«Но как же быть, ну как же быть?

Ну, что ж, трубач, тебе трубить!»

 

Директива командования Западного фронта

от 16 августа 1920 года.

«… Главным силам 4-й Рабоче-крестьянской Красной армии приступить незамедлительно к наступлению на линии фронта Сахоцим-Закрочим. Развивать наступление до линии Тарунь-Быдгощ-Короново-Чухлув…

…Обеспечить полное взаимодействие со штабом 12-й армии РККА… Помочь в случае необходимости манёвром и живой силой…»

Комзапфронта

Тов.Тухачевский М.Н.

 

Варшава, 17 августа, 21.55

Телеграмма

«…17 августа в 9.20. в районе Свеце произошло встречное сражение авангарда 4-й армии РККА составом 1-го и 2-го конных корпусов и трёх пехотных дивизий (12-й, 18-й и 48-й) с частями армии Пилсудского (33-й и 54-й дивизиями и 85-м и 90-м кавалерийскими полками). В ходе четырёхчасового боя противник, понеся большие потери, беспорядочно отступил в сторону Быдгоща. 12-я пехотная дивизия, 3-й кавкорпус и три кавполка из 1-го и 2-го кавкорпусов в 17 часов того же дня, ворвавшись на плечах противника в Бдыгощ, завершили полное уничтожение польской армии. Командующий армией маршал Юзеф Пилсудский вместе со штабом взят в плен в окрестностях города бойцами 112-го Богучарского полка 12-й пехотной дивизии…

…К вечеру того же числа силами трёх дивизий 12-й армии РККА и двух дивизий и одного кавкорпуса 4-й армии РККА взята Варшава…»

Командарм-4 Шуваев А.Д.

Командарм-12 Восканов Г.К. –

Главкому тов.Каменеву С.С.,

Командующему Западным фронтом тов.Тухачевскому М.Н..

Копии – командованию

Юго-западного фронта тов.Егорову А.И. и тов.Сталину И.В..

 

28 августа 1920г.

Москва, Кремль

«…В связи с полным разгромом буржуазных и контрреволюционных вооружённых сил в Белоруссии, на севере Украины и в Польше, и бегства под крыло английских и французских империалистов кровавого руководства Польши образовать новое Польское правительство Красной Польской Республики во главе с тов.Дзержинским Ф.Э.. Командующим вновь создаваемой Рабоче-Крестьянской Польской армии назначить тов.Рокоссовского К.К. (после его выздоровления)…

На внеочередной сессии ВЦИК необходимо решить вопрос о скорейшем освобождении всей Южной территории Украины от белогвардейских банд и германских наймитов с последующим немедленным образовании с Рабоче-Крестьянским Правительством Советской Украины (Красной Радой) политического, экономического и военного союза – Российско-Украинский Союз Советов (РУСС)…

На этой сессии так же обсудить вопрос о включении Красной Польской Республики в состав Советской Украины на правах автономии…»

Председатель Совета Народных Коммисаров

Российской Советской Республики

Ленин В.И.

***

Рядом с лежащим на кровати Игнатом сидела на лакированом венском стуле тётка Аксинья и что-то негромко рассказывала, когда в палату лазарета, расположившегося во Дворце Собрания Польской Шляхты в Варшаве, гремя шпорами и шашкой на боку, вбежал Шурка.

- Ты как, лучше, да? Тебе все наши привет передают, вот подарки прислали. – Из сидора на одеяло лежащего вестового посыпались пахучие яблоки, пряники, плюхнулся полотняный мешочек с семечками, шмат завёрнутого в тряпицу сала, пара вяленых лещей и кулёк с янтарной курагой. – Вот, сказали, чтоб побыстрее выздоравливал… Все в полку тебя ждут…

- Так я чого? Так мені вже зовсім набридло тут валятися! Я вже здоровий зовсім! – запальчиво крикнул Игнат, приподнявшись на руках. И – сразу же, с выступившими вдруг на его резко побледневшем лице мелкими каплями пота – упал обратно на кровать.

И, зажмурив от боли глаза, тяжело и часто задышал…

Упавшие с кровати яблоки и пряники раскатились по всей палате.

- Иди, пока, Сашко, иди. В коридорчике постой, – тётка Анисья накапала из стоявшего в изголовье кровати на тумбочке флакона какие-то коричневые капли в ложку, заботливо приподняла мальчишечью голову, и влила их ему в рот. – Ему и так плохо, а тут каждый час кто–нибудь да заглядывает… Я скоро выйду, подожди меня.

В коридоре Шурка, придерживая шашку, аккуратно сел на низенький широкий подоконник и огляделся.

По большому длинному коридору с высоченными потолками, с которых свисали огромные хрустальные люстры, беспрестанно сновали сёстры милосердия, у некоторых окон стояли и сидели в наброшенных поверх исподнего шинелей или бушлатов выздоравливающие бойцы, курили и негромко разговаривали…

- Вроде бы уснул, – подошедшая тётка Аксинья присела рядышком. – Вишь, какое дело – он всё ещё думает, что у него ноги целёхонькие, хоть и пораненные. А ведь их у него нет. Ему их сразу же ампутировали, вернее – то, что от них осталось, когда снаряд разорвался. Товарища Сорокина вон сразу и убило, а Игнат чуть сбоку был, да и в его Зорьку почти все осколки ушли… Вот так вот. Такая вот она, война. Никого не жалеет…

Шурка зашмыгал носом.

- Да я, знаете, тётя Аксинья, ведь и хуже войну-то видел. Вы её не знаете, а я – видел… И там – тоже страшно. И даже – страшнее, чем сейчас… Эх, да ладно уж, чего там. Надо здесь жить. А здесь тоже в друзей и родных стреляют…

И помолчав немного, добавил:

- А трубу мою пулею по краю раструба чуток зацепило. А в меня не попало ни разу… А в Игната – попало…

- Ты вот что, хлопчик, иди-ка пока наружу. А я к вечеру в полк приду – тогда с тобой поговорим. Может, что и получится, а?

- Что получится, тётя Аксинья?

- Потом, потом, вечером. Иди, давай. А я ещё с Игнатом посижу…

 

112-й Богучарский Почётного Революционного Красного знамени полк расположился в одной из кирпичных казарм Варшавского гарнизона. На большом внутреннем дворе казармы красноармейцы сидели у повозок и тачанок и вечеряли. В густеющем вечернем воздухе витал запах казацкого кулеша и рассыпчатой пшенной каши на шкварках. Кое-где уже крохотными искорками начали тлеть цигарки, какой-то шутник, собрав вокруг себя с десяток человек, рассказывал что-то – и временами по двору разносился негромкий смех, приправленный различными комментариями и крепкими словечками. Кто-то чистил оружие, кто-то ремонтировал прохудившуюся обувку или ставил новую заплату на гимнастёрку или порты.

Недалеко от ворот командир обоза Кондратий Филимонович в наброшенной на плечи шинели с тремя своими помощниками перебирал обозные вещи в одной из телег, периодически отходя под висевший над воротами фонарь, и что-то записывая в толстой амбарной книге…

- Что, заждался, поди?

От неожиданности Шурка вздрогнул и резко обернулся. Он чистил щёткой спину своей Звёздочки, и совсем не слышал, как подошла лекарка.

Женщина что-то поднесла на ладони к лошадиным губам, и только по хрусткому звуку можно было догадаться, что благородное животное в очередной раз побаловали ржаным сухарём с солью.

- Надо же – будто чипсами хрустит,- чуть слышно сказала вечерняя гостья.

- Ка-ка-какими чипсами? Вы что, теть Аксинья, про чипсы что-то знаете? – Изумлённый Шурка поднял на чуть улыбающуюся женщину глаза. – Но – как? Ведь здесь нет чипсов?

- И ещё долго не будет… Давай-ка заканчивай лошадиные процедуры и вот в эту тачанку присаживайся рядышком – да мы вдвоём и подумаем, как нам быть…

 

- Ты у себя дома – там – небось, в разные компьютерные игры любил играть, да? – ошарашенный Шурка смотрел на улыбающуюся тётку Аксинью, как на приведение, беззвучно открывая рот и пытаясь что-то сказать. А та как ни в чём не бывало, продолжала.

- Скажи, а квартира у вас какая была – двухкомнатная или трёхкомнатная? А на кухне, наверное, микроволновка со стиральной машиной и телевизор на холодильнике, да?

- Нет, стиралка у нас в ванной стояла, а телевизор на стенке висел, у окна, - вдруг прорезавшимся голосом совершенно автоматически поправил Шурка женщину. Помолчал несколько минут. И – затараторил, вдруг безоговорочно ей поверив:

- Ой, а вы тоже оттуда, в смысле – от нас? За мною, да? И мы обратно попадём, да? А когда? А здесь нас не хватятся? А можно, я шашку с собою возьму? И Звёздочку, а?..

Женщина грустно посмотрела на обрадовавшегося мальчишку, и, прижав его голову к своей груди, вздохнула, и начала гладить его непослушные, отросшие за два месяца, вихры.

- Тихо, тихо… Нет, бедный ты мой мальчик. Здесь – не как в компьютерной игре. И не игра это вовсе. Нельзя назад. Совсем нельзя. Иначе – новые наслоения, новые поворотные точки. Новая история. И не одна. Тогда вообще – никому не выбраться… Всех разбросает окончательно. Всех…

Шурка поднял голову и глянул в совсем потемневшие женские глаза, в которых маленькими тревожными звёздочками посверкивали слёзы.

Ночь уж совсем опустилась во двор казармы. Давно замолчали бойцы, устраиваясь поудобнее под открытым небом на кошмах и рогожках. Лошади изредка всхрапывали, меланхолично пережевывая овёс в навешенных на шеи торбах…

- Тебе ведь сняться кошмары, так? – смахнув слёзы, спросила Шурку Аксинья. – Какие, не припомнишь, а?

И Шурка сразу же вспомнил тот липкий страх, когда – в одном из снов – вдруг очутился на какой-то огромной площади, похожей на взлётное поле в аэропорту. Вокруг бегали вооружённые «калашами» люди, стреляя во все стороны. С неба раздавался рёв вертолётных двигателей. Вдруг незнакомый боец в странной форме с желто-синим шевроном на рукаве как-то наткнулся взглядом на мальчишку – и непонятно заорал тонким голосом: «Вот он, москаль! Бей колорада!». И направил на него свой автомат…

В другой раз – когда он проснулся ещё в той, своей, квартире от бухающих разрывов, ему снились непонятно чьи длинные белые фуры с каким-то незнакомыми трёхцветными – бело-сине-красными – флажками на капотах. По всему борту одной из фур шла странная надпись «Гуманитарный конвой. Россия – Донбассу». Шурка тогда во сне подумал, что натовские войска уже и до Донбасса дошли. И тогда вдруг раздались те самые взрывы: «Бууу-м… Бах! Баа-бах! Буум!..».

И он проснулся…

Были ещё какие-то неясные обрывки со стельбой, лежащими в лужах крови исковерканными телами женщин и детей, и многое другое, неведомо как нелепо влезающие в нормальные мальчишечьи сны.

Было зачастую – просто ощущение какой-то безысходности и тоскливой обречённости, когда, проснувшись, хотелось вдруг заплакать. Или – поскорее увидеть и обнять маму…

Шурка сглотнул подкативший к горлу от этих воспоминаний ком – и просто подтвердил:

- Снились, тётя Аксинья. Только какие-то не мои, будто…

- Твои они, твои были, - Аксинья внимательно посмотрела мальчику в глаза. – Только, как тебе понятнее объяснить: не сны это были, а обрывки твоей уцелевшей реальности. А вот там, где ты жил как бы по-настоящему – это и есть временной сквозняк, старающийся склеить оставшиеся обрывки новыми, не происходящими и не происходившими, событиями. Которые могли бы быть – но не были… И они-то вот и начали высасываться сквозняком этим – и замещать собой реальность. Вот так как-то. Понятно?

- Не очень… А Вы откуда всё это знаете?

- Откуда знаю? Я просто во всех них была. У меня такое умение есть. У многих наших, у Проходимцев – в смысле – есть оно…Не только у меня. Но – сейчас и здесь – только у меня. К сожалению…

- Что ты мальчонке-то голову всякими бреднями своими бесовскими и словами мудрёными забиваешь? – раздался вдруг рядом чей-то голос. – Ты это свои ведьминские штучки брось, проходимка, иначе комиссару доложу. Он на тебя уж давно глазом косит. Да вот Сорокин всё под крылышко своё брал. А теперь всё – нет Сорокина…

Кондратий Филимонович, постукивая по сапогу рукояткой нагайки, стоял радом с повозкой, в которой сидели Шурка с Аксиньей, и, набычившись, глядел на полковую лекарку.

- Что – удумала, небось, дело какое-нибудь поганое. Али супротив нашего рабочее-крестьянского революционного движения – и справного хлопца на непотребство толкаешь, да? Чему обучать вздумала его, чертовка? Отвечай сейчас же!..

Аксинья отодвинула Шурку себе за спину.

- Что, Кондрат, боишься меня? Ещё побеги комиссару своему докладывать – мол, ворожит Аксинья, порчу наводит, скорее к стенке её надобно, да без рассусоливаний! Что, не так?

И, наклонившись к опешившему от такого отпора мужчине, резко выброшенной рукой схватила его за отворот шинели и, притянув почти вплотную к своему лицу, вдруг выдохнула:

- Дурак ты! Иль не хочешь, чтоб сынки твои живы были, а? И Наталья твоя – не зарубленная была в хате, а живая и здоровая, хоть и бросит потом тебя со старшим, а? Не хочешь? А то – беги, давай, беги к Самуилу своему! Да очередную бутыль самогону прихватить ему не забудь! Чтоб бред твой правдою казался…

И оттолкнула от себя опешившего Кондратия…

Минуты через две напряжённого молчания – Шурка прижался к теплому боку тетки Аксиньи и боялся даже пошевелиться – Кондратий Филимонович как-то полувздохнул-полувсхлипнул и, подняв опущенную, будто виновную во всём, свою давно уж облысевшую голову, посмотрел куда-то в ночное небо.

- Я не знаю, что ты можешь, - как-то хрипло заговорил он. – И то, что сейчас говорила – правда али нет. Но, если ты на самом деле что-то такое сделаешь, ежели Наталью с дитями возвратишь – я жизнь свою положу, но всё, что хошь – сполню… Всё, что хошь…

- Нужна мне твоя жизнь, как же… - Аксинья устало вздохнула. – А вот насчёт твоей семьи – эт вон его проси, это он теперь над всеми жизнями властен. Над твоей, над моей, над всеми другими – и здесь, и там… - и, указав подбородком на мальчишку, погладила его по голове.

Шурка непонимающе поднял на неё глаза.

- Но это – если он сам захочет и не испугается. До самого конца пройти не испугается. Да, Сашка?

И, отвечая на мальчишеский вопросительный взгляд, вдруг полушепотом пропела какие-то непонятные слова:

А почему? Да потому,

Что так положено ему…

- А я – что? Я здесь, чтоб только проводить его… К комполка Сорокину…