– Ма-ам, я решил не поступать на юриста! – лихо встряхнув русой чёлкой, заявил шестнадцатилетний Виталик.

Мама, в тот момент перетиравшая посуду, так и села на подвернувшийся табурет.

– Так, а ну-ка рассказывай мне, это ещё почему?

– Я решил, что мы с ребятами вполне самодостаточны как рок-группа!

– Ах, рок-группа!.. – в глазах мамы сверкнул недобрый огонёк.

Увлечение сына гитарой она не одобряла, а когда тот наотрез отказался стричься и стал отращивать волосы – то вовсе решила, что её дорогому ребёнку окончательно промыли мозги эти «орангутанги». На борьбу с порочным увлечением тратилась немалая доля материнских усилий, направляемых в русло воспитания. Но воля сына, на беду, была под стать материнской. Поэтому борьба велась беспрестанно, но – для обоих сторон тщетно.

– Ах, рок-группа!.. – повторила мама тихим, сдержанным голосом, не предвещавшим ничего хорошего. С быстротой молнии вскочила с табурета, схватила посудную тряпку, сделанную из старых колготок, и начала гонять Виталика вокруг обеденного стола.

– Вот ему чего захотелось!!! Я не для того тебя растила, чтобы ты к этим наркоманам подался!..

– Всё равно, всё равно не пойду в твой чёртов юридический!!! Я там сдохну со скуки!!!

– Не пойдёшь в юридический – пойдёшь бутылки собирать!!! Сам потом прибежишь плакаться, да поздно будет!!!

– Да я сегодня сто двадцать рублей заработал, за один день!!! Поровну поделили, на троих!!! Посмотрела бы хоть!!! Спросила бы!..

– Сегодня сто двадцать, а потом месяц ни гроша! Ты чем месяц питаться будешь?! Святым духом?!

– Откуда ты всегда всё знаешь?!

– Знаю потому что!!! Хоть бы раз мать послушал!..

Парень по опыту знал, что после этой ключевой фразы продолжать разговор было решительно бесполезно, будь ты хоть сам премьер-министр Великобритании. Не дослушав гневные выкрики, он хлопнул дверью и ушёл в свою комнату – переживать.

В грустных карих глазах Виталика между мамой и рок-музыкой с самого начала существовало непреодолимое противоречие. Мама ненавидела русский рок и всё, что было с ним связано, лютой и необъяснимой ненавистью. Впрочем, рок-музыке как раз было наплевать на маму Виталика. Так что вражда была скорее из разряда «Моська лает на слона», поскольку ни одна мама в мире не способна нейтрализовать массовое культурное явление, чему юноша был втайне рад. Иногда по ночам он думал, что было бы, если бы против рока объединились все мамы мира… Пожалуй, что тогда силы стали бы примерно равны, и ещё неизвестно, во что всё это могло вылиться в итоге…

Несколько лет назад первые искры нового интереса только начинали озарять впечатлительную подростковую душу. Давно отгремевшие хитовые песни прошлых лет, не сделавшись из-за своего солидного возраста ни капельки хуже, с охватывающим до самых пяток восторгом открывались Виталиком, как Америка Колумбом. Вот тогда-то и завязалась эта непримиримая враждебность двух значимых частей Виталькиного мира.

Слушать любимые песни через колонки так, чтобы трясся пол и аж стены трещали – вот это да, вот это он любил!.. Однако такое радостное времяпрепровождение оказалось невозможно категорически. С первых аккордов мама, как пригородный экспресс, мчалась из кухни, неся полные лёгкие крика, а иногда и мокрую тряпку вдобавок. Самое интересное, что незадолго до этого, когда из колонок с примерно такой же громкостью звучали хиты из американских фильмов про супергероев, подобной реакции не было. Виталька даже провёл эксперимент, пытаясь установить, в жанре ли дело. Оказалось, что на взятые наугад симфонии Моцарта, вопящие на весь дом, за все три опытных дня мама ни разу так не отреагировала. Но кому нужен этот Моцарт, когда есть Цой, и все остальные!.. Они же ведь самые настоящие люди – не то, что все эти супергерои из кем-то придуманных комиксов! Надо ли говорить, что зарубежные фильмы мальчишку больше не увлекали.

После нескольких подобных скандалов почти физическая тяга к русскому року у стремительно растущего организма, конечно же, никуда не испарилась. Но продолжать в том же духе, и в результате нарываться на мамин гнев по новой – не было никакого смысла. Виталик понял, что из нарисовавшейся ситуации необходимо придумать какой-нибудь выход, не спал пол-ночи, волнуясь и продумывая план действий. Утром проснулся в твёрдой и непоколебимой решимости. И начал копить деньги.

Копил долго, обманывая, что требуют сдать в школу на довольно дешёвые столовские завтраки. Завтраки действительно имели место быть. Но после третьего отравления то ли котлетами, то ли киселём ярко-сиреневого цвета, который, наверное, мог бы светиться в темноте, поглощать их Виталик больше не хотел ни в какую.

Скоро набралась достаточная сумма, и парень, наконец, разжился вымечтанными наушниками. С ними неожиданная мокрая тряпка во время самого лучшего аккорда в припеве ему уже не грозила. Конечно, всё равно доставать их при маме в открытую было нельзя, но в целом жить стало чуточку спокойнее.

Душа, как известно, очень быстро привыкает к хорошему и всегда начинает требовать большего. Песни с такими простыми, но пронзающими мотивами, с такими замысловатыми, но правдивыми текстами – хотелось не только слушать, но и петь самому.

Честным трудом по ночной разгрузке вагонов четырнадцатилетний тогда Виталька за лето заработал себе на гитару. В полиэтиленовом мешке из-под сахарной свёклы инструмент был тайно пронесён в квартиру и спрятан под кровать, где в пыли и нагромождении многочисленных ненужных предметов выглядел достаточно незаметно.

Первые репетиции происходили в те редкие и захватывающие вечера, которые мама проводила у подруги из дома напротив.

Поначалу струны не слушались, и получавшиеся звуки резали ухо. К тому же ещё и виталькин голос начал ломаться. Какофония получалась такая, что соседи по вечерам прятались под матрас. На третью неделю, не выдержав, они обратились с жалобой напрямую к ни о чём не подозревающей маме.

Тем же вечером война открыла второй фронт.

Скандал произошёл жуткий. И очень громкий. Соседи успели не одни раз крупно пожалеть о своей жалобе, коротая вечер всё под тем же матрасом.

Инструмент отстоять удалось в качестве дорогого предмета мебели, который можно хранить «на чёрный день» ради его денежного эквивалента. За это гитара даже получила почётное право оставаться под кроватью без маскировочного мешка. Новая жительница квартиры, однако же, должна была навсегда перестать использоваться по её прямому назначению, под честное Виталькино слово – во благо материнского сердца, чутких соседских ушей и мира во всём мире. Парень, обрадовавшись положительному исходу дела, не задумываясь дал обещание.

Несколько дней подряд он доставал гитару из-под кровати, как свою величайшую драгоценность. Рассматривал, крутил в руках и, порадовавшись хотя бы немного, со вздохом убирал инструмент обратно, до лучших времён.

Душа тем временем изнывала без репетиций.

Однажды Виталька полез на лестничную площадку самого верхнего этажа – ему показалось, что там мяукает котёнок. Котёнка он не нашёл, зато заметил, что дверь чердачного люка приоткрыта и больше не заперта на замок. Увидев это, Виталька понял, что лучшие времена наступили.

Теперь мальчишка дожидался, пока мама уснёт, и уходил орать свои песни на чердак, пугая и заставляя озираться по сторонам редких ночных прохожих.

Парню иногда казалось, что инструмент живой. С ним можно было делиться настроением и общаться по душам, как с человеком. Он всегда оказывался рядом в трудную минуту, как хороший товарищ, успокаивал, как настоящий друг. С появлением в квартире нового «жильца» наушники были понижены в чине и разжалованы из благодатного источника до обучающего приспособления, источающего безошибочные мотивы и потому полезного для подбора на слух всё новых и новых аккордов.

Разумеется, про чердачные репетиции рано или поздно тоже стало известно. Информация просочилась от соседей с последнего этажа, проследивших в дверной глазок перемещения вечернего гостя. Эта нелюдимая семейная пара из сорок пятой долго расспрашивала лавочных старушек, прежде чем удалось установить адрес. Они точно так же нагрянули с кляузой к матери.

По счастью, Виталька на тот момент был в лагере, в связи с чем благополучно избежал немедленной взбучки. Свой первый порыв – разломать злополучную штуковину на мелкие куски, сложить из них ритуальный костёр и поджечь во дворе во имя Всех Светлых Сил – мать в себе подавила. Нацедив для верности валериановых капель, женщина окончательно взяла себя в руки и решила действовать хитрее. Бесконечно радуясь тому, что сына нет дома, она втихомолку предложила соседу с многочисленными «нехорошими» связями в среде барыг купить у неё гитару за какой-то бесценок, дабы он мог потом перепродать им инструмент втридорога. На другой же день сосед реализовал ценный подарок в связи с насущной потребностью в водке.

Казалось, что проблема была решена.

Приехав из лагеря, Виталик устроил первую в жизни истерику, и ушёл из дому на два дня. Вернулся с синяком под левым глазом и со своей, отвоёванной невесть как и у каких дельцов, гитарой, на передней деке которой кто-то успел коряво вывести красной краской число «15».

Впрочем, тёмно-коричневую гитару это даже украсило. Благодаря кровавому, как шрам, двузначному числу инструмент сумел выделиться из толпы себе подобных, стал узнаваемым (с претензией на уникальность), и даже приобрёл собственную легенду.

Виталик и его «гитара №15» скоро и вправду стали знаменитостями на все три подъезда многоквартирной высотки. Юноша, закалившийся в боях за своё право на инструмент, теперь выходил играть прямо во двор, уже не стесняясь ни публичности, ни сплетен соседей. Ведь мать уже успела разнести уже чуть ли не по всему району, что её непутёвый сын изволил исчезнуть из-за, видите ли, гитары! Так что – все знали, как он пропал. Теперь же – все видели, как он вернулся.

Заинтересованным лицам парень охотно рассказывал, почему он поёт не в квартире, а здесь, и откуда гитара приобрела свою странную нумерацию. История расходилась из уст в уста между мужиками, которые по вечерам коротали время у своих гаражей. В связи с этим случаем они охотно вспоминали свою небезынтересную молодость и собственные безумства…

Мать злилась пуще прежнего, ибо её недоброе дело пошло только на руку сыновнему увлечению, и глубоко сожалела о нереализованной идее ритуального костра.

Как-то раз, выбрав время, когда Виталька отсутствовал дома по причине занятий в школе, она крадучись зашла в комнату сына.

Гитара лежала там же, под кроватью, и всем своим видом гордо посмеивалась. За это её хотелось просто придушить. Руки невольно потянулись к грифу – как будто бы к горлу… Но какая-то невидимая сила окружала победоносный инструмент золотистым ореолом неприкасаемости, и руки, так и не дотянувшись до своей цели, бессильно отпрянули назад. Мать быстро вышла из комнаты, грызя заломившийся ноготь.

Злой «рок» тяготел, очевидно, надо всем домом, ибо скоро Виталька нашёл себе сотоварища по хобби. Он приобрёл друга в лице подросшего Валька из третьего подъезда, у которого была отцовская почти расстроенная гитара и неплохой, с едва заметной хрипотцой, голос.

Теперь они могли с полным правом петь прямо на скамейке перед детской площадкой, представляя из себя уже не взъерошенных загнанных одиночек, но цивилизованное творческое объединение. Пива мальчики не распивали, так что запозднившиеся мамочки не гоняли их, а иной раз даже слушали импровизированные концерты с любопытством и, случалось, жиденько аплодировали.

Мать презрительно фыркала на такую популярность и всё чаще уходила к той самой подруге из дома напротив – рассказывать про то, что её единственный сын отбился от рук. Соседка с дружеской готовностью, достойной сравнения с боевой, слушала, как именно он отбился, и в каких масштабах. Сетовала на современную молодёжь. Давала одни и те же бессмысленные советы.

Крепнущий в своих убеждениях Виталька в пику матери завёл себе чёрную кожаную косуху и ходил в ней, не снимая. Больше всего он любил прямо так сидеть на драгоценном диване в гостиной, с которого при случае неизменно прогонялся тряпкой под аргументом «Не ходи по дому в верхней одежде, сколько раз тебе говорить!!!»

На свой шестнадцатый день рождения, вдохновлённый невесть чьим непотребным примером, Виталька проколол себе левое ухо. Дома – чудом его не лишился. Но серьгу снимать не стал даже под угрозой проклятия.

Вскоре к виталькиному дуэту прибился ещё один парень из спортивной школы, куда ходил Валёк.

Димон оказался сочинителем неплохих, почти осмысленных стихов, которые легко перекладывались на песни, и обладателем тамбурина. Решено было организовать собственную музыкальную группу. Незамысловатое название «ВДВ» – Виталик, Димон, Валёк – было выбрано путём долгих споров и горячих препирательств.

Группа стала собираться по выходным в людных переходах и играть там всё, что только было разучено – свои «первые ласточки» и чужие хиты, спетые уже сотни раз до хрипоты в горле.

В тот самый день, когда они заработали за три с лишним часа непрерывного искусства триста шестьдесят семь рублей, Виталик ощутил неповторимый, искрящийся счастьем вкус зарабатывания денег любимым делом, и решил из принципа не поступать на юриста.

Конечно, он ещё ни в чем не был уверен. Будущее пролегало вперёд и только вперёд, растворяясь в тумане уже через пару шагов и делаясь еле заметной тропой… Парень смутно понимал, что пробиться по-настоящему – будет непросто. Но прикладывать свои усилия в иных направлениях – не хотел до дрожи в коленках.

Громкое и уверенное заявление о юридическом перед матерью было ничем иным, как попыткой убедить самого себя в сделанном выборе – а заодно и в реальности достижения заветной мечты.

Да и кроме того, утереть нос матери, так крепко солившей ему все эти годы, похваставшись перед ней своими успехами, тоже хотелось.

Однако маму не интересовали его успехи. Её интересовало исключительно его поступление, потому что кто-то там, через кого-то там, после приложенных ею всесторонних усилий, весьма неопределённо пообещал ходатайствовать за Виталика в случае подачи им документов на юрфак. Мать схватилась за это обещание, как утопающий за соломинку.

С такой матерью и с такой соломинкой Виталик был почти обречён.

Он и сам понимал это. И поэтому после произошедшего знакового скандала заперся в своей комнате, чтобы ему не мешали думать.

Ничего путного за весь вечер в голову так и не пришло. На следующий день – тоже… В растерянности юноша решил посоветоваться с первокурсником Андреем, жившим этажом выше, который был известен тем, что умел изображать из себя любое животное, благодаря чему в прошлом году удачливо проскочил на первый курс по специализации «актёр драматического театра».

– Здорово! – приветствовал его Андрей, открывший дверь в домашних тапочках на босу ногу, – Ты по какому поводу?

– Привет. Мне, в общем, поговорить надо.

– А, ну заходи!

Мальчики прошли на кухню. Гостеприимный Андрей молча достал ещё одну кружку, сварганил в ней чай и поставил её перед гостем.

Без лишних предисловий Виталик начал:

– Повезло тебе, поступил куда хотелось! Золотые у тебя родители… А моя мать хочет, чтобы я поступил на юриста.

Андрей присвистнул и немного подумал.

– А сам ты чего хочешь?

– Играть в группе! И ничего другого не хочу! Незачем тратить силы на то, что не нравится, как думаешь?

Андрей глубокомысленно отпил чай из своей большой чашки в горошек.

– Вот я поступил, куда хотел. И что, ты думаешь, оказалось? Оказалось – тяжело. Первый курс. Занятия с утра до ночи – почти круглосуточно. Шесть дней в неделю, иногда и по воскресеньям бывают, по полдня… Это сегодня хорошо, выходной как выходной наконец-то, отоспаться хоть за целую неделю – дрых до одиннадцати утра… вот ты меня в непарадном виде и застукал… Думаю оттуда валить, и в этот год поступать на что-нибудь нормальное.

– Что – нормальное? Юридический – нормальное, что ли?

– «Вас ждут фабрики и заводы!» – глубокомысленно процитировал Андрей, – Так нам на каждой паре говорит преподавательница по сценическому движению. А ещё у нас отсев после первого курса двадцать процентов. И знаешь, как мне кажется? Если я окажусь в их числе и вылечу отсюда, потом, скажем, поступлю туда снова – и снова вылечу, и в итоге не будет у меня нормальной вышки – фабрики и заводы меня действительно ждут…

Обладатель гитары № 15 грустно вздохнул. Самого Виталика, по заверению его мамы, не ждал никто. Не ждали даже и там. Несобранные бутылки не в счёт –такие незначительные предметы, скорее всего, ждать не умеют.

По прошествии многих часов раздумий и полу-бессонных от переживания ночей документы в юридический были поданы.

Наконец настал знаменательный день, в который должны были объявить результаты набора. Протолкавшись среди абитуриентов к списку поступивших, Виталик прочёл своё имя. Вздохнул – но едва ли с облегчением, скорее с чувством неотвратимости грядущей пятилетней тоски… Он должен был, со своими-то экзаменационными результатами, быть благодарным тому самому кому-то там, из-за которого он теперь настоящий студент, он – здесь. Но на сердце упрямо скребли неблагодарные кошки.

Теперь времени на нереализованную, но не позабытую мечту оставалось мало, да и выкраивать его удавалось далеко не каждый день. Верить в неё стало ещё трудней оттого, что распылилась его группа. Димон махнул на всё рукой и подался к поэтам, поймать Валька было трудно из-за постоянных соревнований…

Толстенные скучные учебники Виталька скоро возненавидел. Постановления, Приказы и Положения снились ему в страшных снах. Нетворческая учёба давала туго. Теперь вместо ночных репетиций Виталик зубрил законодательные статьи, и в перерывах бился головой о стену.

В первую же зимнюю сессию очередной экзамен он завалил с треском, придя с путаными от переутомления обрывками фраз в голове и без взятки в кармане. Не стал выпрашивать себе шанса на пересдачу – молча развернулся и ушёл.

Надумав про себя что-то по дороге, домой зашёл мрачнее тучи. Мать, как всегда, убиралась на кухне.

– Я завалил экзамен. Пересдачи не будет. Я вылетаю с твоего юридического.

Мать замерла на секунду. Развернулась всем телом.

– Ты не посмеешь… – после секундной паузы прошипела она, и вдруг ахнула:

– …да ты это специально!!!

– Я?.. Я – специально?! Я??? – Виталик ощутил, что расширяется, расширяется и сейчас взорвётся, как атомная бомба, – Это ты!!! Это всё ты!!! Ты разбила мою мечту, я бросил гитару, растерял свою группу! Из-за тебя я не стал музыкантом, и юристом тоже не стану!!! Паршивый из меня юрист!!! Никакой!!! Провались он, этот твой чёртов юрфак!!!

– Придурок! – сорвалась мать, и бросилась за сыном по привычному около-стольному кругу, – Что, вот что ты теперь делать будешь?!

– Мечту свою реализовывать! – на бегу открикивался парень, – Осенью в музыкальное училище пойду! Соберу новую группу! Ты про меня ещё по телеку услышишь!

– И думать не смей, я тебе сказала!!! Не смей, слышишь меня? Проклятая твоя музыка!!! На наркотики сядешь, до тридцати не доживёшь, как отец твой, будь он неладен!!!

Виталик сразу забыл, что куда-то бежит, и застыл на месте, как каменное изваяние. Поперхнулся, задохнулся застревающими в перехваченном спазмами горле словами:

– Ты… мне… никогда не говорила!

Руки и ноги почему-то сразу стали тяжёлыми, стало трудно думать, дышать и вообще передвигаться.

– Оставил меня одну, без мужа, с тобой годовалым на руках… Ни о ком не подумал… – плакала навзрыд мама, сидя на табурете и вытирая с увядшего лица слезы мокрой посудной тряпкой…

Витальке впервые за последние несколько лет, если не вообще впервые в жизни, стало жалко мать. Он подошёл к ней на свинцовых ногах, неловко обнял за содрогающиеся плечи.

– Почему ты не говорила мне… Так вот оно что… Мам… Мама. Это мой выбор. Понимаешь, мой выбор? А отец… Я ведь тут ни при чём… Ни при чём… Слышишь?! Понимаешь меня?! Ма-ма!..

Мать не слушала, размазывая текущие из глаз, опустошённых многолетней вынашиваемой болью, слёзы…

 

***

Виталька был невозмутимо-спокоен, забирая из деканата поданные при поступлении документы. Он рассчитывал, что до августа ему как раз хватит времени на подготовку, и уже присматривался к факультетам «музыкалки».

Весной освобождённому от рутины высшего образования Виталику пришла повестка. Его забирали в армию. Дать взятку было некому. Болен Виталий не был. Мать проводила его спокойно, впервые без эмоций, без слёз, какая-то вся притихшая.

Сын пошёл в армию покорно, как барашек на заклание. Такие понятия, как патриотизм и любовь к Родине, выдуло из его головы сразу и начисто. Армия с её униформой и строевым шагом казалась ему пугающей, ломающей душу каторгой, пройдя которую, он уже не сможет остаться прежним… Остаться тем самым патлатым подростком Виталиком, который мог решать за себя сам и всегда знал, чего он хочет. Тем Виталиком, к которому он привык и которого так любил в себе сам.

Виталик плакал, стиснув зубы до хруста, а на пол одна за другой сиротливо падали длинные, некогда бывшие роскошными, русые пряди…

 

***

…Он вернулся окрепший и подросший. Открыл дверь в свою комнату, вдыхая широкими лёгкими до странности знакомый, но при этом почти забытый запах родного дома.

На кровати его терпеливо ждала положенная сюда матерью припылившаяся гитара с криво написанным потрескавшейся от времени красной краской числом «15»…

Все дороги были открыты.