Проверка твердости

− Ох! Молодой человек, разрешите, уж я вам помогу, – воскликнула

соседка по купе, наблюдая как неумело и мучительно Шурка застилает

постельное бельё. Наволочка на подушку была надета наизнанку,

полотенце уже два раза побывало на полу. Не будучи выше Шурки

ростом, она, придвинув к себе матрац второй полки, так ловко заправила

простыню, что Шурка окончательно смутился. Выросший в деревне и

сразу после школы окончивший институт, он еще ни разу не ездил в

поездах дальнего следования. А поезд был по-настоящему дальний: «

Москва – Мурманск» - солидно говорили таблички на закоптелых его

боках.

Март 1966 года был обычным, сероватым, с легкими намеками на

весну, которые, впрочем, пропадали по мере того, как тепловоз,

пробираясь вверх по глобусу, подходил к Северному да ещё и Ледовитому

океану. Шурке нравилось сочетание этих суровых слов. Но Александру

пришлось изрядно похлопотать, чтобы его, идущего по успеваемости

третьим из 50-ти выпускников курса и распределенного на престижный

новый завод автомобильных моторов, Совнархоз перенаправил в

Мурманскую область на Авторемонтный завод. Конечно, это не так солидно

звучало, но Шурка был доволен: он едет на Север, и это − главное.

Забравшись на вторую полку и достав неразлучную свою записную

книжечку, он написал четкими буквами формулу: СЧ =ЛР+ЛЖ, которая

означала, что счастье – это любимая работа плюс любимая жена.

Посмотрел на неё и, чтобы никто не сомневался, возвел оба слагаемых в

квадраты. Затем, немного передохнув и подумав, написал еще: «Моя

работа – дело моей чести». Рожденный под знаком Тельца, то есть Быка,

Шурка, как показала вся его дальнейшая жизнь, любил четкость и ясность

в формулировках и не терпел полутонов, в душе считая любителей их

хитрецами или мямлями.

Жизнь плацкартного вагона протекала в приятных мелких хлопотах, на

душе у Шурки было легко и празднично. А вот и станция «Полярный

круг», еще 30 км, и будет его станция назначения, а точнее - станция его

назначения. Начинался новый этап в его жизни, и понятное волнение

понемногу овладевало Александром.

Его встретил Димка Соболев, дружок по общежитию, с которым прожили

в одной комнате два последних года. Димка работал второй год и имел уже

отдельную однокомнатную квартиру, поскольку жениться еще не успел.

Они не были слишком близки с Димкой. С ленцой и без больших запросов

к жизни, он не был для Шурки примером для подражания. Другое дело

Витя Арефьев – его друг. Тот был целеустремлен, строг к себе и к другим,

всегда подтянут. Но Димка, будучи на два года постарше и обладая

доброжелательным, отзывчивым характером, принял участие в судьбе

Шурки и подыскал ему работу на соседнем предприятии. Время было

полуночное, завтра обоим на работу, и Димка, перекинув стенку дивана,

забрался под покрывало, приглашая жестом Шурку последовать его

примеру. Немного стесняясь, Шурка улегся рядом, вспомнив, как они со

старшим братом Женькой, бывало, спали на одной кровати в своей

деревне. Боясь слишком сильно тянуть на себя покрывало и стараясь не

касаться друг друга, они заснули не сразу. Утром, впрочем, встали уже как

совсем свои: попили чайку с колбасным бутербродом и поспешили на

свои заводы.

Не питая особых иллюзий, как должен выглядеть авторемонтный завод,

Шурка спокойно встретил убогонькую проходную, отдел кадров, похожий

на прорабку, и в сопровождении чернявенькой девушки Нади вошел в

техотдел.

Начальник отдела, Эдуард Александрович, молодой человек неполных

тридцати лет, подтянутый, с мохнатыми, слегка насупленными бровями, с

широкой на твердую пятку походкой и с улыбкой, склонной к иронии,

встретил Сашу вежливым проницательным взглядом и, попросив внимания,

сказал: «Прибыл наш новый работник – Ефимов Александр

Константинович, выпускник Горьковского политехнического института, он

будет работать технологом по горячей обработке металлов. Прошу любить

и жаловать». Не имея что-либо добавить еще, слегка разведя руками и

улыбнувшись, он указал Александру его рабочее место: стол и чертежный

станок−кульман.

- Вот и началась твоя трудовая жизнь, Санек», – сказал сам себе Шурка и

отодвинул стул.

Получив несколько дней для ознакомления с заводом, Шурка стал

вникать в дело. Завод занимался капитальным ремонтом большегрузных

автомобилей, нерентабельным по сегодняшнему времени делом, но тогда

заставляла нужда: автозаводы не успевали насыщать развивающееся

народное хозяйство. Вот и стояли понуро на заводском дворе разбитые

вдрызг в карьерах и на лесоразработках МАЗы и КрАЗы. Стояли в очереди

за своей второй жизнью, ожидая, когда их закатят в цех, отмоют, разберут

до винтика, поставят диагноз болезни каждому узлу и узелочку, заглянув

и в самое сердце – двигатель. А затем поставят новые или

реставрированные детали, чтобы они снова, деловито кряхтя, карабкались

по своим карьерам и лесным участкам.

«Технолог по горячей обработке металлов» – эта запись в его

трудовой книжке говорила, что он будет вести все операции, связанные с

нагревом, и конкретно - термообработку, кузнечные и сварочные

операции. Слово «вести» означало, что он будет назначать технологию,

если таковой не было, обеспечивать, чтобы она выполнялась, в том числе

и подсказкой рабочему в трудных случаях.

И вот начальник подзывает Сашу и говорит слегка небрежным тоном и

как бы между прочим: «Александр, там, на термоучастке, что-то не идет

дело с закалкой роликов нагнетателей. То есть твердость у них, то нет.

Разберись».

Здесь надо пояснить гуманитариям, что разные бывают требования к

деталям машин. То надо, чтобы они были мягкими и ни в коем случае не

могли сломаться вдруг, то надо, чтобы они были твердыми и держали

нагрузку хотя бы и с риском разрушиться. А бывает необходимо, чтобы

была деталь внутри мягкая, а снаружи твердая. Вот у этих роликов и было

такое хитрое требование.

Достигается это тем, что в состав стали почти совсем не вводят

углерод, чтобы её нельзя было закалить, как бы сильно мы её ни

нагревали и как бы резко ни охлаждали, а снаружи, наоборот, её

поверхность насыщают углеродом. Ну, а если есть углерод, значит, будет

и твердость. На заводах это тысячи раз проверено, и твердость у роликов

должна быть, как говорится, «при любой погоде».

Термиста звали Федором, был он средних лет и, как и все термисты,

«себе на уме». Поздоровались вежливо, Саша назвал себя и улыбнулся

Феде, как своему коллеге, не получив, впрочем, ответной улыбки. « Ну что

ж, – подумал про себя Шурка, −без улыбок так без улыбок, и спросил

сухо:

− Как дела?

−Нормально, - так же сухо ответил Федя.

− Что с роликами?

− А кто его знает! Вон лежит партия.

− Как твердость?

− Не мерил.

− А вчера?

− Что вчера?

сть мерил?

− Калил. Твердость разная.

− Какая конкретно, можешь сказать?

− Слушай, ты случайно не из прокуратуры? Как на допросе! Вот

вчерашняя партия, иди и меряй, если тебе надо, а я намерялся досыта,

сказал Федя и, отойдя в сторону, взялся за кочергу и заглянул в

приоткрытую дверцу печи.

Шурка молча взял горсть роликов и пошел к «Роквеллу», прибору с

алмазным конусом для замера твердости путем накалывания детали, а

Федя стал наблюдать, что и как будет делать новенький «горячий

технолог».

− Ага, нашел кнопку включения, протирает о рукав окалину на роликах,

ищет наждак для зачистки лыски. Наждак за стенкой у токаря, но не

спрашивает – с характером. Чистит ролик о кирпич печи - правильно, я

тоже частенько так делаю.

−Так, включил, нашел призмочку, крутит винт, выставляет шкалу. Первый

накол, настроечный, второй, третий, четвертый для результата. Отложил

ролик влево. Берет второй, работает. Стоп! Уже пятый накол, шестой,

седьмой. Зачем? Положил ролик вправо.

− Сейчас попросит мел для метки роликов. Нет, достал авторучку и бумагу

из куртки, делит бумагу на кусочки, подписывает твердость и кладет на

них ролики. Всё по науке, однако, но посмотрим, надолго ли его хватит.

Федя ушел на добрых полчаса, а когда вернулся, Александр еще

сидел за «Роквеллом». Возле него, слева и справа, рядами на бумажках

стояли ролики - до трех десятков штук « Настырный парень», – подумал

Федя и, довольный этим выводом, подошел к Александру.

− Ну, как? Вопрос прозвучал участливо и тепло, и Шурка, державший в

душе досаду на Федю и собирающийся ему как-нибудь надерзить, ответил

спокойно, как своему напарнику: «Да, плавает твердость. Будем искать

причину». Феде понравилось, как это спокойно прозвучало, а Шурка

сделал вид, что для него это обычное дело.

Будучи натурой увлекающейся, Шурка в институте при изучении

металловедения немного увлекся этой дисциплиной и даже, можно

сказать, полюбил её. А причина была в том, что преподавал её доктор

технических наук Николаев, который работал начальником Центральной

заводской лаборатории Горьковского автозавода, а по вечерам, в порядке

совместительства, читал лекции студентам. Влюбленный в своё дело, он

так запросто рассказывал о фазовых превращениях в сталях при их

нагревании, а слова «феррит», «перлит», «аустенит» звучали так

обыденно, словно он среди них жил, что эта увлеченность невольно

передавалась и слушателям.

Потому Шурка смело так себя и вел, что когда-то это было его

любимым делом. Договорились завтрашнюю партию калить вместе, и

Шурка скорее - скорее за книги. Те самые «феррит» и «аустенит» - это,

пожалуй, все, что он мог вспомнить навскидку из учебника, который

последний раз открывал три года назад. «Сегодня я задавал вопросы, а

если завтра он будет задавать мне?» − подумал Шурка и прибавил шаг.

Хорошо, что нашелся знакомый ему учебник Гуляева, и Шурка, как

говорится, ушел в него с головой.

Кажется, перед защитой дипломного проекта он не волновался так. «

А, впрочем, завтра ведь тоже защита», − подумал склонный к анализу и

обобщениям Шурка. Вспомнилось, как на их радостные возгласы после

сдачи последнего экзамена: «Ура! Сдан последний экзамен», - профессор

улыбнулся и сказал:

− Нет, ребята, экзамены у вас только начинаются.

Наступило « завтра». Федя встретил Александра с улыбкой как

своего, и они без споров и с подсказкой, как лучше сделать дело, провели

весь цикл работ по нагреву и резкому охлаждению роликов. Проверили

твердость: увы! – стабильности не было. То твердый ролик, то мягкий, а

это хуже всего. Уж лучше бы они все были мягкими!

Сели на скамеечку, Федя закурил и предложил Александру. Тот,

отказавшись, рассказал, как они, трое деревенских мальчишек, поклялись

однажды бросить курить и бросили, а было это в третьем классе начальной

школы. Посмеялись, расслабились. Но что же все-таки делать? Этот вопрос

Федю интересовал, а Шурку терзал. И хоть он всё ясно и логично

рассказал Феде, а заодно и себе, что происходит в металле на каждом

этапе их работы, предложений и догадок никаких не возникало. Федя

ушел по делам, а Шурка продолжал думать и думать.

Нам не дано заглянуть в будущее, но на правах автора я расскажу,

что в этом городке с немного настораживающим названием Кандалакша

Шурку ожидали четыре года полной жизни. Уже через неделю, раздобыв у

кого-то лыжи, он совершил восхождение на Лысую гору – сопку высотой

800 метров, покорив её по самому крутому, лысому лбу и испытав при

этом нешуточные минуты опасности, когда лыжи перестали врезаться в

оледенелый наст и пришлось отталкиваться от ставящихся сзади палок. Но

как же он был удивлен, когда, распрямившись, увидел в точности то, что

представлял в своем воображении еще за год до этого – чернеющие

острова на снежной глади замерзшего Белого моря и далекая - далекая

синева горизонта.

Потом были очарование цветом июньского неба, удивление белыми

ночами, когда, перепутав порой ночь и день, дети играют в классики в два

часа ночи, потом были походы в сопки с ночевками и гитарой у костра. Из

одного такого похода он вернулся только на шестые сутки, заплутавшись

в тайге. Тогда, заглянув старухе с косой в глаза, он окончательно решил,

что если останется жив, то будет жить «на полную катушку», помня слова

Николая Островского: «Кто не горит, тот коптит – это закон природы. Да

здравствует пламя жизни!»

А потом пришло чувство к соседнему столу, за которым сидела та

чернявенькая девушка. А было это так. Однажды Шурка подметил в себе

какой-то дискомфорт в душе и стал искать причину.

−Дурынин? Да нет, начальник последнее время глядит на него как-то

добрее.

− Колька Белов, друг? Да нет, ему увлеченному вопросами мироздания, не

до него.

−Работа? Тоже вроде не то, работа продвигается хорошим темпом. А

размышлял он, сидя за кульманом, когда соседний стол пустовал –

хозяйка его, Надя, была где-то в цехе. Но вот пришла она, вся такая

деловитая, плотненькая, при всех формах, с челочкой над темными

глазами и, даже не взглянув на Шурку, уселась за свой стол спиной к

Шурке. И всё у Шурки на душе встало на свое место. Сделав для себя

такое открытие, он улыбнулся и покачал головой: «Ну и ну! Да не может

быть! Ведь она дружит с Колькой. Да и чего в ней особенного – девчонка

как девчонка». Работая в одном отделе, всегда можно обратиться запросто

с какой - нибудь мелочью к соседу по столу, и Шурка не замедлил этим

воспользоваться.

−Надь, у тебя нет запасного стерженька?

− Надь, а скрепочки у тебя имеются?

− Надь, у меня кнопки канцелярские кончились, – стал донимать Шурка.

Вежливо выручая своего соседа, она как-то взбунтовалась и спросила:

− Слушай, Шурка, ты о себе когда-нибудь думаешь?

− Нет, Надя, теперь думаю только о тебе, − громко и удачно отшутился

Шурка. Но не зря ведь говорят, что в каждой шутке есть для истины.

Равнодушие сменилось на любопытство, любопытство на интерес, интерес

на стремление узнать получше и … ставь автор три точки подряд.

Взаимное сближение двух сердец было стремительным и необоримым.

Несколько месяцев спустя он сказал самому себе: «Слушай, Шурик, а

ведь так можно и жениться!» Сказал и удивился естественности, с какой

мысль прозвучала в его душе. Вот уж действительно, мы полагаем, а Бог

располагает.

Вскоре Шурку избрали секретарем заводского комсомола, и стало в

его жизни как в песне тех лет Иосифа Кобзона – любовь, комсомол и

весна! Но всё это будет потом, а пока Шурке надо идти на доклад к

начальнику, на доклад без какой-либо идеи, что делать. А начальники, ох,

как этого не любят!

По пути в отдел ему вспомнилось любимое выражение Козьмы

Пруткова: «Зри в корень!» Легко сказать – зри в корень, а что в нашем

случае корень? Не успел Шурка задать себе этот вопрос, как ответ был

готов: корень – это структура металла, и надо заглянуть в неё. Что делать

теперь, он знал и, воодушевленный, невольно прибавил шаг.

Войдя в кабинет начальника, он сказал ему, что надо изготовить

шлиф и посмотреть микроструктуру, и спросил, можно ли где-нибудь это

сделать. Эдуард Александрович удивленно поднял свои мохнатые и

обычно нахмуренные брови и, чуточку подумав, сказал, что это можно

сделать на заводе через дорогу и что он договорится с ними.

− Итак, Вам путь открыт, дерзайте, сударь!− иронично сказал себе Шурка

и, озадаченный, направился в библиотеку. Он уединялся всегда перед

необходимостью сосредоточиться и собраться, а библиотека была самым

подходящим местом для этого.

−Так в чем же сущность? – эта фраза, которая, бывало, нравилась его

друзьям-студентам, прозвучала в душе и больше его не отпускала, требуя

ответа.

− А в том, дорогой Шурик, что завтра ты идешь к чужим людям, будешь

просить у них помощи, будешь представлять некоторым образом свой

Авторемонтный завод, и очень негоже будет выглядеть перед ними глупым

юнцом. Поэтому, открыв в который раз своего любимого Гуляева, Шурка

уточнил еще раз, какие изменения происходят в металле при закалке и

как должен выглядеть шлиф в закаленной и в незакаленной стали.

Постаравшись по возможности запомнить эти фотографии из учебника,

Шурка немного успокоился, чувствуя себя подготовленным.

На следующий день, как и договорились, Александр пришел в

лабораторию соседнего завода. Начальник лаборатории, Мария Петровна,

− миловидная женщина средних лет, встретила его вежливой улыбкой, в

которой проглядывало нескрываемое любопытство. Когда Саша достал из

кармана два свертка бумаги, в каждом из которых было завернуто по два

ролика, и подал их Марии Петровне с просьбой не перепутать, та с

удивлением спросила:

- Почему так много?

− А это два мягких и два твердых.

− Почему же по два? Мы всегда делаем по одному образцу.

− Видите ли, Мария Петровна, у меня непонятно что происходит, я должен

найти причину, и потому я хочу исключить элемент случайности. Момент

сомнения в полученных результатах неприемлем.

После такой «железобетонной» аргументации ей ничего не оставалось

делать, как только вздохнуть и согласиться на четыре шлифа. Она

попросила его присесть, пока придет лаборантка из цеха, но Саша

отказался и стал разглядывать плакаты с фотографиями структур

металлов.

− Вот они, мои красавчики!

А тем временем Мария Петровна и её сотрудники искоса наблюдали за

Александром и переглядывались. Им нравилось, как жадно он

разглядывал их плакаты, это располагало. Пришла лаборантка Лена, и

Мария Петровна обратилась к ней:

− Лена, надо помочь этому молодому человеку сделать четыре шлифа,

ведь он, считай, наш коллега. Поможем?

− Ну, если коллега, как не помочь? Поможем, – ответила Лена и слегка

вздохнула.

Договорились, что шлифы будут готовы завтра, после обеда.

Довольный этим маленьким успехом и особенно словечком «коллега»,

хоть и с оговоркой сказанным в его адрес, Саша весь остаток дня на

работе рассеянно листал каталоги МАЗов и КрАЗов, и предчувствие удачи

не покидало его. В назначенное время следующего дня он явился в

лабораторию и, поздоровавшись, с выразительным вопросом взглянул на

Марию Петровну. Та тоже молча, с улыбкой, показала рукой на шлифы его

образцов возле микроскопа.

− Вот, Саша, смотри, по-моему, картина ясная.

Не без труда и с её подсказками освоившись с микроскопом, Александр

увидел структуры образцов. И на мягких, и на твёрдых они были

одинаковыми, но у мягких по границам кристаллов были включения,

напоминающие песчинки.

На вопрос, что это такое, Мария Петровна предположила, что это

нерастворившиеся карбиды углерода и что надо сделать двойную закалку

для их растворения.

−Так- так, - подумал Шурка, ну-ка еще разок всё пересмотрю. Да, вот на

твердых чистая структура, а на мягких эти самые «песчинки».

− Ура! - не сдержал себя Шурка и чуть не обнял Марию Петровну и Лену в

восторге. Высказав тысячекратное «спасибо» своим помощницам, он,

вдохновленный, поспешил на свой завод. С трудом он сдержал себя, чтобы

не поделиться с начальником хорошей новостью, резонно внушив себе,

что новостей-то пока нет.

Утром следующего дня, когда рабочий люд ещё только приходит в цех,

Шурка уже был на термоучастке.

−Я нашел причину, – радостно встретил он Федю, - нужно сделать вторую

закалку. Федя неопределенно повел головой, но ничего не сказал,

подумав, однако, что он делал не только вторую, но и третью закалку, и

всё без толку.

− Ну, давай сделаем вторую, если ты так уверен. Терять-то нам нечего.

Сделали вторую закалку вчерашним роликам, результат – ноль! Шурка не

верил прибору и целый час просидел за «Роквеллом», перемеряя

твердость роликов. Но факты -вещь упрямая, и пришлось согласиться.

Однако и после этого в душе звучал протест: не может быть, ведь всё так

ясно и всё так правильно.

− Нет, голубчик, не всё тебе ясно и не всё ты делаешь правильно, если

результат – ноль, - отвечала ему логика.

Обескураженный, стараясь никого не встретить, он поспешил в

библиотеку, как в своё убежище, подальше от глаз людских.

Зоя Александровна, библиотекарь, к счастью, не обратила на

Александра внимания. Если бы Шурка не считал себя мужчиной, он бы

расплакался. Обхватив виски руками, облокотившись на стол, он сидел за

столом и пытался себя успокоить.

−Так что же случилось? Кто об этом знает, кроме Феди? Да ничего

нового! А кто знает? Пока никто. Это хорошо.

Постепенно успокоившись, он, переняв привычку своего начальника,

уселся за стол, широко расставив руки и положив подбородок на них.

Устремив взгляд в никуда, он стал сосредоточенно думать.

Почему-то вспомнились слова зав. кафедрой Семенова, сказанные с

укоризной своему аспиранту: «Ты тогда сможешь найти решение своей

задачи, когда будешь способен в уме свободно оперировать всеми

понятиями и всей конкретикой, относящейся к ней. Тогда только ты

сможешь думать о своей проблеме и в автобусе, и за обедом, и во сне и,

бог даст, может, и найдешь решение. Но не раньше этого!» Случайно

подслушанный этот упрек запомнился тогда Шурке, и он снова открыл

«Металловедение». Но в голову ничего не лезло, и он отодвинул книгу.

−Так с чем же я пришел вчера из лаборатории?

− С идеей двойной закалки. «Двойной закалки, двойной закалки», -

звучало в голове, и тут его осенило: двойной, но не второй, как ты сделал.

Ты сделал два раза закалку и два раза отпуск после неё, а ведь речь шла

только о закалке! Вот в чем суть и где может быть « зарыта собака»,

воскликнул про себя Шурка и хотел бежать к Феде, но, представив, как

будет ему позорно, если он ошибется второй раз, он остановил себя. «Зри

в корень»! – и Шурка решил понять до конца, почему он так оконфузился.

После анализа ситуации он понял, что операция « закалка» в быту всегда

идет в паре с операцией «отпуск», потому что без неё сталь бывает

хрупкой, как стекло, и ни к чему не пригодной. И слова «двойная закалка»

прозвучали для него как две закалки. В этом и была суть его ошибки. Вот

теперь он был уверен и направился к термисту.

− Слушай, Феденька, давай сделаем первую закалку без отпуска, а отпуск

сделаем только после второй!

− Да, ты чо? Так не делают.

− Делают иногда. Может, и у нас такой случай.

− Ну, давай, - нехотя согласился Федя, думая, что этот парень чудит.

Но результат оказался превосходным. Около часа Шурка просидел за

прибором, перемеряя твердость роликов и придирчиво отыскивая хоть бы

один мягкий – таковых не было! « Ты посмотри, Федя, – ни одного

мягкого!» - подводил он термиста к прибору.

− Да ладно, верю, верю, – уклонялся он от счастливого Шурки.

Пружинистой походкой, с блуждающей на лице улыбкой, поспешил

наш герой на доклад к начальнику. Но, взяв себя в руки перед самим

кабинетом, хитрец вошел к нему как бы мимоходом и сказал так же

небрежно, как получал задание, что вопрос решился двойной закалкой.

− Хорошо, Александр, ответил спокойно начальник,− а теперь займись

сваркой чугуна. На агрегатном участке скопилась гора коробок передач с

трещинами по корпусу, заварить их не решаются, говорят, что чугун не

варят. Надо помочь.

− Есть помочь! – шутливо взял под козырек Шурка, чувствуя в себе силы

Святогора.

И невдомек было молодому инженеру, что это первое задание явилось

проверкой его самого на твердость, на надежность.