Константин Евдокимов.

 

Горячее дело.

Рассказ инженера Ефимова А. К. на встрече со старшеклассниками.

 

¬ −Дело было, ребята, на Севере, но могло быть и на Юге, да и где угодно. Я был молод и энергичен. Север наполнял меня романтикой, и силы в себе я ощущал непомерные. Амбиции, к слову, тоже имели место и весьма не малые. А работал я на заводе по ремонту автомобилей, причем ремонту капитальному. Должность была самая инженерная – технолог по горячей обработке металлов. Для кого-то это не звучит сегодня, но тогда было несколько иначе, да и то сказать надо, что инженером работать я хотел, − начал свой рассказ седой человек весьма преклонного возраста с немодным галстуком под пиджаком и живыми, не по возрасту, глазами.

−Перенесемся мысленно на полвека назад. Это будет, правильно, 1966-й год. Страна тогда, после смерти Сталина и осуждения его культа личности, была на великом подъеме – освоение космоса, борьба с пережитками капитализма в сознании людей и самое настоящее строительство коммунизма. Аж, дух захватывало! А по радио звучали песни, призывающие к трудовым подвигам, такие, например, как «Нам нет преград ни в море, ни на суше…» И вот в это кипучее время вызывает меня начальник наш суровый и проницательный, но со смешной, немного, фамилией – Дурынин и говорит так небрежно:

− Александр Константинович! Там на участке сварки набралась гора коробок передач с трещинами. Коробки позарез нужны, а рабочие говорят, что чугун не варится. Разберитесь!

− Вот змей! Разберитесь! – мелькнула первая моя мысль. Можно подумать, что я академик Патон, который говорил, что сварить можно что угодно и с чем угодно, тот самый, что придумал во время войны сварку броневых листов танков под слоем флюса, и чем поставил в тупик немецких инженеров. Да и вообще, если уж на то пошло, я не сварщик, а кузнец. Я горелку-то сварочную подержал в руках 2 минуты, на лабораторных работах по сварке, чтобы хоть раз самому зажечь пламя и расплавить двухмиллиметровую проволочку. А тут тебе иди и учи профессионалов, − заговорили во мне ленивое естество человека и понятный страх перед неизвестным делом. Я, ничего не ответив, а, только неопределенно пожав плечам, вышел из кабинета.

Но, уже по дороге к столу, мысли мои в поисках решения заработали несколько иначе. Да, ты не сварщик, но ты же инженер, а это в переводе на русский означает - умеющий искусно изобретать. Вот и умей и изобретай! Ведь тебя этому учили? И с другой стороны, а что было делать начальнику? Сказать, что у меня нет специалиста по сварке, и в ответ услышать от главного инженера ехидное – а еще каких специалистов у Вас нет, товарищ начальник технического отдела? Нет, Эдуард Александрович никогда такое не скажет, он самолюбивый. Стоп! А я? Я тоже самолюбивый, и может даже не меньше начальника,− ответил я сам себе. Мой девиз: «Работа – дело моей чести» − не пустые слова. Да, и к тому же, ведь на самом деле «надо». От этого зависит работа завода, выполнение плана, да и премии наши, наконец. Разобрался же я в закалке роликов, хоть не термист – звучал во мне голос оптимиста. Но и голос скептика не унимался: «Ты чего, Александр, и впрямь хочешь научить профессионалов одному из трудных дел? Не зарывайся, мальчик. Может, ты и космический корабль возьмешься спроектировать?

− Ну, зачем же так сразу космический корабль? Это крайность.

− Постой, сударь,− сказал я сам себе! А почему, собственно, ты получил это задание? Ведь обходились как-то раньше без этого сомнительного дела? Покупали новые корпуса, а эти отправляли в металлолом. А что же сейчас? Проморгали снабженцы, а ты Ефимов теперь давай выручай, твори чудеса? – думалось мне всё злее и непримиримее. И то сказать, наверное, не впервые такое случилось, и никто перед отделом не ставил таких задач. Может всё дело в Дурынине, в его выделяющейся на фоне других фигуре? Умный и жесткий он ведь далеко не всем по душе, и желающих досадить ему, при удобном случае достаточно. Да, это похоже на правду, −продолжал я размышления.

− Ну, хорошо! Допустим так, но почему он сам не возразил на планерке главному инженеру? Ведь все видят, как пренебрежительно он разговаривает со своим прямым начальником,− всё глубже и глубже разбирался я в ситуации. Получатся, что не захотел? А ведь мог, да, мог! И виной всему твой независимый характер, Александр Константинович, твоя жесткость с людьми, −подвергал я себя беспощадному анализу, как, бывало, в студенческие годы. Интересно, интересно! Получается, что мы оба получили трудновыполнимое задание, которое на деловом жаргоне называется «подстава». Так, так! Проясняется и, кажется, уже прояснилось,− пришел я к неутешительному выводу. Но при этом ни паники, ни страха я не ощутил, и было, видимо, это потому, что чувствовал в себе силы и запас прочности после недавнего успеха с закалкой роликов. Рассказчик встал из-за стола, прошелся по классу и продолжал:

 

− А сейчас, разрешите мне, по стариковски, дать вам небольшой житейский совет, − получив задание, не бросайтесь, очертя голову, его выполнять, а сначала всё обдумайте. У военных, а я люблю военную терминологию, это называется «оценить обстановку». Почему я люблю военную терминологию? – спросите вы. А, наверное, потому, что война самый тяжелый вид человеческой деятельности. На войне за ошибки и промахи платят кровью, потому-то язык военных действий краткий и четкий. Конечно это старая истина, и нет тут ничего нового, но частенько мы её забываем. В Боевом уставе сухопутных войск на этот счет даже есть маленькая главка под заголовком « Действия командира при получении приказа». Так вот, первый пункт в ней – уяснить задачу, а второй – оценить обстановку. У Козьмы Пруткова, − вымышленного мудреца девятнадцатого века, на этот счет есть фраза – «приступая к делу, соберись с духом». В данный момент задача была ясна, и я сидел за столом в любимой позе нашего начальника, положив руки на стол, расставив их « локти в стороны», опустив голову на кулаки, и уставившись в одну точку. Сидел и оценивал обстановку. А чтобы и вы смогли это сделать вместе со мной, я должен сказать, что на работе к тому времени, были у меня и конфликты, и борьба за свое мнение и с руководством завода в лице начальника отдела технического контроля, и со своим прямым начальником – Дурыниным. Но тут я хочу спросить вас, не устали-ли вы от моих размышлений и не пора-ли приступить непосредственно к сварке? Можно продолжать, − говорите? Хорошо, продолжим.

Однажды, выполняя какое-то задание по работе, я, встретив в цехе начальника ОТК, имел неосторожность спросить его, где стоит на МАЗе какая-то деталь. Тут Петр Васильевич взял меня за руку как детей берут в садике воспитатели, подвел к стоящему на козлах автомобилю, и, присев на корточки, оттопырил указательный палец на сильно вытянутой руке и громко, так чтобы было слышно всем вокруг, прокричал:

− Саша, смотри во-о-он она, насмешливо улыбаясь и оглядываясь по сторонам. А потом, на ближайшем собрании, он как-то посетовал, что некоторые молодые специалисты не знают устройства автомобиля, который ремонтируют, и поглядел в мою сторону. Я это запомнил и на следующий же день, тоже при народе спросил его:

− Петр Васильевич, что важнее на Ваш взгляд при ремонте детали, правильная технология её восстановления, которая диктуется чертежом на неё и техническими условиями, или знание того, где она стоит?

—Всё важно в нашем деле, молодой человек, всё. В ремонте мелочей не бывает,—легко обошел мою ловушку этот зубр производства, оставив меня еще раз посрамленным. Я начал было доказывать, что технология важнее, но меня никто не слушал, потому, что в технологиях производственники бывают, как правило, слабы и поверхностны. Мои же коллеги по техотделу как-то обходили этот щекотливый момент и не обостряли. Но борьба за репутацию была, как и везде, непримиримой и я на тот момент в ней явно проигрывал.

 

Вторым обстоятельством, осложняющим мою жизнь, было то, что меня избрали секретарем комитета комсомола завода. Должность эта всегда была неосвобожденной от прямых обязанностей по работе. Считалось, что исполнять её будут за счет уплотнения своего рабочего времени, т.е. без ущерба для работы. Это в теории, а в жизни было двояко: или общественная работа велась формально, «для галочки» или, если она велась серьезно, то со стороны руководства проявлялось понимание, и от прямых обязанностей секретарь негласно частично освобождался. Да, и как работу вести, если своих комсомольцев ты видишь только на работе. По квартирам после работы не находишься, да и неудобно как-то, у многих уже семьи, дети.

У нас же с Дурыниным имел место третий вариант. Я всерьез занялся общественной работой, а он, не принимая её и считая всё пустым делом, не хотел освобождать меня от прямых заданий по работе. Сначала он смотрел на меня, увлеченного яркими делами, с какой-то иронией, затем всё более с недовольством и досадой. Я это видел, но считал, что воспитание молодежи важнее всего. Противоречие росло и однажды оно вылилось в открытый конфликт.

Выдавая как-то премию за хорошую работу отдела, он во всеуслышание предложил мне отдать свою премию соседу по столу, конструктору Юре Жукову. «Вот так-то, товарищ секретарь, не заработал ты свою премию!»− пронеслось в голове у меня и, я, вознамерясь кинуть деньги в лицо этому хаму, но, сдержав себя в последние доли секунды, бросил их на стол и с криком «возьмите их себе» выскочил из кабинета.

Возмущение, негодование, злость и обида душили меня, и я, открыв настежь в курилке форточку, прижался к ней, жадно хватая ледяной воздухи и презирая опасность схватить воспаление легких. Чуть успокоившись, я присел на скамейку и стал рассуждать сам с собой.

−А может он прав? Может я и вправду занимаюсь глупым и бестолковым делом? Что ты можешь предъявить в своё оправдание?

− Как Что! успеваемость и посещаемость в школе рабочей молодежи улучшились? Улучшились, и это было отмечено на партсобрании завода.

− Встречу с фронтовиками, воевавшими неподалеку на реке Верман, и поездку с ними на бывшую передовую провели? Провели!

− А театрализованное шествие в день 50-летия Советской власти, за которое меня наградили Почетной грамотой Горкома КПСС?

А факельный митинг у памятника Герою Советского Союза пограничнику Спекову?

− А шефская работа с пионерами школы №3. Нет, я не зря крутился, и мне не стыдно глядеть в глаза товарищам по работе, ведь до меня ничего этого не было.

Успокоившись и возвратясь за свой стол, я под книжкой обнаружил свою премию. Не прикасаясь к ней до конца дня, я перед уходом домой убрал в стол.

Случившееся не осталось незамеченным, и на следующее утро меня пригласили в партком к моему прямому начальнику по общественной работе, секретарю парткома Шубиной. Я и сам хотел идти к ней за помощью, ведь только она могла повлиять на Дурынина. Но вышел я из парткома удрученным и обескураженным. Отметив важность общественной работы, мне в мягкой и чуть-ли не ласковой форме

намекнули на важность личного примера в отношении к своему служебному делу. Вот так-то, товарищ технолог по горячей обработке металлов. Никаких тебе скидок и послаблений. На следующий день начальник отдела подошел и сказал, что впредь со мной будет работать его заместитель Горбунов. Горько и тяжко было у меня на душе в те дни, позицию секретаря парткома я воспринимал как предательство и трусость.

« А как бы вы рассудили этот случай, молодые люди»,−спросил рассказчик и посмотрел на класс. В ответ была напряженная тишина – слишком далеко и непонятно для них это всё было. Не решаясь развязывать трудную дискуссию в ограниченное уроком время, инженер продолжил рассказ.

 

Время лечит, и я, мало-помалу, стал приходить к выводу, что в чем-то они были правы, ведь моим комсомольцам тоже никто не делает скидки и поблажки, особенно тем, кто на сдельной оплате труда. Вскоре возникли неполадки на наплавке полуосей под слоем флюса, и я со злости так быстро и толково разрулил вопрос, что Дурынин стал со мной здороваться и однажды даже подошел к столу. На вопрос, как дела? я, волнуясь, рассказал о ходе дел в очередном задании. В наших отношениях наметилось потепление. А вскоре подоспела и наша с вами сварка чугуна. Как видите, всё это была только присказка, а сказка вся впереди, немного задумчиво и с мягкой улыбкой подытожил седовласый инженер.

− И как же Вы решили эту проблему?− спросили с первого ряда.

− Прежде всего, молодой человек, я должен сказать Вам, что в то время это слово редко звучало. Были не проблемы, а задачи по развитию того или иного дела. Были задачи, и задачи эти решались. Только лет через десять, во времена дряхлеющего Генсека партии Брежнева, появилось это лукавое словечко. Ленивая бюрократия ввела это слово в широкий оборот. Ловко придумали! И делу придали больший вес, и решать вопрос можно сколь угодно долго. А что вы хотите?−ведь это проблема. И первой тогда объявилась продовольственная проблема. Но не будем больше отвлекаться. Оценивая всесторонне обстановку, я ощутил себя в положении минера, которому, как известно, ошибаться нельзя. Даже холодок в душе какой-то появился. И я скорее, скорее за книги.

Выяснилось, что способов сварки чугуна насчитывается до десятка. Я остановился на газовой сварке с использованием в качестве присадочного материала изношенных поршневых колец. Почему на ней? Скорее потому, что тут хоть что-то можно видеть и как-то влиять на процесс в отличие от сварки электродуговой. Но, главное, пожалуй это, что я не нашел в себе смелости потратить сколько нужно времени для изучения вопроса. Обстановка давила и требовала немедленных дел, и я на следующий же день пошел к сварщикам.

− Здравствуйте все!− напористо поздоровался я.

−Здравствуй, молодой человек – ответили мне вежливо. С чем пожаловали?

− Я пришел наладить сварку корпусов коробок передач.

− Да!!! И как же это вы, разрешите полюбопытствовать, собираетесь сделать?

− Варить будем газом, а присадкой будут служить поршневые кольца.

− Пустое дело. Мы уже пробовали. Рвет шов,− ответил кто-то из рабочих.

−А мы, чтобы не рвало, после сварки шов поласкаем горелкой, чтобы не резко остывал,− ответил я как-то неуверенно.

− Да делали мы и это, всё равно рвёт, −возразили мне.

−Давайте попробуем ещё раз,− уже попросил я.

− Ха!!! Попробуем! Одна попробовала, да родила! Слышал такое? Всего не напробуешься. Но бригадир, Петр Васильевич, видя мою растерянность, сказал, −ладно, приходи завтра перед обедом.

На следующий день он, заканчивая шов, вопросительно поглядел на меня, и я заставил походить по шву горелкой взад-вперед еще и еще, постепенно удаляясь. Когда это нам надоело, а прошло где-то три, четыре минуты, мы погасили горелку. Рабочие ушли на обед, а я остался возле коробки.

В обеденный перерыв тихо, только пошумливают вентиляторы вытяжки и приточки, и вскоре я слышу – щелк! Я к коробке – точно! Трещина змейкой пробежала по светлеющей границе шва.

− Вот так-то, товарищ горячий технолог. Говорили тебе, не верил. Теперь сам убедился. Иди теперь и докладывай, что ничего у тебя не получилось, клеймил я себя позором, и, не дожидаясь сварщиков, ушел в отдел. Там, немного успокоившись, я решил, что это не так уж и плохо, что шов лопнул, ведь это говорит о том, что вопрос на самом деле сложный и, что рабочие были правы. С этим я и подошел к Дурынину.

− Эдуард Александрович! Рабочие были правы, лопается шов.

− Ну, допустим. И что Вы теперь намерены делать, Александр Константинович!

− Намерен думать и искать причины.

−Этого-то я от Вас и ожидаю, товарищ технолог по горячей обработке металлов. Думайте и ищите, ищите и думайте,− добавил начальник и зачем-то поглядел на ручные часы.

− Да, атака сходу захлебнулась. Нужна серьезная подготовка, подумал я, и скорее, скорее в библиотеку за книжки.

− А как бы Вы поступили на моем месте, молодой человек? −Обратился Александр Константинович к видному парню за последним столом.

− Я бы сказал, что я не сварщик и не обязан сварку знать,− ничуть не смущаясь, ответил тот.

− Понятно, а Вы?− обратился рассказчик к его соседу, в сильных очках.

−Я бы поднял всю литературу по этому вопросу, сходил бы на другой завод к сварщикам, если бы потребовалось, но решение вопроса нашел,− ответил, немного покраснев, парнишка.

− Такое решение принял и я,− подытожил седовласый инженер и продолжил рассказ. И опять мне пришел на ум совет Козьмы Пруткова − «смотри в корень»! Несколько дней я провел безвылазно в библиотеке, изучив все процессы, происходящие в сварочной ванночке, способы получения и свойства чугунов и много всякого попутного материала.

Картина сложилась в голове ясная, и можно было бы приступать к делу, но что-то меня удерживало, не давало покоя. Это что-то побудило меня сходить на Механический завод, что через дорогу, в его богатую библиотеку. И, представьте себе, не напрасно. Перебрав до двух десятков книг, знакомых в основном по своему Авторемонтному, я наткнулся на одну неказистую с виду брошюрку из серии «Молодым рабочим». Автором был, видимо не просто толковый педагог, но еще и сварщик. Он легко и просто описал способ, на котором я остановился и указал, между прочим, что скорость охлаждения чугунного изделия после сварки не должна превышать ста градусов в час. Это было то, чего мне не хватало для принятия решения.

А в это время недруги Эдуарда под маской страдальцев за общее дело, встретив его спрашивали:

−Ну, как дела со сваркой чугуна? или

−Что там, у Ефимова? надеясь, что гордый начальник начнет объяснять причину неудачи, и тем самым оправдываться. Но не на того напали! Тем, кто давал советы на планерке, как надо варить, он отвечал, что сделали всё, как они советовали. Тем же, кто, не понимая сути вопроса, спрашивали, что бы только уколоть, он отвечал озабоченно: «Ждем Вашей помощи, приходите, если будут идеи». На планерке же твердо отвечал, что инженер работает, а на вопрос о сроках ответил начальнику производства: «А где Вы были раньше? Вы что не видели эту гору коробок?! И нас вынуждены были оставить, на время, в покое. На третий, кажется, день моих поисков он вызвал меня в кабинет и спросил:

− Как дела, Александр? Я ждал этого вопроса, и с готовностью доложил, план своих действий. Получив его одобрение, я отправился к сварщикам, чувствуя себя командиром, знающим где, когда и какими силами надо ударить.

 

Там мня уже ждали.

− Наконец-то! Где Вы так долго пропадали? Мы тут замучились перелопачивать корпуса в поисках хоть чего-то подходящего. Приходилось и варить простой электросваркой с обычными электродами. Варили, беря грех на душу, если трещины были небольшие. А что нам было делать, − рассказывали наперебой рабочие. А Петр Васильевич просто спросил: « Как будем работать, командир?» Работать будем так, −ответил я твердо:

Первое − перед сваркой корпуса нагреваем в печи до шестисот пятидесяти градусов, что бы иметь запас тепла для медленного охлаждения после сварки.

Второе − работаем восстановительной зоной горелки, которая, как вы должны знать, начинается сразу после ядрышка пламени. Это для пополнения выгорающего углерода.

Третье – после сварки корпуса тщательно обкладываем двумя слоями листового асбеста и не открываем их до полного охлаждения, чтобы скорость охлаждения не была свыше ста градусов.

Бригадир при этом утвердительно кивал головой, прикидывая сразу как это всё сделать. Решили подготовить сразу три корпуса к завтрашнему дню.

Наутро приступили к делу. Коробка, нагретая до малинового цвета, жарила изрядно, и её пришлось прикрыть сколь можно асбестом. Природная хватка и многолетний опыт Петра Васильевича давали о себе знать, и я с восхищением наблюдал через темные очки, как всё ладно получается. И вот все три коробки заварены и обложены асбестом. Осталось самое главное – лопнут швы или не лопнут?

В конце смены стали коробки раскрывать. Все столпились возле них, пришли даже болельщики с соседних участков. Раскрываем первую – трещина! у меня ёкнуло сердце, все ахнули, Петр Васильевич молчал. Раскрываем вторую – целая! Третью – целая! Ура! кто-то даже прокричал не громко, и толкнул меня в плечо – молодец! Но мне было не до радости – этот футбольный счет « два-один в пользу наших» был не очень убедительным и даже спорным. И, вправду, рабочие пошли в раздевалку, споря о том, что надо делать дальше, а я остался один на один с объектом моих поисков и волнений.

Как и требовала логика, я стал искать причину неудачи на первой коробке, ища различия параметров. Это как в детских книжках с заданием – найди пять или более отличий. Итак, чистота швов и наличие маленьких кратеров от пузырьков воздуха – одинаковые. Возвышение шва над плато станок− одинаковые. Плавность перехода шва в стенку коробки− идеальная и говорит о том, что Пётр сварщик мастер- класса. Скрупулезно сравнивая швы, я ничего не находил. Всё одинаково! даже коробки от одной марки машины, говорил по инерции про себя, и. вдруг, глянул на них как бы со стороны – так ли это? Глянул и увидел, что швы хороших коробок выходят на отверстия, а у первой шов уходит в тело. Стоп! Что бы это значило?! Не здесь ли «зарыта собака»? Как хорошая ищейка, взявшая след, я начал лихорадочно соображать, вцепившись взглядом в трещину. Так ведь она вышла за пределы шва, разрывая свежее пространство тела коробки! А почему? А потому, что трещина на концах своих дает сильнейшее увеличение внутренних напряжений. Концентрация напряжений – это явление открыл в пятидесятых годах прошлого века наш русский ученый профессор Верховский в городе Горьком, работая на кафедре сопротивления материалов нашего Политехнического института,− хочу с гордостью доложить я вам, молодые люди. Вы, вероятно, уже знаете, что надрезанное тело разломить гораздо легче чем целое. В этом проявляется закон концентрации напряжений в районе надреза, надлома надпила… . А на хороших швах трещины выходят на отверстия и теряют свою вредность. Значит, и на первой коробке надо было подставить к концу трещины свое отверстие, другими словами просверлить стенку насквозь. Ура!− прозвучало в моей душе. Нашел! Проверив всё рассуждение скрупулезно ещё раз, я пружинящей походкой поспешил в отдел.

 

− В порядке лирического отступления, хочу я вам сказать, ребята, что в этот момент я испытал чувство, которое греет меня до сих пор. В душе звучало и звучало – Ура! Я понял, я нашел! Гордость и радость переполняли меня. При этом, замечу, что положительного окончательного итога я еще не имел, но уже была полная уверенность в победе. Дай Бог, чтобы и вам довелось испытать это сладостное чувство. И ещё. Как-то я прочитал такие слова писателя Синицина: « Работа всегда предполагает встречу с её результатом, и чем больше труда, старания и смекалки вложены в труд, тем глубже и сильнее волнуется сердце». Очень точно сказал писатель и верно.

Но вернемся к «нашим баранам». Войдя в кабинет, я понял, что Эдуарду Александровичу уже всё доложили. Это было видно по довольному и в тоже время вопросительному взгляду. Я сходу отрапортовал, что коробки надо греть, трещины засверливать, а после сварки коробки охлаждать в термостатах, для чего сделать шесть термостатов.

− Подождите, Александр Константинович, давайте всё по порядку. Нагревать будем, благо печь очень удачно рядом оказалась. Сверлить концы трещин? Пожалуй, это тоже верно, я видел, как на лобовых стеклах машин в конце трещины сверлят алмазным сверлом отверстия. Видимо, жизнь заставила. Но термостаты! И сразу шесть штук!? Надо подумать. Обошлись же вы листовым асбестом.

− Эдуард Александрович! А если они по небрежности плохо прикроют и шов лопнет, что будем делать? Лишать премии? Но ведь они не признают свою вину. Нет, надо этого избежать, чтобы вопрос был закрыт окончательно.

− Но, ты представляешь, сколько работы!? Ведь надо понимать, что они должны быть трехслойные?

− Да, с листовым асбестом внутри. Но термостаты прослужат не один год, и много раз себя оправдают. Да, этот парень твердо стоит на ногах, с такими инженерами можно работать смело,− подумал начальник и подытожил:

− Ладно! Черти свои термостаты, заставлю я их сделать.

Вскоре под моим руководством была проведена сварка сразу шести коробок. Результат – шесть-ноль! Я несколько дней ходил именинником, стараясь больше глядеть в пол, чтобы не обнаружили так и рвущуюся из меня радость. Желаю и вам, молодые люди, испытать такое блаженство.

 

Февраль, март 2016 г.