Однажды утром в доме поэта Гладушкина закончилось время. Все время.

Пропажу обнаружила жена Вера, которая собиралась на работу. Она в тот момент как раз натягивала колготки, покрикивая на дочку Аню, чтобы та немедля собиралась в школу и повторила стих. Дочка от досады хныкала за стеной. Сам же Гладушкин, творческий человек, предпочитал не вставать с постели часов до 12 утра. После подъема он проводил ревизию холодильника и причитал, что на таком харче у любого поэта кризис наступит.

- Леша, — внезапно обернулась жена к Гладушкину, — Леша, где время?

- Что? — не сразу понял тот.

- Я на работу опаздываю и Аньку в школу надо же отвести и вдруг — все, времени нет совсем. А был ведь какой-то запас. Не пойму, как так вышло. Ты не видел, куда делось время? — Вера пристально посмотрела на Гладушкина.

- Придумаешь тоже, — хмыкнул тот, настороженно поглаживая пузо под одеялом.

- Ма, — в комнату заглянула перепуганная и всклокоченная после сна Аня, — ты видела? Время закончилось! Я думаю, стих можно уже не повторять?

Часы во всем доме застыли. Предметы вокруг, не зная, как себя вести, сперва замерли, но тут же, отбросив нормы приличия, стали вести собственную жизнь. Мимо Веры проплыла корзина с грязным бельем.

- Ну вот, уже неделю постирать ленишься, гляди, сколько накопилось, — заворчал Гладушкин на Веру. Ситуация была непонятная, незнакомая, и защитной реакцией было обидеться на жену. Ну могла же подыграть, могла собраться, как ни в чем не бывало, и уйти по своим делам! А он, Гладушкин, в спокойной обстановке изучил бы феномен всесторонне и к ужину изложил бы не менее десяти убедительных причин, почему происходящее — сущий пустяк.

Стоп! А ужин-то будет? Или в безвременном пространстве он не положен? Как понять, что уже ужин и что он — не завтрак? И бывают ли вообще все эти приятные вещи, если нет времени?

Вера взорвалась.

- Леша, ты хоть понимаешь, что происходит? Времени больше нет! Вообще ни на что нет! Ни на стирку, ни на ужин, ни на работу, ни на твои стишки дурацкие! И никогда не будет, закончилось время!

- Дурацкие? — возмутился Гладушкин. — Пригрел змею на груди! Ты же клялась, что они тебе нравятся!

- Нравились, — вздохнула жена. — В прошлом, которого теперь больше нет.

- Так значит, и меня ты уже не любишь? Закончилось наше время, отпели воробьи, ой, в смысле, соловьи? — разозлился Гладушкин и даже сел на кровати. — А обещала ведь в горе и радости!

- Да, — раскрасневшись, крикнула Вера, порывисто обнимая дочь, — обещала! Десять лет назад! А если бы знала, что это мои последние десять лет, никого бы не слушала и уехала бы с Робертом! Не пахала бы сейчас как лошадь ломовая на двух работах, а жила бы в Филадельфии в своем собственном доме!

- Родители, — робко напомнила о себе Аня, высвобождаясь из маминых рук, — я понимаю, у вас тут драма, семейный кризис и все такое, но посмотрите вон туда, — и девочка показала перед собой.

Реальность менялась на глазах. Исчезали знакомые предметы как отметки на теле несуществующего больше времени. Раздвигались стены и наступала пустота. Пространство становилось чужим и безжизненным. Гладушкин, изрядно испугавшись, потянулся к жене, все еще придерживая одеяло.

- Ну уж нет, голубчик, — внезапно резко оборвала она его. Вера очень изменилась за то безвременье, которое он не смотрел на нее. Она постройнела, глаза обрели прежний блеск и вдруг его Вера оказалась за чистеньким окошком, отгородившись от него. Под окошком очень спешно проявлялся длинный вазон с какими-то дурацкими розовыми цветами. Для нее начинались новое время и новая жизнь.

- Ах, — Вера обернулась, махнув шелковыми юбками, и вокруг нее стала выстраиваться жизнь. Она завизжала от восторга, глядя, как в ее доме возникает еще один этаж, и галантный Роберт сбегает к ней по лестнице.

- О, так можно? — обрадовалась дочка Аня, и в следующий миг девочка уже летела ввысь на фиолетовом единороге, бесстрашная принцесса с другой планеты. Ветер развевал ее золотистый плащ, и гордое племя птичек-астронавтов спешило догнать свою хозяйку.

- Гладушкин! — услышал растерявшийся Леша крик жены. Она делала ему прощальный подарок. — Если времени и пространства нет, стань сам точкой отсчета! Слышишь? С тебя пусть все начнется!

- Чушь, — категорично фыркнул Гладушкин.

Он свернулся калачиком на несуществующем полу и крепко зажмурился, надеясь, что эти глупости закончатся и он снова окажется в привычном, скучном и полностью безопасном месте. А еще от волнений он жутко проголодался. Когда Гладушкин открыл глаза, вокруг прекрасно пахло. Мимо проплывали веточки укропа и листья хрена. Он был на самом дне, но сквозь толщу рассола смог увидеть номер партии, выбитый на крышке. И он счастливо вздохнул.

Гладушкин стал соленым огурцом. Банку взболтали. Пару огурцов с возмущением закряхтели, и чья-то крепкая рука переставила банку в шкаф и закрыла дверцу. Стало темно, приятно и спокойно. Гладушкин дремал, полностью счастливый. Он видел изящный, необычный сон, который можно было бы неплохо обыграть в стихах. Он, Леша, наверно, напишет их когда-то, возможно, никогда. Теперь ведь от Гладушкина никто не требует творческого отчета.

Ему снилось, как в пышном зеленом лесу молодой лысый монах в красной одежде мял в руках четки. Он так старался остановить мысли, а с ними и время, что на его висках выступили капельки пота. Наконец, монах потерял терпение и швырнул четки в сторону. Он встал и ушел по лесной дорожке, так и не найдя способа понять, где у времени кнопочка. Лишь на миг монах задержался возле лужицы, оценивая, нужно ли помочь жуку из нее выбраться или тот сможет сам. Примятая его стопами трава быстро выпрямилась.

С дерева осторожно спустилась белка с огромным рыжим хвостом. Она осмотрительно, но с интересом понюхала четки и, найдя их полностью бесполезной штукой, с разочарованием полоснула зубами нить. Бусины медленно раскатились в разные стороны. К ним потянулись любопытные жуки, а белка, тут же забыв о четках, ускакала по своим делам.