Подобна пляшущим на сцене – песка фонтанчики взметая, она играла в лаун-теннис. Порхала юбка голубая, на миг обрисовав колено. Изгибы талии осиной – и эйс уверенный, победный. Стук туфелек из парусины. На тропку белую пробора, что делит на два полукружья волос блестящих черный ворох (их пряди, закрывая уши, сходились в узел на затылке), глядел он, а в глаза – боялся. Потом луна над морем стыла. В ладонь ему просунув пальцы, она кивнула на дорожку, волной дробимую. «Ты знаешь, вот так и тянет, так и гложет – а что? Глянь, светит – неземная, мечта безумцев и поэтов. А, может, это просто мячик, и кто-то синею ракеткой спешит перехватить подачу – кому аукнется?» Со странным, мерцающим и влажным, взглядом к нему оборотилась… Планы война смешала: он с отрядом, что откололся от Железной дивизии, на Дон подался. Ни весточки с его отъезда. Сражения. Поход Кубанский... Однажды наступали. Хутор, казалось, спал. И вдруг – разрывы! Тела подбрасывало, будто их руки превратились в крылья. И – гейзер из песка! И вспышка. Последней уходящей мысли толчок – что лунная дорожка вернет его на берег крымский – и непременно, однозначно он вспомнит или угадает, что означал тот взгляд: подачку иль обещание… Слепая тьма задрожала. Облаками оттерло с солнца пятна грязи и синевой умыло пламень. И он смотрел на жизни праздник – как из обрывков силуэтов срастался мир, а был расколот. И невозможностью ответа курился дымчатый проселок. |