ЖЕНЩИНЫ АФРИКИ Женщина – она и в Африке женщина. Прихорашивающаяся и сидящая на диете, влюбляющаяся до безрассудства и защищающая ближнего… Остальное – декорации, детали. Но детали порой забавные, экзотические, трогательные. Мне довелось провести несколько месяцев в Африке, в самых разных странах – от Руанды до ЮАР. Как-то работаю на проекте в столице Кении. На чате появляется московская подружка. Привыкшая к моим постоянным перемещениям, она начинает беседу дежурным уже вопросом: «Ты где?» – В Африке, – отвечаю. – В Кении. – О, Господи! Так ты в палатке какой-то, что ли? – Ну почему же, – пишу. – В офисе с кондиционером, на 10-ом этаже. – В Африке есть высотные здания? Ну и ну! А ты-то что там делаешь? – Работаю в телефонной компании. – Так в Африке и телефоны есть???!!! Ухоженная сотрудница из местных, затянутая в мини-юбку и накрахмаленную блузочку, неспешно процокала мимо на невероятных шпильках. Что, опять-таки, было бы полным сюрпризом для людей, представляющих африканских жителей всё больше по цитате из нетленного произведения Леонида Филатова: А на ём же из одёжи – Ничаво, помимо бус!.. Впрочем, и такие африканские женщины всё ещё существуют в природе. Но чтобы увидеть их, мы переместимся на юго-запад континента. ДАМОЧКИ НАМИБИИ Путешествуя по северной Намибии, попадаю в крохотное селенье племени химба. Круглые хижины из глины. Козочки вылизывают чугунный котелок. Женщины группкой сидят под деревом и «наводят марафет». Из одежды на них – только юбки; зато ожерелий – масса. При этом кажется, что они полностью одеты: вся кожа у них покрыта густым слоем красной пасты – смесью охры, пепла и жира. Это местный крем от загара. Впрочем, не только: им же мажутся и волосы, заплетённые в косы. «Как же это всё смывать?» – подумаете вы. А никак. По традиции, люди племени химба не моются. Ни-ког-да. Если же им начинают досаждать разные жучки, они заходят в хижину, берут уголёк, раздувают его так, чтобы пошёл сильный дым – и терпеливо выкуривают непрошенную живность, пока та не задохнётся. Впрочем, этой экзотики в Африке осталось немного: людей из племени химба, живущих по старым устоям, сейчас всего несколько тысяч. А большинство женщин покупают одежду в магазинах, ходят в парикмахерские, сидят на диетах… ДИЕТА ПО-КЕНИЙСКИ Добравшись с утра в свой кенийский офис, первым делом готовлю чашку кофе. На кухню заходит сотрудница из местных, очень симпатичная и весёлая женщина по имени Анжела. Роется в холодильнике и достаёт большую упаковку с бутербродами. – Хочешь? – предлагает мне. – Спасибо, – смеюсь, – с удовольствием. Я вечером стараюсь не наедаться, в результате к утру – голодная. Она критически осматривает мою фигуру. В общем, фигуры у нас почти одинаковы: так сказать, ничего лишнего. Анжела понимающе кивает: – Диета, что ли? – Не строгая, но всё-таки. А то раздобрею, носись потом с этой «прибавочной стоимостью». И всю одежду придётся менять. Анжела вздыхает, печально прожевав кусок бутерброда: – И я на диете. Заставляю себя есть каждый день до одури: и перед сном, и с утра. В обед – целых три блюда. А толку – никакого, хоть плачь. Тут приходит моя очередь осматривать её фигуру. Очевидно, на лице у меня – явное недоумение, поскольку Анжела, наклонившись ко мне и метнув взгляд на дверь – как бы кто не вошёл – доверительно шепчет: – Зад у меня такой маленький, ужас! Напасть какая-то, даже просто неприлично. Кому я такая нужна? «Да», – думаю, – «внимание сильного пола мне в этой стране не грозит». И суммирую: «Теряю десять коров». ЦЕНА СЧАСТЬЯ ИЛИ ДЕСЯТЬ КОРОВ «При чём здесь коровы?» – спросите вы. А при том, что без них женскому счастью не бывать. Так что если у вашего избранника нет коров, не стоит на него и время тратить – ищите другого. Примерно в этом духе мне объяснил порядок вещей мой проводник, парень из кенийского племени масаев, пока мы шли с ним к реке Мара, чтобы посмотреть на крокодилов и бегемотов. – Выбирать жену себе я буду сам, – обстоятельно рассказывает он, шагая рядом по тропинке. – Вот, скажем, приглянулась мне девушка. Прежде всего, мне надо с ней договориться. Если всё хорошо, я иду к своим родителям и прошу у них разрешения. А дальше мне нужно просить согласия её родителей. Но как же я буду их о чём-то просить, если между нами нет крепкой дружбы? Он вопросительно смотрит на меня, и, понимая, что подсказки ждать бесполезно, сообщает: – Я должен подарить им десять коров. Вот тогда и начнётся дружба! – А если нет коров? – Как это нет? – удивляется он. Видно, что ему так и хочется воскликнуть: «Куда же они подевались?» Но вместо этого, подумав, кениец обстоятельно добавляет: – А если нет коров, то и жениться не надо. Сначала коров заработай. Как всё просто: есть коровы – есть любовь, а если нет… Хотя и в Африке женятся без коров, увозом. Одна из самых громких таких историй произошла в XIX веке на территории соседнего государства Танзания. ПРИНЦЕССА ЗАНЗИБАРА Знаете ли вы, что именно африканка написала первую известную нам автобиографию арабской женщины? Это, пожалуй, самое романтичное из преданий, подаренных мне Африкой. Сеида Сальме родилась в 1844 году на острове Занзибар, в Каменном Городе, бывшем тогда столицей Оманской империи. Её отец был султаном, мать – черкесской наложницей. Осиротев в 15 лет, молодая принцесса получила в наследство несколько плантаций и более пяти тысяч фунтов денег. Она была богата, образована и весьма амбициозна: в столь юном возрасте она участвовала в политических интригах и была секретарём одной из дворцовых фракций. Но жизнь принцессы круто изменилась, когда она влюбилась в работавшего на Занзибаре немецкого купца и бежала с родного острова. Женщина приняла протестантизм и обвенчалась со своим возлюбленным; теперь Сеида стала госпожой Эмили Рюте. Супруги приехали в Германию, но прожили вместе всего три года: муж Эмили попал под конку и погиб, оставив молодую жену одну с тремя детьми в чужой стране. Местные власти отказали вдове в получении денег, занзибарская семья не хотела больше знать беглянку – но Эмили не сдавалась: чтобы немного улучшить свои дела, она взялась за перо – и вскоре на свет появились её мемуары, «Воспоминания арабской принцессы». Выросшая в роскоши женщина теперь жила гонорарами и преподаванием арабского языка. Она тосковала по родине, но родина не желала её возвращения. И только 56 лет спустя после её побега брат принцессы, новый султан Занзибара, выделил сестре небольшое пособие. Сеида-Эмили умерла в 1924 году, заплатив за четыре года любви 58-ю годами изгнания в холодной и чуждой ей Германии. Почти столетие спустя, в пустынном дворце Занзибара я читаю удивительный рассказ об этой страстной и стойкой африканской женщине. Но ещё большее восхитила меня история, услышанная в Руанде. РУАНДСКАЯ ВЕДЬМА Руанда – поразительная страна. Маленькая: всего 11 миллионов. Чистая до блеска. Безопасная: иди себе ночью по улице, никто и пальцем не тронет. Не верится, что всего 18 лет назад здесь царили смерть, ужас и ненависть. «Скорость убийств в Руанде в пять раз превышала скорость убийств в фашистских лагерях смерти в годы Второй мировой войны», – сообщают энциклопедии. И действительно, в 1994 году за 100 дней здесь погибло около миллиона человек, десятая часть страны. Но посреди этого безумия находились люди, рискующие жизнью, чтобы спасти ближнего. Одна женщина, считавшаяся колдуньей, спрятала несколько преследуемых у себя дома. Когда на пороге появились солдаты, она загородила вход и гневно заявила, что наложит страшное проклятие на любого, кто приблизится. Солдаты не на шутку испугались: никто не посмел подойти, «ведьму» оставили в покое и люди были спасены. Теперь портрет этой женщины висит на стенде «Герои» в местном Музее Геноцида. В небольшом руандском городке я смотрю, как танцуют местные. Сколько радости и энергии в их танце. Вглядываюсь в лица женщин постарше: ведь они видели весь этот ужас, смерть ходила рядом с ними. А они выжили, пляшут и поют, улыбаются, прихорашиваются, радуются жизни... Невероятно. Одно слово: женщины. -------------------------------------- МОЙ СИНГАПУР ПЕРВЫЕ ШАГИ Из прохладной гостиницы выхожу на яркую, в оранжево-белых тонах, улицу. Китайский квартал. Город-остров-государство Сингапур. Воздух – как в предбаннике: еще не очень жарко и не очень влажно, но уже чувствуешь обещание и того, и другого. Сладкий – и глубокий, как низкая нота – запах. Это курят благовония в аляповатом индусском храме. Перед входом – ряды шлепанцев. Справа – надпись «Место для разбивания кокосов». А в центре, там, где русский ищет алтарь – большие настенные часы. Электронные, с красными цифрами. Прохожу дальше, между газонов, где прикармливают птиц, мимо огромных рыжих фигур коней, украшающих проспект, спускаюсь в метро. На станциях худенькие регулировщицы наводят порядок: следят, чтобы люди ждали следующего поезда, выстроившись в узкую очередь по обеим сторонам предполагаемых дверей. На полу четко нарисовано, где появятся двери, зеленым помечена дорожка, по которой будут выходить, а красным – место для ожидающих. На стенках висят недвусмысленные подсказки, чего делать в метро не советуют: штраф в тысячу долларов за курение, 500 долларов – если будешь есть или пить, еще – строго перечеркнутая картинка со знаменитым фруктом по имени «дуриан». Правда, какое наказание грозит преступившим, непонятно: возможно, оно столь ужасно, что ни вслух сказать, ни краской на табличке написать. А знаменит фрукт своим исключительным зловонием: местные шутят, что запах дуриана вызывает видения ада, зато вкус – райские наслаждения. Четверть часа – и я у работы, в центре. Люди в Сингапуре – самые разные. Чаще всего попадаются китайцы. Правда, это на мой взгляд они – китайцы, а на самом деле, может, вот этот господин – вьетнамец или лаосец. Да и китайцы зачастую друг на друга совсем не похожи, вопреки распространенному среди белых мнению. Много индусов, малайцев – последние напоминают монголов, но глаза гораздо больше… Европейцы тоже встречаются постоянно: выхватываешь взглядом из толпы собрата по расе, оглядываешь оценивающе – откуда, кто ты, зачем здесь – и идешь дальше. Замечаю, что и «осматриваемые» делают то же – западная община в Сингапуре не такая уж и большая. До отъезда проверила сингапурские форумы: написано, что русских здесь – около тысячи, иголка в пестром стогу из пяти миллионов жителей. Но уже на третий день в гостинице подхожу к стойке администрации – и, разговаривая с милой светловолосой служащей, улавливаю знакомый акцент. Не удержавшись, спрашиваю: – Простите, можно узнать, откуда ваш акцент? Она улыбается: – Россия. Переходим на русский – обе ужасаемся стоимости гостиниц и квартир: – А я-то, живя в Японии, думала, что там цены сумасшедшие. Вот сейчас бы мне мою японскую квартирку! – вздыхает она. Я как раз переезжаю из гостиницы в только что найденное жилище, поэтому в курсе: видела квартиры в самых разных частях города – как правило, довольно маленькие. Наконец, нашла квартиру-студию в самом центре, чтобы на работу можно было ходить пешком. 46-й этаж: с высоты смотрю на город и дальше – на океан. Цвет океана меняется постоянно: в час дня был лазурным, в четыре – уже серебристым, в семь – рыжим от приближающегося к нему солнца. Ждала великолепного заката – но красный диск шмыгнул в облака, не дойдя до горизонта и оставив меня с носом. Недалеко – здание с висящими садами: платформы лихо парят над городом как раз на уровне моих окон, и в этих небесных парках беспечно гуляют крошечные фигурки… В соседнем доме – ряд элитных квартир: окна во всю стену, просторные белые интерьеры. По вечерам в этих апартаментах одинокие жильцы, как правило, сидят перед огромными настенными телевизорами или ужинают. Подальше – знакомые глазу гармошки многоэтажек советского типа, только все – свежевыкрашенные, ухоженные. А внизу начинаются красные крыши уже любимого мною Китайского квартала. Снаружи домики похожи на игрушечные – узенькие, трех-четырехэтажные, разноцветные: белые, синие, салатовые, светло- желтые. В тесных переулочках спокойно, на прохожих заискивающе смотрят окна крохотных лавочек – фруктовых, косметических, антикварных. В маленьких ресторанах и кафе открыты двери, столики часто стоят прямо на тротуаре, под вечер туда стекается народ: читают газеты, болтают, ужинают. Но вернемся в мое жилище под облаками. Полное ощущение, что поселилась я на большом балконе: из-за размеров комнаты – восемь на шесть шагов – и из-за того, что вся длинная стена – это окно, которое я немедленно открыла. На кухне, вместе со стандартными приборами – тостером, микроволновкой и чайником – еще и рисоварка. Агент по аренде тут же объяснил, как ею пользоваться. Таких агентов я еще не встречала. Прокрутил всю сделку в рекордные сроки: с момента, когда я увидела квартиру, и до того, как мой чемодан вкатился в дверь, прошло ровно 73 часа. Это при том, что бюрократии в Сингапуре много, а в моем случае – и подавно: квартира для одного, платит за нее фирма со своими порядками да еще через банк, где тоже тягомотина. Но агент выполнил все мои пожелания – попросите хозяина это в квартире добавить, это убрать, здесь контракт изменить... Как оказалось, работает без выходных. Вот и меня заселять прибежал в субботу: помог с чемоданом, осмотрел каждую деталь в квартире – все ли в порядке, все ли цело, все ли вычищено. Когда проверял исправность «тропического душа», я с интересом наблюдала – промокнет ли его беленькая рубашка. Ан нет, сухим из-под душа вышел. Ответил на кучу глупых вопросов – моих. – Звоните мне. На эти шесть месяцев я – ваш мама и папа. – А воду из-под крана можно пить? – Можно. – И самоотверженно предлагает: – Хотите, продемонстрирую? Невероятно, но до этого он работал парикмахером: «А что, – говорит, – и там, и там главное – как обслужил человека. Сервис». Мой «мама и папа» позвонил в тот же вечер, проверить, как я обживаюсь. ДОМ Итак, я «дома». Можно жить – вот только хозяин квартиры должен занести несколько необходимых причиндалов: постельное белье, пару полотенец, утюг и немного кухонной утвари. В пять часов дня раздается звонок. На пороге – целая делегация: средних лет китаец в ярко-зеленой рубашке, тоненькая жена-китаянка, на вид – гораздо моложе, двое детей – девочка лет четырёх и ее брат, явно до года, висящий в «кенгурушке» у индонезийского вида девушки. Общее ощущение «кучности» усугубляется огромным количеством пакетиков самых ярких цветов. Хозяин мелкими шагами проходит в комнату, начинается сокровенный ритуал раскрытия кулечков. Вся пришедшая толпа с волнением уставилась на меня: рада ли? Сначала на свет божий выплыло одеяло сладких розовых тонов. И, конечно же, украшенное цветочками поярче. Дополнительный табурет – цвета пионерского галстука. Чашки, красные – и обязательно с сердечками. Похоже, внешностью моей хозяин остался весьма доволен, поскольку увидел человека трезвого, мытого, причесанного – да еще и сидящего за компьютером. От восторга, что все так славно обошлось, владелец постоянно спрашивал, понравились ли мне принесенные вещи, да не порадовать ли меня еще чем-нибудь. – Что вы, что вы, – испуганно говорю я. – Больше ничего не надо, спасибо! Здесь и так замечательно. Тогда он сам отправляется на экскурсию по квартире – в поисках несовершенств. Решил поправить лампочку, но до нее не дотянуться: принесенный им табурет недостаточно высок. Чуть поклонившись, просит разрешения взять стул, на котором сижу я: – Сделаю лампочку – и отдам. А вы, пожалуйста, пока бизнесом на табурете позанимайтесь, – и опять почтительный полупоклон, на этот раз скорее адресованный моему открытому компьютеру. Наконец хозяин с семьей откланялись, и я остаюсь одна. Вернее, в полной уверенности, что одна. Но Сингапур – страна маленькая, всего 700 квадратных километров, а жителей много – поэтому приходится тесниться и уплотняться. Наверное, этот остров – модель будущего. Причем будущего не самого плохого: здесь каждый клочок земли ухожен, вылизан – и использован. На пятьдесят этажей уходят в небо высотки; поговаривают, что и подземная часть островка тоже освоена – ее, помимо бесконечных торговых центров, занимают склады и военные базы. Такая хозяйственность, конечно, похвальна – но возникает вопрос: куда деваться братьям нашим меньшим? Пару лет назад англоязычный журнал «Новый ученый» поделился прогнозами, во что превратится наша планета лет через сто, двести – и так далее. «Напрасно нас пугают, – сообщили авторы, – что животные исчезнут с лица земли. Вовсе нет, просто останутся те из них, кто сумел лучше приспособиться к сосуществованию с человеком. Поэтому если вам не нравится мысль о планете без леопардов, белых медведей и панд, то мы должны вас огорчить. А все остальные – вперед, за нами: в будущее Земли, населенной тараканами, муравьями, крысами, лисицами – и, конечно же, людьми! Множеством людей». Итак, краем глаза замечаю движение в комнате. Осторожно вытягиваю шею, заглядываю под стол: вы чьих будете? На полу гордо сидит таракан. Гордится он, похоже, своими размерами – с хорошую мышь. Непроизвольно отскакиваю в угол – и коричневый квартирант тоже смущенно отступает, всем своим видом показывая: вы уж простите, что я без стука, но кто же знал, что ко мне кого-то подселят. Какое-то время мы смотрим друг на друга. Я молчу. Он тоже. Собственно, я подозревала, что подобные гости возможны, так как на лестничной клетке видела тушку его собрата. Поэтому сразу же купила ловушки для тараканов – но не успела их расставить. Хотела добыть еще и аэрозоль, но решила, что в такой маленькой комнате я отравлюсь первой, не дожидаясь кончины усатого супостата. Теперь рассматриваю гостя и думаю, что с ним делать. Не пихать же его насильно в ловушку! Тапком? Но, во-первых, строки поэта не позволяют, а во-вторых… как подумаю, что эта зверюга под тапком смачно хрустнет, мне становится дурно. Надо договариваться. Собственно, если он меня испугается и удерет из квартиры – или юркнет в какую-нибудь щель, то инцидент будет исчерпан. Иду на вы. То есть медленно, чеканно иду на таракана. Таракан, со своей стороны, очевидно, желая установить теплые и доверительные отношения, так же медленно и чеканно идет на меня. Нервы у него оказываются крепче: не доходя до гостя пару шагов, я трусливо вспрыгиваю на кровать. Таракан с достоинством оглядывает отвоеванное поле битвы. Вышмыгиваю в коридор, вооружаюсь шлепанцами, целюсь чуть левее победителя, кидаю, – и мой гость поспешно удаляется в угол. Ура, оказывается, там-то у него и был запасной лаз. Щель тут же закрываю ловушкой, заклеиваю скотчем – и наслаждаюсь одиночеством. Позвольте, каким таким одиночеством? От угла к холодильнику тянется непрерывная делегация. Ловушки для муравьев (не путать с ловушками для огромных тараканов) я тоже купила. Вы уж простите, ребятки, но, начитавшись Маркеса, я вам не доверяю. Чтобы отпраздновать победу, иду на кухню. Только теперь замечаю, что тостер у меня плотно закрыт крышкой, собственной маленькой крышкой снабжен даже носик электрического чайника. И уже понимаю, почему: кому охота пить чай с наваристым тараканом? Придвигаю тостер – а из-за него выскакивает еще одно существо. Не бойся, маленькая – тебя- то я не трону. Это – крохотная ящерка-геккон – песочного цвета, почти прозрачная. Хорошо бы повязать ей на шею голубую ленточку, чтобы никто другой мою ящерку тапком не затеял воспитывать: в магазине я видела ловушки и на этих юрких красавиц – значит, местные их не жалуют. Чтобы завершить обзор фауны в квартире, добавлю: здесь еще водится «животное Паук». Но эти, в отличие от таракана, – крохотные. Паучков в квартире совсем немного – пусть живут. А вдруг действительно к письму. Посылаю фотографию Сингапура своему старинному другу, американцу, в прошлом – морскому офицеру: знаю, что он бывал здесь в 60-х годах. Город, конечно, очень изменился: тогда самым высоким зданием во всей стране считался восьмиэтажный универсальный магазин, да и построек было не так уж много – большую часть острова занимали заросли банановых деревьев. Но красные крыши Китайского квартала остались неизменными до сих пор, и в Сингапуре – и в памяти моего друга: «Как-то поздним вечером иду по городу, как раз по улицам Китайского квартала. Голодный – до ужаса. Смотрю – тележка, еду продают. В Сингапуре в моё время таких тележек было множество: крохотная кухня на колёсиках, продавец тут же все и приготовит, пока ты ждешь. Выдает тебе миску с едой, хлипкую табуретку – и стоило это копейки, Сингапур был тогда дешевым городом. Подхожу, покупаю лапшу, сажусь на пошатывающийся стульчик, ем. Вдруг замечаю: к тележке на поводке кошка привязана. Несет дозор, можно сказать – караульная кошка. И тут из соседней сточной канавы выходит крыса. Хитрая- прехитрая: точно знает, где кончается кошкин поводок и начинается безопасная территория. Крыса обходит хозяйски всю свою округу, кошка от обиды и бессилия шипит – аж задыхается. А что поделать – поводок не пускает… Как там, крысы до сих пор водятся?» Да, крысы есть до сих пор. Живут в сточных канавах, в узеньких темных переулках, под вечер иногда появляются маленькими деловыми стайками – но далеко от нор не уходят: проверил мусорку – и назад. Кошки тоже есть: видела двух охотниц, увлеченно ловящих кого-то на газоне. Собак диких не видела: те немногие, что попадаются – чинные, откормленные, на поводке или вообще в любящих руках заботливых, как правило, европейских владельцев. Птиц немного – зато во время вечерней прогулки над головой может пролететь небольшая летучая мышь. ИМПОРТНЫЙ ВОЗДУХ Наконец-то ко мне пришли проводить интернет – и хозяин квартиры тут как тут. Наши с ним отношения все больше напоминают мне визит Чичикова к Манилову, так и жду, когда же он, наконец, скажет что-то типа: «Позвольте, любезнейший Павел Иванович, вам этого не позволить». Полупоклон с моей стороны, милейшая улыбка: – Здравствуйте, мистер Гуи! Два полупоклона в ответ, улыбка еще более солнечная: – Здравствуйте, леди! Стоя перед дверью квартиры, скидывает шлепанцы. – Что вы, что вы, – говорю, – заходите в обуви. Испуганно мотает головой, видя, что сама я босиком: как же можно ему оставаться в шлепанцах? Невежливо-то как! В этот же момент подходит рабочий из телефонной компании – этот очень быстрый, худенький и серьезный. Говорит отрывисто, с хозяином – по-китайски, со мной – по-английски. Лишними улыбками нас не балует. Пока он молча возится с подключением, мы с хозяином смотрим из окна. Над городом висит густая дымка, солнце в ней становится похожим на перезрелый помидор в глубокой проселочной пыли. Остров на горизонте, обычно красующийся по ту строну моря, бесследно исчез. Подбираю слова попроще: – Темно сегодня. Серо. Обычно – ярко. Хозяин кивает радостно: – Дым. Индонезия. Там жгут, сюда воздух. Показывает пальцем туда, где был остров: – Там, во-о-он там Индонезия. Им дешевле – жечь. А нам нюхать. И тут до меня доходит, что воздух в этом государстве, конечно, импортный. Откуда ветер подует, тот и поставщик. – В прошлом году – плохо, леди. Мы все маски носили, – показывает жестом, где были маски, между серединой носа и подбородком. – Когда дождя нет – плохо. Дождь есть – лучше, а? Смотрю на него еще раз, внимательнее. На вид – блеклый, тихий и вежливо-улыбчивый. Из-за основательности, кряжистости и маленьких живых глазок напоминает старательно побритого бобра... Увлекшись ролью всезнающего проводника по жизни, мистер Гуи продолжает, тыча пальцем из окна: – Через дорогу – магазин «Честная цена», да, леди? А вот там, смотрите, там, где гостиница, да? Вниз, вниз – подземный этаж. Там тоже «Честная цена». Никто не знает – новый магазин. Поэтому очередей там нет. Через дорогу – очереди большие. Правда, в подвале цены – чуть-чуть выше. Совсем чуть-чуть, – и мистер Гуи хитро улыбается с плохо скрытой гордостью: его не проведешь, он-то все знает! По вечерам люблю бродить по городу, хотя в Сингапуре это и не принято. Когда я нашла дом неподалеку от офиса и громко порадовалась, что на работу можно ходить пешком, мои коллеги пришли в полное недоумение: – У тебя же станция метро прямо под окнами! Одна остановка – и ты здесь, пешком-то зачем?! Жарко же – пешком. А в метро кондиционеры работают... Ну, ничего, поживешь здесь подольше – станешь как мы. По мелькнувшим во взглядах оттенкам понимаю: дитя я неразумное, с причудами. Впрочем, что с иностранки взять. И это они еще не догадываются, что я только утром хожу по прямой, как быстрее. А вечером – наоборот: пытаюсь каждый раз найти новую дорогу, не ходить по уже знакомым улицам, из-за чего описываемые мною крюки становятся всё длиннее и замысловатей. Мне нравятся эти прогулки, когда карта начинает постепенно оживать: как в детстве, когда в затемненной комнате, в ванночке с проявителем вдруг проступают чуть заметные штрихи на белой фотобумаге. Они медленно обретают очертания, форму – и складываются в одну цельную картинку. У меня появляются любимцы. Зубастая мышья морда, вылепленная на строгой пилястре каким-то шутником-строителем. Тощий дракончик, нервно раскинувший лапы на крыше местного храма. Разноцветные ставни на окнах углового здания в Китайском квартале. Скромная забегаловка, где по утрам ожесточенно крошат овощи. В выходные деловая часть города вымирает, и даже в Китайском квартале становится тише и безлюднее. Закрываются магазины и многие из ресторанов – очевидно, местные устремляются в другие районы, за покупками. Я уезжаю подальше, к морю – там, где в парках можно разбить палатки, делать шашлыки и кататься на велосипедах по набережной. Как- то с приятелями договариваемся встретиться у здания одной из районных библиотек, недалеко от проката велосипедов – и я жду ребят в тени, возле большой фигуры слона, обклеенного какими-то бумажками. Потягивая из бутылки сок маракуйи, начинаю читать надписи. Оказывается, это – слон желаний. На нем – мечты и чаянья сингапурцев: «Хочу стать богатой, успешной и красивой». «Хочу, чтобы люди перестали убивать друг друга». «Ужасно хочу маленького белого кролика». Сингапур – страна крохотная, 50 на 25 километров: небоскребы, торговые центры, шоссе – тем не менее, есть здесь и джунгли: с обезьянами, дикими кабанами и варанами. В 60-х годах один человек сказал что-то вроде хрестоматийного: «Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть». Этот человек, Ли Куан Ю, был первым премьер-министром Республики Сингапур. Он-то и считается главным создателем сингапурского «экономического чуда»: превращения бедной, коррумпированной и неспокойной страны в процветающий центр Юго- Восточной Азии. Чтобы город разительно отличался от других мегаполисов региона, грязных и суетных, Ли Куан Ю задумал сделать Сингапур зеленым садом. Если сесть на небольшой баркас на северо-востоке Сингапура, то через десять минут окажешься на «Гранитном острове», Пулау-Убин. Конечно, туристов и там хватает – но все-таки гораздо меньше: в одной части острова я даже ухитрилась никого не встретить за полчаса езды на велосипеде. Велосипеды сдаются напрокат прямо у причала: двенадцать долларов с пятачка – и катайся целый день. О пятачках заговорила не случайно. В одном из уголков Гранитного острова можно оставить велосипеды – без замков и присмотра – и пройтись по деревянным настилам сквозь мангровые леса. На велосипеды никто не позарится. Если, конечно, не оставлять в корзинке пакеты с бананами – такое легкомыслие, как оказалось, порождает просто-таки шекспировские страсти. Итак, мизансцена: из чащи шагами заправского злодея и любителя бананов выходит дикий боров. Светло-коричневая шерсть, как заведено у разбойников, взъерошена и заляпана грязью. Раздвоенные копытца – всё ближе к испуганному двухколесному, и вот боров уже встает на задние ноги – а пятачок и передние копыта оказываются в велосипедной корзине. Чем-то ловко подхватив пакет, добытчик опускается на все четыре. Но поесть в тишине и спокойствии грабителю не удается: над его головой, среди веток, появляется мартышка, явно лелеявшая собственные сокровенные планы относительно беспечно оставленных бананов. Борова обезьяна, правда, боится – поэтому ниже не спускается, а от бессилья и обиды начинает кидать в этакую жадную свинью всем, что под лапу попадет. Но боров – животное толстокожее: он бессердечно доедает бананы, время от времени с визгом отгоняя от добычи своих собратьев, подошедших на пир. Обезьяна, наконец, спускается вниз – и грустно садится на ограбленный велосипед. Ветер медленно уносит по дорожке красный целлофановый пакетик. «ЭТА ЖЕНЩИНА – УВИЖУ И НЕМЕЮ» С утра выхожу из своей высотки и тут же становлюсь частью неторопливого потока, идущего на работу. Основную массу немедленно заглатывает метро, узкой дорожке из плиток достается всего несколько человек. Прохожу мимо крытого «Рынка еды»: там уже подкрепляются лапшой и рисом. Большинство столиков еще свободно – но в обед за каждым незанятым местом начнется азартная охота. У кромки моей дорожки, подобрав под себя ноги, сидит хрупкий морщинистый старичок, рядом с ним – небольшая ручная тележка, на ней – несколько стопочек черных подошв, молоток, гвоздики. Сверху – большой пестрый зонтик: не то от дождя, не то от солнца. С удовольствием смакую старое слово «башмачник» – еле слышно, по слогам. Перехожу дорогу, чтобы пройти мимо одной из местных забегаловок. Издали слышу сухой, дробный стук, потом вдыхаю свежий, чуть кисловатый запах зелени, постепенно становящийся все сильнее. И вот – белые широкие столы, на них несколько девушек с невообразимой быстротой режут разные овощи: готовятся к обеду. Дальше, напротив французской булочной – мечеть, через десять шагов – яркий, как рождественская елка, китайский храм. На верхушках многочисленных пологих и узких крыш – хитрые красно-зелено-синие завитушки лепных узоров: одна из завитушек оказывается худощавым и долговязым драконом, патетично раскинувшим передние лапки над двором, как вдохновенный дирижер над замершей оркестровой ямой. Через дорогу скромным кремовым тортиком стоит индусский храм. За двадцать минут ходьбы до работы получаю огромное эстетическое удовольствие, глазея на местное население. Народ в основном ухожен и приятен, но больше всего поражают женщины: точеные, стройные, и неизменно при полном параде. Джинсы почти не увидишь: дамы обычно носят платья, юбки выше колен или крохотные шортики. Причем наряды – часто «вечерние», даже с утра: яркие, облегающие – или нечто уж совсем невыразимое, из рюш и кружев, шелков и туманов. Старательно накрашенные лица, уложенные волосы, высоченные шпильки. На фоне таких изысков я, в западном деловом костюме, чувствую себя вылезшим из лесов хиппи. Конечно, везде – а в Сингапуре особенно – реальность гораздо разнообразнее и пестрее клише. Утро. Перед светофором мирно покачивается на умопомрачительных каблучках точеная китаянка в облегающем платье с выразительным вырезом на спине, а рядом стоит дородная женщина в черной накидке до пят и в платке. Ни одна из них и бровью не ведет, и я все больше проникаюсь теплом к этой стране – из-за терпимости ее жителей. Правда, на шпильках быстро не походишь: замечаю, что передвигаюсь где-то раза в три стремительнее местных дам. Присматриваюсь внимательнее – и совершаю поразительное для себя открытие. Походка! Одна из тех вещей, о которых уже много лет не задумывалась: добираюсь из точки А в точку Б, и спасибо. И только увидев радикально отличающийся метод ходьбы, начинаю анализировать. Вспоминаю детские дни и наставление бабушки: вытягиваем на земле скакалку – и стараемся пройти по ней. Потом скакалку убираем, но ходим так же. А у местных женщин бабушки явно были другими и учили их совсем не так. Здесь походка, скорее, напоминает движение конькобежца: нога влево – нога вправо, только проделываем это не на скорости, а медленно-медленно, слегка вразвалочку. Делюсь восторгами по поводу местных леди со своим старинным средиземноморским другом, живущим в Сингапуре уже пару лет. В ответ мой приятель неожиданно морщит крупный нос, поджимает пухлые губы, и вообще вид у него становится обиженный, как будто ему наобещали золотые горы – и не дали: – Ну да, личики ничего. И одеваются женственно, не как в Европе, где джинсы с футболкой напялила – и вперед. Это я оценил, это приятно. Но… Они же здесь все плоские, как доска! Он резко разводит руками, чтобы подчеркнуть, о какой огромной потере идет речь. – И потом. Ты знаешь, женщины здесь очень меркантильные. Цап- цап-цап! Только и разговоров, что о магазинах да о ресторанах. Пока ты не приехала, мне даже не с кем было на велосипедах поездить или в парк водных аттракционов сходить. Они все загореть боятся, хотят беленькими быть. А по-моему, хорошие выходные – это когда я на дикой скорости лечу с водной горки, а не шатаюсь весь день по бесконечным торговым центрам. И потом, сингапурки агрессивны, я их боюсь. – Как так? – А ты понаблюдай. Тут жена вполне может мужу прилюдно кулачком под ребро заехать – тихо и без особого скандала, но однозначно. И девушки местные напористые. Встречаешься – ведут себя строго. Но как только за чертой – тут же: «Давай поженимся». Говоришь: «Да мы же знакомы только два месяца». А в ответ: «Ну и что! Давай поженимся». Разговор о загадочных прекрасных леди продолжился самым неожиданным для меня образом. Работаю допоздна. В другом углу офиса засел молодой сотрудник, сингапурский китаец. Поскольку он – мой прямой подчиненный, и сейчас его помощь мне не требуется, считаю своим долгом шугануть паренька: – А ты что здесь делаешь? В твоем возрасте за девочками по вечерам бегать надо, а не в офисе сидеть… Ну или за мальчиками, уж что кому нравится, – поспешно добавляю, соблюдая полную политкорректность. – Так что шагом брысь отсюда! – Не за кем мне бегать, – доносится из-за компьютера унылое. – Дорогой, пойми: это – замкнутый круг. Тебе не за кем бегать, поэтому ты постоянно сидишь в офисе – а из-за того, что ты постоянно сидишь в офисе, тебе не за кем бегать… Сотрудник какое-то время мнется, наконец, решается: – Можно с тобой посоветоваться? Понимаешь, мне уже 25 лет… А... – долгая пауза. – А у меня нет девушки. Смотрю на него внимательно, старательно сохраняя невозмутимый вид. Строго говоря, паренек довольно симпатичный, даже красивый – но красота очень женственная. И весь зажат, будто постоянно боится не так ступить. Итак, о чем будем советоваться: о том, как выжить в обществе, не приемлющем то, кем ты являешься, – или? Оказалось – или: – Я очень хочу кого-нибудь встретить. Хорошего. Но – то учеба, то работа… Был у меня один опыт – но только один – и… Дальше следует сбивчивое, путаное и – достаточно стандартное, такое можно услышать где угодно, и в селе Тюлькино, и в городе Сингапуре: Мне становится грустно: до какой же степени нужно быть одиноким, чтобы советоваться о таких вещах с малознакомой иностранкой – да еще и с начальницей? Ладно, а с тобой давай разбираться, раз уж пришел: – Бери стул, тащи блокнот и ручку. Считай, что мы с тобой начинаем разрабатывать план очередного проекта. Кидаю взгляд на часы – одиннадцать ночи. Вот-вот, самое время заняться воспитанием молодого поколения сингапурцев… Уже через две недели прибегает, сияющий: – Огромное тебе спасибо. План-то наш – работает! Вот, уже сегодня вечером мы с ребятами и девочками… Ну, в общем, если что – приглашу на свадьбу. – Ты давай, не расслабляйся. Проект наш еще в самом начале. А «если что» – приглашением не отделаешься. Вышлю счет за услуги консультанта: заплатите мне комиссионные с приданого. ТЕАТР Люблю ходить в театры. Особенно в малознакомых странах, если позволяет язык: когда видишь, над чем смеются и плачут люди, начинаешь лучше их понимать. Работая в африканском городе Найроби, с ласковой кличкой «Най- роббери», то есть «грабеж», я выяснила, что недалеко от моей гостиницы существует театр – и, приложив все усилия, сбежала с работы неслыханно рано, часиков в семь, чтобы попасть на «пьесу из местной жизни». Уже звенит третий звонок – а я только протискиваюсь в дверь кассы: нет ли билетов? Как же, билеты есть – и мне протягивают бумажный прямоугольник. Выдавая кассиру означенную сумму, спохватываюсь: – Извините, а на каком языке спектакль? – Процентов на восемьдесят – по-английски. Не волнуйтесь, вы поймете! – сверкают на меня широкой улыбкой. Когда пробираюсь к своему месту, свет уже гасят. Зал битком, но белый человек в нем один. Я. Первые минут пять привыкаю к забавной смеси суахили и английского: впечатление, что говорят с тобой по плохой телефонной линии – в общем понятно, но детали ускользают. Ничего, то же происходит и на пьесах Шекспира, поэтому я уже знаю: ухо быстро приспособится и разницу в modus dicendi замечать перестанет. Действительно: только успела пригреться в кресле, а уже становится смешно. Понимаю, что мы похожи до невероятности: возникает устойчивое впечатление, что на английский перевели сценки из Зощенко, подкинули туда выражений на суахили, подмешали местного колорита и пригласили кенийских актеров. Так вот оно что! Современный Найроби – это просто наш период НЭПа, поэтому здесь и не стоит ходить по улицам после темноты – как и положено, орудуют налетчики. Это посещение театра стало одним из самых теплых воспоминаний о Кении, не менее ярким, чем сафари на велосипедах, когда дорогу тебе переходят жирафы и зебры. Поэтому, угнездившись в Сингапуре, немедленно начинаю выяснять, где можно посмотреть местную пьесу. Оказывается, меня здесь давно ждали и хорошо подготовились: в поисковике тут же появляется «Сделано в Сингапуре. Цикл спектаклей». Сингапур сравнительно недавно задался целью стать центром не только коммерческим, но и культурным. Уже через несколько дней после приезда, разыскивая своих приятелей в одном из торговых центров, слышу знакомые звуки «Кармен» – живая музыка. На большой площадке – Сингапурский симфонический оркестр, вокруг – не протолкнуться – стоит и слушает народ, и местный, и приезжий. А для развития местного драмтеатра придумали программу «Сделано в Сингапуре». Любой англоязычный автор может подать на конкурс пьесу, связанную с городом, – и если она понравится, то появится новый спектакль. Иду из любопытства: какая она, культурная жизнь Сингапура? Захожу в зал перед самым началом и со своего балкончика вижу: все билеты распроданы, только кое-где зияют два-три свободных кресла. Зрители, в основном, местные, молодые, хотя западных лиц тоже немало – но те постарше. Перед спектаклем аудитория похожа на рождественскую елку: на плюшевом зеленом фоне – «шарики» голов и множество огоньков – каждый уткнулся в светящийся экран телефона. Но звенит звонок, медленно гаснет свет – и все начинают весело шикать и шипеть. Порядок наводят? На сцене загорается лампа с красным абажуром, немолодая полная китаянка в ярко-красном шёлковом халате прихорашивается у тумбочки и тонким-тонким, умышленно противным голосом тянет что-то высокое, заунывное, непонятное. Рядом на узкой кровати дрыхнет худощавый муж. Как когда-то в Кении, очень быстро становится смешно. Но скоро замечаю, что жадно слушаю диалоги: написано вкусно, остроумно, язык, пожалуй, даже лучше сюжета. История, в общем, незамысловатая: старшая дочь, пять лет назад сбежавшая в Англию искать счастья, возвращается с триумфом, а точнее – с богатым и лысым женихом-бухгалтером. Правда, англичанин не подозревает, что он едет на собственную свадьбу: подруга просто пригласила его «на чай» с родителями. Откуда было знать беспечной жертве, что чайная церемония – это основная часть китайского свадебного обряда. Эта пьеса – трагикомедия. Теплая, добрая, пронизанная надеждой на обычное женское счастье: не золотую клетку, не удачную добычу, а любящего и любимого мужа. Под диалоги актёров вспоминаю недавний разговор о меркантильности местных дам. Стихают последние аплодисменты, загорается свет – антракт. Во второй части будет мини-пьеса другого автора. Начинаю разглядывать зал и публику, но тут ко мне обращается соседка, неприметная китаяночка: – Как вам спектакль? – Очень понравился. Остроумно, интересно. Сильно похоже на правду? – Похоже. Мы, действительно, меркантильны – потому и законопослушны. Наше правительство отлично знает, что деньги мы любим, и пользуется этим. Шаг влево, шаг вправо – штраф, и довольно большой. Нам денег жалко, вот мы и не нарушаем. Хотя… – женщина смотрит вниз, на зал, – они, молодые, уже другие. Посвободнее нас. Мне пятьдесят, – уточняет она. – Когда я росла, мы все выбирали «нужные» профессии: инженеры, техники… А сейчас они всё больше идут за своим сердцем. Гаснет свет, и на сцене – новая пьеса. Как раз о том, что мы только что обсуждали с соседкой: о правилах, послушании. Это – антиутопия, нечто среднее между современным Сингапуром и оруэлловским «1984»: кошмар вкрадывается в настоящую, знакомую реальность почти незаметно, исподтишка. Вот герой едет в метро. Звучит набившее оскомину объявление: – О подозрительных предметах и людях сообщайте машинисту. И вдруг, плавно, тем же тоном следует продолжение: – Также укажите, каково ваше отношение к подозрительному предмету или человеку. Пьеса называется «Стойте за желтой линией». В начале спектакля проводят одну яркую линию на серой поверхности сцены, потом – вторую, и еще, еще. Наконец герой оказывается на крохотном пятачке, и нельзя сделать ни шагу: со всех сторон его окружают желтые линии: «Не нарушать». Выхожу из театра на вечернюю набережную реки. Гуляют намарафеченные дамы, иногда вижу таблички с указаниями, что можно и чего нельзя делать. Но меня все чаще охватывает теплое чувство к этому острову. Люди живут здесь спокойной, налаженной жизнью – но при этом умеют над собой посмеяться, задают неудобные вопросы, на которые, возможно, нет ответа. В театры Сингапура возвращаюсь неоднократно – хотя, к моему большому сожалению, драматических спектаклей в городе не так много, около десятка в программке на полугодие. Объявление об одной из пьес увидела в последний момент – на дверце проезжающего мимо такси: «Дом Бернарды Альбы». Последняя пьеса Федерико Гарсиа Лорки. Раздумываю, стоит ли идти – все-таки пьеса испанская, как-то она приживется в Сингапуре? Нахожу афишу спектакля в интернете – и понимаю, что постановку увидеть стоит: из Андалусии действие перенесено куда-то сюда, возможно, в сам Сингапур, в строгую общину «перанакан» – потомков китайцев-иммигрантов XV-XVI веков. Иногда совпадение культур, драм, страстей в разных точках мира просто невероятно. Вспоминаю, как когда-то смеялась над сценками из кенийской жизни: да это же мы, русские! А теперь во все глаза смотрю, как точно ложится на жизнь строгой китайской семьи испанская драма: не потерять лицо, не противоречить главе дома, сдерживать страсти – но сдерживать их невозможно, и поэтому самое главное – тут же замести весь сор под парадный ковер. Поразительны живучесть и непредсказуемая судьба слов. Мог ли представить Гарсиа Лорка, дописывая эту пьесу в Испании за два месяца до гибели, что почти столетие спустя его предсмертные слова смогут объяснить каким-то далёким китайцам нечто важное о них самих? Впрочем, не только слова Лорки. Через пару месяцев вижу афишу пьесы Ибсена «Кукольный дом». И ту же приписку: действие тоже перенесено в современный Сингапур. Уже осмелев окончательно, иду на спектакль. Небольшой зал набит до отказа, заняты даже откидные кресла. Европейцев среди зрителей – всего шесть человек. Актеры, в основном, молодые, играют фантастически сильно. Обновленный текст настолько хорош, что хочется повторить услышанные фразы, – попробовать их на вкус, запомнить, унести с собой. А еще замечаю, что мне все больше нравится сингапурский диалект английского: интонация первого слога стремительно взлетает вверх, чтобы на следующем слоге с той же горячностью броситься вниз. Так и покачиваешься на этих одновременно мягких и крутых волнах. Загорается свет, актеры выходят на поклон. Хлопаем с искренней благодарностью. Круглый молодой человек, сидящий передо мной, громко произносит: «Боже, как же хорошо!» Кто-то сзади подхватывает: «Адаптировали-то как великолепно!» Идя к выходу, серьезно задумываюсь, не пойти ли на этот спектакль еще и завтра. А послезавтра его уже снимут: пьеса идет всего четыре дня. Театральный зал приютился на пятом этаже Государственной библиотеки. Спускаясь вниз, вдруг улавливаю знакомый, едва заметный запах чуть отсыревшей бумаги: тот самый запах, который встречал меня и в Центральной библиотеке родного Херсона, и в читальных залах Москвы – и теперь здесь. Как же все-таки легко мысли, чувства – и даже запахи – пересекают границы разных, казалось бы, столь непохожих стран. ГОРОД «НЕЛЬЗЯ!» Уже несколько раз тенью проходило сквозь эти заметки слово «нельзя». Там стойте – здесь не стойте, сюда можно – а вот туда нет. Чувствую, что мне пора разобраться в правилах этого острова – и насколько они мешают жить обычным людям. Лично я пока не замечала никаких злостных ущемлений моих прав: даже скромные мои причуды, например привычка переходить дорогу в неположенном месте или на красный свет, ни у кого протестов не вызывают. Но уже в аэропорту вижу: с некоторыми вещами здесь шутить не любят. На миграционной карточке, там, где ожидаешь увидеть что-то радостное, типа «Добро пожаловать в Сингапур», лаконично стоит: «За ввоз наркотиков – смертная казнь». По ходу отмечаю парадокс – почти 200 лет назад этот город вырос как раз на наркотиках: скромное селение в тысячу человек начало набирать силу только тогда, когда оно стало главным перевалочным пунктом при перевозке бенгальского опиума в Китай. К середине XIX века львиная доля доходов сингапурских властей шла как раз от продажи опиума местному населению – и от лицензий на азартные игры. Которые, по большому счету, здесь тоже запрещены. Почти. В Сингапуре существует большая и неповоротливая государственная компания – «Тотализатор Сингапура»: только через нее и можно играть в азартные игры. При этом услуг по интернету компания не предлагает – нужно идти в киоски и там стоять в очереди. Или же можно, не выходя из дома, просто открыть в интернете сайт из другой страны – и сидеть на нем в любое время дня и ночи. Эти сайты, вполне законные во всем мире, в Сингапуре считаются нелегальными. Хотя законодательство еще не совсем определилось: если ты играешь тихонечко в своей комнате – это нарушение или нет. Есть в Сингапуре и казино, но для местных плата за вход – 100 долларов. Иностранцам бесплатно – те пусть разоряются, а родных сингапурцев нечего развращать. Поэтому те жители Сингапура, которым уж очень хочется поиграть, нередко едут в соседнюю Малайзию, через пролив – так дешевле. – А бордели здесь есть? – Это есть, – ухмыляется мой всезнающий коллега. – А вот у дороги стоять и предлагать свои услуги нельзя, оштрафуют. Правда, всё равно стоят. – А почему я у вас нищих не видела? – Нельзя попрошайничать на улицах. – А чего еще в Сингапуре нельзя делать? Говорят, жвачки запрещены – это правда? – Продавать нельзя. И сорить ими нельзя – оштрафуют, а тихонечко жевать можно. Оружие нельзя, никакое: ни холодное, ни огнестрельное. Даже коллекционное нельзя. – А смертная казнь действительно применяется? – Да. Не часто – но применяется. В основном, за наркотики. Иногда – за убийство. И даже за коррупцию. Вообще в Юго-Восточной Азии «выражение благодарности» – святое дело. Но только не в Сингапуре. Первый – и, надо сказать, до сих пор очень уважаемый – премьер министр страны начал свою деятельность с того, что серьезно занялся истреблением коррупции. И, как ни поразительно, у него получилось. На вопрос, как же он справился с этой бедой, премьер ответил: «Начните с того, что посадите трех своих друзей. Вы точно знаете за что, и они знают за что». – А еще чего нельзя делать? Коллега чешет затылок: – Да вроде, все. За превышение скорости – большие штрафы, но это же везде так, и в Австралии тоже. А, – припоминает, – еще нельзя критиковать государство. – Это как? Что именно нельзя? Если я, скажем, опубликую неласковую статью о сингапурском правительстве, что мне за это будет? – Во-первых, ее никто не напечатает здесь. Потому что все СМИ – государственные... – А если я в блоге у себя вывешу статью? В интернете? – Можно загреметь в тюрьму, дня на два. Смотря, что напишешь, конечно. – На каком же основании меня арестуют? – За клевету. – И как, народ пишет? – Бывает, но редко. Чего особо возмущаться, только время зря тратить. Каждый занимается своей жизнью, в политику мало кто лезет. Действительно, все заняты своей жизнью. Смотрю, что делают коллеги в свободное время: встречаются с друзьями, занимаются спортом, раскручивают свои маленькие бизнесы на стороне, и, как ни странно, довольно много читают. А мне выпадает неожиданная радость: полная безопасность. Броди, где хочешь и когда хочешь. Выхожу из офиса – уже за полночь, – на площади перед выходом – стайка подростков, человек семь, со скейтбордами. И больше – никого. Спокойно прохожу сквозь их ряды – никто и глазом не моргнул, все скейтборды меня аккуратненько объехали. Иду по ночным улицам. В одном из маленьких сквериков на скамейке тихо сидит милая девушка, что-то читает с компьютера. Ну, и что, что час ночи – хочется человеку, вот он и сидит. Пусто, спокойно. Только в одном особо темном переулке вдруг запищали две крысы: дрались в канаве. Это была единственная драка, которую я увидела в Сингапуре. ВХОЖУ ВО ВКУС По наводке всезнающего мистера Гуи иду в новый супермаркет. Здесь мне нравится: полно овощей и фруктов, мало народу. Множество зелени, знакомой и незнакомой, целый ряд огурцов разных видов: длинные гладкие палки, крошечные пупырчатые малыши, и зачем-то еще огромные, перезрелые, почти коричневые – годные в моем представлении только на семена. Решаю каждый раз покупать что-то новое на пробу. Оказывается, это не так просто. Что, например, из себя представляют «рыбные шарики», белые, герметично упакованные, охлажденные и щедро предложенные в 10 разновидностях? В прошлый раз роль «новой вещи» сыграло тофу, которое коварно разварилось в кастрюльке с цыпленком, оставив на всём беловатый налет. На этот раз покупаю китайские булочки со свининой – белые и круглые. В отличие от пакетика тофу, на упаковке – вполне доходчивая инструкция для дикарей типа меня: «Накрыть влажной тряпкой и поставить в микроволновку на 2 минуты». Кроме того, пакетик хвастливо заявляет, что делались эти булочки из какого-то особого теста. Дома извлекаю из целлофана чуть липкий шарик, нюхаю – все понятно, и к гадалке ходить не надо: дрожжи. Допекаю булочки в микроволновке, вгрызаюсь – сладковатые снаружи, мясные внутри. А в квартире потом еще долго стоит замечательный запах – как будто я полдня провозилась с дрожжевым тестом. В обеденный перерыв все больше чувствую себя в своей тарелке – или, по крайней мере, совсем рядом с тарелкой, – чего-то местного и аппетитного. Иногда обедать не успеваю – и коллеги спрашивают, не принести ли мне чего. – Да, пожалуйста. – А чего ты не ешь вообще? Для верности уточняю: – Какое у вас самое мерзкое блюдо? Или напиток? Чуть поспорив, мои коллеги приходят к единому мнению: – Настойка на дохлых мышах. – Ой, зачем же такое?! – А она целебная. – Еще, наверное, столетних яиц ей лучше не приносить, – с улыбкой говорит другой сотрудник-сингапурец. Вспоминаю вытянутые сфероиды зловещего вида: очищенные от скорлупы, цвета потемневшей болотной трясины, и, по слухам, желеобразной консистенции. Нет, этого тоже не хочу. А уже через полчаса, старательно вычищая принесенную мне коробочку с малазийским блюдом, задумчиво интересуюсь: – Почему оно все ярко-зеленое? Или, колдуя над раздобытым для меня японским обедом: – А рис почему фиолетовый? Впрочем, к богатству красок начинаю привыкать; более того, у меня, как у собаки Павлова, уже вырабатывается условный рефлекс: ярко и цветисто – значит, сейчас будет вкусно. Это потому, что я нашла лавку местных десертов, спрятавшуюся в одной из подворотен. Лежат в витрине маленькие яркие свертки – и поди угадай, что в них. Но точно знаешь: будет очень-очень сладко, а остальное – детали. Я просто методично выедаю все, слева направо, по одной штуке в день, поэтому уже ничего не спрашиваю, а выясняю суть предмета эмпирическим путем. Но покупательнице, безуспешно попытавшейся обсудить товар с очень занятой продавщицей, уже могу пояснить: вот этот синий свёрточек риса – со вкусом кокоса, вот эта зеленая кашица с белым украшением – просто сладкая, с намеком на розовую воду, вот это – обычный кекс с кусками банана, а вот эту ярко-розовую штуковину я сейчас сама пробовать буду. Дама весело на меня посмотрела: – Так вы что, все здесь пробуете? Ну да, а как же иначе разобраться… О СТЕРЕОТИПАХ Мой восторг по поводу доброжелательности здешнего населения приятели-сингапурцы немного охладили: – К тебе все хорошо относятся? Это потому, что ты – белая. Европейка. От такого заявления я даже замедляю шаг, переспрашивая идущую рядом сотрудницу: – Это ты серьезно? – Вполне. Здесь довольно нехитрая классификация. Больше всего ценятся европейцы, после них – коренные сингапурцы. Дальше – приезжие: из Малайзии, Филиппин, Китая. И, наконец, в самом «низу» – индусы. То есть, конечно никого притеснять и в правах ущемлять не будут – но мы же просто говорим о первых впечатлениях, верно? Мне очень не хочется расставаться с образом милого, радушного Сингапура, и я неуверенно протестую: – Так это же нечестно: люди не выбирают, где им родиться… – А где честно? – отрезает коллега. – Просто в других странах это тебе не всякий озвучит – «неполиткорректно». А втихую так же относиться будут. Мы сидим с приятелями-сингапурцами в китайском чайном домике. – Ну, хорошо, – говорю я. – Европейцы – одно дело. А как вы себе представляли «типичного русского», пока не встретили меня? – Пьет водку, – слышу предсказуемый ответ. – Носит шапку-ушанку. – Агрессивен. – И как, соответствую? Ребята в ответ смеются: ни одно из названных клише не подходит. Тем более что мы познакомились в тропическом Сингапуре, где шапка- ушанка явно некстати. – А какие у вас стереотипы о самих себе, о сингапурцах? – Прежде всего: «Не упустить своего, не остаться в дураках». Для этого даже слово специальное в языке есть. Например, если на спектакле места в билетах не указаны, то люди прибегут заранее, будут долго и терпеливо ждать – чтобы сиденья получше достались именно им, а не кому-нибудь другому. Или если у ларька с едой очередь большая, а рядом лоток без очереди – то сингапурец обязательно пристроится к длинному хвосту, так как свято верит, что там, где очередь, товар лучше. – Мы законопослушны. С правительством и начальством здесь никто особо спорить не любит. – Мы меркантильны. Ты уже слышала про наши «пять си»? Это пять обязательных вещей для счастья сингапурца, все начинаются с буквы «си»: «квартира», «карьера», «кредитка», «наличные», «машина», «клуб»… Нет-нет, это уже шесть… Наличные и кредитка – одно и то же?.. – Погодите, а где же семья, дети, любовь?.. – Какая любовь, если нет жилья и кредитки? – слышу в ответ полушутливое. Но тут же шутка переходит в «обсуждение по кругу»: – Моя мама точно бы карьеру предпочла семье, если бы надо было выбирать… – А моя – наверное, все-таки, семью… – Видишь, – тихонько наклоняется ко мне подруга в разгар обсуждения, – мы тоже все разные. Вот, посмотри на двух ребят: они что, сильно похожи? Я смотрю на коллег-сингапурцев: Джеймс и Клайв. Действительно, земля и небо. Джеймс – деловой мужичок, солидный и основательный. Говорит чуть с прищуром, медленно, всегда подумав. Себя ни в коем случае не обидит, так как «своя рубашка ближе». А Клайв – наоборот: он эту самую рубашку, даже последнюю, с себя снимет и отдаст любому просящему, не задумываясь. Да еще, пожалуй, поинтересуется, не нужна ли в придачу его кожа – а то вдруг он еще чем-то может вам помочь. ВМЕСТО ЭПИЛОГА. ДИСНЕЙЛЕНД СО СМЕРТНОЙ КАЗНЬЮ? О Сингапуре говорят разное. В девяностых годах по миру разлетелась фраза Уильяма Гибсона: «Диснейленд со смертной казнью». Общество потребителей с отсутствием вкуса. Страна с драконовскими законами. Восточный Нью-Йорк. Город-магазин. Город конформистов. Город небоскребов. Финансовый центр Юго-Восточной Азии. В прошлом – опиумная страна. И еще – город многих национальностей, мирно живущих под одним крохотным клочком сингапурского неба. И есть еще – мой Сингапур. Несколько раз замечала: когда живешь в чужой стране, третий месяц – переломный. Проходит яркая свежесть, начинаются суровые будни – и тут из щелей с угрюмой настойчивостью выползают тараканы: вдруг замечаешь кучу недостатков, вначале даже забавлявших восторженного путешественника. Вот теперь бы мне и написать о фальшивом и бездушном азиатском городе. Но на этот раз кризис, неловко помявшись у дверей, зайти в гости отказался, ограничившись несколькими безобидными шалостями. Меня стала чаще раздражать медлительность здешней толпы. Теперь я сильнее чувствую жару – и шагая по городу, уже норовлю пройти поближе к открытым дверям гостиниц и магазинов, чтобы меня хорошенько окатило холодом кондиционеров. Все больше приводит в недоумение навязчивая мания местных жителей стоять в очередях: не пристроился к какому- нибудь хвосту – считай, день пропал зря. Все резче ощущаю вездесущий запах жареного – тяжелый, липкий, густой. И теперь на вопрос, куда идем обедать, отвечаю, виновато отводя глаза: – Может, во французское кафе?.. Вот и весь список «обвинений». А в остальном – с удовольствием бегаю по джунглям, хожу в театры, езжу на велосипедах, болтаю с друзьями-сингапурцами. И неприязни к этому городу упорно не испытываю. Наверное, каждый видит то, что он хочет, готов и ожидает увидеть. Думаю, что расставшись с Сингапуром, буду еще долго его вспоминать: спокойных и вежливых людей, вездесущие ларьки с дешевой и вкусной едой, сочную тропическую зелень, ощущение полной безопасности. И вместо «да» теперь по привычке я еще долго буду отвечать на сингапурском диалекте, кивая головой в такт речи: «могу, могу-лаа». | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
