Мы купили дачу в селе Вороново в 2007-ом. Небольшой деревянный рубленый домик пятистенка вполне подходил запросам всей семьи и отвечал всем требованиям летней фазенды. Печка с полкухни – для тепла. Банька в конце огорода – для души, старая липа, нависающая над двором и дарящая живительную тень, - для мамы. Единственное пугающее пятно. Чёрный вросший в землю дом, стоящий через дорогу от нашего. По всей видимости, давно заброшенный. Его и домом-то назвать тяжело, так землянка. Вроде бы необитаемая рухлядь. Потому как за первую неделю нашего счастливого деревенского отдыха ни одна душа туда не подошла. Правда, пару раз к ней подбегал наш Рекс. Вопросительно гавкал и возвращался ни с чем.

Я чуть не поседела от ужаса, когда однажды по возвращении из магазина и проходя как раз мимо этой самой чёрной землянки, увидела …старушку! Вся почерневшая, грязная, истощённая, она ползком выбиралась из-под завалин старого дома. Первая мысль – может, соседка? Искала что-нибудь полезное. Мало ли! Я же не всех здесь знаю.

Улыбнулась ей так по-доброму, как только могла. Спросила, могу ли чем-нибудь помочь? После долгого молчания старушка недовольно сказала, что да – соседка. И живёт вот в этом самом доме. «Как?» - ахнула я. Это ж уму не постижимо. Считай, что на улице. Как можно жить в таких условиях? Это в наше-то счастливое время, когда, по словам упитанного дяденьки из телевизора, «любой каприз за наши деньги»!

 

В тот же день я спросила про жительницу землянки у местной продавщицы - Люси. Та, по обыкновению вытаращив глаза, отмахнулась от вопроса, мол, у старухи давно крыша поехала. Её жизнь проста и неинтересна. Зовут бабка Лида, Лидия Григорьевна, кажется. С ней никто не общается. И на вопрос, что она ест, Людочка брезгливо ответила, что раз в месяц глава сельсовета носит бабке сумку с продуктами. И ещё раз добавила, что мне лучше с ней не общаться, «у старухи не всё в порядке с головой!».

Ну, ничего себе, какие новости. Первые эмоции – были возмущение и обида. Это какие такие продукты поместятся в один пакет, да и ещё и чтою хватило на месяц? А первое моё желание было - накупить кучу еды. Попутно я собрала кое-какие вещи, которые просто есть, лежат, но носить их никто никогда не будет. Получилась весомая поклажа. С двумя огромными сумками пошла через дорогу. Лезть в чужое жилище не стала. А просто позвала. Лидия Григорьевна сразу всё поняла. Она опустила глаза. Заплакала. Но, к радости моей, от гостинцев не отказалась.

 

Мы стали видеться. Не часто. Дай Бог, если раз в неделю выползала она из своего укрытия. Старушка появлялась незаметно. И так же незаметно исчезала. Практически не общалась с местными. Однажды, во время одной из встреч мы заговорили о прошлом. И эта беседа крепко врезалась мне в память. Так поразила и тронула до глубины души. Я навсегда влюбилась в эту бабушку. И до самого её конца заботилась о ней. Кстати, на семейном совете, мы решили оставить её жить в нашем доме. Так и прожила у нас Лилия Григорьевна без малого 3 года.

А вот её история. По рождению и месту жительства она – коренная, вороновская, была замужем, детей нет. Вот, пожалуй, и вся биография. Хорошо помнит войну. За то, что окаянная забрала у нее самое дорогое.

-Мужа моего Степана почти сразу призвали на фронт, - с долгими паузами, как будто вспоминая слова, говорила маленькая старушка. Её огромные, привыкшие к тяжёлому труду руки с узловатыми некрасивыми пальцами нервно подергивались, как бы помогая вспоминать.

Я ведь, только два месяца замужем пробыла… Больше Стёпушку своего и не видала. Был ещё сыночек у меня Мишенька… И того не уберегла… Единственную кровиночку мою немец утопил в колодце … Я сердце-то свое тогда прямо со всеми чувствами из груди «вырвала» и похоронила вместе с сыночком. И клятву дала: что бы ни было - останусь верной их памяти. А чтобы отомстить за обиду, пошла в партизаны. Мало, что баба. Но и бабы многое могут!

Повидала там с лихвой: поджигали немцев прямо в хатах, взрывали поезда, убивали. Я жажда мести, оттого всё одолевала. Однажды только эту злость насытила, когда одного офицеришку собственноручно в упор расстреляла. Меня тогда, помню, даже наградили. Но что мне ихнии награды! С того света никого не вернули…

После войны Лидия пошла, как тогда говорили «поднимать колхоз». Работала, как вол. Сил не жалела. Хотелось, чтоб лечь спать и чтоб сны всякие не снились. Хотелось так уработаться, чтоб и думки не думались.

Бабы в хозяйстве смеялись, что черный платок не снимала. Раз попытались сами его сорвать, а я только в глаза им поглядела со всею злостью ненасытной. Больше ни разу не трогали. Даже словесно не зацепляли. Боялись. И мужики стороной обходили. Мол, ведьма, чёрная!

А дурой считать стали после случая одного. Я ж маленькая всегда была, но фигуристая. Сосед повадился в гости. То косу отбить называется, то починить чего. А иной раз вижу, что через забор за мной наблюдает. Выследил от меня однажды, когда через лес с яслей телячьих возвращалась. Ссильничать хотел. Я его сразу предупредила, чтоб не смел. Не поверил. Отбиваться-то нечем было, и бежать – не убежишь. Я в него вцепилась, что было сил. Всю свою обиду злобную вспомнила. И нос почти откусила. Он от боли взвыл, да и мне зарядил под глаз. С тех пор ни он, ни жена его со мной не здоровались. А по деревне слухи поползли. Только мне-то эти слухи тоже пересказывали. Мол, собирала я колдовскую траву. А он меня застал. И вдарил. А я вцепилась. Только мне-то чего? Опровергать не стала. У него детей семеро по лавкам и женя тяжёлая восьмым.

С тех пор не здоровался со мной не сосед, ни жена его, а через время – и половина Воронова. А жизнь продолжалась. Каждое утро - колхоз. И так до пенсии. Справедливый мужик, умный. С одного взгляда меня понимал. Бывало, даже говорить не надо. Задание даёт и точно знает, на меня можно рассчитывать. Потому что не наш, не вороновский. Каких только грамот не надавал мне председатель! Только успевала «красные косынки» в шкапу обновлять, одну к одной складывать. Бог послал хорошего человека. А счастья в жизни, видишь, не послал. Видно, греха на мне больше было…

 

Затемно уже, после с колхозу возвращалась в пустой дом. А тут, как назло, всё о недолгом моём бабьем счастье напоминает. Начиная с порога - подковка, которую по-незнанке вниз рожками повесили. Отрывать не стали. Итак, думали, счастье удержим. Возле входной двери, прямо под ватником чёрточки ножом нацарапаны. Память о том, как сын рос. Думаю, меня бы обогнал. По всему видно, отцово дитя!

Муж-то был на целую голову выше. Тогда в деревне говорили, что не пара мы; он – высокий, статный, а я – маленька, худосочная. Он - веселый общительный, а я – молчаливая, вся в себе. Но когда дело до свадьбы дошло, все слухи прекратились. Как будто и не было отдельно МЕНЯ и ЕГО. Как будто и не жили порознь никогда. Вместе ходили на работу, вместе возвращались, вместе по дому и за скотиной. Всё делали сообща.

…Потом война, и сразу же, как гром, похоронка. Эх, горе моё-горькое! Я ведь в этом-то горе и забытьи не сразу поняла, что не одна осталась. Тогда сыночек дал о себе знать, как толкнётся ножкой. Мол, ты там только о себе думаешь! Себя жалеешь!

Мишка народился –четыре девятьсот, богатырь! Личико прямо как с иконы! Я еще тогда напугалась, уж больно красивый, как ангел небесный: волосы светло-русые вьются кудряшками, глаза голубые-голубые, как небушко. Не могут такие ангелочки на земле жить.

…Рождала его прямо здесь, в этот самом доме. Под бомбёжками. Силилась не кричать. Как лихо хватало, выцарапывала на стене слово «сыночек». Вон оно возле кровати осталось. Потом посмотришь. Тоже память… Интересно, какой бы он был сейчас? Встретился ли там с отцом? Ждут ли они меня? Винят ли?

 

Старушка уже не плакала. Сейчас она будто специально отыскивала в памяти что-то хорошее, чтобы улыбнуться. И было в этой улыбке нечто пугающее, угрюмое, страшное.

 

Лидии Григорьевны прожила с нами ещё 3 лета и 2 зимы. Мы, как могли, старались радовать нашу вновь появившуюся бабушку. Она снова научилась улыбаться, немного поправилась. Но чёрный платок не сняла. Это была её единственная ценность. Когда её не стало, я подумала, что вот и исполнилась самая главная её мечта. И где-то там в Царствии Небесном она, наконец, встретится с теми, кого любила и кому была верна всю свою жизнь, с мужем Степаном и сыночком Мишенькой. А недавно прямо у моей калитки я нашла почерневшую от сажи дощечку, на одной из сторон которой было нацарапано слово – «СЫНОЧЕК».