открыть для себя наружные двери. Они заперты, их охраняют. Хлынула толпа в распахнутую дверь: удержать ее невозможно. Из всех присутствовавших в зрительном зале – первым нашелся барон фон-Фредерикс, министр Императорского Двора. «Держите его!» - Он крикнул громко. К этому времени Дмитрий уже успел пройти более половины расстояния: отделяет от двери в вестибюль. Он заранее не думал: удастся спастись, бежать. Случился спасительный шанс? Как его использовать? Он не какой-то фанатик, не герой: сам на эшафот не полезет. Не представит голову пеньковому галстучку. Готов при этом к любому исходу. Первым подскочил к Богрову ротмистр полиции: скрутил его правую руку – выбил из нее револьвер. В это время на Дмитрия набросилась нахлынувшая толпа из публики. Его сбили с ног – озверевшие театралы начали его топтать. Сволочи! Дикари! Только не потерять сознание… Дело сделано! Боль – мелочь… Терпи, казак! Удары сыплются со всех сторон. В беспамятстве жестоки особенно Женщины: царапаются, щиплются, наносят удары кулачками. Истеричка одна остервенело уцепилась за волосы: пытается вырвать целый клок. Ощущение самое болезненное. Другой рукой она отбивает пощечины, а затем по-кошачьи принялась коготками царапать лицо до крови. Пусть она только не выдавит глаз! С такой ведьмой страшно лечь в постель: измотает, да еще по-садистски начнет измываться. Дмитрий закрыл лицо ладонями, но руки оттянули: начали больно заламывать, выкручивать. В какое-то мгновение увидел лицо истязательницы: оно покрылось пунцовыми пятнами, а сузившиеся глаза налились кровью. Ох, уж эти люди-лошади! Теряется мысль… Больно бьют: варвары! Кто-то сильно ударил биноклем по лбу: дико жжет. До смерти… Забьют до смерти! Его продолжают бить – топчут ногами. Зачем-то поволокли в вестибюль… Барьер отделяет проем для оркестрантов от зрительного зала. На этот барьер опирался статс-секретарь Столыпин. Он о чем-то беседовал с министром Двора бароном фон-Фредериксом. Военный министр Сухомлинов находился рядом с ними. В это время к ним подошел Иосиф Потоцкий, граф и крупный волынский землевладелец. Он извинился перед председателем совета министров за свое невольное вторжение. Потоцкий стал между ними – лицом к зрительному залу. Заговорил с фон-Фредериксом. Все заняты беседой: не обратили внимание: к ним спокойным шагом приблизился высокий молодой человек. Он остановился в двух-трех шагах от сановников. Осмотрел их своими близорукими глазами. Спокойно вложил руку в правый карман брюк – быстро ее вскинул уже с браунингом. Он произвел два выстрела в Столыпина. Молодой человек стремительно отвернулся, постоял пару мгновений, словно в раздумье, а затем ровным быстрым шагом направился к проходу и выходу. Иосиф Потоцкий находился, словно в полусне: до его сознания не доходило понимание случившегося. Из его рта доносилось какое-то визжание. Он всматривался в бледнеющее лицо статс-секретаря, но все еще не соображал, что произошло. Столыпин как-то странно повернулся, безжизненно повалился в кресло. Из оркестранского проема донеслись визгливые бормотания. Какой-то человек ломает себе руки. - Держите его! – Это пронзительно закричал барон фон-Фредерикс. Он первым пришел в себя. Пальцем указывал на удалявшегося молодого человека. Иосиф Потоцкий посмотрел в указанную сторону. При виде молодого человека – очнулся, понял: рядом произошла страшная трагедия. Очнулась публика: набросилась на молодого человека, сбила его с ног, начали избивать, топтать. Почти разрывают на части. Через несколько мгновений, после выстрела Богрова, раздался громкий истерический вскрик. С несколькими дамами произошли истерики. Не произошло массовой паники: публика сохранила самообладание. Несколько человек обратили внимание на приближение Богрова к первому ряду кресел. В Городском театре не выделили личной охраны Столыпину и другим высокопоставленным чиновникам. За самим «Аленским»-Богровым не наблюдают. Иначе не могло случиться это покушение. Все случилось очень быстро: каких-то 30-40 секунд прошло с момента – Дмитрий сделал свой первый шаг по направлению к сцене. И театральная программка обманула: он держал в руках – подобная есть у многих. Никто подумать не мог: под ней, в кармане Богров спрятал заряженный «браунинг». По представлению всех: прогуливается праздно в проходе молодой человек. Не направляется со злым намерением. В здании Городского театра находятся жандармские офицеры, тайные агенты и около ста филеров. Размещены они рассредоточено, неведомо чем заняты. Рядом с премьером не оказался ни один охранник. Некому преградить путь Богрову. Остался еще один акт. Министр финансов Н.В. Коковцев должен удалиться из Городского театра для выполнения срочной обязанности. Направился к первому ряду кресел: он решил проститься с премьером. Петр Аркадьевич стоял у барьера лицом к залу. Рядом с ним находился военный министр Сухомлинов: о чем-то они оживленно беседовали. Коковцев подошел, извинился, откланялся и отправился к выходу. Уже в вестибюле услышал глухой всплеск выстрелов. Одним из первых вбежал в зал и присутствовал при выносе Столыпина из зала. Увезли в лечебницу Маковского. Террориста бросили наземь, избили. Это уж их дело: заслужил-таки бестия! Толпе быстро передалось дикое буйство. В первый момент охватило всех оцепенение. Такой зверский по жестокости акт: на Торжественном представлении – в присутствии Государя. Полковник Спиридович услышал из вестибюля шум: что-то происходит в зрительном зале. Он вбежал в зал. Увидел поверженного человека. Замахнулся ножнами на избиваемого: готов нанести удар по голове. Узнал «Аленского» - отошел в сторону. Он предположил: прозвучавшие ранее выстрелы являются только началом грандиозного предприятия из нескольких террористических актов – один последует за другим. Спиридович подбежал к Царской ложе. Занес над головой обнаженную саблю: стал на страже Государя. Как только мог щедро Государь одарил патриотический поступок полковника. Спиридович покинул этот свой пост, как только Государь покинул ложу. Все второе действие генерал Курлов провел в зрительном зале. В антракте он обсуждал новые сведения с генерал-адъютантом Дедюлиным. Затем он подошел к министру внутренних дел: доложил новые сведения о террористах, намечаемых мерах. Столыпин поручил ему вновь переговорить с Кулябко и предпринять меры срочного порядка. Генерал ушел. По дороге он встретил жандармского офицера: приказал найти и срочно прислать подполковника Кулябко. К товарищу министра тот сам шел – издали заметил Курлова. Зашли в тупик коридора, в телефонное помещение: они переговорили. - Есть что новое? Этот твой агент: что за тип? Не может он морочить всех нас? Он повсюду шляется, черт его знает за чем? - Я отослал «Аленского» домой: приказал ему возле «Николая Яковлевича» находиться неотлучно. Ожидать приказания. После окончания спектакля, я сам намерен отправиться руководить наружным наблюдением: злоумышленника не упустим! - Да. - Генерал удовлетворен. - «Николаю Яковлевичу» не позволить уйти. Накрыть! Этой же ночью… В это самое время в театрально зале раздался глухой треск. Что это могло быть? Генералу показалось: вроде провалилась крыша. Неужели выстрелы? Стреляют сверху? Оба руководители охраны несколько мгновений стояли в полной растерянности. Словно они в оцепенении: не понимают, что произошло? Не решаются выйти на публику, нечто предпринять. Заволновалась публика: в зал толпой повалила. Ревут, безумствуют. Значит, действительно произошло нечто серьезное. Оба сразу вышли из оцепенения. Поняли: произошло чрезвычайное. Курлов и Кулябко устремились к входу. Не сразу удалось проникнуть в зал. Толпа публики – огромная, сумятящаяся сама рвалась на место происшествия. Сквозь нее невозможно пробиться. Ничего определенного не понять. Отдельные слова, отрывочные фразы еще более будоражили. Некто покушался… Самосуд над злоумышленником творит сама толпа. Самосуд никогда не дожидается появления власти – их вмешательства. Генерал Курлов вывернулся: надеется попасть в зрительный зал боковым входом. В коридоре он заметил полковника Спиридовича… - Ваше превосходительство… - проронил в страшном волнении, – «Аленский» это… - Больше ничего не надо говорить: все ясно. Из зрительного зала выволокли распростертого молодого человека: оказался им «Аленский». Все! Генерал и подполковник охраны не вмешались: пусть уж его добьют – лучше! Хотя… Им вернулась способность рассуждать. Мозг сверлит один вопрос: «Что будет?!» И еще: «Как самим спастись?» Такая сволочь! Жид пархатый! Перед их глазами все будущее мерещится тусклым, печальным… - Каким образом он здесь находится? – У генерала сорвался вопрос. - Я сам не могу этого понять… - Растерянный полковник в недоумении… Генералу перехотелось идти в зал. Понял: прошляпил! В коридоре вестибюля показался растерянный Кулябко. Верно, он уже побывал в зале. Шел обреченно… Ничего не видит, не замечает на своем пути… Он даже не обратил внимания на обращенный к нему вопрос генерала… В коридорчик бокового подъезда прошел мимо. Генерал даже испугался: Кулябко в таком сейчас состоянии: совершить способен любую глупость. Курлов бросился ему вслед. Подполковник стоял в узком проходе. Облокотился к стене, обхватил голову рукой… А правая… Правая его рука машинально расстегивала кабуру револьвера… Он нечто бормочет… - Что с тобой?! - Я виноват… Я виноват… - Прохрапел Кулябко. На генерала он бросил взгляд свой только мельком… - Мне остается только пустить пулю… в лоб… - Не строй из себя кисейную барышню! – Прикрикнул на него генерал Курлов. – Не время сейчас думать… об этом… - Добавил. – Как-то обойдется… - От радости и… страха его сердце вырывалось из груди. На вопрос генерала, как «Аленский» попал в театр, ответ Кулябко однозначно звучит: - Я виноват… Один виноват… - Находится в таком состоянии: никакой пользы не жди. Генерал Курлов это видит. Хотел его освободить на сегодняшную ночь. - Идите в гостиницу… С часок отдохните… составьте подробный рапорт обо всем произошедшем. И ждите… - Я должен оставаться! - Кулябко не согласился. Они вышли из подъезда: на свежем воздухе очнулся начальник охранного отделения. Распоряжение вместе отдают об освобождении от толпы, прилегающей к Городскому театру площади. По всему пути следования во дворец нужно разогнать праздную публику. Есть у «Аленского» непременно сообщники: заранее они замыслили, подготовили серию террористических актов. Камер-юнкер М.С. Рощаковский прибыл в Киев по командировке. Выполняет важное задание: обеспечивает безопасность Государя и Его свиты. Находился он возле парадной двери. Услышал: из зрительного зала раздались крики – хлынула туда толпа. Ему любопытно узнать, что на самом деле случилось? Не решился он покинуть свой пост. Через некоторое время толпа выволокла в вестибюль какого-то субъекта. Его поучали самосудным рукоприкладством. - Сволочи! – Рощаковский мгновенно сорвался с места. С оголенной шпагой он набросился на толпу. – Это вам не деревенский самосуд! Виноват в чем, власти разберутся – не вы! Сдай в сторону! Камер-юнкер враз растолкал активных зевак – оказался возле скорченного человека. Тот потерял сознание или вообще признаки жизни. Возбужденная какая -то дамачка беспомощному человеку все еще продолжает наносить удары ножкой – истеричная эта садистка пока вдоволь не насытилась. Рощаковский толкнул ее плечом, но она не желает сторониться. - Стерва, сгинь! Изуродую! Дама испугалась решительного офицера – отскочила в сторону. Жаловалась она уже позже: очень порядочную Женщину, супругу действительного статского советника, мать великовозрастных детей, ее прилюдно оскорбил нахал-офицер. И за что? Из патриотических и Христианских побуждений она пыталась проучить жидка! Тот стрелял в статс-секретаря, из своих ритуальных иудейских побуждений даже поднял преступную руку на Священную, Неприкосновенную Особу Государя Императора. Возле поверженного человека откуда-то оказался жандармский подполковник Иванов. Вместе с камер-юнкером бездыханное тело они перебросили через барьер. Молодой человек находился в глубоком обмороке, вскоре в себя пришел. Камер-юнкер Рощаковский остался подле гардероба на страже. Жандармский подполковник на время удалился искать подходящий кабинет для перемещения туда злоумышленника. Прежде необходимо установить его личность. Произвести тщательный обыск и допрос. Богрова затащили в буфет. Не позволили ему даже пару минут отдышаться, начали обыскивать. Отобрали пропуск в театр, визитные карточки. Вскоре прибыл прокурор судебной палаты Чаплинский. Он предложил подполковнику Иванову незамедлительно приступить к допросу Богрова. При допросе присутствовал и прокурор окружного суда Брандорф, товарищ прокурора судебной палаты Царюк. Богров согласился на все вопросы дать письменные ответы. Прошли первые минуты растерянности, неистовства - театральная публика несколько отрезвела. Проявила не просто удивительное самообладание, даже прилив патриотизма. Все заняли свои места. Потребовали исполнение гимна. Взвился занавес. Государь приблизился к барьеру ложи. На сцене собралась вся труппа. Артисты и хор опустились на колени, многие сложили руки, словно во время молитвы. Исполнили гимн. К небу неслась мольба: «Боже, Царя храни!» Публика прослушали стоя исполнение государственного гимна. Гимн исполнили троекратно. Затем пропели молитву «Спаси, Господи, люди твои»… Раздались оглушительные, восторженные крики публики: невозможно передать словами. Восторг, радость, ликование по случаю торжественного события перемешались с чувствами ненависти, презрения к убийце. Здание Городского театра задрожало от громогласного изъяснения верноподданнических чувств любви к Государю, Трону… Крики слились в долгую беспрерывную овацию. Государь несколько раз поклонился публике. С чувством признательности покинул ложу. Публика еще долго не успокаивалась… Задержанный красуется кровоподтеками. Он пришел в себя. Оправляет на себе одежду. При обыске из карманов извлекли билеты в сад Купеческого собрания и Городской театр. Несколько визитных карточек на имя помощника присяжного поверенного Дмитрия Григорьевича Богрова. Он подтвердил свое имя. Киевлянин. Сын присяжного поверенного. Проживает в доме родителей по Бибиковскому бульвару под номером 4. На вопросы отвечает спокойно. Нашли в боковом кармане записку, заранее заготовлена; содержание: «Николай Яковлевич очень взволнован. Он в течение нескольких часов наблюдает из окна в бинокль и видит наблюдение. Я еще не провален». - Что за записка? Богров с готовностью дает пояснения. Подполковник Иванов предложил ему написать обо всем собственноручное объяснение: пожалуйста! Хорошо! Остается составить протокол о результатах осмотра личных вещей задержанного. Да, не забыть о трех действительных ордерах: позволяют выступать ему в качестве защитника в суде – они обнаружены в кармане фрака. Позже оказалось… Одна из ранивших Столыпина пуль, верно, первая – свой полет продолжила и задела концертмейстера оперы А.А. Берглера. Этот Немец не покинул свое место в оркестре, даже обливаясь кровью. В исполнении гимна участвовал. Этого скромного героя доставили в Тарасовскую лечебницу. Впрочем, его ранение оказалось легким. Берглер оказался словоохотливым и непомерно тщеславным человеком. Докторам и многим больным он прожужжал уши о своей значимости и героизме. Он оказался чуть ли не виновником всего Торжества: в него стрелял злоумышленник. При выписке из больницы он донимал власти прошениями: покорнейше умолял вернуть задевшую его «пулу». Решили: образец самопожертвования поощрить, да и отделаться от его назойливости. Городская управа с этой благородной, наставнической целью выделила десять тысяч рублей воспомоществования: для компенсации потери здоровья. Но этого ему еще мало: хочет повертеть в руках «пулу», сохранить ее в качестве сувенира и семейной реликвии, как вещественное доказательство знаменательного события в жизни его героической. С продолжением времени настойчивость нисколько не иссякала, а даже увеличивалась. Его болезненная мнительность переросла в своеобразный маниакальный психоз. Администрация вынужденно уволила его из Городского театра. Еще до покушения Богрова, часов в десять вечера, Веригин срочно вызвал в Городской театр инспектора почт и телеграфов Н.Н. Давятковского. Тот явился. Его направили в кофейню «Франсуа». Находившийся здесь подполковник Кулябко – от имени генерала Курлова – передал распоряжение о немедленной установке наблюдения за телефоном № 609. Фамилию абонемента не назвали. Телефонный этот номер принадлежит семье Богровых – Девятковский это определил просто. Наблюдение сводилось: запоминать (записывать) содержание каждого разговора и номера телефонов, с которых велся разговор. О каждом звонке немедленно докладывать самому генералу и начальнику охранного отделения. За весь вечер вели один разговор: об этом немедленно доложили. Курков стоял на углу Фундуклеевской улицы и Владимирского проспекта, у самого подъезда аптеки Сливинского. Здесь собралась толпа горожан: все с нетерпением поджидали выхода Государя и сопровождающих его лиц, после окончания парадного спектакля в Городском театре. Но вот кто-то из театра вынес страшную весть: пулей злодея смертельно ранен председатель совета министров Столыпин. Через некоторое время стало известно: стрелял помощник присяжного поверенного Богров. Это имя повторяет почти каждый в толпе. Куркова побуждает и им руководит некий безотчетный инстинкт любопытства. Он вошел в аптеку, попросил адресную книгу Киева. В общем списке по фамилии он нашел имя и отчество помощника присяжного поверенного, домашний адрес, номер телефона. Он снял трубку. Позволил. Решил узнать: дошли сюда вести о случившемся? - Помощника присяжного поверенного? – Спросили-ответили. – Нет, он не в Киеве. - Где он? - Выехал в Петербург… - Маленькая пауза… Последовал вопрос: - А кто его спрашивает? - Приезжий… - По какому вопросу? - У меня тут маленькое дело: хочу именно ему поручить вести… - Разговор на этом закончился. Курков даже не поинтересовался, кто ему отвечает. Убедился: там пока все спокойно… Ничего не знают… Вскоре городовые стали очищать площадь перед Городским театром. Курков отправился к знакомым: у них остановился. Рано утром, чуть свет, разбудили Куркова – отвели в охранное отделение. С первых минут затеяли допрос по всем статьям. «Кто он? Что делает в Киеве? Какие доказательства, свидетели: приехал по своему делу? Почему для дела выбрал такой неудачный момент? Кто знаком ему в Киеве? Есть поручитель? Полное имя, адрес?» Далее разговор пошел уже более конкретный: «Говорил вчера вечером по телефону из аптеки Сливинского? С кем он говорил? По какому поводу? Какие выяснял вопросы? Кто ему поручил позвонить? Что он узнал конкретно?» Все вопросы предлагают в самой грубой форме. После каждого ответа они бросают недоверчивые реплики в таком виде: «Странно…», «По собственному почину?», «Что это за мистификация такая?», «На каком основании полицейский чиновник вмешивается в дела, совершенно ему неизвестные, неподотчетные?» Поясни им все! Да, еще ясно, так и только так, как они сами хотят слышать: не иначе! Почти открыто ему бросают обвинение в лицо: он сообщник Богрова. - Я не вижу никакого греха, - обозлили, попекли Куркова – он выпалил: - себе позволил узнать, действительно проживает в Киеве помощник присяжного поверенного Богров. Пусть, по-вашему, пинкертоновщина – этот способ, к нему я прибегнул. Зато я уверен: мы, полицейские чиновники никогда не допустим в театр необысканными Богровых. Не дадим ему возможности стрелять на наших глазах. – Получился полным эффект от его слов. Они привыкли подстраивать показания по собственному рецепту, запугивать. Тут пришлось столкнуться чуть не с ровней. С человеком просвещенным, опытным. Разбирается хорошо во всех тонкостях розыскного и охранного дела. Да еще козыряет допущенной преступной оплошностью: иначе не назовешь их действия. Конечно, его отпустили, но пошла по начальству компрометирующая бумага. Ну, и пусть. Куркову все равно. Давно знает работу этих господ из охранного отделения. Они спецы промытарствовать полицейского чиновника без всякого повода. Им часто надоедают обыватели – вот и начинают «показывать вид» эти профаны в своем деле. В их манере: задержат экипаж министра народного просвещения П.А. Кассо и потребуют у него пропуск. Да, еще придерутся: что-то не так, а он не фальшивый? Самого министра они могут повести в полицейский участок «выяснять личность». «вид на жительство» и прочие обстоятельства. Вот на такие штукенции большие они мастаки. Вернется в столицу Кассо и станет хвалиться: «Ну, и свирепая у нас охрана! Можете себе представить: меня проверяли, не хотели пропустить. Честное слово, молодцы! Ничего другого не скажешь! Можно таким доверять свои жизни! Остается выполнять свой долг и службу в спокойной обстановке». Курков даже не выполнил полностью свое дело – уехал домой. Опротивел ему Киев – не сам город, а существующие здесь гнусности. Надо удивляться тому: массы местных жителей презирают представителей властей больше, чем в любом другом месте. Приблизительно в девять часов, около кофейни филеры под наблюдение взяли подозрительного человека. Доложили жандармскому офицеру Темникову – тот приказал агенту узнать его кличку и продолжать наблюдение. Сам офицер отправился в Городской театр доложить подполковнику Кулябко об этом человеке. Кулябко сказал: вскоре сам придет в кофейню «Франсуа» - туда сообщить следует более подробные сведения. Темников вторично осмотрел подозрительного, затем сам явился в кофейню. Нашел начальника охранного отделения. Описал приметы и костюм подозреваемого. Подполковник безразлично воспринял это сообщение. Сказал: ему известен этот человек. Он никакой опасности не представляет. Не терять за ним наблюдение. После покушения на Столыпина, жандармы и полиция освободили площадь от праздного народа. Со всеми отогнали праздного человека – он смешался в толпе, наблюдение за ним потеряли. Темникова не покидала мысль: этот человек может являться соучастником террористического акта. Он разыскал наблюдавшего за подозрительным агента Соловьева: потребовал найти утерянного молодого человека. Через некоторое время его обнаружили: инженер технического надзора, участник комиссии по осмотру здания Городского театра. А привлек к себе внимание филеров: тщательно осматривал почти каждый кирпич здания. У прокурора Чаплинского лихорадочно работает рассудок. Все его существо наводнили мысли. Убийца действительно не один действовал, он не мог один… За его спиной стоят какие-то необнаруженные лица, революционная партия. Их всех нужно изобличить, обнаружить. И судить! Строже наказать! Замешанный в деле, ни один человек, не должен уйти от справедливого возмездия, избежать преследования судебной и тюремной власти. Но как пробить конспирацию их дичайшую? Это убеждение: один человек не мог подготовить и осуществить такое грандиозное покушение, даже при активном содействии охранного отделения. К следствию привлечь охранное отделение? Но и без этого хватает скандалов! Нужно тщательнее искать, найти: не мог он действовать один. Раскрыть группу! Престиж это требует: не только справедливость, закон. Преступление должно быть полностью распечатано! Огромным усилием воли Богров смог несколько приподнять отяжелевшую голову: она словно превратилась в чугунную болванку. Во рту ощущает приторный вкус крови. Язык набух: еле шевелится. Слабо послушной левой рукой он достает носовой платок – выплюнул в него комок крови, сухим краем вытер губы. На обе руки опирается, с еще большим усилием воли, заставил себя сесть. Взялись ему помочь – оттолкнул помогавшего. Сам! Он лежал на каком-то топчане, диване? Удалось сесть: опирается руками по сторонам. Не должен свалиться на бок. Прокурорские чины, все присутствующие смотрят безразличными взглядами, скольких усилий требуется затратить человеку: совершает обычное движение. Богров поднял голову, сосредоточил внимание: увидел в глазах у Чаплинского злорадство. «Поделом тебе!» Где только в нем, полуживом, сохранились еще силы? Даже попытался встать на ноги: словно подкосились они, Богров рухнул на пол. Его подняли, посадили на топчан. Сзади стал полицейский: держит железной хваткой недрогнувшей руки – не позволяет клониться в сторону. Решили тут же допросить некоторых свидетелей. Граф Иосиф Потоцкий во время покушения беседовал со Столыпиным. Он отказался категорически подтвердить: в Богрове узнает лицо, произведшее выстрелы? Следователи видят: допросы свидетелей в данный момент неприятные результаты могут принести. Они имеют признание самого Богрова: именно он произвел в Столыпина оба выстрела. Свидетелей решили не трогать – ограничиться пока допросом Богрова. Дмитрий сообщил: не имел никакого определенного плана. Не мог составить его при существовании множества неизвестных величин. В любом случае, привык действовать экспромтом, по обстоятельствам. А как иначе? Точно установленный график, план негодны для каждого конкретного случая, особенно в неопределенно составленном замысле. Единственное ему следовало добиться: со Столыпиным войти в соприкосновение. А там? Дело случая и удачи! Засветит? Сорвется? Это он не мог точно знать… Удалось! Рок, слепой случай, что-то другое оказалось на его стороне. В предыдущей жизни ему так редко везло. Удачливым человеком его можно назвать? Нет, он неудачник! Счастливейший из неудачников. - Да-с, все вроде нам ясно… Только понять не могу, как это молодой человек, выходец из благородной семьи… Имеет приличных родителей и состоятельных. Как такой молодой человек решается совершить подлый поступок, преступление – в торжественный день? И против кого? Против дорогого гостя города и края… - Поинтересовался прокурор, словно рассуждая… - День торжественный – не моя вина. И гостей никто не звал… Какой он гость? Министр, премьер! Лицо находится при исполнении своих обязанностей. Не очень -то вдаюсь в детали и тонкости этикета. Следует вам знать, по взглядам я – вовсе не монархист… Действую с других позиций… Я убежденный анархист. - Совершенно зря… Гимназию окончили, университет… Что нашли разумного – в том… анархизме? Идейки для людей с… горбатой психикой… - Чтож… Исповедуйте собственные принципы самодержавия, православия, народности… Это почетно! За это… жирно кормят. Да, я забыл о национализме… Ныне он основа государственности. - Не умно – в вашем положении язвить… А вообще-то, как знаете… Для облегчения существования некто придумал интимность, вульгарность. цинизм, Некто устанавливает рамки приличия. Вводит нравственные ограничения. Навязывает образ поведения, мышления, мировоззрение. Богатство в данном случае играет не последнюю роль. Расторопный купчишка из простонародья может со спокойной совестью утереть нос самым избранным. Меняется мир: успех и положение в обществе зависит от наличных и капиталов на банковских счетах. Кому везет на бирже, тот владеет недвижимостью, имеет успех у Женщин. Внешность, возраст – показатели второстепенные, основное – деньги. За деньги сейчас все покупают и продают. Так происходило всегда, но сейчас это особенно. Б-га вновь превращают в золотое тельце: такое в древности случалось уже ни раз. История повторяется. Под Луной ничего нового: подобно происходило и случится. Возможно, только в другом сочетании: вариации на знакомую тему. И политические убийства случались… Без них нет побед в политической борьбе. На глазах у сотен, тысяч людей происходят акты мести, возмездия. Предотвратить подобное не способна ни одна охрана. Для абсолютной защиты государство нужно насквозь заполнить полицейскими агентами: в форме и штатском. Из них уже сейчас сооружают живые заборы: сквозь них нельзя продраться ни одному живому человеку. И все же… Такая система эффективна: доказала это практика со всей убедительностью. И все же… От злонамерений трезвомыслящих фанатиков нельзя полностью уберечься. Государственная машина – есть машина: в ней иногда, а то и часто случаются отдельные неисправности, поломки. Хорошо: политические фанатики ныне чаще встречаются у власти. Их почти нет у противников режима. Может их тоже много? Нет, Дмитрий не фанатик – здравомыслящий человек. Решение он принял окончательное. Готов бесповоротно действовать. Историю творят люди. Эту истину плохо усвоили. Придется доказать ее непогрешимую правильность еще раз. Историю творят отдельные люди! Многочисленная серая масса по пути жизни следует бездумно. Они способны лишь ползти вперед головой или… задом. Сегодня, сейчас мы дали представление – в антракте. Пусть они встрепенутся! Приподнимут с мест неповоротливые туши. О сущности жизни и неисповедимых путях Господних - пора задуматься на мгновение. В систематических встрясках общество нуждается: иначе зачахнет в неподвижности. Люди идут по инерции, дышат перенасыщенным углекислотой воздухом. Страшатся сквозняков: боятся простыть… В Городской театр срочно вызвали – явился следователь по особо важным делам В.И. Фененко. Ему поручили провести предварительное следствие по делу о преступном покушении на статс-секретаря Столыпина. На папке ясным своим почерком следователь вывел «О преступном сообществе, поставившем своей целью насильственного изменения в России установленного образа правления законами (основными), одним из участником которого, Д.Г. Богровым совершено убийство статс-секретаря П.А. Столыпина». Фененко не знал: премьер -министр еще жив. Слухи утверждали: он умер по дороге или в самой клинике Маковского. Нет никакой возможности проверить обоснованность. Сообщим правду момента: жизнь, судьба Столыпина меньше всего интересовала в те часы и минуты. Только говорили о его убийце и о возможности Еврейского погрома. У всех на уме-устах это последнее обстоятельство. Самого Фененко не пригласили, не допустили на торжественный спектакль: не посчитали важной птицей. Он впал в немилость, в связи с определенной неуступчивостью следователя при расследовании убийства мальчика Андрея Ющинского при аресте Менделя Бейлиса. Прокурор Чаплинский по настоянию мощных столичных, местных черносотенного направления правых сил - переквалифицировал обычное уголовное преступление в «ритуальное убийство». По манере религиозных фанатиков, Еврейских изуверов – из отрока источали кровь. Нужна жидам при выпечке мацы-опресноков. Фененко самый квалифицированный судебный следователь - при всем неудовольствии властей. В срочных случаях за ним посылают нарочного с извозчиком. Сам Богров, под наблюдением, пишет собственноручное показание. Отвечает по пунктам на небольшой вопросник. Составлен жандармским подполковником Ивановым. Фененко занят опросом свидетелей, очевидцев преступления. Утром Фененко ознакомился с показаниями самого террориста. Зовут меня Дмитрий Григорьевич Богров, вероисповедания Иудейского, от роду 24 года, звание помощника присяжного поверенного. Проживаю в Киеве, Бибиковский бульвар, № 4, кв. 7. К делам политического характера не привлекался. На предложенные вопросы отвечаю: решив еще задолго до августовских Торжеств совершить покушение на жизнь министра-внутренних дел Столыпина, я искал способ осуществить это намерение. Т.к. я не имел возможности встретиться с министром, решил обратиться к начальнику охранного отделения Н.Н. Кулябко, которому рассказал, что ко мне обратился некий молодой человек, который готовится совершить покушение на одного из министров и что этот молодой человек проживает у меня на квартире. Кулябко, будучи очень взволнован сообщенными сведениями, за моей квартирой для установления личности этого молодого человека поставил наблюдение. У Кулябко я был, кажется, 27 августа, затем 31 авг. и, наконец, встретился с ним в Европейской гостинице 1 сент. в н. 14. При свидании с Кулябко в первый раз присутствовал полковник Спиридович и еще господин (кажется, Веригин). При последнем свидании присутствовал тот же господин. Конечно, Кулябко вполне искренно считал мои слова истинными. Вследствие этого, Кулябко дал мне билет в Купеч. собрание и затем в театр. За билетом в Купеческое я посылал в охр. отделение посыльного, билет ему выдан в запечатанном конверте с надписью «для Аленского». Билет в театр прислан мне в квартиру в 8 часов вечера Кулябко, кот. меня предупредил по телефону номер билета 406, 18 ряда. Билет передал мне какой-то филер, который знал в лицо меня, как знают меня многие филеры. В Купеческом я пробыл с 8 часов вечера до конца торжеств. Револьвер был со мной. Стоял на аллее, недалеко от малороссийского хора, ближе к входу. Потом переменил место и стоял на пути прохода Государя за хором, приблизительно против ресторана. Почему не выполнил своего намерения, не знаю. Еще раз повторяю, что подполковник Кулябко о цели моих посещений не знал. В театр я пришел в 8 часов вечера, вошел через главный вход, после этого увидел Кулябко, который спросил: «Ну, что ушел ваш квартирант». Я ответил, что он еще у меня на квартире, что он заметил наблюдение и поэтому не выходит. Кулябко предложил съездить под каким-нибудь предлогом и посмотреть, не собирается ли мой гость уходить. Я вышел из театра приблизительно в 8 ч. 25 м., перешел на другую сторону Владимирской ул. и приблизительно через 15 минут вернулся обратно. Вошел я через правый боковой вход, причем неизвестный мне офицер не пропускал меня, так как часть билета прорвана при первом контроле. Я обратился за помощью к Кулябко, который удостоверил, что я уже был в театре. Тогда меня впустили. Во время первого антракта я не сходил с места. Во время второго я прошел в коридор, где Кулябко сказал мне, что он сильно беспокоится на счет моего квартиранта и предложил ехать немедленно домой. Я выразил согласие, он повернул в другую сторону и я пошел в проход, в котором стоял Столыпин. Подойдя к нему на расстояние 2-3 шагов, я вынул револьвер «браунинг» и произвел два выстрела. После этого повернулся и пошел к выходу, но был задержан. Револьвер мною приобретен в мою бытность заграницей в Берлине, в магазине в 1908 г., вместе с револьвером мною куплены патроны в количестве 50-60 штук. Стрелять мне приходилось мало, в общем стрелял я раз 30, иногда в цель, иногда в воздух. Все рассказанное Кулябко вымышлено. Никто у меня не останавливался. На первом свидании я рассказал в самом неопределенном виде, что ко мне на дачу, где я жил в течение 2-х недель, приезжал молодой человек по кличке «Н. Як.», с которым я будто бы познакомился в С.-Пет. Этот человек расспрашивал у меня об условиях, в которых будут проистекать киевские Торжества и видимо интересовался условиями, при которых мог бы иметь место террористический акт. Кулябко спросил у меня приметы этого человека, а также просил сообщить, если будет что-нибудь новое. Между прочим, он указал на пачку билетов, которые лежали у него на столе, и спросил «а билет на Торжества у вас есть?» Я ответил, что билет мне не надобен, ибо я боюсь афишироваться. При этом разговоре присутствовал Спиридович и Веригин. Только при следующем разговоре по телефону, я попросил билет в Купеческое. Билет мне дан. После Купеческого, я вечером часов в 11 зашел в охранное отделение, Кулябко уже спал, я написал ему сообщение, что «Н. Як.» приехал ко мне, ночует у меня. И завтра встретиться намерен с неизвестною девицей «Ниной Александровной», у которой есть бомба. Все это опять-таки ложно. Кулябко поставил к моему дому наблюдение для того, чтобы заметить выход «Н. Як.» и встречу его с «Н.А.» Во время свидания в «Евр. гостинице», я напирал на необходимость выделить меня из компании бомбистов и с этой целью создать предлог в виде ухода моего в театр. В то же время посещение мною театра давало бы возможность предупредить покушение тем, что я не дал бы нужного заговорщикам сигнала. Ни к какой партии я не принадлежу. Имел года три назад связи с анархистами, но связи эти безвозвратно порвал. С тех пор я занимался почти исключительно своим образованием. В январе 1910 года кончил Киевский университет и в апреле того же года уехал в С.-Петербург, где пробыл до ноября 1910 г. Из С.-Пет. я уехал по болезни и в течение 2-х месяцев, янв. и фев. 11 г. пробыл в Ницце, откуда вернулся в Киев. В С.-Пет. я жил по Луговской улице в д. № 69, кв. 19. У Льва Богрова, двоюродного брата, занимался отчасти адвокатурой, отчасти состоял помощником секретаря в Комитете по борьбе с фальсификацией пищевых продуктов при министерстве торговли и промышленности, где получал 50 р. в месяц жалованья, судебная практика в мировых учреждениях давала мне 25 – 30 р. в месяц и от 75 – 100 руб. ежемесячно высылал мне отец. С анархистами я познакомился в 1907 году в Киевск. университете через студента Татиева под кличкой «Ираклий». В состав группы входили Иуда Гроссман, Леонид Таратута, Петр, Кирилл Городецкий и несколько рабочих-булочников. Состав группы многократно менялся в течение 1908 туда вошел целый ряд новых лиц: Сандомирский, Герман, Филипп, Тыш, Дубинский. Никаких преступных деяний за все время принадлежноости к анархистам не совершал. Примкнул к анархистам и искал связи с ними сначала из-за желания познакомиться с их учением, а затем на очень короткое время был заражен, царившим там боевым духом. Я принимал участие в целом ряде собрагний, происходивших в квартирах у их членов, и высказывал свое мнение по разным вопросам. Домов, где проводили собрания, не припомню. Помощником присяжного поверенного С.Г. Крупнова я состою с марта 1910 года, я раньше знаком не был. Просил же его принять меня в помощники потому, что рассчитывал у него на работу по уголовным делам. Узнал я про то, что в С.-Пет. в Комитете борьбы с фальсификацией имеется вакансия на место помощника секретаря, через родственника своего доктора Семена Леонидовича Райковича, причем на место утвержден. В Мюнхине и до конца 1906 года состоял одновременно студентом Мюнхенского и Киевского университета, приезжая в Киев, чтобы сдавать экзамены. Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции, т.е. отсутствия от установившегося в 1905 году порядка: роспуск Государственной Думы, изменение избирательного закона, притеснение печати, инородцев, игнорирование мнений Государственной Думы и вообще целый ряд мер, интересы народа подрывающие. С середины 1907 г. я стал давать сведения охр. отделению относительно группы анархистов, с которой имел связи. В охранном отделении состоял до октября 1910 года, но последние месяцы никаких сведений не давал. В сентябре 1908 г. я предупредил охранное отделение о готовящейся попытке освободить заключенных в тюрьму Тыша и «Филиппа». Необходимо немедленно принять меры и я предложил Кулябко арестовать и меня. Я был арестован и содержался в Старо-киевском участке 2 недели. В охр. отделении я шел под фамилией «Аленский», и сообщил сведения о вышеприведенных всех лицах, о сходках, о проектах экспроприации и террористических актов: расстраивались Кулябко. Получал я 100-150 р. в месяц, иногда единовременно 50-60 р. Тратил их на жизнь. В 1910 г. в июле или августе я встретился со Столыпиным при осмотре им С.-Пет. водопровода. Между нами расстояние было шагов 10-12, но, по указанию начальника водопровода, я удалился. Был ли у меня при себе револьвер тогда, не помню, но мысли совершать покушение не было. Никакого определенного плана у меня выработано не было, я только решил использовать всякий случай, который может меня привести на близкое от министра расстояние, именно сегодня, это последний момент, в который я мог рассчитывать на содействие Кулябко, т.к. мой обман немедленно должен обнаружиться. Настоящее показание написано мною собственноручно. Дмитрий Богров. Подполковник Иванов. *** Предъявленный револьвер принадлежит мне (система «Браунинг» № 239630), он был заряжен восьмью патронами, из коих один в дуле, а семь в обойме. Д.Богров. При допросе присутствовали товарищ прокурора судебной палаты Царик и прокурор суда Брандорф. Подлинный подписан подполк. Иванов. До начала спектакля, весь день 1 сентября Курлов стоял на Крещатике: лично командовал войсками и наблюдал за соблюдением порядка. Что он мог поделать? Самая совершенная охрана не способна предупредить отдельных лиц и групп. В этом их козыри: не связаны с политическими партиями. Примером этому служит убийство Французского президента Сади Карно анархистом Казерио в 1894 году. При этом о французской полиции можно сказать только лестные слова. Нет совершенной охраны. В обществе возможны преступления фанатиков-одиночек. Хорошо организованное, дисциплинированное сообщество таких одиночек - способно потрясти устои, даже разрушить само государственное образование. На его развалинах создать новый тип отношений. Все дело не в форме собственности, а в структуре морали. В основополагающих принципах нравственности. Собственность обманчива. Ее владельцы временны. Принципы морали более долговечны. Они способны изменить структуру человека. Войти в повседневный быт его общежития. В общественном производстве эти принципы возможно прежде и легче всего утвердить. Все дело за проводниками принципов. Не все осуществится сразу и очень быстро. Разумная постепенность способна привести к успеху. Покушение на Столыпина произошло в одиннадцатом часу вечера. Город уже окутала ночь: включили иллюминацию, зажгли электрические и газовые фонари. В Городском театре долго мешкались: не знали, что делать с премьером. Искали, на чем его вынести из театрального зала. Потом его перенесли в отдельный кабинет: оказали первую помощь. Немало прошло времени. Искали сопровождающих жандармов и подходящий экипаж: Столыпина на извозчике перевезли в клинику Маковского. Расположена на Мало-Владимирской улице, в доме №33. Случилась здесь тоже началась настоящая горячка: для премьера ищут подходящую палату. Переместили больных… Перестилают постель… Вызывают хирургов… Все это время Столыпин буквально истекает кровью. Только в третьем часу ночи начали осматривать раны. Жертва покушения находится в беспамятстве: глухой стон один подтверждает – в его теле не иссякла жизнь. Коковцев все это время возле пострадавшего находится: видел творящуюся вокруг всю кутерьму, неразбериху, но сам не мог ничего поделать. Да, и кто его послушает? Он сделал несколько замечаний: больше не видел тех людей, которым давал указание. Потому решил ожидать: полностью отдался воле обстоятельств. Эта русская нерасторопность! Она вошла в поговорки, о ней пересказывают сотни-тысячи анекдотов. Смешных, острых. Можно понять, объяснить энергичную бездеятельность? Взбалмошенное топтание на месте… При необходимости принять скорое решение: умозрительное шараханье и качение на шарнирах. Сверхэнергичный старт и крайне замедленный финиш. Это в какой-то степени характеризует Русскую натуру. Непосредственны мы в чувствительности, но бездеятельны. Тут же забываем о принятом решении, об отданном приказании. Рассудок уже занят другими проблемами и вопросами чуть ли не мировой значимости. Мы не умеем организовать свое время, дело: стараемся поскорее от него отделаться, переложить на чужие плечи. При этом уверены: пострадать может само дело, даже наверняка пострадает. Мы какая-то особая категория людей – созерцателей, мыслителей, философов. Не борцов, не созерцателей. Мы созданы не для одной жизни – для беспрерывной жизни в период многовековья. Мы абсолютно лишены практичности, материальности. Презираем за моральную их ущербность и несимпатичное свойство общественной жизнедеятельности. При осмотре на теле потерпевшего Столыпина обнаружили две огнестрельные раны. Одна сквозная в кисть правой руки. Вторая в правую половину груди. Входное отверстие этой раны находится в области шестого межреберного промежутка. Пуля прежде ударилась в крест – его помяла: это ослабило силу ранения. Нет выходного отверстия. Пулю прощупывают сзади под двенадцатым ребром на три пальца от линии остистых отростков позвонков. Окружность раны тщательно вымыли – на рану наложили асептическую повязку. Приобщился больной Святых тайн. Он просил передать Государю: готов за Него умереть. Просил успокоить жену. В клинике Маковского первую помощь Столыпину оказали профессора Рейн, Чернов, Оболонский, Малков и хирург Галин. Первую половину ночи статс-секретарь провел очень неспокойно. По причине большой потери крови и упадка сил, ему произвели вливание физиологического раствора поваренной соли и впрыскивание возбуждающих средств. Больной находится в полном сознании. Испытывает сильные боли: переносит с терпением, стоически. К утру 2 сентября в состоянии больного наступило улучшение. К 11 часам 30 минут температура больного 37,0 град., пульс 92. Дыхание удовлетворительное. Врачи опасаются за серьезное ранение печени. На консилиуме решили лечение продолжить: в данное время не прибегать к оперативному методу лечения. Из Петербурга к больному вызвали хирурга профессора Цейдлера. В течение дня Столыпин засыпал несколько раз покойным сном. В 10 часов вечера температура тела больного 37,1 град., пульс 82-90. Дыхание 22-24. Временами его тревожат кишечные боли и тошнота. Судебный следователь Фененко вручил Богрову постановление (под расписку): «1911 г. Сентября 2-го дня, 4 часа утра Я, судебный следователь Киевского окружного суда по особо важным делам Фененко, допросил сего числа помощника присяжного поверенного Д.Г. Богрова в качестве обвиняемого по 102 ст. Уголовного уложения и ст. 9 и 1454 Уложения о наказаниях и, имея в виду, что Богров вполне изобличается в приписываемых ему преступлениях как собственным сознанием, так и показанием свидетелей и что тяжесть содеянного им преступления и грозящего ему наказания обязывают избрать в отношение его высшей меры пресечения способов уклонения от следствия и суда, постановил: На основании 420, 421, 6-го пункта 416 ст. Устава уголовного судопроизводства для пресечения обвиняемому Богрову Дмитрию Григорьевичу способов уклонения от следствия и суда по настоящему делу – заключить его под стражу, избрав место содержания, с согласия военного начальства, «Косой капонир» Киевской крепости и препроводить копию настоящего постановления с личностью Богрова». С показным равнодушием Богров прочитал постановление: выдержка молодого человека удивила следователя. Растолковывать коренному киевлянину не надо о «капонире»: никому еще не удавалось бежать из его казематов. Дмитрий готовил себя к испытанию «капониром», еще будучи обычным боевиком. Еще не проявлял намерения рассчитаться с вешателем и основным виновником, утвердившейся в России кровавой реакции. Судьба Дмитрия предрешена, коль с самого начала его поместили в «косяк» – до завершения следствия и суда. Дмитрий знал, кого сюда сажают. Но какое это имеет значение? После своих удачных выстрелов… Уверен: пули достигли цели – в этом не сомневался. Он больше не думает о предстоящей жизни. Не ожидает спасения. Как уж будет! В значительной степени он фаталист: так легче, спокойнее. Родителей жаль: для них это явится таким жестоким ударом! В условиях торжествующего государственного произвола – нет мочи жить… Свое бессилие проявлять, доказывать… позорно! На рассвете 2 сентября арестованного подследственного увозили в «Косой капонир» для временного пребывания. После многочасового ночного допроса Богрова, свидетелей, Фененко составил постановление о возбуждении уголовного дела. «Иванову, в присутствии прокурорского надзора, Богров заявил: содеянное им совершено без всяких соучастников, однако признал: раньше он имел сношения с анархическими организациями и разделял их убеждения и ныне считает невольно себя революционером, негодующим на действия правительства и, в частности, министра внутренних дел и решившимся единолично на совершение описанного террористического акта. Инкриминируемое подпадает под действие статьи 102 Уголовного уложения и статей 8, 1454 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Статья 1454 сформулирована: «Виновный в убийстве с обдуманным заранее намерением или умыслом, подвергается: лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на время от 15 до 20 лет». Время около двух часов ночи. Дежурный надзиратель старо-киевского участка сообщил стоявшему на посту приставу Тюрину: генерал Курлов его требует к себе в «Европейскую гостиницу». Тюрин поехал. К моменту его приезда, в гостинице собрались многие филеры. Самого генерала не оказалось. Приставу предложили несколько подождать. Вскоре действительно в сопровождении Спиридовича, Кулябко и Веригина прибыл генерал Курлов. От имени генерала, начальник охранного отделения приказал Тюрину отправиться в Городской театр и в сопровождении охраны, доставить «Аленского»-Богрова в гостиницу, для допроса. С этим требованием Тюрин обратился к прокурору судебной палаты. Чаплинский ему заявил: не только по распоряжению Кулябко, но даже самого товарища министра генерала Курлова – Богрова он не отпустит. В свою очередь, прокурор попросил передать начальнику охранного отделения: тот сам должен явиться немедленно на допрос, пока что в качестве свидетеля. Это распоряжение пристав Тюрин передал тут же по телефону и Кулябко вскоре прибыл в Городской театр. Кулябко стал настойчиво просить разрешения переговорить наедине со своим агентом: от него ожидает получить важные сведения. Чаплинский отвел его в сторону и прямо спросил: - Что ты хочешь? - Я бы… его задушил! - Не дури! В случившемся ты не виноват. Запомни это: не виноват! - Но – билет! - Что билет? - Билет в театр… - Ты его выдал с ведома генерала? - Да… Он не возражал… - Вот и все! - Но - генерал?! - За него не беспокойся: как-то выкрутится. - Так нельзя: пропадет он – и я за ним! – И громко: пусть присутствовавшие все в комнате услышат, произнес: - Да, нет, виноват я… Я один! Мне остается пустить себе пулю в лоб… У меня уже заготовлено прошение об отставке… Конченный уже я человек! Чаплинский безразлично махнул рукой: ну, и пропадай, дурак! Хлопец он вроде хороший, но так попался: надо уметь! Столыпина бы и так – ушли! Все к этому готово. Но тихо… Без скандала… Надо же случиться таким напастям! Вместо наград и поощрений – расхлебывать эту кашу! Киселиться… Не зря говорят: все несчастья России – от Евреев… Вот и этот жид! Рядился в европейские одеяния. Представлялся… космополитом, но жид, жид, жид! Пользовался всеми благами свободы – и на тебе! Ни одному жиду нельзя доверять: у них своя, жидовская «нравственность, мораль и логика». Во всем блюдут материальные интересы. Хитрят – до подлости, до преступности. Этому хоть не жить: убыло их полку! Вот и погромчик преподнести: пусть нюхают, даже жрут – собственное дерьмо! Христопродавцы и негодяи! Чтобы так объегорить опытного Кулябко… Есть у них особый подход: паразитируют на нашей наивности, легковерии. Еще хорошо: моча не ударила этому в голову – мог стрелять в Самого Государя! Еще легко отделались! Такой позор! Жиды на века опозорили «матерь городов Русских». Своим присутствием они оскверняют город. Ну, подождите! Мы отыграемся на Бейлисе! Да, да! Ритуалом – заткнем всем глотки: пусть тогда посмеют пикнуть. Око за око, кровь за кровь! Спасет Россию воспринятая у них – племенная месть. За недавно пролитую кровь – жиды ответят перед всем Русским народом. Ответят! Нет, пощады не будет! Как они к нам, так и мы – к ним! Мы можем стать более жестокими. Станем! Рассудок прокурора затуманила ненависть. Он ведь тоже живой человек. Мало того, практический антисемит правой, царистской политической окраски. Убежден: относительную законность достаточно проявлять в суде – не в жизни. Важнее законности – политическая целесообразность. Законодатель вечно прав, как это не тягостно. Приспосабливать закон – к злобе дня. Коковцев уже собирался покинуть лечебницу: уверен – врачи вытянут статс-секретаря Столыпина из трагического состояния. Вернут ему здоровье. Не ожидал министр финансов – к нему подошел полицейский чин. Представился посланцем генерал-губернатора Трепова. Последний просит о срочном собеседовании у себя дома или другом месте. «Что там нового стряслось» - подумал Коковцев. У полицейского не спросишь. Министр финансов подозвал извозчика: распорядился отвезти к дому генерал-губернатора. Несмотря на позднюю ночь, у Трепова Коковцев застал помощника командующего войсками округа барона Зальца. Узнал: выявляется следующая обстановка. На утро готовят Еврейский погром. Но город остается без войск: все направлены на маневры. Наличной в городе полиции и жандармерии ничтожно мало: невозможно их силами сдержать погромщиков. Вспыхнет погром, быстро его не прекратить. Единственная возможность разрядить обстановку в данном случае – войска вернуть в город. Коковцев выслушал, сам полумал… - Чтож, верните! – Он посоветовал в форме распоряжения. - Это не в моей власти. – Барон Зальц умывает руки. - На какую дату назначили маневры? – Поинтересовался министр. - На следующие сутки… Начиная с вечера второго сентября. - Да… Мой доклад Монарху назначили только на два часа дня… - Посетовал министр. Генерал-губернатор несколько растерян. Он лично не против погрома, но в присутствии Государя… Мало разве у него и других неприятностей? Выстоит на этот раз: может пронести… - Что же делать? - Вернуть войска! – Министр финансов тверд в своем решении. Помощник командующего округа утверждает: в его распоряжении нет войск в настоящее время. Вернуть войска с маневров он не может. Пусть сам генерал-губернатор ищет выход из создавшегося положения и распоряжается, как ему угодно. С эти барон Зальц уехал… Коковцев остался наедине с Треповым. Предложил: - Давайте спокойно и детально обсудим положение. - Погром неизбежен… - Доложил генерал-губернатор. – Глубокая ночь на дворе! Но во всех районах с Еврейским населением идут бурная агитация. Вооружаются, чем попало. Есть сведения: разгром уже начался… Случилось несколько поджогов… - Жалуется: - Чем могу противодействовать? У меня… только сорок семь городовых, да двадцать жандармов… на весь город! Да и те… в постели… Но больше нет, да и ожидать… Откуда? - Однако… Недопустим погром… в городе… в момент Торжеств, в присутствии в нем Государя… - Я это понимаю. - Значит, не должно быть погрома! - Чтож… - Трепов рассуждает, словно он мальчишка, - полномочия с себя снимаю! Я больше не генерал-губернатор! Не могу гарантировать: погрома не будет… - Как вас понять? - Без войск – я беспомощен… - Да, положеньице… - Министр финансов никогда не предполагал: на один вечер и ночь может свалиться столько различных серьезных происшествий. – Хорошо, я еду к барону Зальцу: уговорю его снять с маневров часть войск… Вернуть их в город… - Тогда дела примут другой оборот… - Гарантируете? – Спросил Коковцев. - О чем речь?! – Уверяет Трепов. Министр финансов уехал. Как и следовало, Зальца застал в постели. Быстро тот поднялся. В гостиную вышел мрачным, недовольным. Без всякой подготовки, Коковцев отдал распоряжение: - Два казачьих полка к утру должны находиться в городе! - А я тут при чем? – Барон не опешил. – Ничем не могу помочь. Все зависит от командующего войсками генерала Иванова. - Где Иванов? – Осведомился Коковцев. - Он еще с вечера отбыл на маневры, - Зальц ответил безразличным тоном. - По какой дороге? Где он остановится? – Не унимается министр. - Не могу знать… - Он досмерти хочет спать, а тут тебе… Пусть они сами со своими внутренними делами справляются. Войска предназначены для других целей? Подумаешь, испугались погрома! Жидов жалеют! Потворствовать жидам нельзя: безнаказанно перестреляют всех Русских министров. И не только их… - Кто сейчас властен вызвать войска? – Настырный Коковцев не отступает. - Сам Монарх, - сказал барон, как отрезал. - Вы мне советуете поехать в Николаевский дворец: разбудить Монарха? - Я этого не советовал… - Беру на себя… Лично на себя – всю ответственность за вызов двух полков. Будьте любезны, распорядитесь! - Может быть… - Кто знает, что представляет сегодня этот министр. Придется уступить. Барон Зальц попросил: - это письменно зафиксируете? - Согласен… - Министр финансов чувствует себя обессиленным. Почувствовал это только сейчас. Спросил: - Где бумага? – Он написал, что надо… - Теперь – другой разговор, - повеселел барон. – ведь это же – маневры! - А погром? - Нас это не касается. Все в компетенции генерал-губернатора. - Чтобы войска прибыли вовремя! – Распорядился Коковцев, уже прощаясь. - Можете не сомневаться! – Заверил барон Зальц. В начале восьмого утра в Киев прибыли казаки. Предотвратили Еврейский погром. Но какими усилиями?! Нет, погром в городе явился бы не ко времени… - Пройдем… Пройдем! Пройдем совсем! Ослобоните плинтуар! Раззевали хавала, вылупили баньки: какая невидаль! Увидеть живого жидка! Так их тут – навалом, в Киеве! Плодятся, как черви. Гешефты обделывают! Падлы, до чего дошли: в Городском театре, на глазах Государя – в министра стреляют! Нет, не будет жизни, пока не изничтожат всех жидов. Ну, давай, народ весь: проваливай! Сами! По добру пока прошу, а то стану на вас вымещать свою злость! Не расходятся люди, ожидают… Любопытно того еврейчика увидеть. Не знают, через какую дверь его выведут? Когда? Уже рассветает… Увидеть – и пойти по околицам, слободкам пускать пух по ветру, как в те дни Свободы. Что только власти того жидка оберегают? На самосуд его, на растерзание! Чтобы другим не повадно – руку подымать. С огнем играются: сожжем! Это совсем печальная история. Великая страна – Россия, но никак не избавится от своих супостатов. Словно судьбой предназначено ей терпеть обиды, все несправедливости. Какой он – тот фраер? Сам не захотел жить: черт с ним! Он решил еще за компанию другого – прихватить в могилу! Глава пятая. Узник «Косого капонира». Мрачное, неуклюжее здание «Косого капонира» расположено в крайне правом углу Печерской крепости. Расположено на самой вершине склона с крутым обрывом. По горе, с одной стороны, стелется Собачья тропа: вдоль тюрьмы она ведет на Печерск. С другой стороны расположены охранные земляные валы. Потеряли свое значение. Построили это одноэтажное здание из желтого кирпича, хорошо обожженного. Массивны дубовые ворота – в дополнение им бдительная охрана. Местные обыватели рассказывают: под капониром находятся мрачные, кошмарные подвалы, сочится вода по заплесневелым стенам. Здесь себя раздольно чувствуют огромные крысы: способны разорвать на части, даже сожрать человека. Подвалы для чего служат? Для пыток? Дмитрий еще мальчишкой бегал по закустаренным склонам «Косого капонира». Его строили как одно из крепостных укреплений. По прямому своему назначению его никогда не использовали. Переоборудовали под политическую тюрьму для военных чинов. Верно, участники польского восстания стали первыми узниками: жестоко подавлено Александром II-ым. Вот уже пятьдесят лет сюда помещают опасных преступников: для них предусмотрен особо строгий режим заключения. Еще недавно томились в нем саперы, участвовавшие в бунте солдаты-селегинцы. «Киевский Гапон» Жадановский отбывал здесь карцера за свое мальчишество и дурость. Сей капонир предназначен для военных. Попадают и лица гражданские: одних берегут от возможных побегов. Другим подбирают более суровый режим заключения. Смертники ожидают момента приведения приговора в исполнение. Рядом с капониром расположен гарнизонный госпиталь. Отделен стеной, а вокруг обнесен высоким частоколом из заостренных бревен. Прочные полосатые ворота с калиткой. При въезде – сторожевая вышка, газовый фонарь тускло освещает площадку перед воротами. Калитка заперта. До дежурного не сразу докликаться: несколько минут пришлось тянуть крючек внутренней сигнализации. Спят басурманы! Так несут службу… Наконец-то явился заспанный дежурный. С безразличным видом, почти по слогам он прочитал постановление судебного следователя. Подозрительно осмотрел многочисленную стражу. Он ничего не сказал… Зачинил за собой на засов калитку – куда-то скрылся… - Что такое?! – Задвигались жандармы. - У нас так: строго. – Смеется часовой. – Кто знает, кто вы такие? Даже возможно, переодетые бунтари… - Все по форме… Бумага! - Знаем, как это делается. Ждите, пока не явится сам начальник. Пока не дозвонятся, куда следует: никого не впустят! Не велено просто впускать и выпускать. У нас так… - Ты, брат, помалкивай… На страже! - О вашей же пользе пекусь… - Он не из молчальников. Через некоторое время спросил: - А кого привезли? - Не тваво ума дело! – Отрезал унтер. - От нас не скроешь… - Обиделся часовой. – Да мне держать приходится связку ключей – от камер и кандалов. Эх, вы, пари! Я не сплю – на службе, а вы что… - Некоторое время помолчал, пока не надоело. Ребята ведь свои: с ними можно побалагурить. – Лета-ти нету… Вчера Симеон-летапроводец был… Скоро кожух одевать: прохладные уже ночи… И светает позднее… А все же, что за птица сидит в воронке? - Да, тот – вчерашний… - неопределенно проговорился один… - Какой это? - Тут у вас прочные стены: даже слухи не доходят… - Чиво? Обиделся парень. – Мы знаем… - Может и в Городском театре вчера был? - Мы что… Не до театров нам: служба, не позволено. Там Сам Государь! - То-то же… Сам Государь… И видел он – этого! – Жандарм указал пальцем выразительно на закованную в железо двухколесную бричку. В грязно-черный цвет окрашена. Хотели дверцу отворить… Охранник стоял одной ногой на подножке – его вид решительный. - Один или двое? - Один… Страшнее десятирых… - Что же он учудил? - Что-что?! Стрелял в министра! - Кажись, у нас… такого не бывало… Не упомню. – Знающе, убежденным тоном добавил: - На Лысую гору отвезут… Или… у нас… возле стенки! Жив министр? - Пока жив… - Вот что значит – министр! Спасут! Это нашего брата не дюже жалуют, а министра спасут! А тому, - он указал на воронок, - тому - копец! Откель люди такие берутся? - Грамотный ты: все понимаешь? - Давненько из дярёвни? – Подначивает другой жандарм. - Мы из города, из провинции, - не обиделся парень. – У нас строго: с таким в два счета сразу управились – без начальства. Это тут – строгости много, а нет порядка. Распущен народ. Сказывали, тут творилось: страхоть! Лютее должны вы быть: не дозволять бунтовать. А то народ нонеча пошел такой: половину не жаль перестрелять! - Ты, черный, не заговаривайся. - А что – неправда? - Правда, правда, но ты не трещи! - У меня в шесть смена… - С полчасика еще отдубась! - Надоело! Не кормят хорошо… Довольствие… - Как не кормить? Самых отъявленных стережете? - И среди них попадаются люди… - Люди! Все те шакалы, кто сюда направлен. Не люди! - И меня злость берет! А иногда – жалость… - Послушай, ты! Не трепись! На службе ведь… - Так это только вам, своим… - Ты к нам не лезь: у нас совсем другая служба. И форма тоже… - Тише… Начальник наш! Начальник посмотрел документы: приказал растворить ворота, дозволил впустить одну пролетку. Где следует расписался – жандармов отправил назад. А тем что? Невидаль какая – здешние казематы… Нет, сюда доступ посторонним закрыт. Только заключенным, да страже… С другой стороны, стена с бойницами: за ними прячутся казематы. Просторный двор. При въезде установлена пушка. Справа врезаны с огромным засовом и замком кованные ворота – это и есть вход в «капонир». Сами ворота окрашены в чередующиеся черные и белые полосы. За ними сплошная решетка: запирается при надобности. Внутрь ведет покатая патерна шагов в 35, за ней полуовалом расходится широкий коридор: чаще служит для разведения караульных. Справа ближайшая комната: приемная для арестантов. Прибывших сразу «обувают» в ножные и ручные кандалы: для этой цели предназначена наковальня. Есть молот, кандалы, цепи… Рядом расположена камера следователя. Она отгорожена на две части. Место следователя в глубине комнаты возле зарешеченного окошка. Он помещается в кресле за дубовым столом на резных ножках. Расположена ближе к двери вешалка. На стене часы с боем. Освещение керосиновое. Слева комната для солдатского караула. Рядом помещаются офицеры. В глубине «капонира» располагаются камеры: одиночные, двойные – более просторные. Содержали в них участников польского восстания. В центре находится проход к карцеру: всего семь клетушек. Можно втиснуть только плечи, арестанту приходится стоять на углубленном кирпичном полу, сложенные они торцами. Со скользких стен стекает противная вода. Богрова поместили в небольшую камеру. Свет сюда струится через маленькое зарешеченное окошко и бойницу. Из коридора ведет обитая железом дверь с прочным засовом. На дверях расположено смотровое окошко и выемка: подают воду и пищу. Внутри железная койка, стол и табурет: все привинтили к полу. Еще в углу кадушка с отворяемой рукой створкой, так называемая параша. По бокам ее две ручки для переноса при надобности опорожнения. С потолка свисает керосиновый фонарь. В период поиска материалов для осмысления того периода, да и самого исторического события – нашел книгу под звучным названием «Узник «Косого капонира». Авторы ее В. Могилевская и В. Прокофьев. Книгу выпустили в 1974 году. Книга посвящена Б. Жадановскому. Думаю, в данном случае излишне говорить о вольном изложении исторических фактов – с позиций современной тенденциозности (напоминаю: это свое произведение написал в 1972-76 годы и формулировка того периода – М.Б.). В аннотации указали: книга предназначена «для детей старшего школьного возраста». Дети этого ищущего возраста еще не обладают способностью самостоятельно мыслить, к пропагандистскому опусу социального заказа критически отнестись. Идеология их калечит специально. Не стоит особо говорить о мальчишестве, чисто случайной роли Б. Жадановского в событиях осени 1905 года. Вернее сказать: он сыграл роль «киевского Гапона». Дальнейшая его тюремная и каторжная жизнь, связи с подпольем и социал-демократами большевистского толка, ранняя смерть: все это использовали для превращения этого человека в национального героя. В указанной книге допустили «маленькую», но страшно бросающуюся в глаза недобросовестность авторов. «Косой капонир» - государственный музей. С начала тридцатых годов открыт свободный доступ. Как же так? Написать книгу, назвать ее столь звучно – «Узник «Косого капонира», но не побывать в самой крепостной тюрьме (в описаниях ее на 114-116 страницах книги – все выдумки, сплошная ересь). Книга вышла значительным тиражом (100 тысяч экземпляров). Знает кто, сколько ее экземпляров – 500 или 1000 – разошлись в самом Киеве? Читают дети: они обязательно захотят посмотреть на то страшное место: томился в заключении там «герой революции». Его именем даже назвали крупную улицу в центральной части города. Коренные киевляне в разговорах ее называют прежним названием – Жилянской. Какая разница: Жилянская – Жадановского? Целыми классами школьников водят на экскурсии в музей «Косой капонир». После обнаружения ложного описания тюрьмы, других подобных несуразностей, как вообще повзрослевшие дети станут верить пропаганде? Таково свойство идеологической пропаганды: ее часто творят в спешке, шита белыми нитками. Не несет ответственности за искажение фактов. Верно, авторы книги уже знают об этом «недоразумении». В том числе, из моего безответного письма. За свои ошибки, а по их мнению - оплошности: по известному закону эмоциональности инстинктов, у них от напряжения потовых желез даже покраснели подошвы ног. Ничего особенного не произошло. Авторы исправят во втором, да и последующих изданиях книги. Так обычно происходит… Даже не при помещении в камеру, но перед тем, как запереть дверь – Богрова снова обыскали. Обнаружили номер «Будильника». Этот номер юмористического журнала перегнут в нескольких местах и порван. Изъяли. При этом сорвали две металлические запонки: они скрепляли рукава сорочки. Нашли кусок веревки почти в аршин длиной, еще гвоздь. Заключенного оставили в собственной одежде – заперли дверь. Оставили его – до следующего допроса. В первый момент Дмитрию казалось: завезли в военный госпиталь. Нет, это крепость «Косой капонир». Отсюда еще никто не бежал. Нет надежды… Кто ему поможет? Один: без друзей, сообщников, благожелателей… Так легче: за все – сам в ответе! Родителей жаль… Для них это явится таким ударом! Они даже не поймут: за что? За что столь чудовищно наказывает судьба? Злой, жестокий рок! Вместо оконца – зарешеченная бойница. Так и есть – «капонир», «косяк». Вот поэтому здесь так тихо: толстенные стены скрадывают все городские шумы-шорохи. Нет, стоит внимательно прислушаться: еле доносится горловое пение: верно, некто из охраны… Они постоянно держат охрану. Никого не содержали до него. Несут службу… Словно в монашеской келье, округлая ниша. Тусклая лампа мерцает над головой. В проем окошка заглядывают солнечные лучи, а ночью – звезда. В какую сторону света обращено окно? Из какого созвездия звезда? Она путеводная? Или случайная свидетельница страданий «молодого Вертера»? Он любовь променял на политический терроризм. В этом мире развитие, прогресс не происходят без созидательного насилия, без утверждающей воли. Раскалывается его голова. Как только садистка не вырвала волосы с корнями? Изуверка! Вообще-то Женщины часто более отчаянней и жестоки – Мужчин. Это только к собственным детям они столь чувственны, сострадательны, милы, а к мужьям любвеобильны. Мужчин извергов питает извращенная женская психика. Их своеобразная «логика чувственного мышления» способна вызвать, оправдать любое деяние. Не от женоненависти эти мысли – от небольшого жизненного опыта и пусть примитивного, но вдумчиво-осмысленного честного понимания женской сущности. Только для любовного единения и противоборства Женщина и годна: ни для чего другого. Жаль, очень жаль: не удалось в этой жизни достаточно насладиться прелестями и удовольствиями: призвание, своего рода наваждение оттерло. Все остальное захватила политика - без остатка, до самого донышка Души. Это и есть своеобразные навязчивые мысли. Думал: удастся успокоиться – отойдет от политики. Невозможно! Пропитала насквозь… До сих пор дурманит голову юношеская дурь. Все забыл… Пошел на такое отчаяние… Кому все это нужно? Не жить, после содеянного… Не знать, как и что произойдет. Жизнь не остановится. Не прекратится. Она неминуемо пойдет по иному руслу. Как тому пьянице захотелось выпить… Так и ему – умереть! Сам бы! Так нет же… Прихватит с собой в могилу этого самого выдающегося ставленника реакционных классов, наднационалиста. Пусть они сейчас задвигаются: из серой своей среды найдут другого временщика – неостолыпина. Пусть даже ставленник с другим именем, но с целенаправленной волей, твердокаменным характером. На том Столыпине Россия не иссякнет. В обоих столицах и губерниях поджидают своей очереди отчаянные, даже еще больше его авантюристы, моральные уроды и негодяи. К политике пристрастны самые негодные люди. Все политики – люди с извращенной психикой. Бестии ницшеанского типа. И все же, личность в истории обладает огромной силой и властью. Марксовы догмы высосали из пальца: их создавали в отрыве существующего общества. Без должного знания психологии. Власти совершенно не считаются с потребностями и сущностью современного человека, с обществом живых людей. Уснуть бы… Забыться… Страшно ноет тело, жжет… Ломит, выворачивает наружу кости. Нечто невероятное творится в составах. Верно, на всем теле не осталось живого места: все оно в кровоподтеках и ссадинах. Глупцы и животные! Дело-то, дело сделано… Остальное – пыль! Все же хочется жить! Это инстинкт какой-то – жизнелюбие. Жить – не влачить жалкое существование несчастливца, изгоя. Семья. Дети – это все обыденно, пусто: дело не по натуре. Отчаяние, риск – это и есть политика. Отдать жизнь, ради торжества дела: стоящая смерть. Это прозябание, существование – мелко, недостойно личности. А по-человечески жить в этом мире нельзя: идеал недостижим. Остается одно: со всем мириться, тихо существовать… Загнивать… Ожидать старения… Естественной смерти… В этом государстве с традиционно преступным управлением… В самом преступном государстве… В значительной своей части – с преступным народом... Кулябко психует: налево-направо разбрасывает матюги. Подчиненные дрожат от начальственного гнева. Так влопался! - Ну, знайте, мать вашу так! Не могли вовремя подсказать, так отдувайтесь сейчас за случившееся! Подарки, Царские милости ожидали, а чтобы пошевелить мозгой – нет вас тут! Пьяницы, пропойцы несчастные, бабники, развратники, сводники, хамыги, блюдолизы, фараоны, уголовники, нравственные кастраты, сволочные лицемеры, подлые доносчики, хихикающие растяпы, зловредные басурманы, фартовые картежники, пиковые короли, трефовые валеты, жлобы, передасты… Каждый норовит урвать себе кусок пожирнее, пожить за счет другого, казну погребастать… Спуску теперь вам не будет! Живьем стану конопатить, как псов шелудивых гонять, накачивать, клистеры ставить… Ваши ноги, головы, зад и руки нечего беречь: пусть работают, честно службу несут. Начхать нам на ваши желания, способности, плевать хотел в паршивые души! Покрылись бы вы все чирьями, струпьями, придурки этакие, дураёлы несчастные, шпана подворотная, скоты безрогие, козлы твердолобые, мразь, глисты, чума, христопродавцы, иуды, жидовские наймиты, бегемотоподобные макаки, киловатые филистеры… Дерьмо свинячье нюхать, овечий навоз за щеки уплетать, завывание шакалов слышать перед сном, смалиться в кипящих чугунах, гореть в гиене огненной на медленном огне… Всего этого вам мало: Торквемаду, графа де-Сада, иезуитов, чёрта, ведьм и дьяволов ниспошлют на вас небеса! Тогда узнаете, что такое долг, дисциплина, научитесь свободу любить, слово руководящее понимать, исполнять. Ругаться он умеет! Делать что-то надо… Распорядился начальник охранного отделения произвести обыск в квартире «Аленского»-Богрова. Восемьдесят чинов полиции во главе с жандармским ротмистром Самохваловым ворвались в его квартиру: принялись искать мифического «Николая Яковлевича». Вели они себя очень грубо. Перепотрошили все вещи, даже перебили часть мебели. Но разве можно найти, чего нет и в помине? Изъяли всю переписку, различные документы, визитные карточки с адресами… Товарищ министра опасается новых покушений террористов. Одновременно он мстил Евреям, другим революционерам за совершенное злодеяние в Городском театре. Он распорядился: начальник охранного отделения Кулябко должен ночью ликвидировать вся связи Богрова. На следующее утро Кулябко доложил генералу Курлову: выполнил приказ товарища министра. Подробностей он не уточнил. Не до «мелочей» самому генералу: он занят принятием мер по поддержанию порядка и охраны в Киеве. Уже позже, по предложению прокурорского надзора, возложил он все обязанности по розыску сообщников Богрова на полковника Шределя, начальника жандармского управления. По делу Богрова арестовали 165 человек. В ночь покушения 78. Находились среди них все родственники и знакомые Богрова. Есть анархисты-коммунисты: эти лица проходят по сведениям охранного отделения. Все ордера на обыски, аресты выписывали в спешке: без проверки, учета необходимости и целесообразности этих мер. Произошли также аресты случайных лиц: в этой неразберихе попали они под горячую руку. В конечном счете, оказался бесполезным разгул рьяной этой служебной прыти. Охрану и полицию занимает другое: необходимо доказать лояльность и услужливость местных властей перед лицом трагических упущений. Произошли печальные оплошности в подведомственных им родных пенатах. Случились недоразумения: подобное бывает в любом деле. Все осуществляли бездумно, в спешке. Среди арестованных оказались общественные деятели, адвокаты, врачи… Несколько человек. По недоразумению, в самом Городском театре арестовали гласного городской думы Оргс-Рутенберга. В случайных квартирах ошибочно произвели несколько обысков. Почти всех арестованных вскоре освободили: убедились власти – Богров действовал один, без сообщников. Ночью 2 сентября пристав Дворцового участка получил ордер на производство обыска в квартире буфетчика. Тот служил у генерал-губернатора, проживал в его доме. Этот буфетчик – человек преклонного возраста. Он не замечен до самого последнего времени в предосудительном, подозрительном. Придерживается умеренных политических взглядов. Скромный труженик. Произвести обыск в доме самого генерал-губернатора, в квартире такого человека, приставу показалось неудобным: он позвонил начальнику охранного отделения – ордер им подписан. Доложил свои сомнения. Кулябко разрешил пока-что подождать: этот обыск не проводить. Обещал сообщить о дальнейших распоряжениях. Не позвонил. Ордер на обыск оказался неиспользованным. Что у буфетчика ожидали найти? В ордере даже не указали, в связи с какими обстоятельствами предпринимает полиция эти санкции. Утром 2 сентября генерал Курлов получил телефонное приказание от П.А. Столыпина явиться к нему в больницу. К пострадавшему врачи его не допустили: они опасаются – свидание может сильно взволновать больного. Недопустимо его тревожить в нынешнем состоянии. Еще два раза Петр Аркадьевич требовал к себе товарища министра: свидания расстраивались по распоряжению статс-секретаря Коковцева: временно принял на себя руководство советом министров. 2 сентября в соборном храме Михайловского монастыря, в Киево-Софийском соборе, в Великой Лаврской церкви отслужили молебны о ниспослании исцеления П.А. Столыпину. Молебны отслужили во всех учебных заведениях города Киева: на них присутствуют учащие и учащиеся. В дневном докладе Государю министр финансов доложил о своем ночном распоряжении. Возможно, он превысил свои полномочия и всю ответственность на себя принимает. Но ведь Еврейский погром недопустимая вещь в нынешних условиях. - С какой стати погром? – Царь Николай II удивленно взбросил брови. - Из-за вчерашнего инцидента в Городском театре. - Ах, да! – Государь вспоминал: совсем выпало из памяти. – Неужели статс-секретарь здесь так популярен, чтобы из-за этого… - Да, в Киеве националисты обладают сильной позицией,- подтвердил министр. - Я что-то слышал… Киев ведь «матерь городов Русских». Но здесь почему-то обитают хохлы… и жиды… - Много Русских, Поляков… Есть инородцы… - Да, впрочем, как они все уживаются? – Не позволил ответить, спросил, - когда премьер-министр приступит к своим обязанностям? - Не скоро… Если вообще… - Неужели так серьезно? Как его здоровье? Мне давно советовали отправить в отставку статс-секретаря – и он бы жил. Таково невезение! Побеспокойтесь о его вдове… Да, чтобы я не забыл: примите на себя исполнение всех его полномочий, подготовьте документы. Впрочем, в министерство внутренних дел не суйтесь. Вы все равно там ничего не смыслите, вы специализируетесь в финансах: правда? Коковцев благодарно, угодливо кивнул головой: он и не мечтал о такой чести. Знает: решение еще должен утвердить Дворец. Там он числится не на плохом счету. Никто заранее не знает, как решится. С первым важным мероприятием еще в должности неутвержденного премьера он справился отменно. Предотвратил Еврейский погром. Такое потрясение не должно произойти в момент нахождения в городе Императора и Его Семьи. Новоиспеченный премьер заикнулся: стоит сократить Торжества – отменить поездку в Чернигов. Неблагоприятны обстоятельства. - Нельзя нарушать церемониал, - заупрямился Государь, - могут принять за малодушие. Жители заранее оповещены, давно ждут момента для проявления своих верноподданнейших чувств. Можем Мы не проявить к ним благосклонности Своей? К тоve же, Мы давно мечтали побывать в устье Десны, подняться вверх по реке… Меня успокаивают морские прогулки… Только пусть не случится шторм! Государыня Александра Федоровна, моя Алиса не перносит качки – ее в такие моменты знобит и тошнит… Иногда даже… простите, вырвет: тогда ей становится сразу легче. Все дочери пошли в меня: в мужья подыщем им морских офицеров. Я постоянно говорю Государыне: как же Вы не любите море? В нем сила и слава России! Она любит Россию, а море не переносит. Никак не переубедишь. Она к проливам безразлична. Но презирает фанатичных Турок. Великий Князь вырастет обязательно флотоводцем. Опять… Опять… - Он схватился за голову. – Мигрень! – До этого он рассуждал как бы сам с собой, но вот вновь «заметил» министра и умоляюще спросил: - Надеюсь, все? Я так утомлен… - И уже к себе: - И голова… кружится… К ночи она… начнет разрываться на части… Премьер-министр и министр финансов откланялся и поспешил к делам. Наш Государь – Человек Добропорядочный. Скромный . Тихий. Страшно Безвольный. Совершенно Не Похож на Властного Государственника Царя Александра III. Не ко времени Он Почил. Вот и Наследник: Хилый, Болезненный, Гемофилитик… Из Него Какой Государь? Выродились Романовы. Монархический строй – самый в России природный, но Последние Государи… Коковцев побледнел: такие кощунственные мысли: не дай Б-г их прочитать, услышать… Мысль о возможности Еврейского погрома в Киеве, в случае покушения на Государя – в свое время ее подсунул Богров. От имени «Николая Яковлевича». Отцы судебного ведомства только позаимствовали ее для оправдания погрома, в отместку за покушение на Столыпина. С этой целью составили протокол. Погром с участием киевлян предотвратили, благодаря энергичной деятельности Коковцева. На улицах Киева собираются огромные скопления горожан: численность их доходит до сотен тысяч. Можно удивляться, восхищаться четкостью, спокойствию, деликатности отношений горожан и властей при проведении Торжеств. Массы умеют подчинять себя безусловной дисциплине. Сами власти, при содействии добровольцев, с напряженной зоркостью следят за малейшими нарушениями порядка. Неразумных, невыдержанных людей сразу приводят в сознание. Ни на кого из местных властей и жителей не падет позорное пятно за случившуюся трагедию. Они ответственности не несут за страшное злодеяние: произошло в городе столь неожиданно. По горячим следам, днем 2 сентября созвали городскую думу на чрезвычайное заседание. Городской голова И.Н. Дьяков заявил: «Трагическое происшествие в Городском театре случилось не по вине города: террористу Богрову выдали билет в охранном отделении. На них одних лежит вина за покушение». По данному поводу в постановлении думы имеются пункты: «1. Попросить у властей разрешения самим гласным думы принять на себя охрану Высоких гостей; 2. избрать П.А. Столыпина почетным гражданином города Киева; 3. отпечатать фотографическую копию с книги – указывает в ней, сделана запись, через чье посредство преступник получил билет в Городской театр; 4. подвергнуть чувства беспредельной преданности Государю Императору». 2 сентября, после молебна о здравии П.А. Столыпина в Софийском соборе, на площади собралась большая толпа публики. Студент Голубев обратился к толпе с зажигательной речью. Явилась полиция старо-киевского участка, московская: их энергичными действиями толпу рассеяли. Арестован Голубев, еще два человека за призывы к Еврейскому погрому. Их поместили под стражу при старокиевском участке. По распоряжению киевского полицмейстера центральный район города патрулируют казаки. Одну сотню казаков послали на Подол, другую для охраны лыбедского и бульварного участков. Вечер прошел спокойно. В «Двуглавом Орле» поместили требование применить против Евреев кандалы, пытки, погромы, виселицы… Не допускать их в театр, даже в трамвай… 2 сентября прокуроры Чаплинский и Брандорф совместно обратились к товарищу министра Курлову с просьбой отстранить Кулябко от розысков соучастников покушения на статс-секретаря Столыпина. Свою просьбу они обосновали: в ослеплении от случившегося или в рьяном порыве усердий, начальник охранного отделения Кулябко, помимо прокурорской и судебной власти, произвел в городе массу бесполезных обысков и арестов. Вызвали они сильное возбуждение населения. Это в добавление к их резким антиеврейским чувствованиям. Брандорф даже посоветовал отозвать Кулябко из города: его перевести в другое место. При случае невозможности его сразу устранить от должности и предать следствию и суду за пособничество Богрову в преступном его деянии. Генерал Курлов спокойно выслушал все их аргументы. Категорически отказал: служебное изменение в нынешний момент может дать повод думать: преступление Богрова ставят в вину начальника отделения. Все произошедшее – результат несчастной случайности, фатальность. От подобного не застрахованы все честные исполнители служебного долга. Ведь революция не придушена до полного уничтожения. Дают о себе знать ее рецидивы в различных местах. Все еще не совершенна охрана. От нелогичного фанатизма нет никакого спасения. Общество вечно страдало. Эта угроза осталась. Неконтролируемые одиночки опаснее групп и партий. В заключение беседы, генерал Курлов подчеркнул: он на себя берет всю ответственность за действия Кулябко. Понятно: они успели спеться. Преодолеть труднее такой тендем. Прокурор окружного суда Брандорф оказался более упрямцем - покладистого Чаплинского. У обрусевшего Немца много энергии, пыла, упорства, непреклонности: с таким даже спорить трудно. Он таки свое выжал: генерал Курлов согласился временно передать руководство охранным отделением непосредственно жандармскому губернскому управлению. Формально так и должно существовать, но разве не ведомо: охрана – самостоятельное государство в государстве. Она ни перед кем не отчитывается, никому не подвластна. Во так устроили: Кулябко от должности не отстраняли – временно над его должностью учредили действенный контроль. Кулябко почувствовап себя уязвленным, но одновременно он остался довольным. Пока отделался легким испугом: вроде все пронесло. Так часто происходит: туча собралась грозовая, но из нее брызнет несколько капель. Думается, девалось все куда? Природа – обманщица, но человек давно ее превзошел по части хитрости. Тело ноет, жжет… Такой беспредельно жестокий Русский самосуд. Дикари! Их единственный, самый веский аргумент – рукоприкладство. Слов не понимают, не признают… Попусту их не раздают… Что видела, знает эта косоглазая растяпа российская? Только умеет детей плодить – дюжинами, нищету размножать… Да, еще гордиться безалаберным пустоцветием. Должно все человечество остальное следовать его неказистому примеру. Вообще, по собственному выбору-призванию пусть живет каждый человек. Никому не навязывает свои убеждения, привычки, вкус… Интересно даже, что стало с тем, тем самым – лучшим руководителем, их столпом реакции? Придется признать: неустрашимым был, был или есть – «не запугаете!» Но как легко… сломался? Или нет? Без охраны! Вот она – вся система! Невольной ложью – сметена провокация? Бесхитростно, отчаянно ликвидирована сила: преграждала путь развитию прогресса, обновления. Так просто, на глазах… возможно… совершается история… Не шелохнувшись, нельзя долго лежать. Еще больнее ворочаться… Отделали-таки под орех! Хоть хорошо: не забили до смерти… Толпа этих великосветских дикарей поступает по ведению инстинктов. Все они – звери. И люди – звери. Под одеяниями «культуры, приличия» – скрывают свою сущность, лицо дикаря… - Позвольте Кулябко переговорить со своим агентом… как его? «Аленским». - Настаивает генерал-лейтенант Курлов. - Зачем? Что это даст? - В силу предшествовавших близких отношений со своим агентом, начальник отделения сможет получить у того правдивые и ценные сведения. - И без такой встречи тот дает нужные сведения. - А вы уверены: он вас… не надует? Как нас… Это такой тертый калач… Его голыми руками не ухватишь. - Что ему скрывать? Выдумывать… Глядит в могилу! - Именно потому-то у него свой резон – скрывать правду. - Положим, в данном случае правда нам… не особенно важна. Сообщников… если они есть: обнаружим и без его содействия. Лучше даже… действовал он один: террорист-одиночка. Конечно, с вашим содействием… Не обидитесь на шутку? - Знайте, что говорить! – Взорвался генерал. - Шутка ведь… - Засмеялся Чаплинский. - Хорошо я знаю «прокурорские шутки»! - Одиночка нам полезнее, – продолжает Чаплинский. – Партия – опаснее. Легче одиночку выдать за маньяка. Партия – уже борьба. Подрыв основ системы. Новая волна, начало террористической вакханалии. Одиночка в любом случае удобнее. Особенно, когда его уже не будет. Его же не будет: через несколько дней. И все! Даже неясное прояснится, все станет на свое место. – Успокоил. – Кулябко никто не собирается трогать: он и так уже наказан. Готовится сенаторская ревизия, но это уже не в нашей компетенции. Сенат над нашей с вами властью. Придется ждать: что Б-г даст?! - А что тот? - Держит себя героем: действительная выдержка. Сразу же отвечает на все вопросы. Не заметно, мог все заранее продумать, подготовить свою версию. Такое впечатление: правдивые, искренние ответы. - Нас не топит? - Было немного? Даже удивительно: в нем живо выплескивает чувство… порядочности. Понимает: Кулябко подвел под монастырь – его выгораживает всячески… - Выгораживает? - Да, выгораживает. Все на себя принимает. Понимает: ему нечего терять. - Понимает? - А что тут нужно понимать? Ведь он… юрист… - Но если статс-секретарь… выживет? - Вряд ли… Одна надежда – на Б-га. - Тогда, конечно… - Но даже: случится чудо… И тогда его никто не простит… - Вот это мне хочется услышать… в военном суде! И поскорее! – Пауза последовала небольшая. Генерал спросил: - А все же… как со свиданием? - Бесполезно оно… Приобретете новых критиков: пытались-де сломить его волю, направить следствие по ложному следу. Знаете сами, как делается это? При думской системе гласности… Потом еще: печатная вонь. Не утаишь такое свидание. На подъездах к «капониру» почти круглосуточно дежурят газетные пистолеты. Они заглядывают в лицо каждого подъезжающего. Разгоняли их уже не раз: вырастают. Общественность, гласность. Сами знаете, какое это несчастье. - Ну, что ж… Пусть без этого свиданья: обойдемся! Тот Фененко из надежных? - Как вы сами думаете? Поставили бы кого-нибудь? - Понимаю! Но все же… Такое это дельце… Как бы кого не впутал… - О чем разговор? Вы настаиваете на этом свидании – обратитесь к министру Щегловитову: он как раз прибыл в город. Теперь мы уже без него – пешки. - Не прибедняйтесь! С Иваном Григорьевичем я дружен, но… последую вашему совету: лучше не связываться… вонять будут… - Будут! - И без того хватает… - Да… Хватает! - И все же… - Все будет хорошо: уверен. - Конечно… Конечно… Надо же такое! - Судьба! - Не иначе: судьба! ******************************************* ****************************************** Вот и Фененко принялся за Богрова. Не позволил передохнуть, после бессонной ночи: мучает несколько часов. Богров собрал в кулак всю свою волю: несколько справляется с напряжением. На вопросы следователя он отвечает прямо, откровенно: успевай только записывать. - Я не признаю себя виновным в том, что состоял участником преступного сообщества, себя именующего группой анархистов, насильственное ниспровержение установленного основными законами образа правления имеющей целью своей деятельности, но признаю себя виновным в том, что, задумав заранее лишить жизни председателя совета министров Столыпина, произвел в него 1-го сентября сего года два выстрела из револьвера «Браунинга» и причинил ему опасные для жизни поранения, - каковое преступление, однако, совершено мною без предварительного уговора с другими лицами и не в качестве участника какой-либо революционной организации. Вырос я в семье отца своего и матери, которые проживают в Киеве, причем отец присяжный поверенный и домовладелец. Дом отца моего находится на Бибиковском бульваре под номером четвертым и стоит приблизительно четыреста тысяч рублей. Долга на этом доме имеется сто тысяч рублей. Таким образом, мой отец является вполне обеспеченным человеком. Я лично всегда жил безбедно, и отец давал мне достаточно средств, никогда не стесняя меня в денежных выдачах. После окончания киевской первой гимназии, в 1905 году я поступил в киевский Университет на юридический факультет. В сентябре того же года я уехал в Мюнхен для продолжения учения, так как Киевский университет был закрыт. Вернулся я из Мюнхена осенью 1906 года. В те времена я уже настроен революционно, хотя ни в каких конкретных поступках это мое настроение не выражалось. Вернувшись в Киев, я в декабре 1906 года примкнул через студенческий кружок к группе анархистов-коммунистов, с которыми я познакомился через студента Татиева под кличкой «Ираклий». В настоящее время он куда-то выслан, куда не знаю. В состав группы входили: Иуда Гроссман, Леонид Таратута, какой-то Петр, фамилии которого не помню, Кирилл, Городецкий и несколько рабочих-булочников. Эта группа имела при мне 10-15 собраний, происходивших на разных квартирах, но на каких именно указать не могу, так как забыл адреса. На этих собраниях разрабатывались организационные планы и высказывались предложения о возможности совершения разных экспроприаций, но определенных замыслов не было. Я лично за время принадлежности к группе анархистов-коммунистов ни в каких преступлениях не участвовал. Состав партии часто менялся, и в течение 1908 года все вышепоименованные лица из нее выбыли, будучи арестованы, а в состав ее вошли приехавшие из-за границы: Герман Сандомирский, Наум Тыш, Дубинский и какой-то Филипп, фамилии которого не помню. Примкнул я к группе анархистов вследствие того, что считал правильной их теорию и желал подробнее познакомится с их деятельностью. Однако, вскоре, в середине 1907 года, я разочаровался в деятельности этих лиц, ибо пришел к заключению, что все они преследуют, гл. обр., чисто разбойничьи корыстные цели. Поэтому я, оставаясь для видимости, в партии, решил о деятельности ее членов сообщить киев. охр. отделению. Решимость эта вызвана еще тем обстоятельством: я хотел получить некоторый излишек денег. Для чего мне нужен этот излишек денег, я объяснять не желаю. Когда я впервые явился в середине 1907 года в охр. отделение, то начальник его Кулябко расспросил меня об имеющихся у меня сведениях и, убедившись, повидимому, таковые совпадают с его сведениями, принял меня в состав своих сотрудников, стал уплачивать мне по 100-150 руб. в месяц и иногда единовременно по 50-60 рублей. Тратил я эти деньги на жизнь, причем от отца своего в то время получал, кроме стола и квартиры, около 50 рублей в месяц. В охр. отделение я ходил раза два в неделю и, между прочим, сообщил сведения о готовящихся преступлениях, о борисоглебской организации максималистов, об экспроприации в киевском политехническом институте, лаборатории в Киеве, на Подоле, по которой привлечена Р.Михельзон, дело Мержеевской разъяснил: подготовляла покушение на жизнь Государя Императоора в 1909 году, и много других замыслов анархистов. Кроме того, я предупредал охранное отделение о готовящейся попытке освобождения находившихся в Лукьяновской тюрьме Тыша и Филиппа при помощи бомб. Для предупреждения этого преступления необходимо было арестовать участников накануне и для того, чтобы моя роль, как сотрудника, не была раскрыта, я тоже арестован охр. отделением фиктивно и содержался в старо-киевском участке с 10-IX по 25-IX-08 г., после чего отпущен и продолжал свою деятельность в охр. Отделении, где шел под фамилией «Аленский». Всего работал я в охр. отделении около двух с половиной лет и моя поездка длилась с сентября 1908 г. по май 1909 г. эти поездки предпринимались мною для личных надобностей и не носили характера командировок от охр. отделения, но Кулябко пользовался этими поездками и сохранял со мной связь, поручая собирать сведения о заграничной деятельности анархистских организаций и продолжая выплачивать мне ежемесячно деньги. В охр. отделении я работал до начала 1910 года, а затем уехал в Петербург по окончании в феврале 1910 г. курса в Киевском университете. Там я продолжал числиться помощником киевск. присяжного поверенного С.Г. Крупнова и иногда получал практику через знакомых присяжных поверенных: Кальмановича, Дубосаренского, Рашкевича и др. Вскоре по приезде в Петербург в июле 1910 года, я решил сообщить петербургскому охр. отделению или департаменту полиции вымышленные сведения для того, чтобы в революционных целях вступить в тесные отношения с этими учреждениями и детально ознакомиться с их деятельностью. На вопрос, почему у меня, после службы в киевском охр. отделении, явилось вновь стремление служить революционным целям, я отвечать не желаю. По прибытии в Петербург, я вновь сделался революционером, но ни к какой организации не примкнул… Почему через такой короткий промежуток времени из сотрудников охр. отделения снова я сделался революционером, я отказываюсь отвечать. Может быть, по-вашему, это нелогично, но у меня своя логика. Могу добавить, что в киевск. охр. отделении я действовал исключительно в интересах сего последнего. Задумав сообщить петербургским жандармским властям вымышленные сведения, я написал Кулябко письмо, в котором, сообщая, что у меня есть важные сведения, запрашивал, куда мне их сообщить. На это письмо я получил телеграфный ответ с указанием, что мне нужно обратиться непосредственно к петербургскому начальнику охр. отделения фон-Коттену. У этого последнего я был раз десять и, передавая ему вымышленные и довольно безразличные сведения, заслужил его доверие, повидимому. Мне думается, что меня рекомендовал ему Кулябко. Коттен платил мне сто пятьдесят руб. в месяц в течение четырех месяцев. После этого я серьезно заболел в Петербурге, и врачи послали меня на юг Франции, куда я прибыл в декабре 1910 г. и оставался там до марта м-ца 11 г. Там я никаких сношений с революционными организациями не имел и никаких поручений от них не получал. Вернувшись в Киев, я прожил здесь до конца июля м-ца, ни с Кулябко, ни с революционерами не виделся. В июле же м-це я поехал на дачу около Кременчуга, где пробыл недели две у своих родителей. После этого, я вернулся в Киев в начале августа и остался здесь безвыездно до вчерашнего дня. Еще в 1907 году у меня зародилась мысль о совершении террористического акта в форме убийства кого-либо из высших представителей правительства, каковая мысль являлась прямым последствием моих анархических убеждений. Затем, в период моей работы в киевском охранном отделении я эту мысль оставил. А в нынешнем году снова вернулся к ней, причем я решил убить министра Столыпина, так как я считал его главным виновником реакции и находил, что вредна его деятельность для блага народа. Зная о предстоящих в Киеве августовских Торжествах и о приезде Столыпина предполагаемом, я решил воспользоваться этим обстоятельством для осуществления своего замысла. Но так как мне трудно было проникнуть в те места, где должен иметь пребывание Столыпин, то я придумал ввести Кулябко в заблуждение, при его помощи получить доступ в места означенные. Для этой цели я 26 или 27 августа отправился к Кулябко на квартиру, предварительно уведомив его по телефону о том, что имею сообщить ему некоторые сведения. Кулябко принял меня у себя дома, и при нашем разговоре присутствовали полковник Спиридович и камер-юнкер Веригин. Я сообщил всем этим лицам вымышленные сведения, схема которых выработана мною заранее по следующему плану. В бытность мою в Петербурге я сообщил фон-Коттену ложное известие о моем знакомстве с молодым террористом, и вот теперь я решил воспользоваться этой же не существующей личностью, которую назвал «Николаем Яковлевичем», для того чтобы создать связь между сведениями, сообщенные мною ранее фон-Коттену и ныне сообщаемые мною Кулябко, и тем самым придать этим сведениям большую достоверность. Я решил рассказать Кулябко, что этот «Николай Яковлевич» с Женщиной «Ниной Александровной», также не существующей, условились приехать в Киев во время августовских Торжеств для совершения убийства одного из видных министров, что просили меня дать им возможность прибыть в Киев не по железной дороге и не на пароходе, а на моторной лодке, чтобы избегнуть полицейского наблюдения и что «Ник. Як.» имеет намерение остановиться у меня на квартире. После передачи всех этих сведений, я решил убедить Кулябко дать мне пропуск в те места, где будет Столыпин, для того, чтобы иметь возможность предупредить покушение на него. Получив же эти пропуски, я решил воспользоваться близостью Столыпина и стрелять в него. Весь этот план и осуществлен был мною, при чем Кулябко, несомненно, вполне искренно считал мои слова правдивыми. Я виделся с Кулябко всего три раза, а именно 26 или 27 августа в присутствии Спиридовича и Веригина, затем ночью 31-го августа у него на квартире т, наконец, 1-го сентября в «Европейской гостинице» в номере четырнадцатом в присутствии того же Веригина. В эти три раза я и рассказал все вышеизложенное и прибавил, что у «Николай Яковлевич» и «Нина Александровна» приехали и первый из них остановился у меня на квартире. Кулябко учредил на ней очень густое наблюдение, но, конечно, никого не выследил, так как никто ко мне не приезжал. На первом свидании с Кулябко он, указал мне на пачку пригласительных билетов на разные торжества, спросил у меня, имею ли я таковой, но я, не желая возбудить у него подозрения, ответил ему, что мне таковых не надо; однако я твердо решил достать такие билеты и с той целью телефонировал ему в шесть часов 31-го августа, что в видах успеха дела мне необходим билет на вход в Купеческий сад. Кулябко, очевидно, понял, что мое присутствие в саду требуется для предупреждения покушения и сообщил мне, что билет мне будет выдан, чтобы я прислал за ним посыльного. Таким образом я и получил билет и находился в Купеческом саду 31-го авг., где стоял сначала около эстрады с малороссийским хором, а затем перешел на аллею ближе к Царскому шатру; стоял я в первом ряду публики и хорошо видел прохождение Государя, но Столыпина в тот момент не заметил и видел его только издали и то неотчетливо, поэтому я не мог в него тогда стрелять. Вернувшись из Купеческого сада и убедившись, что единственное место, где я могу встретить Столыпина, есть Городской театр, в котором назначен парадный спектакль 1-го сент., я решил непременно достать туда билет и с этой целью пошел в охран. отделение и в виду того, что КУлябко уже спал, я написал краткую записку («У «Аленского» в квартире… Жду инструкций».) В этой записке я сообщил ему вымышленные сведения о том, что у «Николая Яковлевича» имеется бомба, что у «Н.Я.» имеются высокопоставленные покровители и покушение на Государя не состоится из опасения Еврейского погрома. Я рассчитывал, что эта записка произведет на Кулябко серьезное впечатление и что он примет меня лично, и тогда я попрошу у него билет на спектакль. Так оно и вышло: Кулябко меня принял, и из разговора с ним я понял, что он меня ни в чем не подозревает и что я имею все шансы на получение билета. Но окончательно этот вопрос не был тогда решен, поэтому я на следующий день снова пошел к Кулябко и сообщил ему, а также присутствовавшему Веригину, что билет необходим, во-первых, для того, чтобы быть изолированным от команды бомбистов и, во-вторых, для разных других целей, полезных для охранного отделения. Но эти цели изложены мной весьма неопределенно и туманно и я гл. образом рассчитывал, что Кулябко среди окружающей суматохи не станет особенно в них разбираться, а из доверия ко мне выдаст билет. Мои предположения в этом смысле вполне оправдались и билет мне прислан в восемь часов с филером охр. отделения, о чем меня предупредил по телефону Кулябко. Билет был за № 406 восемнадцатого ряда и написан на мое настоящее имя, только с ошибкой в заглавной букве моего отчества. Приехал я в театр во фраке в восемь с четвертью часов вечера и встретил Кулябко, которому сообщил, что «Ник. Як.» попрежнему находится у меня на квартире, и, повидимому, заметил наблюдение. Тогда Кулябко, боясь прозевать его, попросил меня съездить домой удостовериться, не вышел ли он из дома. Я удалился на некоторое время из театра и в первом антракте не имел случая приблизиться к Столыпину. Затем во время второго антракта, высматривая, где находится Столыпин, я в коридоре столкнулся с Кулябко, который мне сказал, что он очень опасается за деятельность «Ник. Як.» и предложил ехать домой следить за «Н.Я.» Я согласился, но, когда Кулябко отошел, оставив меня без всякого наблюдения, я воспользовался этим временем и прошел в проход партера, где между креслами приблизился к Столыпину на расстоянии двух-трех шагов. Около него почти никого не было, доступ к нему совершенно свободен. Находился у меня в правом кармане брюк револьвер «Браунинг» и был заряжен восьмью патронами. Чтобы не было заметно, что карман оттопыривается, я прикрыл его театральной программой. Когда я приблизился к Столыпину на расстоянии двух аршин, я быстро вынул револьвер из кармана и, быстро вытянув руку, произвел два выстрела, и, будучи уверен, что попал в Столыпина, повернулся и пошел к выходу, но был схвачен публикой и задержан. Перед задержанием, помню, что у меня кто-то отнял револьвер, но кто именно – не знаю. Пули в патронах, которыми я стрелял, отравлены не были. До этого случая я никаких попыток на убийство Столыпина или кого-либо другого не делал. После задержания меня прокурор суда отнял у меня бумажник, находилась в нем записка, написанная мною собственноручно, начинавшаяся словами: «Николай Яковлевич» очень взволнован…» Подтверджаю, что я совершил покушение на убийство статс-секретаря Столыпина единолично, без всяких соучастников и не в исполнение каких-либо партийных приказаний. ******************************************* ****************************************** Они хотят выудить что-нибудь новенькое, его показания подстроить под некую версию. Нет, Дмитрий им не дастся, не уступит. Только так, как случилось. Ничего не менять. Он один, только один на статс-секретаря подготовил и совершил покушение. Даже возможно, убил Столыпина. Один – без соучастников, даже без моральной поддержки организации. Смерти он не боится. Даже сам добивается привилегии оказаться вздернутым на виселице. Предлагают: до суда подать прошение о помиловании. Кому? Подать ненавистному режиму? Просить его о пощаде? Не дождутся! Лучше смерть, чем малодушие. Смерть – добровольный его выбор. Знал, на что шел. Совсем не зря погибает… Этот мир для нормальной жизни неустроен, не приспособлен. Он не останется рабом. Все тело ломит, нестерпимо болит, жжет… Успокаивает одно сознание: дело сделано! Телесные боли, муки проходящие … Даже забавно понаблюдать со стороны: во что могут превратить человека. Грубияны! Этот хамский мир привык только рукоприкладствовать… Не велика все же месть за содеянное. Даже смерть – смерть неминуема! – того стоит. Трепещут пусть тираны! Ни одной спокойной минуты – правителям». Их челяди… Не люди они, нет: не люди! Особая категория людей. И смерть их должна стать низменной, неестественной… Погибнет каждый тиран – по-своему, но погибнет! Под тяжестью совершенных злодеяний. Система сама – им созданная: его погубила! Всегда так было и – будет! Он только мнил себя великим реформатором: фигляр, шут гороховый, властвующее ничтожество. В этом мире торжествующих ничтожеств он как раз находился на своем месте. И пал! Даже если он еще не умер – власть из его рук ускользнула. Физических калек не терпят даже калеки нравственные. До тех пор, пока Столыпин правил и стольничал, прислуживал Государю, мог казаться властителем. Возвышался во всей красе. Но он зарвался. Мало угоден стал самой правящей реакции. Там не терпят людей независимых. И сам мог он пасть, но тогда смерть явилась естественной. В том-то дело: самой судьбой ему уготована смерть неестественная, насильственная – возмездие за преступления им содеянные. Вот она – смерть! Пришла: свершилось возмездие! Дело сделал! Пока что – полдела, часть дела… Система осталась. Столыпины возможны, даже реальны: выступать способны под разными именами. Надолго останется система лжи-насилия? Как только рухнет окончательно система – не станет временщиков. Ныне важная задача – разрушить систему: создана Столыпиным, да и другими… Ну, что значит сам Столыпин? Личность – и только! Темная, отвратительная личность. Мнил из себя героя и спасителя России, да и всего человечества. Столыпина не станет: ослабеет сама система. Пока они найдут себе другого графа Витте: станет Геремыкин. В этом смысл случившихся перемен, переворота: даже, возможно, это революция. К случившемуся Россия не останется спокойной: ответит! Реакция прошла! Воспрянет новый свет – революции! Опять разруха, опустение… Нет, революции бесполезны: многокровье не окупается. Гармония, постепенность – это самый разумный темп жизни. Но человеческая стихия разве придет когда-нибудь к разуму. Глупость, тупость – основные черты ее характера. И действовать она привыкла наскоками. Чаще всего ползает вокруг, да около определенного места, но говорят – движение! Движение застоя. Гегелевская диалектика устарела для нашего века: она не поясняет существование абсурдов, парадоксов, неразвития… Хороша она только как умозрительная, абстрактная теория – не больше. Голая схема. Оторвана от реальной жизни – и только. Схема та же – материализм. Он примитивен, вульгарен. Застыл на определенном уровне знаний: не предполагает развитие. Двоичный марксизм: совокупление диалектики и материализма – это ребячливое упражнение досужих умов. Противоречивее мир и сложнее любых схем, построений. Полностью, окончательно непознаваем. Становятся известными только отдельные черты – это капля в море. Невежда и глупцы кричат: «Знаем! Понимаем!» Жжет… Отделали-таки на славу: ногами топтали. Садисты! Люди-садисты: в страданиях ближнего находят удовольствия. Все это чепуха: дело сделано! Вполне неожиданно достиг… ожидаемого успеха. Игра стоит свеч – стоит! Жизнь.. Сколько уже их бесполезно загублено: еще одна – с пользой, есть хоть, за что умереть. Не влачить жалкое существование несчастливца… В этой жизни нет счастья, да и быть не может… Счастье – обман и самообман: обманываются пусть другие… Хватит: нанюхался жизни! Все здесь временно, случайно, еще относительно… Нет в жизни здравого смысла… Как и в существовании… Не жизнь – существование. Пора кончать! Они кончат… Кончат… Подарят лишние сутки или час: судьба решена! Окончательно, бесповоротно… Сам выбрал свою судьбу… Сам! Никого винить, ни на кого спирать. Смерть – беспробудный сон, забытье – и только! Сон! Без пробуждения, без мирских забот… Без интересов… Без дыхания и… оскорбления… Без участия во вселенской лжи. Без смирения перед насилием. Нет ничего другого, более подходящего: выбор смерти – вполне естественный шаг. Но уйти из жизни не просто – с музыкой, случается иногда и так. Прорвалась парадная, торжественная музыка, исполнен величественный гимн – торжествующей справедливости. № 17900 Директору департамента полиции Первого сентября во время антракта торжественного спектакля при Высочайшем присутствии ранен двумя пулями из «Браунинга» председатель совета министров статс-секретарь Столыпин; врачи опасаются повреждения печени; преступник задержан; передан судебным властям. Помощник киевского губернского жандармского управления Полковник Шредель 2 сентября 1911 г. № 17156 Директору департамента полиции Дополнение 17900. Стрелявший есть помощник присяжного поверенного Дмитрий Григорьев Богров, 24 лет, до ноября прошлого года состоял у подполковника Кулябко сотрудником группе анархистов кличкой «Алейников»: 26 августа явился вновь, сообщив вымышленные сведения о готовящемся покушении министров Столыпина и Кассо, и по билетам, выданным в Купеческий сад и театр подполковником Кулябко присутствовал торжествах, совержится военной гауптвахте, он еврей. Статс-секретарь Столыпин, раненный в руку и бок с частичным повреждением печени к утру почувствовал облегчение; есть надежда на благополучный исход. Шредель На телеграмме синим карандашом: «Послать срочно справку о Богрове и его связях». На нижнем правом углу телеграммы написано: «Г. Директор приказал телеграфировать, что по сведениям полк. Коттена – Богров был секретным сотрудником петербургского охранного отделения. Товарищу министра ген.-лейтенанту Курлову: Личное. По сведениям полковника Коттена, киевское охранное отделение в июле (1910) передало Петербург своего секретного сотрудника помощника присяжного поверенного Богрова, по кличке «Олейников». Точка. Богров не дал никаких сведений и декабре прошлого года сношения с ним прекращены. Богров уехал заграницу, юг Франции, откуда январе обращался полковнику Коттену о высылке денег, последние были посланы, но возвращены банком за невостребованием. Директор департамента полиции Зуев 2 сентября 1911 г. И еще телеграмма полковника Шределя. 2 сентября директору департамента полиции: «Богров показал, что уже давно умыслил единоличный акт террора, считая премьера вдохновителем реакции, выполнил, воспользовавшись непонятным для него доверием подполковника Кулябко и безусловно вымышленным сведениям о прибытии в Киев анархистов с браунингом и бомбой, из коих один будто бы остановился в его, Богрове, квартире». Справка киевского охранного отделения (отослана в департамент полиции): «В киевском охр. отделении не имеется (в 1911 г.) ни одного полезного сотрудника сколько-нибудь ни по одной организации, хотя содержание агентуре выдается от 1300 до 1600 р. в месяц. По партии соц.-рев. имеется 8 сотрудников, из коих 6 сотрудников в текущем году не дали ни одного сведения, три из них не давали сведений и в 1910 г., а 2 сотрудника давали совершенно ничтожные сведения. По анархистам агентуры нет. По российской соц.-дем. партии имеется 3 сотрудника, из них двое дают ничтожные сведения, а один, получающий по 100 р. в месяц никаких сведений не дает. По «Бунду» агентуры нет. По студенческому движению имеется 8 сотрудников, из коих 6 давали ничтожные сведения, а 2 сведений не давали. По общественному движению и по польским национальным партиям имеется 3 сотрудника, которые давали сведения, не имеющие никакого значения для дела, хотя содержание получали: даже по 150 р., а другой по 100 р. и третий по 75 р. в месяц. Кроме того, имеется 17 вспомогательных агентов и штучников, из коих некоторые давали ничтожные сведения. О таковом, совершенно неудовлетворительном состоянии агентуры в киевском охранном отделении заведующим особым отделом было доложено господину товарищу министра внутренних дел, командиру особого корпуса жандармов 16 декабря 1910 г., в присутствии начальника охранного отделения подполковника Кулябко, его превосходительством даны соответствующие указания. Независимо от этого, департамент полиции неоднократно давал подполковнику Кулябко указания о необходимости приобретения надлежащей агентуры. Так, в виду полного отсутствия в киевском охр. отделении студенческой агентуры, в предложении от 26 декабря 1910 г. за № 119906, обращено серьезное внимание подполк. Кулябко на необходимость приобретения сотрудников, которые могли бы освещать революционную деятельность студентов. По получению в г. Варшаве прокламаций «Академического кружка польской социалистической партии в г. Киеве», сведения о коем в киевском охранном отделении не имелось, департамент полиции в предложении за 31 декабря 1910 г., за № 120179, просил у подполк. Кулябко принять меры к выявлению этого кружка и технической группы его, а в предложении от 31 января 1911 г. за № 98324, требование его подтверждено. В предложении от 19.1.1911 г., за № 97748, департамент полиции просил подп. Кулябко принять самые серьезные меры к приобретению агентуры по партии соц.-рев. В виду представления подп. Кулябко агентурных сведений о бездеятельности полной киевской организации с.р.-д.р.п. и личного доклада о том, что организации в г. Киеве не имеется, департамент полиции при предложении от 20 января с.г., за № 97875, препроводил подп. Кулябко прокламации и секретные документы, не оставляющие сомнения: в г. Киеве существует серьезная соц.-дем. организация, имеющая 15 рабочих кружков, студенческую организацию, пропагандистскую коллегию, типографию и издающая журнал и прокламации. По приказанию товарища министра внутренних дел, командира отдельного корпуса жандармов, от подп. Кулябко требовались соответствующие объяснения. В предложении от 25 февраля сего года, за № 99493, обращено внимание подп. Кулябко на безрезультативность произведенной им ликвидации социал -демократической группы и на слабость агентуры, причем вновь предложено обратить внимание на необходимость приобретения надежной агентуры. В предложении от 17 марта, за № 117499, указано подполк. Кулябко, что имеющиеся у него 8 сотрудников по студенческому движению сообщают лишь краткие сведения о совершихся уже событиях, а о предстоящих событиях передают лишь циркулярные слухи, почему предложено снова приобрести партийную агентуру. В виду полученных от заведующего заграничной агентурой сведений: организация соц.-дем. работы наиболее прочно поставлена в г. Киеве, департамент полиции в предложении от 9 марта сего года, за № 100190, дал вновь подп. Кулябко надлежащее указание и просил немедленно принять меры к приобретению агентуры. Департамент полиции получил новых сведений о прочной постановке работы в Киеве соц.-дем. партии, в предложении от 12 апреля с.г., за № 101477, подп. Кулябко вновь даны надлежащие указания. Несмотря на все приведенные указания, агентура киевского охранного отделения осталась неудовлетворительной столь же, какою была в минувшем году. Кроме того, подп. Кулябко дан целый ряд указаний по поводу различных упущений и ошибок в деле политического розыска и целый ряд подтверждений о предоставлении затребованных сведений. Необходимо доложить, что подп. Кулябко всегда запаздывал с предоставлением срочной отчетности, отвечает на запросы департамента лишь после нескольких напоминаний, причем неоднократно замечалось: им совершенно игнорируются и напоминания департамента. Так, в виду сообщения подп. Кулябко о командировке сотрудника «Благовещенского» по России, департамент полиции телеграммно от 25 февраля 1910 г., за № 154, просил подробно донести о возложенном на сотрудника поручении. Требование это не исполнено, несмотря на десять подтверждений. Предложение департамента полиции от 14 марта с.г., за № 117456, с просьбой сообщить, что именно выдается сотруднику «Благовещенскому» крупное вознаграждение (в 1910 г. 2323 р.), когда он ничего не знает, что делается в организации, и не дает никаких сколько-нибудь заслуживающих внимания сведений, не исполнено, несмотря на три подтверждения. Требование представить аттестации на г.г. офицеров отделения от 4 мая, 1911 г., за № 125431, исполнено лишь после четырех подтверждений департамента и телеграммы товарища министра внутренних дел, командира отдельного корпуса жандармов. Предложением от 31 января с.г. от подп. Кулябко требовалось донесение о настроении в войсках, требование каковое не исполнено, несмотря на три подтверждения. 2 сентября 1911 г. За начальника отделения пол. Балабин. ******************************************* ******************************************* ***************************** Неспокойно генерал-губернаторское сердце. Все на мази: еще не хватало этого! Ох, эти Евреи, жиды: так и жди от них беды. Сперва на голову свалился Бейлис, теперь Богров… Даже в отместку не почешут им хвосты, не устроят погромчик: Государь запретил. Долго, слишком долго мы возимся со своими Евреями. Не спалось. Обойдемся ли? Иван Григорьевич обещал содействие: увернемся от всех неприятностей. Иначе все полетит к чертовой бабушке. Кулябко – шляпа: держит таких ротозеев! Получается: сам нашел террориста, снабдил его всем необходимым: такого еще не бывало! Не охрана – кисейные барышни. Песенка премьера спета: надолго, даже окончательно. Кто преемником его окажется? От этого много зависит. Нынешняя и будущая карьера. Только бы пронесло, иначе опять запрут куда-нибудь в провинцию: придется оттуда куковать – никто даже не услышит. Киев, как-никак столица, так повсюду дыра, бескультурье, непролазная грязь. А до солидной жизни Россия не доросла. Группа московских присяжных поверенных послала 3 сентября сочувственную телеграмму на имя Григория Богрова, отца Дмитрия. Они пытаются «утешить горе отеческого сердца», выражают убеждение: покуситель – жертва политических событий и того обстоятельства: господин Столыпин не пожелал мирно и вовремя уйти со своего поста. Жиды! Мы вам подсунем погромчик: заработали! Все как раз складывается благополучно. Только одна загвоздка: такой словоохотливый террорист попался, но отказывается признаться: собирался совершить покушение на Государя. Даже категорически он отказывается признаться: собирался совершить покушение на Государя. Отвергает даже саму эту мысль. Отказывается подписать протокол при упоминании об этом факте. Его подпись – до лампочки: сумеем обойти наивного подследственного. Как? Составим свой отдельный протокольчик – и все тут! Так и поступили. «Богров, давая показания, между прочим, упомянул: у него возникла мысль совершить покушение на жизнь Государя Императора, но была оставлена им из боязни вызвать Еврейский погром. Он, как Еврей, совершить такое деяние не считал себя вправе, вообще могло бы навлечь на Евреев подобные последствия и вызвать стеснение их прав. Правительство, узнав о таком его заявлении, будет удерживать Евреев от террористических актов, устрашая организацией погрома». Подписи: Чаплинский, Брандорф, Фененко. Вот и все! Кто усомнится в их честности?! Над городом нависли тяжелой ношей черные тучи погрома. Каждую минуту может начаться этот погром. Темно-багровый закат напоминал Киевским Евреям кровь сотен невинных жертв во время октябрьских дней пятого года. Прошло с того времени без малого шесть лет. Пусть не все, киевляне-Украинцы остались грабителями и убийцами. Еврейский погром: крайнее проявление антисемитизма. Сам по себе, казалось, антисемитизм – явление безобидное. Скажем, назовут Еврея – не Евреем, а жидом и даже «пархатым жидом» или «жидовской мордой». Что угрожающего в этом для существования Еврейского племени? Вроде ничего. Обидно и только: даже пусть обзывают без всякого повода. Христиане между собой тоже не живут мирно. Иногда проявляют друг к другу свои антипатии в более доходчивой форме, чем по отношению к Евреям. При подходе с этой точки зрения, чего обижаться на них? Еврея назовут жидом – от того не убудет. Что тут такого? Жиды больше обижают Христиан. В древнем Русском Киеве их развелось больше, чем червей. Они подкупают полицию и проживают без всяких видов на жительство. Золотом своим они развращают всю Российскую власть. Превращают ее в продажную. Продажная власть перестает оставаться Русской властью. Евреи-киевляне уже как-то свыклись с неизбежностью погрома. Смирились даже с мыслью о неотвратимости: только ждут, ждут… Несколько бессонных ночей… Состоятельные люди покинули город при первых появлениях слухов. На вокзале за билетами произошла толкльня невиданного свойства-размера. Даже за проезд в третьем классе платили бешенные деньги. вне Киева сотни «баловней судьбы», счастливчиков болезненно ожидают сообщения о развитии событий. Ведь они оставили без присмотра дома, квартиры, имущество – все это могут подвергнуть разграблению, даже уничтожению. Не без причин ноют сердца. Тысячи скромных людей оберегают свое жалкое имущество. Больше дрожат они за безопасное благополучие детей и собственные жизни. Им остается молиться и ожидать. Уже тысячи лет в Галуте Евреев подстерегает, испытывает коварная и немилосердная судьба. Не могут понять причины: Б-г Иегова подвергает их все новым, многообразным испытаниям. Проверяет верность Господу, Иудаизму, Заветам, традициям… Верно, наши предки непоправимо согрешили: по этой причине Милостивый Б-г посылает новые испытания. Исстрадались Евреи. Даже некоторые теряют надежду. Неужели Всесильный Б-г Авраама, Ицхака, Йакова не отведет руку убийц и грабителей от избранного народа? Погром в Киеве стал почти обыденным явлением. О погроме говорят, словно в деревне о дожде: «Хорошо успеть сено до дождя, а там пусть льет, сколько влезет». «Осенью погром – самый раз. – Разговор в Киеве направленность несколько другую имеет. – Весной мало товара, после сезона, а сейчас все есть в полном достатке: весь капитал в товаре. Осенью погром – для жидов полное разорение». И еще говорят, как и когда лучше бить жидов, но зря товар не портить, его не уничтожать: попользоваться. Ведь иначе от погрома нет никакой корысти. Она должны иметь свой интерес. «Без корысти неохота даже распускать руки. У жидов шерстью обрастают ушибы, как у тех собак. Они из одной породы». «Все у них – наше, наше!» «Есть, попадаются свои жидочки: они не такие – полезные! Можно и нужно бить – остальных». В этом большом и культурном городе хватает дикостей. Попустительством своим власти развязывают руки толпы. Нравы у них жестокие. Власти часто пользуются возможностями единства и помощи народа: недовольство по линии наименьшего сопротивления направляют. Правящие классы благодарили не раз судьбу: в России есть Евреи – на них можно отыгрываться всякий раз при наличии и возникновении важных проблем. Первый Еврейский погром в Киеве произошел в 1115 году. Прекраснейшим образом Евреев проучили «за обирательство» и «тайные сношения с Греками». Как говорят: «за гречневую кашу». Христиане повторяют: «Это у жидов в крови: ищут любую возможность кому-то напортить, нагадить. Даже приютившим их Русских: ни во что нас не ставят. Жиды точно так ведут себя с остальными народами, с которыми обитают». Все подготовлено к погрому: Православный, монархический Киев ожидает для Еврейского погрома только сигнал. «Это будет им – не пятый год! Тогда живые отделались затрещинами, легким испугом и выбитыми стеклами! Сейчас должен повториться Кишинев, Гомель, Одесса, Минск, Новозыбков, еще двести городов, местечек - уже вместе взятые. Киевские жиды должны пострадать ровно настолько, насколько пострадали жиды в пятом году. Все должно объединиться, вылиться: подобного Еврейская история еще не знала. Многочисленные Египетские казни – вместе взятые. Современная варфоломеевская ночь… Нет, Евреи за свою историю подобного не испытывали. Планомерно, тщательно и с полным знанием погромного искусства готовил им Киев. Только ожидают сигнала… А его почему-то все нет… Киев нетерпением живет. Все обиды, накопленное столетиями совместной жизни недовольство – обнажились, закипали, рвались наружу, изрыгали пламя: оно должно сжечь до тла Евоейское население города, их разрушенные дома, ограбленное имущество. Жиды в Киеве стали невыносимы. С каждым годом и днем они придумывают все новые и большие издевательства, осмеивают православное население города. Они надругались над Христианством. Совершили «ритуальное убийство» одного из самых чистых, непорочных его детей – Андрюшу Ющинского. Жид Мордко Богров поднял свою преступную руку на самого дорогого и любимого, стойкого защитника Православия и спасителя народа, Русского патриота, премьера, статс-секретаря Столыпина. Мало пролили Христианской крови в годы революционного сумасбродства?! Пусть свершится праведная месть! Пусть недобрая жидовская кровь искупит кровь Ющинского и Столыпина! Так будет!» “Киевское Еврейское население, - представители Еврейского населения Киева отправили генерал-губернатору Трепову телеграмму: - глубоко возмущено злодейским покушением на жизнь председателя совета министров статс-секретаря Петра Аркадьевича Столыпина, собрались во всех молитвенных домах и вознесли горячие к Господу Б-гу молитвы о скорейшем и полном выздоровлении его. Чувствуя непреодолимую потребность присоединить свой голос глубокой скорби и негодования по поводу неслыханного злодейства, Еврейское население через своих представителей, почтительнейше просит ваше превосходительство подвергнуть к стопам Его Императорского Величества Всемилостивейшего Государя Императора верноподданические чувства беспредельной любви Еврейского населения Киева. Киевские общественные раввины Гуревич, Алешковский. Киевский духовный раввин Аронсон». Генерал-губернатор не против Еврейского погрома: пора и следует отомстить жидам. Активные действия поспособствуют полному утверждению «ритуальной версии»: с ними все возятся. Ходят вокруг да около: не решаются подцепить. Взяли Бейлиса, но что значит один жид? По данному делу следует привлечь десятки, сотни… Киев от того не обеднеет. Вот и Фененко уже подмазывает пятки: смеет перечить прокурору. Думает: с ним посчитаются. Выполнял он работу, на своем месте держался: делал полезное дело. Иначе: не стой на дороге, подальше катись! Друзья из столиц и глубинки требуют: «Давайте пощиплем жидов!» Они не хотят, не могут понять: дело слишком серьезное, нельзя на этом оскандалиться. Нетерпеливый народ всегда наделает глупости. Сами останутся в сторонке, в тебе начнут искать виновного, козла отпущения собственных грехов. В делах серьезных не шутят… Не поступают в запальчивости… Дело придется сделать. Не поставить под удар собственную голову. Ее в «черте постоянной Еврейской оседлости» расположен Киев. По причине подкупа-продажности оказалось много жидов в городе. Сколько здесь ютятся без всякого права на жительство? От них просто не избавиться: прибыльная статья для местной полиции: платят взятки. Но в данном случае штука не пройдет: избрали неудачный момент. Они хитрые: все заранее предусмотрели: своего Мордку подсунули в театр. Даже удивительно: в такой благовоспитанной и трезвой семье смог вырасти убийца? Ох, эти дети – они несчастье родительское. Но и без них – трагедия. Евреи Киева все еще находятся в страшной панике. Состоятельные Евреи разъезжаются по всем направлениям. Чаще к родственникам. Ценные вещи для сохранения помещают в ломбарды: уже переполнены. На железнодорожном вокзале невероятная теснота. Невозможно достать билеты – ни за какие деньги. Но погром не состоялся. Произошло только несколько случаев хулиганства и бандитизма. В числе их: на Подоле Еврею Петровскому всадили нож в живот. На улице Б. Владимирской студенту Лифшицу камнем разбила голову. Затаились киевские погромщики… Свое свердящее желание осуществили в период гражданской войны, да и позже – в 1941: в Бабьем Яру… Остается только ждать… Ждать… Ждать… Мучительно ожидать свою участь… Они ведь хамиты: на них не надейся, ничего доброго не получишь – разорение только, смерть… Вот Хаим-Нахман Бялик – он как раз ко времени. «Сказание о погроме» - о бывшем, будущем? Кровью сердца написал… … Встань, и пройди по городу резни, И тронь своей рукой, и закрепи во взорах Присохший на стволах и камнях и заборах Остылый мозг и кровь комками: то – они. Пойди к развалинам, к зияющим проломам, К стенам и очагам, разбитым словно громом, Вскрывая черноту нагого кирпича, Глубоко врылся лом крушительным тараном, И те пробоины подобны черным ранам, Которым нет целенья и врача. Ступи – утонет шаг: ты в пух поставил ногу, В осколки утвари, в отрепья, в клочья книг: По крохам их копил воловий труд – и миг, И все разрушено… И выйдешь на дорогу – И цветут акации и льют свой аромат, И цвет их – словно пух, и пахнут словно кровью; И на зло в грудь твою войдет их сладкий чад; И греет солнышко, и, скорбь твою дразня, Осколки битого стекла горят алмазом – Все сразу Б-г послал, все пировали разом: И солнце, и весна, и красная резня! Но дальше. Видишь двор? В углу, за той клоакой, - Там двух убили: жида с его собакой. На ту же кучу их свалил одну топор, И вместе в их крови свинья купала рыло. Размоет завтра дождь вопивший к Б-гу сор, И сгинет эта кровь, всосет ее простор Великой пустоты бесследно и уныло – И будет снова все по-прежнему, как было… Иди, взберись туда, под крыши, на чердак: Предсмертным ужасом еще трепещет мрак, И смотрят на тебя из дыр, из теней черных Глаза, десятки глаз безмолвных и упорных. Ты видишь? То они. Вперяя мертвый взгляд, Теснятся в уголке, и жмутся, и молчат. Сюда, где с воем их настигла стая волчья, Они в последний раз прокрались – оглянуть Всю муку бытия, нелепо-жалкий путь К нелепо-дикому концу – и жмутся молча, И только взор корит и требует: за что? – И то молчанье снесть лишь Б-г великий в силах! И все мертво кругом, и только на стропилах Живой паук, он был, когда свершилось то, - Спроси, и проплывут перед тобой картины! Набитой пухом их распоротой перины Распоротый живот – и гвоздь в ноздре живой, С пробитым теменем повешенные люди; Зарезанная мать и с ней, к остылой груди Прильнувший губками, ребенок; - и другой, Другой, разорванный с последним криком «мама!» - И вот он – он глядит, недвижно, молча, прямо В Мои глаза и ждет отчета от Меня… И в муке скорчишься от повести паучьей, Пронзит она твой мозг, и в душу, леденея Войдет навеки Смерть… И, сытый пыткой жгучей, Задушишь рвущийся из горла дикий вой И выйдешь – и земля все та же, не другая, И солнце, как всегда, хохочет, изрыгая Свое ненужное сиянье над землей… И загляни ты в погреб ледяной, Где весь табун, во тьме сырого свода, Позорил жен из твоего народа – По семеро, по семеро с одной. Над дочерью свершалось семь насилий, И рядом мать хрипела под скотом: Бесчестили пред тем, как их убили, И в самый миг убийства… и потом. И посмотри туда: за тою бочкой, И здесь, и там, зарывшийся в нору, Смотрел отец на то, что было с дочкой, И сын на мать, и братья на сестру, И видели, выглядывая в щели, Как корчились тела невест и жен, И спорили враги, делясь, о теле, Как делят хлеб, - и крикнуть не посмели, И не сошли с ума, не поседели И глаз себе не выкололи вон И за себя молили Адоная! И если вновь от пыток и стыда От этих жертв опомнится ина я – Уж перед ней вся жизнь ее земная Осквернена глубоко навсегда; Но выползут мужья их понемногу – И в храм пойдут вознесть хваленья Б-гу И, если есть меж ними коганим, Иной из них пойдет спросить раввина: Достойно ли его святого чина, Чтоб с ним жила такое – слышишь? С ним И все пойдет, как было… И оттуда Введу тебя в жилье свиней и псов: Там прятались сыны твоих отцов, Потомки тех, чей прадед был Иегуда, Лев Маккавей, - средь мерзости свиной, В грязи клоак с отбросами сидели, Гнездились в каждой яме, в каждой щели – По семеро, по семеро с одной… Так честь мою прославили превыше Святых небес народам и толпам: Рассыпались, бежали, словно мыши, Попрятались, подобные клопам, И околели псами… Сын Адама. Не плачь, не крой руками век Закрежещи зубами, человек, И сгинь от срама! Но ты пойдешь и дальше. Загляни В ямской сарай за городом у сада – Войди туда. Ты в капище резни. В угрюмой тьме коробится громада Возов, колес, оглоблей там и тут – И кажется зловещим стадо чуд: То словно спят вампиры-великаны, До устали пресыщены и пьяны От оргий крови. Ссохся и прирос Мозг отверделый к спицам тех колес, Протянутых, как пальцы, что, напружась, Хотят душить. Кровавые, в дыму, Заходит солнце. Вслушайся во тьму И в дрожь бездонной тайны: ужас, ужас И ужас бесконечно и навек… Он здесь разлит, прилип к стенам досчатым, Он плавает в безмолвии чреватом – И чудится во мгле из-под телег Дрожь судорог, обрубки тел живые, Что корчатся в безмолвной агонии, - И в воздухе висит последний стон – Бессильный голос муки предконечной – Вокруг тебя застыл и реет он, И смутной скорбью – скорбью вековечной Кругом дрожит и бродит тишина… Здесь некто есть. Здесь рыщет Некто черный – Томится здесь, но не уйдет упорный, Устал от горя, мощь истощена, И ищет он покоя – нет покою; И хочет он рыдать – не стало чем, И хочет выть он бешено – и нем, Захлебываюсь жгучею тоскою; И, осеня крылами дом резни, Свое чело под крылья тихо прячет, Скрывает скорбь очей своих, и плачет Без языка……….. …………………… ……И дверь, войдя замкни, И стань во тьме, и с горем тихо слейся, Уйди в него, и до сыта напейся И на всю жизнь им душу наводни, Чтоб, дольше – в дни, когда душе уныло И гаснет мощь, - чтоб это горе было Твоей последней помощью в те дни, Источником живительного яда, - Чтоб за тобою злым кошмаром ада Оно ползло, ползло, вселяя дрожь; И понесешь в края земного шара, И будешь ты для этого кошмара Искать имен, и слов, и не найдешь… Иди на кладбище. Тайком туда пройди ты, Никем не встреченный, один с твоей тоской; Пройди по всем буграм, где клочья тел зарыты, И встань, и воцарю молчанье над тобой. И сердце будет ныть от срама и страданий. Но слез тебе не дам. И будет зреть в гортани Звериный рев быка, влекомого к костру, - Но я твой стон в груди твоей запру… Так вот они лежат, закланные ягнята, Чем Я воздам за вас, и что Моя расплата?! Я сам, как вы, бедняк, давно, с далеких дней – Я беден был при вас, без вас еще бедней; За воздаянием придут в Мое жилище – И распну Я дверь: смотрите, Б-г ваш нищий. Сыны мои, сыны! Чьи скажут нам уста, За что, за что, за что над вами смерть нависла, Зачем, во имя чье вы пали? Смерть без смысла, Как жизнь – как ваша жизнь без смысла прожита… Где ж Мудрость высшая, божественный Мой Разум? Зарылся в облаках от горя и стыда… Я тоже по ночам невидимо сюда Схожу, и вижу их Моим всезреющим глазом, Но – бытием Моим клянусь тебе я сам – Без слез. Огромна скорбь, но и огромен срам, И что огромнее – ответ, сын человечий! Иль лучше промолчи… Молчи! Без слов и речи. Им о стыде Моем свидетелем ты будь И, возротясь домой в тебе родное племя, Снеси к ним Мой позор и им обрушь на темя, И боль Мою возьми и влей им ядом в грудь И, уходя, еще на несколько мгновений, Помедли: вокруг тебя ковер травы весенней, Росистый, искупится в сияньи и тепле. Сорви ты горсть, и брось назад над головою, И молви: Мой народ стал мертвою травой. И нет ему надежды на земле. И вновь приди к спасенным от убоя – В дома, где молится постящийся народ. Услышь хор рыданий, стона, воя, И весь замрешь, и дрожь тебя возьмет: Так, как они, рыдает только племя, Погибшее навеки-навсегда… Уж не взойдет у них святое семя Восстания, и мщенья, и стыда, И даже злого, страстного проклятья Не вырвется у них от боли ран… О, лгут они, твои родные братья, Ложь – их мольба, и слезы их – обман. Вы бьете в грудь, и плачете, и громко И жалобно кричите Мне: грешны… Да разве есть у праха, у обломка, У мусора, у падали вины? Мне срам за них, за мерзки эти слезы! Да крикни им, чтоб грянули угрозы Против Меня, и неба, и земли, - Чтоб, в ответ за муки поколений, Проклятия взлились к горной сени И бурею Престол Мой потрясли! Я для того замкнул в твоей гортани, О человек, стенание твое: Не оскверни, как те, водой рыданий Святую боль святых твоих страданий, Но стереги нетронутой ее. Лелей ее, храни дороже клада И замок ей построй в твоей груди, Построй оплот из ненависти ада – И не давай ей пищи, кроме яда Твоих обид и ран твоих, и жди. И вырастет взлелеянное семя, И жгучий даст и полный яду плод – И в грозный день, когда свершится время, Сорви его – и брось его в народ! Уйди. Ты вечером вернись в их синагогу: День скорби кончился – и клокочет понемногу Дремота. Молятся губами кое-как, Без сердца, вялые, усталые от плача: Как крутится фитиль, когда елей иссяк, Так тащится без ног заезженная кляча… Отслужено, конец. Но скамьи прихожан, Не опустели: ждут. А проповедь с амвона! Ползет она, скрипит, бесцельно, монотонно, И может притчами по гною свежих ран, И не послышится в ней Божьего слова, И в Душах не родит ни проблеска живого. И паства слушает, зевая стар и млад, Качая головой под рокот слов унылых; Печать конца на лбу, в пустынном сердце гад, Сок вытек, дух увял, и Божий взор затми их… Нет, ты их не жалей. Ожгла их только плеть – Но с болью свыклися, и сжилися с позором, Чресчур несчастные, чтоб их громить укором, Чресчур погибшие, чтоб их еще жалеть. Оставь их, пусть идут – стемнело, небо в звездах. Идут, понуры, спать – спать в осквернелых гнездах, - Как воры, крадутся, и стан опять согбен, И пустота в Душе бездоннее, чем прежде; И лягут на тряпье, на сброшенной одежде, Со ржавчиной в костях, и в сердце гниль и тлен… А завтра выйди к ним: осколки человека Разбили лагери у входа к богачам, И, как разносчик свой выкрикивает хлам, Как голосят они: «Смотрите, я калека! Мне разрубили лоб! Мне руку до кости!» И жадно их глаза – глаза рабов побитых – Устремлены туда, на руки этих сытых, И молят: «Мать мою убили – заплати!» Эй, голь, на кладбище! Откройте нам обломки Святых родных костей, набейте вплоть котомки И потащите их на мировой базар И ярко, на виду, расставьте свой товар: Гнусавя нараспев мольбу о благостыне, Молитесь, нищие, на ветер всех сторон И милости царей, о шалости племен – И гните, как поднесь, и клянчьте, как поныне!.. ……………………………………………………. …………………………………………………….. Что в них тебе? Оставь их, человече, Встань и беги в степную ширь, далече: Там, наконец, рыданьям путь открой, И бейся там о камни головой, И рви себя, горя бессильным гневом, За волосы, и плачь, и зверем вой – И вьюга скроет вопль, безумный твой Своим насмешливым напевом… ******************************************* ************************************** Жиды подкупили правительство! Как иначе понять факты последних дней: специально с маневров отозвали войска – в город ввели с полицейскими функциями. Так генерал-губернатор Трепов предпринял особые меры по предупреждению Еврейского погрома. Иначе не понять его предупреждение: беспорядки и насилия в Киеве подавят самым решительным образом. Трепов очень хороший человек. Он во всем сочувствует монархистам. Только благодаря его содействию, Владимир Голубев еще в мае имел беседу с вице-директором департамента полиции Лядовым. Но лучше с ним не беседовать – отговорил от погрома весной. Посоветовал его перенести на осень. Вот и желанная осень… Появилось трагическое обстоятельство: усугубляет обстановку, дополняет вину жидов. Возник такой случай: его нельзя упустить – отплатить жидам по горячим следам. С жидами еще не рассчитались за Ющинского. Как сейчас оставить безнаказанным это страшное преступление?! Безнаказанность побудит жидов начать жестокий террор. Горожане настолько устрашатся: испугаются выходить на улицу. Что можно требовать от обывателя: запуган генерал-губернатор. Ясно: не смогли подкупить этого патриота. Во время частной беседы Трепов повторил твердо: не может допустить погром в нынешних условиях. Правительство ввело в город войска. Казакам разрешили применять оружие – в случае необходимости. Решимость правительства основано на предположении: погром в Киеве – при присутствии в нем Государя – вызовет новые брожения по стране. Неминуемо произойдет революция. Предыдущую революцию придушили, но остался ее зародыш. Нельзя также покушаться на престиж Российской Империи. - Сам Государь ненавидит жидов! – Взорвался Голубев. - Еще в третьем году Он послал войскам Высочайшую благодарность за энергичные действия против жидов. Генерал-губернатор согласился. Он настаивает: несвоевременный погром - в настоящий момент. После пережитых предыдущих неистовых лет, допустить нельзя повторения революции. Предосудительно давать преступной братии повод для разворачивания подпольной деятельности. - Мстить! – Голубев горит. – За такое – погром! Жидовской кровью – искупить невинную кровь! - Согласен… - Трепов его уламывает. – но не сейчас! - Как это не сейчас? – Студент выпятил на генерал-губернатора остекленевшие и налитые кровью свои безумные глаза. Потрясен ответом – спрашивает: - Когда же еще?! - Приурочим его… - На долю Трепова выпала нелегкая задачка. Поделать он ничего не может: служба – важнее дружбы. Придумал спасительную оттяжку: - К… лучше всего к… октябрьским дням… - Потеряет весь смысл! – Но Голубева не купишь: он молодой фанатик, даже крайний жидоненавистник. Честен в том смысле: не скрывает своих чувств и намерений. – В октябре? Через полтора месяца… Тогда можно – еще раз! Со всеми жидами не разделаешься – за один раз. Меня уже и так водят за нос… почти полгода. – Закончил он обидчиво. - Но ведь Государь в городе! – Генерал-губернатор выставил последнюю козырную карту. - Ну, и что с того? – Студент не понял серьезности юморной позиции. Понял все по-своему: - Ведь погром носит верноподданный характер. Мы пройдем с иконами и хоругвями. С пением гимна… С Царским именем на устах… - Но ведь Государь в городе… - Трепов смотрит и удивляется: дурашливый он такой? На время потерял способность мыслить? Повторением истины – желает до его сознания довести главное. - Пусть Государь Сам увидит! – Он переиначивает, понимает по-своему. – Ведь Он жидов не милует! Это хорошо известно! - Но… погром – в Его присутствии? Да… Еще важно! А что скажет Европа? - А что Европа?! Одна – жопа! – Голубев ничего не признает. Не желает ни с чем считаться. – Начхать нам – на всю Европу! От них мы не зависим… - Но ей-то есть дело до нас. Погром в таких обстоятельствах дискредитирует Самого Государя – в глазах мирового общественного мнения. Мы не имеет права это допустить. Бесполезный разговор. Они долго друг друга уламывают. Генерал-губернатор говорит твердо «нельзя», а студент Голубев все спрашивает: «Почему?!» На этот раз она не захотели понять друг друга. Точнее, Трепов понимает, сочувствует Голубеву. Сам он страшно ненавидит жидов: захватили город. Изгадили вокруг все: одним своим видом привносят азиатские ароматы. Ничего поделать не может самостоятельно. Правительство распорядилось: для предотвращения погрома - ввели войска. Конечно, наличные войска, даже казаки не смогут предохранить жидов от погромов. Ведь в октябре 1905 года в Киеве располагались войска, но и что с того? Нельзя! А Голубев этого понять не хочет, не может: в этом беда этого «великовозрастного студента». Уже несколько лет он нигде не учится: считается «вечным студентом». В своих прямолинейных рассуждениях – он по-своему прав. Должен смириться! Пусть пройдет немного времени, поостынут страсти… Тогда… - Недовольство против жидов, - Голубев грозит, - может вылиться естественное недовольство против власти. - Не дурите, молодой человек. – Отрезал неумолимый Трепов. – Проспитесь идите! - Совсем неожиданно он поднялся и вышел. Студента оставил одного в кабинете. Окончена аудиенция. Голубев поплелся вслед. На этот раз ему вновь придется уступить. Его заботит одно: как пояснить друзьям противодействие властей? Это безобразие! Не осуществится столь долгожданный, тщательно, со всем пылом желания подготовленный погром. Неприятно, тягостно для понимания – Голубев пришел в самое скверное настроение. Он давно общается, торгуется с властями. Настаивает, уговаривает: отказали. Почему-то упрямятся, на позиции твердо стоят: в настоящий момент, в ближайшие дни не должно происходить в городе погрома жидов. Эти жидовские приспешники уже несколько месяцев его водят за нос. Могут упустить такой подходящий момент! Есть возможность жидам отплатить одновременно: за кровь Столыпина и смерть Ющинского! Хорошо хоть: власти стали на «ритуальную версию» убийства отрока Андрюши Ющинского. На нее впервые указали Дубровин и Савенко. Но прежде сам студент Голубев донес на Бейлиса: того разыскал и расколол. Посодействовал прокурор Чаплинский. Без этого: с жидком пришлось еще повозиться. Фененко уперся: категорически против привлечения жидка к ответственности. Еще весной Голубев обследовал местность, высказал предположение: убили Андрюшу на заводе, может даже в обжигательной печи, а труп вынесли через пролом в заборе и оставили в пещере. Потом пролом заделали: приколотили свежими гвоздями старые доски. Это самая большая улика против жидов. Только трудно понять, почему власти настойчиво стоят на стороне жидов? Предохраняют их от праведного погрома. Весной возражали против погрома. Выдвинули важное основание: ожидают визит Государя. Перед Торжествами нельзя будоражить население, накалять обстановку. Говорили: по причине погрома Государь может отложить свой приезд, а то и отказаться от посещения «матери городов Русских». При серьезном разборе этого утверждения – в нем нет ни грана правды. Пустая отговорка. Потребовалась властям-перестраховщикам для защиты жидов от справедливой мести. К нашему несчастью, часть представителей власти куплены жидами. За жидовское золото они продали свою христианскую душу. Русское все жиды подкупили – даже правительство. Но Столыпина они не смогли купить: один он остался неподкупным во всей России. По этой причине выставили против него наемного убийцу. Этим жестоко отплатили: не захотел он марать свои руки, душу. Не пожелал действовать по славу Израиля. Это коварное племя врагов Христиан убило Столыпина. Его праведная кровь требует мщения. Возмездие неминуемо, даже несмотря на противодействие власти. Кровь Ющинского и Столыпина можно смыть только жидовской кровью. Кровь за кровь! Удовлетворит Православных, Русских людей только жидовская кровь! Крови! Кровь опьяняет. Истинно Русских людей держит в напряжении кровь Андрюши Ющинского и Столыпина: требует возмездия. Иначе Православные Империи не вернутся в свое нормальное состояние. Власть боится крови: по причине своей трусливой боязливости. Ее кровь пугает, наводит тошноту. Русская власть слаба, непатриотична. Столыпин выделялся: умел утвердить свою волю, нежно пестовал Великую Россию. Кем заменить Столыпина? Русская власть боится жидов, пуще всего на свете. «Двуглавый Орел» не откажется от идей погрома. Друзья совсем зря называют Голубева «ветроганом» и «мальчишкой». Считают: доверять нельзя такому человеку. Только начавшаяся его политическая карьера – без развития может прекратиться. Не удастся выйти на всероссийскую политическую арену – заменить Замысловского или Пуришкевича. Только гениальный Савенко может помочь студенту Голубеву дельным советом. У журналиста вечно тысячи идей: легко выведет из самого затруднительного положения. Нет, совсем не зря сам Анатолий Иванович быстро делает свою карьеру: с его-то головой! И вправду, Савенко предложил оригинальное решение. Власти не разрешают громить живых жидов, их убивать, уничтожать имущество – не надо их трогать. Сами передохнут, когда им заблагорассудится. Да, и сейчас не время марать руки о жидовские морды. Надо уважать правительство и его решения: на то оно и поставлено над нами. Право оно или нет – другое дело. Правительство можно покритиковать немножко: пусть действует энергичнее, не пойдет на поводу у бунтовщиков, останется Русским! Решительное в своих действиях правительство авторитетное, прочное. Правительство настроено против Еврейского погрома: перечить ему не надо. Не станем сейчас устраивать жидовское пуховознесение. Пусть их… Никто нам не запретит устроить… «сабантуй»! Да, мы устроим поминки по умершим: это и есть «сабантуй». Слово «сабантуй» происходит от восточного «туй» - праздник. Но наш Православный «сабантуй» по своей пышности превзойдет все восточные праздники: это поминки на древнеславянский лад. И проведем их… на жидовском кладбище. Вот и все! Голубев понял: при уничтожении жидовских памятников не станет тревожиться правительство. Гениальная идея! Ай-да, Анатолий Иванович! Это как раз надо: нужная замена. Один черт: громить жидовские дома, памятники? Потрошить барахло или могилы… Перебить с десяток памятников – даже заманчивее, чем бить окна в жидовских лачугах. Этот «сабантуй» можно обставить красочнее, даже веселее, чем жидовский погром. А чем это не погром?! Правительство даже останется довольно: не нарушат его решение, а жидам отомстят: даже забавно! Это самый настоящий жидовский погром: на кладбище. Пишут на памятниках люди: «Мир праху». Им устроят беспощадную войну. Пусть знают, усвоят жиды: не получат они покоя – даже после смерти. Может тогда изойдут из Святой Руси, как в древности из Египта. Жиды прочно привязаны к вере своих предков, но тех предков надо перебить, их могилы осквернить. Что тогда у жидов останется для веры? Весь ее фундамент нарушить, разрушить. Без веры они не продержатся долго. Одна вера их цементирует. Что их удержит на Святой Руси? Нельзя позволить жидовским группам поганить нашу землю: пропитана она кровью наших предков. Смочена потом отцов и дедов. После пятого года жидов не трогали: вот они успокоились. В Киеве устроили свою «Палестину», «обетованную страну». Жиды – невыгодные квартиранты: нужно их чаще тормошить, приводить в чувства сознания. Создать невыносимые для них условия проживания: пусть покинут Россию! Наша земля легка как пух для собственных сограждан – не для покрытых паршой инородцев. Они не защитили собственную родину. Не имеют своей истории, традиций, патриотизма… Привыкли побираться среди других народностей. Слизывают сливки со всего – по праву принадлежащего не им, а коренным жителям страны. Голубев потирает руки: «Ничего… Мы устроим свой «сабантуй»: выпотрошим их из могил, как потрошат пух из перин. Исковеркаем мы их памятники: пусть тогда они ходят и ищут своих предков. Киев для них станет сплошным адом. Почувствуют: лучше умереть, чем жить среди нас». На следующее утро большая толпа во главе со студентом Голубевым с пением гимнов и молотками за пазухой направились в сторону Лукьяновки. Мирное по виду шествие толпы. Полиции приказали их не трогать. Сопровождали толпу только несколько полицейских. Прошли Лукьяновку… - Куды вы, братцы? – Поинтересовался один из спутников - Как это куды? В лес… По грибы… Полицейские вполне успокоились: решили не идти с ними дальше. Погромщики с этого момента предоставлены сами себе. Что вздумается Голубеву - он теперь может делать,. Конечно, можно повернуть – устроить настоящий погром. Голубев – человек слова. Да, и новая идея понравилась. «Сабантуй» интереснее погрома: такого еще не совершал. - Когда выпьем? – Поинтересовался Голубев. – Сейчас, посля? - Сейчас! – Раздались голоса. – Сейчас! И посля… Голубев заблаговременно взял из кассы «Двуглавого Орла» нужную сумму денег. Решил: «Пусть ребята поднимут настроение». Пивных тут – на каждом углу. Людей собралось много: не набьются все в узкую залу. Решили выпить-закусить тут же на улице. Бутылок много, а стопок не хватает. Пили по очереди. Выпили, слегка закусили: все подняли настроение, остались довольны. Дернули по бокалу пивка – добавили. И на посля осталось. Разгоряченная братва двинулась дальше: они теперь уже пели не гимны, а блатные песни. Предстоит отработать угощение, а уж потом еще выпить «магарыч». Вот и кладбище… Веселая толпа ворвалась в кладбищенские ворота. У них явно преступные намерения. Старенький сторож в своей коморке закрылся: обомлел от страха. Толпа прошла по дорожке. Голубев остановил «братву»: обратился к ним с воодушевляющей, зажигательной речью. Смысл его слов: «Жидов надо бить! Но сейчас запретили. Конфликтовать не время с полицией и властью. Мы уничтожим жидовских предков – памятники все эти. Отомстим за их нашествие на Святую Русь. Надо осквернить могилы: пусть жидки остерегаются жить и умирать на нашей земле. Пусть они трупами своими не поганят! Их ожидает та же участь. Где-то в поле жидовский труп хоть удобряет почву. Здесь они оскверняют наш культурный город, матерь городов Русских. Гадят почву. Портят воздух. Их трупы смердят, как и грязные их тела и дела. Поэтому: бей жидов! Бей и ломай памятники на могилах! Кто как может…» Голубев показывает пример другим: он расстегнул ширинку, выставил свое достоинство – утоляет естественную нужду. Многим это понравилось: сразу разширинились, развернули курки. Некоторые сели на корточки оправляться. С традиционным криком «бей жидов» - Голубев набросился на один памятник: начал его разбивать. «Братва» последовала примеру. Разбрелись по территории: всюду кипит работа. Голубев с ожесточением стучит по граниту: не поддается. Навалились гамузом – свалили плиту с места. Каждый со своим «струментом»: ломиками, молотками, топорами… Опрокинули или сдвинули с места памятники. Сбивают надгробные надписи с чудными надписями, жидовскими иероглифами. Разбивают глазированные керамические фотографии. Некоторые принесли с собой смолу: на костре ее разжижили, вязкой жидкостью обливают белый мрамор памятников. На них пишут нецензурные ругательства. Насладились вдоволь… В толпе только один парень Георгий казался скучным: не радовался своим и общим успехом. На него не обращают внимания. Ему попалось надгробье: из мрамора высечена детская головка. На милом личике девочки два огромных прекрасных глаза устремлены куда-то вдаль. В них совсем не детская мольба, а какой-то серьезный вопрос или упрек – насквозь проникает в Душу. Неужели этот ребенок думает о смерти? Неужели коварная смерть настигла это милое дитя? Нет, не может быть! Кроткие детские черты с тягостным взглядом… Посмотрел на эту головку – сразу становится страшно перед смертью: за всю работу! Гнев и жалость рождается – за эту безвременно погибшую девочку. Георгий остановился в раздумье: кто ее загубил? Как несправедлива судьба: она обрывает жизнь даже в столь невинном возрасте? Нет, у него не поднялась рука уничтожить красоту такую: самого ребенка! - У, стерва, смотрит… - Подскочил один из громил. Он направил зубило на прекрасные глаза девочки, очень скоро на их месте зияли две огромные впадины. Она словно ослепла, вторично умерла. Георгий еле сдержался: нечеловеческий вопль чуть не вырвался из его груди. Этот ребенок для него являлся ангелком. Изувеченное личико ангела в него вселяло один ужас. На некоторое время он стал жалок, потерял дар речи. Немой, дикий ужас долго держал его в своем плену – обновленным взглядом посмотрел на картину разрушения и кощунства. Это по его живому телу долбили и стучали, его разрушали. Никто его не трогает: пусть сам отойдет от проявленного малодушия и преступной недисциплинированности. Но увидели его бездействие и какое-то странное поведение, остальные тоже не особо усердствуют. Они уже и так заработали свою стопку. И это следует учесть: большинство этих парней разного возраста – трусы, безнаказанность полная их подбодрила, ожесточила. Содеянное их не пугает: безнаказанность всесильный Владимир Голубев гарантировал. Они знают: жиды,«антилегенты» подстрекают, выступают: их надо бить! Они поступают по совести: за стопку водки христианскую совесть – не обменяют. Они мстят жидам за мучения Спасителя. Источали кровь Ющинского. Стреляли в Столыпина. Совершали кощунства, подлости, подкупы, несправедливости: за все это надо им мстить! Им мстили! - Пора! – Это Голубев подал команду. На разгромленные памятники он стал мочиться: пиво – мочегонная жидкость. И другие отлили… Братва довольна команде: надоело! Устроить лучше настоящий погром: там можно поживиться! Они могут показать себя, а тут! Грех громить могилы супостатов: нет желания ни у кого брать на душу лишний грех. Быстро собрались в обратную дорогу. Назад шли веселой гурьбой… Сторож притаился: еле жив… Голубев приказал: - Не трогать! – Покинули кладбище. Идут они шумной гурьбой. Не весело у некоторых на душе… Выпили еще по стопке, пивком запили и разбрелись, кто куда… *** Георгий долго не может прийти в себя: такое кощунство! И он сам во всем этом участвовал… Больше всего его сейчас тревожит другое: ведь он знал живой ту девочку. Но кто она? Где с ней встречался? Он напрягает память: вспомнить не может. Вернулся на кладбище. Долго стоял перед обезображенным скульптурным ее портретом: слезы сами катились из глаз… Георгий даже не почувствовал: ушел в себя. Никак он не может вспомнить, кто она? И мучается вопросом: кто, кто? Уже дома молнией сверкнула мысль: «Ведь это Ева!» Нет знает он Еврейских иероглифов: мог это и раньше узнать. Да, это Ева: его сверстница, девчонка с соседней улицы. Во время погрома, ее подцепил один из громил: - Красавица! - Он решил: - Пусть малолетка – это ничего! Бросил ее наземь, пытался изнасиловать, но девчонка царапалась, кусалась… Обезумевший от ярости, дядина ее задушил. А уже потом – мертвую, но еще теплую изнасиловал. Такой произошел трагический случай… Мать девочки сошла с ума… Христиане плакали на похоронах девочки. До сих пор вспоминают красавицу Еву… *** Горе, позор осквернителям могил! В послереволюционные десятилетия их развелось особенно много. И сейчас… Здесь в народную традицию не вошло охранять могилы предков. До самого последнего времени увидишь: в деревнях и селах скот пасется и на неогороженных кладбищах. Но что неразумная скотина, в сравнении с злонамеренными людьми? Во многих сердцах проявляется звериная потребность разрушать, уничтожать… Осквернять… Бездумная, инстинктивная жестокость. Беспримерное хамство неуемных садистов. Осквернителей могил безнаказанность относительная - побуждает некоторых людей промышлять на этом поприще. Отдельные люди просто «дурачатся». В Советском Союзе есть единственное место, где чтят предков, умерших – это в республиках Закавказья. Возможно, благороднее всего в Грузии, в Тбилиси. Там живут Люди! Пусть даже еще не совершенные, но Люди! В Армении тоже… Возможно, и в Прибалтике, но ее плохо знаю. А Россия, Украина… Ах, сколько еще тут гнуси?! И бахвальства… Кичимся своим ничтожеством, да еще другие народы - побуждаем следовать «Русскому примеру». Дмитрию безразлично, что и как о нем будут говорить. Людская молва – пуста, часто она – злонамеренна. Честный человек возвышается над уровнеи общества, стоит выше недоброжелательных домыслов, сплетен. Пусть говорят: предатель, герой, революционер, провокатор, охранник, фанатик – это бездоказательно. В этом сложном мире не встречается ничто в чистом виде. Ограниченные слепцы видят не происходящее, а только желаемое. В живом человеке всего понемножку хватает: сплавлено воедино. Наделим сказочных героев привилегией являться идеальными. Глупо, смешно, наивно, мелочно – у живых отнимать живое. Мир спутан паутиной хитросплетений – наивно оставаться прямым, честным. Только даешь повод нечестивому попусту злословить, лицемерить. Возноситься в своем самомнении. Бездоказательная молва – бич и несчастье бескультурья, глупости, невежества. Легковерные глупцы сами желают оказаться обманутыми. Страшно любят они утолять свое любопытство, сами насыщаются изощренными слухами. Им не нужна правда. Обнаженная она – слишком прямолинейная, колкая. В этом мире лицемеров и хитрецов правда не пользуется особым почетом. Стараются от нее как можно скорее откарабкаться. Заменить более благозвучным вымыслом, ложью. При рассмотрении любого события – аналитик пытается понять: какой оборот оно примет? Кому это полезно-выгодно? Как только это становится ясно – понять легче остальное: истину, суть. Российская система управления – детище всей чудовищной бюрократизации, произвола. В этом есть немалая заслуга Столыпина. Он любил позировать перед депутатами Государственной Думы: в маске коституционалиста, охранителя прав, законника. В этом нет никакого парадокса: он являлся утвердителем всей системы высокомерной реакционности и жестокой власти грубого беззакония. Охраняет ее и поддерживает усиленная чрезвычайная охрана, сопровождается тысячами и тысячами казней. Сделали свое дело непомерный страх. Этим способом в стране установили «тишь и благодать» на обширной Российской территории. Непрочной, лишь кажущейся оставалась тишина. Жизнь подспудно бурлила, выплескивалась за каменные берега. Хоть раз ощутившая раздолье безбрежного наводнения, река жизни не желает мириться с установившимися рамками. Удавшееся покушение, лучше всего другого, доказывает непрочность системы. Уже давно расшатана, осуждена на уничтожение. Через разные испытания еще суждено пройти стране – не сразу, не скоро станет она поистине демократической, безгосударственной. Ждать осталось недолго! Верно, ныне удалось окончательно свалить Столыпина с пьедестала? Многим дольше переживет система одного из своих столпов? Удалось само покушение, благодаря той самой системы охраны: он ее создал. Но грош ей цена: создатель системы оказался ее жертвой. Но мало ее дискредитировать: необходимо как можно быстрее разрушить. Охрана представляет чрезвычайную опасность на пути к социальной революции. Государственный террор – один из методов в политической борьбе. Опаснейшее оружие, обоюдоострое. Правительство его позаимствовало у своих противников. Удесятерило силу нажима. Подхватила хитроумный замысел пресса проправительственного направления: сразу стала призывать к его удачному осуществлению. Некоторые из писак в репортерский раж вошли – не смогли вовремя остановиться, продолжали двигаться дальше в избранном направлении. Доят уже нестельную корову. Мысли доводили до абсурда. Продолжали кричать: «Революция! Смерть!» Всегда, во всем им нужно находить козла отпущения. Это неразумно, даже преступно: способ сведения политических счетов примитивного свойства. Третирование одних для острастки других. Но что поделаешь? Политическая борьба аналитически-всесторонней никогда не бывает. Чаще всего она принимает поверхностный характер, грубо примитивный, односторонний. Подчас превращается в облаву, в сплошное улюлюканье и дикую вакханалию. Большевикам-коммунистам не пришлось много изобретать: в обновившихся условиях государственного террора они приспособили для собственных нужд, усовершенствовали – столыпинскую систему бесправного управления, террора в беспредельной форме. Генерал Курлов убежденно считает: от «Аленского» поступило заявление. Без внимания его нельзя оставить. Необходимо тщательно проверить, организовать при этом самое внимательное наблюдение за всеми действиями заявителя и указанными им подозрительными лицами. Ни в коем случае «Аленского» нельзя допускать в Городской театр. Выдаешь билет – сразу командируй двух лиц для наблюдения за ним. Для этого имелись достаточные возможности. В Городском театре находились 22 офицера и 95 чинов охраны. Они заняли выходы, проходы, коридоры, подвальные, чердачные помещения. Эти люди готовы к неожиданности любой. Но оказались неподготовленными, не предотвратили покушение в самых обычных условиях. Никто заранее не мог предположить о возможности такой чудовищной провокации. Они должны были заранее подготовиться: особого труда не представляло – следовало только не оставлять «Аленского» без присмотра. Следить за каждым его шагом. В решительный момент преградить ему дорогу. Кулябко высказался: не мог ожидать подобного вероломства от «Аленского». В нем уверен. За долгое время совместной работы узнал преданность принципам государственного управления, изучил его характер. «Аленский» всегда оказывал ценные услуги делу охраны. Не помнит случая предоставления ложных сведений. Он никогда не подводил. Долговременная непорочная деятельность «Аленского» на ниве розыска, охраны окончательно убедили в его преданности правительству и местной власти. Этим объясняется полное к нему доверие. Правда, последние полтора года «Аленский» не имел сношений с охранным отделением. Это его бездействие вынужденное: революционеры его начали подозревать в двойной игре, в провокаторстве. Он вынужден на время прервать свою деятельность: дал возможность улечься всем сомнениям и подозрениям. Билеты в сад Купеческого собрания и Городской театр он выдал «Аленскому»: этот человек сумел завоевать к себе полное доверие. Даже не представил филеров к «Аленскому» по простой причине: так поступать не этично. Все свои шаги и действия он предпринимал с ведома и разрешения своего непосредственного начальника генерала Курлова. Полковник Кулябко все добивается свидания с Богровым – теперь уже через генерала Курлова. Свидание не позволяют. Генерал нашел целесообразным представиться больным и вместо себя в Чернигов отправил Спиридовича и Веригина. Последние привезли составленный на месте список неблагонадежных лиц. Чего Кулябко хочет добиться? Попытается каким-то образом воздействовать на Богрова: выпытать у него новые сведения? Это сомнительно. Еще чего-то? Вероятнее всего, он пытается добиться собственной реабилитации. Богров ему должен помочь в этом деле. Ну, что ему стоит? Сам уже выбрал себе судьбу: так пусть он не отягощает существование живых. Правда, с его стороны произошел такой коварный обман, такая провокация! К нему отнеслись доброжелательно, порядочно, даже мило – он отблагодарил черной неблагодарностью. Человек он интеллигентный с виду, но насквозь пропитан жидовской ненавистью, презрением. Русская власть для него оказалась помехой при исполнении честолюбивых, злых планов и намерений. Ухватился за прежнее средство революционной борьбы: в ход пустил оружие. Один вроде жидок, да не чистый жидок. Принес столько бед. Чего тогда ожидать от тех тысяч, даже миллионов жидов: наводнили местечки и города? Появись такая возможность: их всех вырезать за одну ночь. Одного за другим – без жалости и сострадания, без пощады. Дурная Еврейская кровь – она первопричина внутренних бед, всех розней. Да, этот Мордка оставил по себе долгую память. Только бы выжил премьер… Даже и выживет – окажется не дел… Слухи последнего времени: готовили его отставку… Озлобил, натравил на себя все дворцовое окружение… Сам святой старец Григорий в нем разочаровался. Это слишком много значит. Реакция пошла на убыль, Столыпин тормозил течение развития. Он уже не соответствовал духу времени: стал не нужным. Пуля Богрова его только тяжело ранила. Он еще жив, но при смерти… Бесконечно жаль этого выдающегося государственного деятеля: сплотив вокруг себя все здоровые силы Российского национализма. Несгибаемой рукой он искоренил крамолу: потомки воздадут ему должное. И убийце – тоже! Он обречен… Сам добровольно избрал себе судьбу… Совсем молодой человек… И на тебе – увлекся политикой… Пошел на провокаторство. Кто мог подумать: такая подкупающая искренность слышна во всех его рассказах. Добровольно явился: как не поверить? Такая злонамеренность! Беспредельная подлость… Захотел сам умереть: черт с тобой! Но зачем подводить других людей, ставить их под удар? Теперь даже не позволяют с ним встретиться, поговорить… Чего боятся? От кого скрывают? Неслыханно: игнорируют охрану, оттирают от дел. Прокурорские все это козни. Чаплинский слишком возносится: как бы он не оступился. Козыряет своей близостью с министром юстиции Щегловитовым, с этим «Ванькой Каиным»: считает все для себя дозволенным. Придет, непременно придет и его черед, пора. Сорвется он на чем-то – начнет искать друзей… Пока у власти, все они гоголями ходят. Дождутся, на них самих грянет гром среди ясного неба. Люди беспечны – при этом высокомерны, чванливы, упрямы. Каждый думает, представляют себя – цобэ! А в действительности человек слаб, слишком порочен. Злонамеренные свои желания, страсти, пороки они выставляют, словно достоинство. Много, очень много бед принес один человек… Возомнил себя, непосильную ношу положил на плечи, взял исполнять большую роль, наша неосмотрительность оказала помощь, но он, гад… Да, гад! Ползучая тварь… Мог жить тихо, мирно, спокойно… Чтил свою субботу… Кто его трогал? Так нет же: должен доказать! И доказал… По нем давно плакал пеньковый галстук: теперь получай заслуженное! А нам – отставка! Это еще лучший исход. Нежданно-негаданно свалилось на плечи это горе: к черту все Торжества! Не спишь, выбиваешься из сил, но вот тебе – благодарность! В этом мире нет справедливости: торжествуют одни подлецы. А коль ты хоть чуточку честен – несчастлив. Честность ныне нужна только кошке под хвост: служит явным признаком идиотизма. Мораль для массы: пользования, употребления и мораль для правителей – разные вещи, несовместимые понятия. Ох, этот Богров: оставил после себя память – надолго запомнят, вдыхать тлетворное дыхание террористического его «подвига». А с нашей стороны такая беспечность проявлена! Недопустимая доверчивость, легковерие… За маленькие эти провинности: такое суровое наказание? Где справедливость? Невезение какое… Сплошная полоса невезений… Следователь Фененко – опытный чиновник. Он чаще имел дело с уголовными элементами: что смыслит в политике? Пусть он попробует выудить что у Богрова. Этот тертый калач, не расколовшийся орешек. Одних его знаний юриспруденции, блатняцкого жаргона, примитивной психологии окажется совершенно мало в этом случае и данном деле. Богров любого проведет, даже подполковника Иванова. А этот – нечего сказать – многоопытен. Но он больше имел дело с жандармами, а о прочих смертных имеет превратное мнение. Богрова ему не удастся расколоть. О нем он узнает только то, что тот пожелает о себе сказать. Тот разговорчив, но о себе немногословен. Он привык лгать: не сразу разберешь, где та ложь, а где достоверно звучащий вымысел. Помощник прокурора Слепушкин еще молод: он протеже Чаплинского. Другими талантами не обладает. Ни в чем незаурядном не изобличен. Богров обречен, но он не захочет перед этими людьми выложить свою Душу начисто. Указать на связи и влияния. Да, и на что могут рассчитывать эти люди со своими интеллигентными методами работы. Размусоливать бесполезно, где нужно применить силу. Нужно признать откровенно: этот Богров талантлив – своего добился. Просто. Даже без видимых усилий, затрат энергии… Именно таких людей нам не хватает: не нашего он круга. Ума, хладнокровия, сноровки, хитрости не хватает у нашего брата, а у него всего этого вдоволь. Несправедлива природа: обделяет одних, других наделяет. По каким признакам действует? Кому охота попадаться в арестантский батальон? Могут сразу пришпилить… И такое возможно: со своими жертвами встретишься. А то и вообще забьют до смерти. Там ведь существуют дикие нравы. Посторонних людей проигрывают в карты: ничего им не страшно. *** Дмитрию Богрову удалось не трудно воспользоваться легковерием Кулябко и окружающей его компании. Все они по отдельности и вместе страстно стремились выслужиться перед своими руководителями. Совершить что-то потрясающее. На виду всей Российской Империи - оказаться. Поэтому столь несложно ему удалось войти к ним в доверие. Одурачить. Охранники призваны стоять на страже порядка и охранять бесценные жизни правителей. Они сами оказались в этом деле. Стали пособниками и помощниками в совершении террористического акта. Осторожные, во всем сомневающиеся охранники доверяют революционеру с особым прошлым. Он сам, добровольно явился. В честолюбивую их струю влил свои заманчивые предложения. Обещал помочь им выслужить почести. О, честолюбие их безмерно и еще больше своекорыстие. Долг оценивают со своих шкурных позиций: может что дать, принести его честное выполнение? Они доят священную корову своего долга. Не считают предосудительным на нем поживиться. Террорист совершил акт колоссальной национальной, даже исторической значимости. Факт остается. Он может и должен направить развитие общества в другом направлении. Может, даже обязан приблизить социальную развязку. Совершил основу: остальное уже другие доделают. Будущее даст окончательный ответ: верно взяты исходные данные и выбрали направление. Мелочные ошибки – не в счет. Не определяют они погоды. Подполковнику Иванову позволили провести допрос Богрова, но в присутствии следователя Фененко. Подполковник интересуется ролью Кулябко в удавшейся провокации. 4 сентября 1911 г. Зовут меня Дм. Гр. Богров. Относительно причин, побудивших Кулябко выдать мне билет, показываю следующее: я сообщил Кулябко, что ночевавший у меня «Николай Яковлевич» собирается в 9 ч. вечера выйти для встречи с «Ниной Александровной» куда-то в окрестности Вламирского собора и просил инструкции, как мне поступать в случае, если кто-то из этой компании даст мне какое-нибудь поручение. Кулябко категорически воспретил мне исполнять какое бы то ни было поручение. Тогда я заявил, что при таких условиях я должен быть изолирован от компании бомбистов, иначе возбужу подозрение их и что лучше всего для этой цели выдать мне билет в театр, ибо, показав тот билет «Никалаю Яковлевичу» и другим, я смогу принять на себя исполнение роли наблюдателя за Столыпиным и неправильно поданным сигналом испортить их предприятие. Билет я получил в 8 ч. вечера через филера «Самсона Ив.» на углу Бибиб. бульвара и Пушкинской улицы, куда я вышел встревоженный долгим неполучением билета. Я прилагал все усилия к тому, чтобы достать билет в театр на 1-е сентября именно потому, что полагал, что более мне не представится удобного случая для встречи с Столыпиным, ибо мой обман должен был быть выяснен в самом непродолжительном времени охр. отделением. План покушения мною не был разработан. Я был уверен, что, находясь в театре, смогу улучить момент для того, чтобы приблизиться к министру. При разговоре 1-го сент. я просил Кулябко дать мне место поближе к креслу Столыпина, но он и Веригин ответили мне, что в первых рядах будут сидеть только генералы и потому мне сидеть там неудобно. Вообще Кулябко обращал внимание, что я очень взволнован, но приписывал волнение это тому, что я неожиданно попал в центр заговора, вместе с тем, он мог бы обратить внимание на то, что держал я себя весьма не конспиративно, приходил днем в охр. отделение, телефонировал туда из своей квартиры, посылал туда посыльного и т.п., ходил в Европейскую гостиницу и, наконец, решился открыто посещать такие места, как Купеческое и театр, куда билетов получить не мог, как лицо неблагонадежное,. Билет в Купеческое мною получен от Кулябко, без всякой особенной мотивировки. Я по телефону часов в 6 вечера просил его выдать мне билет, и он предложил прислать за ним посыльного. При возвращении из Потоков, меня посещали несколько раз: Владимир Абрамович Скловский, мой товарищ по гимназии и по университету, котор., однако, о моих планах не был совершенно осведомлен, пом. прис. повеереренного Лев Леонтьевич Фельдзер, я встречался ежедневно с которым в кабинете прис. пов. Александра Соломоновича Гольденвейзера, который находился заграницей, студент Киевского университета Самуил Леонтьевич Фельдзер, мой товарищ по гимназии, заходил ко мне только один раз, возвращаясь от доктора. Я категорически утверждаю, что все эти лица не имели ни малейшего понятия о моих планах. Сведения, которые я давал Кулябко, им не записывались, и письменный след о них сохранился лишь в одной записке, которую я посылал ему 31 августа из охранного отделения в квартиру. Дм. Богров, подп. Иванов. Дмитрий непоседлив. Он не всегда последовательный. Он необычен. Своей внешностью он выделяется. Еще поступками. С человеческим стадом он не сольется. Ему противна масса. Ищет отдельных людей – собеседниками, иногда соперниками становятся, даже противниками… В массе нет здравого смысла: она живет инстинктами, поступает по велению поводыря. Масса бесчувственна, слепа.. Она пригодна лишь для грубого насилия в качестве толкача. От бурления масс история почти не зависит. Масса иногда способна ответить соответствующей протестной реакцией. Сама масса – реакционная, подобная черной сотне. Иной масса быть не может. Она всегда консервативная, слабо поворотливая. В период войн с большими усилиями удается ее гнать на защиту отечества. На смерть. Подвиг ее трусливого свойства: безумство и беспамятство. Дика, бескультурна еще масса,: что с нее возьмешь? Невозможно быстро поднять ее культурный, производственный уровень. Приходится ожидать, упорно работать Века-века еще пройдут, прежде чем масса станет творить. Прежде научат честно трудиться, благородно жить. Масса преступна. Этим ее свойством пользуется власть и ее противница революция. Получается необычное явление: революция срастается с властью. Пользуется ее методами. Сама пытается стать властью – проявиться. В России революция не удалась по простой причине: она пыталась перенять функции власти. Стать наследницей беззаконий. Всевластная революция – это чудовище: маячит на горизонте. Одним своим видом отпугивает. Противоестественна такая антигуманная революция. Общество не нуждается в нравственной революции, в обновлении духа. Не готово оно на кровопролития. Кровь не решает ни одного вопроса. Не способствует прогрессу. Кровь только мстит. Человеческие судьбы… Личность во мраке жизни… Неопределенность… Одни черные вороны благоденствуют долговечно… Дмитрий создал для себя тюрьму: нечего возвышенно говорить о несправедливости и бесправии. В этом мире преднамеренной несправедливости во всем виноват человек – не мир. В городской думе составили список лиц, приглашенных в Городской театр. Перед этим тщательно проверили личности каждого заявителя. Только семь билетов передали охранному отделению – по требованию его начальника. Надо такому случиться: по одному из бесконтрольных билетов в Городской театр вошел убийца Столыпина. После покушения сразу начался конфликт, межведомственная перепалка. Каждый влиятельный городской деятель стремится себя обелить. Козлом опущения оказался Кулябко – мог им стать. Но тут заработала внутренняя некая механика. Она сработала безукоризненно. Все уверены: Богрова казнят – не стоит глубже ворошить. Можно все перепроверить. Но на глазах посторонней публики не перелопачивать грязное белье. Даже из этой грязи нужно выйти сухим, незапамятным. Под местным обезболиванием – у Столыпина извлекли пулю. Состояние его не улучшилось. Крупное внутреннего кровоизлияние, недостаточность сердечной деятельности. Началось воспаление брюшины. - Какой он бедный! – Столыпин это сказал одному из допущенных посетителей – о Богрове. – Этот еврейчик, когда он бледный, согнувшийся подходил ко мне, думал дать счастье России: я видел это по бледному лицу и горящим глазам. Даже удивительно: смертельно раненный, страшно страдающий Столыпин – увидел, выделил и запомнил: покушавшийся «бледный, согнувшийся»; покушавшийся – «еврейчик»; покушавшийся – с «бледным лицом и горящим глазами»; покушавшийся - «думал дать счастье России». Дать счастье России невозможно: она в нем не нуждается! Скончался Петр Аркадьевич… - Скорбит Савенко. – 5 сентября в 9 часов 53 минут вечера его не стало. Страшное горе постигло Россию… Кто бы мог заранее подумать: рядом с благородным рыцарем окажется подлая змея и она так ужалит его смертельно. Нет слов для выражения всеобщей скорби… Редко можно найти человека, который обладал столькими положительными качествами, какие обнаруживал усопший: тонкий ум, широкоохватный взор, железный характер, несгибаемая воля, неисчерпаемая энергия, кристальная честность, обаятельная внешность, редкий ораторский талант… Он был неутомимым тружеником. Разве перечтешь все его достоинства? Столыпин с удивительной легкостью решал самые сложные государственные дела. Не отбрасывал от себя «мелочи»: вникал в них со всей серьезностью, основательностью. Все свои дарования, способности, силы и энергию он с пламенным патриотизмом отдавал Престолу и Отечеству. Во время потрясшей сами основы общежития жестокой смуты возглавил государство и управление. Время такое: нужно было проявлять твердость. У него не дрогнула рука, сердце не затуманилось обывательской жалостливостью. Военными судами – быстро действующими, легко устанавливающими вину преступников, искоренил он грабительство и наказал убийц. Только так возможно внести успокоение в общество. Он сумел разгадать и расколоть опасный кадетский комплот: бесчестные, лицемерные люди объединились в партию и пытались лавировать между преступной революционностью, ушедшей на время в подполье, и легальной оппозицией, неприкрыто изрыгавшей яд фарисейства. На словах они выдвигали требование о создании «ответственного министерства», а в Государственной Думе и правительстве, за спиной, в союзе с инородцами подготовили заговор с целью свержения существующей в стране власти. Третьеиюльским актом он ликвидировал все их надежды на успех: этим сохранил целость Империи. Благодарная Россия не забудет своего славного сына. Народ создал ему славу, здравомыслящая часть общества симпатизировала всем начинаниям. Его любили, ему верили: этого много. Все знали его бескорыстие, видели в нем беспредельно преданного слугу Царя и России. Он тихо почил… Память о нем останется вечной, пока продолжает жить Россия, столь горячо им любимая. Любовь оказалась взаимной. Нет у нас больше Петра Аркадьевича… Но Россия жива… Жива! Она найдет ему верную замену. Перед лицом этой страшной потери, Савенко увидел общественные события, да и проявления жизни в совершенно другой окраске. Человеческая жизнь столь непродолжительная. Часто ее растрачиваешь почти зря на предпринимательства малого свойства. На никчемные дела. Изводишь себя мелкими подозрениями, других – своей желчностью. Как мелко, никчемно все это перед лицом вечности? Перед гробом такого светилы. Талантливый журналист не хитрит на этот раз. Все лучше вернуться к газете «Киевлянин», самому авторитетному в Юго-западном крае печатному органу. С ним он разошелся весной, в связи со злополучным «ритуальным делом». Прочь самолюбие: нужно сделать первый шаг примирения. Непреклонный Дмитрий Иванович Пихно не выйдет навстречу: это уж точно. Сам продолжит страдать, терять, но своего упущения ни за что не признает. Упырь он самовлюбленный! Ну, и пусть: Савенко ему многим обязан. Честно говоря, пролил он много крови: оставался скромным, тихим и безвестным журналистом. Ничего: уже наказан. Можно пойти на примирение. Учесть: в следующем году предстоят выборы в Государственную Думу. В данном случае поддержка «Киевлянина» - основное. Только в союзе с Пихно можно пробраться в Думу, а без него – ничего не получится. Так что, пересилить себя – добиться примирения… До самой своей смерти Петр Аркадьевич находился в полном сознании. При его кончине присутствовала супруга, семья Нейдгардтов и врачи. Той же ночью, после смерти – произвели вскрытие и бальзамирование тела покойного. Решили П.А. Столыпина похоронить на территории Киево-Печерской Лавры. С могилами Искры и Кочубея рядом… Петр Аркадьевич – сын генерал-адъютанта А.Д. Столыпина, героя Севастополя Он женат на княжне Горчаковой. Столыпины происходят из дворянского рода старинного. П.А. Столыпин в Санкт-Петербургском университете высшее образование получил. Служил в министерстве земледелия и государственных имуществ. Затем перечислили в министерство внутренних дел. Перешел на должность ковельского уездного предводителя дворянства. Занял должность ковельского предводителя дворянства в звании камергера. Гродненским губернатором в 1902 году назначили и через год перевели губернатором в Саратов. Чин действительного статского советника. В 1905 году ему объявлена Высочайшая благодарность за умелые, твердые и энергичные меры по подавлению беспорядков в Балашевском уезде. В 1906 году в кабинете Горемыкина П.А. Столыпин занял пост министра внутренних дел. В июне 1907 года назначили премьером с сохранением должности министра внутренних дел. Сразу, после его назначения, распустили Государственную Думу на второй день. Петр Аркадьевич женат на Ольге Борисовне Нейдгардт. Имеет пять дочерей и сына. П.А. Столыпин часто выставлял себя законником. За год до третьеиюньского переворота он кичился в Государственной Думе: «Неправильные действия лиц должностных я не склонен скрывать». Но на сторону своих подчиненных сразу становится: «В большинстве эти люди свято исполняют свой долг, любят свою родину и умирают за нее, - и как доказательство тому приводит цифры, за восемь месяцев, - 288 из них убиты, 383 ранены, 156 неудавшихся покушений». Министра спросили, известно ему «переполнены тюрьмы лицами заведомо невинными», что он намерен сделать? «В это смутное время, - признает наш герой, он только начал свой взлет, - могли быть ошибки и недосмотры… неправильные действия отдельных должностных лиц». «С моей стороны сделано все, - он извиняется за своих чрезмерно рьяных службистов, уверяет, - для ускорение пересмотра этих дел… пересмотр в полном ходу». «Нас упрекают, - опять оправдание, - мы желаем управлять страной при помощи исключительных законов. У нас этого желания нет, а есть желание и обязанность водворить порядок». «Безвластие власти правительства ведет к анархии», - в этой речи сквозит новая нота – она только начинает проявляться. Несколько позже эта нота усилится, перейдет в самовластие. Пока он витийствует: «Должно министерство требовать от своих подчиненных осмотрительного и осторожного, но твердого исполнения своего долга и закона». «Существующие ныне законы… - Он легко расправляется с критическим аргументом, - настолько несовершенны: всякое их исполнение может вызвать только ропот… Нельзя сказать часовому, стоявшему на посту: у тебя старое кремневое ружье, брось его. Часовой должен ответить: «Пока я на посту и мне не дано нового оружия, я буду стараться действовать старым, как можно лучше»… Поэтому необходимо «принять существующие законы до создания старых… ограждать… права и интересы отдельных граждан… спокойствие ограждать и сохранять свободу». – Это почти программное выступление. Через несколько дней П.А. Столыпин уже показывает зубы при обсуждении вопроса об оказании помощи голодающим: «Преступно бездействие… власти в отношении лиц, прикрывающихся делом благотворительности для целей противозаконных». Через девять месяцев он определяет Россию, «находящейся в периоде перестройки и брожения». «Преобразованная… должна превратиться в государство правовое». «Правовые нормы должны покоиться на точном, ясно выраженном законе… иначе жизнь будет постоянно порождать столкновения между новыми основаниями общественности и государственности…» «Новые начала» должны «обдуманно и твердо проводиться в жизнь». О «свободе слова, - он говорит, - собраний, печати, союзов… совести, неприкосновенности личного жилища, тайн корреспонденции…» И еще о правах: «Личное задержание, обыск, вскрытие корреспонденций обуславливается постановлениями… судебной инстанции… Административную ссылку… предположено совершенно упразднить» Отступление от законов допустимо лишь «во время войны, народных волнений, исключительного положения…» Ничего себе: законник, демократ – недолго ждать придется: со всей определенностью это понять. Но в одном он прав: «Русский народ одушевляется именем Православия: с ним неразрывно связаны слова и могущество родной земли». Он стоит за веротерпимость: «права и преимущества Православной церкви не могут, не должны нарушать прав других исповеданий и вероучений…» К рабочему движению относится как к «естественному стремлению рабочих к улучшению своего положения… необходимо ограничить административное вмешательство в отношения промышленников и рабочих… предоставить им свободу действий через посредство профессиональных организаций и путем ненаказуемости экономических стачек… Страхование рабочих, в случаях болезни, увечий, инвалидности и старости… врачебная помощь… пересмотр норм труда рабочих малолетних и подростков… воспрещение им, как и Женщинам, производства ночных и подземных работ», продолжение продолжительности труда. Во внешней политике Столыпин за сохранение «принадлежащего нам по праву место среди великих держав». Он надеется: в лице «Государственной Думы… чисто Русское правительство встретит… союзника… длявосстановления порядка, спокойствия». В Государственной Думе заговорили о «стыде и позоре» России, о «злодеянии, преступлении, вносящем разврат в основы самого государства»: о судах военно-полевых. Правительство обвиняют: «у него руки в крови». Столыпин уверен, считает: «государство должно мыслить иначе», чем люди. Юридические принципы поддерживает – «оно должно становится на другую точку зрения». «Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы: ограждать себя от распада». Принцип таков: утверждает постоянную правоту всевластного государственного голиафа. Он подчеркивает: «Это было, это есть, это будет всегда, неизменно», - не мыслит иного развития событий. К сожалению, он прав. Тенденция безрадостна: растут, упрочаются государства, а человеческие существа теряются в безысходности дебрей. Столыпин демагогически восклицает: «Нет законодательства, которое не давало права правительству приостанавливать течение закона… нормы права». Даже подобрал теоретическую подкладку: «Это состояние необходимой обороны» - в такие моменты дозволено «усиление репрессий…» Он не стесняется, говорит - в благородном обществе предпочитают помалкивать или нашептывают на ухо: «Произвол одного человека… диктатура… способна вывести государство из опасности… привести его к спасению». Столыпин «теоретически» обосновывает беззакония: применяются в стране. «Государственная необходимость стоит выше права», а «роковые моменты» и «целость отечества» - лишь только отговорки, подкладка, основная опора произвольных решений. Но чтобы сбить как-то критику, все репрессивные меры правительства называет «временными мерами» - постоянного характера не могут приобрести. Признает: «временная мера – суровая мера»… она призвана «сломить преступную волну… уродливые явления», позже «отойти в вечность». Пока «кровавый бред… не пошел еще на убыль» - невозможно «обыкновенным способом его подавить». Столыпин вознамерился «пересоздать, переустроить… и украсить… историческое здание России». Он ожидает услышать от Думы «слова умиротворения» - «толкнет Россию на спокойную работу… прекратит кровавое бездушие». Отличает «кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей». Применяют «чрезвычайные меры: пытаются исцелить трудно больного». Обыск на квартире, нарушение неприкосновенности депутата Государственной Думы Озоля возмущает даже центристов – октябристов, но Столыпин не скрывает гордости: защищает непопулярный, преступный акт властей: «Находится на положении чрезвычайной охраны Петербург… полиция должна была, имела право и правильно сделала: вошла в эту квартиру». Еще раз подчеркивает «Будет впредь полиция так же действовать… сумеет поступать, как поступала, судебное ведомство выполнит свой долг и обнаружит виновных». Отрицает незаконность: ворвались в дом неприкосновенного депутата. Одно признает: быть могли «какие-то детали». Осознает главный долг: «ограждение общественной безопасности» - обещает «до конца» исполнить. Через несколько месяцев государственный переворот произошел – он откровенничает: «Создано крайне левыми партиями разрушительное движение – превратилось в открытое разбойничество… этому явлению можно только силу противопоставить». Без колебаний – становятся преступными – «дерзостям врагов общества возможно положить конец лишь последовательным применением всех законных средств защиты». При этом он требует полного автоматизма бюрократии, распоряжений правительственной власти исполнения беспрекословного, проведение «должностными лицами… личных политических взглядов и впредь будет считаться несовместимым с государственной службой». Для утверждения своей правоты, Столыпин прибегает к мистике: «Историческая Самодержавная Власть и свободная воля Монарха является драгоценнейшим достоянием Русской государственности». Только «эта воля и власть… в минуты потрясений, опасности для Государства призвана к спасению России, обращению на путь порядка, исторической правды, укрепить в стране возможность быстрого и правильного судебного возмездия» - он собирается, эту цель призваны выполнять военно-полевые суды. Столыпин готов расформировать даже школу: прежде всего «начала порядка, законности и внутренней дисциплины… должны быть внедрены». Много внимания и сил он уделил земству, свободному, безбедно живущему крестьянству. Фактически направлена политическая его деятельность на это. Он хочет «дать крестьянину свободу приложения своего труда к земле… свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своей собственностью. Надо дать ему власть над землей, надо избавить от кабалы отживающего общинного строя». «Единственный источник нашего благосостояния – земля. Применением к ней личного труда, личной собственности, приложение к ней всех, решительно всех народных сил, необходимо поднять нашу обнищавшую, слабую, истощенную землю, так как земля – это залог нашей силы в будущем, земля – это Россия». Столыпин уделяет много внимания возрождению Русского флота: в мае 1905 года он потерял свою значимость, после Цусимского разгрома. «Флот является предметом национальной гордости… внешнее доказательство» национальной силы – для «воссоздания нашего морского могущества… один лозунг, пароль… - вперед!» Он изобретает политические термины – их в повременной печати потом используют: «Русский твердый путь», «Русское начало», «возрождение Русского самосознания»… Самое знаменитое: «не запугаете!». Он верит в силу «красивой фразы». Столыпин раскрывает «грязь верхов революции». Заявляет он гордо: «в среде органов полиции высоко стоит чувство чести, верности присяге и долгу». Клянется: пока стоит во главе правительства, оно «никогда не будет пользоваться провокацией, как методом, как системой. Преступную провокацию правительство не терпит и никогда не потерпит». И уже категорически заявляет: «провокации нет в России». Он идеализирует роль охранки: она «ограждает порядок». Патетически звучит его заявление: «Русский гражданин должен быть признан счастливейшим из граждан», благодаря беззаветной деятельности властей: ограждают его жизнь, труд, покой, собственность… Против «аргумента бомбы» - «естественный ответ: беспощадность кары!» «Исключительные законы и исключительные меры» сами собой отпадут, когда произойдет «перестройка жизни». А пока Россия «медленно выздоравливает». Правительство «строит только леса» - этим облегчает Государственной Думе основное строительство. «Противники нам указывают на эти леса, возведенное нами безобразное здание, и яростно бросаются рубить их основание. И леса эти неминуемо рухнут и может быть задавят и нас под своими развалинами, но пусть, пусть будет тогда, когда из-за обломков будет уже видно… здание обновленной, свободной, светлой… свободной от нищеты, от невежества, от бесправия… России». Он верит: это время наступит. На стороне правительства «не только сила, но… правда». Думские ораторы левых партий предлагают «превратить Россию в развалины… на этих развалинах строить новое, неведомое нам отечество». Зряшные их намерения. «Россия не развалится – она обновится, улучшит свой уклад, пойдет вперед…» С думской кафедры «брошена фраза: «Мы пришли сюда не покупать землю, а ее взять…», бросают «в население семена возмущения с целью возбуждения недоверия к правительству». Столыпин со всей твердостью отвечает: «Насилия допущены не будут. Национализация земель представляется правительству гибелью для страны». Для помощи крестьянского землевладения, «слабейшей части» Русского быта, он стоит за использование «принципа» «государственного социализма». «Враги государственности избрали в противовес путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций». И заключает: «нам нужна великая Россия!» Изгоев не очень восхищен Столыпиным. В речах премьера много звонких фраз, пустых обещаний, сумбура… Эта отрепетированная поза спасителя России, высокомерный взгляд – устремлен поверх голов. Он устремлен в будущее? Он самодур, властьелюбец. Обречен на всеобщее непонимание, презрение. Обещал он предоставить в пользование крестьян государственные, удельные, кабинетские земли. Что мы имеем? Из девяти миллионов десятин таких земель в пользование крестьян выделили 281 тысяча десятин. Немного более трех процентов, тридцать вторая часть. Столыпин обещал свободы, неприкосновенность личности: вместо этого торжествует административный произвол во всей стране. Законопроект о правах граждан «изучают» в комиссиях Государственной Думы. У нас все еще приблизительная свобода вероисповеданий. Законопроекты о ней не пропускает Государственный Совет: верно, окончательно их «закопает». Обещал Cтолыпин исключительное положение вводить только во время войны, народных волнений, восстаний: фактически чрезвычайная и исключительная охрана повсеместно и повседневно почти действует. Не на законном основании. Управляют городами так, губерниями, всей страной. Обещал упразднить административную высылку. Никогда не осуществляли ее с таким рвением и в таких масштабах, как в последние времена. Обещал местное самоуправление уже на уровне волостей. Куда там! Почти каждой волостью из столицы управляют. Иногда для этой цели служат губернаторы: передаточные звенья правительственной власти. Рассмотрение жадоб с соблюдением форм состязательного процесса: на жалобы чаще всего не отвечают, по существу не проверяют. Их написание вменяют в вину граждан. Приклеивают им ярлыки жалобщика, кляузника, доносителя. Обещал преобразить полицию, слить с общей жандармерию. В последнее время произошло еще большее расслоение полиции: отпочковалось охранное отделение – только формально подчинено руководству отдельного корпуса жандармов. Отделение проводит основную массу дознаний, помимо следственной власти. Содержание их действий остается в секрете. Для пресечения полицейского произвола, Столыпин обещал ввести новый устав полиции. Но обещанное нужно долго ждать. Да, это выполнять не собираются. Беспрепятственно действует устав «предупреждения, пресечения преступлений» - включает положение об усиленной чрезвычайной охране. Обещал допущение защиты на стадии предварительного следствия. Подобную меру не осуществят в России. Пока законопроект заглох в Государственном Совете. Институт условного осуждения имеет эту участь. Разработали новое уголовное положение. Не ввели, да и не введут. Администрацию вполне устраивает старое. Как и в остальных подобных случаях, премьер не проявляет настойчивости. Ему главное: сказать слово, высказать вслух свою, подсунутую идею. Осуществлять ее он не собирался. Он вечно страшится противодействия покусителей. Держится за непорочный свой авторитет и бесконтрольную власть. Он сознает обстановку нервозности. Принуждает трудиться бюрократию. Внушает в сознание видимость законности, правового процесса. Обязаны проявлять эту видимость. Столыпин обещал широкое развитие земельного, мелиоративного, переселенческого кредита. Организацию специального банка. Действительно предоставляется кредит в небольших размерах. Еще рано говорить о широкой программе. Пройти ей сложно, вряд ли возможно, ввиду противодействия Государственного Совета. Столыпин часто повторял: «Люблю донос, но ненавижу доносчиков». Он создал целую систему провокации. Реакция привнесла в жизнь свои поговорки: «Кому крестики, а нам «кресты», «Кому пасхи и куличи – нам тюрьмы и палачи», «Двое веселятся – троим виселица», «Будет охрана, будет спина драна». И еще, спрашивают: «Какой у нас строй?» Правда, какой? Ответ: «Сквозь строй!» Как только не называют Столыпина: «великим государственным деятелем», «созидателем обновленной России», «человеком великой цели», «наследником петровских традиций»… Все это явные преувеличения, цветастые комплименты – изобретены услужливыми журналистами и друзьями, единомышленниками премьера. Нелегко пояснить факт: заурядный губернатор мгновенно превратился в блистательного государственного деятеля. Такого не бывает! Администратор он отменный: необходимо это признать. Больше ничем не выделялся. Решительный и смелый не по натуре и воспитанию. Жестоким, бессострадательным сделала его революция. Он отнюдь не мракобес: стоял где-то на правом фланге. К чистым правым не переходил. Не знался с явными черносотенцами. Относился к ним иногда благожелательно. Он – Русский националист, шовинист: все сказано уже этим. Часто употребляемые им «самодержавные термины» - дань дворцовой камарильи: он с ней не ладил почти с самого начала. В последние времена их взаимная отчужденность принимала устрашающие размеры. В первых Государственных Думах, с начала деятельности на всероссийском поприще, он проявил себя законником, конституционалистом. Время настало такое: иные песни воспринимали явным вызовом торжествующей революции. В разосланной местным властям циркулярной телеграмме: приурочена к выборам во вторую Государственную Думу – он требует устранять «всю злонамеренность толков о желании правительства созвать Государственную Думу лишь с целью ее непременного роспуска и возвращения к прежним порядкам, осужденным Государем… Призвана Государем служить основой законодательного строя в Империи, является важнейшим фактором воссоздания крепких государственных устоев и порядка, имеет право законодательной инициативы, Государственная Дума встретит в правительстве живейшее и искреннейшее стремление работы согласованной творческой». Со всей ясностью заявил в Государственной Думе: «отечество наше должно превратиться в государство правовое» - верит он в это, работает для этой цели. Не его в том вина: в Государственной Думе активное левое меньшинство больше заботилось о развитии революции – не о работе плодотворной. Оно само подготовило третьеиюньский акт. П.А. Столыпин со свойственным ему мужеством принял на себя всю ответственность за роспуск Государственной Думы, этот своеобразный государственный переворот. «Историческая Самодержавная власть, - Столыпин указывает в декларации от 16.11.1907, - и свободная воля Монарха призвана в минуты потрясений, опасности для государства к спасению России и отвращению ее на путь порядка и правды исторической… Строй, в котором мы живем, - это строй представительный, дарованный Самодержавным Монархом и, следовательно, обязательный для всех его верноподданных». Столыпин все еще верит в правовое государство – или он просто желает убедить других, Россию в своем заблуждении. Фактически, после 3-го июня произошло восстановление Самодержавного абсолютизма. Народные представители восприняли спокойно случившееся: приспосабливаться начали к изменившимся условиям. Прошли бурные пленарные заседания, почти не наблюдалось активных представлений. Казавшееся прежде его убежденностью – вдруг предстало политической эквилибристикой. Стало ясно: в нем полностью отсутствует правовое чувство. Он обычный приспособленец: решения принимает в соответствии с изменившейся конъектурой. Не обращает никакого внимание на правовые нормы – они для него лишь «прекрасные теоретические рассуждения», «на практике оказались бы злостной провокацией и началом новой революции». Нечего спешить с правовой реформой: ограничимся мелкими законодательными улучшениями. Предстает вся нелепость «обновленного строя». Созданы на основе различных правовых норм – Государственная Дума противостоит Государственному Совету. Они взаимно, в пику друг другу, тормозят государственную работу. Правительство предлагает законопроекты. В Государственной Думе воспринимают недостаточно радикальными. Государственный Совет воспринимает далеко идущими, слишком радикальными, разрушительными. Премьер жалуется: «В результате царство так называемой вермишели, застой во всех принципиальных реформах». Называет все это «гармонически законченной законодательной беспомощностью». Найден выход: применили статью 87 – дала правительству неограниченные права и полномочия действовать в обход законодательства. Об этой статье он сказал сам: это «средство крайнее, средство совершенно исключительное, но она по закону дает возможность Монарху создать выход из безвыходного положения». И еще: «Нелепо, я скажу даже преступно, вводить в обычный обиход управление страной статью 87». Но прибегает к ней всякий раз: считает это нужным. Основные законы он нарушает открыто – при этом пользуется демагогическим лозунгом «спасения державы». В «чрезвычайных условиях» он нарушал откровенно, а в обыденных случаях применяет «некоторый нажим на закон»: не основе 87 статьи. Нельзя верить его высказываниям: он человек часто меняющегося настроения. Он «прав» в любой противоречивости. На словах ратует за отход от абсолютизма, а на практике возвращается «к худшему из абсолютизмов – к абсолютизму зарвавшихся чиновников». И граф Витте считает: премьер занят ограничением власти Монарха в пользу «кучки чиновников» - не народа. Систематически он дискредитирует Государственную Думу. Должен стоять на ее страже. В деревне его политика способствует усилению роли и мощи кулаков с одновременным разорением многих крестьянских хозяйств. В его «национальной» политике, по причине недальновидной, неразумной позиции – в последние годы обострилась рознь и борьба между различными национальностями, нациями, народностями Империи. Ведут неприкрытую травлю Евреев, Поляков, Финляндцев, Мусульман, Армян… Своим губернаторам Столыпин позволил забыть о видимости законности – до предела распоясаться. Не нужно далеко ходить за примерами: Думбадзе, Хвостов, князь Оболенский, Толмачев, Муратов, Массальский. Продолжительное время в России властвуют военные суды, благодаря Столыпину. Правда, сейчас не так часто и свирепо, как в 1908-09 годах. Тысячи и тысячи людей пропустили через виселицы. В лучшем случае, спасались в наказании долголетней каторгой. В наше время произошло резкое огрубление нравов. Ниже упала ценность человеческой жизни. Стремительно подскочил уровень преступности, погромных действий, самоубийств… Кажется, нет предела административному произволу. Производят произвольные аресты и обыски, выселения и ссылки, избиения на участках… «Охрана» срослась с азефовщиной: так можно называть провокацию. Печать подвергают беспрестанным преследованиям. Перед произвольными действиями властей особенно беззащитна провинциальная печать. Жестокому беспрерывному преследованию подвергаются профессиональные союзы, общественные организации, молодежные клубы. Ни одно начинание, ни одна здравая мысль не остается незамеченной властями: изгоняют, заталкивают в подполье. Само правительство плодит недовольство – затем его преследует. Словно оправдывает тем свое существование. Только один общественный союз имеет возможность проводить свою широкую деятельность при поощрении, в крайнем случае, при беспрепятственной, безразличной реакции властей – это «союз Русского народа». Он развил погромную пропаганду и деятельность. Сам Столыпин, как отзываются о нем многие беспристрастные люди, о нем говорят факты: человек он безукоризненной личной честности, неподкупности. Сурово он преследовал казнокрадство, хищничество. Для этого он применял очень действенную систему сенаторских ревизий. Выявлял бесчестных людей и строго наказывал. Но страшный недуг насквозь пропитал всю государственную систему. Имя ему коррупция. Возможно и похвально наказывать самых явных и вредных нарушителей принципов неподкупности. От этого не страдает система: она остается существовать. Дает пищу многим нечистым на руку другим лицам. Он не желал изменения системы, даже коренной ее реформы: добивался мелких усовершенствований внутри ее самой. Но порочную систему неспособны облагородить самые привлекательные парикмахерские ухищрения. Столыпин любил почитание толпы. Искал себе сотрудников деятельных, подхалимных. Окружил себя родственниками и лично знакомыми людьми. Они способны оказать содействие в решительную минуту – не только пригодиться на службе. В этом смысле он человек дальнозоркий. Никогда прежде, как во времена последние, стал в моде и силе протекционизм: блат, влияние знакомства, связей. Это непреодолимая сила в условиях российской действительности. Эта сила в один миг изгоняла любого администратора, даже полезного. При подборе на его место другого лица: этого необходимо срочно всунуть, пригреть – примостить на масляную должность. Не переутруждая себя, пользоваться всеми благами жизни. Государственные, иные существенные интересы в расчет не берут. Одно желание угодить «нужному человеку». Администраторы действуют с оглядкой назад: они опасаются отставки, даже обычного перемещения на менее выгодную должность. Для этого достаточно простого оговора. В Государственном Совете группа лиц образовала «партию шуровьев»: попали они сюда случайно, благодаря знакомств, связей. Ничего не делают, дремлют на заседаниях – пользуются материальными, моральными и всеми прочими благами «кресла». Без сомнения, Столыпин – человек незаурядный. Смешно слышать о нем, как о гениальном государственном деятеле. Нередко, так его величают националисты, октябристы в Государственной Думе, да услужливые журналисты на страницах газет. Он талантливый оратор, демагог, позер, умел привлечь к себе внимание публики. Не очень блистал в практической деятельности. Одна «заслуга» за ним: одолел революционную вакханалию. Через жестокую реакцию вел страну к некому идеалу. Он приучил администрацию действовать решительно, напролом идти, наперекор всем стихиям. Можно даже позавидовать его твердости. У него не существовало никакой положительной программы действий. Предложения: между собой не связанные полумеры, разрозненные идеи. Положительной программы не существовало, как не видно деятельности. Его сильно ограничивали в свободе действия. Ему далась легко борьба с революцией – в этих действиях опирался на поддержку всего административного, государственного и военного аппарата. В других областях деятельности происходила пробуксовка на месте: встречал явное и тайное противодействие им самим взлелеянного бюрократического аппарата. Столыпинская реформа погребена под воздействием аппарата и дворцовой камарильи. Последняя играла не последнюю роль. Несколько лет подряд стране угрожает голод. Во многих губерниях ввели разрекламированное земство. Крестьянам дозволили выходить из общин, переселяться на хутора и отрубы. Продуктивность земледелия в стране страшно низкая. Все сельское хозяйство зависит от погодной, климатической стихии, остро переносит засухи, нуждается во влаге для искусственного орошения. О дорогостоящих работах и мелиорации земель еще не говорят. Россия – страна традиционного консерватизма: даже каленным железом не выжечь все негативные стороны ее жизни. Предпринятые с самыми благими намерениями любые преобразования, очень скоро выхолостятся: возвращается страна к своему изначальному состоянию. Ведь это Россия! Над ней трудиться нужно века и века: не сразу, не наскоком с одного раза – сорвется, не понявший этого. До последних дней жизни Столыпин не признает его поражения: отпетый он деятель. Находился еще в зените славы, но карьера его склонялась к закату. Он свое дело уже сделал: премьеру уже подыскивали замену. Самого почетно введут в Государственный Совет, а потом обрядят на пенсию. Он смог ли пережить свою отставку? Другие переживали, а он как? Нет, он все же выделялся из серой массы себе подобных. Этот человек даже способен на самоубийство: на сокрушительное поражение он не готов. И вот он умер… - Выстрелил бы пудель… Обыкновенный ученый пудель: это не так удивило, как выстрел Богрова. - Да, проникни в темные коридоры человеческого сознания и души. Говорят, он покушался под влиянием революционеров. Поставили ему ультиматум в форме альтернативы: совершить террористический акт или оказаться за провокацию убитым. - Ну, и что же? - Этот слух необоснованный: опровергнут в министерских кругах. - Что еще нового? - Его отец, присяжный поверенный, заявил: революционные идеи его сын никогда не разделял. - Вот это конспиратор! Свою продолжительную подпольную деятельность он смог утаить даже от родителей. - А может отцу неприятно признать факт? - И это возможно… Руководители зорко за ним следили – оберегали от общений с революционерами… - Не уберегли… - Отправили его учиться в Мюнхен. В революционном году опасались дурного влияния товарищей. Он жил с матерью в Берлине и Париже. Отец не предполагал и совершенно не знал: у него такие планы… - В это последнее ему можно поверить… Невероятно это, но факт: обыватели легче верят лжи – правду находят для себя слишком сложной и грубой. В лжи находят занимательность, интригующую увлеченность, приятную новизну, обтекаемость… Ложь пышет здоровьем и задором, находится в беспрерывном движении, изменении, старается поспевать за жизнью и вкусами, удовлетворять потребности, выявлять свои возможности, насыщать желания, обольщать вкусы, намечать направления развития. Многие тысячи страниц научных и беллетристических исследований можно посвятить лжи – невозможно исчерпать эту до предела насыщенную и емкую тему. Многогранна ложь, чрезмерно разнообразна. К любой обстановке умеет приспосабливаться. Выступает в самых интригующих, неприхотливых одеяниях. Ложь может состоять из неловкости и слабости, облачаться в специальные гранитные основания шовинистического высокомерия, презрения ко всему живому на этой планете. О, ложь! Ей молятся целые народы, до окончания жизни на этой планете отдельные люди и правительства мировых государств станут миллиарды раз прибегать к спасительной лжи. С помощью лжи решают сложные проблемы, успокаивают народы… Презренная ложь! Она захватила умы. Воздействует на совесть, отрывает от долга, влечет в преступную трясину. Она разрушает все чистое и светлое, еще случайно встречающееся в жизни. С высокомерием уродца отвергает правду, лицемерит, презирает, пенится, норовит вылиться из своего источника и залить окружающие угодья. На то ложь: хитрит, выкручивается, выискивает оправдания, представляется самозванкой. Напяливает на себя маскировочные одеяния. Та же ложь не привлекательная: не может она жить долговечно. Стоит на тараканьих ножках: того и жди: они надломятся. До появления правды. Так оно и есть. Часто верно и такое: всякий человек – ложь. Таким его создала природа. Вариации лжи нескончаемы. Ей существовать, пока человек не станет ангелоподобным. Это никогда не случится. Верно, ложь все более будет походить на правду – с ней не сольется. В ней присутствует фантазия, а в правде – голая обыденность. Как злонамеренность, ложь отвратительна. Она часто выступает с развлекательными целями. Превращается в шутку. Не вина – беда многих людей: не понимают шуток простых, а ведь ложь – шутка. Это очень оригинально, даже привлекательно. Но шутить не стоит с теми людьми: не понимают шуток. Трепов с Чаплинским одного мнения: возмущаются. Подумать только: внутри самого охранного отделения созрел этот чудовищный план. Не только созрел, его привели в исполнение. Руководитель охранного отделения называется: не сумел вовремя разгадать злонамеренность – даже способствовал ее осуществлению. Он полностью потерял бдительность. Проявил доверчивость к своему бывшему сотруднику: тот уже более полутора года не поддерживал сношения с отделением – это настоящая слепота. Надо вдуматься, разобраться, понять обстоятельства: именно начальник охранного отделения - соучастник террористического акта, в лучшем случае – невольный пособник. Теперь он отнекивается, пытается уйти от ответственности: ищет влиятельных друзей – смогут отвести от него карающий меч. В самой системе охраны что-то не продумано. Не так устроено: возможен стал такой чрезвычайно опасный факт. Охрана стоит перед реорганизацией или сплошной перетряской, иначе она не в состоянии выполнять возложенные на нее функции. Останется вместилищем противоправительственной деятельности. Непременна радикальная реформа охраны: проведут ее незамедлительно. Жизнь усложнилась. Полиции стало труднее работать: это общеизвестно. Она какая искусная, даже талантливая, многочисленная и вездесущая, полиция не всегда в состоянии предотвратить отдельные преступления. Особенно в моменты действия в окружении большого скопления народа. Среди тысяч и десятков тысяч людей всегда может свободно находиться сумасшедший или террорист. Часто невозможно предотвратить их мгновенные злонамеренные действия. Приходится считаться с этим фактом. В Киеве допустили преступное легкомыслие: охранное отделение выдало билет террористу. Он с этим билетом вошел в Городской театр – такой сюжет можно услышать только в невероятной фантастической сказке. Не раз высказывали тревожное опасение: не все совершенно в нашей охране. Даже договаривались отдельные критики: охрана порочна, даже преступна. Тревожный момент излишней страстности пройдет, освободиться надо от скорби трагедии. Разобраться придется во всем. Только в Киеве допускают столь невероятное по размеру легкомыслие и преступную небрежность? Подобного качества условия свойственны всей политической полиции? Этот вопрос важный, сложный. В Киеве трагедия является одновременно катастрофой для всего корпуса жандармов. При нем состоят охранные отделения. Они сравнительно молодые учреждения. Их положение и функции еще не определены законом. Практической деятельностью почти повсеместно они оттерли на задний план жандармские управления. Чужим именем распоряжаются при выполнении своих функций. Вся деятельность киевского охранного отделения, да и не его одного необходимо проревизировать независимой властью. Департамент полиции в этом деле лицо заинтересованное: ему нельзя поручать такое расследование. Сенаторская ревизия – другое дело. Люди, люди… Люди! Стоило для них рисковать жизнью? Идти в тюрьму, на каторгу: абстрактные люди станут культурнее жить, станут счастливее? Ведь не оценят тупоголовые обыватели, а зловредные осудят. Посчитают идиотиками своих избавителей: по-своему правы. Чудовищно нынешнее человеческое общество: своим бескультурьем и подлостью оно гадко, отвратительно: мало достойно жизни. Оно не доросло до идеальных условий: их не поймет, не сможет в них управиться. Им еще долго жить в хлеву, обогреваться вокруг черных печей, за обе щеки уплетать собственное дерьмо. Люди – недолюди, ничтожества и гадливые существа. Нет, для них не стоит ничего полезного делать: не оценят добро. Не видят даже различия между добром и злом. И все же приходится жить, существовать в уже созданных условиях: не выскочишь из общественных одеяний Призванная природой дарить добро Душа – не приспособлена творить зло. Но с подлецом хочется обойтись столь же зло: пусть воспитывается под давлением силы. Доброе они не поймут, не оценят. Так поступать: совесть не мучает каждый искривленный шаг. В России вряд ли когда создадутся условия для социальной революции. Может пронестись в ней революционный смерчь – уничтожит все в ней существующее доброе. Палом пройдет по земле, городам и селениям: огнем всепожирающим. А на опаленном месте буйно пойдут в рост сорняки: забьют посевы культурных злаков. Появятся злачные места. Что, что делать? Непростительно оставлять начатое дело. Продолжать его бессмысленно. К чему? Вызвать к жизни новое одичание и тупость, словно уже мало существующих? Пора кончать! Приходится закругляться… Сознательно, добровольно отходить в сторону: так лучше. Так честнее… Пройдет несколько десятилетий: когда еще Россия созреет для революции? Осуществится тогда она сама собой: без излишних жертв принесет необходимые результаты. А сейчас пусть неожиданно разразится социальная революция, хлынут потоки крови: без пользы. Страна не готова к переменам. Народ не созрел для восприятия свободы и демократии. Необходимо переждать. Заняться воспитанием, распространением знаний и культуры, поднятием нравственного уровня. Без разрешения проблем этих – революция бесполезна: не принесет ожидаемого эффекта. Придется страну готовить, а народ натаскивать: только таким способом добиться победы, вообще успеха. Другие пути невозможны. Этот мир такой неустроенный. В нем верховодят ничтожества. В основном, живут люди мелкие, недалекие. Таланты и гении для подобной жизни не созданы: пусть они постранствуют по мукам, поищут себе уютное местечко – приткнуться. Не найдут, продолжат страдать, творить в одиночестве. Для блага людей: против их воли и желания. Этот завистливый мир ненавидит все незаурядное, чем-то от него отличающееся. Норовит всех и вся обратить в свой дух неприглядности и угодничества. С ними бороться почти невозможно. Мир их всесилен: берет числом – не умением. Стоит жить, трудиться, мучаться, страдать – несколько ничтожеств ухмыльнутся при упоминании твоего имени, посчитают законным, должным самим пользоваться: создано другим. Даже больше: себе присваивают. Этот плагиат – не больше мелкого жульничества. Они сами не создают материальных, духовных благ: только перелопачивают. Исторические ценности создают отдельные люди. Они изобретают и пишут, осуществляют реформы и совершают революции. Сам народ ползает на брюхе. Путается у ног исторического процесса. Не знают они, не ведают, в каком направлении высвечивает прогресс. Где застой, а где болото. В своей огромной массе народ неразумен: живет по побуждениям одних инстинктов, сиюминутных потребностей. Правителям столь легко осуществить свои функции повелителя и благодетеля. Наш народ не видел, не понюхал даже демократии: его приходится постепенно приучать к порядку. Анархия – это полная демократия, возможна при постепенном развитии. В людных местах площадей и улиц, даже на окраинных вывесили «Извещение Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора» с обращением: «Жители города Киева. Наблюдаемое ныне повышенное среди жителей города Киева настроение, порождающее в некоторых слоях населения опасения возможных волнений, побуждает меня, в целях успокоения населения, сим заявить, что мною предприняты меры к предупреждению и предотвращению каких -либо нарушений порядка. Вместе с тем, считаю необходимым предверить население города, что всякие насилия и беспорядки мною будут подавлены самым решительным образом. Трепов. 5 сентября 1911 г. г. Киев». Ниже следует – «Обязательное постановление: 1. Воспрещается ношение кинжалов, рогаток, кастетов, кистней, финских ножей и т.п. орудий, если ношение последних не вызывается потребностями занятий или ремесла. 2. Лица, виновные в нарушении сего постановления, подвергаются в административном порядке денежному штрафу до 500 рублей или аресту до 3 месяцев». «Союзники» устроили несколько демонстраций. Сопровождают их речами и пением. Около 12 часов дня со всех сторон на Софийскую улицу собрались «союзники». В толпе их до 150 человек: 2-3 чиновника, столько же студентов. Остальные обыватели. Предводительствует студент Голубев. Они спустились на Думскую площадь, остановились перед главным думским подъездом. Пропели гимн собравшиеся. Голубев зашел на верхнюю ступеньку здания Думы: обратился к своим единомышленникам с резкой речью. Он говорил об Еврейском засилье и необходимости им отпора. Прибывшая полиция удалила толпу от здания Думы. Они разделились - прошли на Крещатик. Через некоторое время соединилась эта толпа на Царской площади. Около памятника Александру II снова запели. После окончания пения, Голубев снова сделал попытку произвести погромную речь. Следовавшие за толпой полицейские чины – в самом начале прекратили попытку ораторства Голубева. Разогнанные «союзники» отдельными группами поднялись по Алекспндровской улице в Липки, повернули на Кругло-Университетскую улицу. Перед зданием австрийского консульства Голубев остановил «союзников». От служителя консульства студент потребовал немедленно выставить на балконе портрет Царя. О случившемся служитель консульства сообщил в полицию. Явился немедленно наряд полиции арестовал студента Голубева, сына чиновника Вихрова. В дворцовом участке полиции свое выступление Голубев пояснил: во Львове недавно происходили события – устроили антирусские демонстрации перед Русским консульством по поводу обсуждения законопроекта о Холмщине. О случившемся консульство отослало донесение австро-венгерскому посольству в Петербург и своему правительству в Вене. Из Петербурга затребовали подробные сведения из Киева о выступлении «союзников», но Голубев пригрозил привлечь к ответственности административных лиц: помешали выступить около городской думы, около памятника Александру II и у здания австро-венгерского консульства. Его угроза не пустая: к ответственности привлекли все местные прогрессивные газеты за помещение сведений об этих выходках Голубева. «Извещение Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора»: «Государь Император, отъезжая из Киева, повелел мне объявить населению города и всего Юго-западного края непреклонную Свою волю: Его Величество воспрещает толпе, обществам и отдельным лицам проявление каким бы то ни было образом своеволия, могущего вызвать беспорядки, дабы пребывание Его в древнем Киеве, на берегах Днепровских и на Волыни не было ничем омрачено вновь… Державная власть Государя Императора для всех священна, а потому питаю полную уверенность, что никто не дерзнет нарушить порядок в пределах Края, осчастливленного пребыванием возлюбленного Самодержца. 6 сентября 1911 г. Трепов». Не улеглось возбуждение среди Еврейского населения: возможность погрома обеспокаивает. Особенно усилилась паника, после известия о смерти Столыпина. На железнодорожном вокзале творится невероятное: платят баснословные цены за билет в любом направлении. Тысячи Евреев рвутся покинуть Киев. Поезда отправляют с двойным количеством вагонов. Все желающие не могут уехать. Не улучшилось угнетенное настроение, после объявления генерал-губернатора о недопущении беспорядков. Напротив редакции «Киевской почты» хулиганы в числе 30 человек набросились-избили Еврея-студента. Другому Еврею-приказчику на Александровской улице распороли ножом живот. Третьему разбили голову. В Киеве проживают многие громилы-погромщики. На следующий день бесчинства начали под покровом ночи. В одиннадцать часов ночи на Александровской улице появились члены «содружества». Они вооружены резиновыми дубинками и металлическими прутьями. Шли сплошной толпой. Окружали и избивали каждого встречного Еврея. Бесчинствами руководит Владимир Голубев. Избивают случайных людей. «Двуглавовцы» поощряют друг друга, приговаривают: - Бей жидов! Бей! Это вам за Столыпина! Бей! – На несчастных со всех сторон сыплются увесистые удары. Александровскую и близлежащие улицы огласили крики, призывы помочь: на помощь избиваемым бросились дворники, постовые городовые. Хулиганы успели убежать. В аптеку на Александровской улице более десяти человек обратились за первой помощью. «Двуглавовцы» во главе с Голубевым на М. Васильковской улице появились в 12 часов ночи. Первой их жертвой стал студент Спектор: ему нанесли несколько ударов по лицу, бросили в лужу. Возле Хоральной синагоги, Голубев с друзьями набросились на молодых людей: окружили, начали избивать кулаками, палками, резиновыми дубинками. На крики избиваемых, мольбам о помощи подоспел ночной сторож Н. Карамзин, двое городовых и несколько человек из публики: схватили «двуглавовцев», препроводили всех в лыбедский участок. Всю дорогу «орлята» бурно протестовали против задержания. Добились потерпевшие: всех хулиганов доставляют в полицию. На углу между Караваевской и Кузнечными улицами к задержанным «двуглавовцам» присоединиться хотели, их освободить друзья из другой компании. Посторонних отерли. Задержанные «двуглавовцы» подняли гвалт, начали петь, продолжали свой путь. Подначивают: - Нас ведь сразу отпустят, но чего вы стараетесь? Жидов жалеете? Несколько человек из задержанных «двуглавовцев» сговорились: набросились на «жидовского наймита» сторожа Николая Карамзина – его зверски избили. Уже перед самым участком Голубев железной палкой ударил по голове студента Спектора: тот с окровавленным лицом вбежал в дежурную комнату участка. Обо всем произошедшем – на участке составили протокол. «Орлят» освободили. Они мирно удалялись, кто-то из них крикнул ехидно: - Что, выкусили? - Будут теперь знать, - его поддержал другой, - кого можно, кого нельзя трогать. - Мало тем дали, - сожалел Голубев, - ничего: еще когда встретимся… Глава шестая. Последние дни жизни. Фененко – опытный следственный протоколист. Он умеет подправлять, смысл показаний видоизменять. Переставляет положение слов в фразе, заменяет слова для придания им нужного звучания. На своем веку в своей профессии он проел зубы, слопал ни одного, а многих живых людей. К новому делу относится с особой аналитикой. Какой смысл Богрову добровольно являться к фон-Коттену, давать ему вымышленные сведения? Что злое он замыслил? Разбираешься: понятно – не сам он явился, а ждал вызова или насильного привода. Такие показания могут дать подследственному козыри и одновременно опорочить деятельность охраны. Вернее, остановится – он явился добровольно. Нужно пояснить жест поступка. Не выдумаешь лучше: совершает все в революционных целях с намерением близко познакомится с подноготной тайной деятельности охраны. Версия шита белыми нитками, но как-то объясняет появление Богрова. Стоило ему благодатный юг, Киев - покинуть с родителями: для осуществления многообещающей карьеры? Менять наличное на полную неопределенность северной Пальмиры? В Киеве он может получить то же самое: полнее, с меньшими затратами усилий. Во время рассуждений, Фененко понял: ему не следует допытываться до полной истины. Эта непрочная позиция удобнее: сойдет для данного случая. Узнать больше – это компрометировать органы охраны, руководство. Не только в Киеве - и в столице. И без того они биты, наказаны. Еще неизвестно точно, какие ждут неприятности. Этот один Богров натворил столько дел. Он не только смертельно ранил статс-секретаря, себя погубил, насолил местной и столичной охране. Особенно местной – не избежать сенаторской ревизии. Такой поворот дела опасен, со всякого рода неожиданностями сопряженё. Могут полететь головы местной администрации. Первая жертва Кулябко, никак не спасешь: обладает сомнительной надежностью. За собой он может потянуть других: это страшно. Самому Фененко нечего бояться – ну, отправят в отставку! У него есть домик на окраине города. Проживает он с преклонной по возрасту матерью совместно. За выслугу лет назначат пенсию – пусть даже не в полном размере. Чего опасаться? Знает он хорошо: только стоит не поладить с кем из начальства – сживут со света. Фененко хочет еще трудиться, жить. О пенсии ему рановато подумывать. Мало разве и без того случалось с ним неприятностей? Особенно, в связи с этим злополучным «ритуальным делом». Его пока от него не освободили. Нашли какого-то еврейчика – приказчика кирпичного завода и предлагают «шить на него дело». Фененко не надо объяснять значение такого сомнительного следствия. Суд присяжных отклонит порочное обвинение. Тогда все останутся в стороне, а из него сотворят козла отпущения. Разработать версию не смог. Твердокаменные доказательства не представил. В должной мере не развернул свои способности. А потому… И так все ясно! Подобный оборот не на шутку страшит Фененко. Он решил хоть на этом деле доказать свою лояльность прокуратуре, властям. Но все же он добросовестный относительно человек: не способен совершить подлог, подлость – может только несколько подправить показания, придать ему нужное звучание. Разве его в том вина: сама должность принуждает так поступать. Вначале подсознательно даже все это выходило, но затем научился прятать следы, подтасовывать, осторожнее, злонамереннее подправлять. Богров находится в состоянии каком-то особом. Оно подобно легкому опьянению. Он легко сохраняет нить событий. Выражает мысли и свои убеждения полно и ясно. Он не способен сразу уловить план следователя, его хитродумия. Так все и осталось для потомства: в несколько извращенном виде – с недомолвками, упущениями… Во всех этих тонкостях суд разбираться не станет. Достаточно факта покушения и показаний для вынесения обвинительного приговора. И привнесенные для собственной реабилитации заковыки следователя – остались для историков. Нет, в те времена об этом совершенно не думали. Если и думали, то лишь в том смысле: пытались несколько подкрасить картину. ***** Сам того не предполагал Фененко – историкам пропагандистского толка он помог «уличить» Богрова. Не он один. еще большую помощь подполковник отдельного корпуса жандармов Иванов им оказал. Он трижды допрашивал Богрова – вошел в доверие к подсудимому, воспользовался добропорядочностью его – отомстил черной неблагодарностью. Принудил поступиться принципами своими – продиктовал ему небыль, находящемуся в состоянии подавленности и полубеспамятства,. Ее записал. Иванов убедил подследственного: в любом случае ему грозит казнь. Он больше ничего не теряет. Но останутся люди – ему доверяли. Он их так гадко и зло обошел. Эти людям грозит суд, арестантские отделения. Сам Богров не желает оставить этот грех в своем благородном сердце – несмываемым пятном. И Дмитрий подался уговорам: он спасал уже не себя, а Кулябко со всем охранным отделением. В последние минуты жизни он думает не о себе: нужна еще другая характеристика? И так все сказано… Историография наша у Иванова и Фененко приобрела «веские аргументы»: не только это! Чуть не вся советская карательная система унаследована у старого режима, из царского периода. Потом усовершенствовали, ужесточили. Концентрационные и трудовые лагеря – продукты советского периода. И не только они… ***** Фененко несколько смягчает выражения, подправляет истину - при указании на охранные отделения. Ни он один придерживается такой позиции: уже всесилие их вынуждает высшую администрацию трепетать. Так случилось: опростохвостились. Два отделения сразу стоят перед неопределенностью. Киевскому и столичному отделению грозят сенаторские ревизии и административные санкции. В столь чрезвычайном случае он идет на помощь, спасает друзей. Фененко делает все возможное, в некоторых случаях даже недопустимое: отбивается от неожиданно наскочивших неприятностей. Подталкивают друг к другу Богрова и Кулябко: их показания состыковывают. Такая версия. Богров решился-таки подшутить над столичными охранниками. Он не решается это сделать. Не знает как подступить к ним. Обращается в Киев: пусть Кулябко посоветует, что сделать с имеющимися у него важными сведениями? Для передачи фон-Каттену: не мешает тогда получить рекомендацию из Киева. Как-то лучше примут, роднее отнесутся. Кулябко знает: этого факта не существовало, но он нужен как спасительное средство. Он его подтверждает, но не в утвердительном смысле, а как вариант возможный: «кажется». Когда «кажется», то иногда крестятся. Случается, эту полуправду принимают без всякой проверки. Фененко как-то состыковал два показания и теперь спокоен: не придерутся. Они и не придрались: истина никого не интересует, да и детали - в те напряженные часы и дни. Не до того… Только позже стало ясно: рекомендация Кулябко действительно нужна лишь в случае - визит Богрова в столичную охранку явился добровольно. В других случаях она полезна, но не решающая. Рекомендация начальника киевского охранного отделения могла заинтересовать столичного руководителя, но только в смысле возможного полного доверия новому своему сотруднику. Кажется, и без такой рекомендации фон-Каттен пропитался доверием к «Аленскому». Интеллектуалы – большая редкость в охранных отделениях. Никого не тянет в гадливую обстановку пошлости и цинизма, неприкрытого морального маразма. Цунтру доносительства, предательства, дозволенной преступности… ***** На предварительном следствии Дмитрий Богров ведет себя мужественно: свои взгляды отстаивает. Не соглашается, противоречит следователю. Он точно знает, что желает: к выбранной цели идет своим, несколько необычным, кружным путем. Добивается намеченной цели. Иначе не происходит. Человек незаурядный не станет плестись обычной проторенной дорогой. Он никогда не теряет собственное лицо, свою индивидуальность. Это только в среде недалеких, ничтожных людей незаурядные личности считаются одиозными. Они определяют цвет эпохи. По ним сверяют бег времени. Массы удобряют нивы истории. ***** - Признайтесь! – Настаивает следователь Фененко. – Ведь первоначально вы хотели убить Государя, Государя! Но позже почему-то отбросили эту мысль: на статс-секретаре остановились. Даже возможно, в Городской театр с намерением шли убить Государя. Не смогли к нему близко подобраться? Признайтесь! Сейчас вам нечего скрывать – ведь кара одна! Но Богров это упорно отрицает. В себе он думает: «Что Государь? Безвольное создание… Костюмированная мумия…» - Если не Государя, - следователь изводит вопросами, - но почему Столыпина? В Киеве собрались многие сановники… - Столыпин – основной виновник реакции, вешатель… - Поди убеди. - Вы так считаете? - Так оно и есть… - Словно сам следователь придерживается другого мнения. - У вас есть факты? – Хочет выудить побольше. - Вы все это запишите в протокол? - Конечно-с… - Чиновник подтверждает своим топорным языком. - Возьмите подшивку газет за 1907-10 годы, - он не видит даже каверзы в вопросе, - там и найдете массу фактов. - Какие газеты вы имеете в виду? – Не унимается следователь. - Да, хоть «Новое Время» или «Земщину». - И там все это есть? - В неограниченном количестве! Пусть они даже извращают факты… Пишут скрипучие статьи в защиту произвола и насилия. Само то насилие – признают! - Мы отклонились от прямой нити разговора, - упрямый оказался оппонент: с ним нужно долго поработать, прежде чем направишь на путь истинный, - почему выбрали именно Столыпина – не Государя? Вы хотели избежать Еврейского погрома? - Вас устраивает такое объяснение? Я против массового Еврейского погрома. - Вот так и запишем… - Именно это не следует записывать… - Это отчего же? – Удивился следователь. - Протокол с такой фразой – не подпишу. - Но вы сами ее произнесли! - Я привел аргументировку… Не в ней моя убежденность. - И все же… - Это предположение… - Я и запишу – в смысле предположения… - И против этого я возражаю: в протоколе данная фраза фигурировать не должна… - Хорошо! – Следователь решил попробовать воздействовать на упрямца другим путем. – Не стану записывать, если вы категорически возражаете. Могу составить собственный протокол: внесу данную фразу. - Не могу вам ничего возбранить. Для этого совсем не нужно мое согласие. - Это очень важное показание: его нельзя упустить из виду. - Вы сами меня натолкнули на эту мысль. - И вы ее подтвердили! – Фененко упорно гнет свою линию. - Не подтвердил… Высказал возможность – и только. - Я запишу ее только как возможность. - Тогда я не подпишу весь протокол. – Дмитрий Богров категорически отрезал. Он не может понять, чего добивается следователь? - Хорошо, - ретируется следователь, - в данном случае уступаю, предупреждаю – составлю отдельный протокол, отразит данное мнение. - Меня это не касается… - Что вы так воюете за каждое, внесенное в протокол слово? Надеетесь изменить приговор? - Нет, хочу просветить истину. - Кому нужна та истина?! – Цинично съязвил Фененко. - Мне! Вечности… - Вы атеист! Думаете о вечности? - Я революционер! Потому мне важно мнение потомков – обо мне… - Лично мне память потомков безразлична… - Фененко придерживается другого мнения. – Как и они сами! - Скажите лучше прямо: их мнение для вас опасно. Я знаю: относительно вы добропорядочный службист. - Благодарить за комплимент? - Мне прелюбопытно с вами побеседовать… в другой обстановке… - Что поделаешь, - следователь вроде сожалеет: служба. – Некогда уже… - Да, вы правы… - Он вдруг спросил: - Так он точно… ёкнулся? - Вы о ком? – Фененко вроде не понимает. - О Столыпине… - Да, статс-секретарь умер… - Подтвердил следователь по особо важным делам. – Он долго страдал… временами находился в беспамятстве… И тихо почил… - Слава Б-гу! – Вырвалось у Дмитрия. - Чему вы радуетесь? – Фененко удивился. - Я не смог бы спокойно идти… идти на виселицу… если бы знал: он еще жив. - Так вы у меня выудили факт государственной важности! - Не надо… Об этом я узнал раньше… Хотел удостовериться… - Значит, вам не страшна фраза о возможном погроме? - Нет, ее в протоколе не должно упоминать. Именно сейчас… - Упрямый же вы человек! Никогда прежде с подобными не встречался. Должен вас поставить в известность: протокол соответствующего содержания составлен нами еще ночью 2 сентября. А вы все еще упрямитесь… - Еще одна деталь расширит ваш следственный опыт. - Как вы можете шутить – в таких условиях? - Вполне подходящая обстановка… - Добавил. – Я просто привык смеяться – последним… - Серьезный вы молодой человек… - Следователь почти искренне восхитился. – Такой… непонятливый… Фененко вручил вопросник: «Ответьте». - Попробую… - усмехнулся Дмитрий. – Начал писать… Я не признаю себя виновным в том, что состоял участником преступного сообщества, себя именуюшего группой анархистов и имеющего целью своей деятельности насильственное ниспровержение установленного основными законами образа правления, но признаю себя виновным в том, что, заранее задумав лишить жизни статс-секретаря Столыпина, произвел в него 1-го сентября два выстрела во время парадного спектакля и причинил ему опасные для жизни поранения, от каковых статс-секретарь Столыпин 5-го сентября скончался. Преступление это, однако, было совершено мною без предварительного уговора с другими лицами и не в качестве участника какой-либо революционной партии. Стрелял я из револьвера «Браунинга» в статс-секретаря Столыпина. Со времени моего прибытия из Потоков, меня посещали следующие лица: В.А. Скловский, помощник присяжного поверенного, братья Л. и С. Фельдзеры, с которыми я знаком с детских лет. Семья моего отца и семья Фельдзеров знакомы очень давно. 29-го августа ко мне в квартиру вечеров в одиннадцать зашли В. Скловский и барышня Лидия Николаевна, я познакомился с ней неделю назад, фамилии ее не знаю, она приезжая из Одессы, живет в гостинице Михайловского монастыря, кажется, в 55 номере второго корпуса. Познакомился я с Лидией Николаевной, а может быть. она и Лидия Михайловна, - в ресторане «Ренесанс» на Прорезной улице. Скловский и Лидия Николаевна просидели у меня приблизительно часа два, потом пошли, причем Скловский поехал проводить барышню, а я пошел погулять, так как был несколько выпивший. Вернулся я через три четверти часа или через час. Несколько раз меня посещал рабочий-маляр, брат которого потерпел увечье на постройке в доме № 6 по Крестьянскому переулкув. Заходил ко мне обыкновенно с черного хода, разговаривал я с ним или в буфетной около черного хода, или в своей комнате. Был он у меня всего раза 4-5. Адрес его брата – Ярославская, 4, имен и фамилий я не помню. Что касается фотографической карточки, которую вы мне предъявили, то лицо, изображенное на ней, совершенно не известно мне. Это лицо меня никогда не посещало. Револьвер Лепоша, кот. найден в квартире при обыске, принадлежит отцу, и отец на держание этого револьвера имеет разрешение. Боевые патроны к пистолету «Браунинг» принадлежат мне, но боевых патронов в августе м-це не было, точно также у меня не было патронов от револьвера «бульдог». Б.м. они остались у меня с того времени, как я с революционными организациями имел связь. Б.м. у меня найдены и другие патроны того же происхождения. Солдатского штыка у меня никогда не было, и Кулябко никогда мне револьвер не давал. Тот револьвер, из которого я стрелял в Столыпина, куплен мною в Берлине, и теперь отказываюсь объяснить причины, побудившие меня после службы в охранном отделении совершить убийство Столыпина. Когда я был в театре, у меня возникла мысль, что Кулябко учредил за мной наблюдение, но я убедился, что такого наблюдения не имеется. Револьвер, из которого я стрелял в Столыпина, все время находился у меня в правом кармане брюк и в пальто не был. В 1908 году на Подоле арестована Михельсон Рахиль, а не Иуда, причем в квартире найдена лаборатория. По этому делу я знаю следующее. У меня находились в то время деньги киевской группы анархистов – около тысячи рублей. По просьбе состоявшего в группе «Николая» я выдал ему около ста рублей для организации лаборатории, но где будет находиться лаборатория и кто будет жить в нанятой для нее квартире, я не знал. Адрес лаборатории я нарочно старался не узнавать и сообщил только Кулябко, что где-то на Подоле затевают лабораторию. Фамилию «Николая» я охранному отделению сообщал, но в ликвидации этой группы не участвовал. Что касается бывших у меня денег, то отчет о них напечатан в № 4 «Бунтаря». Продолжаю утверждать - никаких соучастников у меня не было. Показание писал собственноручно. Здесь тихо, спокойно… Немного сыро, пахнет гнилью… А так ничего… Ничего... Прочно законопатили: отсюда нет выхода. Он и не нужен. Определилась судьба: смерть. Ну, и пусть: смерть. Двум жизням не бывать, а одной не избежать. Смерть мучительная – пусть! Заслужил: не каждому дано всунуть голову в «столыпинский галстучек». Его самого нет. А «галстуки» остались. Таков самый чудовищный парадокс жизни: переживают носителей дела, идеи. Тот страшно высокомерен был и… бесстрашен: заслужил участь свою. Не только тот – Дмитрий… тоже… Они квиты! Две смерти вершат обе жизни: неплохо! Было бы хуже в случае - не удайся покушение: тот остался жить. Какое там! Добился своего! А что тот думал: безнаказанно останутся его преступные деяния? Многие тысячи казней, ссыльных десятки и сотни тысяч … Страна стонет, харкает кровью. Тот спас Романовых, но те… свое путешествие продолжили, словно ничего особенного не произошло. Такое их кощунственное безразличие… к собственному спасителю… и слуге… Сделал свое дело – уступи дорогу… Генерал Дедюлин в Столыпине не нуждался: почувствовал свою силу. И Столыпину тот стоял поперек горла. Столыпин! Древнее имя – временщик! Заслуженное тот получил сполна! Ответил жизнью перед революционной совестью: не признает юридических законов, а только практическую целесообразность. Жертвенность судьбы революционера… Принцип революции – всевластие индивидуального террора. Физически устранять основных деятелей правящих классов – так только можно вырвать власть из их рук. Направить на нужды созидания, отдельных улучшений жизни трудового народа. Пока власть не удастся уничтожить. При этом помнить: власть – основа произвола и беззакония. Только анархия может спасти человечество от главных несчастий и бед. В условиях абсолютной свободы восторжествует коммунизм. Превратится общество в носительницу правды и справедливости. За решетчатым окошком звездная ночь. Какая благодать эта Вселенная, сама жизнь, ее произвольная изменчивость… Мысленно идеализируешь знакомое, в действительности оно грязнее, гаже… Пусть! И все же – жизнь! Она дается раз, но все же человек сам вправе ею распоряжаться. Иначе – несвобода. Мягкая ночь… Душно: это в камере нечем дышать, а там… Кусочек неба: от свободы только это осталось. Ее нет – основное успокоение, а своя жизнь – не столь она дорога. Это жизнь разве – существование в условиях общественного рабства. Революционное возмездие настигнет каждого. Основная мысль – доказана. Жаль, поздно: после нескольких лет беспредельного, безбрежного террора, но – дело сделано! Пусть каждый так скромно исполняет свой долг – не такими станем! Общество должно пробудиться от спячки. Не доросли мы до понимания, исполнения долга. Не готовы к свободе. Одних родителей жаль: не заслужили они такого сурового удара судьбы. Больше никого – их только… Даже свою жизнь – не так, как их… Маму… Зеленый Киев с черно-злобными нравами: оплот консерватизма – крайность в городе прежде выкристаллизовывается, а уже потом разливается по всей стране. Эта «мать городов» чаще других оказывается могилой. Сигнал подан: к действию! Россия-мы обязаны сбросить возмущающее рабство, пустить очистительный пал, спасительный огонь социальной революции. Нелепости молодости будоражат Душу… Мстить не за одних порабощенных, месть самодержавному чванству. Не удастся запугать – уничтожим! Власть благоденствует и управляет, благодаря нашей трусости, мягкотелости. Не все такие: вот ответ правительству. Столыпин – столб реакции: рухнул. Сколько времени еще продержится Российская деспотия – оплот мировой реакции? Это шаг на пути к свободе – пусть даже не революция. Шаг вперед. Всего несколько таких шагов способны преобразить человечество. Теперь слово за другими. Можно и нужно бить их же оружием. Безразлично, чем бить – бить! Уничтожить гниду! Перепахать, разрушить до оснований – фундамент насилия. ***** Кулябко настолько сильно потрясло происшествие в Городском театре, ходил он, словно невменяемый. О предоставлении возможности единолично допросить «Аленского» он просил несколько раз. Генерал согласился на это, даже просил отправить заключенного в охранное отделение. Но прокурорский надзор этому воспротивился. Настоял на прерогативах своей власти. Генерал Курлов снесся по телефону со статс-секретарем Коковцевым: тот разделял мысль о необходимости личной беседы со своим агентом «Аленским» начальника охранного отделения Кулябко. Сам статс-секретарь ничем этому не помог. Не состоялась встреча Кулябко с Богровым. Все медлил тот с подачей рапорта. Перед самым отъездом покровителя Курлова из Киева, в последний момент представил неподписанную копию донесения: Кулябко отослал его в департамент полиции. Директору департамента полиции Дмитрий Богров состоял сотрудником отделения по группе анархистов-коммунистов под кличкой «Аленский» с конца 1906 г. по апрель месяц 1910 г., когда он выбыл в Петербург. В декабре 1905 г. в бытность студентом университета св. Владимира в Киеве, Богров, по агентурным указаниям киевского губернского жандармского управления, доставил мещанину Фридману тюк с нелегальными изданиями, просил его распространить среди крестьян. О Фридмане возбуждено дознание. В 1908 году, уже состоя охранником и, принадлежа к группе киевских анархистов-коммунистов, Богров, при ликвидации группы, подвергнут обыску, но по безрезультативности такового арестован не был. По агентурным сведениям, Богров 8 мая 1909 г. получил из Парижа два письма, в которых его просили, если возможно, сообщить по телеграфу адрес присылки нелегальной литературы, которая уже отправлена в Россию, и, кроме того, просили дать явку киевской группы… Начальник киевского охранного отделения Кулябко Имею честь довести, что 1-го сентября, во время парадного спектакля в Киевском городском театре, пом. прис. поверенного Дмитрий Григорьевич Богров произвел два выстрела из «Браунинга» в премьер-министра, статс-секретаря Столыпина: его высокопревосходительство тяжело ранен. Дмитрий Богров состоял сотрудником отделения по группе анархистов-коммунистов под кличкой «Аленский» с конца 1906 г. по апрель 1910 года, когда он выбыл в Петербург. Будучи столь продолжительный срок сотрудником отделения, он давал всегда подтверждавшиеся сведения не только наблюдением, но и ликвидациями, дававшими блестящие результаты, при чем ликвидированные лица отбывали наказание по суду до каторжных работ включительно. Также по его сведениям арестованы и привлечены к ответственности отдельные серьезные партийные работники, как местные, так и приезжие из заграницы, ликвидированы местные анархические и экспроприаторские группы, южная интернациональная группа анархистов-коммунистов, группа анархистов-индивидуалистов, группа максималистов и др., при чем при ликвидации последней группы, кроме арестов отдельных лиц, крайне серьезных партийных работников, подлежащих за прежнюю свою преступную деятельность в каторжных работах и приговоренных к смертной казни, обнаружены лаборатории бомб и разрывные снаряды в г.г. Киеве, Воронеже и Борисоглебске. Кроме вышедоложенного, у Богрова обширные связи среди серьезных партийных работников, проживающих за границей, в виду чего он неоднократно командирован отделением в Париж, Женеву и др. города Западной Европы, откуда доставлял в отделение очень ценные сведения. С апреля месяца 1910 г., по окончании университета, Дм. Богров переселился на жительство в С.-Петербург, где состоял помощником присяжного поверенного С.Е. Кальмановича и прекратил сношения с отделением. 27 августа 1911 г. Дм. Богров явился в отделение и заявил, что у него имеются сведения очень серьезного характера, которые он считает своим нравственным долгом сообщить мне, как своему бывшему начальнику, дабы, в случае прибытия в Киев тех лиц, о которых он желает дать сведения и невозможности сообщить сведения после их прибытия, я знал бы подробно их намерения и планы. На Троицу 1910 г. в Петербург из Парижа прибыла дама, которая привезла с собой письма от ЦК п.с.-р. Поручение это она получила через посредство Ю.Кальманович (дочь), которая в течение нескольких лет проживала в Париже, состоя там слушательницей университета. Кальманович, будучи ее ближайшей подругой, знала, что она нуждается в средствах для поездки к родителям в Москву, а также осведомлена о ее полной политической благонадежности. Даме этой следующие инструкциим даны: 1. В Петербурге она, прежде всего, должна явиться на квартиру к присяжному поверенному Кальмановичу, передать ему одно из писем и получить от него сто пятьдесят рублей. 2. Явиться в редакцию журнала «Вестник Знания» и вручить там Егору Егоровичу Лазареву два письма и восемьсот франков денег, которые ей даны в Париже, и передать Лазареву на словах, что деньги эти (триста рублей) нужно послать немедленно по определенному адресу, в деревню (адрес должен находиться в петербургском охранном отделении) и не в заказном, а в простом письме. 3. Вручить одно письмо члену Государственной Думы Булату, если же последний не будет в Петербурге, то и это письмо передать Лазареву с тем, чтобы оно с человеком Булату было отправлено в его деревню. Все эти поручения не могли, однако, быть исполнены приехавшей дамой: редакция «Вестника Знания» была закрыта в течение двух дней, по случаю праздника св. Троицы. Кальманович же находился на даче в Финляндии. Очутившись в столь затруднительном положении и не имея к тому же, как Еврейка, права жительства в Петербурге, дама эта разыскала проживавшего в то время в Петербурге помощника присяжного поверенного, знакомого Кальмановича, которого она знала с детства, и обратилась к нему за советом. Кальмановичу послана телеграмма, и к вечеру он явился в Петербург. В присутствии того же присяжного поверенного ему вручено письмо. Прочитав его, он выразил удивление, что перевозка столь важных писем поручено лицу, не имеющего ничего общего с партией социалистов-революционеров, что парижане не рассчитали дня приезда своей уполномоченной и поставили ее в глупое положение, которое еще осложняется тем обстоятельством, что он сегодня вечером должен уехать по делам. В конце концов, он даме посоветовал уехать немедленно, для вручения Лазареву упомянутому помощнику присяжного поверенного передать письма, что Булат также уехал из Петербурга. В тот же день дама уехала к родителям в Москву, а письма представлены в петербургское охранное отделение полковнику фон-Коттену и после этого вручены Лазареву. После этого между Лазаревым и лицом, ему письма передавшим, установилась постоянная связь, наконец, по адресу, указанному помощником присяжного поверенного, на место службы явилось лицо, отрекомендовавшееся себя другом Лазарева, сказавшего пароль и заявившее о своем желании познакомится. Осведомлялось это же лицо, у кого можно собрать справки о моей последней деятельности, и обещало еще наведаться. Кроме того, по тому же адресу явился еще один господин, также от Лазарева (шатен, тридцати лет, худой). Под наблюдение оба эти лица взяты не были, хотя время их посещения довольно точно определено фон-Коттену. Имеются ли в петербургском охранном отделении их приметы, не знаю. При разговоре фон-Коттен их не записывал. В конце июня 1911 г. получено письмо из Петербурга с целым рядом вопросов: не изменились ли убеждения, каково настроение и т.п. Адрес ответа: «Вестник Знания», Невский, 40, для Н.Я. Рудакова. … ответ послан немедленно и составлен в том смысле, что своих убеждений он не менял и менять не собирается. Затем до конца июля никаких известий от этого лица не было, когда совершенно неожиданно для Богрова к нему в дачную местность Потоки, около Кременчуга, явился один из тех неизвестных, с которыми он познакомился через Лазарева в Петербурге (приметы: 28-30, брюнет, длинные волосы, подстриженная бородка, небольшие усы, опущенные книзу, плотный, выше среднего роста, приятное выражение лица), отрекомендовавшись «Ник. Як-ем», кот. рассказал ему, что был в Киеве, узнал в доме Богрова (Богров домовладелец) адрес его дачи, и так как у него все равно в Кременчуге, разыскал его. Центр тяжести разговора заключался в том, что какая-то группа подготовила какое-то дело и для них необходимо иметь безопасную квартиру в Киеве, за подысканием каковой он и обратился к Богрову, также шел разговор и о способах сообщения между Кременчугом и Киевом, при чем выработан план поездки на моторных лодках, так как проезд поездом или пароходом, в виду принятых в Киеве мер охраны, «Н. Як.» считал опасным. Выехал «Н.Я» обратно в Кременчуг в тот же день, обещав дать в скором времени о себе знать. В виду таковых сведений, мною даны Богрову указания: моторные лодки отнюдь не доставать, а что касается подыскания квартиры, то таковую, если бы она нашлась у Богрова, я ему разрешил нанять, причем ему категорически указано, что выступать ему вместе с этой группой ни в коем случае нельзя, и вся его роль, в крайнем случае, может ограничиться лишь пассивным содействием, в виде наблюдения за теми лицами, против которых группа предположить направить террор. На это Богров заявил, что в разговорах с «Н.Як.» он себя в этом роде и держал и что, как он, так и его соучастники на активную помощь со стороны Богрова не рассчитывают. Получивши эти сведения, мною сделано распоряжение об установлении наблюдения за квартирой Богрова на случай неожиданного прибытия к нему «Н.Як.» или других членов обследуемой группы, посланы телеграмы полковнику Коттену с запросом о личности Лазарева, Кальмановича, Булата, неизвестных, налаживающихся в сношениях с Лазаревым… в ответ на что полковником Коттеном присланы справки на Лазарева, Булата и Кальмановича и сообщено: находившиеся в сношениях с Лазаревым неизвестны; сведения о передаче писем из-заграницы через Кальмановича, Еврейку и Лазарева в отделение поступили, но уже после передачи, почему-то не могли быть разработаны, с сим одновременно для обследования г. Кременчуга туда командирован ротмистр Муев с отрядом филеров. Накануне совершения покушения, Богров дал мне сведения, что «Н.Як.» приехал в Киев, и из разговора с ним он убедился, что дело касается министров Столыпина и Кассо, причем Богрову поручена слежка за Столыпиным и Кассо и собрание их точных примет. В виду этого, ему сегодня необходимо быть в Купеческом саду, т.к. из слов «Н.Як.» он заключил, что за ним может быть прослежка со стороны членов группы, почему, если он не будет в саду Купеческого собрания, это может послужить для него провалом. Когда же мною задан вопрос, чем он объяснит получение билета при тех строгостях, которые установлены при выдаче таковых, Богров заявил, что это им предусмотрено и он сослался на одну из кафешантаннх девиц по имени Регина, кот., имея, якобы связи в различных слоях общества, может ему достать свободно билет. После этого билет в Купеческое собрание Богрову вручен. В ночь на 1 сентября Богров снова явился ко мне и заявил, что «Ник. Яков.» поселился у него на квартире, имея два Браунинга, и что с ним приехали и другие члены группы, в том числе некая «Нина Ал-на», расселившиеся на других неизвестных Богрову квартирах, и что из разговоров с «Н,Я» он заключил, что у «Нины Ал-ны» имеется бомба. По его сведениям, «Н.Ал.» должна между 12 и 1 час. дня 1-го сентября прийти на свидание к Богрову в его квартиру, при чем за таковой было усиленное наблюдение в целях выяснения «Нины Ал-ны» и квартиры, где она поселилась. Относительно посещения Богровым Куп. сада, он заявил мне, что согласно данным указаниям ему, он сообщил «Н.Як», что примет министров он дать не может, т.к. в Купеческом саду была такая масса народа, что он не в состоянии был приблизиться к тому месту, где находились министры. Поэтому «Н.Як.» предъявил ему категорическое требование выполнить его сегодня же, прося его быть в Городском театре во время парадного спектакля. Богрову снова дан билет в Городской театр… Когда Богров явился в театр, то он приглашен мною в одну из комнат, где я имел с ним разговор относительно «Н.Як.», при чем он заявил, что «Н.Як.» сидит дома и что выход его будет ночью на квартиру, которую они имеют на случай отъезда. Волнуясь, чтобы «Н.Як» не был пропущен наблюдением, я его убедил поехать домой. После чего, возвратившись, он доложил мне, что «Н.Як.» пока сидит дома. Во втором антракте, продолжая волноваться за «Н.Як.», утерю наблюдением, я вновь разговаривал с Богровым и убедил его уехать совсем из театра домой, дабы неотлучно находиться при «Н.Як.» и, в случае его выхода передать его наблюдение. После чего Богров простившись со мною, направился одеваться, а я, встретив у дверей товарища министра ген.-лейт. Курлова, зашел с ним в одну из комнат, где сделал доклад о принятых мною мерах, во время коего Богров, воспользовавшись удобной минутой, прошел в зрительный зал и произвел покушение на жизнь Столыпина. Хватит: происходило много всевозможных толчков, экспериментов. Общество нуждается в поступательном движении. Никакой пользы не приносят потрясения в социальной среде. Они дорого стоят и безнадежно пусты. Не жаль современное поколение: большая его половина ничтожна. Но кто даст гарантию: совершеннее станет обновленное общество? Человечина – мясо несъедобное: истреблять его зря не стоит. Людей производят больше, чем потребляют и уничтожают. Пусть они устраиваются, кто как может. Пусть плодятся и развиваются, даже развлекаются... Почему им кто-то должен навязывать образ мысли и жизни? Полную свободу один анархизм обещает, но такое блаженство – тоже несчастье. Для самовыражения полного нужен другой человек, другие люди. Для человеческого общества ничто не применимо долговечное, прочное. Всегда сохранятся, проявят существование недовольные. Опираются на оба фактора: на инстинкты и логику. Удовлетворить всех никогда, ничем невозможно. Да, и стоит удовлетворять? Пусть побеждает стихия. Все наукообразные рецепты способствуют усилению порабощения. Стать свободным должен человек: пусть тогда каждый по-своему сходит с ума. Люди некоторые и начнут сходить, но основная масса останется нормальной. Выражать при этом дозволенную несовместимость возможностей, потребностей, желаний… Только больные люди ищут противоестественного: их надо лечить. Человеческое само существо должно нормально удовлетворяться. Тогда человек при всех обстоятельствах останется человеком: к чему в этих условиях смирительные рубашки законного насилия? Революции, катаклизмы – явное зло, неоправданные несчастья. Общество должно следовать по реформистскому пути: это постепенная революционность. Государственность – основное несчастье, основа несвободы. Нужно устранить! При видимой изменяемости ничто не изменится. Человекоубийство: недопустимое зло. Кто бы не явился жертвой. Фактически, во всех случаях жертвы две: убитый и сам убийца. Жертвы очень сходные между собой по классу, типу. От убийства – к вегетарианству: уж очень резкая трансформация. Но что поделаешь: путь жизни необычной логики. Всякое убийство жестоко, отвратительно. Самое главное его качество – оно бесполезно. Даже как месть, оно неоправданное. Пример от этого самый что ни есть неважнецкий. Убийство – гадость! Ни один человек не имеет права распоряжаться чужой жизнью. Каким бы поводом не оправдывал поступок. Жизнь священна: должна стать неприкосновенной – ни для кого! Государству уже потому следует отбить руки: самозванно распоряжается человеческими жизнями. Не имеет на то никаких прав, полномочий. Государство, родина – пустые слова. Человек – это факт, а свобода – естественная необходимость. Люди еще слишком низки, подлы, гадки: во всем этом виновны неморальные, циничные общества и одновременно государственные системы. Они человека держат в экономическом и антиморальном фактическом рабстве. Одна свобода, естественное развитие способны изменить человека, устранить все его негативные качества, черты. Надо ждать, уметь ждать… Прогресс развивается и продвигается медленно, очень незаметно, но он прочно входит в жизнь. Революции – временны, их идеи, принципы извращаются. Скоро возвращается в дореволюционное состояние жизнь. Пусть даже в несколько измененном варианте. Выпячивают видимость перемен. В действительности, все остается тем же. При новой власти неизменно порабощение. Зло неотступно. Хватит крови! Дело сделано: злое дело. Совесть способна довести до безумия. Даже ранее не предполагал: столь определяющая, сильная – эта совесть. Столыпин создал чудовищный режим: должен был уйти, пасть. Режим остался. Вернее всего, режим сохранят неизменным. Столыпин сам не виноват: свой режим создал в противовес всеразрушающей революционной стихии. Беззакония революционеров не слабее правительственных репрессий: их ничуть не легче переносить. Столыпин пошел на крайние меры: противостоял, уничтожал противоправительственные выступления. Кровь рождает кровь, как жестокость – жестокость. Наши древние предки оказались правы: кровь за кровь! Так сохранится до тех пор, пока человечество пользуется моралью несвободы. Столыпин мертв, но система останется неизменной. Для чего потребовалось его устранять? История не пойдет по иному пути по причине ухода руководителя государственного течения. История не поддается влиянию человека и массы: идет своим неведомым путем. Она выше страстей и мыслишек. История – непонятное нечто, страшно запутанное. Не та история: истории – десятки тысяч и миллионов их происходят на глазах у людей. Нечто другое – история человечества, ее пути и темпы. История загадочна… В ее руках все люди марионетки. Некоторые думают: они что-то значат. Тщеславные глупцы! События нельзя подготовить, направить: они обязательно идут своим чередом. Человек бессилен что-либо предпринять. Правители вечно своенравны: это судьба специально обделяет их разумом: пусть себе потешатся. Подвластные погорюют, посмеются. История нуждается в людях самостоятельных. Она их превратит в свободных, но не сразу – в свое время. Не нужно ускорять ход событий: это сделать невозможно. Оборачивается ускоренный прогресс своей тыльной стороной. Не спешить, но делать аккуратно, со знанием дела: иначе произведется – наспех, на-смех… ***** Любая власть – обманная, иначе ей непросто удержаться и удерживать подвластных в безропотном подчинении. Русская власть в отдельных звеньях слабо увязана. Она противоречива: доводит до крайностей и абсурда. Изжить саму себя она способна без чужой помощи. В условиях Российского гнета и беззакония – окажется неприменимой. Здесь следует искать что-то другое. В России происходили достаточно бунтов и революций: все они не изменили строй консервативного управления. Почему будущая революция сможет это сделать? Не революция нужна России – свобода. Лишь постоянный прогресс способен несколько изменить эти просторы. Создать на них условия для нормальной жизни. Труд и свобода – символы жизни: должны стать ее основными принципами. Это случится, наверняка случится. Возможно, не скоро – в будущем. Среди людей в тот момент исчезнет категория тунеядцев и паразитов. Бесполезный, условно-видимый труд также вытеснят из жизни: останется общественно полезный труд, благородный. Не близко это время, но только оно способно облагородить труд и материализовать свободу. Сказочная быль, осуществленная мечта: будущее так можно охарактеризовать, стань оно возможным. Хочется жить… Смерть страшна – любому! Не надо обманывать, убеждать себя в другом. Особенно она трагична, когда неизбежна. Умение сдерживать себя и воля – все это показное. Что иначе остается делать? Кому хочется показаться трусом – перед лицом врагов? Пусть не тешатся. Не торжествуют. Покорностью жертвы не наслаждаются. Психопатствующий враг – картинка! Бессилие силы: она часто пасует перед стойкостью духа и правдой. Один – пусть и не герой, но перед ним содрогнулась государственность. Такое не часто случается. Возмездие за это – смерть. Она не так страшна. Неудавшаяся попытка привела бы к этому исходу. Он – величайший подлец, палач: сам заслужил этой участи. Справедливой кары. Так-то оно, так… И все же… человек не имеет права распоряжаться чужой жизнью. Дмитрий сам себе выбрал такую судьбу. Сам жил на гребне вулкана. Он чувствовал, знал: конец окажется именно таким: приговор судьбы давно вынесен и утвержден. Это – не оправдание. На убийство годен лишь человек – без стыда и совести. А совестливый убийца – одновременно и самоубийца. Нельзя браться за то, к чему не предрасположена Душа. Нужно было! Что оно дало, что даст? Россия не перестанет размахивать кнутом только по той причине: во главе ее встанет другой политик. Российская политика опирается на силу и традиции: ничто не способно изменить этих фактов. А люди – они тоже являются жертвами собственной политики. Тот хоть был талантливым… ***** Никто не докажет: бесталанный способен совершить меньше зла. Столыпин сам того не осознавал: он играл революционизирующее влияние на события, на ход. Этот безжалостный висельник создавал невозможные условия для жизни-борьбы революционеров. Способствовал организации, сплочению противников своих. Его бездумная любовь к России принуждала его творить одновременно доброе и злое. Больше злого, но не одно только злое. Бесталанный преемник может творить одно злое. А злое способствует приходу социальной революции. Кому нужна та революция? Она столь разрушительная, многожертвенная! Путь развития единственно приемлемый – постепенность, умеренность, реформизм… Жертвенность, жертвы – все это бесполезно. Стоило убивать, а потом понять банальную истину? Иногда так многотрудно приходит озарение: заблуждения уводят в сторону от ясного понимания и верного ответа. Жизнь без любви, без семьи, без потомства, ради одной сомнительной популярности? Стоило прожить такую жизнь? Оставить после себя страдания, руины… Не жизнь – трагическая оплошность. Но и прозябать не хотел: лучше уж так – фаталист! Испытывать долго судьбу… Вымаливать у нее что-то лучшее, достойное… Особенного нет… Нет ничего лучшего – уже существующего… Судьба наказывает всех, рожденных в России. Прокаженные, пропитаны неким порочным духом. Попадаются вечно правые, всезнающие идиоты. Их не поймешь. Почему? По причине высокого уровня уверенного невежества. Россия страшная страна. Сама она ни в чем подобном не виновата. Землю эту превратили в тюрьму: надолго, на столетия. Здесь зачахнет, погибнет все жизнеспособное: такие условия. Страна торжествующих ничтожеств, невежд. Хоть чем-нибудь выдающееся, все своеобразное здесь в загоне… Одичавшие массы улюлюкают даже вслед избавителей: отвратительная страна! Русские никогда не знали справедливости. Не ночевала свобода. Стоит умирать, ради тирании, рабства? Ради свиноподобных мужиков, мещан, достаточно невежественной, не очень просвещенной интеллигенции – насквозь пропитана обломовщиной. Не ради них – ради себя эта смерть. Чистая совесть не желает мириться с опоганенной средой. Не мог иначе выразить свой протест. Сейчас: хоть протестная смерть! Дикари! Их еще необходимо приучить к основным требованиям личной гигиены, приспособить к труду. Сколько уйдет на это времени? Не знают они даже, как распорядиться свободой – пусть добьются, до нее дорвутся. Они привыкли к своему рабству: не мыслят другой жизни. Пусть возятся со своим дерьмом… Разве они виноваты: превращены в рабов? Они в средневековых общинах свободны, имели свое вече: как-то находили между собой общий язык. Это государство их превратило в рабов. Только государство исчезнет, люди станут другими: рабство не могло насквозь пропитать их сущность. Эти люди как люди – трудящиеся. В дополнение к жестокой неразвитости, они пропитаны заразным духом жестокого антисемитизма. Таково родительское воспитание, государственная политика угнетения Евреев, инородцев. Евреи не всегда безвинны: иногда дают повод для такой ненависти. Взаимна эта ненависть. Евреи просто сдержаннее, культурнее, рассудительнее: чувства свои не проявляют открыто. Но наедине, в среде своих соплеменников не скрывают резких антипатий. Так случилось: судьба соединила оба этих племени и – надолго. Стирать надо резкие грани. Сделать их сосуществование возможным и приемлемым. Пока народы населены рядом, их стоит спаять перед лицом общего врага. Им выступает Российская государственность и Царский Самодержавный образ правления. Русскому народу все эти формы столь же чужды, как и Евреям. Оба народа недолго жили в условиях свободы. Воспоминания о ней сладостны, привлекательны. Союзники в нелегкой борьбе: такова их судьба. Зачем борьба? Снова борьба! Спокойным трудом можно добиться больше! Обе расы дополняют друг друга: предприимчивость, деловитость Евреев, их неиссякаемый дух Иудаизма в единении с многочисленным населением и необъятными просторами и богатствами почв – могут много дать, дадут при скреплении дружбы народов. ***** Заблуждения сопровождают каждого человека. Случается: у некоторых людей вся жизнь – сплошное заблуждение. Но часто проявляют непомерные претензии. Стараются утвердить свою власть и распространить ничтожность над другими людьми. И утверждают – своей грубой, дикой силой: перед ней тускнеет и меркнет порядочность и справедливость. Сама судьба будто помогает ничтожным людям творить отвратительную тризну. Чудовищно этот мир организован. Возможно, такова норма. Все добропорядочное: от нее отклонение. Люди чногие не выносят правды: не хотят с ней мириться. Они идолопоклонники лжи: ее воспринимают в любых вариациях. Ни одна революция не изменит природу человека. Возносит, эксплуатирует животные чувства и страсти. На годы и годы ввергают людей в состояние одичания. Революция приносит пользу лишь элите: всплывает на поверхность. Не народу! Особо подчеркивают его вынужденное бесправие. На непродолжительное время революции продвигают социальное развитие: быстрое неумеренно. Очень скоро идеи извращаются. Революции перестают существовать - превращаются в свою противоположность. Революция – красивое слово, но очень неважное дело. Злые дела! Революции необходимо избегать. Крайности эти страшно дорого стоят человечеству. Да, невероятно: пожертвовать жизнью для торжества революции, а в ее конце узнать: жертва оказалась напрасной, бесполезной. Чего стоит прозрение? Люди поймут иначе: они все понимают не так, по-своему. Заблуждения – удел человека и человечества. Слово верховодит: оно превратилось в некую фетишь. Волевое руководство утверждают путем овеществленного слова. Как мало в этой жизни приятного, но тошнотворного, отвратительного – хоть отбавляй. Ради толики приятного терпят остальное, а сразу не подумаешь, не скажешь: в раздольном мире столь роскошно живется стоикам, да их – такое обилие. Творятся вещи чудовищные! ***** В Киеве увековечили память П.А. Столыпина. Его именем назвали улицу. Эту улицу позже несколько раз переименовывали: носила имя Гершуни, Чкалова. Не стоит удивляться. Нынешняя площадь Богдана Хмельницкого носила имена Софийской и Героев Перекопа. Большая Житомирская – Горовица. Владимирская (бывшая Большая Владимирская) – Короленко. Горького (бывшая Кузнечная) называли Пролетарской. Межигорская – Переца. Мариинско-Благовещенская – Пятакова. Протасов Яр называли Степаном Разина. Суворовская - Урбановича. Московская – Краснознаменная. Автовокзальная площадь (Демиевка) – долгое время называли Сталинкой. Даже центральный Крещатик называли улицей Воровского. ***** Александр с Константином вечно цапаются. Уважают друг друга, деловые качества, стойкость ценят, но цапаются. Дурачиться, играть в оригинальность им обоим даже нравится. Люди они совершенно разные. Константин – горящая душа, теоретик, фантазер. Это хорошо. Но он непоседлив, страшно мыслительный человек. Заранее хочет предугадать, кто, что и как предпримет. Чрезмерная такая его осторожность иногда возмущает. Иногда спасает организацию от разгрома. Александр – пропагандист-организатор. При общении с людьми он загорается. Беспредельно предан идее. Воюет с традиционным позором: России выпал он в виде Самодержавия. Он долго общался с Дмитрием Богровым: верен старой дружбе. Он не может просто выбросить из сердца свое пристрастие. И сейчас они сцепились: - Этот Дмитрий – удивительный человек. За что только он не возьмется, у него превосходно получается. Он какой-то феномен! Незаурядная личность – точно! - Пустой он человек! - Взорвался Константин. – Пустой… И недалекий… - Что ты говоришь?! – Возмущенно спросил Александр. - Разве не так? Он относительно умен, но ум его бессодержателен: желаний никаких, потребностей… Течет себе по воле событий, пустышечным делом занят, паясничает, трюкачествует… Что особенное твой Дмитрий? Марионетка: и только. И просто… Любой волевой человек может им вертеть во все стороны. - Нет, он не такой… Не такой! Он очень большой человек, сложный, ищущий… - Да, брось ты! Подумаешь: личность! Личность! Фантазер, пустомеля. Заметил ты, как он изощряется при встречах с Женщинами? И с нами тоже… Противно! Он любит почитание, ищет славу, кокетничает… В действительности – пуст, порожен. Ничего особенного, оригинального… Словоблудие… - Хватит! - Что хватит?! Идеализируешь ты Богрова. Думаешь, станут на него смотреть такими же влюбленными глазами. Видеть мессианские черты. Он – заурядность, обыденность… - Я так не считаю… - И считай себе как знаешь. Я не против. Просто предупреждаю о заблуждении, об опасном самообмане. Люди есть люди: их нужно понимать, воспринимать, какими они есть на самом деле. Не украшать поступки, мотивы… Необходимо Душу обнажать: столь часто разочаровываешься в людях, потом угнетаешь сам себя. Так нельзя! - Не стану вдаваться в детали, подробности. Особого значения не имеет: прав ты или нет… Предупреждаю: Дмитрия я тебе не отдам. Пойми, запомни: не отдам. Он мой! Я в него поверил… В него всего! Ничто не может унизить этого человека в моих глазах. Дмитрий мой. Мой! Понял? Мой! Это мой идеал. Я убежден: только как он живет, борется, совершил свой последний подвиг… так стоит поступать. Бесполезно и бессмысленно иначе все получается… Я в него поверил! Ничто не разубедит! - Ну, и верь в свои химеры! Радуйся… дерьмом… - Спокойнее! - Иначе еще как назовешь? Опасный он тип! А ты – наивный, легковерный. Ему на удочку попался. Впрочем, не ты один… Масса людей! Он всех дурит! - Это ты дуришь… Но ничего у тебя не получается. - А у него получается: люди почему-то верят. Ему верят! Даже удивляет это меня: почему ему верят? Ну, почему? Чем особенным он обладает? Вроде такой самый человек, но ему многие верят. Абсолютно всему, что он говорит и делает. В нем удивительны способности привлекать, завораживать, держать в плену. Почти гипностические способности. Нет, не многие из смертных обладают незаурядными подобными способностями. Этим он действительно отличается, выделяется… - Почему ему не поверить? Он правдив. Весь на виду. Такой, каков на самом деле. Он правдивее самой правды, честнее непорочного младенца, ребенка. - Это уж ты хватил лишку. - Что, не так? - Хитрая он бестия: любого облапошит, обведет между пальцами. Благодаря нашей с тобой доверчивости, не наблюдательности, даже психологической по сути отсталости – он благоденствует. – И заключил. – Да, черт с ним, с Богровым: надоело думать о нем, да и говорить не хочется. - Кому как… Лично мне нравится о нем беседовать, думать… Вспоминать при этом его черты лица, голос, тонкие ньюансы мысли… - Послушай, да ты же наделен девичьей натурой! - Ты как всегда: начинаешь с Дмитрия, затем перескакиваешь на меня: ничьих самолюбий не щадишь. Друг называется! Упаси Б-же от подобных друзей. - Ты сам лезешь, навязываешься, нарываешься на грубость… Хорошо знаешь: я не терплю Богрова, но зачем-то мне о нем забиваешь баки. Сам вынуждаешь… - Над его насупленными бровями нависает огромный лоб, а под ним сверкает высокомерный взгляд. Усы закручены колечками, пышная бородка, но аккуратно подстриженная. Поди скажи кому несведущему: этот боевик сидел в тюрьме не раз. Он даже побывал на каторге. Бежал. Как говорится, прошел огонь, воду и медные трубы. Вот только он невзлюбил Дмитрия: и все тут! Верит абсурдным о нем рассказням. Упрямый такой: не переубедишь. Дмитрий для него раздобыл отличнейший документ: не ценит. Многие из бывших каторжан такие, считают: все им обязаны. Такая революционная судьба: каждому суждено звонить цепями. Кому раньше, а кому попозже, но не миновать. Зря он кичится своим прошлым: для революции это бесцельно пропавшее время. Тюремная и каторжная наука ничего существенного не дает: так… Пустая трата времени… - Провокатор он – и все! - Какой к черту провокатор?! Ну, какой? Кого конкретно предал, продал? Кого? Назови конкретно? Кого? Провокатор он – без провокации… - Ну, Петра! - Петра, говоришь? Хорошо. Но почему тогда ему впаяли только два года? - Два года – это мало? - Отнюдь… Но если здесь приложил руку Дмитрий: о принадлежности Петра к организации - он давал сведения… Тогда мало! Таких сведений в охранке, у судей не оказалось. Поэтому припаяли только два года: при всей нашей «щедрости»! - Но – крепости! - Да, крепости! Но только два года: не восемь, не десять, не пятнадцать… - А Тыш? - Это особый разговор. Наум сам накрылся – за собой остальных потянул. Как случилось? Нет достоверных сведений. По тому делу проходили Сандомирский, Дубинский, Гудянский… И тот же Петр… - Это и есть загадка! - И самого Дмитрия арестовали… Только по другому делу. - Этот арест… его быстрое освобождение… Больше всего такое направляет на размышления. - О чем тут размышлять? - Есть о чем! - Но размышлять мало: нужны доказательства. - Пока что их нет… - Их и не будет! - У меня предчувствие… - Умный ты человек, но рассуждаешь, словно ребенок. - Я верю своим предчувствиям: они еще никогда не оказывались ложными: меня не подводили. - Чего же ты занялся не своим делом: кликушествуй – заработаешь на этом много денег. - Не ханычь! Я убежденный! - Знаю! Но ты интеллигент – страшно умственный, а революции исполнители нужны. - Ей нужны люди разнообразных способностей. - Будут нужны… А пока что: только исполнители, боевики. Постыдишься ты облачится в палаческую униформу. Не приведешь приговор в исполнение. - Это и не надо. - Надо! От твоих рассуждений – тошнит, а дела – тощи. - Что же мы, - поругаться с ним о «тошноте» и «тощем»: передумал – спросил, - сделаем для Богрова? - Надоело слышать: Богров, Богров… - Загорелся Константин. – Ну, и что он такого совершил? Чего его пялить в герои? Не заслужил. Вместо завершения жизни самоубийством – он прикончил Столыпина. Теперь героем – поднимется на виселицу: на ней повиснет. Никакой он не герой! Провокатор! – Наседает упрямый Константин. - Прежде это надо доказать! – Александра всегда возмущает его легковерие. И непостоянство. - Прежде это надо доказать! - Чего там еще доказывать? Убежден! - Убеждение – никогда не является доказательством. – Рассуждает он не как взрослый человек: чисто по-детски. Александр строг, серьезен. – Конечно, для беспристрастного суда. - Пусть любой суд его защитит: не соглашусь – убежден. Лично для меня собственное убеждение сильнее любых аргументов. - Но ведь убеждение бывает ложным, - он точно идеалист какой-то, но в нашу среду затесался – верно исполняет долг, - плодом досужих вымыслов. Обычным заблуждением. - Может, у кого и бывает… - На Константина аргументы разума влияния не оказывают. Он сам заумно такое отпаляет: - не у меня: внутренне чувство еще не разу не подводило. Ни разу! И на этот раз… - С тобой нельзя серьезно говорить! – Возмутился Александр. - Кто тебя просил, - Вечно неуравновешенный Константин проявляет вдруг олимпийское спокойствие, - сам начал - Я начал о другом. Что мы можем сделать для его освобождения? - Например, я не желаю его освобождать. Да, и он сам, верно, предпочитает умереть. - Откуда ты все знаешь? – Эх, эта самоуверенность, всезнайство… - Чувствую! - Ох, эти чувства! - Он пожелал умереть: пусть себе тихо умрет – не наше дело поднимать шум. - Но мы ведь обязаны, - какое безразличие к судьбе человека, товарища, - хоть что-то сделать: не сидеть, сложа руки. - Ты хочешь – пожалуйста, - Константин «умывает руки». – Но я отказываюсь: не предприму участия ни в какой авантюре. - Какая это авантюра?! – Александр на происходящее смотрит более трезвыми глазами. – Не пойму тебя… Совсем не понимаю… - Что тут нужно понимать? - Скажи, а если я окажусь на месте Дмитрия? – Решил использовать аргумент другого свойства. - Да, ты на его месте не мог… - Этого не обдуришь, ничем не проймешь. - А все же… - Александр настаивает на своем. – Если бы оказался? - Ты? – Без особой радости, скрепя сердцем, Константин признал. – Ты - другое дело совершенно! - В чем же разница? – Засиял луч надежды. Александр продолжил наступление - Ты, проверенный боевик, - Константин не сдает позиции. Упрочивает фланги и тыл. Он такой: даже в поражении чувствует себя победителем. – Он провокатор! - Что ты готов сделать… ну, для моего спасения? – Упрямство преодолено: теперь придется раскинуть мозгой. - Можно придумать… - Константин не заметил своего психологического поражения. - Давай – придумаем: это важно. – Александр не торжествует – кует по горячему. – Важно для меня. Для спокойствия нашей совести… - Моя совесть спокойна… - Не надо… - Его еще приходится упрашивать. – Ты еще ни раз пожалеешь о своих словах… О своей нерешительности… - Никогда не пожалею! - Не зарекайся! – Такой он человек: во всем считает себя правым. Даже обиды воспринимает как должное. – И спорить не надо… Лучше скажи, что можно, нужно сделать? - Что, что? – Надоел он своими приставаниями. – Давай… Дерним палача. – С языка сама сорвалась идея… - А это для чего? – Александр не понял. – Они найдут другого… - Неужели ты не понимаешь? – Теперь Константин с ожесточением защищает свою подсознательную идею. – Это даст выигрыш… нескольких дней… - А дальше? - Подкоп под «косяк» невозможен… - Константин рассуждает вслух. - Возможен – для этого нужны месяцы. Что еще можно? Попытаться отбить… Предупреждаю заранее: я в этом… грязном деле не участвую. - Как знаешь. Сейчас мне нужна твоя лучезарная голова: ты сам! - Не купишь! – А сам зарделся, как непорочная девица. Любит он выслушивать похвалы, комплименты. - Знаю! Лучше скажи: где отбить? - Лучше всего в пути следования… - Повезут на Лысую? - Куда же еще?! - Так… А как, по какой дороге повезут? - Откуда я знаю?! - Не через Бессарабку… - И я так думаю. - Значит, закоулками? - Верно, да… - И что же? - На одном из поворотов устроить засаду. Отрезать тюремную каталагу. Для этого взорвать две бомбы: спереди и сзади. Одновременно. Возникнет паника, неразбериха – этим воспользоваться. Если лошадь воронка останется живой, ее завернуть, дернуть куда в сторону… - Надо еще… - Голова у него работает! Не все продумал… - Иметь куда… - Подобрать для засады разведку… - А если самой лошади от взрыва придет копец? - Не исключено… Придется его освобождать… И… - Ведь могут повезти на моторе? - Могут… У нас нет механика. Да, и цель другая: освободить! - А если охрана останется живой – его прикончит. - Не могу дать гарантию на успех. - Можно попытать счастье… - Да, он прав: дело рискованное. Но в поиске – все благородство. Чуть ли основной мотив. – Сколько нужно людей? - Не столько люди сейчас важны: бомбы. А где их взять? - Да… Можно все же попытаться… Пока я натравлю на палачей студентов: они справятся? - Смотря кого… Могут сделать. - А кто палач? - Юшков: есть такой пропойца. - Юшков? – Все он знает! Откуда только узнает? Поинтересовался: - Его можно «сделать»? - Любого человека можно «сделать»! – Константин ответил назидательным тоном. – Только подойти к делу – с умом. Не так, как ты умеешь… - Я подберу ребят… - В другой раз Александр обиделся: нравоучения, колкости – сейчас самолюбие второе, главное дело, ради него он живет, рискует жизнью. – Подготовишь ребят? Остальное беру на себя! - Мне легче! - Где можно достать деньги? – Шуточками он не отделается. - Нужна экспроприация… - Не годится: опять несколько дней… - А как же ты хотел? - Больше нигде не достанешь? - Не думал… - Вот ты хорошенько подумай. - О чем тут думать?! - Если собрать? - Такую сумму! Времени потребуется больше, чем на экспроприацию. - Это да: не подумал. Хорошо: ты займешься студентами, а я… Одну свою идею… - Какую идею? - Я еще точно не знаю… - Но все же? - У меня есть свой человек в окружном суде… Чтобы по их повестке… или – даже лучше: по телефонному звонку выманить Богрова на допрос… там отбить. - Было бы легче, но… Его из «косяка» не отпустят: все приезжают к нему… - Все же можно попытаться… - Попытка – не пытка. Только что из этого получится? Понимаю: там – туалет и – все по наигранному. Здесь нужно нечто грандиозное или… смешное. Я думаю: мы организация боевая, не имеем права рисковать. Он – даже не наш! - Был нашим… - Был, да сплыл. Ну, отобьем, а что дальше? - Попытаемся перебросить за границу… - А дальше? - Пусть там и решают: кто он – провокатор или… герой? - Только ради этого? - Почему же только: миру – покажем свою силу! - Ее то у нас нет! - На освобождение Богрова – людей и средств наберется… - Согласен: можно наскрести… Но ведь люди пропадут! Ради чего? Спасать… какого-то… провокатора… - Опять ты за свое! Не откажешься повозиться со студентами? - Это совершенно другое дело: позабавиться. Нам не удастся отбить Богрова. Да и не стоит этого делать. Пусть он умрет – так спокойнее. - Ты так думаешь? - Уверен. - А я в этом не уверен… - Считай: каждый из нас остался при своем мнении. - Я попытаюсь что-то сделать… - Есть у тебя моральное право жертвовать жизнью людей? И ради чего? - Ради революции! - Пустая отговорка. Ради призрачной дружбы… Ради собственной порядочности… - Но ведь Петька пал! - Он бы пал… И так… - Опять ты начнешь разводить свои теории. Он кончил так, как должен был – это основное! - Да, Богров его доконал. - Хоть это признаешь? - Факт! Против факта – никуда не попрешь. - Богров! - Помолчали несколько мгновений: опять начали «резаться». – Он непревзойденный фантазер. - Кажется, его дед – писатель… - Ну, и что с того? - Получил от деда определенные способности… - А кто его научил лгать? - Ложь… Это очень тонкая штука… смотря как к ней отнестись. Фактически, каждый человек по-своему лжет. И мы лжем… Иногда этого даже не замечаем. - Ведь для пользы дела! - Для пользы или вреда – лжем. Например, я никогда не замечал за Дмитрием пристрастия ко лжи. Его честность, искренность – видео, но лживость… Большой он фантазер – согласен. Но и ты – не меньший. Только он не лжец, не лжец! - Фантазер и лжец – это почти одно и то же… - Сходные качества, но – противоположные. - Он вечно носит маску… - Да, не со всеми искренен: согласен. И правильно поступает. Доверия достоин не каждый собеседник. Каждый человек проявляет определенную выборность. В этом нет ничего плохого, позорного. Знаю, ты вечно с ним на ножах… - Просто мы в чем-то сходны и… противоположны: отталкиваются одинаковые заряды… - В этом ты прав. - Он любит и умеет производить впечатление. Пускать пыль в глаза… - И ты любишь это делать… - Он все же… больше… - Как сказать! Ты к нему ревнив… - Его плоские шуточки… - Лично они мне нравятся: он так и пышет юмором… - На мещанский вкус… - Выходит, у меня тоже мещанский вкус? Не обижен: все мы мещане-горожане, обыватели… Это тоже мещанская черта: ставить себя над массой. Презирать окружающих. Оригинальничать… Философствовать… Презирать мещан… Меня не обидишь мещанством. В одном будь уверен: в Душе, на деле – революционер, а это главное! Всякие остальные пристрастия, привычки, манеры несущественно. О них не стоит вспоминать, зря говорить. Глупо наивно равнять все вкусы под одну гребенку: это дело не наше! Мы – за свободу: она принимает многообразные формы. Помолчали… - Загадочная личность… - Загадочно произнес Александр. Ясно: говорит о Богрове. - Какая он загадочная личность: провокатор – и все тут! Нечего размуссоливать зря. Решили так: раз и навсегда! - Кто это решил? Как это решили? - Как вообще решают у нас вопросы? Большинством: кто за? Кто против? Решает большинство. - А вот я ничего конкретного сказать не могу. - Тогда воздерживайся! Но решенное раз – не переиначивать. - Могут открыться новые обстоятельства, появиться другие данные? - Накопится их много – проверим. - Как легко ты относишься к человеку! - Нянькаться начнем? Революции нужны только проверенные бойцы. Отойдут пусть в сторону – все сомнительные личности. С нашего пути – в сторону! Пусть не путаются под ногами движения. - А если вот таким отношением мы отталкивает от себя людей? - Уйдут интеллигенты: баба с возу – коню легче. - И они станут на сторону наших врагов. - Тем лучше! Со спокойной совестью их уничтожим. Врагов не станем миловать - Но мы же сами своей неосмотрительностью создаем себе врагов! - Нам не нужны неустойчивые элементы. Мы должны провести размежевание у себя, как социал-демократы. - Но они ведь – враги свободы. - И нам она не нужна до тех пор, пока идет борьба за власть. Дисциплина нужна – не свобода. - Сознательная дисциплина – не палочная. - Согласен: в нашей организации отсутствует принуждение, но обязательно подчинение. - Мы сегодня утверждаем несвободу, то и завтра, после победы революции, ее начнем проводить в жизнь… - Совсем не так. - Так и только так. Нужно прежде самим до нее подняться, дорасти до свободы, а уж затем ее пропагандировать. В народной среде искать ее сторонников. - Мы всегда успеем привести народ к свободе: прежде ее нужно завоевать. - Как это привести? На узде что ли? - Даже на узде. Разве это так позорно? Любым путем! - Так можно отпугнуть от себя интеллигенцию… - Пошла она… к черту! Уничтожим эту – создадим новую. Интеллигенция ничего не значит: она вечно находится в услужении правящих классов. Вот и нынешняя революция буржуазная: не способна дорасти до необходимости социальной революции, преобразования всей жизни… *** Они разбежались: ничего окончательно не решили. У свято-владимирцев, политехников у Константина много своих ребят: взялся за студентов. Подумаешь: сделать палача – это в два счета… Не собирался его доканать, а перебросить только в другое место. Операция не дорого стоит. Например, послать в столицу, а там тоже есть свои – помогут. Все это проще, чем отбить Богрова. Не удастся его отбить: пустое дело. Пусть уж… Революционная организация отомстит руками самого правительства. Так даже лучше: самим не мараться. Интересно, с чего это он такое вычудил: неужели спятил? Верно, мстит им и нам! Пусть уж… Повезло ему: войдет в историю. Сделал – другим такое не удается. Не ко времени, это жаль: мог разжечь революционное пламя. Выбрал неудачный момент. Бесполезный выстрел! Бесцельна сама его жизнь… С год назад кончилась реакция, начаться может следующая: ведь Россия! Позорно, страшно сыном бесправия оставаться. В этой стране… Не зря говорят: друзей проверяют в тяжелую минуту. Вот и сейчас они – в кусты: одного Кулябко оставили козлом отпущения. Генерал Курлов, Спиридович, Веригин – все они указывают на свою непричастность к делу, козыряют незнанием обстоятельств. Каким образом Богров оказался в Городском театре? «Да, кто его знает: никто не впускал. Верно, Кулябко пояснит: мы тут ни при чем, не в курсе…» Богрова допустили на гуляние в саду Купеческого собрания? «Слышим первый раз…» Откуда он мог достать билет? «Спросите у Кулябко, возможно он знает, пояснит…» Друзья, называется! Спиридович даже не намекает – говорит: «Во всей этой истории от меня умышленно что-то скрывали. Могли бояться: откажусь поддержать действия охраны. Никогда не поддержу разрушительные планы». Не зря говорят: нахальство – второе счастье, а то и первое. Сами во всем друг друга поддерживали, подталкивали. Но пришло время отвечать за свои поступки – сразу отпираются, указывают на незнание и свою непричастность. Все заинтересованы: представляют – Кулябко действовал по собственной инициативе. Без их ведома, согласия и участия. Таковы по природе все трусы. Храбрецу просто-таки нечего делать в данной компании. Герои они только среди трусов, ничтожеств, но сами трусы – среди героев. Тепленькая компания. А что поделаешь? Воспитывает сама жизнь, превращает в таких: каждый спасает свою шкуру, как только может. При этом топит ближнего. Что приходится делать? Так устроен мир: его не изменишь. И самого человека не преобразишь. Пусть будет все так, как оно есть. Придумать нужно только, как самому спастись. И если нужно – топят недругов и друзей. Единомышленники Кулябко первыми стали на этот путь. Они указали пример: от него многие не отворачиваются. Считают: так даже лучше – никто никому не должен. Они никак не хотят, не могут поделить между собой ответственность. - Меня обвиняют в нарушении циркуляра, - генерал Курлов заявил на допросе, - изданном департаментом полиции о недопущении «секретных сотрудников» для охраны «Высоких Особ». Я с таким циркуляром знаком, но ко мне он не относится и относиться не может. Я товарищ министра внутренних дел, заведую полицией, а департамент полиции подчиненное мне учреждение. Ничего себе логика: бесподобно! Я не могу отвечать за то, за что ответственны мои подчиненные. По его убеждению, находится вне ответственности и закона. А Кулябко все время указывает на Курлова: «Начальник заранее проинформирован о каждом моем шаге. Я несу долю ответственности, но только как подчиненное лицо: получаю и исполняю приказы». ***** Дмитрий в этот момент чувствовал одну свою судьбу. Весь мир – глупость, ничто… И жизнь его – случайность. Судьба – стечение обстоятельств. В этом призрачном мире нет ничего такого, ради чего стоит страдать, мучаться, даже жить. Радости – удовлетворенное желание: не больше. Люди ненавидят друг друга. Каждый старается другого обжулить, надуть… Это только со стороны они хотят казаться такими добродетельными – пустые! Глупые. Мелкие. Дмитрий тоже такой, но понял свою сущность: стал выше других. Что только творится рядом: за все это стоит драться?! Глупо все… Гадко… Недостойно… В этом мире личность он случайная. Все другие – тоже, но они из себя мнят повелителями природы, народов. Дмитрий знает: он несвободен – раб государства. Вся жизнь человека проходит в тюрьме. Хотя его окружают незримые стены, над головой нет решетки. Он в тюрьме, как и все люди… Пусть другие славят, воспевают эту тюрьму: от этого она не изменит своей сущности. Тюрьма духовная, пусть не физическая. В этой жизни и тюрьме Дмитрий оказался против своей воли. Он безвластен что-нибудь сделать. Он жертва, воля случая… А тюрьма – Вечность. Свободен только его дух, а мысли живые. Стоит жить, ради мечты. Умереть: в мире нет достойных удовольствий, счастья. Даже блаженство с Женщиной – призрак, пустое… Мысль свободная – аксиома. Он живет до тех пор, пока мыслит. Вне мысли - нет жизни, а только существование. Все человеческое жизнетворчество: пустая трата времени, мартышкин труд: не более. Возможно, даже хорошо: немногие так мыслят. Массой завладевает мысль – это болезнь, психоз. Свободный в мыслях и действиях, он – хозяин себе и жизни. Над ним нет другой, ничьей власти. ***** Смерть – мрак, но она – открывает путь в бессмертие. Душа пенится, вскипает, пузырится… Ее устремления расходятся кругами. Жизнь – дорога длинная, но она вдет в никуда. Каждый волен распорядиться собой, но только храбрый выбирает судьбу, а трус плетется по поводу событий. Трусы высокомерны, чаще всего они глупы. Безмерно болтливы, хвастливы, плоскодумны… Их так много: жизнь кипит и лохматится от одного только ее присутствия. Им мало этого: пытаются подавить любые отличия, индивидуальные особенности. ***** Сон Дмитрия короткий, прерывистый. В течение ночи он несколько раз впадает в забытье – через некоторое время пробуждается. Лежит в тягостном ожидании следующего забытья. В один из моментов посетило почти нелепое сновидение. Не помнит ничего подобного. Вроде оказался в лечебном заведении. Его начал осматривать пожилой врач… Появился другой – моложавый. Выстукивал. Ничего не сообщил… Дмитрия перевели в другое помещение. Усадили за обеденный стол. Не кормят. Другие едят кашу. Дмитрию интересно: крутится. Рядом с ним оказалась: ест… Через какое-то время передала ему порционную тарелку. Нечто мало съедобное… Вроде мамалыги… Дмитрий попробовал твердый комок: стало противно! Другие едят - и он вынужденно… Так и не понял: доел свою порцию? Пробудился… Лежал на жесткой лежанке… По привычке, чаще или постоянно спит он на правом боку. Сейчас лежал на спине с открытыми глазами. Не смотрел – не видел, не спал, не думал… Болел живот. От той мамалыжной каши? Не мог понять… ***** В установленном законом порядке и форме Богрову объяснили: возбуждено против него уголовное преследование. Прочитали постановление о заключении его в Косой капонир на все время следствия и суда. Следователь Фененко под расписку ему объявил: следствие закончено – направили в киевский окружной суд для дальнейшего производства. Да, Фененко – педант и формалист: иногда это хорошие качества. Он знает, чего добивается, не сохраняет в секрете действия. Побольше нам таких следователей. Он умно ставит вопросы. Не перебивает. Относительно честно и полно все фиксирует в протоколе. Он требовательный человек: не хам, не издеватель. Он человек. Им остается при службе в позорном, преступном ведомстве. Остается человеком в окружении садистов. Верно, и от него не жди добра, но все же приятно иметь дело с разумным, понимающим, даже сочувствующим человеком. Просто с человеком – не с сухим, злобным автоматом. Он не насилует волю, не издевается над телом, не насмехается над самолюбием. Он действует вроде на равных. Пусть беседа не из душевных. Откровенная. Он не въедливый. Хотя… желает все знать, что относит непосредственно к делу: такая у него работа. Он спрашивает: хочет знать и должен зафиксировать все детали. Он также подстраховывает самого себя от прокурорского надзора. Все хитрости всего следственного производства он усвоил. Хорошо понимает человеческую природу и душу. Умеет расторопно расставлять сети: некоторые пытаются скрыть суть происшествия в словесной эквилибристике, затуманить, скрыть сущность события и умалить собственную вину. Владеет в совершенстве разносторонним искусством судебного следователя. На Фененко останавливают выбор при необходимости расследования сложного и важного дела. Он свое дело проводит изящно, в полном объеме и с соблюдением всех формальностей. 6 сентября дело Богрова передал по инстанции – прокурору киевского окружного суда. Свершилось непонятное: не часто подобно происходит. В Российской действительности достаточно всевозможных абсурдов, нарушений. На следующий день дело перебросили в военно-окружной суд - на рассмотрение. Соблюдение всех формальностей и процессуальных норм на стадии следствия предварительного совсем не умаляют беспримерного произвола: допущен в этом случае. В годы всевластия Столыпина – «государственную целесообразность» ставили выше права и закона. Подобные превращения не являются редкостью. Они имели целью, над покусившимся на основы государства человеком, как можно скорее совершить мстительную расправу. Оставаясь дело в гражданском судопроизводстве, оно могло медленно продвигаться по бюрократическим инстанциям. А те известны своей нерасторопностью. В военном ведомстве – дисциплина, выдерживаются сроки. Формалистическую ерунду во внимание не принимают. Военный суд скорый, почти мгновенный. Дмитрий Богров – лицо сугубо гражданское. Для «законников» не играет абсолютно никакого значения. Кто только не попадал в их мясорубку? Выходят живыми – одни беспорочные. Нередко, и этим приходилось отбывать различные сроки. Примером этому служит дело Рапопорта. Дело Богрова рассматривали в военно-окружном суде 9 сентября. Спустя два дня, после окончания следственного производства. По регламентации точно такой срок установлен для военно-полевых судов. Продемонстрировали отсутствие «канители», «маринования», всяких проволочек, строгость – действенность, сила вся в этом военных судов. Расправлялись со многими тысячами участниками революционного движения. По сведениям Б.Ю. Майского, «за годы столыпинской реакции убили и ранили около 40 тысяч человек: причастны к восстаниям 1905-06 годов. Такое же количество человек пострадали во время организованных в 1906-07 годах погромов. С 1907 по 1911 год казнили 5 тысяч человек». Во всей в те времена творившейся свистопляске, немалую роль сыграли военные, военно-полевые суды. Они приложили свои руки к многим тысячам-тысячам дел. Военно-полевые суды оперативно и жестоко расправлялись со своими жертвами. ***** Революционный мир – сложный мир. Наряду с героями, рядом присутствуют подлецы, предатели. Люди есть люди. Ни одна профессия не исправляет их природных недостатков. Революционная мораль и этика ничуть не возвышеннее, не справедливее любой иной морали и этики. Наоборот! Революционеры более ограниченные: общественнический характер, благородство в них заменены классовой сущностью, ограниченностью, групповщиной. На вооружение себе они взяли иезуитский принцип: «цель оправдывает любые средства». Всякое найдешь в революционном подполье. Пусть эти люди каким-то чудом окажутся на верхах власти: держись! В первую очередь достанется политическим противникам. Не обойдут «вниманием» простой народ. Революционная власть не может стать другой, кроме жестокой, диктаторской, кровавой. В политике возможны любые крайности: их надо избегать. Революционная власть станет одной из крайностных. Поляризует общественные силы. Выступает представительницей только одного течения. Революционная власть не может стать всенародной. Как и своеобразное любое явление, революционная власть может существовать лишь ограниченное время. Затем она станет традиционной, несколько угловатой, направленной в определенную сторону. Любая власть руководствуется политической доктриной – есть власть ограниченная, однотонная, скупая на чувствования, принципы. Может стать выразительницей народных чаяний и чувств, последовательной и честной власть при наличии широкой, представительной основы и народной поддержки. Власть меньшинства общества – обязательно трусливая власть. Держится она на жестокости и терроре. На введении страха. Она сильна лишь угрозами, но слаба авторитетом и влиянием. Любая диктаторская власть не может стать прочной. Она поедает саму себя. Всюду ищет врагов, недовольство. Наказывает примерно их для устрашения других. Свой гнет она проводит повсюду, даже в собственных рядах защитников. Ей нужен страх, покорность. ***** Не учли консервативную леность населения: как назло, современная власть оказалась более жизнеспособной, чем предполагалось. К несчастью, она имеет поддержку безвольного, мало политически развитого народа. К революционному движению примкнули студенты, часть интеллигенции и рабочих – и все! Крестьяне готовы воспользоваться революцией для заявления своих желаний и требований материальных. Хотят земли! Для основной части народа, для массы бунтарство чуждо. Русское крестьянство еще ожидает милостей – без революции. Царистский вождь для них – мирный благодетель. В массах сильна страшная вера в Доброго Царя. Они не мыслят другого общественного устройства: только Самодержавие. Им чуждо демократическое устройство западных стран, как все заграничное. В России невозможны революционные преобразования по социалистическим принципам. Часть пролетариата: за, все крестьянство: против. Допустить нельзя до гражданской войны между классами. Многочисленное, пусто неорганизованное даже крестьянство свернет голову пролетариату. Ввергнут страну во времена варварства, дикости. Нужно терпеливо ожидать исторического часа. Воспитывать и готовить народ на ниве просвещения и культуры. Вносить знания. Необходимо новое поколение народничества: самоотверженно поделится своими знаниями с пока невежественными массами. Обменять свой идеализм на их жизненный опыт. Войти в полное доверие. Еще долго, упорно придется трудиться: революция когда еще обретет необходимые качества. Революция должна стать истинно народной. Не чуждой народу. Не ставить свою власть над народом. Насильственная власть революционеров не окажется отличной от Романовского Самодержавия. Даже возможно, она станет превосходить по жестокости прежнюю власть. История знает примеры революционных тиранов: Кромвель, Марат… Они не одни… ***** В Косом капонире есть обширная камера: в ней содержали участвовавших в неудачном восстании саперов. Ее почистили. Заволокли большой стол. Покрыли его красным сукном, занесли штук тридцать стульев. Готовятся здесь провести суд над Богровым. И вот… За столом разместились председательствующий и члены суда. Рядом с ними, сбоку расположились военный прокурор, секретарь… Назовем их пофамильно. Председатель суда генерал Рейнгартен, члены суда полковник Акустин, подполковники Мещанинов, Кравченко и Маевский. Обвиняет прокурор киевского военно-окружного суда генерал Костенко. Секретарь Лесличенко. Защитника нет. Сам подсудимый Богров категорически отказался от защиты. На стульях разместились: министр юстиции И.Г. Щегловитов, залужено он носит прозвище «Ванька Каин», киевский генерал-губернатор генерал Ф.Ф. Трепов, командующий войсками киевского округа Н.И. Иванов, А.Ф. Гирс, киевский губернатор, прокуроры судебной палаты Чаплинский и окружного суда Брандорф, судебный следователь по особо важным делам Ф.И. Фененко, комендант крепости Медер, губернский предводитель дворянства Куракин. Присутствуют Алексеев, барон Зальц и еще несколько человек. Заседание суда открыли в 4 часа дня. Ввели подсудимого Богрова под конвоем – он одет в той же фрачной паре, как и в Городском театре. Воротник рубахи, галстук, манжеты сняли. Секретарь зачитал обвинительный акт. Вызвали двенадцать свидетелей. Явились только семь. Но даже из явившихся допросили одного подполковника Кулябко. От допроса остальных свидетелей отказался сам прокурор. По просьбе подсудимого, Кулябко оставили в зале суда: пусть слышит все сам. При случае, подтвердит или опровергнет. Заседание суда продолжалось три часа. Совещание судей длилось не более двадцати минут. Богрова признали виновным по статьям 102, принадлежность к запрещенной революционной партии 279, покушение на убийство. Его приговорили к смертной казни через повешение. Суд вынес особое постановление: для возбуждения уголовного преследования против руководителей страны установленные данные достаточны. Богров на суде вел себя очень спокойно, с достоинством. Удивил всех присутствующих своей выдержкой и самообладанием. Спокойно выслушал приговор. После окончания суда, Богров обратился к председательствующему с жалобой на отвратительное питание, просил дать ему поесть. Генерал Рейнгартен распорядился накормить присужденного к смерти. В тот же вечер резолюцию суда в окончательной форме отправили командующему военного округа на утверждение. Богров отказался от подачи кассационной жалобы. Генерал Иванов утвердил приговор суда в 10 часов вечера 10 сентября, через сутки после его вынесения ***** На суде Дмитрий Богров очень подробно изложил последовательные действия: ему удалось мистифицировать руководство охраны. Все они оказались словно в гипнотическом состоянии: в слепом доверии шли навстречу. Словно сами желали оказаться обманутыми. Не зря он выбрал психологически наиболее выигрышный путь: представился верноподданным слугой Трона. Благодаря этому одурачил тех и наказал. С таким эффектным треском сопроводил пируэт. Действовал он всегда самостоятельно. Ничьим слугой никогда не был. Не собирался становиться. Делу революции он долгое время служил: таковы его сокровенные убеждения. В жизни никогда им не изменял. Даже в период сотрудничества с охранкой, он оставался верным революции. Очищал ее благородство от преступности. Приходилось ему в жизни хитрить – не его в том вина. Такова Российская жизнь: без небольшой лжи нельзя обойтись. Во всем дорогом и святом, он не допускал малейших ньюансов непорядочности. Оставался честен до мозга костей. Неоправданную ложь считает подлостью. Относится с гадливости к лжецам и болтунам. Безмозглых болтушек просто-таки ненавидит, презирает со всей страстью своего неподкупного сердца. Он чистый человек со светлой Душой. Таких людей в мире всегда немного. Только они наполняют благородством эпоху. Они светят в ночи. Ведут к возвышенному, к прекрасному. Без таких благородных людей вся жизнь станет еще скупее, общество отупеет до последнего предела. Подобные люди приближают Будущее – уже в нем живут. Остальное общество буздумно существует. Находится на низком культурном уровне средневековья. Судят об обществе не по одежде и уровню знаний, а по их общежитию. Общество еще слишком низко, грязно, недостойно человеческим считаться. Он говорит обо все человеческом обществе – не об обществе людей отдельных. Богров отличается от большинства окружающих: выделяется среди них всей своей сущностью. Он не мог не столкнуться с этим обществом: в нем благоденствуют, торжествуют отдельные ничтожества. Неизбежный их конфликт мог возникнуть, произойти на любой почве. Так случилось: столкновение это вылилось в грандиозный по своему масштабу скандал. Стоит говорить в данном случае не о заслуге, не о его ошибке, а о благоприятном стечении обстоятельств. Поспособствовали осуществления его намерений. Как говорится, страждущему страннику сам природный источник идет навстречу. Случается такое: пусть и не часто. Богров страстно желал осуществить свое намерение – ему это удалось. Он преодолел все преграды и препятствия. Не смешался с врагами. Не замарался их грязью. Он остался чистой каплей воды – в бурном потоке нечистот. Одиночка-индивидуалист. Занимает скромно обособленное, особое место в истории. ***** Современные историки-компиляторы тенденциозно освещают исторические события с классовых позиций. В обилии фактов выискивают отдельные: связаны с рождением и деятельностью властвующей партии. Стараются придать ей ореол романтического героизма. Все другие события описывают подобно буржуазным предшественникам. При истолковании выстрелов Богрова руководствуются не исторической правдой, здравыми рассуждениями, а неизменно повторяют версию Кулябко и самых верных единомышленников, друзей-черносотенцев. Советская историография – месиво из агитационно-пышных пропагандистских утверждений. Написаны на злобу дня. Годны для пользования в ограниченный отрезок времени. Наступит какой-нибудь 1956, 1964, 1991 – становится вехой в истории. Все подряд «переосмысливают», переписывают… Все предыдущее за ненадобностью разом отвергают. Послереволюционная история уже столько раз переписывалась. В ней почти ничего не осталось от той огнедышущей эпохи жестокости и надежд. Даже приобрела утонченные формы – та жестокость. Надежду давно убили: о ней даже не хочется вспоминать. Что с того: в историческое описательство вкралась еще одна ложь. среди десятков сводных сестер она даже незаметна. Нельзя молчать, терпеть: существует ложь, даже стала основой политической доктрины. В виде всяких «правд»: центральных, местных ее размножают в миллионах экземпляров. Газеты стало противно читать: столько в них похабного. Даже в дикое время безудержного произвола и бесстыдства властей – долг каждого честного человека говорить правду. Не смешиваться с носителями зла. Лгут не от хорошей жизни: это уж точно. Только тот может обходится без всякой лжи, кто не пытается на всем зарабатывать. Торговцы поддержанным и залежалым товаром вынуждены прибегать к рекламе. Выдают желаемое за действительное - книги и газеты то и делают. А наивные люди читают, смотрят, поступают по готовым рекомендациям. Да, дурачит народ можно легко, очень долго и безнаказанно. Подтверждает это наша практика. Протокол судебного заседания Председательствующий военный судья генерал-майор Ренгартен и временные члены: полковник 1-го Уральского казачьего полка Акутин 131-го Тираспольского полка подполковник Мещанинов, 132-го Бендерского полка подполковник Кравченко, 130-го пехотного Херсонского полка подполковник Маевский, военный прокурор генерал-лейтенант Костенко и помощник секретаря Лесличенко. Заседание суда происходило при закрытых дверях. … Он, Кулябко, вполне доверял Богрову, не учреждал над ним надзора ни в Купеческом саду, ни в театре во время парадного спектакля, а также и не обыскивал его при входе в указанные места. … Подсудимый помощник присяжного поверенного Мордко Гершков (он Дмитрий Григорьевич) Богров, призванный судом виновным в участии в сообществе, составленным для насильственного посягательства на изменение в России установленного основными государственными законами образа правления и в предумышленном убийстве председателя совета министров статс-секретаря Столыпина по поводу исполнения последним своих служебных обязанностей, присуждается к лишению всех прав состояния и смертной казни через повешенье. Особое постановление военно-окружного суда: 1911 года сентября 9-го дня киевский военно-окр. суд, во время рассмотрения в судебном заседании дела о помощнике присяжного поверенного Д.Г. Богрова, признанным виновным по 1 ч. 102 ст. угол. улож. и 1 п. 18 ст. положения об усиленной охране, из показаний допрошенного на суде свидетеля начальника киевск. охр. отделения подполковника Кулябко усмотрел следующее: 1. Получив от агента охр. Отделения сведения о предполагаемом покушении на жизнь Столыпина, подполковник Кулябко, не принял никаких мер к расследованию правдивости этого сообщения и не распорядился задержать лицо, указанное Богровым, прибывшее в Киев для совершения этого преступления; 2. Допуская Богрова в Купеческий сад и Городской театр во время нахождения там Государя Императора, не учредил за Богровым никакого наблюдения, а также не принял мер к обыску Богрова при входе в указанные места – о вышеизложенном суд постановил сообщить через военного прокурора надлежащим властям гражданского ведомства». В черных, как смерть костюмах, охранники – под командой офицера – Богрова увели вглубь Косого капонира. Поместили в каменный мешок. Он устроен в нише – это и есть камера смертников. Струя света проникает сквозь узкую бойницу: ныне единственная щель в большой мир. Дмитрий оглянулся. Низко спадают своды потолка. Сам мешок какой-то угловатый семигранник. Один табурет. Даже нет койки. Ее и втиснуть нельзя в эту тесноту. Струя света… Из камеры смертника – одна дорога… ***** Требование Российского закона соблюдают правовые, процессуальные нормы: после окончания предварительного следствия - следует проверить, утвердить прокурорским надзором все следственные материалы. На основании выверенных материалов: составляют, подследственному вручают обвинительный акт. Дела из гражданского окружного суда передают в военно-окружной суд - необходимо оформить и обосновать соответствующим образом. Военный суд принимает дело и утверждает обвинительный акт. Этому основанием служит особое предписание командующего военного округа. Этап последний: утверждение обвинительного акта самим командующим военного округа. В военно-окружном суде определяют персональный состав судебного присутствия конкретно в данном случае. Перед заседанием, судьи с материалами предварительного следствия знакомятся предварительно. Определяют, насколько обоснованно составлен следственный материал? Соблюдены все процессуальные формальности? Заблаговременно нужно позаботиться о вызове свидетелей, о получении всех дополнительных документов: следователь может нечто упустить. Эти документы дополнительно проливают свет на дело. На судебном заседании необходимо организовать защиту подсудимого. Защите для знакомства выделяют все материалы дела. Удовлетворяют обоснованные его просьбы, ходатайства. Для всего этого требуется время. Подобающим образом обставляют само заседание суда: объективно, законно - без спешки и излишней страстности. После вынесения и объявления приговора, подсудимому и защите предоставляют необходимые возможности и время на апелляцию приговора суда в высшую инстанцию и возможность высказать просьбу о помиловании. Ничего этого не происходило. Что еще говорить? Даже не вели протоколы заседания суда - все завершили спешно, одним махом. Даже в военно-полевых судах допускают не часто подобных вопиющих нарушений процессуальных норм, правил. Приговор привели в исполнение с особой поспешностью. ***** Революционеры никогда не были, да и не будут абсолютно морально чистыми. В революционной борьбе происходит ложь, притворство. Непременно совершают преступления. Вот это страшно! Что останется от самой революции? Окружена подлостью, хамством, тщеславием, жадностью. Как и живые люди, революция может происходить морально, даже стать безнравственной. Революция всякая полезна? Не случится такое: придется спасаться от нее, как и от существующего ныне порядка? Чтобы не случилось такого абсурда, нужно революцию совершать нравственно, чистыми руками. Бить, давить всех прищепенцев, прихлебателей: спасать революцию! Революция должна стать чистой-благородной иначе никакой! ***** Как легко… Легко и… Несказанно легко… Тело стало, словно невесомо: один дух и мысль… Только что недавно нервно дергаются пальцы левой руки, а сейчас – никаких ощущений. Таково состояние счастья, блаженства, покоя? Стоило совершить поступок – для ощущения безмятежного состояния. Последние дни, часы жизни… Начало неземного существования: оно возможно, есть? Что такое дух? Только человеческая память? Что-то иное, большее? Смерть страшна, но земная жизнь отвратительна, глупа. Лишь один человеческий дух – самая живая искра. Остальное – низменное, скотское… Так легко! Все продумано, решено… Исполнено… Больше нет желаний… Одна жалость: родители, родные – их страдания незаслуженные. Есть обязанность: она не вечна, долг, даже благодарность за рождение: они не могут всю жизнь на шее висеть… И все же что-то не так… Не так… Нельзя начать все сначала… Стало возможно – устроить по-другому… Революционность – заблуждение, одно из заблуждений… Это возрастная болезнь – человека и общества. Она проходит… Человек не должен становиться фанатиком. Фанатик мнит из себя избранника судьбы. Считает: только ему предписано изменить условия существования общественного организма. Прояви активность, деятельность – погибнет. Может осуществить свою навязчивую идею. Революционеры почти все – фанатики. Иногда встречаются приспособленцы, попадаются случайные и невольные пленники обстоятельств. Человеческая жизнь: тоже случайность, заблуждение. В ней нет смысла. Каждый человек находит сам себе призвание, удовольствия. Общество нисколько не способствует его развитию, проявлению способностей. Только мешает. В столкновениях с безразличным, часто враждебным обществом развивается личность. Само общество культивирует стадность, невыразительность, тупость… Общество консервативно, оно насквозь прогнило: следует проветрить мозги! Загнали в клетку, а ничтожества благоденствуют… Ради них боролся, страдал? Нет, ради себя… Люди, общества недостойны многого: делается в их пользу. Не понимают они доброго: лучше всего учить плохим. Возможно, заговорит тогда сознание… ***** С этим ничего не поделаешь: по своей природе человек сотворен крайним индивидуалистом: понимает только свою выгоду. Государственные структуры в этом отношении копируют людей. Хуже всего: сами властители не понимают структуру и организацию государственного механизма управления. Используют его по наитию и произволу для утверждения собственных целей и желаний. Государство страшно тупое, бесчувственное образование: оно крушит все на своем пути. При реальном рассуждении понимаешь: не скоро станет возможно обходиться без него. Но при его существовании человек не сможет свободным стать, да и независимым. Государство – неизбежное зло, несчастье… ***** Арестовали подполковника Кулябко. Следователь выискивает его роль, как соучастника покушения на Столыпина. Конечно, генерал Курлов серьезно не принимал статс-секретаря Столыпина: не мог подговорить Кулябко участвовать в устранении премьера. Подозрения такого типа – это слишком! Опасность нависла над всем киевским жандармским управлением. Необходимо предпринять срочные меры. Подполковник Иванов заместитель начальника этого управления. Дружит он с Кулябко. Первым его побуждением явилось помочь, спасти друга. Спасти надо и собственное лицо. «Кулябко может стать только первой жертвой, - хорошо понимает Иванов, - опасность грозит всему ведомству. Специально учреждено для охраны государственной безопасности. По воле злонамеренности, случайного стечения обстоятельств оказались замешанными в грандиозной авантюре с трагическим исходом. Легким испугом в данном случае не отделаешься: они непременно устроят сенаторскую ревизию. Могут предпринять нечто посолиднее. Начнут во всем копаться, лезть не в свое дело, искать блох… Где их нет? Разве запретишь им перетрусить грязное белье? Такое невезение… Позор! Охрана – особенная работа. Приходится ежеминутно рисковать, ежедневно прибегать к помощи сомнительных элементов. Иначе ведь не окажешься в курсе всех дел. И в денежном отношении работа шкурная, грязная. Зато она много дает: самый информированный человек обо всем происходящем. Конкретная власть в руках. Самая ощутимая. Не призрачно-кабинетное распределение бумаг, отдача приказаний куда-то в воздух… Кулябко неплохо вертится: не каждый сумеет так на его месте. Он всецело предан режиму. Не мог заранее предположить: свой, проверенный на деле сотрудник так подкузьмит? Сам обхезался: ответит перед виселицей. Разве можно поступить еще подлее? Своего благодетеля подвел под монастырь. Все это хитроумные жидовские штучки: опаснейшее это племя. Вот они и ритуальными убийствами занимаются целые столетия. И обделывают свои делишки так ловко: под них не подкопаешься. Подстраиваются под других. Много времени уже бьемся, но убийцы Ющинского так заметают следы: расхаживают на свободе до сих пор. Улики непременно приведут к жидам. У всех людей истинно Русских существует внутренняя уверенность: дельце тех не минуло. Необходима жидам действительно Христианская кровь на их пасху и другие цели. Запутать они так сумели: сам Черт поломает ноги в тех дебрях. Прокуратура права: жмет. На их тоже давят из столицы, поджучивают всякие думские активисты. Что поделаешь? В деле нет никакого просвета. С каждым шагом и днем – все туманнее, сложнее. Не иначе: супротив расследования в эту сторону действует некая злая воля и сила. Заранее предугадывают действия наши. Предпринимают контрмеры. Привлечен Бейлис. Ну, кто он такой? Лицо подложное: не преступник. Заранее известно: он никакого отношения не имеет к этому убийству. Содержат его для очистки чужой совести. Сложно бороться с жидовством: их засилье когда-нибудь погубит Россию. Предоставят равноправие – легко превратится в полноправие. Этот жидок какой-то тип особый - не их породы. Даже внешностью он смахивает больше на Англичанина или Немца. А складом характера ближе к арийцам. Он ценит доверчивость. На доброе слово отзывчив. Искренен. Его можно сделать: только нужно тонко подойти. Забить баки. И давить, давить. Не позволить очухаться, прийти в себя. Он, верно, уже покончил все счеты с жизнью. В такой момент подсунуть ему какую-нибудь надежду, одурачить: клюнет! Сам желает оказаться обманутым: нечего с ним панькаться. Охмылить – все сам выложит, в орех расколется. Только этот подлец наделал много шума, тарарама. Да, и мы прошляпили... Прохлопали ушами… Протоптались на месте… Сморкались в платок… Плевались мокротиной. Чертыхались и матюгались без причины… Мочились на газоны… Смеялись без умолку… Теперь думай о заранее не сделанном. Кулябко пропадает ни за что, ни про что… Его следует выручить: любой ценой! Этого надо сделать, пока дух не испустил, не отдал Черту свою грехоносную Душу – тот подонок взялся решать дела государственной важности. Повезло наглецу! В охране оказалась прореха – он туда пролез! В общем, проморгали. Зевнули! В дураках остались. Говорится, произошел кварт мажор: туз, король, дама и валет. Но ставку взял партнер только с двумя картами: отхватил туз с десяткой. Вот что значит один шанс. ***** Случилось: добраться до Столыпина можно при одолении основной преграды – Кулябко. Того пришлось приручить: это оказалось не таким сложным делом. Не является самым удивительным, забавным? Кулябко стал соучастником теракта. Пособником в его осуществлении. Без него не могло ничего получиться. Редко такое случается: охранник – на службе революции. Чаще наоборот: торжествует провокация. Только наивные дети представляют: чистое здание революции можно построить лишь стерильно чистыми руками честных людей. Нет, в загаженной жизни такое невозможно. Революционеры – те же люди со свойственными всем смертным недостатками, ошибками, странностями… Жизненный их путь, мораль, устремления частично необычны, своеобразны. Они не представляют из себя ничего незаурядного. Не привнесены некими пришельцами иных эпох и миров. Революционеры так же слабы, как и все люди. Но их воля более закалена, а характеры выдержаны. Путь революции обычен. Применяемые в ней средства взяты из арсенала человеческого общежития. Сама охранка считает допустимым подкупать, разлагать своих противников, применять провокацию. Революционеры используют аналогичные способы. Цель оправдывает средства. Победе запахи не страшны. Карьеру строят на клевете, лжи, провокации. Так всегда происходило. Военная хитрость – самое ценное оружие: пусто даже оно отравленное. Выгорит пусть только дело. Победителей не судят, даже не осуждают. Считаются только с силой: остальное не принимают в расчет. В этом мире боготворят одну грубую силу. Преклоняются перед властью. Чтят богатство. Слабость, анархию, бедность предают анафеме, презирают. Люди такими созданы самой природой. Властвуют одни, покоряются – участь других. Испробовавших привкус свободы, власти, поработиться не заставишь. Для них легче принять смерть. Уже не раз проверяли: из Ивана не получится пан. Это не только психология – жизнь! Инстинкты из Души не вытравишь даже каленным железом. Зачем их зря травить?! Революционеру часто приходится носить маску: он актер, конспиратор в одном лице. Не хочет без пользы провалиться: подвести товарищей, изменить делу жизни. С врагами часто приходится сталкиваться непосредственно: лицом к лицу. Неподкупные характеры не страшатся таких контактов: выходят лишь опытными, к изменившимся условиям существования лучше приспособленными. К превратностям и опасностям жизни. Опыт – компас, как рассудок – поводырь Души. При контактах с врагами – обгаживаешься их грязью. Иногда полезно трудиться под заслоном, в их тени – развитого механизма порабощения личности. Залог успеха – маскировка удачная. ***** Подполковник Иванов уже третий раз встречается с Богровым, после его акта безрассудства. Первый раз в театре, сразу по горячему следу. Второй раз он допрашивал подследственного 4 сентября, в присутствии Фененко. Интересовали взаимоотношения его с охранным отделением и Кулябко. Богров признал свое продолжительное сотрудничество с начальником охранного отделения. По его утверждению: в последнее время действовал с революционными целями. Легко достался ему билет в Городской театр. Хвалился этим. По причине необъяснимой доверчивости к нему руководителей охраны. К удивлению, мистифицировать их ему удалось легко. Такое признание могло в дальнейшем иметь отрицательное воздействие на Кулябко и других. В присутствии Фененко, Иванов возможности не имеет прибегнуть к одному из своих трюков. Умеет он поспособствовать быстрому и полному охмылению подследственного. Для этого нужна интимная обстановка: в ней легче всего возбудить доверчивость – развязать язык. Судебный следователь этому мешал. Жандармский подполковник его совершенно не остерегался: свой он человек. Несколько замкнутый. Против своих не попрет. ***** Иванов застал Богрова изменившимся. В одиночной камере смертника всю ночь он просидел на жестком табурете. Ожидал прихода палача. Осунулся он, стал мрачным… Даже казался опустошенным. Этот живой человек не скрывает свойственные ему слабости. Без позы, без маски… Находится он в полудреме: погружен в свои мысли или в забытье. Теперь ему стоило проделать над собой значительное усилие: кисло улыбнулся. - Обо мне забыли? Почему не пришли? Разве что случилось? - Бодритесь! - Он ожидает чуда! Не надо переубеждать: разовьем антимонию, поддержим заблуждение. – Есть надежда! У Богрова загорелись глаза: в них затеплилась слабая, еле заметная надежда. Ожидание сквозило вопросом. Иванов окинул взглядом мрачную, очень узкую камеру смертника: мешок в кирпичных стенах. Сквозь продолговатую бойницу проникает только узкая полоска света. У находящегося надежды на спасение не больше, чем пучка проникающего сюда света. - Пойдемте-ка в другое место – там просторнее, уютнее… Никто не помешает обо всем потолковать… По крученному коридору они перешли в камеру следователя. Подполковник Иванов приказал стражнику снять с заключенного ручные кандалы. Оставить их и не тревожить. Да, еще понаблюдать: пусть никто сюда не сунется. - Что это, - прикрикнул, - сегодня… развонялись… ваши… Из соседнего помещения стражников доносился шум. Вскоре утих. Богров долго стряхивает онемевшие руки. Массажирует опухоль в запястьях. - Вы готовы слушать? – Иванов улучил момент – спросил. Молодой человек утвердительно кивнул головой. Он еще долго занимается своими руками. Вначале он очень внимательно слушает: возможно вестник его спасения явился. В этом мире иногда случается невероятное. - Приговор еще не все… - Подполковник заговорил тихо, вкрадчиво: пытается возбудить доверчивость собеседника. – Теперь разворачивается борьба за вашу жизнь. Даже если эта борьба будет проиграна, и тогда есть возможность, надежда … да, возможность… Отсюда еще никто не уходил… Но совсем не значит: это невозможно. Попробуем! Возможно, мы окажемся счастливее других, удачливее. А почему и нет? Что мы – рыжие? – Он беззвучно засмеялся. – Разбрасываться ценными людьми нельзя… Революция нуждается в проверенных, убежденных вполне вождях. Просто так ликвидировать? Конечно, нет! Зря, совершенно зря нашу революцию называют золушкой, растяпой… Нелестными эпитетами… прочими. Она совсем не такая: Русская, всенародная, наша… Она – родная. С ней нельзя грубо разговаривать или прекратить… одним росчерком пера. Давно уже она зреет. И – победит! Я верю в это… Верю в окончательную ее победу. На меня не глядите столь удивленно. Верьте мне: я ваш. Я свой… - Подполковник ближе подошел – почти на самое ухо продолжает ворковать. - Бодритесь, друг. Вы ведь совершили грандиозное! Устроили спектакль! Представление! Да, да… Я восхищаюсь вами… Не только я – вся молодежь России! Как жаль, судьба забросила меня в эту помойную яму: ввергла за пазуху самому Дяьволу… В жандармское управление. Ни о чем не спрашивайте: так нужно! Меня все знают, как честного служаку: это доказывают чины и должности. Но я вечно поступал против своей воли и совести. Так нужно! Я неудачник: перед вами признаюсь. Вам одному могу довериться, честно во всем признаться. Вас я боготворю! Только в последние дни я понял, какую гадкую участь принесла мне судьба: лишила свободы выбора. Я каюсь… Я казнюсь… Я много сделал для нашего дела: это секрет. Но личная моя жизнь прошла бесцельно. По долгу службы и конспирации мне пришлось принести много зла людям. Но совесть моя не дремала: она вечно изводила. Хватит лжи! Отныне я толстовец! Сбрасываю опостылевший мундир. Верно, махну за границу. Или… Постригусь в монахи. И я пришел к вам… К вам одному могу прийти за советом: правильно я поступлю? Или: что мне делать? Что вы посоветуете? Я уже немолод… Сколько еще суждено жить? Но верьте, верьте мне: все годы и дни, которые проживу, - останусь честен! Уже заготовил прошение об отставке. И пришел к вам за советом: что мне делать? Уйти со службы? Жить схимником? Но есть еще одна, только одна возможность. Великая возможность: значительный пост я занимаю – могу и впредь полезен революции. Да, я признаю революцию! И помогаю ей долгие годы. Пусть этот секрет останется между нами. Вы… Вы один вынудили бросить опостылевшую службу. Открыто перейти служить революции. Вы заметили, как я вас спас от озверевшей толпы театралов? Кажется, в момент тот находились в беспамятстве. Я вас быстро перебросил в гардероб: неужели мог тогда выдать буйствующим палачам? Да, отныне я революционер. Тоже своей жизнью пожертвую – при потребности оправданного риска. Посоветуете мне пойти этим опасным, но благородным путем чести, благородства… К победе! Иногда с риском… через поражения… Жить, бороться – во имя чистой, благородной идеи? Нас никто не подслушивает? Как вы думаете? Преждевременно провалиться не хочу. Я тоже знаком с правилами конспирации: для ежедневного пользования они теперь пригодятся. Свяжусь с заграничным центром. Революции продолжу честно служить. Только бы не пренебрегали мною, использовали для общего блага все мои возможности, старания… Пусть поверят! Даже Лопахину поверили! Имею давние заслуги перед революцией. Неужели меня станут игнорировать? Знаю: в данном случае нет ничего лучше вашей рекомендации. Не осмелюсь ее просить. И я не возьму ее: зачем? Вы можете подумать: пытаюсь воспользоваться вашими обстоятельствами, обмануть? Я сам! Сам! Со всем риском, с предосторожностями пройду этот путь. Советуете мне: идти по этому опасному пути? Революции нужны опытные, знающие люди: я один из них. Положительную роль я уже сыграл… Помог революции. И не однажды! Вам довериться? Знаю: не передадите! Я вас знаю… Доверяю… Вам верю, как самому себе. Я спас Киев от еврейского погрома. Да, должен был произойти такой погром. После выстрела вашего… Все подготовили… Мог начаться… Но я спас Евреев! Конечно, не сам, не один: действовал через Коковцева. Вместе добились отзыва войск с маневров. Мы с ним спасли Евреев, как у нас говорят, жидов Киева – от погрома. А Трепов действовал совместно с погромщиками: такая он сволочь! Он даже не страшился скомпрометировать Государя… Еще не все! Я до сих пор противился, противлюсь против злобной «ритуальной версии», легенды. Я спасаю Евреев от бедствия! Все расследование направляю в сторону родственников Ющинского. Только не на Евреев! «Ритуальную версию» проводит Чаплинский. Он даже Фененко пытается изнасиловать! Знаю, вы безразличны к своим единоплеменникам. Но рождены в Еврейской семье. Ваш дед – большой писатель. Еврейский писатель. Больше он создавал свои произведения на Русском языке. Для Русского читателя. Русских он просвещал. Учил любви к Евреям. К уважению древней Еврейской нации: к народу библейскому. К народу мученику, рассеянному по миру страдальцу… Единственно Б-гоизбранному народу… Нет более таких! Мы – хамиты! Мы недостойные! Самые паскудные из хамитов издеваются над Б-гоизбранным народом: так Господь Б-г наказывает нечестивцев: лишает разума человека и целые народы. Я понял это давно. Я много передумал. Я осознал нашу общую вину, перед сотворившим и получившим Библию народом. Десять Заповедей любви, братства, нравственности дал человечеству. Я духовно переродился. Я стал совершенно другим человеком в последние дни. Вы один помогли внутреннему этому моему преображению. Вы сыграли решающую роль в моей судьбе. Сыграли вы, в это верю! Сыграли решающую роль в моей нынешней жизни, в судьбе самой России. Ваш поступок восславят потомки. Ваша жертвенность приблизит, многими давно ожидаемую революцию. Заря свободы уже ярко пылает… Скоро… Скоро… Она придет – «заря пленительного счастья»… Она придет… Воссияет над миром. Очистит Души людей от скверны, изменит все общественные устои и отношения. Я поверил в возможность свободы! Ради нее, готов отдать свою жизнь. Я упоен вашим благородством. Я только однажды встретил в жизни благородного человека – это вы! Да, вы! Вы, вы, вы! Не надо скромничать – вы! Скромность – достоинство, но ею нельзя отирать на задний план все живительное, славное, что есть в душе. Эгоизм это светоч, путеуказатель. Человек должен стать эгоистичен: иначе он не сможет утвердиться. Не пойдет на подвиг. На самопожертвование. Не станет одному вам подобным. У Дмитрия кружилась голова. Он почти ничего не слышал: куда-то плыл, плыл.. И чей-то голос нежил его, лилися со стороны, издалека. Ему хорошо, легко. Голос этот усыплял, гипнотизировал. Он, этот голос, окружал Душу неведомым доселе покоем, почти блаженством. О чем он это? О чем? Что он хочет? Пусть говорить не прекращает: продолжится блаженство. И такой нежный, подкупающий голос – пусть несется, несется… Льется… Бесследно прошло утомление беспокойной ночи. Но притуплено восприятие вещей, событий, слов… Доносится, не доходит до сознания нежащий, изъясняющийся о дружбе, поклоняющийся голос… Иванов доволен: штука сработала – теперь он может указывать. Проделать это нужно аккуратнее. Самому не сбиться. Не сбить того: находится в его власти. Последует указаниям: исполнит все внушаемое. Нужно еще его подготовить: все последующее станет его волей – не против желания. Главное: спасти Кулябко – подполковник жандармского управления перешел к этой основной цели своего визита. - Привет вам, привет… Дружеский, пламенный, сердечный привет от друга. От кого хотите знать? От Кулябко. Да, он ваш друг. Друг! Самый искренний, честный. Он с самого начала понял ваши стремления, желания. Во всем сознательно шел к вам навстречу. Он рисковал собой – только пусть удастся наше общее дело. Да, наше! Да, общее! И оно удалось! И он, и я, и все мы счастливы - вместе! Наше это дело! И пусть, пусть его тоже законопатили в камере: он счастлив - причастен к общему успеху! Вам помог! Он сделал дело вместе с вами. Пусть оно выполнено вашими руками. Но он к нему причастен. И он ненавидел Столыпина – этого самого черного палача революции, мясника, его руки окровавлены, а душа почернела. И вот его нет. Нет! Знаете, радость какая: Столыпин опростоволосился, преставился… Отдал Черту душу… Я и Кулябко рады. Он еще счастлив! В общем деле есть и его доля. Вы не против: его имя пусть произносят рядом с вашим – вся благодарная Россия. И его ждет виселица: такое не прощают. На днях состоится суд: предрешена его участь. На таком жестоком – военно-окружном суде. По правде говоря, мне его жаль: мог еще сослужить добрую дружбу революции. Живой он полезней! Он нужен живой! Как вы думаете, следует его спасти? Отвести от него виселицу? Он невиновен! Он способствовал, помог. Но зачем им об этом знать, догадываться? Отнимать у вас долю славы? Мало того: зачем вам брать грех на свою Душу? Ну, зачем? Одного Столыпина разве мало? Это даже не грех – достижение, подвиг. Но все же чистые благородные руки оказались в крови. Вот и теперь еще брызнет кровь – его кровь, кровь нашего лучшего друга, благодетеля. Он полностью на вашей стороне: революции хочет служить. И мы это ему позволим. Мы дадим такую возможность. Правда?! Мы с вами вместе спасем его от виселицы – сохраним для революции деятельного боевика. Благодарные потомки никогда не забудут вашего бескорыстия, мужества и самопожертвования. А Кулябко еще сослужит свою роль в полезном деле. Он будет участвовать в решающей схватке между трудом и капиталом. Он окажется на баррикадах социальной революции. Рядом со мной. Мы вместе! Да, вместе – под вашим знаменем, с вашим именем на устах. Мы его спасем? Правда, спасем? И одновременно ваше чистое имя от обидных и незаслуженных обвинений в сотрудничестве с охранкой. Революционеры – они одни авторитетно принудили вас совершить геройство. Так пишите же, быстрее! Только для нас, для друзей: никто более не прочитает этих слов. Только для нас! Пусть возрадуется ваш заключенный друг. Истинный друг! Пишите! Вам не надо думать, вспоминать: я продиктую. – Он вынул пачку фотографий. Нашел одну. – Вот этот Стёпа сыграл в вашей жизни роковую роль: он пригрозил смертью, ставил условия, ультимативно назвал дату. Пишите! Обмакните перо – пишите! Пишите же… «В предъявленной мне фотокарточке…» И Богров безропотно стал выполнять все его наставления. Он пишет под диктовку. Он согласен со всем: не рассуждает. Продиктованное становилось его мыслями, чувствами, ощущениями. Навязанные ему слова в какой-то момент становились его собственными. «Повторяю – проверяйте: «В предъявленной мне фотокарточке…» Показания горничной семьи Богровых лежало на столе Иванова. Он знал: ранней весной к Дмитрию приходил некий молодой человек в сером штатском костюме. Горничная открыла тому парадную дверь. Через некоторое время тот спустился с книжкой «Былого». Она его выпустила. Подполковник Иванов ничего не знал о причине и сути посещения незнакомца. Он осведомлен: в те времена выпустили из тюрьмы известного анархиста Лятковского. По агентурным сведениям, тот ходил в сером костюме. Иванов предъявил карточку Лятковского. Горничная его узнала. Решил жандармский подполковник подключить этого анархиста в свою версию. Не только его. Иванов превосходно знает: в анархистском подполье несколько раз обличали Богрова в провокаторстве. Иванов решил этим воспользоваться: сварганить так дельце – пусть оно кажется правдоподобным. Не давать оснований для придирок. Иванов слишком опытный протоколист, казуист: он не оставляет возможным критикам ни одной зацепки. Не смогут они не придраться, не подцепиться: пусть даже пробуют подкапываться, ищут блох. Сами же отчалят, очумеют от «ясного правдоподобия» его версии. Вовсе не зря добывают чины и звания. Не зря! Надо их заслужить! Вырвать! Зубами, когтями: чем сможешь! Дмитрий забыл все на свете, потерял связь событий… Находится в глубоком гипнотическом состоянии доверия, податливости… Он ощущает внутреннюю потребность исполнять волю друга. Да, друга! Тот сидит рядом с ним – в штатском костюме. Формулирует, помогает излагать на бумаге навязанные, но ставшие его собственными в данный момент, им самим ощущаемыми. Продолжает писать под диктовку жандармского подполковника. Приблизительно числа 6-7 мая ко мне явилось два человека, из которых одного я знал по Парижу, как анархиста, состоявшего в группе «Буревестник». Имени и клички я его не помнил, но он назвал себя «Василий». Что касается второго из моих посетителей, то о нем я никакого понятия не имел, но он говорил, что также меня знает из Парижа. Не назывался он мне никак. «Василий» и неизвестный заявили: они приехали из Парижа в качестве членов «ревизионной комиссии», имеющей целью объехать те города России, в кот. была, но прекратилась рев. работа, отчасти в целях выяснения на местах сил, спрятанных материалов (шифра, револьверов), отчасти же для выяснения причин провалов организации. От меня лично они требуют отчета о деньгах, кот. находились у меня на руках в течение 1908 года, при этом они представили мне отчет в 2000 руб., помещенный в № 4 «Бунтаря», помимо подробного ответа, присланного мною в 1908 году в Париж Иуде Гроссману, и указывали на погрешности его, доходившие по собранным ими справкам до 520 рублей. Я оспаривал правильность их счетов и сначала пришел с ними к соглашению, по которому должен уплатить им 260 руб. Деньги я должен был доставить через два дня, но явился один «Василий» к условленному сроку и заявил, что они, «ревизионная комиссия» на прежнее решение не согласны и что требуют все деньги сполна. Я просил три дня срока и потом принес «Василию» все требуемые от меня деньги. Деньги я получил от родителей, причем в первый раз от матери 150 руб., а через два дня от отца 210 рублей, 160 рублей были у меня. Обстоятельства эти мои родители могут подтвердить. «Василий» - светлый шатен, низкого роста, слабого сложения, лет 24-26, маленькая бородка и усы. Другой неизвестный, повидимому, Еврей, чрезвычайно маленький брюнет, без усов и бороды, лет 20-21. Расписку я у них о вручении мною денег не взял, а вместо того вместе с «Василием» написал письмо Гроссману в Париж, где подтвердил вторичную уплату мною уже раз истраченных на партийные цели денег. Всего я виделся с членами «ревизионной комиссии» три раза, из коих два раза у себя дома, а один раз в центральной молочной на Крещатике. После этого я считал все мои партийные счеты окончательно законченными, но в конце июля месяца в Потоки мне было переслано заказное письмо из Парижа: письмо это адресовано мне в Киев. Переслал его, должно быть, швейцар. Письмо это написано Максимом Раевским, «Томом» и еще кажется Василием Железным, а также Аскаровым. Все эти лица состояли членами парижской группы «Буревестник». В письме этом, написанном в явно враждебном тоне, от меня требовали ответы на на целый ряд вопросов о моей прежней деятельности, а именно: 1. передавал ли я при подготовлявшемся побеге из Лукьяновской тюрьмы Н.Тыша, «Филиппа» - организовала Роза Сельская, телеграмму для вызова означенных лиц к следователю; 2. был ли известен еще кому-либо, кроме меня, адрес «Николая» в Варшаве; 3. каковы были мои отношения к борисоглебским максималистам, почему сам не ездил в Борисоглебск, и кто та «Роза», которую я посылал в Воронеж за литературой? На это письмо я не ответил непосредственно написавшим его, а вновь написал Гроссману о том, чтобы он передал «Буревестникам», что подобными письмами могут меня легко провалить, если такое письмо попадет в руки полиции, и что я, отступившись от всяких партийных дел, ни в какую переписку вступать не желаю. После этого письма, 16 августа ко мне на квартиру явился известный мне еще с 1907-08 года «Степа». Последний в Киеве в 1908 году, он бежал с каторги, куда сослан по приговору екатеринославского суда за убийство офицера. Преступление его, насколько помню, совершено в следующей обстановке: «Степа» направился на какой-то террор. акт или на экспроприацию и был вооружен «браунингом». На улице его внимание обратил на себя офицер, бранивший солдата, не отдавшему ему чести. «Степа» выхватил «браунинг» и ранил или убил офицера, затем был арестован и приговорен к каторжным работам на 8 или 10 лет. В Киеве он на пути заграницу, при чем со мной встретился только для того, чтобы я ему помог деньгами. Я дал ему денег (8 рублей) и адрес в Черкассы, куда он и отправился. После этого «Степу» я видел в 1909 г. в Париже в русской столовой. Он говорил мне, что работает на заводе, но собирается эмигрировать в Америку. При его появлении 16-го августа «Степа» одет очень прилично, вообще настолько изменил свою внешность, что я его совершенно не узнал. Открыл я ему двери сам, ибо в это время жил уже в двух комнатах, имеющих отдельный парадный ход. Приметы «Степы»: высокого роста, лет 26-29, темный шатен, усы, падающие вниз, волосы слегка завиваются, довольно полный и широкоплечий. «Степа» заявил мне, что моя провокация безусловно и окончательно установлена, сомнения, которые были раньше… многое приписывалось убитому в Женеве в 1908 г. провокатору Найдорфу (кличка «Бегемот», настоящая фамилия которого, кажется, Левин из Минска), теперь рассеялась и что решено о всех собранных фактах довести до сведения общества, разослав объявления об этом во все те места, где я бываю, как например, суд, комитет присяжных поверенных и т.д. Мне в ближайшем будущем, вместе с тем, конечно, угрожает смерть от кого-то из членов организации. Объявления об этом будут разосланы в самом ближайшем будущем. Когда я стал оспаривать достоверность парижских сведений и компетентность партийного суда, «Степа» заявил мне, что реабилитировать себя я могу одним способом, а именно, путем совершения террористического акта какого-либо, причем намекал: наиболее желательным актом является убийство начальника охранного отделения Н.Н. Кулябко, но что во время «Торжеств» в августе я имею «богатый выбор». На этом мы расстались, причем последний срок им мне дан 5 сентября. После этого разговора, я, потеряв совершенно голову из опасения, что вся моя деятельность в охранном отделении будет раскрыта, решил совершить покушение на Кулябко. Но будучи встречен Кулябко очень радушно, я не привел своего плана в исполнение, вместо этого в течение получаса излагал ему и приглашенным Спиридовичу и Веригину вымышленные сведения. Уйдя от Кулябко, я опять в течение 3-х дней ничего не предпринимал. Потом, основываясь на его предложении (при первом свидании) дать мне билеты в Купеческое и театр, я попросил у него билет в Купеческое. Там я вновь не решился совершить никакого покушения и после Купеческого ночью уехал в охранное отделение с твердою решимостью убить Кулябко. Для того, чтобы его увидеть, я в письменном сообщении еще более подчеркивал грозящую опасность. Кулябко вызвал к себе на квартиру, встретил совершенно раздетым, хотя при такой обстановке я имел все основания скрыться, у меня не хватило духа на совершение преступления, и я вновь ушел. Тогда ночью я укрепился в мысли произвести террористический акт в театре. Буду ли я стрелять в Столыпина или в кого-либо другого я не знал, но окончательно остановился на Столыпине уже в театре, ибо, с одной стороны, он был одним из самых ***** В предъявленной мне фотографической карточке (мне предъявлена фотографическая карточка Муравьева) я не признаю знакомого мне лица, отрицаю, это лицо не посещало меня на квартире. Относительно «Степы» я в 1908 году давал сведения Кулябко. Билет в театр мне передан «Самсоном Ив.» в 8 часов вечера на углу Пушкинской и Биб. бульвара. В 5 часов вечера 1 сент. я по телефону передал Кулябко: «Николай Яковлевич» заметил наблюдение и забеспокоился. Разговор мой по телефону 31-го авг. с Кулябко, когда я просил билет в Купеческое, случайно услышан одним из клиентов моего патрона Певзнером, кот. мне об этом в иронической форме заявил. ***** Относительно сохранившихся в Черкассах и Киеве оружия и шрифта могу, относительно тому, что слышал от членов «ревизионной комиссии» и знал сам, сообщить следующее: в Киеве около пуда шрифта должно быть закопано в усадьбе на Боричевом току, где в 1908 году произошел взрыв бомбы. В Черкассы из Киева в том же году отправлен транспорт в 21 «браунинг», которые в значит. части были спрятаны в усадьбе, в кот. оказано вооруженное сопротивление группой анархистов. Где в настоящее время находится Петр Лят., члены «ревизионной комиссии» и «Степа» не знаю. Полагаю, что Лятковский на родине, на Кавказе, «Степа» на юге России, но не в Екатеринославе. Настоящее показание написано мною собственноручно. ***** Заранее знал: нельзя верить ни одному слову следователя, жандарма. Но спасовал в состоянии какой-то подавленности. Пошел на поводу… Остается теперь только хвататься за голову. Не осознал полностью: что наделал? Уже поздно! Жандарм оказался изворотливее, сильнее. Не запомнил ни одного слова показания: только заключительные фразы написал в состоянии возвращенного полного сознания. После глубокого обморока. Подсунул-таки им свинью! Только сумеют друзья во всем этом разобраться? ***** Подполковник Иванов проявил лишь начало. Его новаторским методом широко воспользовались следователи двадцатых, тридцатых, более поздних десятилетий – добивались любых саморазоблачительных показаний. На их основе «врагов народа» приговаривали к длительным срокам заключения в трудовых лагерях и колониях. И неисчислимое множество - к смерти! Как добывают нужные показания – об этом спросите у следователя. При заинтересованном доверии он расскажет подробно. Может побояться. Способен продемонстрировать на практике. Богров – не один стал жертвой психологического опыта. Он – один из первых. ***** Богров написал, отправил родителям предсмертное письмо. Сверху письма есть надпись: «Один лист бумаги выдан арестованному Богрову». Штамп и дата Караульный начальник штабс-капитан 10 сентября 1911 г. (подпись – Юролович? Поди разберись! Косой капонир Дмитрий написал: «Дорогие мама и папа! Единственный момент, когда мне становится тяжело, это мысли о вас, дорогие мои. Я знаю: вас глубоко поразила неожиданность всего происшедшего. Знаю: вы не должны были растеряться под внезапностью обнаруженных действительных и мнимых тайн. Что обо мне пишут, что дошло до сведения вашего я не знаю. Последняя моя мечта: пусть у вас, милые, осталось обо мне мнение, как о человеке, может быть, и несчастном, но честном. Простите меня еще раз, забудьте все дурное, что слышите, примиритесь со своим горем, как я мирюсь со своей участью. В вас я теряю самых лучших, самых близкий мне людей. И я рад, что вы переживете меня, а не я вас. Целую много, много раз, целую всех дорогих, близких и у всех, у всех прошу прощения. Ваш сын Митя. 10 сентября 1911 г.» ***** Светлый день… Светлые мысли… Светлое будущее… Коль так – стоило жить. Светлый день – за решеткой. Светлые мысли – о смерти. Светлое будущее – для других. Пусть даже так: стоит умереть. Смерть одного человека – ничто. Как и тысячи людей, миллионов… Пусть оставшимся станет легче дышать, лучше жить. Это достойная цель: жить и умереть для блага других, безвестных. Они могут и не запомнить это имя – Богров: пусть! Не в этом все дело. Только бы не забыли, скольких страданий, жертв стоило возросшее благополучие. Жди! Эти люди не помнят ничего хорошего. Только злое, а за него нужно мстить. Даже на доброе отвечают плохим: это в крови. Свои ошибки сваливают на чужие головы. Только отдельные люди умеют принять на себя вину за чужие ошибки. Постараемся их исправить. Светлый день… Он может стать последним днем жизни. Многое легко доставалось. Решил: все дозволено. Сам избрал свою судьбу: непреклонно к ней шел. Цель – выше жизни. Дорогая цена – плата. Может, тот выстрел пробудил Россию? Кто знает – не говорит. У нас привыкли: всегда, все – сохранять в тайне, скрывать истинное положение событий. Пусть даже выстрелы резонанс не вызвали – стоило их произвести. Пал столп реакции. Опора режима насилия. Тихо вокруг… Смерть тоже тишина – в вечности. Жизнелюбие питается любознательностью, любопытством: что произойдет? А так она скучная… Многие современные люди такого сорта-качества: они того не стоят – умирать ради них… Не для них – для себя… Только ощутил бесцельность существования, тщету мироздания, бесполезность усилий изменить хоть что-нибудь в этом мире, тогда уж лучше уйти… Уйти добровольно, сознательно… Еще с музыкой – настоящее геройство. Так оно и есть: с музыкой! В этой стране забытья, спячки полугодовой – не стоило рождаться, а коль уже случилось такое несчастье – не стоит жить. Вот и хорошо: сам с собой сошелся мнениями и характерами. Тело все ноет и жжет: настолько жесткий матрац. Терпеть уже не долго… Раскрыл широко двери жизни, ими хлопнул: знайте наших! Хоть на йоту продвинулось дело общее – тогда стоило! Чтобы не бесцельно пропало… Как тихо… Одиноко… Жаль родителей: для них это явится таким ударом… Незаслуженным, непоправимым… Пусть выдержат… О них недостаточно думал. Такова участь всех родителей: дети живут своей жизнью, уходят. Им остается лишь нести ответственность, страдать… Как тихо… Хоть хорошо: не тревожат, словно забыли о твоем существовании. Есть охота: даже забурчало в животе. Каждому человеку из общей массы нужно здоровье и немного счастья. Отдельным людям – этого мало. Сами суют голову в петлю. Масса однообразна, это личность – неповторима. Нет, не многим людям дано ощутить в себе индивидуальность. Для большинства это выливается в дурашливость, странность. Только отдельные личности творят жизнь. В науке и творчестве преуспевают. В любом обществе масса бесцветная, многословная, болтливая, пустая. Люди приходят и незаметно уходят. Лишь таланты создают цивилизацию: по ним судят о промышленном и культурном уровне общества. Человечество нуждается в нравственной революции. В возрождении духа. В этом действительное счастье – остальное только видимость. Общественные недуги и болезни сосредоточены в нравственном неустройстве человека. Человечество нуждается в нравственной революции, в возрождении духа. Действительное общественное счастье - в этом. В нравственном неустройстве человека, общества сосредоточены общественные недуги и болезни. ***** Дмитрий уже вторые сутки встретил в камере смертников. Перенес бессонную ночь. Измучен мыслями, сомнениями, угрызениями совести, долгими ожиданиями, призрачными надеждами. Он сидит на жестком табурете: тот наглухо привинчен к полу. Сам несколько забылся: погружен в дрему, сон в легкой фазе. В переходе сознания. Пришло забытье. Приснился сон. Удивительный сон! Принципиально все люди видят сновидения. Многое выветривается. Другие видения, сцены до утра сужаются, выветриваются. Забывают. Дмитрий не представляет исключение. Он из людей забывчивых. Но этот сон… Уже затиснутый в тюремную каталажку, он в деталях его вспомнил. Этот сон тревожный, настороженный. Несколько раз он пробуждался, но сон не прерывался. Видел его продолжение. Из состояния забытья – он запомнил некоторые эпизоды сна. Сон казался шедевром фантазии. Только неизвестно место происхождения действия… Среди зелени, цветов на небольшом удалении, в уединении возвышается величественное здание: дворец, храм… Некое чудо зодчества. Шести или восьмиверхий красавец неописуемой красоты. Это словно несколько костелов Городецкого слеплены воедино. Уютно, просторно в сем готическом чудище. Пару часов, даже не уложился он в это время: обходил, осматривал шедевр. Уже голова отваливается от онемевших от боли позвонков шеи. Хочет осмотреть все: впитывает глаза в стрельчатые арки невиданной красоты. Узорчатая резьба по камню. Скульптурные украшения. Витражи из стекол всех цветов солнечного спектра. Внутрь здания ведут несколько центральных входов. Все они обращены к странам света. Есть и дополнительные: имеют некое астрономическое значение. Беломраморные ступени. Только ступил на них, прошел несколько шагов – сама лестница пошла в припляс, понесла его вверх. Перед ним растворились красоты: он, да и сам мир не видывал. Все это проносится мимо: лестница безостановочно возносит его вверх и вверх. Дмитрию надоело стоять на одном месте: он решил подобраться поближе к прекрасным фрескам и полотнам. Стены ими увешаны, украшены. И сама чудо-лестница изменила направление движения – понесла в желаемом направлении. Не остановилась, а продолжала движение по какому-то растянутому овалу. Весь зал постепенно открывается его взору. Нельзя сойти с этой лестницы: находится она в беспрерывном движении. Ступил шаг – его стало мотать взад-вперед. Еще шаг – возносит вверх-вниз. Как в том чертовом колесе. И каждая лестничная полоса – их много – движется в своем направлении. Отличается особенным чем-то. Дмитрий начал перепрыгивать с одной лестницы на другую: такая забава! Он ищет центральную лестницу: вознесет его вверх, к самому шпилю дворца. С его вершины хочет осмотреть окрестности. После упорных поисков и смешного барахтанья, ему это удалось. И вновь проносятся картины удивительной красоты и чистоты. Кажется, нет предела фантазии природы или человека: сотворил подобную невидаль. Все ближе и ближе подступают изрезцы свода. Вот лестница остановилась – через приотворенную дверь ведет в лоджию. Неужели Земля так прекрасна в весеннем цвету?! Сколько мог охватить глаз – все зелень, голубизна неба, озера. И такой покой охватил его Душу: разлилось блаженство… Он понял, осознал: это уже не жизнь – райское блаженство. Подобное возможно только во сне. Среди этих красот и зелени открываются самые благодатные условия для философии чистой и абстрактной мысли. Не хотел ни о чем думать: только впитывать пейзажи окружающие, их запоминать… Дмитрий вдруг вспомнил: только что находился на одной грани дворцовой башенки. Возможно, существуют другие: пошел их искать. Заблудился в лабиринте залов, кабинетов, веранд, балконов… Одновременно он шел и его несли. И так все интересно... Все видит в цвете, но краски почему-то тусклые, неестественные… Дмитрий начал протирать глаза и… проснулся. Вновь забылся: плечами опирался на холодную, кирпичную стену камеры. И в состоянии забытья, он перебирал в памяти виденное во сне: какой-то осколок роскоши. Красота испепелилась бесследно: осталась чудовищная правда обыденности. ***** Опять следователь начнет изводить своими неумными вопросами, опять… О, нет! Следствие ведь закончили: Фененко поставил в известность о торжественном сем факте. Дал подписать протокол. Этим соблюл формальность. Представление суда прошло. Чего тогда хотел жандармский подполковник Иванов? Вновь и вновь в сознании возникают прошлые картины, преследующие детали. С шахматистом подобное происходит по окончании турнира. Подрыгать руками, ногами: разогнать устоявшуюся кровь. Что там на воле? Как мама? Только бы она перенесла… Это участь почти всех матерей: казниться, считать себя всю жизнь ответственными за судьбу своих детей. Мама: нет светлее божества – ее! Пожертвовала красотой своей, молодостью, здоровьем: все это она имела, ради неладного сына, одного из детей. Есть в мире справедливость? Дети, самое дорогое в жизни – дети – они становятся несчастьем родителей. Покаянные мысли… Который час? Отняли они даже часы… На Бессарабском рынке сейчас убирают… На Бибиковском бульваре – перед окнами – тополя тихо покачивают листвой… Ночной город в движении, живет… Никому во всем городе нет дела до узника: пожертвовал он своей жизнью для всеобщего блага. Ради блага всей России – для пользы социальной революции. Разве люди его поймут? Ведь среди них страшно много поганцев: ничего святого, чистого – нет для этих. Особенно местные Украинцы: это неблагодарный народ, зловреднейший. Совсем не ради их благодарностей Богров так поступил: по велению собственной совести. Благодарность толпы – слишком оно дежурное чувство. Только бы не прошло все бесцельно: в России такое обычно. Ну, и Черт с ними! Пусть ходят в лаптях, уплетают собственное дерьмо: не стремятся к лучшей участи, не ожидают перемен. Рождены в рабстве. Ведут животный образ жизни. Ну, и пусть себе ведут, коль им это нравится. За что Дмитрий на них обозлен? Это их обязанность: разрушить крепость – спасти узника? Он этого не желает: смерть выбрал самостоятельно – для себя. Все надоело… Опротивело все на свете… Жизнь – не малина, да и та приедается. По познанной части жизни о будущем он может судить: оно безрадостно. Чего влачить чисто идиотское существование? Есть оригиналы – все верующие: благодарят своего Б-га за все страдания и мучения: жизнь обрекает по судьбе и произвольно. Пусть они себе… Дмитрий – эгоист, неизлечимый эгоист… Он сам себе – бог и хозяин. Всегда, во всем он поступает по собственному желанию… Это в последнее время он слишком чутко стал прислушиваться к голосу совести. Отчего это? Почуял близость смерти? Он честен: всегда был таким. Иногда жизнь принуждала кривить Душой. Заблуждался – по этой причине неспокойно на Душе. Зря мучает его совесть: умереть с чистой Душой мог. Но совесть – страшнейшее из испытаний: бессострадательный, без жалости мучитель. Где-то орут вороны: карр-карр-карр… Тоже почуяли тление: пусть летят на Лысую гору – там! Пока что тлению подвержена одна Душа, скоро тело… зароют в землю – на потеху червям. Могут выбросить на растерзание – собакам. А Киев останется жить еще тысячу, тысячи лет: таким же беззаботным, безразличным. Чем город обязан Дмитрию? Больше – он Киеву. Положим… Чтят киевляне слабо своих героев. Не героев даже – лучших граждан. Памятники они поставили только Владимиру… Богдану… ***** Верно, сновидение зарождаются подсознательно: это осмысленный бред, предметные фантазии. Беседы духа и мысли. Домысел жизни. В сновидениях ярче всего проступает характер человека, его тайна. Сновидения – это и есть самое чистое творчество. Такой способностью наделен почти каждый человек. Сама жизнь – творчество. Но нас окружает слишком много бесцветных людей. Их творческие способности неразвиты, примитивны. Только иногда во сне проявляют они всю гамму способностей. Но кто сможет верно интерпретировать сновидения? Жизнь обществе кажется серой, бесцветной. Люди чахнут и потому - оказываются не на своих метах. Даже выбравшие путь по желанию, попадают в идиотские такие условия: не могут полностью раскрыться. Общество есть глушитель всего лучшего. Любое общество. Отдельным личностям удается преодолеть косность общественную: они почти герои. Учтем: за свою общественную значимость они заплатили непомерно большую цену. Страшной силы этот глушитель… Это уже не сновидение – реальная жизнь. ***** Дмитрий услышал какой-то скрежет: сразу вздрогнул! Точно: за ним! Не может надзиратель провернуть ключом заржавевший замок. Наконец, раздался щелчок – дверь растворилась со скрипом. Такая торжественность! Дмитрий вскочил на ноги: понял – это конец. Чтож, он готов! Его сердце сжалось. По членам разлился какой-то внутренний холод. Перед друзьями и недругами можно бахвалиться о гордом бесстрашии перед лицом смерти. Мысль о ней ужасает. Озноб не проходит. Как-то скрывает это свое состояние, Дмитрий попросил вернуть ему шляпу. Не дали. Сняли ручные кандалы. Не успел опомниться: ему мгновенно заломили назад руки – стали поспешно туго стягивать их веревкой. Дмитрий не противился. Надо? Тогда пожалуйста! Он даже помогает палачам – удобнее поворачивает к ним свое тело, руки. Пусть знают: готов! И не страшится предстоящего. Озноб уже прошел: сумел вовремя совладеть с собой. Они все молча делали… Готово! Попробовали стянуть брюки: в пути не должна произойти задержка. Исполнили. Толкнули его легко сзади: пошел! Шли по извилистому коридору со сводчатым потолком… Их сопровождала напряженная, ужасающая тишина… Происходит все во сне, наяву? Дмитрий вдруг захотел убедиться: где он? Услышать человеческий голос: хоть свой! Он громко и четко проговорил: - Самая счастливая минута в моей жизни: услышал – Столыпин умер. - Никто ему не ответил. Он даже не ожидал ответа: убедился – все наяву! Ну, что ж… Этого стоило ожидать. Наружу вырвалась часть его мысли: - … праведная месть... Богрова вывели в освещенный газовыми фонарями двор крепостной тюрьмы: здесь уже находились какие-то люди в цивильном платье, жандармы… Из группы отделился вице-губернатор – подошел к смертнику, начал его осматривать со всех сторон. Проверил прочность, стягивающего руки узла. Не понравилось ему что-то: приказал закрутить их потуже – не должны развязаться во время тряски в «воронке». Тюремщик стянул узел – до боли: Дмитрий чуть не застонал, усилием воли сдержался. Только лишь проскрежетал зубами. Его затолкали в секцию тюремной пролетки. Стражники получили последнее напутствие: - Смертника беречь пуще своих жизней! Попытаются по дороге освободить, отбить или сам он – бежать: стрелять без предупреждения! Карабины за-ря-дить! Тронулись… Вся команда «косяка» осталась на дежурстве до конца смены: несут службу! Но всем не по себе: какая-то тягость легла на душу: щемит. Никогда не случалось прежде подобного: такой «антилигетный человек» взял себе на душу столь великий грех! На смерть пошел он спокойно: нужно обладать особой верой – так поступить. Их дело маленькое: исполняют приказ! Никто не интересуется их волей. Не узнают. Да, разве у служивого человека может оставаться своя воля? Б-г Один определяет судьбу, всеми нами владеет. И указывает, что кому следует совершить. Кому умереть, а кому убивать… Упаси Б-же от последнего: уж лучше весь век ходить в черной шкуре, как ходит Черт в Преисподней. Не марать свои руки о людскую кровь… Нет должности прибыльней и жизни раздольней – палаческой. Основа такая: «сделал «дело» - гуляй смело!» Даже при отсутствии «дела» и тогда: пей, гуляй. Ведь эта должность – непыльная: палач, да и не какой-то там – главный. Дело было! Это прежде когда-то обходились одним палачом – на всю Россию. Тот справлялся со своим «делом-ремеслом». Нонеча не те времена: на каждую тюрьму давай свово палача, да он временами запарится – тогда на подмогу кого пришлют. Сыскиваются гаврики: служба, как служба: и поспишь, не умаешься… Намылил шею… Напялил колпак… Да вышиб табурет из-под ног. Айн момент! И тело дух испускает: дышать ему нечем. Придешь на участок: сразу на стол ставят бутылку, стопку, ложат закуску… Пей – хоть до чертиков. Закусывай… И еще платят! Жену Юшков не завел: зачем? Блядей хватает: только пусть он стоит! И дома мамаша все сготовит, постирает… Что еще мужику надо? Иметь выпивку, здоровье, да стояк! Вот только соседи заели: вся улица сучится, а кому какое дело как зарабатываешь свой хлеб? Ведь не ворованное… Пристав приходил: вскоре готовят дельце… Будет: значит будет! Чего-то там невидаль какая – в покойничка превратить, да с петли снять… Через трудовые наши руки добра энтова прошло немало, да и хватит их и занятий – до самой смерти. Только пусть здоровьишко не подкачает. Безызбытная эта служба. Уважительная, хлебосольная и хмельная. Можно заявиться на плоский участок: там в отдельном кабинете все подготовили для встречи желанного гостя. Пей себе, лакай, сколько примет твоя утроба. Песни горлань: все проходит! Хорошо попросишь: бабу к тебе пришлют – бескоштовную, да еще такую жирную: даже не пытайся достать до самого донышка. Ноги станет тебе мыть, да воду хлебать, будто чаи. Общественная она: кому не лень – по очереди ее натягивают. Что там такое случилось? Мамаша в конурку явилась, опять развонялась. Еще сообщила: заявились к ней некие скубенты – совестили, угрожали… Наобещали что-то… Вот она в ноги повалилась. Орет, причитает, плачет… - Не надо, сынок… Не нада! Не нада… - Чего не нада? - Не замайся ты этим больше… Бросай свое темное дело: стыдно из-за тебя на глаза людям показываться – пальцем тычут! - А ты плюнь на них! - Не надо, сынок! – Саруха еще пуще завопила! – Поскорее уезжай из города: хоть куды! Туды, где тебя никто не знает. И там честно живи… - Еще чиво! Докладывай! - Добрые люди деньги на дорогу дают… И на жизнь… Много денег дают: можна жить! - Эх, ты! – Юшкова уже допекла старая карга – набросился на нее с кулаками. – Сучка такая! Давно не бита?! – Он вовремя сдержался, подумал: «Побить успею: пусть лучше сказывает про людей – ан, доить их можна?» Спросил: - Ну, мамаша, сказывай, кто тебя подослал? Что за люди антиресовались моей особой? И рассказала мать: утром к ней приходили скубенты, в форме… Все они знают: сын сейчас пьянствует в участке – ево бесплатно поят и кормят. Обещают на-днях ему «дело». Известно какое: вздернуть человека на виселице. Ещо гаварили те самые скубенты: не пройдет без наказания ему служба позорная. Вот и деньги большие те скубенты уже собрали – дадут столько, он не пожалеет. Только он пусть скорее мотает из города. Даже не осмелится приводить в исполнение приговор над убийцей Столыпина. Иначе ему самому грозит смерть. А сделают они это так: повсюду расклеют листовки и объявления: такого-то и такого на Лысой горе предстоит казнь. Пригласят всех желающих прийти посмотреть, как он, ее сын Юшков мучает и вешает людей. После такого позора тот наложит сам на себя руку или кто ночью его прибьют из-за угла. Таких найдется много: они пожелают расправиться с палачом. - Эх, ты, сучка такая! С этим и пришла? – Молчит мамаша, голову понурила, а слезы из ее глаз так и бризжут. – Так знай: встретишься еще раз со скубентами и – тебе не жить! – Та повалилась на колени. Своими плетьми охватила его ноги – молит. И злость такая вселилась на Юшкова: он как никогда отдубасил, отбросил ее ногой. Она только отшатнулась – вновь цепляется. С большим остервенением сын бьет ее по голове, ногой костыляет… Опрокинулась старуха навзничь о пол каменный. Руки разбросала – не дышит. Его охватил дикий страх: мать-то, мать… - Мать… прикончил! - Выбежал к дежурному. Все задвигались… Вызвали карету скорой помощи… Сыскали нашатырь: так возродили ее в чувства. Отвезли в больницу. Хорошо отделалась: синяками, да сотрясением мозга. Жива! Бабы живучие, как собаки: их ничего не берет; в полном смысле сволочи. Чем чаще, сильнее их бьешь, тем пользительнее. Остался один Юшков…Наглотался той казенки: очумел. Никогда он столько не пил. Даже не пел – только клял все на свете. - У, жизня! Жизня! Завалился он спать, как был: во всей одежде, в сапогах… Прохрапел до самого вечера. Проснулся со страшной головной болью. Еще поддал: немного помогло. На улицу вышел: подышать свежим воздухом. Он вдруг вспомнил: до полусмерти мать избил… Его охватила такая к ней жалость: ноги сами унесли в лечебницу – должон проведать мать. Он ее часто бил. Всегда по делу. Язык у нее без кости. Противный! Но в последний раз: довела! Не помнит, чем? Уже вечер. Прекратили прием – служитель его не впустил. - Меня?! Да что! – Юшков пошел шуметь, скандалить, гнуть матюги… Подошли к нему какие-то молодые люди: сочувствуют, расспрашивают: что, да как? К кому пришел? – Сгиньте, падлюки! – Он зарычал. Вновь полез к дверям. Барабанить стал: готов бить, пока не впустят вовнутрь. Но молодежь не зря оказалась рядом: его скрутили, подозвали ожидавшего извозчика и «родыча» затолкали в пролетку. Юшков продолжает кричать, возмущаться… - На участке быстро очухаешься! – Пригрозили. Он продолжает свои выходки. Один подогнул руку повыше локтя, другой стиснул плечи: ему стало нестерпимо больно – завизжал… - Молчи, стерва! – Третий всунул кляп в рот. – Так-то… Залезли все в пролетку – двинулись. Юшков задыхается: он не привык дышать носом. Звучно сопит. - Пить! – Взмолился ее звучно. Вытащили кляп изо рта – из бутылочного горла стали цедить водку в рот. Он вскоре успокоился, забылся. Ничего больше не смог запомнить. Не знал, сколько времени находился в состоянии забытья. Пришел в себя, оглянулся: место оказалось незнакомым. Кабак, а по-простому рыгаловка. Он один сидит за столиком: установлен пустыми пляшками из-под пива. Объедки еды, недокурки в тарелках… - Есть здесь кто? – Никто не отозвался. Юшков повторил вопрос. Вылез откуда-то заспанный владелец заведения. - Чего желаете? - Где я? Как… как сюда попал? – Вот так водка совершенно отшибла память. Добродушный кабатчик пояснил: сейчас уже ночь, почти утро. Компанией шумной явились они сюда прошлой ночью – отпраздновать именинника. Целые сутки пили и гуляли. Частью расплатились. Потом его оставили в залог: пусть придет в себя. Наутро обещали уплатить должок и забрать «именинника». - Но где мы? - Как это где? В столице. - В какой столице? – Совсем очумел? Чокнулся сразу? - В Питере? - Что будет? – Юшков схватился за голову, застонал. - Ты, таво, милок, не дюже… - Кабатчик сам испугался. Пришел на помощь. – Придут твои друзья – выкупят. Не сумлевайся! Гость еще больше в него взъелся: бросается матюгами. Приказывает: - Беги скорее в полицию! Что с ним делать: пришлось топать. Хоть хорошо: рассветает. А полиция – это такое заведение: работа им всегда нужна. Только что… не дюже спешат. Смотрят прямо в позицию: «Никого еще пока не убили? Пусть убьют!» Как убили… «Никак нельзя покойника воскресить … Какому-то пьянчужке мы потребовались, так он пусть сам к нам заявится, а то вишь – пуриц какой! К нему чесать…» И кабатчика не сразу отпустили: сняли с него полный допрос, приказали подписать заявление «о явке с повинной». Только после этого его отпустили. Пока на участке проясняли истину, Юшкова навестил «дружок». По случаю, они выпили. За ними явились – «гость» уже готов в смысле свершившегося факта. Он пришел в себя только через сутки: уже на киевском вокзале – туда его доставили этапом. Окружен конвоем: Юшкова доставили в канцелярию генерал-губернатора. Провели в просторный кабинет. Он сразу понял: все! Перетрусились в поджилках ноги. Видно, Трепов его ожидал: даже встал, вышел из-за стола, навстречу пошел со строгой улыбкой. - Юшков, ты что? От нас собрался сбежать? - Никак нет! – Отвечает. - Как ты оказался в столице? - Сам не знаю… - Рассказал он, как «скубенты» его выкрали около лечебницы, как находился без сознания… Потом вдруг очнулся в кабаке. Опять не знал, что с ним происходило. Все это на почве выпивки. - Эх, сволочь ты такая! – Свистнула нагайка: страшной болью полоснула по его лицу, ожгла. Юшков даже не заметил, как оказалась в руке генерал-губернатора та нагайка. Тот вертел ею ловко, как заправский жандарм. Палача повалил на пол: начал избивать лакированным подкованным сапогом. Юшков побывал во многих драках, потасовках. Да и на участках его избивали: забавлялись, учили: своих он пусть знает. Но точно: его никто так не избивал, как генерал-губернатор. Точно! Вот это мастер заплечных дел! И не устыдился: приложил собственные ручки и ножки. Большего «почета» Юшков никогда прежде не ощущал в жизни: бил сам генерал-губернатор! Его отвезли в плоский участок: произошел свой разговор. Но пристав «учит», бил незлобиво, по-дружески. Потом и честь ему отдали: уставили стол тарелками, принесли бутылку, но не полную. Выцедил он до капли с донышка на один стакан. Перекрестился и: поехали! Утолил несколько зверский аппетит. Отдохнуть он прилег, прикорнуть до «работы»: предстоит вечером или ночью. Ненадежными стали люди: вот что значит остановить без присмотра палача на минуту. История насчет студентов: все это ложь! А может… Кто его знает? У них ведь целая организация! Но попробуй ее раскопать, добиться истины. Всюду свои люди… Милки не удалось вам комедия, на сей раз: Богров будет казнен: сегодня! Это такой отчаянный народ: может дотянуться до «косяка». Не выкрадут оттуда: можно ручаться за прочность стен. Генерал-губернатор приказал: срочно усилить охрану «Косого капонира». Без специального пропуска никого не впускать, а без разрешения не выпускать. Сегодня с тем разделаемся: не останется особых забот. Понимает без сожаления: несколько прогорячился с Юшковым. Кажется, на нем выместил всю накопившуюся за последние дни-недели злость. Вдуматься: ни при чем тот «мясник». Следует выловить тех студентов-шутников. Неужели они устроили этот спектакль? Юшков мог смотаться на чужие денежки. Распустил все или все пустые разговоры? С этим делом связанный вопрос: несколько правых общественных деятелей просят разрешить им присутствовать на казни Богрова. Ну, пусть присутствуют! Первым в списке стоит талантливейший журналист, опора Русского национализма Анатолий Иванович Савенко. Жаль, он конфликтует до сих пор с «Киевляниным». Ну, что он не поделил с Дмитрием Ивановичем Пихно? Плохо: в собственном монархическом доме, в родной семье случается разлад. У нас разве мало более важных и срочных дел, кроме выяснения отношений? Некто пустил провокационный слух: убийцу Столыпина могут подменить – повесят не самого Богрова, а кого-то другого. Вот и настаивают допустить на казнь. Нужно кому-то: подменить жидка? Но обыватель вечно со своими сомнениями, страхами – пусть все присутствуют! ***** В первом часу ночи в печерский полицейский участок съехались все участники «спектакля повешения». Присутствует товарищ прокурора, помощник секретаря суда, полицмейстр, два его помощника, пять приставов, наряды околоточных, городовых, полицейский врач, Еврейский общественный раввин. губернатор А.Ф. Гирс на участок прибыл. Только переговорил с полицмейстером, товарищем прокурора. Он вскоре уехал. Собрались также союзовцы, националисты. Генерал-губернатор позволил присутствовать при казни многим свидетелям: человек около тридцати – они составляют почти половину от всех присутствующих. В их составе председатель «союза русского народа» Постный, председатель «союза русских рабочих» Цитович. Остальных допустили в форт «Косой капонир». Разрешениями этими власти спасали себя от критики и открытых высказываний в союзнических кругах об подкупленности властей: могут Богрова спасти от всенародного гнева. ***** На месте уже все готово к казни. По форту толпой бродят правые деятели: они совершают экскурсию, пока суть да дело. Пояснения дает пестро-красноязыкий Савенко: он здесь не впервые. Рядом с ним неразлучно находится перезревший студент Голубев, сын профессора университета имени св. Владимира, один из редакторов черносотенного «Двуглавого Орла». Виселицу смастерили в далеком углу форта: ее тускло освещает один переносный фонарь. - Могли осветить как положено! - К чему это? - Чтобы все увидеть: не зря пришли. - По-моему, важно убедиться – того! Саму процедуру видать неинтересно. Я, например, и не посмотрю: стошнит. - С чего бы это? - Да, так… Слабый я – при виде крови. - Тут ведь никакой крови не будет. - Да все же… Смерть! - Ну, и что?! - Я тоже такой: не могу на смерть смотреть… - А я цыпленка не зарежу, а вот человека – смог бы… Вот такого: зверя! Лишил нас руководителя! - Это да… - Что теперь будет? - Да, Столыпина – некем заменить. - И может все пойти прахом… - Нет, не позволим! Толпой подступили к виселице… Здесь козырем прохаживается палач Юшков: он в своей парадной униформе – в красной рубахе и плисовых шароварах. На его ногах поблескивают щегольские хромовые сапоги: настоящий жених! Вот только красный шутовской колпак выдает его позорную профессию. Петлю он смазывал уже прежде – сейчас опять, вторично в нее любовно втирает жир: самое главное енто: чтобы не распустилась, не стянулась. - Посмотрите: какой важный палач. - И жуткий! В этой темени… Но вот все задвигались: везут! Давно заждались… Едут! - Проверить нужно: точно ли… этот… - С этого и начнем! - Чего доброго – надуют… Усе по-нашему, по-русски… - Да, в таких случаях… можно всего ожидать… - Не позволим! Не зря же здесь… - Это, конечно… В ворота форта въехала одна лишь тюремная карета: сопровождающая вся публика вошла пешим ходом. Карета остановилась возле ворот. - Что стал?! – Набросились на стражника: выполняет функции возницы. – Вперед проезжай! - Куды? - Во-он – вишь?! – Ему указали. – Огонек – прямо на него и дуй! – «Воронок покатил к самой виселице. Остановился. - Разворачивай! – Опять скомандовали. Вскоре: - Стой, дурак! Держи вожжи: ты что очумел?! – И опять тишину прорезала команда: - Открывай! Где там наш? Не подох еще? Зажечь факела! – Со всех сторон факела озарили двор. - Давно бы так! - Нельзя было… Факела бы сгорели, а потом чем освещать? - И то правда… Богрова выволокли из кареты. У него оттекли ноги: почти валится наземь – его поддержали. Частью онемели, ныли завязанные сзади руки. Дико жгла веревка в запястьях. Потрескались пересохшие губы. От неодолимой жажды вспух, мешает дышать, прикушенный в пути язык. Смертника окружил конвой. Подошли почти вплотную вице-губернатор, товарищ прокурора, полицмейстр, официальные прочие лица и свидетели. Вице-губернатор вновь полез проверять прочность узла – стягивает руки. Остался доволен. - Он ли? – Раздались просьбы, сомнения, требования из толпы напросившихся правых деятелей. – Подпустите ближе… Осветите лицо! Генерал-губернатор распорядился выполнить их требование: пусть убедятся – нет никакого подвоха в этом серьезном случае. Жандармский офицер приблизил электрический фонарик к лицу Богрова – осветил. - Лицо как лицо: ничего особенного, - грустно пошутил Богров. Он еще шутит – в состоянии… Жандармский офицер несколько минут крутит фонарик. Приглашенные без стеснения всматриваются, впиваются, даже пытаются «влезть в душу». Вице-губернатор не спешит: пусть убедятся все – избежать позже пустых разговоров. Убедились – отходят в сторону. - Ну, господа! Опознаете: это он? – Вице-губернатор обратился к «публике». - Он, он, - зашумели союзники в приподнятом настроении. Еще возглас: - Как же?! Он самый! Ведь я его еще в Городском театре здорово побил. - Видите, а вы… - Пожурил вице-губернатор. Богров спокоен. Своими прижмуренными близорукими глазами разглядывает он собравшуюся нахально любопытствующую публику. Из шутников-союзников кто-то стал иронизировать над не глаженным фраком Богрова. - Пожалуй, - парировал Дмитрий, - в другое время коллеги-адвокаты могли мне позавидовать – пусть узнают: уже десятый день я не выхожу из фрака. Помощник секретаря окружного суда зачитал резолютивную часть приговора. Богров выслушал его спокойно. Товарищ прокурора спросил: - Может быть, пожелаете что-нибудь сказать раввину? - Да, желаю, - ответил, - несколько слов господину раввину Алешковскому, но в отсутствии полиции. - Этого невозможно! – Возразил товарищ прокурора. - Если так… - Богров не обиделся. Разве от них чего добьешься? Выпрямился он гордо – произнес твердо: - можете приступать. К смертнику подошел палач. - Может кто из вас передаст последний привет родителям… - Действуй! – Распорядился вице-губернатор. Эта команда касалась больше всех палача. Юшков придвинул к себе табурет: установил точно под свисающей веревкой с петлей. Взял спокойно мешок – быстро напялил его на голову Богрова. Не успел еще Дмитрий шевельнуться – Юшков своими короткими, но мощными руками приподнял и поставил Богрова на табурет. - Голову поднять выше? - Из-под савана донесся голос Дмитрия. Юшков не ответил. Он примерился глазом вверх: порядок! Не поворачивает голову, влево посмотрел: возле основания виселицы стоит Лашкарев, большим пальцем правой руки прижимает к столбу конец веревки. И здесь порядок. Юшков действует споро, привычно… Он растянул петлю – набросил на плечи смертника. Затем ощупал шею руками. Поддерживает петлю левой рукой – натягивает ее правой: не должна сильно свисать по бокам. Он мгновенно, почти незаметным движением, выбил из-под ног Богрова табурет. Веревка натянулась, смертник дернулся, качнулось его тело, на мгновение повисло в воздухе… Но тут же рухнуло наземь… это товарищ прокурора не удержал пальцами конец веревки: не ожидал момент – вырвалась, зазмеилась по столбу. Все присутствовавшие на казни ахнули: что теперь?! Согласно православному обычаю, смертника нельзя вторично вешать: сверхъестественная сила проявила явно противление казни. Неужели убийца уйдет от справедливого возмездия? Убийца незабвенного Петра Аркадьевича Столыпина… Уже несколько мгновений присутствующие находятся в замешательстве. Вице-губернатор первым пришел в себя: набросился с кулаками и матюгами на Юшкова: - Ну, чего стал дубом – повторяй! Юшков уже дважды бит за сегодняшний день. Он хорошо знает: достанется вновь на орехи – не должен оплошать. Он потянулся к столбу – зацепил веревку и дернул вниз. Освобожденная петля медленно поползла вверх. Лошкареву подал конец веревки – попросил: - Держи крепче! – Оплошал он малость: дело вполне поправимое. Наверняка, из всех свидетелей не найдется ни одного человека: выскажется за жизнь убийцы. Таких нет! Просто таких здесь быть не может. Палач установил табурет на место прежнее – бросился подымать распростершееся тело. Потяжелевшим оказалось - Ведь он еще жив! – Испуганно взревел побледневший вице-губернатор. Для Юшкова все понятно: вновь будет бит! - Ах, ты шваль! – Он пробурчал сквозь зубы: Богрова изо всех сил стиснул в железном обруче. Смертник застонал, не то нечто невнятно промолвил… - Скорее! – Гремел вице-губернатор. Палач торопливо набросил петлю на шею – подтянул веревку. Явственно он услышал ослабевший голос: - Сволочи! Юшков обезумел от дикой ненависти и страха – он всем телом бросился под табурет, выбил его из-под ног смертника. Так и остался лежать на несколько мгновений. Над ним вначале судорожно вздернулось, подпрыгнуло, обмякло, стало плавно раскачиваться вытянувшееся тело. Раз оно даже задело его ногами. Палач вскочил. Он без своего дурацкого колпака: растрепанный, с выпученными безумными глазами… Безразлично посмотрел на дело своих рук… Вдруг сильно его затошнило – вырвал… Этого еще не хватало! Всех свидетелей отогнала от места казни кислая вонь винного перегара. Приказали притушить часть факелов. Около повешенного остались дежурить несколько человек: тюремный доктор, товарищ прокурора и несколько свидетелей: им поручили протокольно заверить наступление смерти. Даже Юшкову приказали удалиться. Стражнику поручили в положенное время снять казненного с виселицы. Это функции палача. Провисело тело пятнадцать минут, после второго повешения: так требует закон. Воцарилась глубокая тишина. Только немногие факелы освещают место печального зрелища. Стражник снял тело. Подошел врач, товарищ прокурора… Констатируют смерть. Труп положили в заранее подготовленную яму. Закрыли досками. Засыпали и сравняли с поверхностью почвы. Вся процедура казни заняла около 45 минут: к трем часам утра все кончили. Союзники взяли на память по куску веревки: на ней повесили Богрова. Во время казни некоторые из них вели себя безобразно. Окончена трагикомедия. Возвращались… Общественные деятели право-черносотенного толка гурьбой шли с Лысой горы. Пошутил кто-то из союзников: - Небось, больше не будет стрелять… - Сейчас не время разговаривать, - его перебили. Нет особой веселости: где те анекдоты? Ими обменивались час назад. Да, жид попался трудный! Такой живучий! Они все христоненавистники - жизнеспособные. Общий грех, ложь приняты всеми присутствующими при жизни на совесть. Самых добропорядочных немного потревожили: сейчас почти не находят ритуал казни занимательным. Нашелся еще второй кровожадный плоскоступный остряк – и его осадили. Первым делом дома все они сполоснут руки, словно смоют с себя кровь невинную, да и скверну. Поможет! Со спокойной совестью и сознанием честно выполненного долга отправятся на боковую. Но все же, даже среди правых людей – консервативных убеждений – даже среди них находятся люди чувствующие. Это отрадно. ***** По старой традиции в палачи приглашают преступника: его освобождают от части наказания – за «работу». Сохранилась старая поговорка – высказывание кого-то из наделенных «честью»: «На кобылу пойду, камни таскать согласен, но в каты не пойду!» Палачей выискивают из людей несчастных, развращенных… Не добровольно они идут исполнять эту всеми презираемую работу. Презирают палачей: они сами себя ненавидят за дурное дело: вынуждены исполнять. Часто они боятся людей: сознают свою вину. Удостоверяют газетные источники того времени: казнь Богрова осуществляли два палача. Один бывший городовой: осужден за изнасилование родной дочери. Второй получил срок за разбойное нападение. Оба палача поставили условие: после казни их в Лукьяновскую тюрьму не вернут. Однако, привлекательна версия Б.Ю. Майского об Юшкове: воспользовался ею в собственном произведении. Глава седьмая Реквием: с Лысой горы – в бессмертие. Не справедлива смерть: приходит не вовремя – близким людям приносит горе, печаль… Сам себе выбрал смерть… О таком подумают-скажут не иначе: фанатик, сумасброд?! Одни проклянут – большинство этих легковерных. Посочувствуют лишь некоторые: жаль родителей. - Чего их жалеть: сам не пожалел? Но все же жаль… - Верно, люди пожилые: жаль… Неразумные дети своими дикими выходками вечно приносят страдания родителям. Не щадят себя и других. Возможно, так и должно быть: судьба. А от нее никуда не денешься. Можно не верить в Б-га, но судьба есть – это непреложный факт. Во всем, всегда ребенок должен-обязан поступать по воле-желанию родителей – этого узнать, понять нельзя. Наступает момент: осознает самостоятельность – не желает больше считаться ни с категорически звучащими советами, прихотями своими. Считаться с родителями: не значит во всем поступать по их желанию. Во всем полагается на руководящие советы – смешон этот взрослый человек. Удар нанести такой… Такой удар! Но что делать? Продолжать приспосабливаться, мириться с глупостью, тупостью. Не обязательно мириться. Заведенной жизнью не каждый может существовать. Пусть это и получается наивно, по-детски, но в этой жизни среднее – не золото: болото. Все или ничего! Только так стоит жить: иначе наступает неразумное существование – бесцветные краски, однообразные блики… Не каждая натура способна выдержать, испепеляющий Душу этот бурный поток идиотизма. Протестовать нужно громко, явственно: пусть слышат, знают. В этом мире что изменит протест? Ничего… Все продолжит двигаться по обычному ритму, да и мало кто услышит, поймет этот протест. Что тогда делать? Сидеть и ожидать у моря погоды? Сложить руки. Пусть, как будет! Услышат, поймут – мелочи… Главное: человек исполнил свой долг, поступил по требованию совести. Каждый живет для себя, а общество… Что общество?! Чаще того не стоит, что ради него совершают. Общество мелочных ничтожеств. Только отдельные личности наделены талантами. Очень даже немногие являют гениальность. Большинство людей призваны колупаться в грязи. Некоторые даже гадят, поедают тела, своим дерьмом обдают Души ближних. Так устроен мир: на одного достойного, добродетельного, идеального приходятся сотни, тысячи, а то и больше ничтожеств. Это соотношение никак нельзя изменить. Каждый поступок свой человек совершает по настоятельному требованию собственного самолюбия – иногда это реакция на стечение нужд, требование определенных обстоятельств. Чаще первый фактор становится побудительным мотивом. Человек поступает так или иначе: ему нравится действовать подобным образом. Малое и великое таким принципом достигает: по прихоти Души. Эгоизм создает и разрушает. В этом мире человеческая воля: основной строительный материал. Без понимания сего нельзя проникнуть в суть жизнедеятельности отдельного человека и общества. Прожить стоит героем: не вести существование немощного ворона. Лишь существа слабые цепко держатся на жизнь – даже в никчемном виде. Подобная жизнь не окупает даже части горестей, страданий. Бесцветные дни – пассив. Как и вычеркнутые из жизни встречи, события, мысли, неиспытанные чувства. Жить нужно: пусть огонь страсти постоянно опаляет Душу, а мысли влекут, ведут вперед – к вершине. Без восхождения, без стремления ввысь: тратиться стоит, расходовать время, силы, энергию? Жить весело, ярко: пусть вокруг все звенит, озаряется светом, пылает радостью… Иначе не стоит вообще жить! Не получается жизнь в таком ритме, темпе – нужно вовремя с ней распрощаться. Не испытывать зря терпение, нервы… Просуществовал немного, посмотрел на мир, показал себя – хватит! Хорошего понемножку: не все время есть мед, да еще ложками. Жизнь глупа: только как таковая она может существовать, тянуться, продолжаться. В жизни утверждается разум при самостоятельном выборе своего пути и судьбы. Но за этим следует застой, однообразие, тусклость: побеждает глупость скуки. И так вечно: цикл за циклом, движение за движением… Жизнь со стороны кажется беспрерывной: в ней происходит постоянная цепь изменений. Рождается ребенок – попадает в уже готовый мир: вынужден приспосабливаться к нему. Только отдельным борцам удается привести форму существования с видом своей совести, с формами нравственности, со структурой идеала. Как правило, последнее не удается. Остается одно: добровольно уйти из жизни. Иначе человек рискует опоганить свою совесть. В данном случае компромиссы негодны. Любой компромисс делит желания на части, на половинки, четвертушки… Мирящийся с компромиссами человек, может стать дипломатом. Он не в состоянии защитить, сохранить индивидуальность, своеобразие, особенность. Уважающий свои принципы, индивидуальность человек, не допустит в своем присутствии их нарушения, осквернения. Он активно выступит против безумия, беспринципности, безразличия, злонамеренности. Если человек примириться со всем этим способен, он становится неясным, непоследовательным. Нужно за свои убеждения бороться, их защищать. Потребуют того обстоятельства, следует саму жизнь изменить. Нужны революции в экономике, в социальной жизни, в нравах и обычаях, в общежитии. Они нужны немедля – уже сейчас. Если уважающий себя человек относится безразлично к происходящему рядом, он просто непонятен. Можно сказать резче – он чудовищный ненавистник живого. От борца требует жизнь искренности, честности, защиты высоких моральных принципов. Не стать приспособленцем, скользким лицемером, хитрецом. В любом движении таких много. Они лишь мусор, гниль, инородные наросты. При предоставившейся им возможности, как крысы, они первыми сбегают с корабля. Присосутся к более прибыльному предприятию. К сожалению, почти ни одна организация не имеет достаточно времени, сил и возможностей очищать себя от всего излишнего, наносного. Поэтому в ее среде обитают столь многие потенциальные предатели, скрытные провокаторы. На любых людей приходится опираться революционерам. Иначе осуществить им не удастся ни одно из своих предпринимательств. Даже нечистыми руками они бьют своих врагов. Пусть те знают: скоро придет час их искупления. К нему готовятся. Революция должна победить. Это может произойти не очень скоро. Россия для революционных преобразований создана. Вся Западная Европа в свое время уже пережила революции. Очередь приходит к Евро-Азиатской России. Вспышки, даже массовое недовольство пройдут по городам и далям. Могут перекинуться дальше на юг и юго-восток. В последние десятилетия убыстрился исторический процесс. Не придется ожидать целых полтора столетия: радикальные идеи, еще борьба за справедливость перекинутся на континент, островную Великобританию. Промежутки между революциями окажутся годы – не десятилетия. Революция в России неминуема, вот только форма ее заранее непонятна. Может произойти мало примечательный дворцовый переворот и этим ограничится. Не в крови дело – в социальных последствиях революции. Кровь никогда не является хорошим и доброкачественным строительным материалом – это липкая жидкость, вяжущего свойства в ней нет. Не жаль пролить кровь лишь основных врагов революции. Остановится на этом: ограничиться минимумом. Переворот или революция не могут произойти стихийно: их нужно тщательно подготовить. Предварительно дать сигнал, а уже потом все пойдет обычным путем. Во власти утвердятся новые силы: создают прочную базу для долговечного господства. Пойдут на определенные реформы по либерализации жизни. Так обычно всюду происходило. Бывали и такие случаи: новая власть от предыдущей отличалась большей жестокостью, тиранством. Эта желанная революция вносила больше пагубных изменений, чем положительных преобразований. Всякое случалось… Никто не гарантирует: в России не случится подобного. Но истинные, искренние революционеры не должны такого допустить. Революция в России должна привести к процветанию и счастью. Она покончит со всей азиатчиной. Выведет на пути европейского развития. Покончит с бесправием – поднимет народ, всю страну в культурном отношении. Разовьет свое хозяйство и обеспечит материальное благосостояние. Главная цель революции: уничтожить бесправие, эксплуатацию. Создать условия для бесхищнического развития страны и общества. Пусть хищничество – одна из черт человеческой натуры: с ним нужно радикально бороться. Изжить, не позволить этой черте непомерно развиться. На его пути установить заслоны, шлагбаумы, ограничения. С хищничеством бороться – пусть атрофируется, превратится в безвредное качество. Революция должна многое совершить: не только изменить строй жизни - людей она объединит. Ликвидирует розни, излечит от ненависти, злобы… Не бесполым станет новое общество: по возможности добродетельным, незловредным… Ради обнадеживающего будущего стоит-таки жить, трудиться, бороться. Получится без идеала другая жизнь: бессмысленное существование. Для здравомыслящего и морального человека: это есть самое страшное испытание. Стоящая только жизнь - в борьбе. Иначе она превращается в бессмысленное времяпрепровождение, даже существование. Нелегко, невозможно создать порядочное общество без всякого в нем присутствия гадливости. Только дети не подличают. Как только вырастают они – преображаются. Невозможно изолировать детей от общества взрослых для воспитания добропорядочных людей. Где найти благородных воспитателей со всеми издержками, нормальностями? А жаль… Но ничего не поделаешь. Работа эта трудоемкая воспитать безгрешное поколение идеальных людей. Стремиться к этому: иначе не стоит затевать весь сор-бор, затевать революционную бурю. Без этого не устранить несправедливость. Ее переложат с одного места в другое: от перемены мест слагаемых сумма изменяется только в одном случае: слагаемые становятся качественно новыми, приобретают новое содержание. В остальных всех случаях арифметический закон неизменным остается. Ой как хочется испытать действительную любовь, узнать доброе, встретиться со своим счастьем. Но в этом лицемерном мире нет ничего светлого: внешне отполированное, наигранное… Даже противно! Что поделаешь: непорядочность людей плодит подобные черты. Большинство людей ведут недостойную жизнь: в семьях воспитывают негодяев, злодеев. В обществе процветает ненависть, злоба друг к другу. Пристрастие, склонность к поножовщине. Зреет ненависть. Следует остановить ее: может выхлестнуть через край, зальет общественную жизнь. Злоба и ненависть способны привести к братоубийству и гражданской бойне. Наживать политический багаж нельзя на интригах. Плодить ненависть. Злобой, коварством, жестокостью человек и политическая партия себе вредят. Добиться способны - истребления множества противников, даже самоуничтожения. Злые чувства опасны, слепы. Способны вызвать произвольный процесс торжества выпущенной наружу дикости. Могут расшириться в геометрической прогрессии. Захлестнуть все поры общественной природы, жизнедеятельности. Одно доброе расширяется очень медленно. Опасливо захватывает позиции. Утверждает себя на командных высотах. Злое распространяется стремительно, неудержимо. Почти не встречает на своем пути преграды и препятствия. Перед ним вечно открыт зеленый свет. Так и происходит в этой жизни соревнование, единоборство между нерешительным добром и неудержимым злом. Почти всегда можно предсказать заранее исход борьбы. Часто случается невероятное: добро сосуществует со злом - не пересекаются, даже не задевают друг друга. Добро и зло сосуществуют в каждом человеке: они только находятся в разных соотношениях. Человек одновременно добр и зол: по собственному выбору – при определенных обстоятельствах. Один и тот человек оказывается милым к одним людям, но проявляет негативизм – к другим. Что у одних вызывает симпатию – другие не могут воспринять спокойно. Доводит это их до состояния одурения. Существует некий невероятный парадокс: человеческая психика обладает узкой избирательной способностью. Очень непостоянна эта ее способность: зависит от каких-то неожиданных факторов. Как все происходит? Да, и почему? Никто толком не пояснит. Вообще человеческая сущность чрезвычайно слабо изучена: не понятна, не объяснима… Человеческий фактор – важный, даже очень важный: его очень мало учитывают политики, философы. Только отдельные писатели-психологи серьезно относятся к своему дару – в художественной форме, описательствах - воспроизводят усложненную человеческую Душу. Непостоянную такую, ищущую, неудовлетворенную, ненасытную, неповторимую… Разработали отдельные литературные образы. Людская галлерея обширна, неисчерпаема. В ней возможно самое невероятное. Нередко, психика оказывается большой, ущербной, фантастической, фанатичной. О, эти люди, неповторимы они – часто состоят прелести во всем многообразии. Не всегда они приятны: случаются очень даже каверзные вещицы среди них. На той психологии многие уже источили зубы: вновь и вновь возвратятся к ним. Сделают предметом изучения малейшие побуждения Души. Пойми-узнай, что в характере является проявлением ущербным, патологическим, а что отклонение от нормы в малейшей форме. Как отделить полудетское озорство, странность от явной ненормальности? Сложные это вопросы. Не поддаются умозрительному одному лишь заключению. Как часто в обществе любят кропотливую работу с исчезающим по времени результатом? Человек может проявлять величие разума, но не сдерживать порывы отвратительного поведения. Многогранная, трудная эта тема – человек. Вечно злободневная, неисчерпаемая, неблагодарная. На каждое узнавание, открытие уходят годы и годы самой кропотливой работы. У кого на это хватит терпения? Наши знания о человеке ничуть не больше практик Гиппократа. Этого величайшего целителя древности. С тех времен прошло больше двадцати столетий. Считают: знания никогда не задерживаются на изначальном уровне. Развитие продолжается. В течение времен одни знания теряются - приобретают взамен новые. Вечно происходит процесс обновления. Исключен застой в любой сфере знаний. Происходившие застои – касались всех направлений жизни. Они не ограничивалась ее отдельной части. Человек вечно привлекал исследователей к себе. Нужно надеяться, тенденция сохранится. Удастся разузнать больше тайн. Беда: узнанные тайны часто направляют для порабощения личностей, а не на искоренение зла. В этом злом, преступном направлении - правительства сильно преуспевают. Нет страшнее эксплуататоров – в любой стране. В нашей стране не придумаешь другого. Ничто не заменит это неизбежное зло. Приходится мириться с ним. Прочные путы связывают человеческое существо: не позволяют раскрыть свои потенциальные способности. Стать на уровень: занять его достоин. Ни одна революция не способна раскрепостить человека: для этого нужно предпринять еще нечто. Что? Человеческий дух может, должен быть свободен. Он освободится в конечном итоге. Когда может это произойти? Сколько пройдет прежде времени? Все это так. Нельзя приходить в отчаяние, терять надежду. Лучшее идеально, оно созвучно природе: должно победить. Оно создаст условия для гармонического развития человека и природы. Без этого все существование этих компонентов явится неотрегулированным. Человек – дитя природы. Ощутил силы, возможности свои – вознамерился властвовать над окружающим миром. Частично удается ему это. Нередко совершает действия себе в ущерб. Портит, гадит себе: не понимает, не чувствует этого. Все потому происходит: человеческий ум страшно ограничен - может представить лишь малую часть всех возможных происшествий, сочетаний. Никто человеку не сделает столько преднамеренного зла, сколько накуралесит, наворотит его – каждый сам себе. Выходит, злой по натуре человек не годен для добродетельной жизни. Даже чистопробное добро он способен преобразить в явное зло. Что делать? Оставить самого человека противостоять собственной судьбе? Вариться в собственном соку, питаться своим дерьмом? Некоторые люди стоят на такой позиции: они пессимисты реальностей или реальные пессимисты. Неизлечимы, как и само человечество. Считают себя вечно правыми: доказательно аргументируют. Среди ищущих людей неизлечимые оптимисты верят в медленный прогресс: происходит черепашьими темпами. Быстрый прогресс опасен: стремительно переносит через определенное развитие. При почти неизменном культурном уровне населения на всей жизни сказывается пагубно. В этом мире все взаимосвязано: одно от другого находится в строгом соответствии. Некоторые люди кажутся тихими, скромными только по внешнему виду. В Душах бурлят самые дикие инстинкты. Вырываются иногда наружу агрессивные поступки. Для существования человек вынужден растить, созидать, но для потехи он, нередко, уничтожает созданное нелегким трудом. Чужим и даже собственным. В человеческой Душе сидит невероятный разрушитель. Только развитие воспитанности, культурного уровня способно остеречь, отвратить его от злых деяний. Это верно: в создании человека есть заслуга Б-га. Но и Дьявол приложил здесь свою руку. Не всегда сказать можно: чья роль существеннее и творение важнее. Может это и прекрасно: многоцветны люди. Кому придется по вкусу человек бесчувственный, бесполый. Наделены люди столь обильно чудовищным: за ним теряется многое доброе. Звериный оскал обретают человеческие лица. Нет, они не выставляют напоказ свои морды: от взора людского скрывают все отвратительное. Население планеты: не все люди, есть и нелюди. Нет почти разницы между «культурным» и преступником: в них уместился однотипный зверь. Не всегда однотипно проявляет сущность свою. Культура: основной сдерживающий фактор. Но и она не способна еще полностью убить звериное. Отдельные Души желают разрушать, убивать, издеваться. Подобные желания разделяют многие люди. Это большинство находится в «детском возрасте своего развития». Полностью не порвали с предками. Культура с моралью влияние на них оказали самое минимальное. Составляющие Добра не оказывают решающее влияние. Ох, эти люди! Бить их мало. Попробуй воспитать в благородном духе: не доросли до высшего уровня. Какими представляли в пещерный период, остались неизменными. Они могут носить цивилизаторские одеяния. Только отдельные люди – люди, остальных слишком рано относить к данному роду. Стремительно могут измениться условия – не человек. Ради нынешнего недочеловека не стоит жить, трудиться. Вокруг человека часто и больше ведут разговоры: заслуживает он того? Среди нас есть такие уроды… Уже слышны предложения: их умерщвлять – спасать остальных от тлетворного влияния. Но кто на такое пойдет? Вокруг себя эти больные существа, моральные уроды распространяют гнилостные бактерии, отравленные газы своего дыхания и жизнедеятельности. ***** Только услышала мать Дмитрия о случившемся с ее сыном, сорвалась с места – прилетела, словно на крыльях. Успела! Но… не позволили свидания… Дмитрий! Милый мальчик… Разве он способен на такое? Это не он! Нет, не может статься такого… Нет, нет, нет! Это не он совершил: другой человек. Его хотят отдать на заклание в качестве невинной жертвы: за чужие грехи. Митя… Все это чистейший абсурд, вымысел… Все это подобно обвинению Евреев в «ритуальных убийствах» православных младенцев с целью источения крови. Им нужны Евреи: вот и нашли – сперва Менделя Бейлиса, а вот теперь… Как только люди могут подобному абсурду поверить? Митя не мог совершить такого: он другой человек! ***** Он сам выбрал смерть: уговаривать и отговаривать – бесполезно. Мечтал он остаться в памяти народной революционером. Добронравные потомки пусть не вспоминают слабости его молодости, запальчивости, заблуждения неопытности. Он ощущал свою вину, но она мало значима, в сравнении с совершенным грандиозным. Не появись это трагическое препятствие на пути развития, с целью очищения он совершил героический террористический акт. Это так и не так. Он застрелил Столыпина: никто другой с этим висельником не хотел возиться. Люди эти другие представляли марионеток: исполняли злую волю мрачного Столыпина. В суровый период Русской истории взял власть – творил невообразимые дикости. Твердой рукой озверевшего тирана изменил течение исторических событий. Он беспрецедентными жестокостями остановил революцию масс: контрреволюцию палачества сделал формой, системой управления. Сами исполнители системных репрессий дико ненавидели своего руководителя. Инстинктивно способствовали его паданию. Он заслужил смерть – ее получил. У России в настоящий момент – такие настали времена! – нет личностей. Слабовольный Царь Николай, Распутин и – Горемыкины! Столыпин выделялся многим: в нем бурлила дикая жестокость по отношению к революции. Многие советовали с ней аккуратнее обходиться, словно с яйцом. Он никого не слушал: проявлял непреклонность, безумную храбрость, решительность и разрушительную конструктивность. Являлся не только превосходным, волевым администратором. Также человеком мыслящим. Носителем, проводником идеи. Ничего: без него обойдутся – осуществил уже всю черновую работу. Обойдутся? Революция не угасла: продолжается – делает свои новые успехи. Столыпину не удалось убить ее в зародыше – в обновившееся время. Он так нужен сейчас, так нужен! Даже оставаясь на своем месте, Столыпину со всем не справиться. Нужна война! Теперь и его нет… Нет! Легче, полной грудью вздохнет страна… Следует готовиться к баррикадным боям: подобные произошли в Москве в последние месяцы благословенного пятого года. Смерть Столыпина наэлектризует страну, поднимет: она вспыхнет ярким факелом. Европе и всему миру осветит путь в будущее. Покушение – сигнал к действию, к длительным действиям. Революция произойдет без него – она произойдет! Важен не персональный состав борцов, победителей – сама революция! Она принесет свободу. Даст полную возможность установить бесклассовое, коммунистическое общество. Смерть Столыпина: дверь открыла в будущее! Никакая сила не остановит социальную революцию в резком рывке и поступательном ее движении – к полной победе. Тем знаменательна эта смерть, как месть и надежда: это месть - за прошлое, надежда – на будущее. Романовская Империя не дотянет до своего трехсотлетия: началась ее агония. Только бы новый всплеск революции не потеряет идеализма, не выльется в преступность. Социальная революция – светлая полоса в истории человечества. Нередко к ней намеренно подмешивают злодейство. Словно одно не может существовать без другого. Мелкие, похабные люди к ясным целям и благородным действиям революции примешивают торгашескую душу - пошлой сущностью, комбинаторством, мошенничеством оскверняют прекрасное. Они еще стремятся оболгать, извратить… При этом они громко кричат здравицы гнусному, вроде своему «произведению». Многие современные люди недостойны перемен, идеальных условий, революционных преображений. Они останутся на прежнем уровне развития при отсутствии преобразовательных воздействий. Отставание в социальной сфере не изменится без резкого, коренного преобразования систем государственного устройства. От них – перемены затронут быт. Необходима революция как спасительное средство и остро действующее лекарство. Ни в одну религию не верую, ни одного идола не чту: только в революции вижу будущее – свои, нации и всего человечества. Только увижу свои плоды, торжествующую поступь на планете. Любознательность – важная, не основная функция организма. Обидно не увидеть результатов, плодов своих рук. Что поделаешь: никому жить не дано долго. Можно представить себе, как будет… Не все сбудется. Что ж… Увидят другие… ***** Вернули все оставшееся из вещей Дмитрия. Какой-то гвоздь, кусочек веревки… Не той, которой его удавили… Еще бумаги… - Верните нам сына! Глупые, не мыслящие, не памятливые люди, властители и общества делают все: намеренно вытравляют все о Богрове - из народной памяти. Не удивительно. Мы живем в обществе: скот беспрепятственно топчется на могилах предков. В этих местах буйно растет трава. Нечего удивляться: дикому народу безразлична судьба безвременно погибшего для их блага человека. Это общество состоит из не знающих своей истории иванов. Они не помнят своего родства. Безразличны к будущему своей страны, да и к собственной судьбе. - Верните нам сына! Оставьте хоть в покое его доброе имя… ***** Дмитрий Богров совершил покушение по анархическому рецепту. Столыпин – человек жесткой законности, строгого порядка. Он обладал твердой волей: руководил подавлением революции. Не мог не возбудить против себя ненависти в левом лагере. Этот деятельный, обаятельный человек им казался реакционером самого мрачного типа, злобным человеконенавистником. И вот его больше нет. От этого, кто выигрывает? Революция: сомнительно! Столыпин научил, как поступать с революцией. Опыт дорого стоит. Благородные потомки не забудут его поистине титаническую деятельность по искоренению чумной крамолы. ***** Богров всей Душой, беззаветно отдавался любимому делу, пристрастию. Он не любил, да и не умел мелочно выискивать благоприятные обстоятельства, сразу подсчитывать плюсы и минусы момента, шансы на успех. Даже проигрышные заведомо дела могли оказаться стоящими. Следует им отдаться всем существом, добиться их осуществления. Не щадить силы, здоровье, самой жизни. Да, есть такие дела: стоят они дороже человеческой жизни. Богров очень редкий человек: это признали даже враги. Беседовавший с ним незадолго до казни, жандармский полковник Иванов признал: «Это один из самых замечательных людей, которых я встречал». Можно поверить мнению этого многоопытного человека: говорит он о своем классовом враге. Нужно удивляться столь явному «его беспристрастию». ***** Прошло несколько дней, после покушения Дмитрия Богрова, арестовали в сентябре Лятковского. Следствие привлекло по обвинению в участии в убийстве П.А. Столыпина. Вскоре освободили от этого обвинения – нашли другое. Держат в крепости. Лятковский не знает, даже не подозревает своего доносчика-предателя. Тюремщик подсунул ему газету с сообщением о службе Богрова тайным агентом охранного отделения. Занимался провокаторством. В числе других передал тем сведения и о Лятковском. В один из моментов сам Лятковский подумал: Дмитрий действительно мог стать провокатором. Но из статьи, известных ему фактов никак не убедился в этой версии. Он знает давно и твердо: журналисты редко достойны доверия. Народ этот бессовестный. Лятковский начал мучительно вспоминать: он мог нечто пропустить, забыть? Против него устраивали несколько судов: фарсы. За этой ширмой удавалось скрываться «провокатору Богрову»? Предоставил все уличающие документы? Невероятно! Непостижимо… Кем в действительности являлся Дмитрий? Провокатором? Революционером? Как оценить деятельность его - всю? И тот заключительный поступок: взбудоражил Российскую Империю, даже весь мир? Его теракт мог послужить сигналом для новой революции. В этом мире многое оказывается сложным: неправомерно давать категорические, чаще однозначные ответы непонятным, невыясненным явлениям, событиям. Слишком все запутано… Нужны документы. Необходимо опросить многочисленных людей, свидетелей: только тогда делать выводы. Можно сохранять уверенность: правый действительно суд состоится – в России или в заграничном центре. Нужен такой суд. Только после него станет ясно, с полной определенностью скажут, кто такой Дмитрий Богров? ***** Следователь Фененко приступил к своим основным обязанностям: вымогает, насилует… На первом допросе он заявил: Лятковского привлекает в качестве соучастника убийства Столыпина. «Вот те на! При чем тут старые галоши?» Ведь Богров – уже! Новый арестант об этом услышал от стражника. Что еще хотят от него? Литковский слеплен из другого теста: они от него ничего не узнают-убьются. Ничего не признавать! Хитрить, обманывать своих врагов: революционный долг священный. Пусть побесятся! Палачам незачем знать правду! Им нужно? Пусть сами добывают документы, доказательства: без нашей помощи. Дмитрий долг свой выполнил: его уже нет в живых. Он желал доказать свое: уже прокукарекал. Следователь оформил. Фененко подсунул показание: почерк точно Дмитрия. В его подлинности Лятковский лично убедился. Сами показания не читал, да и противно вчитываться в филькину грамоту «провокатора». Следователь цитирует: Дмитрий мог так подло врать?! Данные сходятся об освобождении из Лукьяновки в начале года… Положим, об этом можно узнать в самой тюрьме. Кроме самого Богрова кто мог им дать сообщение о посещении его дома, о сером костюме и томике «Былого»… Да, еще присутствовала горничная: она впустила и заперла дверь. Но ведь Женщина его видела всего один раз. Не знала имени. Не могла запомнить физиономию. Следователь говорит правду: Богров – это он закопал. Чудище! Нет, даром не простится его предательства. Не простится… ***** Продал гад! Сам уже шел в могилу, а еще продал: вот она иудина сущность - вовремя просмотрели. Обрекли человека доверием, а он продавал всех подряд. Часть подпольщиков стали подозревать Богрова, как провокатора. Лятковский во всем подобном сомневался. С чего это Дмитрию сидеть сразу на двух стульях: таких разных? Ради какой выгоды он сотрудничал с охранкой? Знать, на то Иуда создан: взымает свои серебряники, ищет осину с дрожащими листьями. Это его профессия по призванию – провокаторство. Инцидент со Столыпиным всего лишь нелепый случай. И только! Человеку с гадливой душой не очистить всей скверны показным геройством. Остается она отвратительной в облачении ветоши, даже в роскошной тройке. Ничем не смыть предательства, провокаторства. Сообщников себе ищут в среде непорочных революционеров. Всю свою желчь собрал, даже излил он в своем предсмертном показании. А охранка не дремлет: продолжает творить свое черное дело – разыскала Лятковского: этапом доставила в Киев… Поместили в ту самую камеру «косяка»: провокатора, террориста, современного Фигаро - содержали в ней за несколько дней до этого… ***** Лятковский выкрутится. В этом будьте уверены. Ведь «не впервые замужем». Зряшное дело затеяли Богров и Фененко: ничего у них не выгорит, не получится. У Богрова не было сообщников, да и быть не могло. Этот индивидуалист никому не доверял. Сам так хотел! Удушили его: возрадуйтесь – больше нет желающих идти даже на каторгу. Не то что на виселицу. Ради чего? Только для красивых чьих-то глаз? ***** Революционером называется: на слово поверил следователю. А тот говорил вроде: не верь своим глазам – поверь моей совести. Ведь следователи по своей природе и службе – явные хитрецы, провокаторы. Этого Петр не знал, забыл? Он знал почерк Богрова: совпадает, но что зафиксировано в самом показании? Читал сам? Почему этим не поинтересовался? Прочитай Лятковский само показание, он мог понять: под давлением обстоятельств, показаний других лиц, Богров признал факт его посещения дома. Ничего изобличающего не показал. Подчеркнул лишь дружественный, миролюбивый характер беседы. Фененко в своем распоряжении не имел сфабрикованное показания жандармского подполковника Иванова. Оно всплыло только во время сенаторской ревизии. На судьбе самого Богрова никак не отразилось. Следователи накололи революционера Лятковского: оставшуюся всю свою жизнь он разделял многие свои заблуждения. Жестокий, поучительный это урок: без проверки нельзя принимать на веру ни одного слова следственной власти. Если они нечто знают – пусть прежде докажут документами, не на словах. Никто не примет во внимание «чистосердечное признание»: за него покарают еще более жестоко. Стражи порядка опасаются иметь дело с честными людьми. Они рассчитывают только на негодяев. Всех остальных в таковых превращают. Очень много людей пострадали за свою доверчивость перед лицом «правосудия». За их спиной стоят одни негодяи. ***** Друзья, политические единомышленники молчание посчитают лучшей тактикой - из конспиративных побуждений им невыгодно доказывать и защищать свою причастность к покушению. Врагам полезно затемнить все дело. Закрыть его светлые стороны. Недоверие, непонимание, подозрительность окружают любую сколько-нибудь выдающуюся личность. Мелочные, злобные люди подкапываются чаще всего под неясные стороны, факты, черты характера. В данном случае для таких обыскивающих упреков достаточно. Враги начнут чернить, темнить, факты подтасовывать, даже фальсифицировать: это им выгодно. Правая, черносотенная часть общества непременно поднимет свистопляску, невероятную шумиху по поводу этого покушения. Начнет призывать к кровоспусканию, мести, очередному Еврейскому погрому. Возможно, им даже удастся осуществить свой план или его части: возмездие! Реакция достаточно окрепла: поразила Русскую революцию. Она уже не всесильна. Грядет новый прилив революционной волны: она сметет непременно остаточную реакцию, Самодержавную власть Царей Романовых – с ней. Реакционеры постараются предать забвению имя насильника. Ему не место находиться рядом с «великим именем премьера» - «не запугаете!» Для них Богров – непримиримый враг, опасный злодей. Подобен сорвавшейся с цепи бешенной собаке. Императорской России принес массу неприятностей. ***** Социал-демократы внесли срочный запрос: Государственная Дума обязана разобраться в обстоятельствах убийства П.А. Столыпина. «Обстановка и обстоятельства, сопровождавшие убийство, ясно указывают на причастность к убийству членов охраны. Еще раз в такой форме перед Русским обществом встает вопрос о той системе управления, которая доминирует над общественной всей и государственной жизнью России, которая создала и создает кровавые события Русской действительности. …Если система провокаций требовала жертв себе сверху, то в стране она уносила тысячи жертв и тяготела над обществом кровавым кошмаром. Благодаря широкой деятельности охранных отделений, построенной на провокации, тысячи жертв идут в ссылки, каторгу и на виселицу. С торжеством реакции охрана провокационными приемами заняла доминирующее положение в правительственной деятельности. Вместо установления условий элементарных правовой жизни - безгранично господствует грубый произвол. Охрана стала государством в государстве, правительством среди правительства. Она внесла разложение и анархию в самый правительственный организм. … Убийство бывшего председателя совета министров, равно и другие аналогичные убийства высших сановников, являются естественным следствием существующей организации политической полиции и широко развитой системой провокаций, разлагающей правящие сферы, а главное, наложившей на общество гнет насилия, парализующей живые силы народа…» ***** Заявление Центрального Комитета партии социалистов-революционеров. «В виду появившихся во всех почти Русских газетах известий о причастности партии соц.-рев. к делу Дм. Богрова, Центральный Комитет партии социалистов-революционеров заявляет: ни Центральный Комитет, ни какие-либо местные партийные организации не принимали никакого участия в деле Дм. Богрова». ***** - Провокация? Пожалуйста… Вот вам пример: Виноградов – Богров его выдал. - Какой Виноградов? - Виноградов… - Хорошо: пусть Виноградов. Но это басня. С каторги бежали два Виноградова. Но ни один из них даже не знаком с Богровым. - Значит, есть еще третий Виноградов. - Где его искать? - Не ищите: верьте. - Кому больше верить? Вам, в невинность Богрова? Не является провокацией, вами пущенный вздор о Богрове? Время беспрекословной веры прошло и не настало: нужны точные проверенные факты. Где они? Сейчас перестали верить словам: в них очень часто прячут лживость. Нужны проверенные факты! ***** Хорошо информированные проправительственные «Биржевые Ведомости»: «Петербургские власти не были информированы о взаимоотношениях между помощником присяжного поверенного Богровым с киевским охранным отделением». Вот тебе и на! Вся версия Кулябко летит вверх тормашками. Не задается никто целью искать противоречия: могли внятно пояснить взаимосвязь событий. Страна живет в ожидании сведений: любые сообщения выхватывают прямо-таки с руками. Только нетребовательная бездумность публики. Отсутствие определенного, ясно зримого общественного мнения приводит: дыру любопытства удается заткнуть ложью и даже позволяют столь долго существовать неизменной: почти в первозданном она дошла до наших дней. ***** Уже после казни Богрова, опубликовали статьи в «Русском слове», а за ним и в других газеты. На «живом примере» утверждают о «провокаторстве». «Выявлено: Дм. Богров принимал видное участие в подготовке побега Юстина Жука: за ним числилось немало крупных побегов и грабежей. Юстин Жук предан киевскому военному суду. Товарищи Жука старались всячески его спасти. Устроить побег решили во время суда. План таков. Во время перерыва выйдет в дворовую уборную – здесь заранее положат узелок с одеждой, особую машинку для снятия кандалов. Если Жука в момент удаления заметят конвойные, на этот случай дежурные с бомбами анархисты станут на улице. Бомбы начинены: произведут только ошеломляющий грохот. Все готово. И вот, как раз в тот момент, когда анархисты ожидали выхода Жука, оказалось: охранное отделение отдало приказ - конвойные ни под каким видом не должны вывести Жука во двор. Предписали саму уборную забить наглухо досками. Анархистам стало ясно: кто-то их предал охранному отделению. Кто? Они не знали. Богрова тогда не подозревали». Стало ясно сейчас: Богров – провокатор. Тут вроде все выглядит убедительно. Ю. Жука, действительно, выдал провокатор. В данном случае перепутали: о крестьянине села Ковилихи Черкасского уезда. Его имя Фома Фоменко (кличка «Филька»). Его содержали в Лукьяновской тюрьме. Суд над ним состоялся в мае 1908 года (в статье указан 1907). Известно: Дмитрий Богров в то время находился за границей: из Парижа вернулся только в июле. Никакого отношения к этому делу он не имел, да и не мог иметь. Ю.Жука считали крупным специалистом по революционной экспроприации и 17 мая 1909 года его приговорили военно-окружным судом к смертной казни – ее вскоре заменили на вечную каторгу. ***** На алтарь Русской революции положили страшно много безвестных жертв. Ныне даже улицы переименовали из «жертв» в «героев революции» (поступили так в Киеве. До какой тупости доходит практика ведомства идеологического мракобесия. Представим себе такой невероятный случай: соорудили – наконец-то! (Верю: соорудят! Когда? Не знаю) – памятник жертвам сталинского террора. Для лучшего звучания его назовут «памятником героям сталинизма»: не звучит! Звучание придает особый смысл. Так и в «героях революции»: извратили смысл весь. Какие, к черту, они герои? Жертвы! Жертвы всех Русских революций! Это властям нужны «герои» для педагогического привития тенденциозности: пусть рождаются и плодятся фанатики. С детства такие граждане опутаны ложью: они могут поступить противоестественно. Бездумно отдадут свои жизни, ради торжества абстрактной идеи и упрочения властителей. За границей хоть платят звонкой монетой за героизм. У нас отделываются пустыми обещаниями, громко звучащими «идейными словами»: способны зажечь «сознательность» одних болванов. Направить их на подвиги. Во всех отраслях науки и знания, во всех сферах жизнедеятельности появились новоиспеченные герои и героини. Их примеру необходимо следовать - только таким способом масса становится «сознательной»: отзывчива на желания и требования правительственной власти. Ужасающий конформизм, безысходная бесцветность. ***** Власть подавляет, порабощает. Мало того: требует подхалимничания со стороны подчиненных. Обязаны пресмыкаться. Бездумно относиться к окрику, беспрекословно подчиняться руководящей воле. Власть легче понять, чем ее терпеть: народные массы мирятся, а наши даже удивляют мир великотерпением своим. Что поделаешь: все в России своеобразное. Происходит не так, как всюду. Даже самодержавие Романовых: нигде в западном мире невозможна абсолютная монархия в двадцатом веке. Мы не европейская страна – дикая азиатчина. ***** Суд над анархистом Черновым также использовали с одной целью: отхлестать Богрова. «Русское слово» написало по этому поводу: «Близость Черного к Богрову вызвала: никто из киевской адвакатуры по политическим делам не соглашаются выступить его защитником. …У одного из видных киевских адвокатов имеются указания: «Николаем (Черным) выдано киевскому охранному отделению лицо, которому сам же «Николай» поручил отвезти транспорт нелегальной литературы на киевский вокзал. В силу этих сведений из киевских политических защитников никто и не захотел выступить по делу первого». «Речь» опровергает «сведения» о провокаторстве. «Сообщения некоторых газет, будто бы в связи с розыском соучастников Богрова в Киеве произведено несколько новых арестов, не подтверждается. Расследование по делу Черного, содержащегося в киевской крепости, еще в сентябре закончено и материалы расследования переданы в департамент полиции. К убийству Столыпина не установлена причастность Черного. Черный был предан суду по обвинению в революционной деятельности вообще». Этот Черный – загадочная личность: он сыграл роковую роль в судьбе Богрова. ***** С.Круглов узнал у Виктора: Дмитрий деятельно помогал в организации подпольной типографии: собирал средства, приобретал оборудование. Этим, в основном исчерпывались все его знания о Дмитрие. В партийной среде о Дмитрии говорили как о добром человеке, талантливом организаторе, хорошем работнике и боевике. Он много сделал и еще больше мог осуществить, если бы судьба не сложилась столь трагически. Хотя его удачное покушение на Столыпина, великий поступок, деяние: оно способно изменить и наверняка изменит направленность, ход исторического процесса. Жаль его, столь талантливого неудачника. ***** Выстрел Богрова произошел в разгар триумфального шествия Столыпина. В два счета поверг всесильного диктатора. Нет, он больше никогда не осуществит свою тлетворную роль. Бездна, дорога в небытие оказалась совсем рядом с триумфальным пьедесталом. Какое символическое совпадение! Случается такое в мире не часто. Но случается. Этот человек сотворил историю. Его имя Богров. При существовании судьбы: она гневно осудила Столыпина и Богрова - обоих своих избранников. Человеческая память недолговечная. Восприятие событий субъективно, индивидуально. Даже целое общество к объективизму не подходит. Человеческая молва осудила убийцу. Но большей меры осуждение достойна его жертва. Столыпину посочувствовали. Возвели его в ранг героя. Случившееся самоуправство имеет разгадку. Определенный человек – нормальный человек или фанатик – не имеет права выносить смертный приговор, никем не может быть уполномочен приводить этот приговор в исполнение. Следует учесть, понять ту взрывоопасную эпоху. Выстрелы революционеров заменили, вытеснили внятные предостерегающие голоса. Самым популярным способом доказательства правоты являлся самосуд. Бесчеловечное по своей жестокости отношение к жертве. ***** Печать всех направлений осудила выстрел Богрова. Одни: действительно пришли в негодование. Для других: такое осуждение являлось своеобразным доказательством своеобразным алиби, непричастностью к совершенному преступлению. Звучный выстрел никого не оставил безразличным, равнодушным. Среди протестующих и негодующих людей находятся такие: считают – Россия уже достигла достаточно высокого уровня демократичности. Кровавым способам протеста в ней нет места. Но выстрел прозвучал: он прозвучал эхом не только по Российской Империи - по всему миру. Вновь заговорили убежденно, доказательно о варварской стране. «Убедительно» к словесным аргументам обязательно здесь прибавляют рукоприкладство: привыкли к такой манере разговора, понимания, «вбивания истины». Применение насилия стало обязательной частью ритуала самоутверждения. Голос Русского самосознания является резким, нахальным, грубым, кровоточащим. Судьба нации еще кровно связана со страшным голосом ненависти, кровоспускания… Все это примелькнулось, стало обычным явлением. Не слышно авторитетных, громких голосов, грозного предупреждения: довольно! хватит! уже достаточно пролили крови, вызвали к жизни ненависти! ***** Раздались и другие голоса государственных трезвенников: они с ужасающей ясностью убедились: совсем плохо обеспечена государственная безопасность. Рекомендуют срочно преобразовать весь полицейский и охранный строй. Связано с определенными тратами, возможно жертвами: не считаться. «Усилить охрану! Усовершенствовать сыск!» - об этом кричат не только правые органы. В унисон с ними толмачит Коковцев и Макаров. Все признают факт: безопасность народа, народных избранников, самого государства строят на широко разветвленной сети совершенной охраны. Непрочна структура самого общества: для самосохранения нуждается в дополнительной охране. Все созданное на силе – разрушат: это не подлежит сомнению. ***** Смерть Богрова придала дополнительную смелость некоторым трусливым по натуре людям: на взлете момента они почувствовали себя в полной безопасности, не побоялись ошибиться, стали произносить приговоры над трупом. Считают: уже судьба вынесла свой приговор. Это только так говорят: после драки - размахивать руками уже не стоит. Да, и строить рожицы, кривляться, плеваться… Достаточно много любителей непроизвольных движений, действий, комментаторов чужих слов, поступков, идей. Поверженному наземь, вздернутому на виселице, зарытому в могилу трупу охранники, их черносотенная челядь продолжают наносить удары физические и моральные. Общество и печать самых разных политических толков, направлений стараются помочь в этом малодостойном занятии. Все они словно увязались соревноваться: кто нанесет более чувствительный удар онемевшему неудачнику. Нет никакой регламентации дозволенного, запретного. Все дозволено в данном случае: пусть отвечает поставленной цели. ***** Так поставили обвинение против Богрова: доказать или опровергнуть улики и неясные пункты возложили обязанностью на саму историю. Ей предписывают найти факты действительно произошедших событий аргументы защиты. В данном случае созданы специфические условия: подозреваемому – не обвиняемому приходится доказывать несостоятельность голословных обвинений. Доказывают верность своих версий не обвинители. Почти по тем же рецептам фабрикуют ныне находящееся в следственном производстве дело Бейлиса. Вопрос о виновности ставят в той самой плоскости, как и вопрос о виновности Богрова. Обвинители мгновенно рассчитались с Богровым, а над головой Бейлиса и всей Еврейской нации сцементированные ложные обвинения и злоба висят дамокловым мечом: готов опуститься в любую минуту. Им также приходится отбиваться, защищаться, а обвинители плодят все новые лживые версии: каждая из них – при серьезном подходе – не создана для долгой жизни. Разве не удивительно: правительство и часть общества в обоих делах проявили трогательное единство. ***** С самого начала киевской трагедии появилась версия: Курлов, Спиридович, Веригин и Кулябко заинтересованы: во время Торжеств может, даже должно произойти какое-нибудь контролируемое с их стороны покушение. Предоставит это им возможность ощутить Высочайшие милости в виде всевозможных по службе повышений, получения наград, орденов. Получать по заслугам чем плохо? Но так получилось: охраннику Богрову удалось одурачить руководителей - из-под надзора он выскользнул и нанес из-за угла предательский удар в спину. Все планы руководителей охраны отграбастать себе куш пожирнее рухнули в один момент, как карточный домик. Мало того, они сами оказались в позорной роли обвиняемых, заподозренных в тяжком преступлении: вот что значит позволить своему секретному сотруднику действовать безнадзорно, по собственному выбору и произволу. Киевская история поучительна во многих отношениях. ***** Покушение на премьера вызвано местью. Какой еще возможен мотив, кроме политической мести? Силой государственной власти – Столыпину удалось одному прежде казнить революционеров, ограничить, а затем и разгромить революцию в России. Он был самым опасным врагом подполья: последовательно, тщательно раскрыл бездну его нравственного разложения. Революция в России – злодейство это и беспредельный террор. Деятельное меньшинство пыталось навязать свою волю всей России. Но такого еще не бывало: большинство народа подчинится незначительному меньшинству. Хотя… Такое постоянно происходит. Но не столь откровенно, как желают, совершают рьяные революционеры. Нынешняя власть пользуется полным доверием основных масс народа. ***** Богрова называют безумцем, преступником. Этим ничего не доказывают, но лишь ограничиваются ругательствами. Бросают на ветер малозначащие, точнее говоря, многозначительные обвинения. Они не имеют определенного смысла. Нужно привыкать изъясняться словами конкретно, доказательно, а не так: может выгорит? Нельзя указывать на злую волю одного человека. Не в Богрове дело. В историческом аспекте желания и воля одного человека, его поступки чаще всего переплетаются воедино с чисто историческими причинами. Взаимосвязь стала настолько прочной: невозможно отделить одно от другого. Нередко становится: определенная личность выражает общественные мысли. Общественная воля расплывчатая, многогранная, несогласуемая. Иногда мысль по поверхности порхает. Но чаще она зарождается в подсознании: является невысказанной. Только очень тонкий психолог, человекознавец может понять общественные нужды, желания, запросы, потребности, направление развития, тонкости… Не каждому дано явиться в роли выразителя всей этой многогранности. ***** Только недавно облетело сообщение: партия социалистов-революционеров решила возобновить террор. Многие люди удивлялись, справлялись: неужели это правда? Неужели нам вновь скоро придется стать свидетелями беспричинной ненависти, диких оргий? Неужели повторится прошлое, вновь засияет ложный блеск «геройского террора»? В сопровождении злой преступности, мученичества, насилия? Не хочется этому верить: нет, нет и нет! Это ошибка. Прежде допустили ошибку, но другого свойства: она дезорганизовала наше политическое сознание. Неужели все это вновь повторится? Опять возродится политический авантюризм? Вот – покушение на Столыпина! Выходит… Хочется верить: за его спиной не стоит никакая политическая партия - это акт безумия одиночки. Могли осуществить это от имени партии? Даже трудно себе представить, какими грозит бедствиями: лава кошмарного террора способна залить все вокруг. Приостановится спокойная жизнь: окажется вновь погребенной пеплом, перемешанным с кровью. Подумать страшно! ***** - Слышали мнение Бурцева? Он авторитетно считает: это дело рук одной из внутренних революционных организаций. Снова окрепла: самостоятельность свою вернула, после ликвидации азефовщины. В целях конспирации, не находят они нужным делать предупредительные сообщения о своих планах. Об условиях и обстоятельствах, месте и времени совершаемых ими террористических актов. Намерение покончить со статс-секретарем Столыпиным не прекратилось со времени первых покушений Азефа – в составе боевое организации. Руководил Азеф тремя покушениями на Столыпина. В мае 1906 года. Второе наладили, но их опередили максималисты покушением на Аптекарском острове. Третье покушение подготовили осенью того же года: Столыпина выслеживали несколько недель. Его ожидали в Петергофе: террористы имели в своем распоряжении паровой катер, взрывчатые средства и оружие. Последнее покушение Богрова напоминает план Азефа: его не осуществили только по случайности. - Бурцев – человек осведомленный в революционных планах и тактике. В этом своем мнении он заблуждается. - Это почему? - Богров действовал один. Это не только его признание на следствии. Сам этот факт печальный… - Ну, а Бурцев? - Бурцев в далеком Париже. Что знает? Эмигранты питаются разными слухами. Они сами себя поставили вне России, революции. Представляют себя патриотами и спасителями России. Нет, они противопоставили себя народу. Извне не может прийти спасение: только гибель. Эмигранты способны стать палачами России. Уже давно они готовят себя для такой цели. - Ну, а Бурцев? - Что Бурцев? Что он значит? Правдолюб. Интеллигент. Рвется к известности. Роется в архивной пыли. Жизнь прозаичнее. - Бурцев ведь… - Что – он непогрешимый? Тоже заблуждается… ***** «Мститель» оказывается нравственно нечистоплотной личностью, другом или последователем Азефа. Вел двойную игру: служил одновременно в организации революционеров и в охранке. Азефу больше платили в департаменте полиции. По этой причине рьяно продавал революционеров. Богрова в охранке недооценили: вот он и решил их проучить за скаредность и бестолковость. «Мститель» к той категории людей принадлежит: его «чувство долга» зависит от цены содержания. Верно, ему обещали обеспечить приличной рентой: вот он и решился! Не удалось ему скрыться: теперь за все ответит собственной головой. Когда обделывают дела такого свойства: в них есть свой риск – и немалый! – но ведь знает любой азартный игрок: только тот выигрывает, кто рискует. Для них риск – благородное дело. Без риска ничего не добьешься. Не рискуют одни вожди революции: они окопались в эмиграции. Ничем не рискуют. Всегда выигрывают. Разрабатывают они планы, направляют активные выступления. Для этого в их распоряжении есть молодые авантюристы: готовы рисковать своими жизнями. Для них игра стоит свеч. Богровы – это пушечное мясо революции. Их не жалеют. Не уважают. Им не верят – на всякий случай пользуются «услугами». Посылают «на дело». На сто не уверены: они его выполнят? Отгораживаются стеной от собственных агентов: в минуту трудную оставляют на произвол судьбы. Это та «теплая компания!» ***** Кого оставит безразличным последнее происшествие? Горелов возмущен: такое? Выходит несуразное: колыбель Русской культуры становится рассадником преступности, местом явного беззакония. Что может сказать простой обыватель? Не могут обеспечить безопасность министров. Такой позор, дикость… Страшное время! Молодые фанатики берутся определять направление развития России. Чудовищно! Их не интересует участь народа: только насытить собственное тщеславие, проявить разрушительные инстинкты. Люди хотя бы оставались нравственными… Так нет же… ***** Чего там скрывать: из его браунинга вылетела охранная пуля. Сам Столыпин не зря как-то проговорился: погибнет от собственной охраны - знал, что говорил. Премьер презирал предателей, но любил предательство, донос. Только внешне все обстояло благопристойно, как в том благородном семействе. Страсти, в действительности, бурлили на всех этажах государственного и общественного механизма. В свое время Столыпин, оказался нужен, но он исполнил свою миссию и должен уйти. Сама судьба распорядилась о «форме его ухода». Единственно стойкие его друзья – националисты. Эту немногочисленную партию он создал. Ее влияние ощущается при коалиции с думскими центристами – с октябристами. Они вместе составляют большинство в Государственной Думе: правительству нужные законопроекты штампуют. В государственном Совете дело обстоит несколько сложнее. Последняя из пиррова победа по вопросу земства в западных губерниях означала поражение Столыпина. Предвещала его скорую отставку. Дворцовая камарилья интриговала против Столыпина. Против министра выступали в самом министерстве внутренних дел. Его товарищем (заместителем) посадили Курлова, как противовес честолюбивому, крайне самовлюбленному Столыпину. «Проблему Столыпина радикально решили» пули Богрова. Выстрел Богрова – акт отчаяния, эмоционального взрыва и безумия. Он лишен здравого смысла. Под красивыми лозунгами улучшений, прогрессивных реформ, коренных преобразований: отдельные люди с непомерными амбициями пытаются ввергнуть страну в состояние дикости, варварства, анархий, беззаконий. В этих условиях открывшихся возможностей - насыщают свои властолюбивые инстинкты. Террористы являются закостенелыми врагами прогресса и человечества. Они по принципу действуют: чем хуже, тем лучше. Жестокая реакция озлобляет народ. Подготавливают массы к сопротивлениям, бунтам, мятежам, революциям. Из народной массы выделяет борцов. Жертвы взывают к мести, к нескончаемому кровопролитию. Борьба продолжается. Задействованы обе противодействующие силы. Много лозунгов, часты вдохновительные порывы. Борьба не иссякает. Она не иссякает, обретает популярность. Отдельные фанатики в порыве убеждений, страсти - идут на самопожертвование. В ослеплении заблуждений они искренне верят: служат высшим интересам родины. Они игнорируют парадоксальность исторического развития. На такие безумные акты Россияне часто отвечают гневным негодованием. Осуждают всякую кровавую месть, варварскую расправу. Не учитывают простое: благие намерения ведут прямой дорогой в «ад политики» и «борьбы». Возможно, учитывают: этого добиваются? Собственное тщеславие ставят превыше морали, народного здравия, благополучия страны. Политические они фанатики! ***** У Дмитрия без сомнения развито тщеславие. Считал: человек соразмерять должен собственные способности, возможности. Без достоинства и тщеславия – это просто тряпка. Не одно тщеславие им руководило. Он стрелял в Столыпина в полной уверенности: один способен - «это сделать». Без советчиков, сообщников, чужой помощи. Человек должен верить в свои силы. Прежде должен убедиться: действительно нечто из себя представляет. Мысль об известности – последняя. Что ему та слава, коль не суждено жить. Для Души? Душа действительно есть, она существует – у праведников она бессмертная. Убивать кого для собственной Души нет резона. Только глупцам – слава, известность может вскружить голову. В эту категорию людей Дмитрий не входит. Занимаясь юриспруденцией, в крайнем случае, писательством – уверенно мог этого достичь. Он знает, чувствует, ощутил его существование рано – в нем присутствует талант. Еще более диким станет обвинение: стремился обрести славу Геростата. Только из завистливых уст можно такое услышать: порочат идеальное, одновременно совершают предательство. Те люди готовы служить политической несуразности. Они еще имеют нахальство разглагольствовать о всезнании и собственной непогрешимости. Собачье отродье это - пресмыкающихся человекоподобных тварей. Они только брешут языками, но ветер несет, несет… Клеветы иногда оставляют свой след, чаще на поверхности событий плывут. Задевают только самых недалеких и легковерных обывателей. Вообще-то озлобленный ум способен извергать всевозможные гнусности: только согласитесь его выслушать. Они бесстеснительны. Неуемна обывательская злоба – просторна по масштабу, глубине въедливости. Хоть было чем кичиться? Служба в охранке, провокаторство возносит человека на высшую политическую и даже государственную ступень. Все это чепуха! Та служба – страшная ноша, обуза: ее сразу чувствуешь. Одним она светит: можно изощрять свою фантазию, дурачить государственных чиновников – за это получать звонкую монету. Где еще найдешь подобную возможность? Честолюбие вообще – очень увертливый, одновременно хрупкий механизм. Оно торжествует и печалится по невероятным поводам. ***** Богров – революционер. Только революционер. Вошел в отношения с охранкой – только с революционными целями. Даже смешно говорить о его провокаторстве: такого не происходило, да и случиться не могло. На него возводят напраслину. О его провокаторстве: кому выгодна эта версия? Только существующему режиму власти. Версию поддерживают. Даже либералы сомневаются импонирует версия им: чистый революционер не мог покуситься на светлую личность Столыпина. Они признают его «отдельные недостатки». Но в их глазах Столыпин: отец нации, реформатор Российской Империи. Не Русский человек, только Еврей и охранник поднял руку на такого человека. Прервал его деятельность. В последнем акте Богрова проявился характерный революционер: он своим самопожертвованием, бескорыстием сослужил великую пользу революции. Явится примером для многих молодых людей. Они только избирают свой жизненный путь. Решают свою судьбу связать с революционными партиями. Преданные народу. Заботятся о будущем. ***** Принцип политиканов: мазание всех-всего в один из темных тонов. Существуют для них одни крайности. Признают они только собственные выгоды, приобретения – все остальное противное их духу и убеждениям: считают вредным, опасным для себя. Как правило, политики: люди ограниченные, тупые. Только торгашеский их рассудок изощрен всевозможными выкрутасами. Нуждаются фанатичные их натуры в постоянном и систематическом получении импульсов наркотического свойства. Не будет ничего удивительного: они похоронят, обо всем случившемся упрячут правду в труднодоступных архивах. Сделают возможное-невозможное все: не позволят правде вырваться наружу. Не всплывет на поверхности. Главное: не разоблачит их злонамеренность, подлость, ложь. О будущем не задумываются: только – не сегодня, не сейчас… Для них страшна правда: ее предпочитают не знать. Более привлекательна изощренная ложь. Что не предпринимают правители и политиканы, как не оберегают правду от общественных взоров, всю ее упрятать невозможно. Часть правды уже вылилась из бассейна, растеклась по просторам жизни. Правда завоюет свое место. Нельзя бесконечно долго безнаказанно людей дурачить, в то же время корчить из себя непогрешимых. Тонкий разум способен легко отделить правду от напластований лжи, разоблачить ее хитросплетения. ***** Кто он такой? Раскаявшийся охранник? Вступил в сотрудничество с охранкой с определенной целью - революционер? На действия столь решительные, что его направило? Тщеславие, легкомыслие, революционная убежденность, мораль, непогрешимость, отсутствие нравственной чуткости, авантюризм, рассудочность? Уверенность: только индивидуальные действия годны в новейшую эпоху? Сейчас неверие, безразличие, апатия овладевают обществом. Ведет оно бессмысленное существование. Не видит выхода их тупика. Общество серьезно хворает. Методы лечения самые совершенные - не эффективны в данном случае. Новоявленные гомеопаты нужны. Все прежние методы управления, лечения не эффективны. Богров решил стать новатором: использовал «традиционный метод» в новом варианте. Последуют другие его примеру? Его героический поступок принесет ожидаемые им результаты? Россия у нас, Россия! Ничем ее не прошибешь, не удивишь. Эта страна традиционного хвостизма: сама в передовые не лезет. Довольствуется: иностранцы вечно бьют по всем статьям-направлениям физического и духовного смысла. Подумаешь, Богров: что он значит для России? Видели таких! Страна даже не поймет, его не примет. Для России он столь же чужд, как Каляев, Сазонов, другие герои терроризма. А жаль… Но… Россия! Другие слова более не нужны: все ясно. Россия! Сейчас здесь модно упадничество. Но даже во времена расцвета мысли общественной – Россия оставалась злой мачехой для миллионов людей. Россия! Пристанище реакционности, жестокости, дикости, азиатчины… Еще не скоро она выйдет на дорогу терпимости, уважительного отношения к своим согражданам. Воспримет демократические принципы управления. Россия ведь: бестолковая страна. Обильная и бесправная, могучая и дремучая, несчастная страна. Только одно великотерпение, покорность, податливость, нетребовательность народа спасает правителей. Оно же плодит, умножает Зло. А Зло так же традиционно, неистребимо, как здешнее бескультурье, хамство. Обывательщину культурной вонью пичкают. Лишь отдельные представители интеллигенции достигают высокого уровня культуры. Основная масса нахваталась верхов: применяет «знания» невпопад. ***** Он неудачник: не нашел своего места в мире и – трахнул дверью жизни. Его поступок потому столь дерзок: страшна ненависть к правительству. Неудачники – это оскорбленные, озлобленные люди. Они ненавидят всех и все в этом мире. Богров выявил свою ненависть – таким образом, другие – своим манером. Все они объединены в своеобразный интернационал: фанатики своих разрушительных идей, бесконтрольных действий, уродливого восприятия природы и жизни. Эти неудачники опасны: заранее не знаешь, не предполагаешь, на что способны, что могут они совершить и выкинуть. Не все они способны совершить крайности. Их тщеславие неуемно: неудержимо влечет к злому. Они проявляют чудеса в Злом. Подобны продажным Женщинам в разврате: ничем их не удалишь от порока: к нему продолжат возвращаться. И творить еще большее: при предоставившейся первой возможности. Их фанатизм – опасная, даже неизлечимая болезнь. Может много наделать зла такой мнительный тип: «герой, пророк, авантюрист и негодяй» - одновременно. Остерегайтесь фанатиков. Но помните: только они несут с собой открытия, смысл жизни. Они – самая талантливая и деятельная часть общества. Готовы пойти – и идут! – на самопожертвование, ради идеи и свершений. ***** Кого может заинтересовать нескладная его жизнь? Все же: внук известного писателя, сын известного юриста. Как он мог докатитьсч до такой жизни? Одно его имя должно оставаться непорочным. А если на него уже попали масляные капли? Необузданный поступок юношеской непосредственности: он испоганил всю жизнь, превратил в провокатора. Совершенно не зря бросают обвинения в этом: так и есть. Человек слишком слаб: он наделен скромным или огромным умом, но не в состоянии заранее предусмотреть последствия многих своих поступков. Он подвержен заблуждениям: особенно часто это случается при отсутствии опыта жизни. Попался! Хотел стать сверхчеловеком в духе Ницше: что получилось из этого? Как не грязно и отвратительно революционное подполье, сущность власти еще хуже. Нет ничего дряннее в этом мире, чем российская месть. Точно! Какой-то это гадливый феномен. И надо же было связаться с этой бандой: крутиться возле них продолжительное время. Думал их узнать, ими понукать: куда там! Это – система: отработана до малейших деталей. Она направлена против человека, против личности – особенно. Основная их цель: использовать каждого человека для собственного блага. Своего не упустят! Не клади им пальцы в рот… Эта система значительно лучше организована и составлена, чем революционное подполье: факт. У них нет нужды в деньгах и людях: все к услугам. До тех пор, пока революционные партии не доведут свои организации до такой степени совершенства, хотя бы как охранка: не совладеть с властью. Тут творится слишком много гадостей: такова российская растяпа. Просто в ней должны существовать несуразности, глупости. Азиатчины в ней больше, чем всего остального. Несколько есть также от немецкой системы подавления и контроля. И все же это учреждение – чисто Русское: в типе бюрократического Российского ведомства. Восторжествовавшая революция прежде всего разрушит охранку. Разрушит! Или: воспользуется ею, ее услугами… Такое может статься… Почему бы и нет? Ведь революция предполагается во всех учреждениях власти. Охранка ныне слилась с властью: так будет. Только: Б-же, избавь нас от такой революции! Молчит Б-г… А человек не знает, куда его ведут: ему безразлично, что будет. Властители определяют направление движения, ведут. ***** Пусть он неудачник… Пусть… Это не только его беда – несчастье. Распущено, развращено все современное поколение. Всю жизнь предопределило положение безысходности. Время пессимизма, увядания, смерти… И он тоже… такой герой! Мечтал хоть чем-то выделиться из серой массы себе подобных двуногих. Лучше ему следовало скрываться под тенью их бесцветности. Ушел от бурного развития жизни… Пожил просто, обычно… Ушел от наваждения мыслей, от долга и совести с их испепеляющими издевательствами, от предопределенности встреч… Пожил бездумно… Не чувствовал цепей привязанностей, ответственности… Все это, все – неискреннее, измышленное, чуждое, наносное, противное, дикое… Человек, как и создавшая его природа – должен оставаться простым, обычным… Простым и очень скромным… Природным… Самим собой… Не лицемерить, не хитрить, не изощряться во лжи… Это ведь так противно, гнусно. Оставаться самим собой – не другим: сама жизнь вынуждает. Не играть чужую роль. Именно: играть. Играть в жизни – не жить. В этом чуждом мире нет ничего искреннего: все наносное. Свое счастье обрести человек может только случайно: мир для него не приспособлен. Мир оставляет людей на произвол обстоятельств, самой судьбы. Ему говорит: сам выкручивайся. Сам! Никто тебе не поможет! Не от кого не жди помощи! Сам! Сможешь: выпутывайся из западни заблуждений. Удастся: исправляй ошибки, побеждай! Каждому приходится по собственному усмотрению вести, тратить эту никчемную жизнь. Обеспечивай свое ненасытное чрево подходящей пищей, а тело – одеждой. ***** С этим ничего не поделаешь: человек сотворен крайним индивидуалистом. Он понимает, признает только свою выгоду. Государственные организации копируют людей в этом отношении. Хуже всего случается: властелины не могут понять структуру и организацию государственного организма управления. Используют его по наитию, произволу для утверждения своих собственных целей, желаний. Тупое страшно, бесчувственное образование – государство: крушит все на своем пути. Рассуждаем реально: не скоро станет возможно без него обходиться. Но при его наличии человек не станет свободным, независимым. Государство – неизбежное несчастье. ***** В памяти Львова остался прежний Дмитрий: молодой, стройный, деятельный. Его просто-таки невозможно представить обрюзгшим бюргером: переставляет ритмично изуродованные подагрой ноги. Каждый человек волен сам избирать свою судьбу. Дмитрий сделал выбор со свойственной ему решимостью, даже по отношению к себе с безжалостностью. Это и есть подвиг самоотвержения. Только отдельные люди на подобное способны, готовы. Общество должно чтить память таких людей. Дмитрий проявил себя не только умелым, смелым боевиком: ему смело можно поручить любое задание. Он также превосходный организатор. К себе и делу умел приковать почти абсолютное внимание. Не становился никогда многословным. Говорил всегда дельно: по сути вопроса. На посторонние мелочи не отвлекапся. Слова его обоснованы: соответствовали поступкам, делам. Он на равных держался со всеми людьми. Ни перед кем не подчеркивал собственной значимости, превосходства. Он не лебезил. Не подобострастничал. Добивался максимального соответствия практических дел партийным установлениям, даже требованиям чистой теории – в революционной деятельности и борьбе. Всякое мошенничество, комбинации, выгодные предложения – под видом и вместо практической подпольной работы он считал бесполезными. Компрометируют великую цель борьбы. Он не отдавал предпочтения ни одному из методов борьбы: разбирался тонко, глубоко, умело в теоретических вопросах борьбы. Строго исполнял требования дисциплины, конспирации. Упорно осваивал методы владения оружием: свое это умение доводил до совершенства. Считал: в предстоящей борьбе нет мелочей – необходимо серьезно готовиться при намерении побудить. Не пытаться наудачу совершить бланкистский переворот: установить надпартийную власть. В амурных лишь вопросах может прийти или обминуть удача. Идет непримиримая классовая борьба: просто смешно рассчитывать на случайный успех. Здесь имеет важную роль подготовка, закаленность кадров, их численность. Революционерам тюрьмы, каторга, ссылки – не страшны. Борьба отсеивает стойких, помогает избавляться от случайных людей. Задуманное довести до победного финиша способен только прошедший через горнила испытаний. Любой классово-несправедливый строй создает своих противников. Самодержавие в Российской Империи не исключение. Для успеха в борьбе важную роль играет подготовленность революционеров, их отрядов. После своей победы, установят стабильное демократическое общество со справедливым управлением. Для успешной борьбы, социальных преобразований, следует прежде свергнуть деспотическое управление. Оно основано на безысходности, страхе. Служит этой цели огромная по численности тайная полиция. Произвольные насилия местных и центральных управленцев, бюрократии. Дмитрий в революционной деятельности нашел свое призвание. Не социальное положение, ни образование не выдавали в нем некого барина: нашел развлечение в революционной обывательщине. Так от скуки избавлялся? Нет, он занимался делом свое жизни. Разве его в том вина: из буржуазно-интеллигентской среды вышел. Семья нисколько не помешала стать ему самим собой. Даже не попытался «красиво» уйти из семьи. С буржуазной средой его ничего не связывало. Он вел себя обычно, очень просто, обходительно – легко сходился с рабочими: держался с ними, как с равными товарищами. Это вызывало их ответные симпатии и доверие. Он глубоко прочувствовал интересы трудового класса: стал их выразителем. Выходец из другого, чуждого рабочим класса, он прочувствовал их жизненные интересы, потребности и желания: мог лучше их самих, яснее выразить. Стать выразителем прав пролетариата – в этом призвание народного интеллигента. ***** В газетах появилось утверждение: план Богрова согласован с Кулябко. Имел целью оградить начальника киевского охранного отделения от неприятностей, его службы сделать как можно спокойной. Но если это так, зачем группе анархистов замышлять, подготавливать убийство самого Кулябко? Следственные власти об этом получили достоверные сведения. Газеты есть газеты. Их сообщения чаще всего поверхностные, даже заполнены лживыми слухами. Нужно видеть между строками, что журналисты, чернильные пистолеты пытаются утаить от читателей? Читать между строк научились позже, в послереволюционные времена. Только самые легковерные люди подходят некритически к газетным сообщениям. ***** Видный деятель киевского подполья, участник группы анархистов опроверг легковесные газетные измышления: о намерении Богрова создать «легкую жизнь» начальнику охранки. Вспомним, какого рода работа выпала на его плечи, трудно думать – такого рода деятельность могла обеспечить «спокойную службу». Нужно непременно выискивать для тенденциозного объяснения приверженности Богрова к определенному плану, их легче найти как раз в плане 1907 года. Какую цену мог иметь Богров для Кулябко при «тиши, глади и Б-жьей благодати» в районе службы его? На чем бы строил карьеру Кулябко и чем выслуживался Богров? Указывает Кулябко на «ценность своего сотрудника». Он вытаскивает целый ворох выдач, предательств и ликвидаций. Пусть все это даже «небылица в лицах», но Кулябко знает: без них ему не поверят. По словам Кулябко, Богров ему принадлежал, а не департаменту полиции. Только в 1910 году он дал Богрову рекомендацию к фон-Коттену. Следовательно, если деятельность анархистские организации развивали по всей Российской Империи, кроме Киева, то вся слава Шерлоков перешла сразу к начальникам других охранных отделений, а не к Кулябко. Ясно из всей газетной болтовни: Богров руководствовался не тенденциозными газетными объяснениями, не соображениями ограждения спокойствия Кулябко и своего, а исключительно соображениями революционного характера. В 1907 году объективная обстановка революционной борьбы, по мнению Богрова, требовала одного плана, а в 1908 году – другого. План 1908 года, как признают товарищи по анархизму, диктовался самим ходом вещей. Киев фактически центр, штабс-квартира: сюда стекались анархисты отовсюду для получения справок, явок и прочего. В целом, плану не удалось осуществиться. Главари анархистов Богрова признавали одним из важнейших и серьезнейших работников киевской группы. В отношении взглядов киевских анархистов на экспроприации - победило мнение Богрова, после упорной борьбы с мнениями других товарищей. Не повторялись такие явления, как грабеж у трамвайных пассажиров двух рублей 50 копеек: их сразу тратят на извозчика – увозит экспроприаторов. Индивидуальный дележ экспроприированных денег не повторяют. ***** Тонконогов считает: вся история о «реабилитации» вымышлена от начала до конца. Она принадлежит Кулябко. Может так случиться: ее изобрел не начальник киевской охранки, а «жулики». Они подвизались возле революционного подполья, кормятся на общественный счет. Их несколько раз разоблачал Богров. Решили эти «обиженные» и «оскорбленные» сполна отплатить своему обидчику. Сейчас он уже ничего не сможет сказать в свою защиту. В этом случае, Кулябко не один действует: у него есть пособники. Во всяком случае, охранное отделение стоит не в стороне – приложило руку для компрометации Богрова. Даже воспользовалось оно известными ему фактами из жизни революционного подполья: подтасовали под Богрова, сотворили махинацию. Необходимо относиться с подозрительностью и недоверием ко всему исходящему из охранки. Пресса всех направлений, даже ее левая часть, приняла за чистую монету все охранные версии. Их правдивость даже не пытались проверить. Особенно в условиях беспрерывной непримиримой борьбы. Легковерия – этого опаснейшего недуга младенческого возраста не должно существовать в политике. Каждый факт считать установленным: должен пройти тщательную проверку. Богров составил свой план самостоятельно, без всякого сомнения: твердо шел к намеченной цели. Руководствовался иезуитским принципом: жизнь и правительство принудили к этому. Все средства хороши для достижения намеченной цели. Ему удалось осуществить намеченное. Это доказывает: твердо решил добиться своего. Несгибаемая воля вела к намеченной цели. Такие люди: сгустки энергии, воли – они настоящие борцы. Охранители народных прав. Без них общество обеднеет, осиротеет. Только такие творческие, благородные люди вносят смысл в наше бездумное существование. Власти с самого начала пытались связать Богрова с революционерами. Пусть не со всеми партиями, не со всем сообществом террористов. Вытянули для этой цели несчастного Муравьева, Черного, Лятковского и других. Но с Богровым всех их и по отдельности не удалось связать. Время идет: нужно дать вразумительно ответ общественности. Лгать, изворачиваться можно при наличии малейшей зацепки. Но ничего не осталось от версии о тайном заговоре и широком участии революционеров в осуществлении данной акции. Все опровергнуто. Осталось признать правду, точнее полуправду. Даже в этом признании действительности не все соответствует. Известна версия о «реабилитации». ***** «Следствие по делу об убийстве Столыпина окончательно ликвидировано. - Об этом сообщило «Современное Слово» 7 июня и 1 августа 1912 г. – Жандармские следственные власти пришли к заключению: акт совершен единолично Богровым. Все производство по делу передается в архив». «Прекращение дела об убийстве П.А. Столыпина. … Наряду с делом об ответственности ген. Курлова и др. на месте в г. Киеве производилось следствие об убийстве П.А. Столыпина. Это следствие имело целью выяснить вопрос, были ли у Богрова сообщники. В начале следствия возникли предположения, что сообщники у Богрова были. Эти предположения особенно окрепли после того, как в одном месте Городского театра обнаружили порчу проводов. Так как Богров на одном из допросов показал, что его выстрелом имелось в виду потушить электричество, власти предположили: порча проводов совершена соучастником Богрова, которому не удалось добраться до места, где проходил главный провод, ведущий в зрительный зал и прилегающие комнаты. Далее следствие предполагало: между преступлением Богрова и самоубийством Муравьева имеется связь. Сам генерал Курлов говорил в своих объяснениях департаменту Государственного Совета: нельзя утверждать об отсутствии у Богрова сообщников. В целях выяснения вопросов о сообщниках следствие велось также и в Париже. Всестороннее расследование ныне привело, однако, к обратным результатам. Оказалось, что во время киевских Торжеств никто из революционеров к Богрову не приезжал и что «Николай Яковлевич» и «Нина Александровна» - личности вымышленные. Выяснилось, никаких сообщников у Богрова нет и преступление совершил он самостоятельно, связи с убийством Муравьева не имеет. Следствие пришло к заключению: единственно правильной версией является та, которая возникла в начале деятельности ревизии Трусевича, то-есть, что Богров, после того, как в партии социал-революционеров стало известно, что он служит в охранном отделении, избрал террористический акт, как единственный выход из положения. В виду того, что сообщников Богрова обнаружить не удалось и что все обстоятельства убедили в самостоятельности действий Богрова, дело об убийстве П.А. Столыпина вследствие казни преступника – представлено ныне на прекращение». Почему-то потребовалось к Богрову пришпилить партию социалистов-революционеров: он с партией в последние годы не был связан, к ней не принадлежал. Ох, эти газетные пистолеты: слишком легко они обходятся с печатным словом. Многотысячными тиражами публикуют непроверенные сведения: представляют их почти за истину. В последующих номерах опровергают – утверждали накануне. Пресса – та же общественная прислужница. Хоть бы она не теряла самолюбия. Сомнения и заблуждения более простительны, чем ложь преднамеренная и тенденциозность: при формировании общественного мнения. ***** Кажется странным обстоятельство: за все время следствия не обнаружили власти, к какой революционной организации принадлежал Богров. Не пытались бы они иначе во всех провокаторских предпринимательствах превратить его в козла отпущения. Самое удивительное: он «выдавал революционеров» самых различных организаций – оберегал от провокаторства свою собственную партию анархистов-коммунистов. Здесь не произошло ни одно предательство. Богрова не заподозрили ни в одном моменте. Но даже и этому моменту пытались найти какое -то оправдание: квалифицированный преступник никогда не совершает действия свои в среде собственного обитания. Но хорошо известно: вор по призванию с преступной кровью в жилах, а не только по убеждениям - совершает хищения, экспроприации всюду, где только можно это осуществить. Такова его природа и психологическая настройка. Он осмотрителен, проявляет осторожность, но так поступает всегда и постоянно. Невозможно перевоспитать убежденного вора, преступника. Это только опустившегося человека можно перетянуть рассказами о прелестях честного существования, да и то, часто, ненадолго. Когда бациллы преступности плавают в крови, это уже неизлечимый человек. Вернемся к Богрову и разберемся. Действительно многоопытный провокатор? Следует проверить: его рассудок главенствовал над пристрастием? Почти всегда случается - наоборот. ***** Конкретно не называют имен. Кого выдал Богров? Только бездоказательно одно и то же твердят: выдавал, выдавал! Нужно верить на слово… Почему верить? Разве среди обывателей не могут оказаться злонамеренные лгуны? В данном случае почему не могли прибегнуть к давно известному приему: вор от преследований спасается – отвлекает от себя внимание криками «держи вора!» Почему Кулябко не воспользоваться этим приемом? Его недобросовестность обнаружит даже лояльный суд. Не только один Кулябко – киевская, центральная охранка замешаны в этом нечистом деле. Они заинтересованы в реабилитации. Спасали свое «чистое имя» от нападок. По этой веской причине и необходимости – они пытаются как можно сильнее избить поверженного, повешенного Богрова. При этом применяют недозволенные приемы. В их среде ничего недозволенного нет: все годится – для самосохранения, спасения собственной шкуры. Такое не часто случается: охрана должна охранять сама себя. Тут она показывает свою изворотливость: на что способна. Под сомнение поставили не существование, то «ее доброе имя». Охранные мотивы должны звучать более убедительно. Кулябко изобрел этот «убедительный факт» - 185 рублей ежемесячного вознаграждения плата агенту. Вовсе не зря, ко всему прочему он присовокупил деньги: без них мероприятие не может обойтись. Он утверждает: Богров работал не бескорыстно. Обвинение это поставили под сомнение: потребовали доказательства. Начальник охранки не представил ни ведомостей, ни расписок. «Верьте моей совести – на слово!» Но слишком долго верили: хватит! Говорим: доказательства предъявите! Добропорядочность словесная иначе окажется для ограниченного использования в детских комнатах, но не в обществе взрослых серьезных людей. Кулябко видит: крушится одна его версия за другой. Понимает: за одни красивые глаза, из-за одной любви к рисковой профессии никто провокаторством не станет заниматься. Кулябко в употребление пустил взрывчатую басню: Богров не регулярно сотрудничал с охранкой. По этой причине ему не могли исчислять регулярное вознаграждение. Он не отказывался от единовременных подачек за свое сотрудничество. Считает их честно заработанными деньгами. Сколько раз, на какую сумму, когда подобные вознаграждения сделаны: обнаружить не удалось. Кулябко не смог предъявить документальные доказательства. Опять остались его словесные заверения. И еще одно скоропалительное изобретение Кулябко. По своем приезде из Петербурга, Богров известил охранное отделение. На свои личные нужды он получил небольшую сумму денег. Верно, у него не осталось на что существовать: вынужден побираться в охранке. Смешно! Человек из столь обеспеченной семьи вдруг вздумал обратиться за воспомоществованием к столь сомнительному источнику. Любая ложь омерзительна. Особенно злонамеренная. Прибегают к ней часто: не остается другого выхода. Тогда эта ложь становится броской, подозрительно легковесной: редко удается изобрести ее такого свойства - остается неуязвимой, непререкаемой. Любая самая совершенная ложь шита белыми нитками. Она может очень долго существовать. Можно привести десятки и сотни примеров долгожития лжи: от этого она не становится более привлекательной. Ложь есть ложь – в любом оформлении и упаковке. Она вечно стремится выдать себя за более благородную родственницу. Еще противоречие: по словам самого Кулябко выходит: не видел Богрова целых полтора года – с апреля 1910. Из Петербурга последний вернулся 22 октября 1910 г. Как Кулябко удалось ссудить деньгами? Не вяжется одно с другим. Войдя в лживый раж, Кулябко просто потерял счет, им самим изобретенного. Не может избежать необходимых противоречий в таких случаях. Его уличают в несоответствии одного другому, он петляет, извивается ужом. Его идеал: всегда оставаться правым. Разве это возможно? Козыряет он ложью – не строит свои доказательства на утверждении правды. Многословный Кулябко разрушает основу «сотрудничества» Богрова: сам того не замечает. В своем взаимодействии с Богровым он проявляет доходящую до щепетильности деликатность. Разве так поступает руководитель со своим, хоть и ценным, но находящимся в подчинении сотрудником? Будь Богров сотрудником прежде, такого не могло произойти. Сильное доверие Кулябко можно пояснить одним: к нему явился Богров добровольно – заинтересовал: по собственной инициативе готов сотрудничать с охранным отделением, для предотвращения готовящегося преступления. Как не довериться человеку из известной семьи с прочным материальным состоянием? Связаны с местной знатью. Кулябко об этой семье имел полные данные, включая мелкие подробности. Личный писарь Сабаев в подчинении служит у начальника отделения. Он находился в приятельских отношениях с горничной Богровых. Он часто посещал ее в доме Богровых. Все узнанное подчиненным, почти сразу становится достоянием начальника: таковы здешние нравы и принципы. Вообще-то, строят любое административное здание на этих принципах. Это отдельное ведомство: узнавание интимного становится их основной задачей служебных обязанностей и жизнедеятельности. К таким вещам относятся особенно ревностно. Не теряют любой возможности узнавать скрытное и запретное. Между прочим, днем 1 сентября Сабаев два раза заходил к своей знакомой – и ничего! Не доусужились узнать, «Николай Яковлевич» действительно находится в доме Богровых. Оказывается, охранителям порядка свойственна бестолковщина такая, как и повсюду… ***** Через несколько дней, после покушения на Столыпина, в Киеве немало людей с откровенным подозрением отнеслись к «фактам» сотрудничества Богрова с охранным отделением. Указывают: данные «сведения» достаточных оснований не имеют под собой. Это фальшивка! Имеет целью не выяснить, а затуманить, более еще усложнить вопрос. Можно поставить вопрос в другой плоскости: кто в слухах этих заинтересован? Окажется, только стремящийся смягчить вину, облегчить свою участь. «Женщину» не нужно долго искать: ею оказалось местное охранное отделение. Только им мертвые Столыпин и Богров принесли дополнительные хлопоты. Охранники не преминули воспользоваться своими возможностями, как только в Киев нагрянула ревизия сенатора Трусевича. Личность и деятельность Богрова осветили только по данным охранного отделения. Ревизию превратили в доброволбную пособницу Кулябко. Необъективность ее выводов столь вопиющая: в Киев послали вторую сенаторскую ревизию. Очень часто случается: выдаваемая за глас народа молва, в действительности является злонамеренным вымыслом. Принято относиться подозрительно, даже презрительно ко всякого рода слухам. Поразительно: слух о злонамеренности зловещей охранки оказался в данном случае обоснованным. Нет, не обратили внимание, не прислушались к указаниям, не отнеслись с крайней осторожностью ко всем исходящим из помещений охранного отделения и собранным сведениям из неизвестного источника. Ведь кто может доказать: выступают в данном случае беспристрастной стороной и не заинтересованы в каких-то выгодах. Прибегли власти к своему обычному источнику. Нет ничего удивительного: на их основе сделаны самые скоропалительные суждения. Серьезное исследование причин преступления подменяют выискиванием утверждения ранее утвержденной версии - имя Богрова с тем же остервенением продолжают забрасывать комками грязи. Но игнорируют любые сведения его благородства, честности и чистоты. Вообще не соответствующие первоначальной версии данные – игнорируют, не принимают серьезно к сведению. Широкое распространение получают лишь сообщения из мутных источников. ***** Единственным свидетелем на суде Богрова выслушали Кулябко: прокурор отказался от допроса остальных. Версии Кулябко подтвердили официально. С этого момента, они несколько «уточненные», «подправленные»: «непогрешимые факты». При детальной проверке легко обнаружить их несогласованность, даже вздорность. На «детали» не хотели обращать внимание. Мистифицировал всю публику Кулябко, как до этого сам Богров состроил над ним злую шутку. Кулябко сумел рассчитаться с мертвым Богровым. Общественное мнение осталось от этого в страшном убытке. Сенатор Трусевич признал: «Личность и деятельность Богрова до совершенного им убийства освещаем на основании данных охранного отделения». А что это за сведения, их источник: известны. Кулябко, пострадавшее лицо. Разве можно говорить о какой-то объективности? В данном случае речь идет о преднамеренной фальсификации. Самым удивительным и чудовищным является: к исходящим от охранника сведениям относятся, словно к источнику авторитетному, заслуживающего полного доверия. Но когда охранники говорят правду? Ведь на их кухне готовится самая чудовищная ложь. Здесь творят самые неправые дела: выдают их за служащие государственным интересам действия. Прогрессивная часть общества должна отнестись настороженно, подозрительно к подобным сведениям. Этого как раз не случилось. Кулябко с полным основанием и правом мог праздновать свою окончательную победу. В этой его победе никто не сомневается. ***** После ареста и казни Богрова постоянно трезвонят о его провокаторстве. Этим вроде снижают «достижение террориста». Но будь действительно провокатором, разве стал передавать правительственным органам сведения о неудавшемся покушении на командующего военным округом. По тем материалам определенно судили о сущности и организационной деятельности революционного подполья. Без этих материалов охранка знала лишь о разрозненных антиправительственных выступлениях. Не имела возможности их связать в единый узел и опереться на теоретический фундамент. Возможно, никто другой: Дмитрий сохранил партийную документацию. Избавил товарищей от лишних страданий. Спас им годы жизни. ***** Что есть страшнее, подлее двойного предательства? Его еще провокацией называют. Попеременно превращаться из революционера в охранника и наоборот – предавать первых и выслуживаться перед вторыми, а потом – наоборот. Вечно себя держать в руках: не забываться. Подло это и… страшно рискованно. ***** У Богрова полуторагодичный стаж нахождения в революционных организациях. С Азефом его сравнивать неразумно. «Прославившийся» Азеф тринадцать лет упорно, медленно, беспрерывно продвигался вверх, по иерархической лестнице -на руководящий Олимп. Пусть даже докажут провокацию Богрова, несравнимы эти явления. Самое феноменальное: Богров – лишь слабое подобие Азефа, но ему удалось совершить провокацию более значимую. «Король провокации» смог вытворить «нечто мелкое». Сравнение: смехотворно, получается неестественное по «смыслу и качеству». Обыватели с жадным интересом ловят всякие россказни о принципах построения и традициях революционного подполья: поверят любому измышлению - пусть комбинация звучит страшнее. Они не любят думать, да и не умеют: нечем. Легко распалить их фантазию: достаточно подсунуть различные историйки. Слухи нелепо составлены, по всему фону шиты белыми нитками. Они рассчитаны на непритязательных обывателей. ***** Ложь держится на легковерии. Только неопределенные слухи побудили газету «Русское слово» поместить заметку журнального пистолета. «Одной из жертв Богрова стал известный за границей Русский революционер Гроссман. Он должен был приехать в Киев и поселиться на квартире Богрова. Перед отъездом в Киев, Гроссман узнал о «подозрительной» деятельности Богрова: в последний момент изменил свое намерение. Он остановился не у Богрова, а у госпожи С.: Богров с ней дружен. Богров знал о предстоящем приезде Гроссмана от С., она поехала встретить его на вокзал. На вокзале Гроссман был арестован и застрелился тут же. С. Тоже арестована». Недомолвки, извращения, намеки… Прилепили Богрова. Прямо его не называют провокатором, да это и не надо: мол, сами догадайтесь. И еще заключение: госпожа С. приписала свой арест и трагический конец Гроссмана предательству Богрова. Вот все и стало на свои месте? Выяснилось: Богров – это провокатор, что и требовалось доказать. Так все происходило? ***** Бедный Богров! Рано угас… А они – шакалы: толкутся возле его имени, слухам не позволяют потухнуть ни на минуту. Сейчас еще ему «приписывают» смерть Александра Гроссмана. Что случилось, то случилось… Трагическую потерю не оживишь… Дело Александру - дороже самой жизни: он это доказал. Какой нужно еще делать вывод из этого слепого случая? ***** Начали широко циркулировать «сведения» о провокаторской деятельности Богрова - среди публики и в прессе. Кулябко понятливый, сразу понял: может безбоязненно воспользоваться «Бегемотом», самым ценным своим сотрудником для подтасовки «дел под Богрова». Кто сможет доказать подлог? Из охранной лжи многое широко распространили. В публике приняли на веру. Клеветникам ничего не страшно: мертвый Богров не в состоянии ничего сказать в свою защиту. Как назло, честных людей и объективных исследователей рядом не оказалось. У кого возникнет охота пытаться реабилитировать новейшего Азефа? Решающую свою роль здесь сыграл закон классового психоза. Злонамеренность одних повлекла к преступному обману и легковерию остального населения страны. Человечество таким устроено: обман оно легче воспринимает, чем самую достоверную правду. Сами желают оказаться обманутыми. Выбор един между правдой и ложью: за ложь! Встречаются лишь отдельные люди: для них правда – дороже самой жизни. Нет, эти правдоискатели - не тупые упрямцы: они бдительные стражи честности, справедливости. Вдруг их не станет – мир сразу обеднеет: атрофируется в нем совестливость. Вместо нее вырастет подлость. До такого состояния допускать нельзя. Да, и подобное никогда не случится, пока в человечестве деятельна любознательность, неуспокоенность, стремление к миру, добру, счастью… Без идеалов и морали невозможна интеллектуальная жизнь. Окраску общественного здоровья определяют не сволочные интеллигенты. ***** С революционным подпольем Богров окончательно связал свою судьбу с начала 1907 года: вступил в местную подпольную организацию. Кажется, совсем нелепым утверждение: за непродолжительный период времени, за полтора года, он стал столь важным деятелем анархистского движения. Осведомлен конкретно о подпольной жизни и революционной деятельности многих местных организаций. Какими бы выдающимися способностями не обладал молодой человек, вряд ли ему удалось за столь короткий промежуток времени провалить одновременно революционные организации севера, запада, северо- и юго-запада, а также юга страны. Да, что это такое: революционные организации совершенно потеряли бдительность? Без всякой проверки, не говорим даже о проверке тщательной, они ввели в круг своих сокровенных секретов случайного человека. Он еще не выявил даже свои навыки, способности, знания, профессиональную пригодность. Опыта революционной борьбы и подполья не приобрел. Кадры руководителей движения формируются очень непросто. Нужно пройти много проверок и перепроверок. Без всего этого не втиснешься в замкнутую группку руководителей. Авторам лжи о Богрове следовало это знать. Сломя голову не бросаться в проран сомнительной версии. Наивная и злонамеренная ложь тем-то и прекрасна: она долговечной не бывает никогда: хиреет однодневкой. Так все и случилось с ложью о Богрове. Но... ***** Однодневная ложь проявила свою живучесть. Вместо прекрасного памятника: достойно украсить его деяние, имя Богрова окутано ненавистью, презрением. К нему потомки питают ненавистные чувства по одной причине: современники без тени сомнения поверили в охранную версию. Тенденциозные историки эпохи послереволюционной ничем не проявили своей совестливой объективности. Они заняты одним: подтасовывают факты под господствующие веяния доктрины. Уже не однажды переписывали «историю»: игнорируют не совпадающие с нынешними веяниями, не соответствующие идеологии, основополагающим идеалам догмы современного времени. Подобная методология получила даже свое выспренное название – «научно обоснованный метод». Ну, и пусть обосновывают науку или «наукой»: это их дело. Критически мыслящий человек не подпадет под одуряюще-гипнотизирующее их влияние. Доктринерская лживость годна лишь для недалеких и неумных людей. Характеризует их особенность: с упоением относятся к своим умственным способностям. Особенно с пренебрежением – ко всему остальному человечеству. Здесь имеется какая-то обратная зависимость: чем глупее человек и ничтожнее, тем он более эгоистичен. Самовлюбленное ничтожество презирает вечно знания и опыт, но оберегает от «покушений собственную личность». ***** На памятном заседании Государственной Думы обсуждали запрос об Азефе. В прениях от социал-демократической фракции выступил Гегечкори. Он поставил под сомнение заявление главы правительства Столыпина. За небольшой срок из немногочисленного, невлиятельного заграничного комитета удалось добраться ему в центральный комитет партии. Даже стал во главе всей Русской организации. Это позволило ему превратиться в универсального провокатора. Произойти не могло такого! У Евно Азефа тринадцатилетний стаж революционной подпольной деятельности к тому времени. А что Богров?! ***** Существует черный список охранников, провокаторов: обширный список людей презренных. Предали свой народ. Изменили чести, родине. Позор попасть в такой список. Большинство оказывается в нем по праву. Некоторых заносят случайно туда – без детальной проверки их вины. На основании одной молвы. Молва – это дикое сотворение человеческого невежества. Пользуются любым способом для распространения злокачественных случаев и домыслов. Стоит остеречься молвы: к ней может примешаться изначальная злонамеренность. В мире торжествующей лжи все может случиться. Кому охота докапываться до истоков, до первоосновы лжи: она становится составной частью жизни. Без документальных оснований можно опорочить любого человека: в этом специализируется большая кагорта фальсификаторов, но затем очень трудно установить истину, вернуть правде все права. Правда долго может находиться подспудно. Годными лежать без движения и молча терпеть злонамеренные наскоки клеветы, лжи… Правда очень скромна, несамолюбива: она не может настоять на своих правах. Жизнь мелка и гадка. Изредка случается некоторое разнообразие развлечений. В ней скуки – хоть отбавляй. Нужно обладать героической выдержкой: выдержать, стерпеть эту жизнь. В этом мире любознательный человек найдет благородное дело для себя: ради него стоит терпеть лишения, нести бремя существования. Имеются такие дела для достижения положительных результатов: для них не жаль даже расставаться с жизнью… Вести себя достойно, выдержанно, голову не преклонить перед царскими палачами. Они только ждут момента, хоть утвердить психологически свое превосходство над жертвой. Мужественно встать на эшафот, умереть смертью достойной Мужчины, борца. Честное имя не запатнают домыслы -измышления. История оставит достойное место. Грязная лживость надолго не прилепится к честному имени. Будущие поколения обязательно восстановят справедливость, утвердят истину. Все же нелегко терпеть гадливость, отточенной грубой клеветы. Ничего не поделаешь: лакейские сердца не воспринимают правды. Сохранится вечная добрая память о несчастливом борце только в сердцах благородных потомков. Он сотворил историю. В какое-то мгновение воссиял ярким пламенем и угас. Разольется вокруг не чад – приятное чувство сострадания, соучастия. Из потустороннего мира теней, мрака небытия относятся мелкой дрожью нежная мелодия: безвременно угасла жизнь борьбы, страданий. Светлое имя со временем станет еще светлее, голос нежнее, а испытываемые чувства: все чище и чище. Безусые юноши его превратят в идеал, в предмет восхищения: добровольно ушел в неизведанный мир небытия. Поступил не как фанатик, а сознательно. В этой жизни недостижимо всеобщее счастье, равенство. Пока существует в мире произвол, беззаконие незаконных властей. Нахально-чванливая спесь: уверены в своем всесилии. Тирания существует, благодаря безнаказанности. Он это понял. И хорошо: решился – изведал часть сущего, на себе испытал людскую лживость, подлость, встретился с женским непостоянством, их коварством и ненасытной чувственностью. Сталкивался с разными типами людей, характеров, стремлений... Многое в жизни увидел, понял. Счастье – случайная гостья. В этом мире нет ничего существенного, стоящего. Только ради идеала стоит жить, ради его одного умереть. Оценил жизнь по достоинству. Многое в ней испробовал, изведал. Оплатил ей ценой – по стоимости: ни копейки больше. Цветущий, молодой, пышущий здоровьем организм: жить ему, только жить! Он распахнул широко дверь в неизведанную вечность и с бешенным стуком готов закрыть за собой дверь жизни. Не многие люди способны на такое. Только отдельным счастливцам удается столь честно прожить. Ярко и прекрасно умереть. ***** Случилась эта вынужденная связь с охранкой. Поймут, не заклеймят позорной кличкой «охранник»? Подобное обвинение полезно одним власть имущим. Свое господство они строят не на правде событий. Только своеобразно, тенденциозно откликаются на злобу дня. На ней зарабатывают дивиденды. Журналисты – не лучшая категория людей: пишут они по требованию владельцев изданий. Платят им звонкой монетой «заказчики музыки». Места в редакциях, бесплатные билеты в театры им выдают не зря. Нужно выслуживаться, отрабатывать авансы. Ложь способна приобрести столь невероятные размеры и очертания. Она может разрастись снежным комом. Благодатное весеннее солнышко обязательно распарит-растопит любое самое чудовищное напластование лжи. Охраннику Кулябко придется себя выгораживать. В данном случае проще всего представиться жертвой. Гордо утверждать: проявил слепое доверие к выходцу из благородного семейства и добровольному сотруднику. Поверил ему на слово: без проверки других агентурных данных и филерских наблюдений. Противоречит это инструкциям, практике охраны. Это его служебный просчет: не более. В этом мире мещанского благодушия, всепрощения, любая ложь может пройти, проходит. Они не остановятся перед любой клеветой с целью опорочить задуманный столь хитроумно и удачно осуществленный акт своего кровного врага. Ложь, подлость – не в его натуре. Ничего не поделаешь: сама жизнь вынуждает идти на мелкие хитрости: иначе не достигнешь своей цели. Часто необходимо «сотрудничество» революционеров с охранкой. Важно проникнуть в самое логово врага. Только со знаниями методов, приемов, планов охранки можно наиболее эффективно им противодействовать. Может удастся попытка, даже посчастливится навязать им свои видения, убеждения. Воспользоваться охранкой: служить революции. Знаем: охранка – составная часть Российской бюрократии. Она самонадеянно и глупа: они дурачье! Попытаться ими крутить, как цыган солнцем. Это факт - не только наблюдение. ***** Революционерам чужд дух индивидуализма. Они не смогут понять: Богров совершил самостоятельно террористический акт – без связи с революционной группой или партией. Он исходил из основных требований жесткой конспирации и опасений поражений по причине предательства. Вся ответственность на нем одном. Только на нем. Революционная среда очень неустойчивая: здесь столь часто предательство. Стоило рисковать? Нередко, охранка узнает о готовящемся предприятии прежде, чем революционерам удается его осуществить, приступить к нему: провокаторство стало вполне обычным явлением. Анархисты-коммунисты сами поступят вполне разумно и этично, если не подтвердят официально идейной и частично организованной близости. К чему? Если им руководила чрезвычайная осторожность, то революционерам проявить целесообразность политическую. Нужно во что бы то ни стало сохранить оставшиеся кадры партии. Ничего страшного не произойдет, если он останется в представлении врагов и друзей крайним индивидуалистом, своеобразным инородным телом, подкидышем – без родных и знакомых. Отщепенцем – без партийной принадлежности и лица политического. Пусть они даже выставляют его хоть кустарем-одиночкой и противопоставляют всему благородному Русскому обществу: это еще не самый страшный позор. Можно пережить. Учтем: сами желают оказаться обманутыми легковерные люди. Стоит трудиться: их убеждать, доказывать в любом абсурде? Пусть поверят. ***** Он всегда, во всем последователен, прямодушен. Только непонятливые люди, да и явные лжецы в Богрове увидели человека с двумя лицами. Некоего Януса двуликого. Стал слугой двух или нескольких господ. В общем и целом, личностью загадочной, темной, непостижимой. Сумел-де «хитроумно, просто, с театральной фантазией одурачить всех: публику, газеты, друзей-революционеров, сотрудников охранки». Одно не поймут: ради чего он это сделал? Найдутся такие люди: дело это пожелают раскопать до конца. Позаботятся: предотвратить в будущем саму возможность появления подобного человека. Способен не только перепутать все карты, но и одурачить власти по всем правилам интриги, провокации, дипломатии. Временны веяния будничности. Друзья и враги вынуждены будут признать чистым его, истинным революционером, человеком действия. Связи с охранкой очень позорны - они малозначительны, в сравнении с результативностью деяния. Поди докажи фомам-неверующим: с прошлым покончил окончательно. В последние времена у него не существовало никаких связей с охранным отделением. За одни красивые глаза ему удалось пробраться в Городской театр. Случилось: кошмар сопровождает героическое, с ним стыкуется. Специфическая особенность разве такова только одного этого конкретного случая? Подобное уже случалось: очень даже часто. Вот если бы покушение не удалось, тогда можно – бездоказательно – утверждать: поступил как провокатор, предатель революционных идеалов. Повод правительству предоставил для усиления репрессий. Удавшийся теракт стирает грани устоявшихся заблуждений. Дополняет случившееся новыми особенностями и чертами. Редко найдется человек - однозначно, категорически ответить на вопрос: «Кто такой Богров: герой, провокатор, предатель? Изменил ход исторического развития России?» Разве существуют однозначные ответы? Сожительствуют в нем рядом черты героя и предателя. Он вынудил хитростью поверить себе многоопытных, но потерявших осторожность руководителей охранки. Ему удалось вызвать к себе их доверие. При этом он никаких тайн не выдал. Просто их одурачил. В одном никто не сможет сомневаться: он решительно вмешался в ход исторических событий. Изменил его направленность. Дело уже сделано: готов с достойным истинному герою честью и мужеством, принять смерть. Он жил сознательно, готов умереть так же: выполнил свое жизненное призвание. Интеллектуальный материалист по убеждениям, он всегда остается истым идеалистом. Выработал цель в жизни, шел к ней собственным путем: ни разу не изменил. С возрастом менялся он сам, цель становилась конкретнее. Одно оставалось неизменным: неистребимый идеализм. По жизни его влекла неиссякаемая энергия, зуд деятельности. В нечастые, недолгие остановки особенно болезненно ощущал замеченную материальную, да и физическую неустроенность мира. Его противоречивость, несправедливость. Тут ничего невозможно изменить: такова природа любой государственности. Он очень хотел бежать из джунглей города: хоть куда глаза глядят. На лоно природы, в объятия девственных просторов, гармонии. Каждый человек: пленник условий существования: ему приходится тянуть лямку жизни по добровольному выбору и принудительному воздействию обстоятельств. Возможно, по чьей-то осознанной или неосознанной прихоти. Особенно много плохого достается в этом гадком мире идеалистам: не желают идти на компромиссы со своей совестью. Самые несчастные они страдальцы. Без вины виноватые. Не любят, не хотят, примирить с привычками других людей. Стремятся к чистому, высшему, но открывают часто перед взором мир во всей отвратительной наготе. Попробуй примирить эту мысль с реальностью. Болезнь раздвоенности постоянно им сопутствует, отвлекает. Мир создан не для идеалистов: они не могут в нем найти свое место. Из-за этого столь часты трагедии. Они не переведутся. Вероятно, продолжат множиться. Может произойти такое: болезнь совестливости захватит многих молодых людей. Они будущее – молодые, чаще всего нестойкие, подверженные влияниям. ***** Значительна власть гипноза. Больше того, случается и достаточно часто: людей, общества охватывает массовый псих. Они начинают бездумно верить в подброшенные им предположения. Они даже тем не поинтересуются, из какого источника исходят сведения. Им нужно: пусть под рукой вечно существует хоть нечто, куда направить аффектацию, чувственное восприятие событий. Ох, уж эта коллективная и солидарная отзывчивость на произошедшее событие. Недалеким людям чаще всего безразлично, в какую сторону выливаются их чувства, в какое русло они попадают. Лишь бы контрольно отозваться на произошедшее событие. Чем заполнить праздное любопытство. Стихия чувств – дикая стихия: вызывает она войны, погромы, революции. Особенно она опасна в периоды становления. Отдельный человек не может создать такую стихию: он лишь только способен растревожить чувства, а уж за ними готова прорваться вся стихия чувств. Наружу она выльется трагически чуждой, подстрекательски-науськивающей пропагандой – бездарно-однообразной, неумной, шаблонной… А публика ныне пошла такая: не умеет самостоятельно разбираться и мыслить. Повторяет подсказки газетных передовиц. ***** Довольно продолжительное время: с конца 1908 по самый сентябрь 1911 года в Киеве и губернии нет никаких возможностей для осуществления провокации и предательства. Не осуществляли почти никакой анархистской работы. Богров в это время почти полностью отошел от революционной организации. Ничем себя не проявил в подпольной революционной работе. Он вроде потерял всякий вкус к подпольной агитации и борьбе. Органы охраны также не могли похвастаться сколько-нибудь серьезными ликвидациями и выдачами. Сейчас потребовались им необычные изобретения: в глазах обывателей, даже общественности Богрову они придают особую ценность. Этот сотрудник оказал охране неоценимые услуги. Деятельной натуре Богрова не могло понравиться бездействие в течение столь продолжительного времени. Об этом никто не задумывается. Одни талдычат о провокации. Другие проверили это мнимое провокаторство: все бездоказательно. Только по одному наитию продолжают повторять версию. У хулителей оказался очень слабый арсенал. В этом даже есть своя закономерность: при беспочвенной аргументации, тем усерднее воздвигают лживое строение. Особенно усердствуют люди бесчестные: стремятся погреть руки от чужой жаровни и даже таскать из нее каштаны – не своими руками. Им лично безразлична судьба своего противника, против кого направляют злонамеренные клеветы, стенания: только стремятся чувствительнее ущипнуть, посильнее лягнуть врага-противника. Бьют без правил. Добивают поверженного наземь. ***** В своем показании Кулябко заявил: в течение полутора лет не имел встреч с Богровым. Можно посчитать точно: за весь период с 27 марта 1910 до 26 августа 1911 года. Вскоре после этого, начальник охранного отделения утверждает совершенно другое. В апреле 1910 года в среде местных анархистов возникло подозрение: Богров – провокатор. По этой причине он вынужден на определенное время покинуть Киев и перебраться в столицу. Перед своим отъездом взял у Кулябко рекомендательное письмо: адресовано начальнику петербургского охранного отделения фор-Коттену. Это письмо не опубликовали: существует на самом деле? Оказывается, его написал в тот период времени – Кулябко не видел «своего сотрудника». Не имел с ним никаких контактов. Ложь характеризуется теми свойствами: в ней редко и слабо увязаны концы с концами. На поверхности появляется «хвост». Скрывается голова. Часто хвоста не видно, но «торчат уши». ***** Кулябко первым указал: в апреле 1910 года товарищи заподозрили Богрова в провокаторстве. Но это не соответствует действительности. Еще в мае 1909 года, за год до этого, по возвращении из заграничной поездки, Дмитрий Богров отошел от подпольной работы в революционной организации. С тех пор никаких связей с ними не имел. Когда и как он мог заниматься провокаторством? В обвинениях нет никакой логики. Это логика лжи – от нее далеко до истины. Это полярные стороны и непримиримые явления. Логика лжи вечно сомнительного свойства. Случается иногда: ложь оказывается долговечной. Это случается в определенном случае - ложь всех устраивает: люди сами желают оказаться обманутыми. Распространили сообщение: фон-Коттен в июне 1910 года принял Богрова в число сотрудников, но уже через месяц наш герой отправился за границу. Что он успел дать столичной охранке за этот короткий период? Важно другое: в тот период Богров вовсе не выезжал за границу. Все время он находился в столице. Лишь раз покинул ее на непродолжительное время. В данном случае также сработал фактор обтекаемой несогласованности. Когда ложь рождалась, автор и распространитель даже не предполагали: ей придется находиться перед перекрестным допросом критики нелицеприятной. Сами авторы лжи редко продумывают все детали: не мечтают о ее долговечности. Для них важно: отреагировать на правду в данный момент и как-то выкрутиться из неловкого положения. ***** Кому, для чего потребовалось скомпрометировать Богрова? Вся разгадка: он являлся политически опасным, неблагонадежным для самого Кулябко: считает себя пострадавшим – доверился Богрову. Начальнику охранки и не только одному ему выгодно дискредитировать своего неверного обидчики по общему начинанию. Основные компрометирующие сведения исходят от Кулябко. Можно охраннику доверять? При чем такому: проел зубы на эксплуатации и распространении всех приемов провокации: превратил ее в свою основную специальность. Объективный суд серьезно не отнесется к его показаниям. Бездоказательно не примет за истину в полной мере. В нервной суматохе нет никого здравомыслящего. Не попытался никто разобраться в хитросплетениях событий, выявить истину. Общество может прожить без знаний правды. Неоспорим долг будущего историка и писателя все действительные события воссоздать, от всего злонамеренно привнесенного их очистить. Лишь очищенная истина может и должна сиять своей неподкупностью, чистотой: все остальное поблекнет, потеряет привлекательность отражения чужого. Правда должна восторжествовать: никогда не поздно посвятить, отдать даже ей жизнь. Страшно много скопилось нарочной лжи вокруг многих событий и в один прием от нее не избавишься. Нужна долгая и кропотливая работа. Состоит беда: ложь иногда ежедневно плодят. Избавиться от части ее, даже не полностью, возможно временами. Люди любят иметь дело с ложью и полуправдой. Правда им почти противопоказана. Ложь очень редко согласована во всех своих пунктах. Такие каверзные случаи происходят: сами авторы лжи отвергают собственное свое изобретение. Сейчас происходит на глазах у публики разоблачение лжи, но она этому не придает особое значение. А стоило! ***** По роду своего психического склада и служебного положения Кулябко часто приходится составлять-фантазировать и проверять массу всевозможных версий. Он развил в себе изощренный ум. Ему не стоит особого труда перекладывать эпизоды деятельности различных людей и организаций в определенное русло – составить «биографию Богрова». Он заранее знает, рассчитывает: поверят сразу – никто не станет проверять, какая часть истинная, а что ложное, злонамеренное. Непросто сейчас докопаться до истины. Ему важно: соблюсти привлекательность внешнюю, некую версию соответствия логике. Правдоподобной показалась его версия: охранные отделение арестовало Юдина и членов группы – готовили они покушение на Столыпина. Товарищи предположили: Богров приложил руку к этому аресту. Тогда перед ним поставили ультимативную дилемму: «Столыпина убей, иначе мы сами уничтожим тебя, как провокатора». Как все просто: выясняют побудительные мотивы, движущие силы, отдельные моменты… Становится на свои места все разом. Оказывается, Богров не герой – пленник, жертва шантажа. Он решает уйти из этого недоброго мира под барабанный грохот. Отдал жизнь свою за смерть основного политического врага. Не как мелкий предатель, даже провокатор. Детальный разбор многого сложного – оно становится очень простым. Не надо только усложнять. Находят низменные побудительные мотивы каждого возвышенного поступка - при желании найти или придать ему побудительные мотивы. Надо только тщательно искать и изощренно придумывать. Или – или… Это по-детски: все или ничего! Но и взрослые люди прибегают иногда к пояснению непонятного им поступка, явления. Легковерные убеждаются: этому можно поверить – среди миллионов людей находится один фанатик. Ничего ему не стоит потерять свою жизнь, но только истребить другую. Фанатизм – та же патология. Не объясним для нормального рассудка. Все революционеры – люди особые, инакомыслящие: не вполне нормальные люди. Кто в этом сомневается? Их странность, нигилизм, желание облагодетельствовать человечество: кому все это нужно? Само человечество об этом не просит. Не нуждается в самозванных благодетелях. Да, они не столько заботятся о будущем и справедливости: только утолить свое тщеславие, прославить имя, оставить жирный след в истории. Вся их деятельность осуществляется: им она приятна. Не для чужих нужд. Субъективное в них сильно развито. Даже определяет сущность бытия. Наслаждаются своими деяниями. И все же фанатики – животворная сила прогресса. Они и только они разумно, сознательно движут общество вперед. Остальное население бездумно лишь исполняет чужую волю и желания. Трудится, борется не по своему желанию, а по принуждению обстоятельств и биологических факторов. Очень много говорят о сознательности. Она никогда не превратится в инстинкт: возникнет только вынужденная покорность, уступчивость силе, насилию. Никогда, нисколько сознательность не согласуется с желаниями человека. Согласовывать свои инстинкты с логическим мышлением способны самые высокоорганизованные особи из человеческого сообщества. Все остальные люди подлогичны. Очень слабы люди по своей природе. Силой не становится многое количество людей в самом обществе. Невелика созидающая сила. Вместе, под руководством людей квалифицированных они способны строить грандиозные вещи. Достаточно много людей-разрушителей: они делают подобное, как обычную работу – без особой заинтересованности. И еще существуют политические фанатики: опаснейшая это категория людей. Они выступают поработителями свободного человеческого духа - чаще всего. Они самые опаснейшие изверги в общественной среде. Страшно много бед уже принесли человечеству. Сколько еще придется страдать от их сумасбродства, навязчивых идей?! Централизованная структура общества: самая благодатная почва для процветания их чудовищного «эгоизма». Многокровие, напрасные жертвы плохо смирят их ненасытные сердца. Станут требовать новые жертвы. Подвергать общество утонченным испытаниям. ***** Кулябко желает придать большую важность деятельности Богрова: публикации его в торжественном стиле возвещают о важном преступнике – его разоблачили и обезвредили. Он должен был совершить этот поступок гражданского мужества еще раньше, но сдерживало одно обстоятельство: Богров находился в его штате. Не хотел терять этого ценного сотрудника. Против освобождения из заключения Кулябко упирается. Но связи отца Богрова победили противодействие начальника охранного отделения. В действительности об этом человеке прочных агентурных данных нет. Без подтвержденных конкретных документов вынуждены освободить. Охранка просто не выпускала из своих владений «столь опасного преступника», противника режима. Коль Богрова выпустили: по агентурным сведениям он почти безгрешным представлялся. Широкое распространение получил слух: в сентябре 1908 года Богрова вместе с товарищами арестовали на месте преступления при попытке устроить побег из тюрьмы одного из арестованных революционеров во время сопровождения его в суд под усиленным конвоем. Этот нелепый суд опровергает простая справка: 10 сентября 1908 года ночью арестовали Богрова. Но в эти часы нет присутствия в суде. Весь слух покоится на зыбкой почве. Даже не имеет под собой достоверного факта. Подобное разоблачение обвинителей не особенно пугает: важно посеять сомнение, а дальше сработает иная логика. Расплодившаяся ложь обязательно должна оставить после себя заметный след в виде шлейфа – путеуказателя иного заметного. Богров еще ранее в тот день заметил за собой тщательную слежку, но ему несколько раз удается сбить агентов с толку. Не смог совсем уйти от надзора. В этом он убедился поздно вечером: тогда он отправился проводить жену своего брата на вокзал: уехала поездом на юг, на дачу. Осторожность Богрова в данном случае столь ярко выражена: не взял с собой оружия - он обычно не расставался с браунингом. Смутные опасения его не оставляли весь день. Не в пример другим дням, он задумчив, в себе сосредоточен. Мало разговаривает, только отвечает на вопросы односложно. Сразу заметно: в чем-то он таится, его отягощает какой-то груз или сомнения. Но что, что с ним?! На обратном пути с вокзала – извозчик спешил «в миг» прибыльного клиента довести домой. И тут… Богрова арестовали. В тот свободный день он ни в каком мероприятии не участвовал. Арестовали его не в связи с делом: по доносу какому-то или подозрению. Произошел его арест в тот вечер почти случайно. Не явилось случайностью: с осени 1907 за ним вели периодическую слежку. За квартирой его установили зоркое наблюдение. А в ноябре того года провели обыск в квартире. Ничего конкретного не обнаружили. Богров решил замести следы: оставляет на время Киев – перебрался в Баку. Домой вернулся только через три месяца, в феврале 1908 года. Он вскоре вновь попал в поле наблюдения агентов охраны. А осенью произошел этот арест: его нельзя назвать абсолютно случайным – для самого Богрова неожиданный. Человек его образа мыслей и жизни почти всегда готов предстать перед следователем. Совершенно не зря говорят: по людям таким – тюрьма плачет. Как там не было: совершился арест. ***** Богрова порочит единственное показание: высказано Кулябко. По его версии провокационная деятельность Богрова ограничивается временем с 1907 по апрель 1910 года: систематически сносился с охранкой. В ее распоряжение он представлял очень ценные агентурные сведения о деятельности организации революционного подполья. Они сыграли очень важную роль в ликвидации ряда анархистских групп. Кулябко говорит о «ценных услугах» Богрова, не уточняет, не указывает имена, не приводит ничего конкретного для подтверждения обвинений. Кого Богров помог ликвидировать? Удивляет: голые декларативные заявления начальника охраны возымели столь магическое действие – все подпали под их гипноз. Из него не в состоянии выбраться. Во время ревизии сенатор Трусевич занимался проверкой данного заявления Кулябко. Из судебной палаты и военно-окружного суда он потребовал дела. В них не нашел никаких указаний на Богрова – его провокаторскую деятельность. Сенатор сделал единственный вывод: для Кулябко Богров являлся заведомо политически неблагонадежным лицом. Он неблагонадежен во всех отношениях. Кулябко этого не понимал: проявлял политическую слепоту, беспечность - во всем доверял ловкому человеку. Оплошность начальника охранного отделения повлекла к страшному последствию – Российской Империи пришлось заплатить непомерно высокую цену. Вторая ревизия сенатора Шульгина никаких документальных следов охранной деятельности Богрова не обнаружила. Против Курлова, Кулябко и руководителей киевской охранки выдвинули обвинения: их сношения противозаконные с явным представителем заведомо преступного, антиправительственного сообщества анархистов, более того, анархистом-коммунистом Богровым. Преступники ставят целью насильственное ниспровержение в Российской Империи существующей системы правления. Декларируют в партийной программе установление в России бесклассового общества. Закон Российской Империи анархистов-коммунистов объявил преступной организацией: запретил их деятельность. Таятся в глубоком подполье борцы. Это чудовищно: руководители страны предосудительными для себя не считают поддерживать контакты с подозрительной личностью. Доверяют ей, даже вручают входные билеты в сад Купеческого собрания и Городской театр. Богров имел возможность беспрепятственно осуществить покушение не только на Столыпина. Он мог покуситься на Священную Особу Императора или членов Августейшей Семьи. ***** За первооснову своего обвинения-самозащиты Кулябко берет действительный факт из жизни Богрова: его связь с группой анархистов-коммунистов. Начальник киевской охранки одновременно выставляет хитроумный зигзаг в сторону: очень скоро молодой человек разочаровался в анархизме – даже начал сотрудничать с правительственным органом. Пообещал содействовать раскрытию организации в смысле ее структуры. Пообещал выяснить и сообщить о преследуемых партией политических целей. В рассказе Кулябко все легко получается: Богров еще вчера революционер, но вот он уже охранник и провокатор. Причина его мгновенного преображения: разочаровался в теории-практике анархизма. Решил с помощью враждебных сил разрушить это вдруг ставшее ему чуждым радикальное течение. Чтобы так поступить, нужно являться человеком недостойным, мелким, подлым, хищным. Но сам Кулябко признает: Богров не был таким человеком. Измышления подобные, как и сведения о получения им единовременных небольших денежных сумм за свои донесения – являются злонамеренными, не соответствующими его характеру, да и фактам. Выдумка, клевета-напраслина появившееся сообщение: с половины 1910 года – до самого покушения в Городском театре Богров сотрудничал с начальником петербургского охранного отделения фон-Котеном. Работал с непосредственным его руководством. Не существует подтверждающих документов о сотрудничестве. Об этом свидетельствует один Кулябко. Этот самый Кулябко выгораживает одних, но топит других. Так поступают постоянно все бесчестные люди. Исключением из этого общего правила он стать и не стремится. Заключительная клевета «убедить должна» легковерную публику. В прессе появилось сообщение: летом 1911 года Богров отдыхал на семейной даче возле станции Потоки: расположена вблизи города Кременчуга. К нему явились товарищи по революционному подполью: предъявили обвинение в сношениях с охранным отделением. Угрожали судом партийным и оглашением провокаторской деятельности. Богров согласился совершить теракт. Этим он сможет реабилитировать себя в глазах членов партии. Его выбор остановился на статс-секретаре Столыпине: являлся самым видным деятелем правительственной партии. К нему обращен наибольший интерес всей нашей публики. Это покушение обратит на себя всеобщее внимание. Богров из Петербурга в Киев возвратился в феврале. На семейную дачу возле станции Потоки он приехал 22 июня 1911 года – отдыхал. Сплошной вымысел и фантазия вся история о революционных замыслах. Историю с дачей Богров сам прилепил к своей истории. Охранник Кулябко только «разнообразил» сведения. Он «дополнил» Богрова изделием собственного производства. И ему поверили! Ведь Богров мертв и лишен возможности что-нибудь сказать в свое оправдание. О личном защитнике он заблаговременно не побеспокоился. Молчит партия Богрова: свято хранит свою конспирацию. Она решила пожертвовать одним из своих прежде активных сотрудников. Он позже добровольно отошел от активной, даже непосредственной революционной деятельности. Заботит его собственная безопасность? Мог искать другой путь для торжества революционного счастья и будущего. ***** Дело это вовсе не наше – не Русское, даже не революционное. Странное какое -то… Нам чужое, чуждое… Нам привнесенное. Совершенное излишество: нашей пользы не добавляет. Даже не общественное дело: личная авантюра оригинала, новоявленного сверхчеловека. Это покушение не возымеет никакого значения. Оно пройдет мимо нашего революционного движения. Это одна из чрезвычайных случайностей: столь частые они в нашей жизни. Охрана – это она стрельнула: ведь находится в постоянной готовности. Как - то заряженное ружье: висит на стене до времени… Так все устроено, расположено: не может не «стрельнуть» - не зря оставили вне общественного поля зрения. Поднята на недосягаемый пьедестал для контроля. Ничего невероятного, экстравагантного Богров не совершил. Просто он использовал уже готовую структуру охраны для своих преступных целей. Этот архиреволюционный прыжок является одновременно самоубийственным актом человека. Он казним непомерным тщеславием. Нравственным нигилизмом весь изъеден. Он уверился: одному предназначено решить судьбу великого народа. Революционер он своеобразный: из охранного отделения. Поди разберись сейчас, кому больше служил: революции или правительству? Непосредственно воспринимающим победы и поражения страны многим людям – до сих пор памятна речь Столыпина в Государственной Думе: в ответ на запрос о провокаторстве Азефа. Прежде всего премьер роется в казуистике: выискивает отличие между действительным и ложным понятием провокаторства. «Правительство считает провокатором только такое лицо: само принимает на себя инициативу преступления, вовлекает в это преступление третьих лиц». А вот «по революционной терминологии есть провокатор - всякое лицо, доставляющее сведения правительству». Дело в сути, роде деятельности, а не в отдельных ошибках: государственники смотрят на вещи шире - отличают они настоящих провокаторов от тягчайших уголовных преступников. Он вопрошает: «Кто же такой Азеф?» И себе отвечает: «такой же сотрудник полиции, как и многие другие», то-есть берет под свою опеку «великого провокатора». Утверждает: «Азеф… близко к делу не стоял, а знал только то, что могли сообщить ему законспирированные сильно центровики». Само Российское правительство объявило о подотчетности Государственной Думе: оставалось Самодержавным, репрессивным - стало провокативным. ***** Петр Струве – талантливый философ, беллетрист, один из основоположников Российской социал-демократии. О выстреле Богрова сказал: он чужд Русскому обществу. «1 марта 1881 года преступление было совершено как-то «своими» руками, а 1 сентября 1911 года совсем чужими руками. Чужими руками и чужой душой – и потому совсем чужое дело… С внутренней жизнью самого общества это убийство никак не связано». Можно удивляться: эти два аналогичных события – отделены тридцатью с половиной годами, вдруг отнесены в разные графы. Это почему? Причина ясная: Богров – инородец, со своей «чужой душой» совершить не мог истинно Русское дело. В этом заключении сквозит явно антисемитизм типа и смысла тайного. Хорошо известно: почти левые партии, а социалистическая особенно представляются явно ассимиляторами, противниками самостоятельного национального развития Еврейского меньшинства в России. В великорусском своем шовинизме они упрямее, упорнее самого самодержавного правительства. Выставляются первыми, самыми выдающимися во всех смыслах, направлениях. Цепляются за права и привилегии господствующей нации. Лишают других людей и нации иметь, проявлять индивидуальные и национальные своеобразия. Со Струве перекликается социал-демократическая «Наша Заря»: «Был такой политический момент к 1 сентября 1911 года: реакционные круги только и ждали какого-нибудь террористического акта, они даже готовили его, с целью усиления реакционных тенденций и вожделений. «Не только акт революционного террора (выстрел Богрова – М.Б.), но вместе с тем и акт произведен рукой представителя Еврейской национальности». Вот вам и реакционная левизна: специально этот факт выделяют – Еврей. Его углубляют. До современности сохраняют точно это «пропагандистское убеждение». Пусть так рассуждает обыватель: понять это еще можно и нужно простить, но тут дело идет о политической партии. Претендует она на руководство трудящихся масс города, а потому имеет полное право завладеть государственной властью. Установить новую форму государственной организации и правления. Тут все дело даже не в Богрове: пренебрегают правом равноправия наций. Действительного и формального. Покушаются на их самостоятельное национальное развитие. Они слишком уж забегают вперед в своем высокомерии: мнят себя единственными, самыми последовательными проводниками народных устремлений, хотя их вовсе не знают. Сами для себя измыслили: права, волю, справедливость. Оказалось, при тщательной проверке, внимательном отношении к ним: в действительности социал-демократы не являются ни социалистами, не тем более демократами. Они царисты самого точного определения. Их строй стать может только самодержавным, террористическим. Сейчас их партийная структура больше всего напоминает преступное сообщество. При переходе на легальщину они не перестанут осуществлять свою нелегальную деятельность. Наши социал-демократы – это зеркальное отражение черносотенных правых. ***** Угораздило Богрова родиться Евреем. Его дед Еврей - выкрест! Известно, Еврею всегда всего мало. Чего не хватало Богрову? Так он сам искал для себя смерть. Где это видано-слыхано: нормальный человек в расцвете молодости искал погибель на свою голову? Искал, нашел! Сам – делай, что тебе вздумается, так он еще поставил под удар все Еврейство! Ну, чего он добился? Ненавидеть нас стали еще больше: может произойти погром. Мало того, схватили Бейлиса – его мучают… Так еще не в свое дело сунулся этот Богров: кто он такой?! Полез в политику, стал террористом… Эта самоуверенная современная молодежь: совсем их воспитывали в детстве. Мало чему хорошему научила школа, бесконтрольная жизнь: самостоятельные! Считают: им все дозволено. Не учитывают: родились в Еврейских семьях, но в «черте». Тот Богров, может, не чистый Еврей. Чистокровки сейчас не все. Еврей – так считают. Если ты Еврей по рождению и жизни, должен обязательно проявлять осторожность, не бросаться постоянно на глаза, меньше напоминать о своем присутствии-существовании: притаись, не дыши… Еврей жив до сих пор – уже это одно большое достижение. Межнациональные антагонизмы в «черте» и так велики. Нет причин, оснований у Евреев подстрекать черносотенцев к новым против них выступлениям. Понять нужно жизненную необходимость: Еврею стараться не выделяться. Не возбуждать зависть. Пусть они, свиньи, все подавятся! Но об этом во всеуслышанье говорить нельзя. Думай себе на здоровье все, что хочешь. Но прежде хорошенько подумай, а уже потом произноси вслух свои слова. Как же: они, только они прямые, честные – должны высказать, словно кто их тянет за язык. В данном случае, промолчать умнее: не трепать без дела языком. Никому от этого нет пользы: бескорыстный один вред. Их словно нечто давит: вынуждает высказаться. Чем кому другому больше, приходится считаться с созданными условностями жизни: «черта»… Возможно из нее выйти: не просто – приходится дорого платить. В ближайшем будущем прав Евреям не представят. Могут только дополнить имеющиеся ограничения. С ними надо только по-хорошему: по-плохому станет только хуже. Требовать ничего нельзя: они тогда вообще не захотят разговаривать. Пока мы находимся в их доме, под их властью. «Гостеприимство» не всюду носит доброжелательный восточный характер: иногда гостят только терпят. Гость сознательный никогда лишний раз не потревожит хозяина. Иначе последний может «указать дорогу»: это следовало понять зеленым юнцам, не предпринимать ничего самостоятельно. Они сразу берутся за серьезное, антиправительственное дело. Тихий ужас – и только! Ну, не стало Столыпина: его место занял Коковцев. Что изменится? Ровным счетом… Еврей, как был, так он и останется Евреем. Нас нигде никто не любит… Не полюбит от одного невероятного случая: пусть Еврей совершит преступление и даже возгласит революцию. Наоборот! Ненависть их к Евреям – станет сильнее. Вражда не утихомирится: это надо понимать. Богров попусту отдал свою жизнь, убил первого министра. Это еще не все. Только небольшая часть большого всего. Он возбудил и высвободил новые антисемитские чувства. Сейчас за это придется расплачиваться Бейлису, нам всем! Об этом заранее не подумали, не учли. Ох, уж эти нам молодые выскочки… Только выбрались из пеленок, не обтерли еще с губ материнское молоко, не завершили образование, а уже себя считают взрослыми, рассуждают, словно серьезные. Предпринимают дела государственной важности. Причем, без совета и руководства. Герои! Тысячи, миллионы людей вынуждены и должны страдать из-за такого «мальчишеского геройства». Что там чужие люди: о своих родителях не побеспокоился – пошел на преступление. Ушел добровольно из жизни, словно у него свободные руки, воля и никакого долга перед родителями, друзьями… Да, и перед Б-гом: даровал ему жизнь… Нет, добропорядочный человек не мог так поступить. Действуют одни бандиты подобным образом. Еврейский ребенок не должен совершать, на что способны «хозейрим». Иначе не будет существовать никакого отличия между нами и гоим. Еврей не может перестать оставаться Евреем. Некоторые считают достойным для себя: едят свиное мясо, даже поступают по-свински. Не те Евреи сейчас – не те! Вырождаются… Часть Евреев не разнятся от хамитов. Забыли язык предков, от веры сторонятся, пренебрегают обычаями… Только что остается: креститься – «у них тогда будет в порядке!» Верно, ни в одну мировую эпоху так стремительно, да и добровольно-вынужденно не осуществляли ассимиляцию. Евреями полную потерю своего национального лица. Подобная опасность вечно реяла над нацией с момента потери своего национального очага. Не становилась столь ощутимой она, как теперь. Опасность исходит изнутри: находятся молодые люди - опасности помогают разлиться, стать ощутимо болезненной. Желают они это несознательно вполне: руководствуются будто самыми добрыми намерениями. Но парадокс этой жизни таков: самые добрые намерения ведут в пропасть. Это положение ничем не исправишь. Часто подобное происходит. Богров хотел, конечно, искренне хотел осчастливить человечество. Не осознавал того подвел к дикой, к более жуткой ненависти, к погрому. В национальном вопросе играть с огнем не только опасно – преступно. Время такое настало: нужно стать тише воды, ниже травы. Притаиться, сидеть в своем укромном уголке почти бездыханно. Еврей ничем не должен себя выделять, возбуждать к себе внимание и ненависть. Пусть вообще забудут о нас и нашем существовании. Есть люди, даже Евреи: вечно стараются выставить себя напоказ - ум, порядочность, честность, энергию, предприимчивость, добродетели. Они опаснее, вреднее самых закарузлых антисемитов. Свидетельствуют против себя. Никто другой не нанесет столько неприятностей, сколько сам себе человек. Точно так обстоит дело с нациями. У трудящегося человека хоть старость должна стать облегченной, беззаботной – так нет же! Стариков не щадят! На их головы наваливают такие заботы: не знали они подобного в молодости. Жизнь усложнилась: стала быстрой, стремительной, дорогостоящей… Молодые раньше взрослеют. Жизненный опыт приобретают тем же упорством, как прежде, да легче существование не оттачивается. Много сидят за книжками в детстве-юности. В ищущие, малопонятливые головы Б-гопротивное вбивают. Тору, Талмуд даже не берут в руки. БезБ-жие распространяют со скоростью эпидемии холеры. Ничем не остановишь, не помешаешь атеистической пропаганде – этому наваждению. Старость тоже идеализировать не надо: часто она неблагодарная. Не может себе простить немощность. Завидует молодости, их энергии, жизнелюбию… Выражают эгоистические мысли. Не желают примириться: основная часть жизни – позади, но жить-то надо… Вот и происходит разлад между идеальным, мыслимым и действительным. Между желаниями и возможностями. Трудно, очень тягостно в зрелом возрасте, при нормально быстротечном рассудке – ощущать свое бессилие. Как нож подставлен к горлу. Но что поделаешь со всем этим? Так! И молодые не виноваты за свою страстность, жизненность, энергию… Им и подобает таким являться. Представить такое невозможно: молодые станут похожи на стариков? Что им останется приобретать к зрелому возрасту? Пусть они себе дурачатся, как могут. В жизни им еще со многим столкнуться придется: никуда не уйдешь от забот и неприятностей. В этой жизни мало приятного. Так устроена человеческая натура: обязательно желает узнать завтрашний день. Вот потому и живится в Душе жизнелюбие: оно ведет вперед. И жизнь иногда случается такой гадкой. Но человек не собирается даже с ней рассчитываться, ей изменять. С любыми условиями существования он мирится. Чем труднее, опаснее, тем с большим желанием предается испытаниям. Немыслимая натура человека… Мир человека очень молод, но он почему-то уже дохл, болезнетворен. Мир быстро состарился, ветшает… Везде и всюду вводят технику для облегчения жизни. Одновременно техника порабощает человека. Пустословие становится героизмом. Истинный героизм исчезает из жизни. Здесь все рафинированное. Какое-то наносное, собранное по мелочам… ***** Дмитрию Богрову не могут простить: такой выдающийся исторический подвиг по ликвидации палача Первой Русской революции совершил Еврей? Не Русский, не Православный, как должно было случиться? Похабные человеконенавистники, ничтожные оскорбители Еврейского, Иудейского, семитского происхождение не простят Дмитрию Богрову. Вот и имя изобрели Мордко на свой антисемитский лад. Считают: чистокровный Еврей не может носить Православное имя. Иудеи идут на всякие подлоги: скрывают свое происхождение. Они знают: за деньги все можно купить. И покупают: не стыдятся. Мелочные они лишь в определенных случаях. Но когда дело касается процветания и будущего, ни с чем не считаются. Известно: Еврейские деньги – нечестные деньги: добыты при помощи махинаций, комбинаций всякого рода. Они и расходуют их без особой скаредности: пускают между пальцами по ветру. В исключительных случаях добывают деньги потом и кровью: эти они расходуют экономно. Считают каждую полукопейку. Деловой они народ: ничего не скажешь. Чистоплотны в нравственном отношении. Случается, хитрят, выкручиваются: затем страшно от этого страдают. Стань Православные столь же благородными, чистыми… Нередко, такое случается: за стакан водки они готовы предать друга, продать мать родную. Те же не пьют. Если прикладываются к рюмке, знают свою меру, никогда не теряют здравого рассудка. Наделена нация эта многими положительными качествами. Но они несчастны, несчастливы точно так же, как и все талантливые нации в этом мире. Сила, хитрость, подлость, ничтожество – это торжествует, здравствует. Так мир устроен: ничего со всем этим не поделаешь. Тоскливо, скорбно смотреть на несправедливости мира и грубый произвол. Что изменишь в такой практике? Мир жестокий, гадливый, отвратительно мелкий… Сами Христиане, прочие народы такими сделали Евреев. Они и есть – отличаются от других народов. Не будь Евреи Иудеями, Семитами, библейским народом, не стали такими: сейчас видеть их на всех уровнях общества. И среди Евреев попадаются явные дураки. Люди эти, в основном, умные, талантливые, энергичные, предприимчивые. Они очень трудолюбивые, по-своему бескорыстные, добрые. Между собой связаны более чем родственными узами: относятся друг к другу с уважением, чтят старших, оберегают детей, больных. Стараются оставаться Б-гоугодными, пристойными людьми. Будет у них своя родина, своя страна, они там создадут Земной Рай. Благополучное существование своих сограждан. Знать, нет у них судьбы: при пиковых интересах остались. Пришли мы к историческому моменту: большие и сильные нации поделили между собой весь мир – для грабежа. Представляет мир печальную картину: в нем торжествует неприкрытая сила. Несправедливый мир жестокости, насилия, угнетения… Бесконечная цепь подлости… ***** «Дмитрий Богров выше среднего роста, - такая характеристика и описание его внешности получила широкую известность в прессе, - довольно представительной наружности, с заметными расовыми признаками. Владеет несколькими языками, он хорошо говорит на Еврейском языке». Выделение «расовых признаков» нужно для подчеркивания его Семитского происхождения. Противопоставления Русской действительности. Они хотели сказать – говорили: «Жид! Но вмешивается в наши дела. Ох, уж эти жиды: до всего им есть дело! Нахальное, подлое племя. Точно: гибель к нам придет от них, из-за них. Ни одна в мире нация не проявляет такой солидарности по отношению к своим единоплеменникам, единоверцам, как Иудеи – проклятое и отверженное Б-гом и людьми племя торговцев и изуверов. Богров со всей определенностью доказал: нельзя доверять никому из этой дьявольской нации». Это – пропаганда: низкопробная ее часть. Вне сомнения являлось: во внешности Богрова почти незаметны национальные черты. Он меньше, чем кто из Евреев похож на своих соплеменников. Пусть это даже позорно, но родной язык не знал. Его дед, известный Еврейский писатель, крестился. В семье сохранили вновь приобретенные традиции. Дмитрий понимает отдельные жаргонные слова: объяснение этому простое – хорошо владеет Немецким языком. Идиш – в основе имеет старо-немецкий язык… В нем много включений древне-еврейского языка, как в те времена называли Иврит. ***** Среди Русских очень много шовинистов, черносотенцев. Все захваченные Российской Империей территории, имущество считают своими. Не захваченные еще: «пока не своими». Хозяйничать они не любят, да и не могут, не хотят - на собственным участках. Все «свое» должны обрабатывать их слуги: инородцы, иноплеменники. Должны приносить господам Русским даже не часть – все произведенное. А как иначе? Русские – строгие хозяева! При обстоятельствах любых они знают, научат, помогут командным советом, что делать, как поступить. Не зря Господь – через Своего Сына – Назначил Русских Православных навечно лучшими исполнителями Своей Небесной Воли. Русских приучили к военному ремеслу и разбойничеству, к постоянному риску жертвенного служения, закалили, развратили военными походами, военными кампаниями. К «героическим смертям» - во имя Матушки России и Батюшки Царя Православного. Это князья и Цари приучили Русский народ к воинской службе, к легкой добыче в рисковых, опасных, жертвенных кампаниях-походах. Служилый возвращался с багажом. Начинал жизнь веселую, богатую: с присутствием жены. Ни к какому ремеслу его не затянешь, не заставишь горбатиться-трудится. К труду ремесленному не приспособлен, не приучен Русский – его манит одна легкая добыча, халява. Иудеи-Евреи в своих синагогах иногда раздавали халав, молоко бесплатно детям из семей малоимущих. Русские переняли желание пользоваться даровым. Дарами природы и «бесхозной собственностью». ***** В этом есть нечто вызывающее: всюду можно обнаружить множество Евреев. В революционных партиях и в числе провокаторов. В среде журналистов и среди буржуа. Они кустари и маклеры, интеллигенты и хамыги. Особенно заметны эти Евреи. В глаза бросаются оригинальными внешностями, картавыми голосами, многословными речами, одеждами, именами, образом поведения… Во всей «черте постоянной Еврейской оседлости» нет от них покоя. Самым нахальным удается выбраться на широкие просторы России. Тогда прощай истинно Русское, свое, родное: обкарнают, загадят. Не по своей доброте-справедливости судьба нас обременила многочисленным Иудейским племенем. Лучше иметь рядом с собой желтопузых Японцев, азиатов, африканских негров, чем этих смуглолицых горбоносиков. Судьба не раз наделяла историческую Россию всевозможными бедами. Испытывала ее выдержку, терпение. Всегда ей доставалось пуще других. Мы еще совсем молодая нация: цветущая, мужающая. Не выработали: у нас еще нет устоявшегося национального характера. Наши привычки не характеризуются еще полной определенностью. Нам еще расти, развиваться, наживать жизненный опыт, здоровье, приобретать знания… Все это достается не само: нужно творить, искать, трудиться… Приходится возиться еще с теми инородцами, иноверцами: с ними одна морока, непроходящая забота. Идут со всеми не в ногу, требуют себе нечто особенное, другое. К несчастью, в России нашли пристанище инородцы многие, но никто из них не так зловреден, как Иудеи. От них просто нет покоя и спасения. Всегда они в движении. Вечно их обуревают новые коммерческие идеи: начинают на месте метушиться, бегать, словно все разом захворали тропическим поносом. Что-то они посточнно подготавливают, предпринимают. Как столько мыслей, страстей, желаний умещаются в этих небольших угловато-пейсатых головах? ***** Кулябко, другие обвинители намеренно представляют Богрова универсальным провокатором. Облагодетельствовал органы охраны. Ему приписывают «факты» - заимствованы у целого ряда действительных провокаторов. Небольшой секрет: провокаторами перенасыщены анархистские партии, организации и группы. Этим они даже отличались от других революционных организаций. Интересовалась ими охрана старательно. Даже относились к ним более внимательно, чем к социал-демократам: эти проповедуют вполне «государственные теории», подстрекают к насилию открыто. Представляют перспективную опасность. Безрассудствами не тревожат каждодневно. И в этой среде находятся осведомители: достаточно их много. Через осведомителей охране хорошо жизнедеятельность, политическая линия центральных партийных органов, эмигрантских групп, разрозненных местных объединений… ***** Просвещенная часть общества презрительно отворачивается от террора. Его отвергает, осуждает. К сожалению, среди нас немало фанатиков, изуверов, да и людей с извращенной нравственностью и болезненными привычками. Они перед насилием преклоняются – его благословляют. К избавлению от несправедливости только в нем видят путь. Да, и одновременное освобождение от насилия. Наличие таких людей, действие предпочтений – не позволяет даже мечтать об устранении из общественной жизни этих, мягко говоря, негуманных методов борьбы. Ничего не поделаешь: человек еще слишком кровожадный зверь. Многие из смертных признают одну лишь грубую силу. Преклоняются перед насилием. Общество еще больно. Насильники – болезнетворная его часть. Нельзя возлагать вину на всю Россию - за выстрел Богрова. Следует учесть: для торжествующего насилия в стране создалась благоприятная почва. Как любящая мать страдает сама от всего в ней, в семье происходящее. Не ее в том вина: преступность захлестнула здание общественное – проникает во все поры жизни. Некий злой дух чудовищно страну эту преследует. Одичавшие люди пытаются ее разорвать на части и клочки: по ветру пустить, разрушить… Временами кажется: все же возможно разгадать цель, направленность движения. Очень скоро убеждаешься: стихия бездумна, слепа, фатальна. Разве не чудовищно: в век цивилизации, прогресса в этой части мира случается столько невероятного, чудовищного? До каких пор, когда это кончится? И кончится ли? Не видно нынче просвета. Выхода из создавшегося положения нет. Россия идет к своей гибели? Еще куда? Куда могут завести злопыхательские бредни, ненависть, неуемные страсти? Куда она идет? ***** В последние полгода организация ни раз шантажировала. Требовали: вернись к прежней деятельности, иначе… Существовало разное «иначе»: и требование представления отчета о мельчайших суммах денег. Не вырвешься добровольно от них: обязан служить до смерти. Круговая порука здесь прочнее, чем в любой нелегальной организации. Но кого они пытаются запугать? Богрова! Человек этот со смертью встречался с глазу на глаз. Он никогда и ни в чем не поступал иначе, как по велению своей совести. Шантаж оправдан при воспитании слабовольных. Этого они не понимают. Со всеми одинаково разговаривают. Иначе как держать им в подчинении, сохранять дисциплину? Вознамерились совершить грандиозное предпринимательство, но люди они мелкие. Так повелось: даже в борьбе за цели, светлые идеалы, нечистоплотные руки используют грязные методы, отравленное оружие. Где иначе найдешь все это в чистом виде: только в революционной среде ***** Пустили слух: имеет широкое хождение. Богров устрашился угроз товарищей по революционной организации: перед фактом неминуемого разоблачения его поставили. Он решил «реабилитировать себя» от всех подозрений: пошел на свое последнее дело. Устроил грандиозное представление. Неправдоподобно звучит, невероятно: из страха смерти – пойти на верную гибель, да еще на мучительную такую. Логика не всегда жизненна: часто она просто умозрительная. Сильна лишь она при согласовании, применении к жизни. Во всех остальных случаях она только пустопорожняя абстракция. ***** В революционной среде не принято прибегать к шантажным угрозам, разного рода ультиматумам. При разоблачении провокатора: его вину может искупить одна только смерть. Это лишь красивая сказка, будто используют для сведения счетов со своими врагами разоблаченного провокатора. Распространять такие измышления могут лишь люди, совсем не знакомые с революционной моралью и принципами. При надобности кого-то уничтожить, у них всегда найдется масса лиц с совершенно незапятнанной репутацией: возьмутся осуществить намеченное. Им незачем прибегать к услугам смертников. Да еще тех превращать в героев. Даже здравому смыслу претит подобное. При обнаружении в среде революционеров мелкого, неопасного провокатора – его отпустят с миром. Разоблаченное в их среде ничтожество потеряет возможность больше пакостить. Разоблачение для него достаточная кара. Провокатор более крупного масштаба непоправимый вред приносит. Его дальнейшее существование представляет определенную опасность для всего революционного дела. Такого безжалостно убивают. Революционное движение имеет свою историю: известно несколько примеров завершения «эпохи провокатора». Несколько особняком стоит известное дело Дегаева. Он почувствовал конец своего «благополучного существования»: со «своими сомнениями» пришел к товарищам по организации. В данном случае «Народная Воля» приняла решение казнить Судейкина «непременно руками самого Дегаева: взаимоистреблением двух достойных друг друга деятелей» установить столь желанную справедливость – оказалась временно попранной. Часто в жизни встречаются люди: субъективные их чувствования ставят на уровень объективных закономерностей. Таков Петров: в нем убежденная слабость быстро превращалась в силу – чувственную окраску последняя носила. Неоправданно глупо, бездоказательно сравнение Богрова с Петровым. Это совершенно разные типы людей. Различные их поступки может объединить однотипный результат. После его трагической смерти, на несчастную голову Богрова нагромоздили массу предательств: он их не совершал, просто не мог совершить. Потребовалось все это хоть как-то защитить сомнительную версию об убийстве Столыпина, как о попытке Богрова себя реабилитировать. Будь все правдой – позже высказали о Богрове – оно соответствовало действительности, реабилитировать себя он уже ничем не смог. Решение «Народной Воли» по поводу Сергея Дегаева, убийство Сергея Лондонского со всей определенностью подтверждает эту мысль. В среде революционеров не привыкли церемонится со своими врагами. Богров из этого всеобщего правила не является исключением. Судьба Богрова могла сложиться так: в последний год жизни он не связан абсолютно с революционным подпольем. Мог самостоятельно собой распоряжаться. Свяжись он с организацией, поищи совет и поддержку со стороны товарищей – мог провалиться. Гарантировать не мог никто отсутствие рядом провокатора. Богров это понимал: действовал он свой страх и риск, самостоятельно. В этом случилось проявление чуда: осуществился его дерзкий план. Никто не пытался изгнать Богрова из анархистской организации, не думал его убивать. Ни одно социалистическое народное движение не имеет права претендовать на свою долю участия в этом глубоко индивидуальном акте Богрова. Ответственность лежит на нем одном. Нет надобности делить на части его заслуги. ***** И все же Богров молодец! Самые напряженные в своей жизни полторы недели: от выстрелов в Киевском Городском театре до виселицы он прожил геройски, себя держал с достоинством. Открыто заявил о своих политических и революционных взглядах и побудительных мотивах. У палачей не просил сочувствия, сострадания – не поклонил перед ними голову. Сознательно совершил свой террористический акт. Ответил за него перед следователями и судом. Да, и перед Историей. Пусть он не во всем действовал по законам революционной этики. Не останавливался перед казуистическими проблемами. Знал, что должен совершить: шел на подвиг. Революционны суд – неправый: он типа существующего, даже более жестокий. Не перед ним собирался предстать Богров: перед Судом Истории. Суд не партийный, классовый, тенденциозный, каким до сих пор являлся. Не только о Богрове - пора сказать правду народу. Это не разрушит «основы», как того страшатся политики. Правда очищает, заживляет даже кровоточащие раны. Каков резон до сих пор сохранять первоначальную ложь черносотенного становления. Не упрочивает она систему, а только доказывает ее слабость, страх перед народом за содеянные в прошлом преступления и перед будущей неопределенностью. ***** Я твердо уверен: Столыпин – ключевая фигура того периода. Останься жив Столыпин – Российская Империя продолжила свой прежний путь. Не произошла точно Февральско-Мартовской революция 1917 года. Сохранилась Династия. Ни о каком Временном правительстве и речи не могли вести… ***** Выстрелы Богрова – форма страшной Еврейской мести за вековое угнетение, удушающие объятия, систематические погромы Российскими властями Империи, рядовыми грабителями, разбойниками, антисемитами-черносотенцами в «черте постоянной Еврейской оседлости». ***** В обоих лагерях достаточно много политических дельцов. «Чужим выстрелом» они воспользовались как заманчивым предлогом посчитаться с политическими своими противниками. Их меньше всего интересует: за всем этим стоят живые люди. И дело идет о чести и достоинстве человека. Они увлечены политической игрой: разворачивают и выдвигают все новые и новые аргументы - раскручивают пропаганду собственных идей. Богров их больше не интересует, как и остальное все, скрываемое за этим именем. Заботит одно: надуть потребителя красивее, ярче. В свои ряды завербовать побольше возможного пушечного мяса. Нет для них ничего святее, запретного: грязными своими лапищами хватаются за чистые одеяния мертвеца, срывают их, стараются как можно больше его обоврать, еще обгадить. Они получают свои политические выгоды и дивиденды: прилагают к имени Богрова позорные клейма. Распространяют бездоказательные обвинения типа: «охранник», «провокатор», «авантюрист» и прочее, прочее. Выискивают одни только бранные Русском слова и оскорбительные выражения. Пытаются их пристегнуть к своим идейным и политическим противникам. Как ни жаль Дмитрия, можно восхищаться его человеческими достоинствами. Герой! Возможно, он даже и не герой, но что уж точно: человек с собственным именем, личность. А миллионы безвестных уложили свои кости под фундамент государственного социализма. Разве они совершили большие дела? Уничтожали их непосильным трудом, голодом, жестокостями: так захотел вождь и учитель, так решила партия поставили все на карту, ради ускоренного технического прогресса. Дмитрий Богров сумел вовремя предпринять шаг исторической важности. Вышел из серой массы – отделился: избежал безвестности. Важное обстоятельство: его стараются забыть, вычеркнуть из истории. Под эту компанию подпадает не один он: нашу «историю» уже с десяток раз переписывали. В дозволенных «историях» ныне не осталось ничего от действительных фактов – одна тенденциозность. Ничего: ищущий и пытливый ум сумеет отыскать правду в дебрях и завалах лжи и недобросовестности. Ищущий – найдет! Это чрезвычайно утомительное занятие – поиск погребенной правды. ***** Я несколько понимаю Богрова. Сам не один десяток лет искал свое место в жизни. Таился. Писал. Скрывал свои творческие произведения. Нет, в мыслях и высказываниях я не скрытничал, не лицемерил. Всегда говорил правду, поступал искренне. Никому не говорил о своих пристрастиях. Произведения не показывал. Не так скоро все покажу. Прежде необходимо выполнить программу-минимум. Да, еще осталось недолго… Хотя замыслов – прорва. Всякий раз хватаюсь за новое начинание. Мысли отвлекают – уводят в сторону от начатого. Все же творческий поиск неудержимо продвигается вперед. Скоро, очень скоро настанет мое время и на горизонте загорится новая звезда. А вот тогда – начнется! Верю в свою звезду. Я труженик. Многотрудьем высиживаю свою будущую славу. Готов к своей судьбе: пусть даже злой она окажется. Почти ничего личного во мне не осталось: в своих мыслях и труде я столь бесстрашен. Иду против течения. Не могу не идти. Стоять на месте. Не могу оставаться сторонним наблюдателем. Собственные мысли меня задушат: должен высказать, записать. Я все еще страшно наивен, часто заблуждаюсь. Не согласен участвовать во всеобщей лжи. Свободна моя Душа, неустрашима. За тело не во всем ручаюсь, но дух мой свободен, стремителен, непокорим… Я неудовлетворен. Не доволен собой. Только идиотам может все вокруг нравиться. Моя Душа в чем-то родственна Душе Дмитрия Богрова. Может, даже больше, чем к Душам других литературных персонажей, вышедшим из-под моего пера. Собственное видение мира, свои заблуждения я не променяю ни на что: все это мое, сокровенное. Это я сам. Индивидуальность с огромной массой недостатков. Я дитя рабского поколения. Воспрял духом, непокорившийся. Готов к последующим гонениям. Во мне нет ничего музыкального. Хочу стать певцом свободы и справедливости. Чувство порядочности и справедливости интуитивны во мне. Любая ложь – даже посторонняя – передергивает, переламывает меня, дробит на части. Принуждает высказываться в противном духе, разоблачить… Как я до сих пор сохранился: даже удивительно. Ведь я колючий, страшно хлесткий, непримиримый. Говорят: не медовый характер – характер! Неподкупный - это главное. Таким всегда оставался и, думаю, останусь до дней своих… Мне не по пути с приспособленцами различного толка и пошиба. Избрал себе нелегкий путь – и творческий труд! – не специально. Меня избрали. И я, как все мы, пленник своей судьбы. Не безголосый. Не во всем податливый. Дмитрий Богров мне дорог, как цельная натура, как деятельный человек. Жил он, ради определенной идеи. Умер за свои принципы. Он не герой в понимании нашем: не за то умер. Пусть: не герой. Человек стоящий: преклоняюсь перед ним. Возможно, и перед мной начнут преклоняться. Сам я этого не хочу. Дорогу свою ищите. Оставайтесь верными собственным идеалам, долгу. Не завидуйте: жил я и трудился в столь сволочное время, в мире торжествующих ничтожеств, подлецов. Времена несколько меняются, многое в том мире неизменным остается. Вряд ли человечество идет к счастью. Утвердиться этому не позволяют все существующие правительства. Наше гнусное общество долго продолжит исходить вонью. И в то же время оно бахвалится, исходит своим дерьмом. Мы еще не достойны свободы, а потому ее нет. Вряд ли станет возможна в обозримо ближайшее время. Реальна конвергенция? Может затянуться на столетие. «Научно-техническая революция» приносит больше пользы правительствам. Нам от нее достаются крохи, да и то в год: по столовой ложке. Мало кому достается легкий хлеб: приходится вкалывать, трудиться на износ. Добиться относительного благополучия. Приходится мириться с подлостью и ложью. Самому стать лжецом, подлецом: к номенклатуре, к элите могут подпустить. Такое «счастье» редко выгорит и повезет. Редко кому легко удается. Даже на пустой службе приходится выкладываться полностью, до конца… Время такое… Хищные методы хозяйствования доводят человека до нервных потрясений. Куда там наивным капиталистам-хищникам домонополистического, даже загребателям монополистического периода. Лишен сокровенного смысла, доведен до абсурдного состояния совершенства фордизм – такова тенденция времени. Все жмут! Чем хуже, тем строже дисциплина, мрачнее руководство. Но хочу верить: появится какой-то просвет в будущем: простым людям, творчеству станет легче существовать, безопаснее. Неужели всему конец? Надежда никогда не умирает, не засыпает даже перед действительным концом. Да здравствует надежда! Останемся оптимистами! Но ведь безрадостное существование. Просто люди не хотят его осознавать. Люди достойны своего времени. Иного не скажешь не о них, ни о времени. А что? Я сам могу видеть мир при пасмурном освещении, в извращенно виде, в кривом зеркале? Если так, стану достоин одного осмеяния. Но в том-то трагедия времени: все существует. Только наша невнимательность, наивность не позволяют разглядеть полной, действительной, существующей картины. Даже хорошо: мы не видим, не понимаем - легче переносить произвол, мириться с беззаконием. Иначе не жить. Не жить спокойной жизнью. Психология основной массы: разврат – ну и что? Так и должно оставаться. Что только урвать себе, в личное пользование? Как все же счастлив Дмитрий Богров: не дожил до наших дней. Десятки раз он казнился бы: не смог осознавать, только ради чего идейные молодые люди шли на страдания, рисковали жизнью? Жить в устроенном политическом, морально-нравственном, экономическом, общественном разврате? О, нет! Нет, НЕТ! Идеи любые извращают в практике общественной жизни, но чтобы до такой степени! До этого смог додуматься болезненный азиатский ум. А народная масса кричала «ура!», «да здравствует!» К сожалению, это не дурной сон – действительность. После всего этого пойми людей и мир: все это находится в сфере чудовищного извращения. Логически необъяснимого. Массовый психоз – и только! Почему? Зачем? Праздные это вопросы: без ответов. Как-то уж будет… Ну, и пусть! Пусть... Только самому не участвовать во всем этом разврате. Но как стать над ним? Вне его? Даже не хочешь того: опоганят, оскорбят… На меня действуют уже не сильно те оскорбления: привык. Не могут простить, никогда не простят патриоты: величайший подвиг в Русской истории – совершил Еврей… Жаль мне Дмитрия Богрова и… ему немного завидую… ***** Богрову памятник не установили… Не установили! Пока не установили… У власти оказались люди: руководствовались они классовыми вроде мерками. Нет, не классовыми – какими-то корпоративными. Выступила диктатура будто от того класса, вечно порабощенного… Как и другие классы, группы, сословия… Сама элита побывала в мясорубке бессострадательного ленинского, затем сталинского террора. Нет, жертвам памятники не ставили: их вдруг скопом превращали в «героев». У нас столько героев – миллионы! Одним лишь безвестным солдатам установили памятники с вечными огнями. Да, и то – веяние последних десяти лет. Повторяют западные образцы – на пропагандистскую манеру. Миллионы жертв безвестных… Кому дороги? На местах массовых расстрелов не устанавливают памятники. Эти «парки» используют для отдыха и гуляний. Даже в годовщины расстрелов здесь устраивают кроссы курсантов военного училища: надо же как-то и где-то гонять молодых людей, будущих офицеров… Чудовищно… Это наша жизнь. Не жалейте нас: не достойны лучшей участи. В массе хуже собственного правительства: оно лишь несовершенно, беспомощно перед климатической стихией иногда. «Нацелено в будущее, руководствуется лучшими намерениями». Мы глупы, слепы и беспомощны. Мы – недолюди, по образному выражению Карла Маркса. Судьба еще мало нас стегала: не научила на плохом. От него отличать хорошее. Пока что приходится перебиваться с хлеба на квас. Верить, надеяться: в будущем засияет прекрасная заря. Мы все – в едином строю взойдем по лестнице обещанного царства Б-жьего, сиречь коммунизма. Продолжим творить чудеса доблести труда. Жаль, мало у нас терпения: не дождемся благодати Рая. Хотим получить сегодня, да на подносе в блюдечке с синенькой каемкой. Наличным довольствуйтесь: над нами не краплет радиоактивными осадками. Ждите! Самистановитесь сознательными людьми. Впитывайте морально-нравственные принципы из коммунистического катахезиса. Идеологически выдержанные. Научитесь подниматься по ступеням государственной организации вынужденной необходимости. Так последовательно шажок за шажком – совершенствуете себя, достигаете уровня высшего идеала гражданина коммунистического мира. Немного о себе… Себя считаю бывшим киевлянином – с большим на то основанием. В этот город мы приехали летом 1945 и прожили до конца сентября 1989. Полных 44 года. Родился я в Харькове. Родители в тот момент проживали в комнатке (или даже общей комнате) барака ХТЗ (Харьковского тракторного завода). После моего рождения, они перебрались на съемную квартиру в доме частника по улице Грековской. Там нас и застала война… В эвакуации мы оказались в Сталинграде: туда перевезли оборудование ХТЗ. Но вскоре вынуждены на пароходе поплыть на север. Куйбышев нас не принял: партийное, советское руководство в этот город к тому моменту перебрались. Наши родственники – семья маминой сестры на юг, в Узбекистан эвакуировались. И мы к ним поехали. Проживали в городе Кермине (еще он значится Кармином), Бухарской области. По соседству с Афганистаном. В конце 1941 года к нам приехал отец (его долго не выпускали из Харькова). Отец с нами пробыл недолго в Кермине: его призвали в армию. Его возраст – 43 года. На минометчика обучили – направили в Действующую армию. Их воинская часть с боями форсировала Днепр. В конце октября 1943 произошло большое танковое сражение на северо-западе от Киева, подобное на Курской Дуге. Но в сражении этом немецкие войска разгромили и пленили многие части Красной армии. Отец оказался в нацистском плену. Чудом остался живым. Среди других советских военнопленных оказался на западе Германии. На сельскохозяйственных работах трудились. Освободили их дружественные Американские войска. В одном из первых эшелонов, в числе репатриантов вернулся в СССР. В Новоград-Волынске, на старой советской границе, всех бывших военнопленных законвоировали – отправили на «трудовую проверку». Отец оказался в Сталиногорске (кажется, сейчас Новомосковск, Тверской области, вблизи от Москвы), на химкомбинате. Продержали примерно полтора года. «Проверяли». Моя мама с двумя малолетними детьми вернулись в Харьков. В нашей квартире проживали. Нашу мебель и вещи разворовали соседи. Ничего не оставалось делать: мама повезла детей к родственникам в Киев. Проживали первое время в комнатке-холодильнике в здании старого ипподрома по улице Суворова, на Печерске. Вернулся отец. Устроился истопником в больницу Зайцева на Подоле. В свое время в той самой больнице служил приказчиком Мендель Бейлис – его обвинили в «ритуальном убийстве» подростка Андрюшу Ющинского и в «употреблении Евреями крови Христиан». М.Бейлиса по суду оправдали. Отец трудился в кочегарке, нашу семью поселили в подвале. Через какое-то время отца перевели на работу экспедитором. Кочегаром уже трудился другой человек. Зима. Он запил – ночью не топил кочегарку. Мороз разорвал батарею. Померзли больные. Заведующий больницы по фамилии Барон переволновался сильно по причине случившегося: с ним произошел инсульт. Слег на несколько месяцев, вскоре умер. Пришел в руководство помощник заведующего: проводит сразу «кадровую революцию». Выгнал отца с работы. Заставили нас освободить «квартиру». Год 1947. Отец побегал: купил для семьи подвал в доме 71 по улице Владимирской. Это маленькая комнатка в глубоком подвале. Улица Владимирская – это склон. Владелец дома в свое время вырезал часть склона – при сооружении фундамента. Левая часть здания – внизу, правая часть – врыта в склон. Наш подвал – с правой стороны. Небольшое окошко – верхняя ее кромка на полтора метра ниже поверхности почвы. По стене комнаты постоянно струилась вода. Сама стена разукрашена в несколько цветов-оттенков. В той квартире прожили мы несколько лет – с 1947 по 1955, или может 1956. В полуквартале от нас расположен университет. С восьмого класса постоянно я посещал их подготовительные курсы математиков на физико-математическом факультете. На городской математической олимпиаде участвовал довольно успешно. Позже выпустили книгу Моденова с конкурсными математическими задачами. Я тогда учился в десятом классе: на всех уроках решал конкурсные задачи. К моменту получения аттестата зрелости математическую подготовку получил хорошую. Естесственно, в Киевский Политехнический институт я подал свои документы, на металлургический факультет (студентам факультета платили высокие стипендии – меня это прельщало: хотел выйти из постоянной нищеты, обрести независимость). И вот… на первом же вступительном экзамене по моей коронной математике – меня… получил элементарные вопросы… но старший преподаватель Кабальский сказал: «Вы не знаете – идите!» Я так ничего не понял: в растерянности – вышел из экзаменационного зала… К заместителю ректора института пришел на прием. Он мне сказал: - Знаем… такие жалобы поступают… разберемся… В то время в Политехническом институте «вербовщик» из неведомого города Бежицы, из транспортного института – приглашает! Я готов поехать! Меня не отпускают родители. Их тоже можно понять… Мне 17 лет. Я рос болезненным ребенком. Постоянно меня мучали приступы бронхиальной астмы. За несколько лет до этого я попал в автомобильную аварию: выпал из кузова движущегося автомобиля на булыжниковую дорогу – получил сотрясение мозга, травмы. В школе меня освободили от занятий физкультуры. Только через несколько дней, возможно, прошло дней пять или неделя, меня родители решили отпустить. Поехала со мной мама. Приехали в Бежицу: сообщил директор - весь недобор перекрыли. Просмотрел мой аттестат зрелости: четверки, пятерки… Сказал: «Могу вашего сына принять на вечерний факультет». Но мама испугалась: «Сыну придется работать? Как он?» Не согласилась. Директор сказал: «Сожалею… - На прощание сказал: - Рядом с нами, Лесохозяйственный институт в Брянске расположен… Советую поехать…» Мы поехали… Мои документы приняли: на второй поток… Поселили в общежитие… Сдал вступительные экзамены. Стал студентом лесохозяйственного факультета Лесохозяйственного института… Вроде все… Высшее образование, специальность, офицерское звание… По распределению института – попал в Карелию. Назначили лесничим Пудожского лесхоза. Директор нашего лесхоза: выдвиженец из «органов» Егоров. По дороге на кустовое республиканское совещание в Медвежьегорске, директор налил мне стакан водки: проверял на «выдержку и дружбу». А я отказался пить: при всем руководстве – посмел «подорвать его авторитет». Знал я заранее «лесные обычаи»: дал себе зарок – не пить! Этот зарок на мне вскоре отозвался: избавиться от непослушного сотрудника директор решил просто – прокуратуру привлек для... Не вышло! Вскоре уехал из Карелии. Всю последующую жизнь трудился по двум направлениям: по специальности и не по специальности. Второе направление: исследовательское направление и литературное творчество. В Израиль привез примерно пятнадцать рукописей крупного размера. И в Израиле десять лет трудился по специальности. Только с 2000 года занят литературным творчеством. Увлекся Интернетом: много писал, помещал рассказов, новелл, статей, афоризмов… В самые последние годы вернулся к своему первоначальному литературному творческому направлению: пишу романы. Представленный роман «Провокатор? Герой? Кто он?» написал очень давно. В настоящий момент только набрал его в компьютер. Правки ввел несущественные. Столыпин – палач Первой Русской революции. Глубокоуважаемым: Гриценко Александру Николаевичу – Председателю Международного правления ИСП. Бобровской Лие Рувильевне – Ответственному Секретарю правления ИСП. Ковалевской Оксане Петровне – Специалисту отдела издания ИСП. Постоянно убеждаюсь: Ваше издательство мошенническое. Я допустил оплошность: решил у Вас издать свою дилогию: «Характер – судьба и жизнь-лафа». Часть первая «Потомок древнейшей цивилизации». Часть вторая «Бродяга в своем репертуаре». Выслал две книги для переиздания. Дополнительно полный компьютерный набор второй части и примерно три четверти набора первой части. Выслал половину стоимости издания дилогии – 2000 (две тысячи долларов). Увидел: работа в Издательстве застопорилась по мне причине неизвестной. Написал… Готов оплатить положенный взнос при полной уверенности в издании и продаже моей дилогии. Сообщите: 1. На какой стадии находится работа над моей дилогией в Редакции и типографии? 2. Вы мне гарантируете издание и продажу моей дилогии? Продолжу оплату издания своей дилогии. 3. Без Вашего ответа-гарантии – своему адвокату передам банковские документы о перечислении 2000 (двух тысяч долларов) Вашей Редакции, Издательский договор и всю переписку с сотрудниками Издательства. 4. Не станете издавать мою дилогию – верните деньги! Конечно, некоторую работу Издательство провело. Стоимость работ оценит мой Адвокат. 1.7.18 М. Бельферман Уважаемая Ковалевская Оксана Петровна, Специалист отдела издания ИСП, Составитель серии «Современники и классики». Просмотрел первую часть первого тома «Потомок древнейшей цивилизации». Сообщаю о замеченном. В воскресенье или понедельник поеду в соседнюю Наарию: деньги отправлю из пособия. Прошу сообщить, на какой адрес выслать деньги. На обложке указали две звезды Давида. Зачем это «масло масляное»? В Израиле говорят: второй маген Давид – звезда Давида, это скорая медицинская помощь. Ничем я не выпячивал свой особый сионизм, патриотизм. Среди Российских покупателей-читателей вызовет только негативное восприятие, настроение. На моей обложке указан глаз в районе Хайфы… С 1996 года живу на «крайнем севере». Прошу до осени провести вторую книгу дилогии «Бродяга – в своем репертуаре». Тогда я полностью рассчитаюсь с Вашим Издательством и смогу проверить набор для издания. По первой части: Стр. 7 СНЯТЬ – до Вызвали в ОВИР Киева. строки 1-4 св. стр. 32 эмигрант-репатриант строка 21-20 сн. стр. 33 Кто мы?! Строка 4 сн. стр. 34 это патриотическая строка 4 сн. стр. 39 Мусульманство исповедуют, Семиты-Ассирийцы-Христиане строка 1 сн. стр. 50 его эгоизм строка 11 сн. стр. 52 за всенародную славу строка 14 сн. стр. 57 запои анархичности строка 4 св. стр. 57 в анархическое строка 11 св. стр. 58 Пуще того строка 1 св. стр. 59 А пока строка 10 сн. стр. 62 бандеры строка 16 сн. стр. 65 без квалифицированной строка 15 св. стр. 65 на Ближнем Востоке строка 6 сн. стр. 67 «по валу» строка 9 сн. стр. 88 примитивно устроенное строка 11 сн. стр. 94 уважнилась строка 5-6 св. стр. 94 по живому строка 21 св. стр. 98 так и сидел строка 6 св. стр. 98 только страстная приятность, душевная слащавость… строка 24-25 св. стр. 101 соединяет реку Москву строка 13 св. стр. 104 мало покоя строка 1 сн. стр. 109 буфет: его загнали строка 17 сн. стр. 110 на раз перекусить строка 12 св. стр. 111 сейчас «на перевоспитании» в трудовом лагере строка 15 сн. стр. 128 бурление строка 19 св. стр. 129 добавить: Зациклились на морали наивные идеалисты-мистики. Верят чудесам. Строка 13 св. стр. 130 - У меня дядька в Америке. – Посетовал Зайя строка 12 сн. стр. 131 – Знай, - он строка 3 св. стр. 131 не мой! строка 19 св. стр. 133 Остерегаюсь: может кто накаркать. строка 19 св. стр. 135 Продолжает сентенции: - Жестокость строка 13 св. стр. 140 девок накалывай… строка 6 св. стр. 140 удовлетворять ее строка 11 св. стр. 140 И что же строка 17 св. стр. 140 мог вы-выдать строка 23 св. стр. 155 Это самое мрачное строка 4 св. стр. 161 За ней последовали строка 6 св. стр. 164 это чисто Русское явление строка 1 сн. стр. 170 эти согласные строка 16 св. стр. 175 хохочет строка 9-10 св. стр. 204 Он сам такое есть не станет строка 15 св. стр. 204 Зайя не любит, когда его рассматривают строка 19 св. стр. 204 не берет пример с наивных строка 9 сн стр. 208 запечатаю твой образ. Детей строка стр. 227 СНЯТЬ: горьким опытом. Поумневшие продолжают собой жертвовать. строка 14-15 св. стр. 244 Упустили важный абзац: Имеются перемены. Несущественные. Сам ставил дом. Тот же сарай… Веранда пристроена. Тот же колодец. И сруб! Нет, сдвинут в сторону. Забыл? Верно, тот же сруб приспособили к новому колодцу. Но зачем? Вопрошающе посмотрел на Зайю. Во взгляде сквозит вопрос: «Что от меня хотите?» Забыл: сам впутал приезжего в разговор. Углубился в воспоминания. Зайя смотрит в упор. Бесстеснительно рассматривает внешность пожилого, еще моложавого человека. Только проявил интерес… В ответ тот растворил Душу, исповедуется. Строка 7 св. и ниже стр. 251 На освещенном пятачке строка 7 св. стр. 254 зырк-зырк строка 1-2- св. стр. 261 Зайя настиг строка 7 св. стр. 274 снять до лобка строка 6. сн. стр. 278 С новой строки: – «Ну, ты и даешь? Так и забыла?» строка 7 сн. стр. 278 с новой строки - Ну, ты и даешь? Так и забыла?! строка 8-7 сн. Всего Вам Доброго! 5.7.18 М. Бельферман Уважаемая Саррочка! Понимаю Вы ведете благородную просветительную миссию. Тем более заметны отдельные погрешности В Вашей беззаветной деятельности. Не могу понять логику Вашего вопроса «Чехов умер в 44 года, Пушкин в 37. Есенин повесился. Маяковский застрелился. А что ты сделал для пенсионного фонда?» Да, при всей его гениальности – Пушкина убили на дуэли. В характере его проявлялась задиристость. Он участвовал в нескольких дуэлях. А Есенина повесили… Не пойму, какое они или их короткая жизнь сыграли факторами для… пенсионного фонда? Прошлого или настоящего? «Женская логика»? К кому вопрошаете «Почему мир молчит? Почему не осуждает?» К кому обращаетесь? К достаточно антисемитским Россиянам? К антисемитскому миру? Российские халявщики не ограничатся порцией бесплатного молока. По поводу соседей. Сейчас у меня хорошие соседи. Молодая семья верующих. И до них недолго жили… Много лет жили люди, верно, из Румынии. Тоже молодые… Кажется, фамилия их Хаят. Так вот, она совсем тупая. Иначе могла (не могла!) придумать нечто для разнообразия… Нет… Это произошло первый раз в декабре 1997. Я тогда сидел в шиве (пусть память о маме Шехтман Гите сохранится благословенной). Тогда соседка первый раз вылила содержимое детского горшка у меня под дверью… И так повторяла – в течение нескольких лет. Однажды я не выдержал – назвал их хайот. И вот они «не выдержали» - продали эту свою соседнюю квартиру: переселились в другое место. Так что соседи случаются… И моральные, прочие требования иногда «необычны»… У Вас Украина ассоциируется и с Киевским вокзалом… Верно, Вы тоже киевлянка? А я, знаете, писатель, по специальности инженер лесного хозяйства. Не мог устроиться на работу по специальности… В качестве страхового агента обслуживал и служащих Киевского вокзала. У меня «свои воспоминания» об этом здании и заведении. Да, и об исторической Украине тоже… Считать Иисуса только «еврейским мужчиной» - тоже «женский взгляд». О Льве Троцком: «он был гениальным, но выбросил гениальность в мусор» - своеобразный взгляд на личность и историю. У Иудеев 10 Заповедей, а 613 требований праведности. Гой – это народ. И Евреи – гой. Но когда Евреи говорят о неевреях – высказываются «гой» – без упоминания конкретного названия нации. И только… «СМИ – Зло». Есть и зло, но без информации совсем скучно, слепо жить. Сарочка можно прочитать – Сар очка… Учтите, я не пересмешник… У меня в Вам просьба. В Вашей Москве переиздают мой роман-дилогию «Характер - судьба и жизнь-лафа». Части: «Потомок древнейшей цивилизации» и «Бродяга – в своем репертуаре». Это о прошлом времени и моем знакомом Ассирийце Зайе (его настоящее имя Даниил). По моим понятиям – он моральный урод. Но в советское время выделялся – предприимчивостью и смелыми высказываниями. В 1993-95 я восстановил рукопись. Набрал в компьюторе, а потом издал методом Израильского Самиздата (верно в 1996). Обложки: нашел открытку «геологической» карты Израиля. В районе Хайфы смонтировали «глаз». Мне прислали из Издательства проект обложки. Не стану высказывать свои замечания. Любезно прошу высказаться об обложке. Уважаемая Саррочка! В мае я вернулся из Марианске Лазне, в Чехии. С тех пор беспрерывно занят набором своего романа «Провокатор… Герой… Кто он?» Написал очень давно – о Дм. Богрове (верно, его имя Мордехай, у Россиян, как и в черносотенное Романовское время, его обзывают Мордко или подобно). Я для себя не решил, кто он? Но Столыпин – палач, вешатель… Я устал с этим набором – осталось примерно четверть… И еще мне важно набрать «Отголоски Бейлисиады в современности. Встречи и переписка с В.В. Шульгиным». У меня рядом стоит сканер, а я забыл, как с ним работать… Живу одиноко – не скучаю. Хорошо трудится голова и медленно руки (медленно набираю, как и на пишущей машинке не умею трудиться быстро, вслепую). В квартире у меня запущено. Не успеваю, да и не все умею. К беспорядку привык… Раз в неделю езжу а Наарию… Шаббат Шалом! стр. 5 просьбу в ОВИР о выезде на постоянное место жительства в Израиль – не приняли! Тогда направил документы в Москву – в Приемную Президиума Верховного Совета СССР. 12 св. стр. 5 СНЯТЬ ПОВТОРЕНИЕ: В конце 1979 г. – до Вызвали в ОВИР 16-19 св. стр. 9 сторонился Женщин 12 сн. стр. 9 свободная-самостоятельная 7-6 сн. стр. 18 Б-гом 13 св. стр. 54 Событие-действие 11-12 св. стр. 57 в одежде, прическах и косметике 11 сн. стр. 60 «на той уродливой бабе… Спустишь – послать куда?» 12-14 св. стр. 63 снять Не 2 сн. стр. 75 Сориентировалась Вера. - Зачем он послал? - Начальник отделения 1-2 св. стр. 102 Комбинации – приносят 3 сн. стр. 106 еще никогда не случалось 18 св. стр. 107 штамп в паспорте 7 св. стр. 107 только приятность секса-ваганации. 9 сн. стр. 113 поясняют явление 11-12 св. стр. 113 наступит этот день? 19 св. стр. 113 надеется накормить народ 9-8 сн. стр. 116 управителькой 10 св. стр. 117 партии-правительству 17-18 св. стр. 119 Российской бюрократии 13 св. стр. 130 нежной Славянской души 10 св. стр. 131 Славянская душевность 9 св. стр. 137 требований-угроз 10-11 св. стр. 147 Разве их забыть? 2 св. стр. 148 Ругаемся прилично-культурно. Тихо. Беседуем. 3 св. стр. 148 Не уклоняемся от резких слов. 4 св. стр. 148 настаиваю: 11 св. стр. 162 с толстыми-длинными членами! 14 св. стр. 162 Будто загубил молодость 16-15 сн. стр. 164 позиции-установки 6-5 сн. стр. 171 малоинтересная, не наполненная 11-10 сн. стр. 173 Пора рвать когти 3 сн. стр. 187 умею 7-6 сн. стр. 206 свои – враги? 12 св. стр. 208 осторожные – подозрительные 4-5 св. стр. 211 снять скобку (Зайя это 12 св. стр. 212 его хохмам, отзывается… 6 св. стр. 213 он политику – историю творил 5-4 сн. стр. 222 Не переносят замечания-критику 12-11 сн. стр. 225 (не самые лучшие-умные) 5-6 сн. стр.228 мясо-молокосдача 10 сн. стр. 246 представители власти контроль делают абсолютным 11 св. стр. 246 усиливают – ужесточают 15-16 св. стр. 263 - Работаю 3 сн. стр. 268 окажется непослушным. 18 св. Большие просветы между главами: 28, 39, 84, 97, 105, 109, 119, 134, 170, 179, 194, 210, 217, 248, 260, 269, 272 Уважаемая Оксана Петровна Кавалевская! Прошу внести исправления в тексте тома 1. Книгу передать в издание. стр. 10 погромов, геноцида 15 св. стр. 10 примкнуть-примазаться 15 сн. стр. 10 с Асадом 8 сн. стр. 10 уровня Арафата 7 сн. стр. 10 в управлении Асада 7-6 сн. стр. 10 Асада 4 сн. стр. 10 ни миллиметра 2 сн. стр. 11 с Арафатом 17 св. стр. 11 Арафат 21 св. стр. 11 Расколете Асада 14 сн. стр. 12 Саддам Хусейн 6 св. стр. 12 Саддам Хусейн 18-19 св стр. 13 «палестинского государства» 16 св. стр. 13 подарили Арафату 21 св. стр. 13 Арафата 8 сн. стр. 13 лет решать через 5-10 4-3 сн. стр. 14 Вот и все! 7 св. стр. 15 по 18 св. стр. 16 Сарид – Арафат 5 св. стр. 19 Вовсе не Евреи! 3 св. стр. 19 Евреи – хуже гоев! 4 св. стр. 22 Часто (не всегда) 6 св. стр. 26 молодой Женщине – врачу 2 св. стр. 30 опирается на (снять кавычки) 9 сн. стр. 30 успеваю 1 сн. стр. 31 в Б-га 4 сн. стр. 33 «Русскими» 6 сн. стр. 34 народу - «интеллигенты» не ведают 13 сн. стр. 35 бандита Арафата 18 св. стр. 35 современного «Египта» 2 сн. стр. 41 В разное время 5-6 св. стр. 46 снять дрожит стройный камыш 1-2 стр. 48 разорвана строка 5-6 сн. стр. 61 темпераментный Мужчина 5 сн. стр. 82 уничтожил Гитлер 1 св. стр. 111 движущая сила 14 св. стр. 128 технику дадим 16 сн. стр. 128 Но - зациклились 5-4 сн. стр. 144 За что зацепишься? 7 сн. стр. 145 Жить достойно! 16 св. стр. 154 мрачное-загадочное 10-9 сн. стр. 159 Могут отменять на советского агента 13-14 св. стр. 159 агент все переврал 15 св. стр. 160 связки из живых 4 св. стр. 228 Не будет такой расслабленности: чтобы накалывали 21 св. стр. 235 - продолжает расспрос 1 сн. стр. 243 Несущественные 2 сн. стр. 243 снять Сам ставил дом. Тот же сарай… Веранда пристроена. Тот же 21 сн. стр. 244 снять колодец. И сруб! Нет, сдвинут в сторону. Забыл? Верно, тот же сруб приспособлен к новому колодцу. Но зачем? 1-3 св. стр. 261 с новой строки: - Я мамкина! – Увернулась от… 4 св. стр. 299 Пристанище Чудаков 13 св. Уважаемая Оксана Петровна Кавалевская! Прошу внести исправления в тексте тома 2. Книгу передать в издание. стр. 5 их в Москву. В Приемную Верховного Совета СССР. 17 св. стр. 11 в охрану завода 12 св. стр. 18 рассказывают детям о 9 св. стр. 23 сейчас – кадровик! 4 св. стр. 28 Во Вьетнаме (это только один пример) 12 св. стр. 31 резвая 6 сн. стр. 74 – Зачем он послал? Начальника 17-16 сн. стр. 96 Не нужды желания 2 сн. стр. 99 Нарываются! Зайе нравится 13 св. стр. 121 Люблю грозу – снять кавычки 4-3 сн. стр. 125 снять или добавить скобку. 1 св. стр. 148 На всю жизнь годным. 6 св. стр. 149 друг дружке. 10 сн. стр. 161 завтраком-обедом. 14-15 сн. стр. 162 К обновленным – упрощенным 1-2 св. стр. 165 на всякий случай 6 св. стр. 178 обычаи-нравы 11-10 сн. стр. 192 снять не сведут счеты 11 св. стр. 202 Свои-враги 11-12 св. стр. 235 веры в Б-га 9 сн. стр. 259 Деньги не клюют. 14 св. стр. 263 он просил. (По всей вероятности 13 св. стр. стр. стр. стр. стр. стр. стр. 1 сентября 1911 года в Киевском Городском театре Дмитрий Богров стрелял в П. А. Столыпина. Жестокий палач Первой Русской Моше Бельферман Знаток (250), Вопрос открыт 1 час назад революции оказался смертным: умер от ран и нерасторопности медиков. Д. Богров погиб на виселице. В прессе появились сообщения о связях террориста с охранным отделением, его провокаторстве. До сих пор нет однозначного ответа: Д. Богров провокатор? Он герой? Кто он? 6 ответов ๛๔ஷஓFidèle à la couronneஓஷ๔๛ 1 час назад Искусственный Интеллект (455431) Мразь и убийца! Фил 1 час назад Мудрец (19306) Убийца. Иван Прогнозов 1 час назад Мастер (1078) Он террорист. Тогда их было много. снегирь 1 час назад Просветленный (41852) расстрелять обоих... вам то что до столыпина?? он ваш родственник?? M-402 1 час назад Оракул (88312) Ну ясен пень что не провокатор. Террорист народоволец. Как писал Маяковский "Хорошо в царя всадить обойму, ну а если только пыль взметнешь у колеса? Подготовщиком цареубийства пойман брат Улянова - народоволец Александр... И тогда сказал Ильич семнадцатигодовый — это слово крепче клятв солдатом поднятой руки: — Брат, мы здесь тебя сменить готовы, победим, но мы пойдём путём другим..." Ну а то что якобы числился в охранке - так то многим приходилось - это могло использоваться для усыпления бдительности охранки. Моше Бельферман 40 минут назад Знаток (250) Признаюсь: даже не ожидал узнать подобное Ваше мнение. Считаю почти подобно. Сейчас я заканчиваю набор романа о Дмитрии Богрове "Провокатор? Герой? Кто он?" Еще надо проверить... Выложу в Интернет. Если не забуду, сообщу Вам адрес. Вам всех благ! Здоровье! Комментировать M-402 38 минут назад Оракул (88312) С удовольствием почитаю. Взаимно всех благ! Будьте Здоровы. Sleeping Cat 33 минуты назад Оракул (57602) Дмиитрий Григорьевич ( настоящее имя Мордехай Гершкович) Богров (29 января [10 февраля] 1887 — 12 [25] сентября 1911, Киев) — российский анархист еврейского происхождения, секретный осведомитель охранного отделения (агентурный псевдоним Аленский) Еврей убивает человека который очень активно боролся с еврейскими погромами. Зачем? И доказательств связи с охранным отделением имеются, причем документальные. Моше Бельферман 1 минуту назад Знаток (250) Дмитрий Богров происходил из достаточно эмансипированной семьи. Еврейский вопрос его интересовал, больше как политический. Но он учел Еврейский фактор - не стрелял в Царя Николая II. Кого Вы дурите?! В период 1905-07 г. г. в Российской Империи произошли сотни Еврейских погромов. Что конкретно предпринял Столыпин, как министр внутренних дел и как председатель совета министров для прекращения погромов и наказания погромщиков? Как без советской власти, одной демократией тупых Американцев превратили в законопослушных граждан? В какой период Российская демократия имела самые существенные успехи? В древне-славянский период При Рюриковичах При Царе Иване IV Грозном При Императоре Петре I При Царях Романовых Во времена Ленина Во времена Сталина Во времена Хрущева Во времена Брежнева В период перестройки Во времена Ельцина В современный период В другое время Для Россиян какая Европа более желательная: Азиатская, Африканская? Я подошел к завершающей стадии работы над романом. Полностью набрал текст, примерно половину откорректировал… И об этом следует упомянуть – для полноты картины. Точнее, о двух важных событиях. У меня обнаружилось такую важную особенность. Во время ночного сна с моей носоглоткой или другой частью дыхательного механизма происходят странности такого свойства: вроде происходят сбои ритма дыхания. Верно, есть медицинский термин, но я его не запомнил. И вот уже несколько лет по номам я пользуюсь дыхательным аппаратом. Он нагнетает поток воздуха. Я сплю в маске. Не всегда лежу. Часть ночи, а иногда всю ночь я сижу. Сплю без маски. Это сновидение увидел при «комбинированном варианте сна». Примерно до трех часов спал в постели, а позже… И об этом следует сообщить… По обычаю, к моменту пробуждения ото сна, я забываю сновидение. И на этом раз… По отдельным урывкам постараюсь восстановить ночное видение. Сновидение «вьетнамское»… Почему-то началось оно с необычного элемента. Как я понимаю сейчас, медицинская работница-вьетнамка подарила мне их национальный костюм. Уже не помню точно как все случилось-произошло, но я лег (или сел в постель) в этом самом костюме. Находился или спал в нем… Со мной происходили два варианта действия. Изначально – «по направлению медсестры» меня «природа» наделила «определенными свойствами». Я это знаю, чувствую, прорявляю ответно. Но уже позже, на втором этапе – уже под другим, более мощным влиянием, черед посредство вьетнамского национального костюма, проявления новых способностей обрели более существенные качественные свойства. Нет не могу вспомнить последовательность действий, важные детали. Точно происходило: изначальные улучшения приобретенного оценивали баллами, а на втором этапе баллы стали высвечивать в десятки, даже в сотенные показатели. Эту историю дед рассказал еще малолетнему отцу Дмитрия. История важная для понимания всего исторического периода жизни Евреев в Российской Империи. Евреи жили на этой территории и прежде, но в составе Речи Посполитой. Та история – другого свойства. Не всегда радужная, но в любом случае – другая. Евреи издавна жили на территории России. Между прочим, Евреи основали город Киев. Впрочем, не сами Евреи, а принявшие Иудаизм Хазары. Да, и не все Хазары приняли Иудаизм – их князья, часть воинов-народа. Государство их называли Хазарским Канатом. Все по типу принципа древнего Иудаизма. Хазары совершали также обрезание? Нет полной уверенности в этой важной детали религиозного принципа и быта. Древнейшая история Славян и Русских очень слабо изучена. Фактически ее строят на одном источнике «Повести временных лет». Вовсе не зря Сталин развакл Русских – «народом, не помнящим своего родства». Несомненно, это качество важнейшее для понимания и характеристики этого народа. Считают они уверенно: принадлежит им будущее, прошлым не интересуются. Полностью доверились собственным правителям. Так вот известно: в древности Евреи, Иудеи жили на Руси, а потом вдруг жить перестали. Сами собой исчезли, испарились, растворились… Даже иноземным Евреям, Иудеям по любым причинам, под любым соусом - запретили въезжать на территорию Руси, России. Возможно, вызвало появление среди Христиан очень активно действующей секты жидовствующих. Задались вопросами изначального Христианства, Православия. А у непомерно властолюбивых, изначально невежественных ортодоксов-церковников в тот момент не имелось «единственно верного ответа - на все случаи жизни». По причине этой монополизировали право на истину в первой инстанции. Все духовные искания – отнесли к ереси. Так проще! Во времена правления Российской Империатрицы Екатерины II перестало существовать Польское государство, «Речь Посполитая». Окончательно это произошло во время третьего раздела: между Российской и Австро-Венгерскими Империями и Германией. Вместе с огромными территориями – к Российской Империи попали их города и население. В числе последнего Поляки, Евреи… Поляки хоть Христиане, но… Католики… А эта проблема – из самых сложных. Но Евреи… С Евреями точно не знали, что делать. Это не только Иудаизм и народ – проблемный! Всякие там кагалы, таинственные синагоги… Тора, Талмуд, Кабалла – не наша Русская кабала, а нечто другое, таинственное, мистическое учение… По сложности в сотни-тысячи раз превосходит таинства евсхаристии. Оно против Христианства, самого Православия направленное. Хуже Мусульманского Корана с их мечетями и Аллахом. Тут еще возникли сопутствующими проблемы с их традиционным забоем скота, кашерной религией, питанием, самоуправлением, кладбищами, эмоциональными молитвами, продвинутой экономической самостоятельностью: до роста капитала, ссудного процента, эксплуатации труда, торговлей экзотикой, предметами первой необходимости… Хоть меняй собственное законодательство – для угождения их иноземным странностям, вычурным потребностям, изуверским национальным потребностям, побуждениям неуправляемых характеров, семейным таинствам… Требуют считать нормальными явлениями всякое собственное непомерное, до самой жути обременительное своеволие, разгильдяйство среди Б-гобоязненного, терпиливого, покорного, тихого, дисциплинированного, доброго, негреховного Российского населения… Православный Русский народ богат природными талантами. И среди почти неисчислимой этой каготы выдающихся деятелей выделился Гавриил Романович Державин, гений периода Российского Ренесанса. Он проявил себя корифеем словотворчества, философом, государственником, законником, общественным преобразователем, творческим мыслителем, прекрасным организатором, гадким завистником, недоброжелателем, человеконевистником, низкопробным человеком и убежденным антисемитом… Достоинства он проявлял в разных направлениях. Оставил свой неизгладимый след на период дольше векового. Нужно проявить такую гениальность предвидения. И это в самом сложном, страшно запутанном общественно-политическом, мирового значения Еврейском вопросе. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
