- Все закончилось. - Ничто никогда не заканчивается. У меня одна просьба. Обещай, что выполнишь. - Обещаю. - Когда начнется, никаких врачей, никаких скорых. Просто держи меня за руку. Из к/ф «Метод» * - Налей мне побольше одеяла. Холодно, - попросила Аня. Я налил с горкой. Аня тотчас блаженно сомкнула глаза. Наблюдая, как она причудливо барахтается во сне – словно золотая рыбка на волнах – я мысленно плыл рядом с нею. В последнее время я совсем не сплю, Аня – другое тело. Раньше думалось – мы одно целое, оказывается, нет – во мне нет и капли Ани (интересно, а в ней меня?). Мы связаны на каком-то надтельном уровне: когда она рядом, бьются – хлопают – крылья-легкие, усиленно гоняя кровь по большому и малому кругу. Сердце, к слову, не гоняет кровь, оно – лишь клапан. Всю свою бессознательную жизнь я ловил себя на мысли, что мыслимо неодинок, пока не появилась Аня. Встретив ее, я сказал, что «она женщина-кто». «Что?» - спросила она. Я пересказал: «не что, а кто». Аня произнесла: «Ты заставляешь мою голову биться чаще»: надутые легкими сосудики на ее висках заметно пульсировали. Мне захотелось прикоснуться губами к одному из них, я потянулся, но Аня отстранилась, даже нет – не отстранилась – скукожилась: поцелуй завис в воздухе, Аня накинула на него перчатку и спрятала в карман. - Вчера, - сказала она. – я слушала деревья. Они спрашивали друг друга, как мы живем без корней. - У меня-то корни есть, - возразил я. - Покажи, - потребовала Аня. Достав плеер, я нашел нужное и нажал «воспроизведение». Зазвучал голос прабабушки. Она рассказывала сказку (мне тогда было года четыре). - Деревья и не знают, как корни звучат, - произнесла Аня, улыбнувшись впервые с момента встречи. – У меня нет корней, - продолжила она. – Уйду, никто и не вспомнит, что была. - Я вспомню, - пообещал я. Аня достала из кармана поцелуй, положила на ладонь, подула на нее, произнесла: «Будешь как великий вспоминатель». - Великий кто? – не понял я. - Некто вспоминатель, как Великий Нехочуха в мультике про. - В русском языке нет послеслогов, - заметил я. - Так хочется, чтобы были послеслоги, послеменяги и послетебяги - сказала Аня, - что Великий Нехочуха пережует и выплюнет. * Белый и черный шли рядом. Черный чеканил шаг по хрустящему снегу, белый едва поспевал за ним. - Куда ты спешишь? – спросил белый. Черный сперва не удостоил его вниманием, затем вдруг резко остановился, так что белый пролетел несколько шагов вперед, прежде, чем застыть на месте. - Смешно, - подосадовал белый. Черный ухмыльнулся. - Явимся во сне? – спросил он. Белый засомневался было (достойна ли?), затем махнул рукой (во сне, мол) и произнес: - Постучаться бы, так. Сказать, здравствуйте. Это мы. Не ждали? А это мы. К счастью, в жизни каждого человека наступает миг, когда мы приходим. Почему к счастью? Потому что счастье – это забвение: я – белое, он (белый показал на черного) – черное. Ах, вы не понимаете, что такое белое и черное забвение. Не все ли равно, спрашиваете. А что такое воспоминания, знаете? Белые, черные… - Серые еще – заметил черный, затем цыкнул: «Заткнись!» В шаге от них бежала собака, остановилась, втянула носом воздух, скульнула, понеслась со всех ног. - Напугал животное, - посетовал черный, - Постучаться бы, говоришь. А они не откроют. Никто не откроет. А если и откроют, то на порог не пустят, а то и пихнут с лестницы. Поэтому мы уж так – без стука. - Я всегда стучу, - не согласился белый. – Подхожу к двери, легонечко костяшками пальцев тук-тук и жду. - Открывают? - с издевкой поинтересовался черный. - Нет, но. - Мне тоже. Я с ноги дверь распахиваю. Иногда вместе с задверным жителем. - Тоже распахиваешь? (хи-хи), - спросил белый. - Кого? – не понял черный. - Жителя. Черный не улыбнулся. * Около двух легонько постучали, даже не постучали – поскребли – об обивку двери. Часовая кукушка вылетела из гнезда, произнесла «ку» и, повиснув на пружине, замолкла. Нули времени вытекли из циферблата, раскатились по полу, десятка превратилась в единицу, барабанные палочки – одиннадцать – заколотили по. Подойдя к входной двери, я негромко приоткрыл ее, затем, когда в проем во весь голос ворвалась вьюга, распахнул на полную, пригласил: - Проходите. Черный и белый прошли по сторонам от меня – невидимые, неслышные – обдали холодом. Белый облетел темные стороны комнаты. Черный приблизился к купающейся в волнах сна Ане, прислонил ладонь к ее лбу. - Градусов тридцать восемь, - произнес он, - Выпил чарку Аниного жара, причмокнул, весь стал ладонью, убрался, захмелевший со лба. - Не все тебе сорок, - поддел белый. – Разбудим? Пусть попрыгает на полусонных? - Полусогнутых, - поправил черный, достал из кармана обрывок облака, оторвал от него частичку, свернул самокрутку, запарИл, протянул остаток белому. - Будешь? Белый взял облако, вгрызся в него лицом, вдохнул верхний воздух – несуществующие легкие развернулись, заработали глубоко и редко. - Кайф, - прошептал он. - Но-но, - прервал его черный. - Не погань момент. Белый скользнул к человеку, заглянул внутрь зрачков. - Глянь, - произнес он, - чего понаписано. - Серое? – спросил черный. - Сплошняком. Есть отдельные просветления-потемнения, а так. Жаль, серый не с нами – его клиент. * Вошедшие растворились в воздухе комнаты. «Сколько их было?». Включив лазерную указку, я обшарил ею комнату. Никого, по крайней мере зримого, не было. - Эй, - позвал я. – Вы здесь? Слепая, глупая уверенность, что некто просочился мимо меня в комнату, когда я открыл дверь, улетучилась. Аня застонала во сне. Подойдя, я положил ладонь ей на лоб. У Ани был жар. «С чего, с чего ты решил, что за ней придут? С чего ты взял, что за ней придут именно сегодня? Где доказательства, что они здесь?». Внезапно я почувствовал прохладное прикосновение к руке. Представилось страшное: Ани нет. Ни сегодня, ни завтра, ни даже вчера, когда она была. Я упал на колени, взял ее руку и, не обращаясь ни к кому, зашептал: - Не надо. Слышите? Только не она. Что вам мало? Шесть миллиардов мало. Берите любую, любого. Или у вас разнарядка? Разнарядка на мою Аню. Мою! Аню! Слышите? * Черный и белый затаили несуществующее дыхание, поднялись к потолку, отчего человеческая фигурка стала казаться меньше. Они внимали. - Слышите? Человек прижал Анину ладонь к губам, продолжил: - Почему? Почему она? Господи, - он неумело перекрестился, вызвав ухмылку белого, - спаси и сохрани. Да святится имя твое, аминь. Господи, отведи. Если ты заберешь Аню. Если. Но ты ведь не заберешь, они – не заберут, господи? «Почему Бог должен всех слышать?» - послал мысленный сигнал черный белому. - Если ты заберешь Аню, я прокляну! Тебя! Всех! Слышишь?! А хочешь, в церковь схожу, свечку поставлю. Двадцать поставлю! За здравие. Господи, отведи. «Господи, помоги. Господи, прокляну» - ответил белый черному. - Ей всего тридцать. Не шестьдесят, даже не сорок. Слышишь? Почему, она? Не верю, что так надо. Слышишь? Кому надо? Тебе? Мне? Кому? Почему она? Просто объясни, я хочу знать. «Почему не она?» - мысленно поинтересовался белый. Человек, словно услышав, поднялся с колен, прошелся вдоль комнаты, развернулся, направился к стене. - Почему не она? В самом деле, почему? Тридцать лет? Умирают и раньше, но… - человек застыл в поисках «но». «Заморозить его?» - пошутил черный. «Ответов нет», - ответил белый. – «Ответов никогда не бывает. Почему не она? И все – тупик, безысходность». - Но, - продолжил человек. – Она не сказала главное, такое, что непременно, обязательно должна сказать. Иначе она сама не имеет смысла. Ее жизнь, ее всё бессмысленно. И я ей не сказал, слышите? Человек проглотил вдох и скороговоркой выпалил: - …когда умерла мама, я тоже не успел ей сказать. Пришел, чтобы сказать, а ее уже нет. И она, говорят, под капельницами, в маске очнулась, что-то говорила, но ее не могли услышать. Не хочу так снова. «Пусть скажут?» - спросил белый. Черный утвердительно кивнул. * Аня открыла глаза. - Холодно, - прошептала она. – Слышишь, как холодно? Я прислушался, но, не расслышав холод, опустился перед ней. - Ань, ты что-то хотела сказать. Важное что-то. - Я? - Важное, Аня. Как будто в последний раз. Хотя, давай я скажу? Я это ты, понимаешь, Аня. Ты. Без тебя я уже не я. Аня подняла руку, провела ладонью по моим волосам, улыбнулась. - Как ты можешь быть я? Вот она я. Вот – ты. Легкие, сердце у меня свои, у тебя свои. Думаю я не так как ты. Живу не так. Почему ты это я? Вот, уйду, никто и не вспомнит, даже ты. Мир ни капельки не изменится. - Аня, не то. Скажи, что ты хотела сказать, но так и не сказала. Аня опустила обессилевшую руку. - Налей мне еще чуточку одеяла. Очень холодно, - попросила она, проваливаясь в сон. * - Заполняй, чего тянуть? – сказал черный. Белый достал из кармана карандаш, послюнявил, выписал в воздухе несколько строчек, остановился, задумался «Что еще?». - Про отсрочку писать? - На хрена? – ответил черный. – Не сказал он главное, видите ли. А что, что главное? Что такого он должен был сказать, чтобы отсрочить? Ты – это я. Тьфу, лирика-сантименты. - А есть слова, чтобы отсрочить? – спросил белый. - Есть, - ответил черный уверенно. – Только не у таких, как они. Живут всю жизнь, обжираются, трахаются, о Боге вспоминают по случаю нерадостному чаще, чем в Рождество или Пасху, а все туда же. Нет у таких, как они, слов, даже прав на слова нет. - Аня тоже не угадала, - заметил белый. – В том, что мир не изменится. Изменится, еще как. Мир как картина. Если на нее водой из чернильницы плеснуть, высохнет – и вроде та же, а, глядишь, тут краска поехала, здесь холст проелся. Белый открыл портмоне, вытряхнул из отделения для мелочи крошки, подул на всякий случай, сложил Аню вчетверо, затем еще и еще раз. - Сильно не сминай, не развернешь потом, - посоветовал черный. Белый прислушался, развернул последнее сложенное, разгладил Аню по складке, убрал в отделение для мелочи. - Пошли? – обратился он черному. Вышли они, как и вошли – через дверь. * Человек держал руку девушки, продолжая искать нужные слова. Слов не было. Аня ушла. Мир заволокло белым. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
