Плескалось в окнах яростное лето! Сирени дух, и пуха тополиного везде клочки. За дверью кабинета мой страх потух, волнение отхлынуло. Надев очки, я вышла ждать ответа. В ветвях деревьев бесновались птицы. Пришёл июнь, а с ним жара, обычная для наших мест, где должен торопиться и стар, и юн скорее стать коричневым, спеша окрест подставить солнцу лица. — Жара... — раздался сзади слабый голос. Нет, голосок. Тонюсенький, девчоночий. Да и сама его хозяйка с волос. Как образок в углу за свечкой в полночи видна она. Рука висит до пола, прозрачная как воск, и жилки видно. На голове панама (в помещении) и нет бровей. Из рукава бесстыдно, как длинный змей, как знак долготерпения, выходит трубка. В кресле инвалидном сидит бедняжка, взгляд такой серьёзный. — Скажите, тётя, вы о чём мечтаете? Ответить тяжко... Мне б уйти, но поздно. Вот так, во плОти, рядом, не на сайте... И я стою под взглядом, сколько можно. — А я мечтаю, чтоб дожить до осени... Покушать яблок, что в саду у дедушки. Спугнули стаю птиц подростки — лоси, ступая нагло в крошево от хлебушка, топча подошвами. — Ну кто их просит? — из-под панамки пискнет возмущённо. — Желаю отрицательных анализов! Прощайте, — улыбнулась, — я Алёна. Пока! А то на процедуры звали же. Рука качнулась, словно ветка клёна. А я осталась, двинуться не в силах. И расплывалась вся картина летняя. Не только жалость... Страх разлился в жилах. Такая малость... Сделай не последнее Алёне лето — Бога я просила. |