Что хочет автор. Литературные конкурсы

В тихий морозный вечер по аллее медленно шёл мужчина с опущенной головой и тяжёлым бременем в душе. Неожиданно он поднял голову и обомлел: его взору предстала панорама сказочной берёзовой рощи, она настолько поразила его воображение, что он, затаив дыхание, смотрел широко раскрытыми глазами, боясь упустить палитру этого великолепия; изобретательная мать-природа в тот вечер создала в роще феерию, расставив стройные берёзки в хоровод и нарядно облачив их в снежные подвенечные платья, коронуя макушки-головки ажурной фатой, а свисающие ветви облепила пушистыми снежинками, которые образовали ажурную вуаль, опущенную до самой талии. Довершал эту великолепную картину снежный покров, спрятавший под собой красивые девичьи ножки-стволы. В гармонию с природой вступил и электрический свет, исходивший от лампочек, свисающих со столбов, установленных вдоль тропинки, уходившей вглубь рощи. Лампочки, испускавшие мягкие золотистые лучи света, придавали какую-то сказочную красоту, а мириады золотистых, зелёных, синих и красных блесков отражались в падавших снежинках, вспыхивали и гасли, кружась в танце, будто радовались хороводу наряженных в снежную кисею невест-берёзок. При медленном повороте головы в поле зрения этого сорокалетнего мужчины, которого звали Максим, попал не один десяток красавиц-берёзок, но выделить какую либо невозможно было, все были хороши – как на подбор! Оцепенение Максима, сидевшего на берёзовом пне и находившегося под впечатлением сказочной красоты, стало проходить, когда он почувствовал озноб в теле – это был сигнал, что начал замерзать.

«Да, такой красоты я ещё не видел, да и вряд ли ещё увижу, рассказать кому-нибудь – не поверят. Интересно, смог бы режиссёр-постановщик создать что-то подобное? – подумал Максим – и тут же сам себе ответил: – Вряд ли».

После пробежавшей мысли Максим, взглянув на часы, отметил, что сидит здесь уже больше часа и не сводит глаз с этой картины, но, как ни странно, уходить не хотелось, лишь мозг напряжённо работал, старался зафиксировать каждую мелочь, сам не зная для чего. Вдруг его чуткий слух уловил мелодию, как ему показалось, из далёкого детства.

«А может, это галлюцинации начались от перенапряжения, что-то навалилось уж больно много, поэтому в голове сумбур?» – подумал он и стал вставать с пенька, но не встал, вновь слабая волна донесла ту же мелодию и вновь пропала.

А навалилось на его голову за последнее время слишком много. «Чёртова болезнь откуда-то вдруг взялась. Туберкулёз? Да жена непонятно чего добивается? Может, болезни моей испугалась? Тогда бы прямо и сказала, а то какие-то недомолвки и намёки; не может в глаза сказать, пусть напишет в письме. Видимо, поэтому от близнецов из армии письма мне не пересылает? Ещё одна проблема на мою голову: на что она будет жить, её увольняли со всех работ, куда бы я её не устраивал». На последний вопрос он тут же ответил себе: «На бюллетень, который придётся отправлять почтой, а себе здесь необходимо что-то предпринять для усиленного питания, поскольку излечение вышеуказанной болезни во многом зависит от усиленного питания».

В голове мелькало ещё много нерешённых проблем, над которыми нужно было хорошо поразмыслить, причём крепко, но больше всего беспокоил последний разговор с женой. Прокручивая в мыслях последние диалоги, он не сразу понял, откуда у неё взялась такая агрессия и такие обороты речи? Слова-то какие начала произносить: «Плевать я хотела на всё – что хочу, то и буду делать, и твои суггестии мне до лампочки!»

Тут-то до него дошло: «Это же любимые слова её подруги – Татьяны, я ей не раз говорил, чтобы не водилась с ней, она до добра не доведёт, чего хорошего, ещё и мужиков начнёт тебе водить».

От последней мысли ему самому стало стыдно от такого бреда, и как только эта мысль пришла ему в голову. И сейчас, вспомнив тот момент, он продолжал корить себя почти вслух: «Ну, как можно было так думать о матери двух моих детей!?»

Продолжая ещё ругать себя и уже упёршись руками в коленки, Максим решительно намеревался оторваться от пенька, как вдруг его музыкальный слух на сей раз чётче уловил ту же мелодию, но откуда она неслась, он не сразу определил. Посмотрев вокруг, он затем повернул голову так, чтобы левое ухо было направлено в сторону аллеи уходящей вглубь рощи, после чего пробормотал себе в нос: «Хватит, надо идти в корпус; так можно свихнуться, а если мелодия больше не донесётся, тогда это будет означать: начинаю сходить с ума!»

Пока он размышлял, мелодия стала звучать так, что не было никакой необходимости напрягать слух. Повернув голову в сторону несшейся мелодии, он увидел тёмный силуэт человека, движущегося в его направлении.

«Слава Богу, не померещилось», – произнёс он. После чего весь сконцентрировался, а шея вытянулась, как у гусака – словно услышал клик сородича. Да, слух его не подвёл, это была трогательная мелодия украинской песни, с глубоко драматичным текстом и тоскливой мелодией, написанная каким-то украинцем в иммиграции, но больше всего его тронул голос: «Один в один, как у моей тётки Александры – меццо-сопрано!»

А тем временем с приближением темного силуэта усиливался и голос, теперь он точно знал, что к нему приближается бесстрашная женщина: «Интересно, почему она одна ночью, да ещё так далеко зашла в рощу, может быть горе какое-то, а может, ностальгия?» – подумал Максим. По мере приближения к Максиму женский голос начинал срываться, а порой захлёбываться, в конце концов захлебнулся, остановившись в одном шаге от него, словно подступивший комок к горлу не давал что-либо произнести. А из огромных и красивых серых глаз слёзы ручьём текли по и без того мокрым от снега щекам. Раскинув руки и жестикулируя ими, одновременно поворачиваясь то вправо, то влево, этими жестами она пыталась объяснить, какое впечатление произвела на неё эта сказочная красота берёзовой рощи, которая довела её до слёз; во всяком случае, он так понял. Женщина же поняла, что до этого человека дошли её чувства от этой восхитительной рощи. Не взирая на незнакомого мужчину, продолжая лить слёзы и всхлипывать с нервной дрожью в теле, подошла к нему, положила голову на его левое плечо, слегка обвила его длинными руками, на мгновенье затихла и тут же почувствовала, как от него исходит такое тепло – как от родного и близкого человека! Почувствовав её прикосновение, Максим внутренне ахнул, почувствовав исходящее от неё тепло, в голове вдруг промелькнуло: «Неужели на курорте так положено. …Пришел – увидел – победил!.. Как после этого вести себя с ней дальше?»

Воистину в тот вечер природа творила чудеса, беззвучно, неустанно вились, крутились мягкие бесцветные и крупные снежинки в ветвях берёз, сотворив плотную завесу-кисею, отгораживая от здания санатория и придирчивых глаз, тем самым обеспечив незыблемую тишину уединения. А берёзки–невесты из-за снежной вуали стыдливо подглядывали и завидовали белой завистью обнявшейся немолодой паре. И эта доселе незнакомая пара в создавшейся тишине слышала ритм сердец. Всё предзнаменовало о каком-то большом событии; далее читатель убедится в предтечи – создавшейся картины в этой берёзовой роще.

Максим, ничего не придумав, понадеялся на авось потому, что на курорт он попал впервые.

Но неожиданно для себя вдруг задал вопрос незнакомке:

– Вы почему плачете, вас кто-то обидел?

Отрицательное движение головой означало «нет».

– Если от этой красоты, так надо радоваться! – сказал Максим; он говорил, стараясь не нарушить покой незнакомки, пока не пройдёт у неё шок.

– Вы угадали, плачу именно от неописуемой красоты, впервые в жизни. Я и предположить не могла, что природа может создать такую нерукотворную красоту да ещё в обыкновенной берёзовой роще. Вы посмотрите. Это – мираж! Это необъяснимая природная аномалия. У меня не хватает слов, чтобы выразить и описать всю увиденную красоту.

– Природа ещё не то может создать и показать. Вот, к примеру, вам ведь не приходилось видеть мираж в пустыне, о котором вы только что упомянули, а я видел. Потом как-нибудь я расскажу вам о пустыне Кызылкум и о мираже, который видел.

– Боже мой, какой же вы тёплый и какая от вас исходит аура, я за всю свою сознательную жизнь не испытывала ничего подобного; кроме того, от вас исходит обилие мощных флюидов, нет вы посмотрите на меня, я успокоилась в мгновенье ока и уже хочется прыгать, смеяться, радоваться, танцевать. Ну как вы можете объяснить мою экзальтацию? – всё это время она не отрывалась от него, а после последних слов ещё сильней прижалась к нему, как к родному, и уже через некоторый промежуток времени подняла голову с плеча, отстраняясь мокрой от слёз щекой нечаянно скользнула по его колючей щеке и стыдливо прошептала:

– Извините!

Максим, ощутив влагу на щеке, полез в карман за платочком, но не успел вынуть, как она неожиданно для него нежно скользнула холодной рукой по его щеке, тем самым удалила влагу, тоже проделала себе, засим внимательно посмотрела ему в глаза.

– Я очень рад за вас, что вы вышли из депрессии. Объяснять ничего не буду, я не психолог, а вот вы мне поясните, почему ночью одна уходите так далеко от санатория в эту тёмную рощу – это ведь небезопасно, тем более для женщины. Давайте я вас провожу до корпуса санатория, скоро ужин.

Движение к санаторию начали молча, он с первого шага начал присматриваться к ней и фиксировать всё: ростом не выше даже на каблуках, по параметрам немного не добирает до нормали, формы красивые, лет тридцать семь; судя по поведению, не замужем, смелая, возможно даже авантюристка. Женщина не выдержала долгого молчания и спросила:

– Вы меня извините за мою фамильярность – это от избытка эмоций, и ещё, почему только до корпуса? Разве вы здесь не лечитесь?

– Пока нет – но надеюсь, что буду. Дело в том, что я ещё не оформлен в санатории – нет мест, и только главврач решает в таких случаях, оставлять пациента или нет, а он должен подойти к двадцати часам. Сейчас девятнадцать, так что целый час мне его придётся ждать.

Продолжая медленно продвигаться, каждый думал о своём. Дама вновь сотрясла тишину зимнего вечера, с какой-то нежностью и любовью прозвучал вопрос в её мелодичном голосе:

– Насколько я поняла, вы с самого утра в дороге и устали, хотя по вашему виду не скажешь. А давайте сделаем так: сейчас мы зайдём в корпус, снимем верхнюю одежду и присядем где-нибудь в уголок на диван, и вы мне расскажете о себе. Судя по тому, что вы уже здесь, вам есть чего рассказать?

– Спасибо вам за предложение и участие в моём времяпрепровождении, но мне не хочется об этом говорить, а хочется побыть одному и на свежем воздухе, немного мысли упорядочить, да и времени осталось ждать ровно час, так что идите, ужинайте, приятного аппетита. Кстати, мы пришли, до встречи, – сказал он и, сделав шаг назад, дипломатично – слегка кивнув головой – повернулся и пошёл медленно к углу двухэтажного корпуса, с какой-то мыслью. «Где я её мог видеть раньше? – подумал Максим и вдруг стукнул ладонью по лбу, – это та, из бани!» А в это время мозг фиксировал количество шагов от парадного крыльца до угла здания.

Надо отдать должное – у него мысли постоянно были чем-то заняты: что-то фиксировали, что-то считали, отмеряли, сравнивали, анализировали, запоминали, только ночью мозги отдыхали и то, если сны не снились. Вот и сейчас дойдя до угла здания, он обернулся в сторону парадной двери, взглядом определил расстояние, и оно сошлось с замерами шагов, после чего про себя изрёк: «Расстояние от парадной двери до обоих углов одинаково, – счётная машина в голове зафиксировала по семьдесят шагов от входной двери до угла в одну сторону и столько же в другую, – это значит, длина корпуса сто метров, а может, чуточку больше, количество окон одинаково – что в правую сторону, то и в левую».

Пройдя ещё с десяток метров, он мельком глянул на торец здания и опять означил: «Шестнадцать метров – это, очевидно, сам корпус, а к нему перпендикулярно пристроено ещё здание; очевидно, на первом этаже блок питания, на втором зона проведения культмассовых мероприятий; ширина пристройки равна ширине главного корпуса, а длина около пятидесяти метров». Лечебный корпус был таким же придатком, как и блок питания, только в центре корпуса находился вход с вестибюля - это он отметил, когда только приехал и вошёл в корпус, потому как все медработники сновали по длинному коридору, выполняя свои медицинские обязанности. Ещё раз взглянув на фасад здания, Максим отметил: «Пространство между корпусом и рощей составляло примерно метров тридцать пять, из которых чуть больше половины и по всей длине корпуса с поворотом за угол было заасфальтировано. У самого края асфальта стояли шесть скамеек спинками к фасаду, перед которыми были разбиты три клумбы, опоясанные асфальтом, и каждая имела продолжение, от центральной отходила дорожка в освещённую аллею и уходившая далеко в глубь рощи. От двух крайних тоже отходили заасфальтированные дорожки под углом сорок пять градусов, которые соединялись с крайними, не освещёнными аллеями, пролегавшими параллельно центральной, и так же уходили в глубь берёзовой рощи. Довершением маленького пейзажа были четыре осветительных столба, установленных у самого края асфальта, с которых по обе стороны свисали большие круглые матовые плафоны, которые будто отделяли природу от асфальта и каменных стен».

Постояв и поразмыслив немного, он вновь пришел к выводу: «Вероятнее всего, с конца весны и до глубокой осени в погожие дни здесь проводят увеселительные мероприятия. На такой площадке есть где разгуляться, можно и бал устраивать; зачем всё это я фиксирую, измеряю, делаю какие-то заключения – оно мне это надо? – немного поразмыслив, он тут же себе ответил: – Пока больше нечем занять мысли – а они требуют работу, и постоянную, сам же их приучил». О доме не хотелось думать после последнего разговора с женой. «А, работа? – ещё о себе напомнит».

В комбинате, где он работал уже более двадцати лет, он слыл добропорядочным семьянином. Недельные поездки в командировку в подразделения комбината многих монтажников расхолаживали. Наблюдая за отдельными индивидами, он как руководитель вверенного ему монтажного участка, отмечал, что стоило отъехать от дома десять или пятнадцать километров, как происходило преображение личности, те которые считались трезвенниками, начинали выпивать и довольно-таки крепко, а те, которые в глазах общества не раз подтверждали, что они однолюбы, начинали изменять своим жёнам.

Многие высокопоставленные лица в комбинате к мон-тажникам пренебрежительно относились, а некоторые гово-рили: «Монтажник – отброс общества…» – но Максим, прибывший в санаторий на излечение знал, кто такой монтажник. Он с ними не только работал, он жил, ел и пил вместе с ними, выполнял производственные задания, они вместе делили радости победы; он знал способности каждого, и сильную и слабую стороны, знал семьи и их друзей, знал, кто в чём нуждается, и чем мог – помогал, выходил на высокое руководство о предоставлении квартир или об оказании материальной помощи, отпуска без содержания; и все эти заботы и любимая работа пошли насмарку одним диагнозом; а когда про монтажников говорили плохо, он всегда защищал, их и их действия, а всё происходило оттого, что заставляли – а иногда просили, чтобы они работали не восемь, а двенадцать часов. После столь тяжёлой изнурительной работы, чаще всего длительного времени, некоторые монтажники после работы находили утешение в спиртном, иногда само руководство за досрочное и качественное выполнение работ и сдачи объекта поощряло спиртом, чтобы расслабились. А сейчас он стоял один, никому не нужный и забытый, стоял в полумраке на углу корпуса санатория, куда его направили на лечение, – и пока не известно примут или нет, всё зависит от главврача. В этот момент он почувствовал не страх одиночества, его мучило и пугало то, что нечем мысли занять. Ему предстояло решать, чем занять этот временно создавшийся вакуум, кишащие извилины и как.

Но уже через мгновенье мелькнула мысль об очарова-тельной и, как ему показалось, весьма доброжелательной незнакомке. Кто она такая и что из себя представляет – загадка, и тут же пришла следующая мысль: если прогноз, переданный его начальником, об отзыве его на монтаж крана не оправдается, а тыл рухнет (неминуемо произойдёт развод), тогда можно будет заняться ею вплотную, чтобы заполнить жизненный вакуум одиночества, если она на это пойдёт.

В момент напряжённой работы мыслей Максим почти всегда прищуривал глаза, вот и сейчас стоял и думал с прищуренными глазами – а когда напряжение спало, он открыл глаза и увидел, что с разверзнутого неба продолжал сыпать снег небольшими хлопьями. И тут его насторожил скрип открывшейся парадной двери, в сторону которой он моментально повернул голову и увидел, как человек в белом халате машет ему рукой, приглашая зайти в здание. Долго не раздумывая, он направился к машущему ему человеку у двери. Подойдя поближе, увидел – его ждала медсестра, которая сказала:

– Я жду вас, чтобы препроводить к главврачу, и хочу предупредить, соглашайтесь на подставную кровать – временно, а то отправят вас обратно, думаю, такой поворот вовсе вам не понравится, поняли меня? Главврач как специалист и как человек прекрасный, только сильно загружен, поэтому долго разговаривать не будет, к тому же он ещё куда-то торопится, имейте в виду, другого варианта нет.

– Я приехал лечиться, а не гонор показывать – я согласен, – ответил Максим, пропуская в приоткрытую дверь ожидавшую медсестру, которая не спускала с него ласкающего взора, постепенно начала продвигать свой мощный круп вперёд, а ноги, руки и прочее следом.

Войдя в холл, Максим быстрым взглядом окинул находившихся там людей и на секунду остановил взгляд на молодой и очень красивой женщине, вальяжно раскинувшейся в широком кресле.

Уловив взгляд на себе, она, широко улыбаясь и оторвав левую кисть руки от подлокотника кресла, помахала. Максим от неожиданности оторопел, но, задержав взгляд чуть дольше, узнал ту плачущую в роще незнакомку, хотя и в полутьме – но всё-таки сумел рассмотреть её красоту, а ведь он и представить не мог, до какой степени неописуема её красота. Когда прошла оторопь, он улыбнулся своей приятно располагающей улыбкой, поднял руку на уровень груди, обратив ладонь, слегка покачал ею в знак ответного дружелюбия и приветствия.

– Вот молодец! – вот умница! Вы обязательно понравитесь главврачу, он любит решительных людей, сам быстро принимает решения и любит таких же, как он сам, – расслышал Максим слова шедшей впереди медсестры. Продолжая что-то ещё говорить, жестикулируя руками, медсестра оборачивалась лицом к идущему следом Максиму и одновременно продолжала задом двигаться в направлении кабинета директора. Максим не слушал её, теперь его мысли были заняты предстоящим разговором с директором. Пройдя до половины длинный коридор, медсестра столкнулась с сухопарым мужчиной выше среднего роста в белом халате со сдвинутыми на кончик носа очками. Увидев вновь прибывшего больного, он остановился, а медсестра без всякой паузы выпалила:

– Александр Николаевич, он согласен.

Это и был человек в трёх ипостасях: директор санатория – главврач – фтизиатр.

– Как меня зовут, вы услышали из уст нашего работника. О вас я прочёл в направлении и путевке, Максим Николаевич, – и, протягивая руку, добавил: – Добро пожаловать, хотя чего тут доброго у нас. – Затем продолжил: – Вот и славненько, что согласились, поверьте мне – это ненадолго, я сейчас очень спешу и прошу извинить меня, что сегодня не могу уделить должного внимания, да и вы устали с дороги, а завтра милости прошу ко мне в кабинет и без опозданий. – После чего повернулся к медсестре, что-то долго объяснял – а та только кивала головой; Максим стоял в стороне, безучастно оценивая своего будущего эскулапа. Закончив инструктаж, Александр Николаевич, повернувшись так, чтобы слышал вновь прибывший, сказал медсестре:

– Проводите в столовую, покормите ужином и занесите его в список на завтрак, организуйте кровать и всё остальное, вы знаете: на завтра анализы и прочее. До свидания, до завтра, – буркнул он под занавес и пошёл быстрой походкой к служебному выходу, где его, очевидно, ждала машина.

Дальше всё происходило молча, медсестра развернулась, махнув рукой в свою сторону – это означало следовать за ней. В пищеблоке Максиму быстро организовали поесть, одновременно объяснили и показали, за каким столиком он будет сидеть постоянно, не преминули дать прочесть и расписаться о распорядке работы пищеблока.

Ужин состоял из винегрета, свиной поджарки с картофельным пюре и половинки солёного огурца, на десерт сладкая булочка, обсыпанная сахарной пудрой, и стакан кипячёного молока, хлеб на столах лежал свободно в изобилии. Быстро проглотив скромный ужин, Максим заспешил в холл, где должна была ждать импозантная дама, о существовании которой ещё два часа назад и не подозревал, мало того, она за последний час занимала львиную долю его мыслей.

Стараясь быть не сильно замеченным, он медленно вошёл в холл; едва войдя, он повернул голову в сторону, где она сидела. Когда он шёл в столовую, увидев Максима, она вскочила с кресла и, красиво жестикулируя руками, приглашала к себе, показывая на рядом стоящее свободное кресло. Ни минуты не раздумывая, он направился к ней, пересекая холл по диагонали, в то же время всё ещё сомневаясь: «Это она или не она?» Только деваться уж было некуда, быстрой походкой подойдя к ней, начал любоваться её до безумия красивым белоснежным и миловидным личиком. Взирал на широкий лоб без морщин, на несколько свисающих тёмно каштановых локонов, чуть ниже которых пара очень красивых средней толщины дугообразных бровей, словно крылья птиц разлетающихся от переносицы в разные стороны и отделявших лоб от глазниц. Из впадин глазниц между ресниц смотрели огромные очаровательные серые глаза и, как показалось Максиму, глубоко проникали в сердце и начинали растапливать его заледеневшее сердце! Красивой формы небольшой носик, не доходивший до верхней губы примерно полтора сантиметра, симметрично деливший пухленькое личико на две абсолютно симметричные половинки, а подрумяненные щёчки нежно украшали лик; небольшие пухленькие, слегка подкрашенные губки мило таили красивую улыбку, а слегка округлый подбородок с ямочкой довершал изваяние головки в совершенстве.

– Ну, что – хороша?- спросила незнакомка, нисколько не смущаясь, будто актриса играла в спектакле либо в кинофильме «Двенадцатая ночь». Неожиданный вопрос привёл его в лёгкое замешательство, и Максим понял, что пауза сильно затянулась и он повёл себя непристойно; конечно, изумление красотой не даёт право наглеть, да ещё в первые часы знакомства.

– Извините великодушно, меня трудно изумить, но сегодня – дважды изумили: первый раз там, в роще, а сейчас ваша внешность. Если можно я не стану ничего говорить о вас, чтобы не подумали о представшем пред вами очередном ловеласе или подхалиме. Право, я не такой, – закончил Максим свою речь, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь побыстрее замять неловкое положение.

– Я смотрю, вас уже устроили? – спросила она, лукаво отводя глаза и продолжая разговор, махнув рукой и предлагая сесть на рядом стоящее свободное кресло.

– Только приняли, и то после того, как я дал согласие на подставную кровать, – сказал Максим, медленно опускаясь в кресло, обитое недорогим гобеленом, в то же время поедая взором волоокую красавицу и одновременно продолжая её изучать. Случайно его взгляд скользнул по правой кисти и длинным пальцам, на одном из них он увидел золотое кольцо с грубой гравировкой по периметру «МАРИНА». Не прекращая пристально смотреть на неё, он смущённо предложил:

– Давайте знакомиться – я Максим. А вас? Прочитанного на вашем кольце не буду произносить, лучше, если вы сами его озвучите – при такой красоте и имя должно быть редкое и божественное и звучать оно должно как симфония, поражающая слух своей мелодией.

– Вот здесь вы мне явно льстите, ничего сверхъестест-венного, просто – Марина, но люблю, когда меня называют Мариша.

– А мне больше нравится произносить Мариночка – это настолько мелодично и так ласкает слух, ну просто мажорное звучание, конечно, если вы позволите так вас называть? – что-то ещё хотел добавить, но подошла медсестра, попросила следовать за ней.

– Давайте идите, осмотритесь, где, что, и возвращайтесь сюда, а я подожду вас, ведь до отбоя ещё много времени, посидим вдвоём, спокойно поговорим, – закончила Марина, так и не ответив на его вопрос, в это время Максим и медсестра уже были от неё далеко.

– Хорошо, – повернув голову на ходу и кивнув в знак согласия, уже через мгновение Максим вместе с медсестрой оказались у лестницы, ведущей на второй этаж; автоматически отсчитав двадцать четыре ступеньки, он оказался на втором этаже. Медсестра повернула влево и, пройдя некоторое расстояние по коридору, остановилась у одиннадцатой палаты и, открыв дверь, произнесла:

– Прошу, вот ваши хоромы! – войдя в палату, она ещё раз ту же фразу повторила:

– Прошу, – и добавила, обращаясь к курортникам, сидящим и лежащим на кроватях: – любить и жаловать, он несколько дней потеснит вас, а как только освободится место, так он избавит вас от собственной персоны, а пока знакомьтесь и дружно поправляйте здоровье, не играя на нервах друг другу, – после этих слов она ушла, закрыв за собою дверь.

Лежавший в левом углу пожилой мужчина, повернувшись на левый бок и доброжелательно улыбаясь, пошутил:

– Рассказывай, как докатился до такой жизни, откуда прилетел и надолго ли?

Максим понял – прозвучавший вопрос относится к нему; тогда он, мельком обведя взглядом присутствующих, не заставляя долго ждать ответа, произнёс:

– Зовут меня Максим Николаевич Степанов, прилетел из Средней Азии, остальное расскажу позже, времени на разговоры у нас ещё будет достаточно, чтобы узнать друг о друге в рамках дозволенного. А сейчас я пойду, только скажите, во сколько вы ложитесь спать? – И уже собирался уходить, но решил всё-таки дождаться, пока все обитатели палаты не представятся.

Первым услышал голос из левого угла:

– Я – Матвей Петрович Кузовкин из Фрунзе.

Максиму ничего не оставалось, как стоять и слушать представляющихся – каждого, только после этого, открыв дверь и переступив одной ногой через порог, он услышал ответ на свой вопрос:

– В двадцать три ноль-ноль, так что не обременяй себя временем, – сказал Матвей Петрович. Удовлетворённый ответом, Максим отправился на встречу к Марине. Спустившись в холл и не обнаружив ожидающей дамы, он решил вновь пройти на свежий воздух и посмотреть на сказочную красоту рощи, не приснилось ли ему всё это. Быстро оделся и, не теряя ни минуты, направился к выходу. У самой двери его настиг голос дежурной, которая спросила:

– У вас есть часы? Так не забывайте на них поглядывать, а то в двадцать три ноль-ноль двери закрываются, а вы в это время должны находиться в постели, поняли? У нас с этим строго.

Выйдя из помещения на крыльцо, Максим потянулся, глубоко вдохнул свежего морозного воздуха, тем самым взбодрил себя и только после этого зашагал в сторону аллеи. Погода нисколько не изменилась, мороз не крепчал, было, как и прежде, безветрие. Как и прежде падали хлопья снежинок, единственное изменение – следы были запорошены. Двигаясь в сторону аллеи он на сей раз напряжённо думал о новой знакомой, как ему показалось, что когда-то раньше видел её, и по всем признакам это именно та утопленница: «Она – не она...» – его брали сомнения.

Только долго копаться в арсенале памяти не пришлось, для полной убежденности Максим не повернул влево к аллее, а свернул вправо к воротам. У ворот остановился и начал вспоминать всё до мельчайших подробностей, как два года назад его отправили в командировку на завод кузнечнопрессового оборудования.

На вокзал города Рязань пассажирский поезд прибыл по расписанию. Пассажир, ехавший в одном из купейных вагонов, вышел и быстрой походкой направился к выходу через здание вокзала в город, неся в правой руке раздутый кожаный портфель. Как всегда, глаза и мозг в это время работали в унисон, откладывая всё увиденное в глубокий арсенал памяти. Выйдя на привокзальную площадь, Максим обернулся и посмотрел на фасад монументального здания вокзала. Для того времени это здание было украшением привокзальной площади и города Рязань. Видимо, кое-чего зафиксировал, скорее всего архитектуру того времени и как бы в назидание себе подумал: «Придёт время, его снесут и построят другое здание, соответствующее новой эпохе и требованиям стиля». Одной минуты ему было достаточно, чтобы налюбоваться и зафиксировать всё в памяти. Спустя несколько секунд он уже озирал площадь, видимо сравнивал с ранее увиденными вокзалами и площадями, а ещё через несколько секунд он уже искал глазами телефон-автомат, чтобы позвонить своему однокурснику и тёзке Максиму Максимовичу Маслову, который в данное время работает в этом городе на станкостроительном заводе заместителем директора по производству. С Масловым необходимо встретиться и попросить его выделить одну единицу внепланового кузнечнопрессового оборудования для комбината, который взял повышенное обязательство перевыполнить план по добыче драгметалла. Увидев будку с телефоном, Максим подошёл к ней, на удивление – желающих звонить никого не было. Поставив портфель под прикреплённым к стенке телефоном, он набрал номер абонента, а когда пошли звонки, переступил с одной ноги на другую и представил, как бурно отреагирует человек, который сейчас поднимет трубку на другом конце провода. Прежде всего, он оглушит его своим радостным возгласом, после чего начнёт воспоминания; а уж потом начнёт задавать вопросы, откуда звонишь и как сюда попал, в общем, вопросов будет целый воз, а пока ещё шли гудки, приезжий терпеливо ждал, пока снимут трубку. Наконец в трубке послышался мужской голос, который сказал:

– У меня есть ещё две минуты, но я уже одеваюсь.

– Маслов – тёзка, привет какие две минуты? Ты от меня таким временем не отделаешься.

На другом конце провода наступила тишина, будто кто-то огрел собеседника обухом по голове; услышав сказанные приезжим свою фамилию и слово «тёзка», он понял, кто ему звонит. Надо сказать, что на курсе Максимов было два, Маслов и Степанов, и обращались они друг к другу не по имени, а просто «тёзка», когда бывали вместе, в основном это произносил только Степанов, вот поэтому после небольшого замешатель-ства, как и предполагал приезжий, в трубке послышался радостный голос.

– Ты, бродяга-романтик, откуда звонишь, двенадцать лет молчал и как снег на голову среди ясного неба! Так откуда звонишь и где ты обитаешь? – вторично спросил Маслов.

– Я у тебя в гостях в Рязани на привокзальной площади, как бы нам встретиться сегодня?

– Я через 30 минут должен быть в облисполкоме, вызывают, отложить, сам понимаешь, невозможно, но я буду проезжать как раз мимо вокзала. Времени мало, ты сейчас перейди площадь и улицу, стань сразу за перекрёстком по движению транспорта и жди меня. А я подъеду минут через пятнадцать на «волге» серого цвета, номер 22-50 РРЕ. Я могу тебя не узнать, поэтому буду ехать медленно, а ты, как увидишь номер, подними руку, до облисполкома мы решим, как нам посидеть-поговорить. Ну всё, я к машине – жди.

Максим, удовлетворённый короткой беседой со своим тёзкой, взяв портфель, не спеша двинулся к месту, где его должен подобрать Маслов. Перейдя улицу, он остановился в указанном месте, стал просматривать улицу то в одну сторону, то в другую, в то же время не оставляя без внимания ни одной проезжающей легковой машины. Продолжая свои наблюдения за сутолокой города, Максим не забывал периодически погля-дывать на часы – до означенного времени оставалось совсем чуть-чуть. А когда в очередной раз повернул голову влево, Максим увидел серую приближающуюся «волгу» с номерным знаком 22-50 РРЕ, долго не думая, поднял руку, тем самым подавая знак остановиться. Через мгновение машина остано-вилась перед ним, и с переднего сидения выскочил тот самый заводила курса и набросился всем телом на поджидавшего Максима; обнявшись, два друга долго не отпускали друг друга от себя, по их экзальтации видно было, что они рады встрече.

– Ладно, прыгай в машину, времени у нас мало, – открыв заднюю дверку машины, спросил: Как ты здесь оказался и долго пробудешь здесь?

– Неделя командировки к тебе на завод, просить одну единицу кузнечнопрессового оборудования, а точнее – арочный молот, потом отдых на курорт, о последнем я тебе потом расскажу. Насчёт молота поможешь или нет? Я понимаю, что это внеплановая заявка, но нужен позарез, комбинат только на меня и надеется, а у меня одна надежда – на тебя! Комбинат, который я представляю, просит молот не просто так, а предлагает премию рабочим и инженерно-техническим работникам за сверхплановую продукцию – 30 процентов от его стоимости. Ну, конечно, даёте обоснование на поощрение достойных.

– По-моему, кто-то у меня недавно был и просил, я ему отказал, а тебе дам, звони, пусть перечисляют деньги, остальное я тебе потом расскажу. Теперь скажи, в какой санаторий тебя направили и когда ты туда должен прибыть? Ладно, об этом потом поговорим, а пока ты в командировке у меня. Мой рабочий день закончится в 15-00, чтобы ты зря не томился, вот тебе машина с водителем, он тебя отвезёт в село Заречное, к моим родителям, а я к 17-30 приеду на личной машине. Так что выходные проведём вместе. Вот мы и приехали, я выгружаюсь, – но прежде чем выбраться из машины, Маслов обратился к водителю и сказал: – Ты сейчас прокати его по основным достопримечательностям, а на родину Есенина на неделе свозишь, всё понял? Если моему другу что-то понадобится – посодействуй, когда ему не понадобишься, он скажет, скорее всего, это произойдёт, когда ты его привезёшь к моим родителям. Я пошёл, до встречи!

Достопримечательностей оказалось не так уж много – уже через 80 минут с подарком и цветами для матери Маслова, которой сегодня отмечали 65 лет, Максим с разговорчивым водителем выезжали из Рязани; тут он вспомнил о спиртном, про которое совсем забыл.

– Василий, по пути остановись у гастронома, я куплю спиртного, кстати, что пьёт твой шеф, а то мы давно не виделись, а у людей с возрастом и должностью меняются вкусы? – спросил Максим у водителя.

– Он пьёт всё, что наливают, но в основном водочку, «Столичную» или «Московскую». А магазин сейчас будет за поворотом, недавно открыли большой, там можно всё купить, – ответил водитель.

Проехав ещё немного, повернув влево и проскочив примерно триста метров, он затормозил машину, показал на противоположную сторону дороги, где крупными титрами красовалась надпись «гастроном». Перейдя улицу, Максим почему-то оглянулся на автомобиль, на котором подъехал, он стоял на том же месте, а навстречу двигалась женщина с чемоданом в красном пальто. Её плечи и грудная клетка накрест перевязаны пуховым платком, концы которых были завязаны за спиной. В магазине, глядя в витрину, он быстро сказал продавцу:

– Копчёную колбасу, ветчины 500 грамм, сыру столько же, шпротов пару баночек, по бутылке коньяка, водки, вина и коробку конфет.

Рассчитавшись в кассе, сложил покупку в авоську и направился к машине, подойдя к «волге», у которой стояла ранее упомянутая женщина с прикрытым ртом и носом до самых глаз, то ли от холода, то ли от уродства; в общем, сквозь щёлки смотрели заплаканные глаза.

– Максим Николаевич, она просит меня, чтобы я её довёз туда, куда и мы едем – в Заречье, говорит, что больше часа никто не берёт. Посмотрите, она вся дрожит от холода. А я без вашего согласия не могу её посадить. Может, подвезём, а?

– Садитесь, мы поедем быстро, только не визжать, а лучше закройте глаза, – сказал Максим, открывая заднюю дверцу и приглашая её в салон автомобиля. Дождавшись, когда она усядется, он хлопнул дверкой, сам сел на переднее сидение, а водитель, не дожидаясь команды, тронул автомобиль в ранее озвученный посёлок. Примерно минут через десять машина вырвалась из городского плена и помчалась по асфальтированной дороге в юго-восточном направлении, справа и слева дороги мелькали деревушки и посёлки, перелески и берёзовые рощи, убелённые снежным покровом.

– Да, красота неописуемая, не зря Есенин так любил свой край ситцевый! – с пафосом произнёс вслух Максим, а сам, не отрывая глаз от дороги, начал читать стихи без остановки. Водитель долго и терпеливо слушал, но, видимо, любопытство его подмывало, и он спросил:

– Максим Николаевич, вы что, все его стихи наизусть знаете? Мне показалось, вы все прочли.

– Нет, всего Есенина я не знаю, но большую часть, причём люблю самые красивые, то есть стихи, где красивые слова, рифма и смысл сочетаются, и куда нельзя больше ничего подставить или поменять слова. – После сказанного он повернул голову в сторону сидевшей на заднем сидении пассажирки, которая за всё время путешествия не подавала знаков присутствия, с вопросом:

– Вам плохо, а, может быть, что-нибудь надо, вы не стесняйтесь, говорите!

– Спасибо, ничего не нужно. И вообще больше никогда ничего не понадобится. А молчу потому как вы предупредили, чтобы не вякала, – отпарировала женщина.

– А что у вас с лицом, почему вы его так замотали, если от мороза – так вы давно уже в тепле?

– Я ведь не спрашиваю, почему вы не бреетесь и не стрижётесь, так обросли, что даже лица не видно. Только непонятно, от кого вы его прячете, хотя старикам присуще носить усы, бороду и космы. Мужчинам не идут длинные волосы. Может, вы поп, тогда почему на вас нет рясы?

– Интересно, сколько вам лет? - обратился с вопросом водитель к Максиму Николаевичу.

– Мы однокурсники с твоим патроном, – ответил Максим.

– Видимо, вы слишком поздно поступили в институт, – сказал водитель и замолчал, ожидая ответа.

– Так бывает, – ответил Максим, поняв, что сзади сидящая держит ушки на макушке, но он не стал разочаровывать её предположение и не стал уточнять, а попросту ушёл от ответа, спросив у водителя:

– Что там впереди?

Последний охотно и быстро ответил:

– Это мост через реку Проня, значит, буквально через пятнадцать минут мы на месте.

Услышав о реке, пассажирка оживилась, прижалась лицом к стеклу, а немного погодя попросила остановить у самого моста. Мужчины поняли её необходимость, водитель убрал ногу с педали газа, переключился на нейтралку, и машина начала постепенно замедлять ход, пока не остановилась у таблички «р. Проня». Женщина спокойно вышла и направилась под мост, осторожно спустилась по пологому склону берега, мужчины отвернулись в другую сторону, разминая ноги. Василий закурил, потянулся и сказал:

– Тихо-то как, будто всё вымерло, и воздух чист, словно…

Не дослушав последней фразы водителя, Максим услышал резкий всплеск воды, от неожиданности они глянули друг на друга и бегом бросились под мост, где не обнаружили женщины, а увидели прорубь и уходящее под воду красное пальто. И опять, как по команде, оба кинулись к проруби. Максим быстро оценил обстановку, расстояние в десять метров, и пока бежали, успел сбросить пальто и пиджак, а потом, не раздумывая, прыгнул в прорубь за уплывающим красным лоскутом, ухватился за него одной рукой, сильно рванул на себя, упершись другой рукой в ледяной край.

– Скорей ложись на лёд и давай руку, – крикнул Максим водителю, который безропотно выполнил команду, и уже через несколько секунд часть полы пальто была у него в руках, после чего услышал: – Тащи быстрее, чтобы её голова оказалась над водой, а я отсюда помогу вытолкнуть, иначе захлебнётся.

И тут же Максим почувствовал, что Василий потянул пальто на себя; в это время он рывком схватил воротник, дернул, а ещё через мгновение голова пассажирки была над водой, и она пару раз махнула руками. Других признаков жизни пока не было, тогда Максим поднырнул под неё и с какой-то невероятной силой вытолкнул вверх, а Василий, успевший встать на ноги, рванул на себя, и она, как бревно, упала на лёд.

– Давай быстрее вон ту жердь, иначе не вытащишь, – крикнул Максим.

Реакция Василия была мгновенной, через пять секунд он бросил жердь на край проруби и крепко придавил ногой, протягивая руку Максиму; тот, оказавшийся наверху, рывком расстегнул пуговицы пальто, несколько раз нажал на грудную клетку, увидел, что изо рта фонтаном брызнула вода. перевернул женщину на живот и сказал:

– Теперь откачаем.

Проделав ещё несколько движений, Максим увидел, как она начала выплевывать воду и откашливаться, тогда он поднял её на руки лицом вниз и понёс к машине, а она продолжала изрыгать воду. Тем временем Василий, подобрав одежду Максима, бежал следом, и у самой машины обогнав, открыл заднюю дверь и ждал, что же делать.

– Гони быстрее в баню, а пока дай мне стакан или кружку, в общем, какую-нибудь посудину.

– В какую баню? – спросил Василий, подавая кружку. Тем временем проехали мост.

– В русскую баню, сегодня пятница, и многие топят, чтобы помыться, а пока включи печку на всю катушку, – сказал Максим водителю. – А вы, дамочка, без всякого возражения и сопротивления будете выполнять все мои распоряжения и не мешать мне, с этого момента вы должны переносить все тяготы и лишения – как в армии.

После сказанного он поднес к её рту кружку с водкой, она фыркнула и отвернула голову. Тогда Максим, придерживая левой рукой голову сзади, а правой кружку, поднёс к её губам, и грубым тоном, не терпящим никаких возражений, по-военному пробасил:

– Пить до дна, иначе наши дела плохи!

После того, как женщина выпила, он сунул ей в рот кусок сыра, затем повернул к себе спиной, снял пальто, бросив под сиденье, и начал снимать остальное: кофту, блузку и прочее настолько быстро, что она не успела возразить, как уже сидела до пояса оголённая. Долго не думая, Максим достал из портфеля полотенце, протёр ей спину, бока и, передавая полотенце, дал понять, чтобы она сама продолжала. А он, набрав в ладонь водки, плеснул ей на спину и начал растирать худое тело, а когда дело дошло до груди, Максим попросил подставить ладони, чтобы влить в них водку, однако от приличной дозы алкоголя её развезло и, качнув головой, женщина сказала:

– Давай сам, я не могу, – и тут же уронила голову на грудь.

Максим чуть повернул её и облокотил на спинку сиденья, затем прямо из бутылки вылил на грудь и начал растирать. Смотреть на её тело, обезображенное хирургическими шрамами, было неприятно, но он упрямо продолжал.

– Николаевич, выпейте водки, а то её спасаете, а сами уже зубами стучите, замёрзли ведь.

– Да, ты прав, я весь дрожу, но только не от холода, а от тела, такого не приведи Бог никому увидеть, заикой станешь, – разговаривая с водителем, Максим надевал пиджак на пассажирку, затем прямо с горла влил в себя граммов двести водки. После этого ловким движением снял свитер и рубашку и бросил под ноги на коврик. Достал из портфеля байковую рубашку, надел, посмотрел на женщину, видимо, уже согревшуюся, хотел что-то ещё сделать, но тут машина остановилась, и водитель сказал:

– Здесь живет моя родная тётка по отцу, она всегда по пятницам раньше всех начинает топить баню. Я быстренько ей объясню и попрошу помочь попарить нашу пассажирку.

А ещё через минуту он уже бежал обратно и махал, приглашая идти в избу. Вслед за ним, переваливаясь как утка, трусцой спешила старушка, всплёскивая руками и, видимо, что-то причитая.

– Пошли, тётка Дарья сказала нести её сразу в баню.

Подоспевшая бабка крикнула:

– Баня ещё не совсем готова, но пока мы её протрём, глядишь, и дойдёт. Давай, Васька, бери, я помогу, а то от этого хрыча старого мало толку будет, на улице холодина вон какая, – едва закончив свою тираду, она увидела, как этот названный старым хрычом несёт на руках незнакомку как малого ребёнка. Хозяйка открыла калитку, а сама побежала впереди, показывая, куда идти. У баньки остановилась, повернулась, а Максим уже стоял и ждал, когда откроют дверь.

– Когда ты успел, я ведь бегом бежала, видать, шустрый старик? Иль ты батюшка? – тараторила Матвеевна, глядя на Максима, стоявшего посередине бани с вопрошающим взором и ношей на руках.

– Куда прикажете положить эту хлопотную даму? – не дождавшись ответа, положил на нижний полок и собирался было выйти, но Матвеевна, придержав за рукав, спросила:

– Кто она, как её зовут? Ты, Максим, не обижайся, что я тебя так окрестила, меня зови Матвеевна.

– Тетя Даша, я тебе сказал, мы её также видим впервые, попросила подвезти, потом у моста вышла, я думал за надобностью, а потом слышим – бултых, то ли соскользнула, то ли прыгнула. Вот как очухается, и спросим, а сейчас не теряй время, лечи, – попросил племянник.

– Васька, поезжай домой или в магазин, привези мне горчичный порошок, всё остальное у меня есть, – затем внимательно посмотрев на Максима, тётка всплеснула руками, прошептала:

– Да ты, батюшка, сам мокрый, а ну, быстро скидывай портки и ботинки, иначе заболеешь, меня не стесняйся, ходи в трусах, будешь мне помогать поворачивать, и смотри, что я делаю, а как уйду, ты продолжишь, а то я большой жар не терплю, сердце не позволяет. Поверни на живот и снимай с неё одежку, кроме трусов, чтобы не смотрел на бабью красоту, у нас она вся впереди, а сзади одинаково, что у мужиков, то и у баб. Ты, старый, поди, не то повидал на своём веку? Давай снимай, а я пошла за самогоном, мёдом и травами. Она жива или нет? Чего-то всё время молчит. Ну, пошла, а то больно уж разговорилась я.

Максим после ухода Матвеевны снял с себя всё, затем начал раздевать незнакомку, которая всё это время пребывала в состоянии прострации, видимо, отключилась после двухсот граммов водки. Он вынес на улицу сухую одежду, багаж, что принёс водитель, и задумался: «Как она могла упасть, если не видно, где поскользнулась? Во всяком случае, должна была вскрикнуть, но мы ничего не слышали, неужели хотела сама покончить с жизнью? Нет, не может быть, ведь молодая, красивая. А вот швы на теле шокирующие, хирурги на славу потрудились над ней, наверное, автомобильная катастрофа», – так и не придя ни к какому умозаключению, он стал ждать хозяйку.

Прошло несколько минут, за стенами кромешной тишины бани послышались шаги, и уже через мгновенье на пороге появилась хозяйка с корзинкой и узелком. Поставив корзину в углу у самой двери, она сняла старенькое пальто, оставшись в длинной рубашке, и сказала:

– Поверни её вверх брюхом, я начну протирать верхний этаж, а ты – с того места, откуда растут ноги, да гляди, не балуй, не люблю таких штучек, была бы я поздоровей, тебя сюда не пустила бы на пушечный выстрел. Только нынче случай такой, не до совестливости тут, спасать надо бабёнку молодую.

Затем замолчала, о чём-то задумалась, потом достала самогон-первачок, открыла бутылку, влила в горсть и начала растирать лежащую на полке. Максим проделал то же самое, они вдвоём быстро управились с передней частью её тела. Матвеевна, выпрямившись, внимательно посмотрела на напарника по растиранию и скомандовала:

– Положи на живот, – а затем внезапно спросила. – Ты, часом, не спортсмен, больно шустрый, да тело вон какое налитое, руки крепкие. Кто ты есть, скажи, батюшка, не май старуху, а может, ты и не такой старый, как я думаю?

– Да старый я и очень старый, ты правильно определила, Матвеевна, – с улыбкой сказал Максим.

– С какого года будешь и как величать? – задавая вопросы, она не забывала, зачем она здесь.

– Откликаюсь я на Николаевича, а надцать четвёртого года я буду, - отшутился Максим своей специально припасённой заготовкой для таких щепетильных случаев. Удовлетворённая ответом Матвеевна руками месила неподвижно лежащую зимнюю купальщицу, как вдруг остановилась, прижала руку к левой груди и сказала:

– Дальше делай сам, у тебя хорошо получается, а мне пора выходить, а то упаду, сердце шалит. Закончишь натирать, поддай парку и сухим веником хорошенько погоняй воздух над ней, потом поверни лицом вверх и проделай тоже. Погодишь немного, вновь повторишь всё так три-четыре раза, после этого возьмёшь мед, вон в баночке, посадишь и дашь ей съесть две, а то и три ложки, после этого промажешь тело мёдом с головы до пят.

Здесь она прервалась, задумалась о чем-то, и, словно вспомнив, повернулась к нему со словами:

– Ты ведь тоже искупался в проруби. Как я забыла, а ну, подставляй спину, я быстро протру тебе, а остальное сам.

Он принял необходимую позу, и Матвеевна тут же плеснула на спину холодный самогон и начала растирать; закончив процедуру, шатаясь, подошла к двери, но выйти уже сил не хватило, видно, сильно сердце прихватило. Максим быстро подошёл к ней, набросил на неё старенькое пальто, приподнял под руки, вывел во двор, удерживая в вертикальном положении. Примерно через минуту она уже дышала спокойно и глубоко. Сунув ноги в какие-то старые тапки, он проводил её в дом. На всякий случай перед уходом поинтересовался, как она себя чувствует. Может, остаться с ней? Но старушка наотрез отказалась от его услуг и попросила, чтобы он шёл в баню и чётко выполнил все её рекомендации. А если незнакомка попросит что-нибудь, чтобы немедля исполнил, потому как такие люди да ещё после такого потрясения очень ранимы, нервны и неуправляемые, могут натворить чего угодно.

– Понял? – спросила Матвеевна, после чего махнула рукой, дав понять, что разговор окончен.

Максим, вернувшись в баню, не знал, как себя вести в такой ситуации, он впервые с голой женщиной в бане, да ещё с незнакомой; мало того, он ещё и мёдом должен её накормить и натереть. Максим заворчал про себя: «А может, ещё прикажет мёд слизывать с её тела, и я должен буду облизывать, мало она мне хлопот доставила. А если она заразная?» – но этот вопрос оставил без ответа. Когда Максим размахивал веником над телом и поддавал пару, женщина впервые произнесла что-то нечленораздельное. Повернув тело лицом вверх, он опахивал веником тело. «Пока хватит, теперь надо себя растереть и залезть на верхний полок, попариться, – подумал он, а через некоторое время лежал в одних трусах рядом с женщиной. – В такой близости и ничего не сделать?»

Примерно минут через десять он услышал: «Пить, пить, пить». Максим повернулся к женщине и увидел, как она облизывает сухие сморщенные губы, а с тела ручьём стекает пот. Соскочив с полка, он налил квасу с бидончика, просунув руку под плечи, посадил и поднёс к её губам кружку; она с жадностью проглотила, попросив ещё, немного отпила со второй кружки и легла, спросив:

– Где я, что вы со мной делаете? А где женщина, голос которой я слышала? А ты, дед, зачем не ушёл?

– Женщине стало плохо от жары, я отвёл её в дом, она поручила тебя натереть мёдом, хорошенько пропарить часика два, потом она придёт и поведёт в дом кормить. Хорошо, что ты пришла в себя, сейчас ты должна съесть две, а то и три ложки мёда, запить квасом, а потом я тебя насухо вытру вот этой тряпкой и обмажу мёдом. Если не веришь, позову хозяйку.

– Ладно, валяй, раз ты меня уже лапал, так теперь давай не стесняйся, продолжай. Только поаккуратней, а то после поверхностного массажа мне захочется ещё чего-нибудь, – с издёвкой сказала незнакомка.

– Давай приподымайся, съешь медку, потом я тебя намажу и уйду, а ты сама парься, – сказал Максим, протягивая ей ложку с мёдом.

Увидев, что она не поднимается, он бесцеремонно просунул руку под лопатки и посадил её, она безропотно проглотила три ложки мёда и с блеском в глазах легла на спину в ожидании приятной миссии. Максим, недолго думая, взял тряпку, оказавшуюся простынёй, набросил на женщину один край, затем откатил от себя так, что она оказалась вся укутанная, после чего начал промокать тело, проводя руками от головы до пят. Незнакомка от удовольствия жеманно повизгивала. Полностью осушив тело, он убрал простыню и начал обмазывать её мёдом. Теперь она уже стонала от удовольствия, сама подставляла по нескольку раз эрогенные места, говоря, что здесь не промазал, а когда Максим промазал низ живота и начал от пят, она издевательски задрала ноги и сказала:

– Так тебе будет удобней.

Мужчина умел владеть собой и сдерживать себя в нужное время, хотя это было мучительно трудно. Мало того, он понимал – она его провоцирует, у неё ещё не вышел хмель. Посмотрев на часы, он отметил: «Прошло всего сорок минут, как вытащили её из проруби, и я влил в неё водку, она ещё пьяна, а что с пьяного человека взять?» Закончив с ней, он начал обмазывать себя, как вдруг она соскочила с полка со словами:

– Теперь ты ложись, а я буду тебя обмазывать, надо же друг другу помогать, правда?

– Спасибо! Ты хотела помочь нам сесть в тюрьму за нашу доброту, за то, что взялись подвезти тебя в санаторий, – спокойно сказал Максим, глядя на неё. – Ты зачем бросилась в прорубь?

Этот вопрос застал её врасплох, от неожиданности она отпрянула от него:

– А зачем ты меня вытащил, я тебя просила? – крикнула она, трясясь от злости. – Ты ничего не знаешь, на меня свалились все напасти, в юности украли кавказцы, неделю насиловали, нашли меня за городом на шоссе с переломанными рёбрами, поврежденным лёгким. Только после трёх операций поставили на ноги. Теперь я неизлечимо больна, кое-чего из потрохов вырезали, всю грудь изуродовали, а с таким телом мужики баб не только не любят, даже смотреть не хотят, вот и ты сейчас не хочешь меня, вам, мужикам, подавай стройных, точёных. Ко всем моим несчастьям прибавилось ещё одно – в поезде вытащили деньги. Так что мне остаётся делать после этого? Радоваться? Плясать?

– А ты о нас подумала? Пусть тебя быстро не нашли, а как бы я и водитель жили дальше с таким грузом; мало того, не знаю, как отразится на дальнейшей жизни, моей и твоей, это купание в проруби. Если не заболеем, тогда будем молиться за здоровье Дарьи Матвеевны.

–Так вот давай, я тебя хорошо смажу мёдом и крепко прилипну к тебе, а потом начну лизать потихоньку, я могу это делать очень ласково, может, тогда и захочешь меня, молодую.

– Лежи, потей, юмористка, навязалась на мою голову, лучше скажи, как тебя зовут?

– Не назовусь, не хочешь удовлетворить меня или не можешь ? Мы же видимся первый и последний раз. Раньше в такой ситуации ты обязан был бы же-ни-ть-ся на мне, - последнее она еле-еле выговорила, язык начал заплетаться настолько сильно, что, кроме мычания, больше ничего нельзя было разобрать.

Максим понял, что выпитый квас и съеденный мёд с водкой образовали реакцию, пары которой ударили в голову. На всякий случай взял руку, нащупал пульс, стал считать и, удовлетворённый, подумал: «Захмелела. Это даже к лучшему, что отключилась, у меня уши не будут пухнуть от её галиматьи. Теперь самому попариться надо, а то голос стал каким-то сиплым, так может и ангина привязаться». Он уже занёс ногу на нижний полок, когда вдруг в дверь постучали.

– Кто там? – тут он понял, что голос сел окончательно, придётся делать ингаляции.

– Это я, Василий, привёз горчичный порошок, принёс мокрую одежду, не знаю, куда её деть.

– Ты один, с тобой нет тётки? – настороженно спросил Максим на всякий случай.

– Да один, тётка сказала через два часа придёт за вами, – вновь из-за двери ответил Василий.

Распахнув дверь, Максим сказал:

– Заходи! Как себя чувствует Матвеевна?

– Суетится по дому, еду готовит, чтобы нас накормить. Я после тёткиных слов подумал, может, мне поехать домой, а через три часа вернуться за вами, завезём её в санаторий, а потом вас по месту назначения, идёт? – спросил водитель с улыбкой на лице в ожидании ответа.

– Пойдёт, учитывая, что твой начальник прибудет в половине шестого. Бросай эту мокроту и поезжай, а тётке скажи, чтобы ничего не готовила, я вечером буду на праздновании, в общем, объясни ей.

– Тогда я поехал, - обрадованный водитель захлопнул дверь и убежал.

В назначенное время Василий подъехал и вошёл в дом Дарьи Матвеевны, где застал Максима, сидящим у стола за чашкой чая, а незнакомку в кровати, укрытую одеялом. Прямо с порога спросил:

– Ну что, поехали?

– Погодь, мне надо её одеть в одёжку какую-нибудь, – сказала Матвеевна и засуетилась.

– Почему в какую-нибудь, вон её чемодан, в нём, наверное, полно вещей, - сказал Максим, поднёс чемодан и поставил у кровати.

Дарья Матвеевна на правах женщины открыла чемодан, покопавшись в нём, достала всё необходимое, после чего, задёрнув шторку, попросила:

– Николаевич, зайди, ты уж её видел во всяком виде, поможешь одеть, а то она пьяная и спит.

Одели её быстро, в узле, который везла незнакомка, оказалась старенькая шуба из искусственного меха. Голову покрыли кашемировым платком и попытались разбудить её, только с этим ничего не получилось. Тогда решили так везти, только перед выходом Максим вынул из портмоне две двадцатипятирублевые купюры и положил в карман незнакомке, а третью – хозяйке на стол. Затем извинился за доставленные неприятности, поблагодарил за заботу и внимание, оказанное им, попросил водителя взять вещи и отнести в машину. После всего, немного подумав, Максим подошёл к хозяйке и сказал:

– В бане я развесил её мокрую одежду, высохнет – соберёте, а я написал записку, сейчас положу в чемодан, потом она придёт и заберёт её, ладно? – после сказанного Максим подошёл к кровати, взял на руки женщину и направился на выход к машине.

Санаторий оказался совсем рядом, уже через десять минут «волга» остановились у служебного входа. Василий вошёл и быстро вернулся в сопровождении дежурного врача. Открыв заднюю дверцу автомобиля, врач узнала свою пациентку. Видимо, Василий рассказал всё произошедшее и о том, что она спит под действием паров алкоголя. Дежурная врач, потрепав женщину, поняла, что так её не отрезвить, поднесла к носу ватку с нашатырём, прихваченную с собой; незнакомка очнулась, узнала врача и кинулась обнимать. Врач попросила:

– Помогите отвести её в палату, здесь рядом, по коридору третья дверь.

Максим и водитель были рады, что быстро отделались от такой проблемной дамы.

Отъехав от санатория, Максим решил посетить парик-махерскую, а уж потом ехать к родителям Маслова. На вышед-шего из парикмахерской мужчину Василий не обратил внима-ния, а когда Максим открыл переднюю дверку автомобиля и начал усаживаться, возмущённо сказал:

– Товарищ, вы куда, я пассажиров не вожу, это вам не такси?

– Ты что, Василий, не узнал гостя и соратника по беде? Скажи, когда ты держал документы в руках, случайно не посмотрел, как её фамилия, ну, хотя бы, как зовут её. Я в бане спрашивал, но она не ответила.

– Нет, не посмотрел. Да вас и не узнать, вовсе вы не старик. Мужик ого-го, хоть куда. Под стать моему начальнику, таким он вас не узнает!

Подъехав к дому Масловых-старших, увидели курящего на крыльце Максима Максимовича, который долго всматривался в одного из прибывших, а когда узнал, вскинул руки вверх с возгласом:

– Вот мой настоящий друг Макс, а то там, на вокзале, тебя, можно сказать, не узнал. Уж очень ты зарос. Почему так долго, я уж думал, что-то случилось, – обнимая друга, тараторил хозяин. – У нас уже стол накрыт, пошли, сейчас познакомлю тебя со своими предками, женой, детьми.

Думается, дорогой читатель, вы знаете, как протекают у русских встречи друзей и юбилеи...

...Максим подошёл к тому месту, где час назад созерцал феерическую панораму. Картина практически не изменилась, если не считать контрастности, очевидно, от фокусного расстояния. Очарование от пейзажа как тогда, так и сейчас будоражило нервную систему. Постояв ещё некоторое время, опьянённый, Максим решил отойти подальше и успокоиться, поскольку знал, что с таким количеством адреналина ему не уснуть. Вернувшись к фасаду санатория и сделав несколько шагов, он вспомнил, как четыре часа тому назад он с незнакомкой под руку медленно шёл к корпусу, и она без устали рассказывала о чём-то своём, незначительном, чего Максим не слушал: его мысли были где-то далеко отсюда, в Узбекистане. Сейчас же оставшись один, он вновь вспомнил о ней:

«Я её узнал, а она, видно, не узнала. Конечно, она и не могла узнать, я был заросшим, а она в шоке и пьяна? Интересно, кто она такая? Красивая, с таким шармом и с такой низкой самооценкой, почему? Обычно такие яркие красавицы – дерзкие, недоступные и очень амбициозные, а эта, как с другой планеты; а может, она ещё себя проявит? Ну, что же, поживём, увидим… За время нашего весьма короткого знакомства она третий раз занимает мои мысли, к чему бы это? Я не думаю, что она имеет какие-то виды на меня, как пословица гласит: «Не по Сеньке шапка!» Подходя к парадной двери, он обратил внимание, что за дверью копошится женщина. Глянув на часы, он заторопился к входу, а дежурная, увидев приближение курортника, открыла дверь и впустила его в здание. Поднявшись на свой этаж и подойдя к палате, Максим не увидел света, значит, надо идти тихо, чтобы не нарушить чей-либо сон. Потихоньку открыв дверь, он вошёл и медленно, без шума прикрыл её; кровать стояла у самой двери, глаза быстро привыкли к полумраку, все спали, он быстро разделся и лёг на кровать с панцирной сеткой. Укрывшись одеялом, подумал: «Вот и кончился первый день моего пребывания в санатории, а завтра беготня, сдача анализов, томография и прочие «прелести» лечебницы».

Невзирая на усталость заснуть он не мог, в голове, как всегда, роилась куча мыслей, в тишине лучше было анализировать, принимать решения; лишь некоторые, не поддававшиеся анализу либо решению, откладывал на потом, а когда ему надоедало ломать голову, он посылал себе команду «Спать!», которую долго вырабатывал в себе и выработал так, что в любое время, несмотря на обстановку, мог лечь и спать, независимо, ночь это или день, шумно или тихо. Вот и сейчас Максим приказал себе спать и едва начал предаваться сонной истоме, как в коридоре услышал беготню и тревожные разговоры о странной аварии. Мало того, чей-то голос упомянул его имя и назвал номер палаты, а второй сказал: «Я сам сейчас войду потихоньку, разбужу его, затем попрошу выйти, а уж здесь объясню суть дела». Дверь сразу же приоткрылась, и, не зажигая свет, крадучись, к изголовью подошёл человек, протянул руку к левому плечу, намереваясь растормошить. Максим понял, что это за ним, приподнялся на локте, сел. Сквозь пробивавшийся в узкую щель свет Максим увидел лицо главврача, который приложил палец к губам, означающий «тихо», после чего рукой показал на дверь. Максим, недолго думая, натянул спортивный костюм и вышел в коридор вслед за главврачом.

– Вы меня извините за беспокойство, но мне больше не к кому обратиться, пойдёмте быстрее, я вам по дороге всё расскажу или лучше на месте, – шагая рядом с Максимом, говорил врач. – У нас в цокольном этаже прорвало трубу, мы перекрыли подачу отопления, но оставлять до утра опасно, можем разморозить систему. Более того, людей заморозим – помогите.

– Давайте не будем паниковать, сейчас посмотрим и примем решение, – сказал Максим деловито.

– Дело в том, что у нас сварщик лежит в больнице, и больше никто не умеет варить, мы бы эту трубу летом поменяли, но тогда нам труб не отпустили, а вы ведь монтажник, умеете всё.

– А сварочный аппарат и электроды есть? – спросил Максим.

– Есть трансформатор и газосварочные аппараты, электроды должны быть, – ответил главврач.

Когда спускались в цокольную часть здания санатория, на Максима и врача пахнуло знакомым промышленным паром, исходившим от горячей воды, затопившей пол до первой ступеньки. Остановившись на предпоследней ступени лестничного марша, Максим сказал:

– Воду откачивать некогда, а потому нужен помощник, мужчина, и резиновые сапоги мне и ему. Откройте и покажите, где у вас сварка и инструмент, а кроме того, место порыва, дабы не терять время, – он не успел договорить, как к ним по лестнице спустился мужчина в рабочей одежде, держа в руках робу и две пары резиновых сапог, одну из которых протянул главврачу, вторую Максиму. Здесь же переобувшись, пошли смотреть место порыва. Шедший впереди оказался дежурным врачом, которого звали Пётр Петрович, на ходу он сказал:

– Сейчас увидите, где течёт, и определитесь, что нужно – ключ от конторки сантехника у меня, а сантехник дома дрыхнет, пьян, как сапожник.

Увиденное поразило Максима: труба диаметром 108 мм, которую прорвало, была настолько проржавевшей, что сварку на ней невозможно было производить, только менять. Пройдя метра четыре, ему это стало ясно окончательно.

– Менять необходимо метров шесть, эта сварке не подлежит, её в металлолом, а ещё такая труба есть?

– Да, есть, все трубы лежат в левой стороне цоколя, все длиной шесть метров, – ответил главврач.

– Это то, что нам нужно. Здесь должна быть вытяжка, включите её, иначе мы здесь с Петром Петровичем долго не выдержим.

– А теперь пойдёмте смотреть аппараты и инструмент, – сказал Пётр Петрович и, развернувшись, двинулся к конторке сантехника. Открыв дверь и включив свет, он по-хозяйски вошёл первым, показал на сварочный аппарат, который стоял на металлическом столике. Максим посмотрел на кабель, прикинул, хватит ли длины. Сосчитав количество колец, сделал вывод: хватит. А шлангов для газорезки на месте не оказалось. «Придётся резать электросваркой, да ничего, не впервой, отрежем», – промелькнула мысль. Осмотревшись внимательно, увидел электроды марки МР-3, после чего остановил взгляд на инструменте и решил: «Можно приступать к работе». Покрутив головой, заключил:

– Аппарат, по-моему, нормальный. Начнём? – спросил Максим, обращаясь Петру Петровичу, после чего стал надевать брезентовую спецодежду сварщика, в то же время говоря главврачу:

– А вы, Александр Николаевич, через два часа дайте команду оператору котельной, чтобы запустил отопление и прошёл по второму этажу по ходу движения горячей воды, и с каждого воздухосборника спустил воздух, по порядку открывал воздушники, иначе воздушные пробки не позволят циркулировать отоплению.

– Вы работайте, а я сейчас пошлю за сантехником: пусть приведут его, какой он есть, здесь его отрезвлю быстро, – произнеся последнее, главврач направился в сторону лестницы.

– Пётр Петрович, для того чтобы начать работать, нам необходимо два куска по четыре метра проволоки или верёвки для демонтажа старой и монтажа новой трубы.

Надо отдать должное, помощника Максиму дали шустрого и благоразумного. Пошарив по закуткам и шкафчикам, тот извлёк моток верёвки, достаточной для предстоящей работы. Взяв маску, электроды, инструмент и верёвку, они отправились к месту порыва, принесли трубу и приступили к работе. Примерив новую трубу к месту течи, они отметили с двух сторон участок демонтажа, после чего подвязали её, и тут же, надев маску, Максим приступил к резке прогнившего участка. Отрезав с одной стороны, он поднял маску, внимательно осмотрел стык, вновь опустил на лицо и начал подравнивать стык, через минуту вновь поднял маску, взял молоток, отодвинув отрезаемый участок в сторону и стал стучать по торцу трубы, ровняя его и одновременно сбивая шлак. Удовлетворившись проделанной работой, Максим приступил к резке с другой стороны, после чего позвал Петра Петровича и вкрадчиво пояснил дальнейший ход работы:

– Сейчас опускаем отрезанный участок на пол, а новую трубу подвешиваем, но прежде чем установим на место старой, на верхние части торцов приварим по маленькому уголку, которые нам помогут отцентрировать стыки, – после сказанного он достал из кармана и показал два равнобоких уголка. Затем они дружно опустили отрезанную и, приварив опорные уголки, подняли новую трубу с небольшим усилием, воткнули её в вырезанный участок. Убедившись, что зазор соответствует нормативу, Максим начал обваривать стыки, предупредив:

– Береги глаза.

Проварив оба стыка и отбив шлак, он долго и придирчиво осматривал их. Очевидно, остался доволен своей работой, попросил помощника сходить за Александром Николаевичем, а сам, прибрав инструмент, принялся сматывать кабель. Закончив и это, снял брезентовую робу и стал ожидать главврача, который не заставил себя долго ждать. Спускаясь по ступенькам, он был полон восхищения и говорил следующее:

– Максим Николаевич, неужели закончили, я думал, здесь придётся трудиться до утра, а вы за пару часов сделали. Даю слово, наш сварщик протянул бы до утра! Не знаю, как вас и благодарить, нет, вы не представляете, какое большое дело сделали для нас и как выручили!

- Не стоит благодарностей, да и выручил я не вас, а людей, которые приехали поправить здоровье, так что ничего такого я не совершил, лишь выполнил свой долг перед больными людьми, – ответил Максим.

– Ну что, Максим Николаевич, можно запускать отопление?

– Уже десять минут как можно.

– Где же этот сантехник, пьяница-несчастный?

В этот момент послышался топот на ступеньках, присутствовавшие враз обернулись назад, увидели спускающегося сантехника в сопровождении старшей медсестры, которая, увидев воду, покрывшую первую ступеньку подвала, остановилась и сказала, обращаясь к главврачу:

– Кое-как растолкала, вообще не хотел идти, так я его… – и она показала на загривок.

– Молодец, Лидия Петровна сейчас пойдёшь с Фёдором и не своди с него глаз, он будет открывать по порядку воздушники и спускать воздух. Я Петра Петровича уже послал в котельную, сейчас откроют задвижку, процесс пойдёт, и пока не запустит полностью отопление, в кабинет ко мне не заходить.

– Александр Николаевич, а как же течь, она ведь с самого утра бежит, а к утру весь подвал затопит, – выразил своё беспокойство Фёдор. Очевидно, пары алкоголя ещё бушевали в его голове, и он не знал, что течь уже устранена.

– Ага, значит, о течи ты знал с самого утра и ничего не сказал об этом! Потом поговорим, а сейчас иди, запускай систему, слышишь – отопление пустили, – сказал главврач, после чего повернулся к Максиму со словами:

– Я ещё раз благодарю вас, а теперь идите отдыхать, вам сегодня анализы сдавать, поэтому необходимо отдохнуть, вы ведь с дороги не отдохнули, а тут мы со своими проблемами. У нас с вами будет время потолковать.

Вернувшись в палату, Максим почувствовал усталость, быстро разделся и лёг, дав себе команду спать.

Еле слышное ласковое дуновение утреннего ветерка, шелест молодых листьев, журчание ручейка, щёлканье соловья, переходящее в трель, многоголосное щебетание птиц, мелодичное звучание пастушьего рожка, шестикратное ку-ку и в унисон льющаяся мелодия баяна русской народной песни ласкали слух и создавали гармонию волшебного просыпающегося летнего леса. Звуки природной симфонии, влетевшие в спящую палату, неслись из только что проснувшегося динамика, который включали в шесть утра для побудки и придания тонуса отдыхающим. Немного понежившись в постели, Максим потянулся, затем резко сел на край кровати, посмотрел в окно. На улице было темно и холодно. Пожелав темноте доброго утра, встал, надел шерстяной спортивный костюм тёмно-синего цвета, окинул взглядом новых знакомых, с которыми ему предстояло прожить несколько дней в этой палате, после чего открыл дверь и вышел в коридор, на ходу надевая вязаную шапочку. На первом этаже поприветствовал дежурную и, осведомившись о температуре за бортом, Максим направился к выходу. Угадав желание отдыхающего, дежурная медсестра заторопилась к двери, чтобы выпустить его на улицу.

Пятиградусный мороз моментально прогнал остатки сна и взбодрил его. Двигаясь к аллее, глубоко вдыхая и выдыхая свежий морозный воздух, насыщенный кислородом, он двигал руками в разные стороны, вращал головой, поворачивался то влево, то вправо, по очереди задирал ноги до уровня плеч. Подойдя к освещённой аллее, он согнул руки в локтях и побежал лёгкой трусцой по белой пушистой целине, на бегу озирая стороны, дабы найти то место, где накануне сидел на пне и с упоением любовался на доселе невиданную красоту, созданную природой. Добежав до знакомого места, Максим увидел всё вчерашнее, только ему показалось, что создатель всё это нерукотворное великолепие изваял в белоснежном мраморе. Берёзовая роща, как и накануне вечером, завораживала, только отличие было в том, что не падал снег, не кружились в танце мириады радужных искр-снежинок, а от обилия снега на макушках берёзки стояли, смиренно склонив головы, словно в ожидании чего-то неизведанного, радостного и счастливого.

Продолжая повседневную утреннюю разминку, а разминался он от тридцати до сорока минут, за исключением воскресенья и тех дней, когда бывал в дороге или разъездах, заканчивая её и направляясь в санаторий, его мысли, а равно и взгляд фиксировали каждую мелочь этой природной красоты, стараясь запомнить великолепие здешнего богатства.

Покрутив головой во все стороны и никого не увидев, с сожалением произнёс вслух:

– Жаль, что никто не видит то, чего я вижу!

Вдохнув в себя и выдохнув несколько порций насыщенного кислородом воздуха, Максим наклонился к снежному бугорку, набрал в ладони за ночь нападавший и ещё не слежавшийся снег и, обтирая лицо, громко зафыркал. Несколько раз проделав процедуру, он тряхнул головой и направился в корпус. В холле на сей раз у дежурной поинтересовался:

– Где находится душевая?

– На каждом этаже по две, а расположены они в конце коридоров, на дверях написано «ДУШЕВАЯ», а ниже прочтёте, женская или мужская, – ответила дежурная медсестра. И для полной ясности, скрестив руки на груди, указательными пальцами в обе стороны показала в направление тупиков коридоров.

Приоткрыв дверь палаты, Максим протянул руку к спинке кровати, сдёрнул полотенце и направился в душевую, где вмиг сбросил с себя одежду, прошёл в кабину и, подставив загоревшее крепкое тело под тёплые струи блаженной влаги, медленно поворачиваясь, старался попасть всей статью под падающий конус живительной воды, с шумом вылетающей из отверстий и ударяющей о залысину искрящимися каплями, разлетавшимися во все стороны.

Простояв несколько минут под таким потоком, он закрыл горячую воду, а холодную увеличил, с первыми струями которой разнеженное тело ободрилось, затем напряглось, превратилось в комок мышц; минуты было достаточно для общего тонуса, после чего Максим обтёрся до красноты – это был своеобразный массаж. Почувствовав, что тело разогрелось, он оделся и направился в палату, а вынув часы, отметил для себя: «На всё ушёл один час. Теперь до завтрака можно почитать беллетристику и газеты». В палате двое лежебок потягивались, третий спал. Ещё раз пожелав доброго утра собратьям по болезни, Максим присел на край кровати, достал вчерашнюю периодику и только начал просматривать, как открылась дверь и вошедшая медсестра пробасила: «Кто новенький, пойдёмте со мной!» В коридоре она сунула Максиму в руки несколько бумажек – это были направления на сдачу анализов, продолжая двигаться по коридору, громко говорила: «Кровь из вены и пальца сдадите прямо сейчас у меня в лаборатории. Кал, мочу и мокроту тоже сейчас, но только в туалете, там, в конце коридора, на подоконнике стоит посуда, всё сделаете, там же и оставите. Теперь проходите сюда, я возьму кровь, и вы можете заняться другими анализами, после чего идите завтракать, а потом к врачу». Покончив с анализами, он отправился в свою палату, по пути читая, запоминая, где какой кабинет. Войдя в палату, увидел, как все недавно ещё спавшие занимаются заправкой коек и собственным туалетом. Максим оценил прекрасное и дружное настроение новых знакомых, которые, подшучивая друг над другом, смеялись и рассказывали анекдоты и после каждого анекдота громко гоготали. Управившись с туалетом, кто-то сказал:

– Пора двигаться в столовую, уже время – пошли.

Максим со своей группой входил в столовую последним. Продвигаясь между столами, он внимательно всматривался в незнакомые лица, одновременно искал Марину и столик, за которым вчера ужинал.

В столовой все рассыпались по номерам диетических столов, предписанных врачами.

Наконец он подошёл к своему столику и ещё не успел присесть, как к нему обратилась старшая по залу с извинениями, сказав какой-то даме: «Отныне здесь ваше место, а вы пойдёмте за мной». Пройдя четыре столика по диагонали, оказались у одного возле окна, за которым сидели две особы средних лет и мужчина с греческим носом, на вид старше дам лет на пятнадцать. Сидевшие за столом были заняты трапезой, увидев новенького, они одновременно подняли вопрошающие глаза; в это время вмешалась старшая официантка по залу, которая, обращаясь к Максиму, сказала:

– Вот ваше место с этой секунды и до полного излечения, здесь будете сидеть. Приятного аппетита, – после чего обратилась к сидящей троице: – Знакомьтесь, вот ваш новенький, которого вы спрашивали, а я пошла, – и подмигнув сероглазой, слегка ехидной улыбкой, удалилась в сторону раздачи.

Новенький не заставил долго ждать, тут же представился:

– Я Максим, – и слегка кивнув головой, начал присаживаться на свободный стул.

– Я Галина Петровна, – назвала себя сидевшая слева.

– А я Марина, мы с вами ещё вчера познакомились, – подняв голову, с зардевшимся лицом представилась сидевшая напротив, в которой Максим и впрямь узнал Марину. Она вновь опустила голову и продолжила завтрак.

– Козлов Анатолий Анатольевич, ем, пью и лечусь в меру необходимости, потому как умирать не хочется, – отшутился мужчина лет пятидесяти пяти, сидевший справа. После знакомства наступила тишина, все увлеклись едой. Анатолий Анатольевич и Галина Петровна, уткнувшись в свои блюда, энергично поглощали завтрак, ни на кого не обращая внимания. Максим и Марина ели неохотно, лениво жевали, вилками ковырялись в своих блюдах и периодически исподлобья смотрели друг на друга. Со стороны создавалось впечатление сытых людей, но они просто тянули время. Им хотелось остаться одним, чтобы начать неудобный разговор. Особенно Марина чувствовала за собой вину от того, что не дождалась Максима, хотя сама просила его прийти, и теперь не знала, каким образом выйти из этой пренеприятной ситуации. Наконец, двое из соседей по столу встали, поблагодарив за компанию, и ушли. Затянувшуюся паузу первой нарушила Марина, подняв голову и изобразив страдание на лице, она спросила:

– Вы на меня обижаетесь за вчерашний поступок, поэтому молчите? Поверьте, после вашего ухода у меня разболелась голова, пришлось идти к себе в палату, лечь в постель, больше ничего не помню, утром разбудила соседка, и вот я здесь, – после некоторого молчания добавила словами Пушкина из «Евгения Онегина»: – «…Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать…» – после сказанных слов, чуть наклонив голову к левому плечу и опустив ресницы, с лукавой улыбкой, видимо, эту домашнюю заготовку она не раз проделывала с мужчинами, умоляюще смотрела, как бы своим поведением говоря: «Я – хорошая, хоть и кошка, но не царапаюсь, я податливая, тёплая, мягкая и пушистая, можешь погладить меня, возражать не буду, ну, попробуй, я на всё согласна, только прости ради бога и пощади. Я больше не буду». Максиму показалось, что она сжалась в комочек, словно маленький котёнок, ожидая ласки хозяина. Он сразу разгадал её игру, но, как ни странно, ему это понравилось. Всё было сделано быстро, в меру элегантно, придраться было не чему, и в тоже время подобострастно. Тогда он поторопился разрядить тягостное молчание и торопливо выпалил:

– Нет-нет, что вы, я не могу обижаться на вас, не имею никакого права, вообще, с чего вы взяли? Сегодня только могу сказать – вы совсем другая, молодая красивая, яркая, сразу трудно было узнать, поэтому не затевал разговора, ждал, пока уйдут наши соседи, и только молча изучал вас. Теперь же, когда они ушли, могу сказать, вы ни в чём не виноваты и ничем не обязаны. Думаю, на этом мы закроем тему и останемся друзьями, если вы не посчитаете это каким-то подвохом.

– Ну, если между нами мир, то сегодня после прохождения процедур и разговора с главврачом вы будете моим кавалером, возражения не принимаются!

– Согласен, только боюсь, вы не выдержите моего присутствия и двух часов, ведь вы, женщины, хотите всё знать, тем более о новеньком, а главное, его семейное положение для того, чтобы строить планы на будущее, не так ли? В отличие от вас, женщин, мы, мужчины, никогда не спрашиваем вас о семье: во-первых, это неприлично, во-вторых, женщина сама решает, как себя вести с нами, мужчинами – в рамках этикета или флиртовать; в-третьих, ревновать к семье или стать любовницей, а там трава не расти.

– Максим, мне кажется, нам пора перейти на ты, так проще общаться, оппонент ты серьёзный, и предстоит многообеща-ющая дискуссия, не знаю, смогу ли я дискутировать, – сказала Марина, пристально рассматривая и изучая теперь уже будущего оппонента.

– Всё будет зависеть от концепции, которую ты изберёшь? – ответил Максим, глядя прямо в глаза.

Покончив с завтраком, и поблагодарив друг друга за компанию, они поднялись и устремились к выходу.

– Обход до десяти тридцати, потом можно идти на прогулку, там и встретимся, – сказала Марина.

– Хорошо, Мариша, я сейчас к главврачу, сколько продержит, не знаю, будь в роще, там тебя найду.

Немного постояв в коридоре, она пошла в палату.

– А вы пунктуальны, Максим Николаевич, это делает вам честь, – сказал Александр Николаевич, когда Максим, постучав, вошёл к нему.

– Может и делает честь, но я думаю, это взаимоуважение и цена времени ни с чем не соизмеримы. Порой это время ни за какие деньги не купишь, а утратив, не вернёшь, – сказал Максим, усаживаясь на предложенный стул.

– Мы сейчас с вами побеседуем не о философии, а на тему, с которой вы к нам прибыли, то бишь медицинскую. Давайте договоримся: только полное ваше откровение о том, что происходит с вашим организмом, будет залогом скорого выздоровления. Судя по направлению и снимку, у вас ничего страшного не наблюдается: небольшое затемнение верхней части лёгкого, – глядя в упор, сказал заслуженный фтизиатр.

– Мне в нашем диспансере говорили то же самое, тогда я не пойму, зачем меня сюда прислали?

– Пройдёте полное обследование, тогда посмотрим, мы должны убедиться не только в том, что вы здоровы, а и в том, что вы не опасны для окружающих, – сказал Александр Николаевич после того, как прослушал и простучал грудную клетку – спереди и сзади. Удовлетворённый пациентом, доктор принялся задавать вопросы, не имеющие никакого отношения к медицине. О семейном положении, о работе, о хобби, об отношениях к женщинам. Покончив вопросами, он сказал:

– Прямо сейчас пройдёте врачей – и вы свободны.

Закончив осмотр у трёх врачей и сделав томографию, Максим отправился одеваться, чтобы идти на прогулку. Проходя через вестибюль, мельком глянул на часы, висевшие прямо напротив дежурной – они показывали одиннадцать сорок пять. Значит, ещё больше часа можно погулять на свежем воздухе. В гардеробной никого не оказалось, пришлось искать гардеробщицу. Максим хотел уже подойти к дежурной, как вдруг появилась гардеробщица. Он быстро оделся и ускоренным шагом двинулся через длинный служебный коридор к выходу. Выбравшись на улицу, осмотрелся, поблизости никого не было; постояв ещё с минуту, направился в правую аллею, где должна была быть Марина. Пройдя несколько шагов, остановился, поднял лицо к небу, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, ничего не увидел вокруг, кроме разбросанных пустых коробок, и пошёл дальше к воротам. Шагов через двадцать он оказался на перекрёстке просёлочных дорог. Навстречу ехал мужчина на серо-пегой лошади, запряженной в дровни. Максим поинтересовался дорогами. Возница охотно вступил в разговор и пояснил:

– Вправо от тебя деревня Завьялово, я в ней живу, это рукой подать, всего два километра у реки Проня; дорога влево идёт к автостраде М-5, Москва – Пенза – Тольятти, до неё эдак метров пятьсот будет.

Поблагодарив возницу, Максим развернулся и пошёл обратно на территорию санатория, чтобы встретиться с Мариной.

Вернувшись из столовой, Марина заправила кровать, подошла к зеркалу и начала теребить свои тёмно-каштановые волосы, укладывая их то в одну, то в другую сторону, жеманно наклоняя голову и кокетливо поворачивая талию. Вздёрнув плечами, произнесла: «Хороша!»

Это было сказано, скорее, для успокоения души – она знала, что её грудь давно потеряла изящество после операции по удалению одной дольки лёгкого с правой стороны, когда из-за узловой формы мастита с подозрением на рак удалили и грудь. Ходить прямо она не могла, правое плечо всё время тянуло вниз, приходилось подкладывать специально сшитую подушечку для выравнивания плеч, поэтому летом не носила ни кофточек, ни блузок на бретельках.

– Да… подруга, физиономия у тебя для Левицкого, жаль, нет его в живых, написал бы он тебя, а на аукционе в Солсбери произвела бы фурор, и купили бы твой портрет за пять миллионов долларов! – сказала с улыбкой соседка по палате Галина.

– Пусть лучше меня живую купят за миллион, – с грустью ответила Марина. Видно было – она что-то обдумывает, и вдруг её словно прорвало, такая затаённая боль и обида послышались в голосе, когда она произнесла: – Понимаешь, Галя, раньше мужчины домогались и желали меня, я же от них отбивалась как от собак, а в последнее время всё больше и больше тянет к ним, мало того, при виде красивого и крепкого мужика меня охватывает страсть, в теле появляется зуд, а в голове помутнение. Что со мной происходит, не знаю, может, я эротоманка?

– Ты знаешь, Марина, буду с тобой так же откровенна, как и ты со мной, я тоже в последнее время стала замечать за собой тягу к противоположному полу, правда, не с такой страстью, как ты рассказываешь. Вспоминая последние годы, а именно, когда выявили туберкулёз, я начала стесняться и сторониться людей, считая себя ущемлённой жизнью, неполноценной, постоянно приходилось сдерживать свои желания... В итоге, когда надо было любить, я не позволяла себе этого, довела свою плоть до голода; только природа не допускает пробелов в своей цепочке, она должна исчерпать в полном объёме все функции. По-моему, у тебя та же ситуация, только началось все раньше моего, поэтому и проявляется сильнее.

– Не могу понять своих фантазий, они больше похожи на девичьи грёзы. Хотя стыдно признаться, но в чём-то ты права: именно недолюбила и недополучила мужской ласки, внимания, заботы и тепла, – подтвердила Марина слова Галины.

– Марина, и я продолжаю грезить как в девичестве. Хочу влюбиться в красивого, статного, крепкого и сильного мужчину, чтобы мог защитить, поднять и поносить на руках, чтобы любил, не изменял, был состоятельным, умным и чтобы слушался меня.

– Ну ты, подруга, даёшь, таких мужиков можно только придумать, это что-то из области фантастики! Такие мужики эгоисты, властолюбцы, мало того, все они бабники и кутилы, и я о таких не мечтаю, не до красоты. Мне бы хотелось встретить непьющего, умного, скромного, чтобы любил или хотя бы уважал меня как женщину, но самое главное – должно быть взаимопонимание, в объятиях такого человека хотела бы насладиться его мужской аурой, захмелеть от поцелуев, а возбудившись, отдаться ему в страсти и исступлении, удовлетворив жажду плоти. Но сегодня это неосуществимая мечта, больше всего угнетает моё изуродованное тело. Посмотри, как исполосована грудная клетка и отнята правая грудь – это то, за что мужчины любят подержаться, а иногда и устами приложиться. Я нигде не могу обнажиться: ни на пляже, ни в бане, уж не говорю о мужчинах. Ведь эти самцы смотрят на женские тела с вожделением. Были два случая: увидев мою изуродованную плоть, тут же убегали и больше не возвращались. Со мной сегодня может вступить в половую связь или бесчувственно пьяный, или как-то иначе, а пьяных и иначе я не хочу. – Марина на секунду задумалась, после чего продол-жила: – Встречаются мужчины, конечно, крайне редко, на которых стоит только глянуть или повести рукой – и он уже знает, что тебе нужно. Но с такими мужиками при разговоре надо вести себя настороженно, так как они опережают мысли на порядок.

– Слушай, Марина, так это из-за новенького треволнения со вчерашнего вечера? Какой-то он плюгавенький, видно, две извилины, и те где-то растерял. А ты у нас женщина яркая.

– Боюсь, Галя, ты ошибаешься, в нём что-то есть необычное, затаённое и близкое мне по духу. Ты же знаешь, красавца не ищу, а он мне понравился, а насчёт внешности ты права, но она у меня только на лице. Вот это лицо и даёт последнюю надежду иметь синицу в руках, а не журавля в небе. Мужчины – дети, которые как увидят красивую игрушку, так и хотят подержать и поиграть с ней, а надоест – бросают. Вот и я – красивая игрушка, только отличаюсь тем, что могу ещё говорить и кокетничать, а это сразу их притягивает, словно магнит.

Вот так Марина впервые за десять дней разоткровен-ничалась с Галиной Петровной.

Неожиданно открылась дверь, и говоруньи умолкли; в палату вошли врач, диетолог, старшая медсестра и сестра-хозяйка. Фтизиатр поинтересовался состоянием здоровья, сном, диетолог справился насчёт аппетита, как готовят, вкусно и хватает ли; ответы были положительными. Сестра-хозяйка спрашивала про чистоту, порядок, нет ли у кого замечаний и предложений. Старшая медсестра все вопросы и ответы записывала в журнал обхода. Доктор, внимательно посмотрев на Галину и Марину, сказал:

– Ну, тогда отдыхайте, набирайтесь сил и до новых встреч.

После их ухода Марина тепло оделась, опять посмотрела в зеркало, состроила рожу и, пожелав себе: «Удачи тебе на охоте – волчица!» – направилась к двери.

Но выйти не успела, у самого порога её остановила Галина с просьбой:

– Подожди, мне только пальто надеть, и пойдём вместе прогуляемся, ты ведь не договорила. А выговориться тебе надо, самой будет легче.

По коридору к выходу шли молча, не затрагивая больную для обеих тему. На ходу со встречными улыбались, любезно обменивались приветствиями, изредка перебрасывались незна-чительными фразами. Лишь выйдя из корпуса, они рассмеялись и как по команде произнесли слово в слово одно и то же:

– Хоть душу кошки скребут, но мы фасон держим, – после чего обе надолго замолчали, направляясь в рощу.

– Марина, можно задать тебе вопрос? Если посчитаешь бестактным, можешь не отвечать, я пойму.

– Задавай, не стесняйся, постараюсь ответить, наверное, действительно назрело то время, когда надо выговориться и чем быстрее, тем лучше.

– Почему за десять дней я всегда тебя видела в хорошем настроении, а вчера вечером ты вернулась с прогулки какая-то задумчивая, лишь глаза блестели как-то загадочно!.. А сегодня в столовой перед завтраком о чём-то пошепталась с официанткой, вскоре та привела к нам новенького, после этого ты вновь стала сама собой; в палате же на тебя напала меланхолия, в которой ты и сейчас пребываешь. Вот это всё происходящее ты можешь объяснить? Скажу больше, за это время тебя ни один мужчина не заинтересовал, а ведь в палате ты правду говорила, повторю твои слова: «…Последнее время меня всё больше тянет к мужчинам…», – а на деле? Да, один армянин Арам надоел мне со своей просьбой: «Познакомь да познакомь».

Галина говорила очень спокойно и на свои вопросы ждала ответы.

– Галя, чтобы ответить на все твои вопросы, потребуется очень много времени, но самое главное, мне придётся переворошить не один год мучительно прожитой жизни. Больше всего не хочется вспоминать, сколько пришлось перенести унижений, оскорблений, плевков в лицо…

При последних словах Марина сняла перчатку, достала платочек и, периодически промокая глаза наполняющимися слезами и не останавливаясь, продолжала рассказывать:

– Примерно лет двенадцать назад я с двумя подругами в ресторане отмечала моё двадцатипятилетие и пятилетие со дня операции. По стечению обстоятельств через два столика от нас четыре парня тоже что-то отмечали, кажется, тридцатилетие одного из них. Застолье проходило нормально, пока четвёрка не дошла до кондиции. Оркестр заиграл очень популярную мелодию, и из-за того столика, как по команде, мужчины бросились к нам, чтобы пригласить на танец. Было приятно оказаться в центре внимания. Танцуя, мы все перезнакомились. Вскоре друг к другу обращались на ты и по именам. Мой кавалер рассказал, как показалось, почти всю биографию. Меня не насторожила его говорливость, видимо, под парами алкоголя не уловила в его болтовне фальшь о культурном воспитании и духовной порядочности, за что позже и поплатилась. Из их слов, дошедших до наших ушей, узнали, что все трое – закоренелые холостяки. Константин, так звали моего нового ресторанного знакомого, работал горным инженером в шахте.

– Марина, как выглядел Константин, коротко можешь описать?

– По всем меркам, это твой типаж: красив, как Адонис – статный, высокий, белокурый, голубоглазый. Настоящий Селадон, да и только, ходил в серо-зелёном костюме. По окончании празднования мы разрешили кавалерам проводить нас по домам, вот это была моя самая главная ошибка. Подойдя к подъезду, он начал напрашиваться на ночлег, а когда получил категорический отказ, начал распускать руки. Я это немедленно пресекла, и он ушёл обиженным. Я подумала, что он больше не придёт, но на второй день вечером явился, будто ничего и не произошло. Принёс цветы и подарки мне и дочке, но никакого извинения не попросил.

– Марина, очевидно, ты простила его поступок и оставила на ночь, после этого начали встречаться? – сгорая от нетерпения, спросила Галина.

– Нет, я его не оставила, а поскольку он был трезвый, попросила, чтобы больше не приходил, дабы потом не испытал сильного разочарования. Но он не понял, с кем имеет дело, и обернувшись сказал: «Это мы ещё посмотрим!» И ушёл. Не было его ровно двое суток, подумала – отстал, слава Богу!

Галина остановилась, приветствуя мужчину, стоящего в стороне, которому крикнула: «Договоримся в обед», – после чего, заглянув Марине в глаза и состроив умоляющее лицо, попросила:

– Марина, ты не смогла бы после обеда пойти гулять, а мы в палате закрылись бы и занялись любовью, я пообещала этому мужику, он такой страстный, и прибор у него приличный, поэтому хочу на кровати.

– Ты что, серьёзно? В палате, да ещё днём, а если из персонала?.. – но Галина не дала ей договорить.

– Не волнуйся, многие в это время занимаются любовью. Так ты выручишь меня? Да, у нас с ним было два раза, второй раз мне не понравилось – стоять в наклон и плечом упираться в берёзку, потому что перед наступлением оргазма хочется обнять не дерево, а мужика, и умереть в его крепком объятии и страстном поцелуе!.. Мариночка, ну, пожалуйста, помоги, нужно будет, я помогу тебе, мы же женщины, ты должна понять.

– Ладно, если невтерпёж, тогда погуляю, – сказала Марина, глядя прямо в глаза Галине, затем добавила. – А я думала, ты тоже воздерживаешься, а ты зря времени не теряешь!..

– Дважды получилось случайно, целовались, целовались – и возбудились, там уже не обращали внимания, лишь бы удовлетворить похоть, а сейчас нет времени, он уезжает, а вот если другого подцеплю, тогда сниму квартиру. За согласие – спасибо! Марина, извини, перебила, прошу, продолжай, мне очень хочется дослушать твой рассказ.

– Через два дня он пришёл – мы ужинали, он тоже с нами сел и долго сидел в ожидании, ждал, что я его оставлю. В десять дочь легла спать, тогда ему сказала: «Я ведь тебя просила – не приходи ко мне, мы разные люди, у нас с тобой ничего не получится, предупреждаю: будет горькое разочарование!» Подожди, Галя, не перебивай ход мыслей, а то хронология нарушится, слушай, а когда закончу это повествование, у тебя не будет никаких вопросов.

Весь тот вечер он ни на минуту не отходил от меня, но всё-таки я его отправила, не допустив до себя. Зато последующие полгода не давал мне прохода, вошёл в доверие к дочери, дарил ей игрушки, мне покупал цветы, ей конфеты, иногда приносил продукты. В один из дней, будем считать, последний, принёс много продуктов, каких-то подарков и попросил, чтобы я приготовила чего-нибудь вкусненького. Был выходной, дочь ночевала у бабушки, мы остались вдвоём; он был весел и игрив, чувствовал себя хозяином. Видимо, рассчитывал, что подарки ему откроют путь не только к сердцу, но и в опочивальню, где я буду удовлетворять его желания. Меня все его выходки бесили, кое-как сдерживалась. Ужин удался на славу, пили коньяк, после он сказал: «Стели постель, мне завтра рано на работу, надо выспаться. Хочу ещё покувыркаться». После этих слов чаша гнева переполнилась, и я ему крикнула: «Кто ты такой? Пошёл вон, командуй в другом месте! С тобой я спать не собираюсь, я тебе говорила – ничего не будет. Забирай свои подарки и уходи, чтобы ты мне больше никогда в жизни не попадался». А он, до того наглый, поворачивается ко мне спиной и говорит куда-то в пространство: «Не валяй Ваньку, ты ведь не девочка, чего ломаешься, я люблю тебя, и ты будешь моей». Галя, тогда я ему ответила: «Костя, до сегодняшнего дня ты мне нравился, но после твоего командного тона ты мне противен. Помнишь, я неоднократно говорила, что у нас с тобой ничего не получится. Ты многого не знаешь и знать не хочешь; вам, мужикам, только одно нужно – свободный доступ к нашему телу. Вот и сейчас затеял этот разговор, стремясь исполнить своё сладострастное желание».

Так мы с ним долго спорили, но он не воспринимал мои доводы. Тогда я во второй раз вспылила и сказала: «Со мной сексом нужно заниматься только в темноте и без подготовки или будучи сильно пьяным, притом, не раздевая догола, и чтобы не ласкал моё тело и груди». Тогда Константин посмотрел на меня издевательски и спросил: «Только так ты возбуждаешься?» Эта реплика окончательно выбила меня из равновесия, я сказала: «Судя по твоему характеру, то, что увидишь сейчас, не задержит тебя ни на минуту – сбежишь! Только об одном прошу: не болтай нигде, будь мужиком и не приходи больше, договорились? Забудь меня». После этих слов зашла за ширму, скинула с себя всё и раздвинула ширму со словами: «Смотри! Любуйся телом, над которым поработали хирурги, и не один раз!» Затем начала потихоньку поворачиваться, чтобы он лучше рассмотрел на бюсте шов, который начинался у левой груди, проходил через середину правой, которую удалили одновременно с верхней долькой правого лёгкого. И ещё несколько более мелких швов, которые испещрили всё. На фоне моего худого тела я напоминала человека, вышедшего из камеры пыток. От увиденного лицо Константина побледнело и всё, что он мог выговорить, еле переводя дух, было: «Ты что, с Освенцима?» Далее в мой адрес летела брань одна за другой и страшно необоснованные обвинения: «Ты меня обманула, специально время тянула, не говорила, а я, идиот, целых полгода на тебя потратил. Столько денег израсходовал, и в результате – нуль. Ты сучка ещё та!..» Если бы ты видела, он по комнате метался, как разъярённый зверь в клетке, затем на мгновение умолк, ещё внимательнее посмотрел на меня, после чего, вытянув голову вперёд и указывая на мой лобок с кудрявыми волосами, спросил: «Почему волосы жёлтые, ты что – заразная?»

Всё это время, пока Марина рассказывала один из эпизодов своей жизни, Галина старалась тихонько ступать по тропе, дабы не прерывать ход её мыслей. Марина шла и говорила, словно заученный стих, а во взгляде было что-то страшное, и устремлён он был куда-то вдаль; говорила быстро, не замечая ничего и никого. Порой казалось, что произносит монолог, а когда опомнилась, глянула на Галину, вопрошая:

– Тебе не надоела моя исповедь?

– Нет, Марина, продолжай, мне очень интересно…

– После слов: «…Ты что – заразная?» - он схватился за голову со словами: «О Боже, за что мне это!?..» Здесь я рассвирепела и стала одеваться, затем пошла на него, на ходу спрашивая: «Ты что, собирался на мне жениться, или я тебе подавала какую-то надежду, а может, это я за тобой бегала, заигрывала, искала встречи, дабы затащить тебя на себя?» Получив от него три «нет», Галя, я ещё раз попросила вспомнить мои предуп-реждения, но он был неумолим, тогда я ему дословно передала свои слова: «Я тебе говорила, ничего у нас с тобой не получится? Ты, видимо хотел увидеть Венеру Урбинскую, а увидел Афродиту Милосскую, но не безрукую, а с изуродованным бюстом. Увидел? Удовлетворён? Я ведь говорила, не надо было настаивать на близости, теперь же ступай!» После этих слов он соскочил со стула и стремительно убежал, больше я его не видела.

– Марина, прости, что взбудоражила твою душу, право, мне очень жаль. Ты вон вся бледная и дрожишь, тебе бы валерьянки. Давай пройдёмся и успокоимся, в другой день поговорим о твоём муже и любовниках, а я тебе о своих расскажу, ладно?

– А о любовниках, Галина, могу рассказать прямо сейчас. Их было двое, оба туберкулёзники, с высшим образованием, с положением и оба женатые. Но главное было не в этом. Они не были интересными людьми, с ними не о чем было говорить, хотя о своей работе могли говорить сутками, но главное было в другом. Готовы были затаскивать в постель по нескольку раз в день, а в постели вели себя, будто отбывают наказание или исполняют супружеские обязанности, никакой ласки, а уж о страсти и думать не приходилось. С ними после первого раза можно было больше не ложиться в постель.

– Марина, может, и этот такой же, ты ведь с ним ещё не была в постели. Или уже?.. - и рассмеялась.

– Максим совершенно другой человек, на мой взгляд, хотя и мало я его знаю – это неординарный человек, в нём какой-то магнит, притягивающий к себе. Посмотри на него со стороны: он здоров, полон энергии и темперамента, это видно по походке. В нём нет и признака туберкулёза. На днях я всё узнаю о нём… Хоть ростом чуть выше среднего, а полюбуйся статью, мне кажется, такой человек не может болеть нашей болезнью, мало того, у него такая мощная притягательная сила! Пока не могу объяснить, но, по-моему, среди людей магнетизм тоже существует. Хочу тебе привести в качестве примера вчерашнюю прогулку здесь по аллее. Когда я увидела сказочную красоту этой берёзовой рощи, у меня закружилась, а потом разболелась голова. Началась истерика. Подойдя к нему, не знаю, что случилось, но моя голова камнем упала на его плечо. Так мы стояли несколько минут, от него шло какое-то тепло, истерика и головная боль прошли. Он проводил меня до корпуса, настроение поднялось, и я себя чувствовала счастливой и не одинокой. А утром в столовой, когда его подвели к нам, моё сердце получило глоток свежего горного воздуха и бальзама. Галя, ты не представляешь, в нашем возрасте получить такое умиротворение, такое счастье – не высказать! – Марина ещё не закончила свой рассказ, а Галина вновь задала интересующий её вопрос.

– Марина, скажи, почему он какой-то задумчивый и немногословный?

– Отвечу. Мы для него незнакомые люди, а нормальные и незнакомые люди при первой встрече изучают личности. Подожди, не перебивай, сейчас отвечу: ты хочешь узнать его эрудицию? Ты это поймёшь при первой же встрече и даже очень коротком разговоре, – так Марина высказала свои предположения о Максиме. Далее они, по бабьи, говорили о многом, перескакивали с одного на другое, но всё это было пустое – у Марины ещё долго не проходила нервная дрожь…

Навеянная мысль о Мироздании, то есть о Вселенной, позволила Максиму тут же процитировать в мыслях отрывок из философского трактата: «…Весь мир безграничен во времени и пространстве и бесконечно разнообразен по тем формам, которые принимает материя в процессе своего развития. Вселенная существует объективно, независимо от сознания человека, её познающего: содержит гигантское множество небесных тел, многие из которых по размерам превосходят Землю во много миллионов раз…» – хватит, это слишком объёмная тема. Максим переключил мысль о Земле, о людях, населяющих её, об их ратном труде, о любви; он знал, что это тоже бесконечная тема, пока существует мир, но всё же начал. Ему ничего не стоило чуть напрячь память, как тут же получал нужную информацию из своего архива, словно из энциклопедии: «…Земля образовалась 4,5 миллиарда лет назад путём гравитационной конденсации из рассеянного в около-солнечном пространстве газопылевого вещества, содержащего все известные в природе химические элементы…», – немного поразмыслив, Максим вновь включил мозги глубокой памяти о человеке: «…Человек появился на Земле в итоге сложного и длительного процесса историко-эволюционного развития и как биологическое существо сохраняет тесную связь с животным миром, прежде всего с отрядом приматов, в который он входит в ранге особого семейства гоминид, – это произошло 12-15 миллионов лет назад. С тех пор человек борется за выживание и всё, что он делает: добывает пищу, одежду, объединяется с соплеменниками, строит жильё, защищает семью, имущество и родину – всё это делается во имя любви».

Он едва закончил мысль, как молодая парочка, обогнав и преградив путь, представилась:

– Я Таня, я Валера, а вы Максим Николаевич, о вас весь санаторий говорит, вы в первый день приезда завоевали сердце самой красивой женщины в нашем санатории. Это что, любовь с первого взгляда? Ладно, можете не отвечать, хотя очень интересно. Простите нас за бестактность, но мы хотим знать, как правильно сформулировать, что же такое любовь? Мы много читали и читаем, спорим, а ответа нет. Дело в том, что мы здесь полюбили друг друга и поклялись, что будем преданны, честны и верны, пока дышим.

– Молодые люди, вся научная братия, хоть как-то причастная к человечеству, в том числе писатели и поэты, не могут прийти к единому мнению – сколько умов, столько и толкований, так что нет такой формулы.

– Максим Николаевич, вы старше и мудрее, а как вы понимаете, что такое Любовь? Вы ведь сами любили и любите сейчас, иначе Марина вам не нужна была бы; похоже, она тоже влюбилась в вас, весь санаторий, как улей, только об этом и говорит.

– Любовь – безграничное интимное чувство, которое трудно выразить словами, любовь требует постоянства и верности, которые иногда неосознанно доводят до абсурда в момент влечения противоположных полов друг к другу, обществу, идее! Вот так, короче не могу сформулировать. – Немного погодя, глядя на молодых людей Максим с отцовским чувством произнёс: - Прекрасная пора у вас, молодые люди! Любите взаимной любовью и не давайте повода, чтобы в вашей любви образовалась трещинка. Будьте счастливы, до встречи, – и уже собрался уходить, но влюблённые дорогу не освобождали и вместе выразились так:

– Спасибо вам большое, вы прекрасно сказали, но если вы располагаете временем, то раздвиньте ещё чуть-чуть границы этой темы, мы впервые влюбились, – закончил Валерий.

– Хорошо! – согласился Максим. – Я постараюсь чуточку больше раскрыть тему любви на некоторых примерах, но без интимных подробностей – до них вы дойдёте, когда поженитесь, – и как бы продолжая незаконченную тему, начал свой монолог:

– «Люблю», как красиво оно звучит, а сколько в этом слове смысла, нежности и ласки, когда произносишь его матери: «Мама, я люблю тебя!» А как долго стоишь, будто с комком в горле, когда впервые хочешь девушке сказать: «Я люблю тебя, милая!» А девушка, услышав это слово, содрогнётся от счастья, лицо зардеется пунцово-красным цветом, и, млея от счастья, доверит тебе себя. А когда мать, наклонившаяся над младенцем, говорит ему: «Я люблю тебя», на её глаза накатываются слёзы счастья, она находится в состоянии эйфории и выражает свои эмоции как может: целует, прижимает к себе, подбрасывает, смеётся, приплясывает, играет, думает, что счастью не будет конца!.. А когда отец сыну или сын отцу, или брат брату говорят о любви, здесь слышится мужская дружба, надёжность, защита, гордость и мужество. Вот такое масштабное и грандиозное слово – Любовь! – закончил Максим.

– Большое вам спасибо, – в один голос произнесли они, а Татьяна, пунцовая то ли от мороза, то ли от услышанного, сказала: – Сколько я прочла книг, ничего подобного не находила, это здорово, не зря говорят, что вы умный!

Ничего не ответив на детскую похвалу, Максим любезно распрощался с молодёжью и двинулся по аллее, вновь с какой-то мыслью. Не успел пройти и несколько шагов, как снова заработала мысль о монтаже мостового крана; он настолько был поглощён этим злосчастным краном, что не заметил идущих навстречу соседок по столу, Галину и Марину, которые его остановили. И не только его, но и его мысли. От неожиданности он автоматически сделал шаг назад, затем по привычке тряхнул головой, словно избавился от наваждения, и тихо произнёс:

– Извините, со мной такое случается.

– Это чем же так сильно были заняты ваши мысли, что даже не заметили двух прекрасных дам? Кстати, Марина сказала, вы должны здесь встретиться?

– Да, это так, – ответил Максим.

– Похвально, значит, вашу мысль занимала предстоящая встреча, – тут Галина рукой показала в сторону Марины, которая стояла, не спуская глаз с Максима.

– Нет, это немного не так. Думал о предстоящей работе, которой я не планировал, но которую могут навязать. И я не смогу отказаться.

– Так о чём же все-таки думала ваша головушка? – ехидно и настоятельно требовала ответа на поставленный вопрос Галина. Видимо, хотела блеснуть эрудицией. Максим понял, что от этой дамы просто так не отобьёшься; он медленным движением руки коснулся левого виска и, словно на экзамене, быстро ответил:

– Вспоминал, кого из великих мужей дала миру эта благодатная земля. И почему люди – корни…

– Так кого из великих вскормила «эта благодатная земля»? – язвительно спросила Галина.

– Циолковского, Павлова, Есенина, Мичурина, Головина и ещё многих других. Второй вопрос – философский, его лучше не затрагивать, он очень объёмен и сложен; мало того, вам, женщинам, не интересен, – немного погодя Максим посмотрел на женщин, придав серьёзное выражение лицу, и спросил. – Почему у вас такие разные лица, я не об облике, а о выражении?

– А какие выражения на наших лицах? – покручивая головой, вновь спросила всё та же Галина.

– У вас, Галина, вопрошающее, а у Марины вымученное, словно только что вспоминала самые тяжёлые времена, которые всегда держала за семью замками.

Женщины от удивления остолбенели, уставившись друг на друга. Так продолжалось несколько секунд, оцепенение дам прошло так же быстро, как и началось, но суть своего недавнего разговора они скрыли. Максим понял, что угадал, перенёс вес тела с одной ноги на другую и спросил:

– Чего мы стоим, пойдёмте гулять, а то скоро обед, а мы ещё не нагуляли аппетит! – Максим придвинулся к женщинам, согнув руки в локтях, и произнёс:

– Если есть желание опереться на сильные мужские руки, тогда прошу, а поскольку я один, то вы берёте меня в клещи.

Дамы играючи очень галантно сделали реверанс, взяли под руки кавалера и двинулись вперёд. Галину задело, что Максим почти точно угадал их разговор, и она сгорала от нетерпения узнать, кто он на самом деле.

– Вы психолог? – спросила Галина, как только они проделали с десяток шагов в сторону рощи.

– Нет, я инженер-механик, начальник монтажного участка при нашем комбинате. Вся моя жизнь проходит в командировках, – Максим немного задумался, затем, улыбаясь, хотел что-то добавить, но его вновь перебила Галина:

– А как же семья, жена? Дети без вас растут. А как они вас называют, отец или отчим, муж или любовник? – атакуя противника внезапным вопросом, Галина хотела возвыситься, показать свой интеллект, а также как-то отпарировать обиду, нанесённую ей Максимом только что.

– Я как раз об этом и хотел сказать, что когда кто-то незнакомый спрашивал у наших жён: «У вас есть мужья?», они обычно отвечали: «У нас мужей нет – у нас есть монтажники!»

Эта банальная шутка несколько обескуражила Галину, но она, пересилив себя, засмеялась. А затем легонько прижалась к плечу Максима и попросила:

– А вы нам расскажите о себе!

– Что? Всю биографию мою хотите знать?

– Ну, конечно. Чем больше знаешь о человеке, тем проще с ним общаться, так, по-моему, сказал кто-то из великих, - тут же нашлась Галина.

– Честно говоря, особенно рассказывать нечего, – ответил он. – Ну, ладно, родился и живу в Узбекистане, в детстве учился, окончил ВУЗ, женат, имею двух сыновей-близнецов, которые сейчас служат в армии. Работаю начальником монтажного участка, заболел, лечусь вместе с вами.

– Такой короткой биографии я ещё не слышала, – сказала Галина. – Это, наконец, несерьёзно, мы хотим о вас знать всё-всё, а вы прячетесь!

Всё это время Марина, безучастная ко всему, с опущенной головой молча стояла рядом.

– Нет, я не шучу и ни от кого не прячусь, – ответил Максим державшим его под руки дамам. – Просто не хочу врать, а больше всего оправдываться, так как каждый названный мною пункт имеет свой подтекст, очень длинный и неприятный, потому что в жизни мне всё доставалось нелегко, видимо, такова моя планида. Да и автобиография – это очень личное.

– Нет, не надо ни оправдываться, ни врать, времени у нас много, ну расскажите, я думаю, нам будет интересно! – настаивала Галина.

– Нет, Галя, ничего рассказывать я не буду, хватит того, что вы Марине испортили настроение.

– Никому я не портила настроения, просто попросила рассказать её о себе, – с обидой возразила Галина.

– В том-то и дело: вы сами не подозреваете о том, что в каждом повествовании о себе есть очень тяжёлые жизненные моменты; рассказывая, человек ещё и ещё раз переживает их заново, а это сильно отражается на психике и чаще всего оставляет в душе неизгладимую рану. Вот вам пример того, чего вы добились; наверное, так же настоятельно просили рассказать, а результат – шоковое состояние, из которого она выйдет минут через двадцать, это в лучшем случае.

– Это у кого шок? – спросила Галина, сделав шаг вперёд и повернув голову в сторону Марины, у которой увидела несвойственное той бледное лицо, после чего, оторвав свою руку от локтя Максима, выпалила. – Я не знала, что она такая сентиментальная.

– Галя, вы интересная особа!

– Почему я особа, да ещё и интересная?

– Я вам сейчас докажу, почему это так. Расскажите о себе всё от рождения и до сегодняшнего дня. Ну, давайте, только всю правду!

– Ни за что! Почему я должна рассказывать всю правду, да ещё первому попавшему человеку, разве я похожа на сумасшедшую, – выпалила Галина в сердцах и поняла, что попала в западню.

– Вот видите, от других требуете, чтобы вам всё рассказывали, а сами не хотите никому ничего говорить о себе, – сказал Максим Галине, которая стыдливо отвернула голову в сторону, делая вид, будто её что-то там заинтересовало.

Так они шли молча несколько минут, пока Галина, немного оправившись от фиаско, снова завела разговор:

– Вы, Максим, как ясновидящий, действительно, можете по лицу определять, о чём шла речь, кроме того, очевидно, просчитываете на несколько ходов вперёд, дабы поставить соперника в неловкое положение. Как это вам удаётся? – со злостью спросила Галя.

– Передать слово в слово, о чём шла речь, не могу. По выражению лица можно лишь предположить, о чём беседа. Да и угадывать нечего, вас двое, одна спрашивает, вторая отвечает, – специально последней фразой Максим попытался успокоить хмурь Галины.

Тем временем Марина начала выходить из прострации, прислушиваться к дискуссии, из которой поняла всем сердцем и органами чувств одно: рядом с ней идёт её защитник, умный и сильный мужчина, который в любой момент станет на её сторону. Окончательно придя в себя, ещё она поняла, что подруга терпит поражение в споре с Максимом, но продолжала быть безучастной к их полемике. Галина приводила какие-то доводы, которые Максим опровергал и ими же наносил ей сокрушительный и непоправимый удар, а иногда, опережая спорящую женщину, от её имени задавал вопрос и тут же его крушил. После таких моментов Галина начинала изворачиваться или глупо упиралась в свою точку зрения, пытаясь её отстоять, но несколько прямолинейных доводов не оставляли ничего, кроме капитуляции, а чаще всего она психовала из-за собственной глупости. Марина ещё долго прислушивалась к их разговору, потом ей показалось, что уже неудобно скрывать своё состояние – в этот момент она почувствовала лёгкое движение его бицепсов и подумала: «Мужчина, физически сильный и умный, которого я знаю без малого три часа общения, а он уже меня защищает от Галиных назойливых вопросов. И как же быстро он поставил ту на место, когда она попросила его рассказать о себе! Со стороны выглядело так, будто учитель наказывает непослушную ученицу. И это она, которая недавно ещё бахвалилась двумя высшими образованиями, но на деле не знающая психологию человека. А Максим, как точно он угадал, о чём мы разговаривали – это фантастика! Такие люди полезны обществу. Зная психологию людей, они понимают, как с ними вести себя. Боже, он, наверное, обо мне уже всё знает… – в мыслях испугалась Марина своей догадки, но через мгновение пришла противоположная мысль. – Вот и хорошо, ничего не надо будет рассказывать, может, только чуть-чуть, и то, если спросит, – и тут же сама себе ответила, – нет, этот не спросит, он всё узнает методом дедукции». Скоротечные мысли летели одна за другой, поэтому Марина не слышала дальнейшую полемику, но, глядя на нервную возбуждённость и повышенное эмоциональное поведение подруги, поняла, что мужчина и в этом споре одержал вверх. Максим вёл себя спокойно и уверенно, но вдруг понял безучастность Марины к диспуту о спиритизме и оккультизме, почувствовав, как твёрдо она шагает по снегу и не хочет мешать им, и в знак одобрения слегка прижал её локоть к себе. Она ответила ему взаимностью, повернула к нему лицо, улыбнулась, показывая красивые ровные зубы, а в ласковом, магически притягивающем взгляде отразилось – хочу!

– Судя по времени, через десять минут начнут накрывать столы, и нам пора двигаться в санаторий, ведь мы так хорошо нагуляли аппетит, надышались свежим воздухом, – сказал Максим и затем, глядя на Марину, добавил: – Теперь ты выглядишь совсем по-другому. Бледность прошла, в глазах появилась живая и таинственная искорка – не убирай улыбку с лица, она тебе так идёт, с ней ты становишься озорной и загадочной.

После последних слов Максима насупленная Галина, рванув дверь, влетела первой в вестибюль и побежала в палату. Максим же помог своей даме снять шубу, разделся сам, подал гардеробщице вещи. После чего они разошлись по палатам.

– Опасный человек, этот твой Максим, – сказала Галина переступившей порог палаты Марине.

– Это чем же он опасен?

– Я думаю, он гипнотизёр, вот поэтому он особо опасен для нас, женщин.

– А мне кажется, у него телепатия!

– При любом раскладе, я считаю, он опасен обществу.

– Я не знаю тем ваших дискуссий, только поняла одно: ты по всем статьям потерпела фиаско, поэтому так возбуждена до предела. Посмотри в зеркало, узнаёшь себя? Может, тебе валерьянки накапать? А проигрывать достойно ты не можешь, в отличие от тебя твой оппонент спокоен как удав, – закончила Марина.

– Да ты не представляешь, как обидно, когда тебе затыкают рот.

– Подожди, я ничего не понимаю, как это он тебе затыкал рот?

– Да очень просто, ведём разговор спокойно, он всё выслушивает до конца, не перебивая меня, затем отвечает мне с ухмылкой, как будто я ему задала детский вопрос; мало того, у меня едва возникает мысль ответить ему или задать вопрос, а он уже отвечает с подковыркой: «Не это ли вы хотели сказать?.. Или не на этого учёного хотели сослаться? Его теория опровергнута вот этим учёным», – и называет, кто это сделал и когда, приводит точные хронологические даты. Ну, разве это не кляп? Это самое настоящее бичевание. Меня профессора не могли переспорить и не могли загнать в тупик, а он... Откуда взялся этот неандерталец… – Галина хотела что-то ещё сказать, но на полуслове замолчала. Некоторое время пребывала в раздумье, лишь глаза бегали во все стороны, как бы концентрируя мысль. – Ты мне скажи, я ведь никому не говорила, даже тебе, что я не замужем, что давно у меня нет мужчины.

– Нет, я впервые от тебя сейчас услышала. Так выходит, ты тоже живёшь без мужа?

– Да причём здесь это, откуда он знает, да с такой точностью, можно умом тронуться! – с обидой в голосе говорила Галина, содрогаясь и беснуясь от злости. – Мне кажется, он не тот, за кого себя выдаёт. Ты права, с ним спорить бесполезно, он так умело расставляет сети, и сама не замечаешь, как туда добровольно попадаешь; мало того, одновременно продумывает на два хода вперёд, а то и больше. Ну, как можно с таким человеком разговаривать и о чём; выходит, подойди к нему, постой возле него, и он уже о тебе всё знает, а ты ничего.

– Галя, не знаю почему, но я, в отличие от тебя, его сразу оценила по достоинству и очень рада этому.

– Нет, это не человек, это какой-то дьявол свалился на мою голову! Если бы ты знала, как я его сейчас ненавижу, просто ужас, готова задушить своими руками.

Неистовство Галины достигло апогея после этих слов, руки начали трястись, лицо стало анемичным и приняло какую-то страшную гримасу: губы дрожали, а стук зубов, вероятно, слышен был и в коридоре, левый глаз изредка дёргался. Единственное, чего она не делала, так это не плакала, но через некоторое время рухнула на кровать и в исступлении затряслась. Смотреть на неё было страшно и жалко, до какого состояния человек может себя довести из-за собственных амбиций. Марина хотела позвать врача, но потом передумала, решила, пусть перебесится и успокоится. Накапав валерьянки в мензурку, она поднесла к её губам и тоном, не терпящим возражений, сказала:

– Пей, иначе тебе будет плохо!

Галина покорно открыла рот, и Марина влила ей микстуру. Галя глотнула и закашлялась, немного погодя она успокоилась, но продолжала изучать потолок. Марина внимательно посмотрела на Галину и скомандовала:

– Хватит, вставай, приведи себя в порядок и пойдём на обед, а то вид у тебя довольно невзрачный.

После небольшого макияжа, который длился примерно минут десять, Галина полностью успокоилась, единственное, что выдавало её, так это заторможенные движения, но и с этим она справилась, когда, отвернувшись с прилепленной улыбкой, произнесла:

– Я готова, пойдём!

Женщины появились из-за спин мужчин, сидевших в столовой. Максим, чуть приподнявшись для приветствия дам, сказать ничего не смог, поскольку перед появлением их шурша-щих платьев набрал в рот полную ложку пищи и в этот момент тщательно пережевывал её; он только наблюдал внимательно лица женщин, затем проглотил пищу, пожелав приятного аппетита и обратившись к Галине Петровне с вопросом:

– У вас что-то случилось? Неприятности или болит голова?

– Почему вы так решили?

«Да у вас на лице написано…» – хотел было сказать Максим, но вовремя предувидел пагубное последствие невыраженной мысли. Тогда ему пришла другая мысль, и он её произнёс:

– У вас появились две морщинки под виском у глаз.

Галина бессознательно приложила руку к виску, начала прощупывать морщинки, а довольный своей шуткой Максим завершил всё это словами:

– Это быстро пройдёт, если вы будете чаще улыбаться и смеяться.

Вся компания, сидевшая в это время за столом, засмеялась.

– Да ну вас, Максим Николаевич! – сказала Галя, расплываясь в улыбке и слегка зардевшись румянцем.

Эстафету шуток подхватил доселе безучастно сидевший Анатолий, искусник анекдотов, шуток и прибауток. Не задумываясь, он тут же выдал пару на аналогичную тему, после которой нельзя было не засмеяться. Из-за стола встали вместе с сытыми улыбками от обильной трапезы и каламбуров. В фойе, поблагодарив сотрапезников за компанию и галантность, женщины, увеличив шаги, быстро оторвались от мужчин на такое расстояние, откуда те не могли бы слышать их разговора. Взяв умиротворённую соседку под руку, Марина задала неожиданный вопрос, которого та никак не ожидала и от которого вздрогнула:

– Что-то я тебя, подруга, не пойму, ещё час назад билась в смятении, ненавидя его, а здесь после сказанного о морщинах ты даже не обиделась. Скажи, что происходит? Твоё поведение - тревожный симптом для меня, или ты признала, что он на голову выше тебя?

Галина долго молчала, так как Марина застала её врасплох, видимо, обдумывала, как вывернуться с довольно-таки неприятной ситуации.

– Теперь я поняла, насколько он прозорлив. Когда мы сидели за столом, он увидел, что со мной не всё в порядке, несмотря на мой макияж и искусную маску на лице, под которыми я тщательно хотела скрыть недавнюю истерику, чего, к сожалению, у меня не получилось. И так виртуозно вывернулся, поняв допущенную промашку с морщинками, ну, просто молодец! Самое главное, говорит то, что думает, и без злобы. Ты была права на сто процентов, когда говорила об интеллекте и о постоянной занятности его головного мозга, который запоминает, делает выводы, предугадывает, ведёт полемику и выдаёт необходимую информацию в нужное время! Какой же он умный! – последнее Галина произнесла с пафосом, сама того не желая, хотя подобной патетики могла бы и не выражать; Марина вдруг поняла, что подруга глаз положила на Максима, когда та добавила. - Ох, и умный, сволочь!

– Стоп-стоп, – остановила Марина заговорившуюся подругу, – на этом заканчивай свои восхваления в адрес Максима, он мой и всё, ты поняла или нет? Предупреждаю на будущее, начнёшь увиваться возле него, я тебе быстро матку выверну наизнанок! Так что, давай, останемся хорошими знакомыми, раз уж судьба по несчастью свела нас в один санаторий и палату.

– Нет- нет, Мариночка, я об этом не думала, успокойся, только об одном прошу: делись со мной любовными отношениями, я хоть чуточку буду завидовать белой завистью вашей любви, вот и сейчас смотрю на тебя, ты вся горишь страстью к нему, любовью! Судя по всему, между вами ещё ничего не было, а ты его и сейчас и вчера ещё хотела и не один раз? Кстати, а где вы будете любовью заниматься?

– Не знаю, если он этого хочет, то пусть сам об этом и позаботится, я готова к сближению, только мне кажется, мы до этого не дойдём в ближайшее время. А насчёт того, чтобы тебя посвящать в наши любовные похождения, этого не дождёшься, потому что это очень личное.

– Как не дойдёте, тогда для чего затеваешь флирт? Смотри, это очень опасно! Нет, моя дорогая, о любовном ложе мы, женщины должны позаботиться, надо чтобы было тихо, тепло и уютно, только тогда получится полноценное половое удовлетворение – эйфория. Это нам природой дано, даже пернатые самки, пока не совьют гнезда, самца не привлекают, а как ты думала с мужиками иметь дело? Помнится мне, ты говорила: «Последнее время меня тянет к мужикам...» Когда рядом такой шикарный мужчина-самец, ну, как игрушка, так и хочется им позабавиться! – закончила свои рассуждения Галина.

– Куда тебя опять понесло, ты забыла, о чём мы договорились? – спросила Марина.

– Нет-нет, я помню, ну так получилось, я не хотела!

– Галя, видит бог, я не хочу ссориться, только ты меня не раздражай, не заводи.

– Клянусь, больше не буду, просто случайно сорвалось с языка. Ещё раз прости, – ответила Галина и опустила голову, в которой пронеслась мысль: «Уведу я его у тебя, сегодня же займусь поиском квартиры и устрою там такое ложе любви, где всласть на..! За все упущенные годы...», – затем вновь подняла голову, глядя в упор на Марину, и успокаивающе произнесла:

– Всё будет хорошо, поверь! Ты присмотрись к нему, проверь, как он дышит на тебя.

«Это мысль, может, правда надо его проверить? Только осторожно, а то можно своей проверкой оттолкнуть прямо в руки сопернице. А что, если она специально сказала насчёт проверки, а перед этим попросила, чтобы я ей рассказывала обо всех наших любовных утехах. Это не случайно; ну, тихоня, ну, рептилия, смотри, что удумала! Увидим, чья возьмёт?» – закончила свою мысль Марина. Дальнейшие мысли перебили подошедшие мужчины, Анатолий с Максимом, которые прогремели в один голос:

– У нас на днях большое событие – приезжает женщина, которая станет с нами дружить, – последнюю фразу произнёс Максим один. Анатолий же в это время переминался с ноги на ногу, очевидно, что-то обдумывал; то, что он был счастлив, не было необходимости гадать, его лицо светилось от счастья, он улыбался, обнажая красивые белые зубы, а глаза сияли, и лишь сморщенный лоб выдавал его озабоченность; через секунду и он объявил:

– В первое воскресенье гуляем! Через три дня воскресенье, следовательно, оба дня используем, то есть и субботу! Поскольку все согласны гулять, тогда распределим обязанности: я встречаю Тамару, соответственно спиртное и сладости за мной, Максим подыскивает место отдыха исключительно на свежем воздухе, Галя добывает сало, грибы и яйца варёные, картошку горячую к столу, лук, хлеб за Мариной. Насчёт денег не волнуйтесь, заплатите свои, потом скажете, а мы, мужчины, вернём. О времени сборов по приезду Тамары я лично всех оповещу, а теперь благодарю за внимание, разрешите откланяться, – сделав небольшой поклон, Анатолий развернулся и быстро ретировался в свою палату.

Улучив момент для безмолвного объяснения, Марина жестом рук показывала, чтобы подруга шла в палату, но та упорно стояла и чего-то ждала или не понимала, тогда Марина шепнула ей на ухо:

– Иди, готовься, сейчас твой армянин придёт.

Как раз в это время подошёл Арам, и Галя, отведя его в сторону, что-то ему сказала, он, счастливый, бегом побежал в свою палату, а через минуту с каким-то свёртком бежал обратно уже в палату Галины, где через минуту скрылся!..

Они остались одни. Марина загадочно и ласково посмотрела на Максима, сказала:

– Ну, вот теперь я как бездомная собака, и к тебе в палату нельзя, там твои мужчины будут отдыхать, так что если есть желание, то пошли на свежий воздух вместе.

Долго не размышляя, оба подошли к гардеробной, оделись и пошли на улицу.

– Потрясающе выглядишь, видно, что восстановилась и ничего на тебя не давит.

– Максим, пока все отдыхают, мы пойдём, посмотрим предстоящее место гулянки, это прямо по средней аллее.

Взяла под левую руку Максима и прижалась к нему, словно к родному человеку, они машинально повернули головы и встретились взглядами. Этого момента достаточно было, чтобы прочесть, о чём пойдёт речь. В её тревожном прищуре огромных глаз он прочёл смущение, нерешительность и страх о предстоящем. Пойти на столь откровенный разговор могла только женщина, дошедшая до полного отчаяния либо загнанная в угол жизнью, а это равнозначно, что преподнести себя на рынке. Конечно, Максим не знал на сто процентов тонкости предстоящего разговора, но суть уловил. Поэтому, нежно прижимая её руку к себе, произнёс:

– Я еще не готов к разговору.

– А я ещё ничего и не сказала.

– Не хочу быть бестактным, у меня с семьёй сплошная неразбериха, поэтому могу предложить только дружбу, поскольку сблизиться, на мой взгляд, можно быстро, а вот потом рвать больную душу на части, извини, не могу, не в моём характере. Это значит резать по живому, я не имею права. Да, ещё мною выбранная профессия, она для холостяка, а я женат, у нас два сына, и каждая командировка – очередной скандал. Не подумай, будто я импотент или женоненавистник, меня с детства этике учили, поэтому, как только решу семейную проблему, тогда могу решать и думать о будущем. Кроме того, не хочу и не имею права подавать надежду – это мое кредо, так устроен мой психологический мир, вот такое воспитание получил.

– Всё тобою сказанное я понимаю и принимаю, на тебя у меня нет никаких планов на будущее, – здесь она говорила неправду, чтобы понравиться ему. – Ты пойми, никакого посягательства на твою семью нет и быть не может. Сама побывала в такой шкуре, не приведи никому и не дай Бог!

К тому времен они довольно далеко отошли от санатория, уже сквозь заснеженную рощу не видно было корпуса, в их сторону никто не двигался, и они остановились возле поломанной беседки. Марина, зайдя вперёд, обняла его и крепко прижалась и, показывая рукой, сказала:

– Думаю, здесь нам будет хорошо, – и учащённо дыша, расстегнула шубу, затем пальто Максима, распахнув, всем телом прижалась к нему. – Я замёрзла, а ты такой горячий, согрей меня, – здесь она опять солгала, в её мыслях витало другое: «Как мне тебя заполучить, каким образом заманить в постель, где любила бы и целовала от макушки до пят. А как же с моим телом, увидев которое, испугается, отвергнет меня, тогда я потеряю даже общение с ним!?» Здесь произошло непредвиденное, они оба почувствовали нежный озноб, и тогда Максим, отстранив Марину от себя, запахнул её шубу, после чего начал себе застёгивать пальто, говоря:

– Извини, Мариночка, так нельзя, мы можем дойти до недозволенного, а мы договорились, что не будем позволять лишнего.

«А скажи, кто нам не дозволяет?» – но это она сказала про себя, а стоя к Максиму спиной, продолжила:

– Я тебя прошу, найди квартиру в деревне, мы взрослые люди, и это нас ни к чему не обяжет. По окончании лечения мы разъедемся свободными от каких-либо обязательств, клянусь тебе! – после последних сказанных слов, покраснев от стыда и отвернувшись, прикрыла глаза руками.

Марина горела от стыда, она знала, что говорит неправду, боясь упустить, возможно, последнюю любовь. Нечто подобное Максим предвидел услышать от Марины, но такого откровения!? Здесь он пожалел о сказанном и понял, насколько трудно далось это признание, но свои убеждения менять не собирался, поэтому предложил компромисс:

– Предлагаю просто дружить – будем встречаться каждый день, гулять по роще под луной и солнцем, при желании можем ходить в кафе, ресторан, а по выходным – на выездные экскурсии по достопримечательным местам, не исключая все культурно-массовые и увеселительные мероприятия, прово-димые здесь в санатории. В общем, предлагаю платоническую любовь!

Выслушав предложение Максима, она неудовлетворённо покачала головой, некоторое время стояла в раздумье, после чего промелькнула мысль: «Может, он импотент? – эту мысль отмела автоматически. – А, может, я своей назойливостью вызвала неприязнь, ведь он ничего не знает обо мне и уже себя так ведёт, а когда узнает обо всех операциях, что будет? Нет, он не Константин, он полная противоположность. Очевидно, его воспитание и благородство не позволяют поступить иначе. Теперь моя задача – искать к нему подход, умного мне ничего не придумать, раскусит тут же, а это значит, что нужна авантюра, над которой необходимо хорошо подумать», - после этой мысли она повернулась и попыталась штурмовать своими бабьими доводами стоявшего перед ней мужчину, словно неприступную скалу, как учила Галя.

– Явно, судьба издевается надо мною, сколько домо-гательств и красивых ухаживаний отвергла потому, что не нравились самцы. И, наконец, с первого взгляда понравился мужчина, которому призналась, переступив стыд, гордость, опустила себя до кокотки, но ты ничего не понял, я же одно поняла, что ты можешь выворачивать женскую душу наизнанку! – последнее говорила по инструкции соседки утвердительно, с болью и мучительной гримасой.

Инсценировка Марине удалась, она нарушила логический ход мыслей Максима, для него было настолько неожиданно, что он растерялся, но уже через секунду чуть не вскричал: «Эврика! – меня проверяют на вшивость, не зря же они оторвались от нас после обеда и долго шептались. В таком случае необходимо помешать им». Через мгновенье Максим начал говорить:

– Мариша, мы взрослые и разумные люди, только поэтому не желаю в будущем эксцессов. Ты мне нравишься, прошу тебя подождать немного. Есть ещё одна немаловажная причина, которая сдерживает меня. Вчера с рязанского железно-дорожного вокзала звонил на свою работу. Меня они сильно огорчили. Дело в том, что комбинат вводит в строй новый цех, не будем уточнять какой. Суть в том, что цех не может начать работу, не установив тяжёлое оборудование, которое весит около ста тонн, поэтому такой кран купили, и завод-изготовитель взялся его смонтировать. Шефы-монтажники приехали, но почему-то даже с третьей попытки не смогли. Как результат, у них две травмы и повреждены само оборудование и такелаж. После всех провалов и ошибок директор комбината отправил их восвояси, а мне сдвинул лечение на месяц и все расходы, которые я понёс, оплатит с лихвой, а уж насчёт премии сказал: «Получит прямо в моём кабинете», – поэтому в данное время ремонтируют деформированное оборудование и изготавливают попорченный такелаж. Только после этого меня вызовут на монтаж и сдачу в эксплуатацию. На всё про всё по нормативам и без проволочек – месяц. Вот хожу и думаю: начинать лечиться или собирать вещи? Вероятно, придёт телеграмма главврачу со всеми вышестоящими согласованиями о резервировании места в санатории, а мне на сборы, как всегда, два часа.

– Неужели такое бывает, да что они себе позволяют? Так вот почему ты весёлый?

– Весело выгляжу, чтобы внутреннюю злобу не выплеснуть на невинного человека. А у самого всё кипит внутри, за пять лет впервые вырвался из объятий работы. Невзирая на всё, не паникую раньше времени. Мариш, ты меня извини, я не хочу тебя обидеть; то, что ты мне сейчас говорила, я разделил на две части: на твою – это было откровение, которое меня тронуло, и на вторую – это были слова Галины, которая советовала испытать меня. Я весь здесь, какой есть; кто она такая – не знаю и знать не хочу, пусть ставит себя как угодно, только ты меня больше не проверяй – все дальнейшие попытки будут бесполезны. Я не люблю это, да и время зря потеряешь.

На просьбу и совет Марина не ответила, лишь сильнее прижалась к Максиму, а лицо от стыда спрятала в воротник шубы и стала говорить не так фальшиво, только приглушённым голосом:

– Тогда тем более никто из нас ничего не теряет – всё былое предадим забвенью, согласен?

– Думаю, комбинат мне отпустил дней пять-шесть, но, может, и пронесёт, поживём – увидим, – после сказанной Максимом фразы они шли молча, каждый думал о своей заветной мечте.

Ровно через час после того, как Галина с кавалером провела в палате, она выглянула из приоткрытой двери и, не обнаружив никого в коридоре, выпустила Арама, а сама вышла следом, уже одетая, на улицу. За пределами санатория направилась в сторону деревеньки, к которой практически примыкал санаторий. Минут через десять остановилась у первого домика, стоявшего от деревни на расстоянии двух крестьянских наделов. Подойдя к калитке, увидела в ограде пожилую женщину, голова которой была повязана старым серым пуховым платком. Синяя, блёклая от времени телогрейка и огромные валенки издали уменьшали рост этой когда-то высокой молодой и красивой крестьянки.

– Здравствуйте, хозяюшка! Можете подойти, я хочу у вас кое-что узнать? – прокричала Галина стоявшей у самого крыльца хозяйке.

Обладательница дома и надела земли, не произнеся ни слова, подошла, уставилась на не совсем молодую, но достаточно красивую сорокалетнюю женщину, одетую в цигейковую шубу и модную соболью шляпку, а тёмно-коричневый, крупной вязки длинный мохеровый шарф и такого же цвета сапоги на высоком каблуке довершали гардероб этой импозантной дамы, и в то же время эта шикарность больше эпатировала, чем привлекала.

– Подскажите, пожалуйста, здесь есть кто-нибудь, кто сдаёт комнату на время?

– Это как, «на время»?

– Ну, как вам сказать, – замялась Галина. – Может, я зайду и всё расскажу?

– Ладно, заходи, только рассказывай мне, деревенской бабе, без обиняков и по порядку.

– Вы вначале ответьте, сдадите или нет, а уж потом скажу, на какое время, насчёт денег не беспокойтесь, оплачу с лихвой, если, конечно, будут самые обыкновенные удобства. Ну и, конечно, если мы договоримся, то об этом никто не должен знать, ладно?

– Ты, милая, проходи, поговорим, тогда посмотрим, кто кому будет ставить условия. Я так понимаю: поскольку я сдаю, то я и ставлю условия, а ты можешь только просить, вот так, а теперь заходи, – открыв калитку, женщина пропустила Галину вперёд.

Войдя в дом, Галина осмотрелась. Дом делился на три комнаты, первая – прихожая, она же кухня и столовая. Вторая комната, просторная и светлая, видимо, служила гостиной для особых торжеств. Третья, крошечная, – спальня. Во всех комнатах было чисто убрано и расставлено со вкусом, по-хозяйски, чувствовалось – здесь уютно и тепло, что предрасполагало к откровению.

– Во-первых, скажи, как тебя звать-величать?

– Галиной Петровной, вам – просто Галей.

– Меня кличут Акулиной Михайловной, соседи и подружки Михаловной, муж, царство ему небесное, Акулой величал. Ну, Галя, раздевайся, в доме тепло. Чувствую, разговор будет вдовий, мучительный и о несбыточной мечте…

– Это как посмотреть, Акулина Михайловна, вы должны меня понять. Если что не так, я уйду с миром. Вы женщина мудрая, от вас ничего не скроешь, буду предельно откровенна.

– Изначально расскажи, на сколько месяцев хочешь снять комнату, ты одна будешь жить или с детьми и сколько вещей. С большим количеством вещей и детьми не сдам, у меня и так тесно, а ежели муж выпивоха, тогда извини, разговор окончен.

– Ни мужа, ни детей, ни вещей нет. Там, в санатории, есть человек, который мне нравится, которым хочу завладеть, а мне не даёт этого сделать соперница, поэтому я решила: найду квартиру и приведу его, отдамся. Вот так пару раз – и он мой, ведь мужикам что нужно – наше тело, вот так его и приучу к себе, конечно, если вы согласитесь. Ну, в общем, он будет моим фаворитом, – она специально назвала так, чтобы красиво звучало, конечно, это не соответствовало прямому смыслу слова. – Если можно, поставьте чайник, я по пути захватила колбаски, сыру, печенья, конфет и заварку – всего понемногу.

– А чего его ставить, вон он кипит на печке, как на заказ.

Увидев всё выложенное, Акулина Михайловна медленно поднялась и занялась приготовлением. Через несколько минут стол был сервирован, из чашек поднимались ароматные клубы пара индийского чая.

– Фаворит – это твоего мужа так зовут? Я такого имени не слышала. Ферапонт, Фома, Феофан, Федот – такого знаю.

– Мужа у меня нет, я сказала – это просто мужчина, с которым немного поиграем в любовь, а потом, может быть, он и станет моим мужем, – ещё не успела Галина закончить свою мысль, как Акулина Михайловна соскочила, как ошпаренная кипятком, со своего места с криком:

– Вон из моей избы! Шлюха, ты мой дом хочешь превратить в бордель? Меня селяне заплюют и разговаривать перестанут! Вон отсюда, сучка, иначе прибью! – между своими выкриками Михайловна периодически посматривала на стол, уставленный вкуснятиной.

Галина, вопреки всей сказанной брани в свой адрес, даже бровью не повела и не шелохнулась на табуретке, спокойно слушала. Видимо, такое спокойствие сбило с толку хозяйку, а когда она замолчала, Галина в несколько повышенном тоне сказала:

– Сядь, успокойся! Ты что ли не баба, не знаешь горя бабьего? Или ты по ночам не обнимала подушку, не скручивала второе одеяло и не клала рядом вместо мужика и во сне, обнимая, не заливалась слезами? Или ты не соскакивала, сонная, от ощущения прикосновения мужской руки, потом до утра дрожала в сладострастной истоме? Ты, видно, всё забыла, а склероз постепенно вычёркивает всё из памяти и превращает в блаженное неведение? Посмотри на меня, мне скоро сорок, а я замужем не была ни разу. То училась, некогда было, я два института закончила на «отлично». Потом мужа выбирала по себе, не выбрала, затем меня не стали выбирать. За двоих выходила, но буквально через месяц они уходили без объяснений. Молодые бабы переманивали, поэтому я обозлилась на мужиков и на весь свет. Вот уже восемь лет без мужчин, а приехав сюда на отдых, увидела Адониса, и он меня потряс, во мне заговорила женская плоть, да так заговорила, что хоть на рельсы ложись. А страсть и отчаяние вынуждают делать безумные поступки; вот я сейчас здесь покорно выслушиваю оскорбления в свой адрес, может, я заслуживаю их, только об одном прошу – правильно понять меня. Скажите только правду, неужели вы за все эти годы одиночества не имели связи с женатыми мужчинами?

После Галиных слов хозяйка уронила голову.

– Ты, милая, и задала мне задачку! Посуди сама, ты месяц или два походишь и уедешь, а мне будут глаза колоть. Ты скажи, как ты представляешь свою блуду у меня, куда прикажешь мне деваться, когда будете прелюбодеянием заниматься, слушать «охи» и «ахи» ведь противно, – после сказанного она злобно сплюнула и вытерла губы передником, вся осунулась в печали, видимо, обдумывала пришедшую мысль: «Отказать – значит деньги потерять, а двадцать рублей – они завсегда пригодятся, заработать их я не смогу нигде, кроме этого, продукты какие-то будут оставаться мне… Хоть верти, хоть крути, а соглашаться надо, только надо цену ей сказать, потом спросить, сколько времени будут кувыркаться, где и на чём?»

– Значит, так: двадцать рублей в месяц за квартиру, да и хотелось бы узнать, почему выбрала меня, когда будете приходить и на сколько, куда мне деваться, где будете совокупляться. На моей кровати не позволю!

– Начну с того, почему выбрала вас. Ваш дом стоит на отшибе от мирских глаз, приходить будем, как начнёт темнеть, в калитку зайдём, когда никого не будет в переулке, и выходить так же будем. Что касаемо вас, я думаю, вам будет полезно прогуляться к соседке-инвалидке, вы ведь помогаете ей, а насчет того, где будем спать – да хоть на полу, я думаю, старый матрац и подушку найдёте, а постельное бельё я принесу, так что всё получается, находиться будем максимум два часа в день. Платить стану вперёд по тридцать рублей в месяц. Вы согласны, как я изложила?

– А залогом что будет?

– Побойтесь бога, за что!?

– А вдруг стащишь чего-нибудь или хату спалишь?

– Значит, разговор у нас не получился, пойду дальше искать. – Галина встала, подошла к вешалке у двери и стала одеваться.

Акулина Михайловна поняла, что перегнула палку, но как загладить, сразу не нашлась. Поднялась с табуретки, подошла к Гале виновато произнесла:

– Ты не обижайся на меня, видно, это от старости. Видит Бог, не хочу тебя отпускать, ты всё правильно продумала, я согласна. Когда ждать вас? - и чтобы окончательно расположить к себе, льстиво произнесла. – До чего же хороша, ну, прямо как фрукт наливной, дотронешься – и брызнешь соками! Тебе точно замуж надо, а то такой товар пропадает, а зря!

– Ну, раз уж мы договорились, тогда у меня к вам такой вопрос. У кого можно купить груздей солёных либо маринованных, сала грамм четыреста и яиц варёных десяток за отдельную плату? Это всё нужно через несколько дней к десяти часам утра, вы сможете помочь? Если да, то я оставлю деньги.

– Ладно, дочка, я тебе всё приготовлю, к сказанному времени приходи.

Дождавшись ответа хозяйки, Галина тут же достала деньги из кошелька, отдала аванс за квартиру, заплатила за продукты и ушла.

Прошла пара дней, ближе к вечеру Галина прибежала к Акулине Михайловне и предупредила о том, что завтра придёт со своим фаворитом и заберёт продукты.

– Так как мы нашли общий язык, я бы хотела попросить вас, Акулина Михайловна, только завтра, в первый день, чтобы предоставили нам время с полдесятого до одиннадцати утра. Честное слово! Только завтра, мне надо проверить мужчину, который мне нравится.

– Ладно, давай, веди!

Получив согласие хозяйки, Галина на радостях обняла её, поцеловала в щёку и удалилась восвояси, счастливая и самодовольная, а в голове вертелась одна мысль: «Каков Максим в постели, темпераментен или бревно? Придёт он завтра или нет? Теперь надо придумать какую-то легенду моей занятости завтра, чтобы он поверил и пошёл туда за продуктами, а уж я уложу его на себя. Скажу, заказала переговоры с мамой, на девять тридцать утра, но могут задержать из-за перегрузки линии связи, вот так». В палате Марины не оказалось. «Очевидно, подруга штурмует будущего возлюбленного», – подумала вошедшая Галина. Взяв с тумбочки книгу, легла на постель, потянулась, и по телу прокатилась сладкая истома, а в мыслях вертелся завтрашний день; чтение книги не шло, ей грезился предстоящий день: «Каким он будет?» Марины рядом не было, да и говорить ей нельзя, она же соперница. И, вообще, это для всех должно стать неожиданностью. Утонув в мыслях о предстоящем сладострастии, до которого, по её подсчётам, оставалось семнадцать часов, она нежно потянулась, после чего ладонями провела от плеч по грудям, животу и остановилась на бёдрах, и в какой-то миг тело поразило слабым электрическим разрядом, а ведь как приятно! Неожиданно глаза закрылись, дыхание стало спокойным и тихим, и через мгновенье она уснула крепким сном.

– Вставай, пора на ужин, просыпайся, сколько тебя ещё будить? – услышала Галина сквозь дремоту.

– Какой ужин, это же утро, а утром завтракают! – воспрянув ото сна, еле выговорила Галина, ещё пребывая в некотором забвении.

– Торопись, а то опоздаем, тогда наш ужин уберут, но прежде чем идти, подойди к зеркалу и разгладь морщины для мужчин, а то опять нарвёшься на комплимент. Где ты была, с самого обеда не видела тебя? Не сказав ни слова, умчалась, а теперь спишь, видно, умаялась?

– Ходила на почту, заказала телефонные переговоры с матерью. Заказ приняли только на девять тридцать, с оговоркой в течение часа, так что в воскресенье могу опоздать на пикник, а может и нет, – соврала завистница Марине.

Ужинали вдвоём, после ужина в холле, увидев мужчин, Галина, воспользовавшись тем, что Марину остановила медсестра, быстро подошла к Максиму и сказала:

– У меня на завтра заказаны переговоры с мамой, на десять тридцать, могу не успеть на пикник, и чтобы всех не оставить без деревенских деликатесов, прошу, забери продукты в частном доме, хозяйку зовут Акулина Михайловна, дом в трёхстах метрах от санатория, в сторону реки, по левой стороне улицы. Кстати, за продукты я рассчиталась, – едва Галина закончила просьбу и объяснения, как подошедший Анатолий рявкнул:

– Народ к разврату готов, спрашиваю я вас? Не оконфузимся перед матроной? – неожиданно спросил Анатолий и рассмеялся после произнесённой цитаты из Шукшина, затем продолжил. – За Тамарой уеду рано, вернусь, очевидно, ближе к одиннадцати, но весьма вероятно, чуточку раньше, а вы, разумеется, будете гулять здесь в роще, там вас и разыщу, – пожелав всем спокойной ночи, Анатолий удалился.

Они остались втроём, Максим сказал:

– По сути, я в курсе всех событий по завтрашнему дню с продуктами. Начну с себя: место отдыха подобрал – вот по этой тропе в глубине рощи есть старая беседка, там отдохнём, вдали от глаз мирских. Галина, твоя просьба забрать продукты говорит о том, что у тебя стопроцентная договорённость. Марина, у тебя тоже всё в порядке? Я хочу предупредить – если что-то сорвётся, говорите мне сразу, ладно? А теперь пошли отдыхать, до завтра, пока!

На востоке купол небосвода начал менять окрас, гамма цветов так плавно переходила из одного тона в другой, что человеческий глаз не мог зафиксировать в этом спектре грань перехода, когда из мрачно-чёрного переходил в тёмно-фиолетовый, затем в тёмно-серый, а через мгновенье в серый, после чего становился светло-серым. Лишь приняв блёкло-голубой оттенок тут и там, пошли жёлто-красные всполохи, оповещая землю, что царь природы вступает в свои права.

Начавшаяся инсоляция, пробившая холодную предрассветную атмосферную толщу, не могла быстро прогреть землю, но озарила горы, долины, леса, поля, реки, озёра и моря, сады и пашни. Медленно поднимающийся раскаленный плазменный шар наконец выкатился из-за горизонта, представив торжество жизни человечеству. Солнце озарило первыми золотистыми лучами, пронзившими атмосферу земли и коснувшимися крон деревьев, веток, кустов и снега, всё заблестело и засверкало, словно бриллианты на расшитом белоснежном царском кафтане. Все эти отблески каждую секунду менялись местами, как по команде. А ещё через некоторое время кристаллы инея, плавясь, превращались в капли и свисали, как бусинки, играя всеми цветами радуги. Зрелище было просто феерическим! Закончив утренний моцион, Максим ещё раз оглянулся, запоминая столь щедрый подарок природы, и на бегу, как-то неожиданно для себя, вслух произнёс:

– Можно жизнь прожить, но такого не увидишь! Жаль, не взял фотоаппарат, такие кадры получились бы, диву дашься!

Умывшись, Максим отправился в столовую, в дверях столкнулся с Галиной, после взаимных любезных приветствий и пожеланий доброго утра, она, сверкнув лукавым взглядом, бросила: «До встречи», – и чуть ли не бегом ушла. Пройдя к своему столику, Максим увидел Марину, державшую кусочек хлеба, намазанный сливочным маслом, который она намеревалась откусить. Но увидев подошедшего, ласково улыбнувшись и поприветствовав жестом свободной руки, пригласила сесть. Завтрак прошёл быстро во взаимных любезностях. Выйдя в вестибюль, Марина взяла Максима под руку и повела по коридору в сторону своей палаты, нежно прижимаясь к нему; она вела разговор о чём-то непонятном, и пока Максим старался вникнуть, они уже оказались в палате, где стояли две кровати и скромная мебель, присущая санаториям. Искромётный поцелуй, которым одарила Марина Максима, словно пламенем, обжёг губы, напомнил первый поцелуй с одноклассницей, когда ему было всего пятнадцать, тогда это были первые всполохи неосознанных действий в большой и страстной любви.

– Мариш, я просил, давай не будем, а ты хочешь сразу. Мы всего десять дней знакомы, а дальше тебе будет ещё тяжелее! Ну почему ты себя мучаешь? Да, ты мне нравишься, но я не имею права травмировать тебя и ещё троих – свою семью! Всё идёт по сказанному мной сценарию, вспомни, что я тебе говорил.

– Обрати внимание, какая у нас выдалась возможность – воскресенье, обхода не будет, Галина ушла надолго; когда входили сюда, в коридоре никого не было, а если я закрою дверь на замок, тогда мы хозяева этого пространства, и нашей любви никто не помешает, будем делать то, чего мы хотим оба, давай, – и ни секунды не стесняясь, начала с него снимать пиджак, но Максим нежно взял её за руки и сказал:

– Ничего такого мы делать не будем, пока у меня проблема не разрешится с женой.

– Ну и характер же у тебя, какой-то нордический! Такого шанса, может, больше не будет, ты понимаешь, я хочу тебя здесь и прямо сейчас, и не выпущу тебя, пока мы не на!.. С первой минуты нашей встречи я влюбилась, как ненормальная, но самое главное, я становлюсь неуправляемой в этой любви, какое-то безумие творится со мной, – рассказывая Максиму о своих чувствах, всё время обвивала его руками за талию. Максим ощущал лёгкий трепет в теле и учащенное сердцебиение; мелодичный и ласковый голос Марины пленил его с каждой минутой всё больше и больше, а её голос начал угасать. Последнее, что расслышал он, было:

– Я люблю тебя и уже не могу жить без тебя! – произнеся эти слова, тело её стало слабеть и оседать, Максим вовремя подхватил одной рукой у самих колен, а второй под руку и спокойным движением с приложением минимума усилий она оказалась у него на руках. После чего понёс к кровати у окна. Уложив на кровать, открыл форточку, встал на колени, взял её руку в свои ладони и стал говорить мягко, но убедительно, периодически поглядывая и обмахивая журналом бледное лицо.

– Марина, я о тебе лучшего мнения был, не заставляй менять это мнение в худшую сторону, зачем испытываешь и обижаешь меня и ставишь в один ряд с ординарными людьми, которые только и хотят этого от вашего пола? Я тебя прошу, не издевайся над собой и мной, таким образом ты ничего не добьёшься, лишь обостришь; ты многого не знаешь – не могу я с первой встречной ложиться в постель, более того, врать, что люблю; нормальный мужик в своей жизни любит по-настоящему только одну и до гроба. А вот вторую женщину он может полюбить в том случае, если первая погибла или ушла к другому мужику, либо опротивела своим поведением.

– Из сказанного тобой следует, что мужик твоего типа не любит двух женщин одновременно, не значит ли, что я тебе противна? – открыв глаза, спросила она.

– Ну, какие же вы, бабы, настырные! Нет, ты мне не противна, но я не могу, имея жену и детей, полюбить другую, так воспитан. Я тебе уже сказал больше, чем должен был сказать. Остальное скажу, когда с домом всё решу, ты умная, ты всё поймёшь, – сейчас он говорил, чтобы успокоить её, затем поцеловал в щёку, дабы отмести все сомнения, и пошёл к выходу. В дверях он столкнулся с диетологом, которая, извинившись, торопливо обратилась к Марине:

– Можно посекретничать с вами?

– Да, можно, проходите сюда.

Для Марины это была полная неожиданность, а Максим пожал плечами, подняв ладошки вверх, как бы говоря Марине: «Вот видишь?», после чего удалился.

До назначенного срока по выполнению Галиных поручений оставалось немного времени, тогда Максим и решил пройти к реке посмотреть, что она из себя представляет, эта Проня, а на обратном пути забрать продукты, принести в палату, а уж потом ждать приезда четы Козловых. Подходя к палате, он услышал:

– Степанов, вам письмо, – окликнула его медсестра, а когда он поравнялся с ней, она, подавая письмо, добавила. – Всего неделю, а уже соскучилась, значит любит!

Вскрывать конверт не стал, сунул письмо в карман, решил прочесть его на улице, так как, читая письма от жены, нужно было почаще глотать свежий воздух. Быстро пошёл в палату, вернувшись, оделся и ускоренным шагом направился к выходу. Выйдя на улицу, он, как всегда, подставил лицо морозному дню, наслаждаясь свежестью и лёгкому покалыванию щёк, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, затем с наслаждением потянулся, удовлетворившись проделанным, и пошёл к реке. Распечатал письмо, оно оказалось на двух листах и, судя по всему, ничего хорошего не предвещало. Мелкий, ровный и красивый почерк таил коварство, но он, невзирая ни на что, начал читать:

«Привет! Начну без эпитетов и обиняков. Ты обладаешь железными нервами, так что буду прямолинейна, предельно честна и откровенна. Первые года мы жили хорошо – врать не буду, ты всегда был прекрасным отцом нашим близнецам, но теперь они взрослые и служить им в армии осталось полгода, к тому времени ты рассчитываешь вернуться отдохнувшим к нам и жить с нами, чтобы мы дышали твоими «палочками Коха». Не позволю, ни в жизнь! Последние десять лет твои командировки для меня были праздником. Не скрою, я делала вид, будто ревную, приезжала специально, чтобы застукать тебя с какой-нибудь шлюхой, или в номере найти какой-то женский атрибут нижнего белья, только всё было тщетно. Позволь хотя бы сейчас узнать, неужели ты не гулял от меня, неужели ты такой порядочный и однолюб, чем же это я заслужила такую верность? Н е в е р ю я этому. Вы, мужики, все кобели. Пока вы в поле нашего зрения, вы непьющие, преданные и любящие, а как только завернули за угол, так начинаете соображать на троих и уже холостые и глазами ищете бабу, чтобы спариться, а уж для вновь повстречавшейся вы ангелы во плоти. Вот ты приехал, пожил у меня всего три дня, а мне пришлось вызывать санэпидстанцию, чтобы продезинфицировали квартиру, а всю посуду пришлось кипятить в хлорке.

Всю твою одежду и постель сожгла, так что купишь себе другую, поскольку здесь ничего твоего не осталось. Квартиру хоть получал и ты, ер теперь она принадлежит нам, а ты ездишь по командировкам, тебе везде дают если не комнату, то гостиницу, так что без квартиры проживёшь. Специалист ты хороший, может, и другую дадут квартиру, хотя вряд ли ты попросишь для себя, ты скорее будешь другому добиваться, чем себе, тебе всегда и везде комфортно. Подумай, ты уже немолодой, квартира тебе нужна, хотя бы для того, чтобы привести в неё чахоточную. Ты спросишь, почему чахоточную? Да потому, что ни одна здравомыслящая баба не пойдёт за тебя. А про нас и имущество забудь, повторяю, твоего здесь ничего не осталось, а то, что покупали, оно тебе не принадлежит, всё покупала я. Правда, ты работал, приносил деньги, а я покупала, а кто покупает, тому вещь и принадлежит. Мало того, я привозила, заносила, расставляла, ухаживала за ней, ты не знаешь, какая это трудная работа, вот поэтому всё по праву принадлежит мне. Ещё об одном хочу тебя предупредить: когда сыновья вернутся домой, не вздумай их звать к себе на работу, у тебя с ними не должно быть никаких контактов. Писать я тебе больше не буду, и ты не пиши, потому что письма от тебя даже в руки брать не стану, а почтальону скажу: «Адресат выбыл». Этим я хочу сказать, что ты для нас больше не существуешь. Благодарить тебя не за что – двадцатидвухлетнюю мою жизнь ты превратил в ад. Ты – трудоголик, круглые сутки находился на работе, а я дома с детьми, неоднократно по твоей протекции меня принимали на работу и вскорости увольняли, непонятно, почему и за что; мало того, всякий раз во всём обвиняли меня, то за опоздания, то за прогулы. Ты же знаешь, какие у нас дети, спали подолгу или убегали от меня, когда я их вела в детсад, а мне приходилось ловить иногда полдня, а после обеда чего было идти. А то просили сказку почитать, а когда пошли в школу, надо было форму погладить, накормить и отправить в школу, бывало, пока их отправлю, самой уже не хотелось идти на работу, а на работе не понимали ничего, говорили: «Не ври и не рассказывай сказки». Ещё и лодырем называли. Максим, надеюсь, ты мне и детям не забудешь высылать деньги, мне же надо на что-то жить. Дети демобилизуются, их надо одеть и обуть, да и я уже полгода не обновляла свой гардероб; ты знаешь, сколько нужно денег на это. Мы всегда хорошо питались, я думаю, командировочных денег и премий за досрочные работы, которые получаешь помногу, на питание тебе хватит: ты не куришь, не пьёшь, бабы теперь тоже нет, видимо, и не будет с твоим характером, поэтому не на что тратить и не для кого; вот поэтому всю зарплату отправляй сюда или ещё проще – напиши долгосрочную доверенность на моё имя, я здесь буду их получать, только не забудь сделать это, ты же коммунист, честный, порядочный и добросовестный. Не доводи, чтобы я ходила в ваш партком и завком, давай разойдёмся цивилизованно, но официального развода тебе не дам – не дура, ну, вот и всё – навсегда. Ещё раз напоминаю, не забудь написать доверенность и выслать мне. С детьми не вздумай переписываться, я тебе запрещаю категорически, ты понял меня? Письмо это никому не показывай, ради всех святых, заклинаю тебя, как прочтёшь, сразу уничтожь его, будто его вовсе не было».

Дочитав письмо, Максим автоматически свернул его и сунул в левый боковой карман пиджака под пальто, поднял голову, тут же сориентировался, что находится в нескольких шагах от дома, откуда необходимо забрать продукты. Письмо его обескуражило, что-то подобное он ожидал, но такой наглости ему и в страшном сне не могло присниться! Следом пришла мысль: «Домой возврата нет – она сожгла все мосты; после такого письма моя гордыня и самолюбие не позволят и думать об этом, а это значит – надо всё начинать с нуля. На данный момент в связи со сложившейся ситуацией необходимо поставить на первое место работу и за неё крепко держаться. Если придёт телеграмма, то она на сегодня – подарок судьбы. Ехать надо незамедлительно, она решит кучу проблем, материальных и бытовых. Лечение – это устой моего здоровья, им пренебрегать нельзя, а это значит – временно совместить с работой, уж потом посвятить лечению столько, сколько потребуется, невзирая ни на что; наконец, третье – создание второй семьи можно отодвинуть только на время решения предыдущих двух, но ненадолго». Подойдя к калитке, хотел покричать хозяйку, но, не обнаружив никого во дворе, Максим открыл калитку и пошёл к дому. Взявшись за ручку входной двери, не стал открывать, а решил постучать, услышал глухой женский голос: «Входите!» Открыл дверь, его обдало теплом и запахом жареной картошки и слабым дымком. В передней никого не было, на столе под полотенцем выпирали несколько бугорков, видимо, это была закуска, потому как рядом стояла на половину недопитая бутылка вина.

– Акулина Михайловна, мне сказала Галина, чтобы я у вас забрал продукты, приготовленные для неё, – громко сказал Максим в пустой прихожей.

– Не только забрать, но и получить наслаждение, – услышал он знакомый голос, похожий на голос Галины один в один. Какое совпадение! Немного погодя, сомнения отбросил. Нет, не ошибся, это её голос, и в шутку отпарировал:

– Удовольствие будем получать, когда станем употреблять вашу вкуснятину.

– Нет, удовольствие вы можете получить сейчас, а есть потом, но для этого необходимо пройти за занавеску во вторую комнату, сюда, ко мне, – вновь он услышал тот же голос и шагнул на зов.

«Никакого сомнения, это голос Галины, интересно, будет сюрприз или подвох», – подумал Максим, после чего отодвинул правой рукой занавеску и перешагнул порог. С левой стороны, у стены, стояла аккуратно заправленная покрывалом кровать с кружевами, спускавшимися до пола.

– Я здесь! – услышал он голос женщины за спиной.

Повернувшись всем корпусом вправо, Максим обомлел: то, что увидел, заставило интуитивно на мгновение зажмуриться и подумать: «Не сон ли это». Когда открыл глаза, его взору предстала живая картина Джорджоне «Спящая Венера», но немного в другой интерпретации: перед ним на топчане, покрытом белой тканью, лежала в интригующей позе женщина, левая рука которой лежала не на лобке, а на коленке согнутой левой ноги, которая стопой упиралась в стопу правой ноги. Если бы не эти два изменения, можно было сказать, картина натуральная. Прищуренным умоляющим взором выдавала себя за спящую Венеру, и в тоже время вальяжная поза обнажённой женщины, в которой Максим признал знакомую по санаторию и недавнего оппонента Галину Петровну. От её мраморно-кремового цвета тела и точёной фигуры исходила пленительная аура прекрасной женской плоти, страстно ждущей умиротворения и неги, она могла свести с ума любого мужчину. Максима тоже могла бы соблазнить такая пикантная поза, но только не сегодня, поскольку он недавно только что отбился от домогательства другой женщины. Конечно, его стойкости и самообладанию можно было позавидовать. Поэтому Максим повёл себя так, как будто ничего не видел, лишь в голове отложилось: «Вот тебе и сюрприз – подвох впереди!», затем сказал:

– Галина Петровна, почему ты здесь? Ты пошла на переговоры и вдруг оказалась здесь, – не получив ответа и немного подумав, продолжил: – Со спящей Венерой у тебя недоработки – вспомни: лежит она на белом холсте, правая рука поднята вверх и согнута в локте, покоится над головой. Правая нога, прямо опущенная вниз, согнута в коленке и находится под изгибом колена прямо вытянутой левой ноги, а левая рука, пролегающая вдоль тела, кисть которой лежит в паху, лишь согнутые пальцы прикрывают часть волос лобка.

После высказанного Максим и ретировался туда, откуда ещё минуту назад вошёл, и уже из-за занавески пошутил:

– Одевайся, а то, не приведи Господь, простудишь детородный прибор; запомни, я не пойду на поводу твоих происков, мы характерами не сходимся из-за разности мышления. И не надо кичиться двумя высшими образованиями, этим ты повысила свой профессиональный уровень в тех областях, в которых работаешь, но не повысила мировоззренческий интеллект и, как следствие, у тебя нет толерантности в дискуссии.

– Для всех я на переговорах, только для тебя я здесь. Неужели не понятно, зачем я устроила этот спектакль, да ещё встречала тебя в такой позе? Давай, не теряй время, раздевайся и иди ко мне, быстрее бери меня, наслаждайся, делай своё мужское дело как хочешь и сколько хочешь, заставь мою попку прыгать на топчане, как мячик, а меня от счастья млеть и кричать, испытывая сладострастие, – из-за ширмы слышалась пьяненькая, слегка заплетающаяся речь.

– Галя, это ты сейчас произнесла выдержку из какого-то произведения или монолог из современной пьесы? – спросил Максим, хотя знал, что это она говорила про себя. Не получив ответа на свой вопрос, он продолжил разговор, хотя и витиевато, но как-то оправдывая свой поступок. – Ты на меня не обижайся, но секса у меня с тобой не будет! Я этого не хочу, потому что мне нравится Марина, это первое; во-вторых, у меня была очень серьёзная операция, после которой в течение двух месяцев не должно быть никакой половой жизни. Я надеюсь, ты можешь эту тайну сохранить? И последнее, не надо так себя накручивать, сдаётся мне, ты подшофе, тогда тем более постарайся всё выбросить из головы и успокоиться, – закончил Максим.

– Да, я приготовила выпивку и закуску, думала, с тобой немного выпьем, а потом займёмся любовью, и будет у нас праздник, даже придумала что-то вроде афоризма: «От рюмки до секса один поцелуй», но потом вспомнила: ты не пьёшь, – тогда выпила одна для храброй распущенности, а теперь напьюсь с горя. Запомни, просто так ты от меня не уйдёшь – я всегда добиваюсь, чего хочу. Максим, своим бездействием в отношении меня ты себе нажил коварного врага. Сегодня же расскажу Марине, что ты дважды брал меня силой. Вот тогда посмотрю, как ты будешь выглядеть в её глазах. – Закончив пространную угрозу в адрес своего ненавистника, Галина, слегка шатаясь, вышла из смежной комнаты в расстёгнутом халате и, подойдя к Максиму, попыталась поцеловать, и только его звериная реакция дала возможность вовремя отреагировать на посягательство – отодвинул её в сторону и направился к выходу, произнося следующее:

– Видимо, ты ничего не поняла из того, что я тебе говорил. В таком случае это твои заботы. И последнее: провиант сама принесёшь, а с меня на сегодня достаточно!

– Нет, Максим, это ты ничего не понял! Маринке жить осталось два, максимум три месяца.

– Откуда знаешь, кто тебе открыл эту врачебную тайну или ты со зла говоришь? – спросил Максим, прислоняясь виском к дверному косяку, потому что в это время он находился за порогом раскрытой двери. После услышанного его охватил ужас, впервые он растерялся, а через несколько секунд пришёл в себя и спросил у Галины: – А Марина знает свой приговор?

– Нет, не знает, об этом знали только три человека: главврач, лечащий врач, она же моя подруга, и я, теперь ты четвёртый, только Марине говорить нельзя, упаси тебя Бог сказать ей. Теперь ты понимаешь, почему я добиваюсь тебя, невзирая ни на что, импотент несчастный, – истерично прокричала вслед уходящему мужчине, не захотевшему её. Зарыдав от бессилия, она шагнула в комнату и бросилась на топчан, на котором недавно ждала Максима, трясясь всем телом и горестно рыдая.

Последних слов Галины Максим не слышал, в это время он отмерял шаги в сторону реки. Приближалось исходное время для Галины, она подняла отяжелевшую от боли голову и начала медленно одеваться, так как силы её были истощены от нервного потрясения и злости, ведь она не получила желаемого; кое-как причесалась, убрала ложе, на которое столько возлагала надежд, войдя в прихожую, не стала убирать со стола, лишь налила почти полный стакан вина, присев, начала потихонечку потягивать, проклиная неудавшуюся жизнь. Допив вино из стакана, вдруг обнаружила новую мысль: «Почему этот Габитус выбрал её, а не меня? Ну как можно полюбить такую доходягу, инвалидку и души в ней не чаять, а посмотреть на меня даже по-бабьи – так всё на своём месте, какого рожна ему ещё надо?» Войдя в дом, Акулина Михайловна застала квартиросъёмщицу сидящей за столом перед опустошённым стаканом в горести и расстройстве.

– Вижу, ты не зря сидишь и кручинишься. Мужика видела, хороший, статный да ладный. Выражение лица говорит о его уме, не смогла уговорить сегодня, так следующий раз уговоришь, если у него никого нет. Главное – не отступай, но и не будь назойливой, тогда он от тебя будет отмахиваться, как от мухи, и не лебези – возненавидит, и не угрожай – так только обозлишь. Да, не всегда получается, как ты хочешь, да и с первого раза. Встань, умойся и приведи себя в порядок; мы, бабы, не такие крепости брали и эту возьмём. Ты, дочка, на него не дави, у него тоже горе случилось недавно, ты же давеча рассказывала. Мужик он крепкий, переживёт, перетерпит, а потом надоест, махнёт рукой и начнёт жить по-прежнему, вот в этот момент ты его и лови; вот такой мой совет тебе вышел.

– В том-то и беда, что у него есть баба, в одной палате со мной лежит. Жить осталось ей совсем немного, так врачи говорят. Ну зачем он ей, находящейся на смертном одре, нужен, а он под стать мне, из нас получится хорошая и красивая пара. Акулина Михайловна, вы говорите, у него горе – какое у мужиков горе, разве, когда они с жёнами на курорте, и жёны им мешают бабу подцепить, которую они считают лучше своей, а некоторые циники прямо говорят: «Всякая другая дочь Евы – лучше жены!»

– Так выходит, ты отбиваешь его у этой несчастной!? Может, она уцепилась за последнюю соломинку жизни, и кто же ты после этого? Не гневи бога, сама будешь наказана за непорядочность, отступись немедля, оставь несчастной надежду, и бог воздаст тебе сторицей! Тогда первый мой совет не бери во внимание, слушай последний, он богоугодный.

– Никаких попыток у меня к нему не будет, вы его не знаете, он гордый, с твёрдым и морально устойчивым характером, сочетаемым с интеллигентностью, доброжелательностью, да ещё интеллектуальностью, а в совокупности – кремень. Мне кажется, не найдётся такой человек, который мог бы заставить Максима нарушить этику общения, вот такой он человек, – закончив петь дифирамбы Максиму, Галина бросила взор на ходики, висевшие над столом, после чего, повернувшись к хозяйке, громко сказала: – Извините, мне пора, я и так вам порядком надоела со своими проблемами. Там меня будут ждать с вашими продуктами, – сказала Галина, быстро оделась, поблагодарила за соучастие, взяла сумку с провиантом и направилась в санаторий.

Максим, удручённый поведением Галины, вышел, и тут ещё навязалась мысль, сверлившая висок: «Будь я сумасшедшим, не сделал бы подобного – это аморально. Неужели она рассчитывала на свою неотразимость, потому так себя повела. Только увядающая гетера могла устроить столь безумную экстравагантную выходку своему покровителю – для получения богатого подарка либо для очередного каприза. А, может, чтобы загладить прошлую вину и таким образом удержать его? Кроме того, Галя прекрасно знает о наших отношениях с Мариной, не исключено, что они делятся женскими тайнами между собой. А то, что она предприняла сегодня, Марина ещё не знает, но если Галина ей расскажет, тогда они станут врагами, и кто-то покинет палату». Вот такая мысль промелькнула в его голове, когда он шёл к реке проветрить нагревшиеся до предела мозги и скоротать время. В тот день свалились сразу три женщины на его голову: две, рядом находящиеся, хотели любви и страсти, а третья вычеркнула его из двадцатидвухлетней совместной жизни. Но больше всего волновало последнее, услышанное из уст озлобленной Галины: «Марине жить осталось два месяца». Эти слова имеют почву под собой, просто так она бы не сказала. Теперь этот вынесенный врачами приговор, словно молотком, стучал в висок с каждым сделанным шагом всё сильнее и сильнее. Вскоре пришла новая мысль: «Необходимо поговорить с Александром Николаевичем. А как ему объяснить, откуда источник информации, если он спросит? – подумал Максим, – надо что-то придумать». Остановившись на невысоком берегу реки, Максим понял – мысли развеять не удалось. Его взору предстала льдом закованная река, правее он увидел небольшую прорубь с совершенно чистой протекающей водой под толщей льда. Здесь жители села набирали воду, по обоим берегам росли высокие кустарники, а кое-где деревья. Постояв ещё немного, Максим направился восвояси, переваривая произо-шедшее за полдня.

Войдя в санаторий, с порога холла Максим увидел профиль счастливого Анатолия в компании немолодой, но весьма привлекательной дамы, беседовавшей с ним о чем-то своём, сокровенном. Услышав скрип открывшейся двери, Анатолий повернул голову, расплывшись в своей широкой улыбке, встал и кивком головы пригласил подойти к ним. Максиму оставалось дойти ещё один шаг, как Анатолий уже отрекомендовал:

– Знакомься, это моя Тамарочка, – и, обращаясь к жене, с нежностью в голосе произнёс: – А это Максим – мой, а теперь и наш новый знакомый, можно сказать, савант. Поскольку нас уже половина, тогда я схожу за Игорем, он хочет с нами отдохнуть, а ты позови наших сотрапезниц.

Подошедшая группа отдыхающих тут же приступила к наведению порядка.

Смели снег с затрапезного стола, стоявшего под дырявой крышей старой беседки в глубине рощи, вначале покрыли газетами, а поверх постелили кремового цвета скатерть, в углах которой крестиком вышиты были по три огромные розы, после чего начали выставлять на неё принесённые закуски. Женщины проявили изобретательность: сразу появились тарелочки, вилки, несколько бумажных стаканчиков. Мужчины открывали консервы, бутылки со спиртным и принесённые банки с грибами и огурцами, а укутанная варёная картошка стояла в центре стола и ждала своей очереди. Трое мужчин, параллельно с женщинами занимавшиеся сервировкой стола для пикника, действовали в унисон и споро, последним штрихом в этой сервировке были хлеб и сало с мяском, глядя на которое катились слюни; трудившийся над шампанским Максим ружейным выстрелом оповестил берёзовую рощу и компанию о начале зимнего пикничка; полилась пенящаяся жидкость, пузырьки которой, падая в стаканчики, лопались, обрызгивая руки и лица жаждущих употребить её. Пока Максим разливал шампанское, Анатолий с пафосом провозглашал анекдотичный тост в честь быстро сдружившегося их небольшого коллектива, после чего все приглушённо трижды прокричали: «Ура, ура, ура!», и стоя, как дипломаты на приёмах, выпили и набросились на исконно русский деликатес: грибы, сало, отваренную картошку, солёные огурчики и ржаной хлеб.

Роль тамады взяла Тамара, которая очень коротко, но красиво выкрикнула: «За любовь – всепобеждающую! – и, не-много подумав, добавила: – Пусть мужчины поцелуют дам свое-го сердца, с которыми здесь сблизились, а я целую мужа своего, по которому соскучилась». Галина так глянула на Игоря, что у того сразу отпало желание что-либо предпринимать, он даже на шаг отступил, от греха подальше. Марина, стоявшая рядом с Максимом, неожиданно преклонив колено на снег, подняла лицо вверх и со сдержанной улыбкой произнесла: «Целуй меня – люби меня!» Максим, дабы не уронить достоинство Марины, наклонился и дважды скоротечно поцеловал её в губы. Третий поцелуй оказался затяжным, так как она, обвив руками его голову, не отрывалась от губ, пока он окончательно не выпря-мился. Тогда она, замирая от счастья, ничуть не стесняясь, прижалась к нему с облегчённым вздохом, обхватив руками за талию. От первого поцелуя этой пары до заключения в объятия не смолкали аплодисменты присутствующих. За это время в голове Максима пронеслось: разговор с Мариной в её палате, письмо жены, Галина, лежащая в позе Венеры, и вердикт вра-чей, вынесенный Марине. Марина же больше ни на шаг не отходила от возлюбленного. Спиртное они каждый раз только пригубливали, все знали этих трезвенников и не приставали к ним.

За два часа, проведённые на свежем воздухе, эта весёлая компания поглотила весь принесённый провиант, бутылку водки и бутылку шампанского. Сбросив в урну собранные газеты, двинулись в санаторий. Раньше всех ушла Галина, за ней увязался Игорь, осмелевший после выпитого; периодически приближаясь к ней, он пытался взять её под руку и каждый раз получал отпор, а идущим сзади было смешно, особо поддатый Анатолий иногда отпускал эпитеты в их адрес, от которых все смеялись. Когда Анатолию надоели клоунские выходки впереди идущих и у него кончились метафоры, он переключился на Марину, отпустив пару неудачных шуток, на которые никто не отреагировал, а брошенный строгий взгляд Максима он принял как предупреждение и незамедлительно прекратил шутки. Проделав некоторое расстояние молча, что не свойственно было ему, он решил загладить допущенный ляпсус. Посмотрев на Максима и Марину, он сказал: «Вы хорошо смотритесь вдвоём и будете великолепной парой. Кроме того, видно, что ваши чувства созрели, раз вы, никого не стесняясь, целовались, как настоящие влюблённые, будто бы у вас на завтра намечено бракосочетание и свадьба». Молча шедшая рядом Тамара, державшаяся за левый локоть изрядно пьяненького Анатолия, неожиданно приблизив голову к уху супруга, что-то прошептала. Реакция последовала моментально, вырвавшийся смех нарушил тишину рощи, а лицо Анатолия стало пунцовым, потом приняло багряно-синий оттенок, а бледно-голубые глаза сияли от восторга. В одиночку насмеявшись вдоволь, чмокнул Тамару в крохотные губки, повернулся и неожиданно сказал:

– Марина, дай ты ему разок, чего жалеешь, – он вновь закатился заливистым смехом.

Марина, долго не думая, тут же ответила на его бестактную шутку:

– Дам, и не один раз – всему своё время.

– Правильно, Мариша, не здесь и не сейчас, – сказал Максим, дабы в своём молчании не выглядеть белой вороной, поскольку сказанное касалось и его.

После услышанных слов Анатолий вместе с супругой, схватившись за животы, присели, надрываясь смехом. Вот так веселясь, догнали Галину и Игоря. Всей компанией они ещё долго гуляли по роще, немного перегруппировавшись. Тамара, молчавшая всё это время, взяла под руку Марину, задала несколько вопросов, та ей ответила, и теперь уже Тамара отвечала на вопросы, а через минуту вновь Марина рассказывала, жестикулируя руками, но о чём шла речь, невозможно было расслышать.

– Я с Максимом познакомилась в первые часы его приезда сюда примерно восемь-десять дней тому назад. Здесь, в роще, он мне сразу понравился. Он женат, у него два сына-близнеца, которые через полгода демобилизуются. Вы знаете, Тамара, какой он прекрасный человек, с ним интересно общаться, о нём можно много и долго говорить, всех прекрасных эпитетов не хватит, чтобы выразить все его достоинства. Но у него трагедия в семье, и как порядочный мужчина, он никому и ничего не рассказывает, один в душе переживает. Чувствую, что любит меня, но не говорит, а я сгораю от страсти к нему, только он не подает повода и вида о своей любви ко мне. Вот сегодня была такая возможность закрыться в палате на ключ и пару часов провести вместе, я предложила – давай! На это он попросил вспомнить наш уговор, после чего ушёл с ознобом в теле, – так закончила свой короткий рассказ о нём Марина.

– Да, Мариночка… – многозначительно произнесла Тамара, – видно, влюблена ты в Максима не по уши, а с головой! Зная его несколько дней, а можешь о нём говорить не часами – сутками. Завидую я тебе белой завистью, – обнимая и притягивая к себе, сказала Тамара.

Шедшие позади женщин мужчины вели свою беседу. У них было много общего, поскольку Анатолий тоже был большим интеллектуалом, и хотя разница в возрасте была на пятнадцать лет, всё равно он относился к Максиму с уважением, а жене и отдыхающим в отсутствие его говорил с уважением, что он савант.

– Я давно хотел у тебя спросить, как у тебя с Мариной? – как-то спокойно спросил Анатолий.

– Сегодняшний наш поцелуй не убрал пелену с твоих глаз и мыслей? – вопросом на вопрос ответил Максим.

– Я так и понял, но всё-таки решил спросить.

– Могу пока сказать только одно: да, я привык к ней за это время, но большего сказать не могу, а тем более – люблю, пока эта тема закрыта и в первую очередь для её ушей. Учитывая наши взаимоотношения, хочу тебя спросить: скажи, что ты знаешь или слышал о здоровье Марины? Поскольку молчишь, это говорит о том, что ты ничего не знаешь, только прошу, не дави на меня, почему меня это насторожило, всё равно ничего не скажу, пока сам во всём не разберусь? – после чего умолк и погрузился в какие-то размышления: «Необходимо немедленно переговорить с главврачом и попросить его рассказать правду, в конце концов, скажу, что мы решили пожениться, и я, как будущий муж, должен знать всю правду. А если она действительно так больна, тогда он, без пяти минут доктор медицинских наук, обязан сказать, как ей помочь и что для этого нужно, и если есть хоть один шанс из тысячи, то надо его использовать, материальную сторону и поддержку возьму на себя, остальное пусть медицина решает. Господи! почему ты всегда забираешь в свой мир любимых и самых лучших людей, ну почему, это же несправедливо, так не должно быть! Боже! Если ты действительно существуешь, всесильный и справедливый, в чём я последнее время начал сильно сомневаться, ведь не за себя молю, помоги несчастной! Она ещё молода, а по твоим меркам – ребёнок, а детей оберегают, защищают от невзгод, опасностей и болезней, так будь великодушен, выполни же эту миссию земную!» – ещё о чём-то хотел молить Всевышнего, но его мысли прервал крик в ухо:

– Максим, где витаешь?- спрашивал Анатолий, теребя его правую руку.

– Думал и думаю о Марине; пять часов назад получил информацию о ней, и всё это время она не выходит у меня из головы. Но самое главное – пока не нахожу выхода, а он должен быть, единственная надежда на Александра Николаевича; дорого ему будет стоить нарушить врачебную этику, захочет ли он пойти на это, хватит ли гражданского мужества? Но всё равно я не отступлюсь, задам вопрос прямо в лоб, за такое не убивают!

– Ты можешь мне сказать, в чём дело, может, я смогу тебе помочь, а то идёшь сам не свой, как загипнотизированный! Зря ты не выпил водки, она хорошо помогает снять стресс!

– Нет, Анатолий, не обижайся, ничего тебе не расскажу – это чужая тайна и нарушить её я не могу. У меня к тебе одна просьба: дай твой номер домашнего телефона или рабочий, я иногда бываю в Москве, заглянул бы на часок-другой, – неожиданно попросил Максим.

– Отчего же не дать, с памятью у нас всё в порядке, запоминай, – и тут же назвал семизначный номер домашнего телефона, затем спросил. – Ты собрался уезжать сегодня или чтобы не забыть?

– Нет, пока не собираюсь никуда ехать, но иногда перст жизни, вопреки моему желанию, указывает в противоположную сторону от моей мойры-судьбы.

– Твоя озабоченность по поводу здоровья Марины мне понятна, только ты не отмахивайся от меня, я живу в Москве, и некоторые связи у меня тоже есть. Если после разговора с Александром Николаевичем не получишь вразумительного диагноза, тогда после санатория в Москве найдём специалистов, которые точно определят её состояние здоровья и скажут, как быть дальше. Но на это понадобятся большие деньги…

– Деньги у меня есть, мало будет – найду, где взять. Спасибо тебе, Анатолий, за поддержку.

Некоторое время шли, каждый думал о своём, как-то слово за словом пошла беседа о разном. Женщины вели свою женскую полемику, а мужики говорили о политике в меру своей осведомлённости. Надо отдать должное Анатолию, он много знал о правительстве, о работниках Кремля. Рассказчик он был прекрасный, многое из услышанного в тот день казалось Максиму невероятным, но в будущем подтвердилось на фактах. Например, о том, что демократические силы набирают в свои ряды массы, сплачиваются в мощное ядро в высшем эшелоне, как власти, так и учёных и особенно политиков. За отрезок времени между пикником и ужином эта четвёрка несколько раз исколесила рощу, выходила за пределы санатория, доходила до реки; вскоре все пошли на ужин, после которого договорились, что остаток времени проведут за чтением или за просмотром телепередач. На этом завершился прекрасно проведённый выходной. После ужина Максим поднялся на второй этаж, пройдя в маленький холл, где стояли два дивана и несколько стульев, занятые любителями прожигать время у телевизора, остановился, дал адаптироваться глазам к полумраку. Присмотревшись, он увидел журнальный столик, на котором лежали свежие газеты и журналы. Взяв несколько газет и журналов, отправился к себе в палату, там никого не было. Включив свет, он принялся просматривать газеты, отыскивая интересующие его статьи. Наслаждаясь тишиной палаты, он довольно быстро прочёл газеты и приступил к журналам, на которых задержался чуть дольше, а когда покончил и ними, отнёс их обратно в холл. Таким образом у него пролетел почти час. Немного подумав, отправился в ординаторскую, там сидел дежурный врач, у которого Максим справился об Александре Николаевиче, дежурный сказал, что доктор будет завтра.

Возвращаясь обратно, его не покидала мысль о фотонах, находящихся в атмосфере, про которые он прочёл в газете: «Оказывается, мы ими дышим и обитаем в их среде, и они, оказывается, имеют такую колоссальную энергию, как пишет автор. Если учёные найдут метод вылавливать эти фотоны из атмосферы и аккумулировать их, то аккумулятор величиной с двухкопеечную монету сможет снабжать своей энергией работу атомного ледокола «Ленин» на протяжении одного года. Да, это фантастика!» – сам себе сказал Максим и отправился на покой.

Марина, в отличие от Галины, проснулась рано, что-то её тревожило, а вот что – она не могла понять. После вечернего вкусного и калорийного ужина кушать не хотелось. Галина во сне периодически стонала и хваталась за голову, иногда просто мотала головой: «Наверное, у неё болит голова, она вчера изрядно перебрала, ей бы рассолу или похмелиться» – подумала Марина, продолжая нежиться в постели; в её небольшой головке творилась какая-то кутерьма, она решила проанализировать события вчерашнего дня: «Почему Галина пыталась оттащить в сторону от Максима, непонятно; прогулку вчетвером до самого ужина; о письме, которое незаметно вытащила из кармана Максима. Надо прочесть его», – протянув руку к тумбочке, она нащупала конверт, и, вынув письмо, погрузилась в чтение; дойдя до середины, пришла в ярость, обозвав автора письма глупой женщиной, немного погодя продолжила чтение, где после каждой фразы всё больше распалялась; в конце концов, Марина не выдержала и обозвала её: «Дура!» Как та могла выгнать на улицу такого умного и прекрасного мужа, отца своих сыновей? Возмущению её не было предела, от ярости она вскочила с постели, швырнула письмо на пол. Немного успокоившись, подняла письмо, положила в конверт и задумалась: «Интересно когда он его получил, – глянула на штемпель, там стояло восьмое число. – Значит, он его получил вчера, перед тем как идти на пикник, поскольку оно открыто, это говорит о том, что оно им прочитано. Вот почему он со мной расцеловался при всех, нисколько не стесняясь общества, а это означает, он уже принял решение в отношении нас. А ведь Максим говорил чистую правду насчёт семьи, неразберихи в семье. Да, там полная катастрофа, эта стерва его выкинула на улицу, как котёнка, да ещё и условия ставит и требует всю его зарплату. А я тоже хороша, неотступно домогаюсь. Да после такой жены он должен обозлиться на весь женский род, а он меня ни разу никак не обозвал, и в меру своей интеллигентности никому ничего не говорит, не грубит, иногда даже шутит. Нет, этот человек достоин большого уважения и любви».

Тем временем Галина начала просыпаться, поднимая и опять опуская голову на подушку, она никак не могла встать, ворочалась, ползала по постели, но слезть с неё было пыткой.

– Галя, вставай, скоро обход, а ты вся такая помятая и больная.

– А что, разве меня вчера кто-то мял? – спросила Галина.

– Игорь пытался тебя обнять, это когда вы шли с пикника, но ты его отшила при нас, может, потом вы договорились, но я не видела, поскольку до самого ужина не заходила в палату.

После сказанной Мариной фразы Галя встала, подошла к раковине, подняв голову, увидела себя в зеркале и ужаснулась; быстро овладев собой, умылась, причесалась, заправила кровать и, начав надевать халат, покачнулась, чуть не упала, благо рядом стоявшая Марина поддержала, помогла присесть на кровать. В это время открылась дверь, вошли два врача и две медсестры, после нескольких традиционных вопросов пожелав выздоровления и настроения, пошли дальше.

– Галя, ты почему не сказала врачам, что у тебя часто бывают головные боли, ведь болит, правда? – допытывалась Марина.

– Видимо, я вчера сильно перебрала, поэтому ничего не сказала. Дыхни я на них, они бы задохнулись от моего перегара! Ничего, это скоро пройдёт, немного полежу, потом пойду гулять.

– Ну, ладно, ты как знаешь, а я пошла, – махнув рукой соседке, Марина оделась и ушла.

Покрутившись немного в холле, Марина увидела идущую ей навстречу чету Козловых, подойдя к ней, они предложили пойти с ними на прогулку к реке. Приняв предложение, она пошла с ними.

Максим утром не нарушил режим, после физзарядки и душа он немного почитал, прекрасно позавтракал и отправился в библиотеку изучать болезнь – туберкулёз. Таким образом, он просидел в библиотеке без обеда, весь день, читая про эту проклятую болезнь, после чего сделал для себя некий вывод: «С научной точки зрения, без одной дольки лёгкого живут некоторые долго. В жизни приходилось встречать таких людей, живущих в семье долго и счастливо, если беречься и соблюдать все медицинские предписания по этой болезни. Может быть, Марина больна ещё чем-то, тогда почему она мне ничего не сказала? Наверное, врачи от неё скрывают, вот это мне и надо выяснить у главврача. Теперь мне понятно, как с ним разговаривать и на чём акцентировать внимание, видимо, грудь не просто так удалили? Не приведи бог, у неё рак, только он способен здорового человека за два месяца вогнать в гроб. Если бы признали рак, тогда отправили бы в онкологию. Нет, здесь что-то другое, вот это другое мне и надо узнать и сделать сегодня – сейчас! И у доктора необходимо узнать больше о туберкулёзном менингите, таких симптомов, как я только что прочёл, у Марины не наблюдается, самому с моими знаниями в этой области не разобраться и не разгадать, кроме всего, очень мало литературы об этой болезни». Вот с такими тяжёлыми мыслями Максим шёл к Александру Николаевичу узнать правду, почему ей осталось жить два месяца. Ведь, глядя на неё, этого не подумаешь, она прекрасно себя чувствует, ни на что не жалуется? Он решил действовать решительно, но с неким шармом, которого у него было предостаточно, и с которым, вызывая на откровенность, получал необходимую информацию от оппонента. Вот с таким самообладанием и верой постучал в дверь, ответ на стук последовал незамедлительно:

– Войдите, – из-за двери послышался утомлённый голос нужного человека. Войдя в кабинет, Максим увидел сидящего за столом врача, изучающего чью-то историю болезни.

– Александр Николаевич, могу ли у вас отнять минут десять вашего времени, у меня очень важный вопрос, он касается не меня, а одного ставшего мне близким человека, – произнёс Максим.

– Максим Николаевич, дорогой, вы, очевидно, обладаете телепатией – я только собирался послать за вами, а вы тут как тут, собственной персоной и в полном здравии, чему я очень рад! Речь пойдёт о дилемме, которую без вашего участия не могу решить. Дело в том, что я получил телеграмму.

– Если о моём отзыве на работу, так для меня это не ново и на сборы два часа, не больше.

– О немедленном вашем возвращении к месту работы. И в тоже время просят зарезервировать вам место ровно через месяц, для продолжения лечения. Телеграмма правительст-венная, всё везде согласовано. В моей практике такое впервые, очевидно, вы очень ценный кадр? Вам решать!

– Чего там решать, я солдат, а это значит – под козырёк и в путь!

– Не зря о вас с уважением отзываются и говорят, что у вас готов ответ на ещё не заданный вопрос, теперь я в этом убедился, но это преамбула. Теперь, батенька, вами сказанное надо ли считать согласием, я правильно понял? Теперь скажите, с каким вопросом пришли ко мне, что вас так сильно встревожило?

– Как уже сказал, я солдат и член КПСС, мало того, я ещё являюсь руководителем небольшого подразделения монтажников, и в сложившейся ситуации другого выбора не нахожу. Поэтому еду работать, а вас попрошу, напишите или дайте устные предложения по профилактике моей болезни в сложившейся ситуации, если нужно какие-либо лекарства купить, тогда выпишите рецепт, договорились? Теперь о том, зачем я пришёл. Раз уж мы доверительно и дружелюбно относимся друг к другу, задам вопрос без обиняков и предисловия. Мне здесь понравилась одна дама, на которую я возлагаю надежды на совместную жизнь. Но неожиданно вчера узнал, что ей осталось жить пару месяцев, может, чуть больше.

– Можете не продолжать, уважаемый Максим Николаевич, знаю, о ком вы говорите, не мудрено, что самая красивая женщина влюбилась в вас по уши. Это Марина, теперь я вас удивил, не так ли? Скажу честно, состояние её здоровья у меня не вызывает никакой тревоги, после таких операций живут полноценной жизнью долго, если соблюдают элементарные правила, то есть нужно беречься простуды и других заболеваний, а всякое заболевание приводит к ослаблению иммунной системы. А теперь вы мне должны рассказать, откуда у вас эта информация, только честно, мы ведь так договорились?

– Это Галина, они в одной палате поселены. Хотите спросить, почему я поверил? Это она выпалила в сердцах. Потом клятвенно умоляла не говорить Марине и не выдавать её.

–«…В сердцах…», говорите, – это на неё похоже. Хотя она менее красива, чем Марина, всё рано она в вас влюблена. Вы, вероятно, отвергли её навязчивость, прошу, расскажите подробно, при каких обстоятельствах это произошло, и как она вам выдала тайну, меня сильно настораживает её поведение, она не первый раз у нас лечится.

Максим рассказал обо всём подробно, лишь упустив некоторые пикантные подробности. Врач внимательно слушал, не перебивая, только изредка кивал головой в знак понимания; он вдруг вспомнил взгляд Галины и наморщенный лоб, который выдавал её головную боль, хотя она ничего не проронила на эту тему. Закончив повествование, Максим посмотрел на врача, тот нервно пошатывался из стороны в сторону, видимо, что-то сравнивал с чем-то, и тут Максим понял, о чём немолодой фтизиатр задумался: «Значит, Галина больна?» – сделал вывод Максим.

– Неужели вы подозреваете туберкулёзный менингит у Галины? – понизив голос, спросил он.

– Да! – почти выкрикнул Александр Николаевич, после чего вскочил со стула, немного погодя поднял страдающие глаза на Максима и произнёс: – Это только предположение, анализы покажут… Одно беспокоит: кто из персонала мог проболтаться, хорошо ещё до Марины не дошёл этот приговор, ведь знаете, как иногда некоторые реагируют в подобных случаях? Суицидом! Немедленно надо принимать меры, как-то изолировать их друг от друга, – после чего снова поднял глаза.

– Я знаю – врачебная этика нарушена. Даю слово порядочного человека, буду нем по этому вопросу, можете надеяться, не подведу, а за правду насчёт Марины век буду благодарен.

– Сейчас я вам напишу рекомендацию, чего, сколько и когда пить на целый месяц; также скажу, чтобы приготовили лекарства, а как только выполните правительственное задание – милости прошу на лечение! Если даже задержитесь, ничего страшного, место вам забронировано, честно говоря, такой пациент у меня впервые. Сознайтесь, может, вы с другого ведомства, что подтверждает ваша эрудиция. Ладно, не буду всё перечислять. Ваша пассия останется здесь на пару месяцев, это укрепит её здоровье, за неё можете не беспокоиться. Только звоните и пишите ей, это будет положительно влиять на состояние здоровья влюблённой женщины, как второе лекарство. Теперь идите, ужинайте, а потом придёте сюда за памяткой и лекарствами, после этого у вас останется два часа на сборы и прощание с Мариной. Машина отойдёт отсюда в двадцать два тридцать, до станции тридцать минут езды, а в двадцать три тридцать ваш поезд на Рязань, а там и на Москву. Дальше вы всё знаете, читали. Пока, до встречи!

Из кабинета главврача Максим отправился прямо в столовую, у входа увидел, как его сотрапезники дружно рассаживаются по своим местам. От двери столовой до их стола автоматически отсчитал десять шагов; поздоровавшись и пожелав приятного аппетита, начал садиться на стул, как почувствовал на себе укоряющий взгляд Марины; затем последовал вопрос, который явно относился только к нему:

– Где это вы потерялись, многоуважаемый Максим Николаевич? За весь день впервые изволили показать нам свой божественный лик, мы уж хотели в розыск подавать, а вы соблаговолили снизойти к миру убогому, – закончил с ухмылкой на лице свою ироничную тираду Анатолий.

– Прошу извинить меня за доставленное вам незначительное волнение, но мне срочно нужна была консультация, а поскольку здесь нет такого компетентного человека с обширным знанием в данной области, пришлось всю необходимую информацию черпать из литературы в библиотеке, где я просидел с утра и до вечера без обеда, – в тот момент оправдательной речи на Максима в упор смотрела Марина, и он понял слова, которые прочел в её глазах: «Ну, почему ты такой холодный, либо сдержанный? Ну, сколько можешь меня испытывать, я люблю тебя, волнуюсь за тебя? Неужели непонятно, сколько раз ещё тебе можно доказывать свою любовь, скажи, что мне сделать, чтобы покончить с этим недоверием, ты же видишь, я в твоей власти – так властвуй! Только не топчи нашу любовь, откройся и верь мне!» – Я ещё раз прошу прощения за причинённые волнения, давайте поужинаем, а потом расскажу важную новость, хотя она касается только меня, узнал я о ней только что, – сказал Максим.

Услышав последние слова Максима, у Марины выпала ложка из руки, и она вскрикнула от предчувствия недоброй вести; глаза затмила пелена, хотя она и смотрела на своего возлюбленного, но ничего не видела, а немного погодя оправившись от микро шока, сказала:

– Нет, сегодня день без инфаркта у меня не кончится.

– Вы же знаете, врать не могу, а сказал правду – испортил прекрасную трапезу. Ладно, скажу открытым текстом: пришла телеграмма, меня отзывают на работу, а через месяц вернусь. Отъезд сегодня в двадцать два тридцать. Мариш, после ужина пойдём, прогуляемся на свежем воздухе, я тебе кое-что расскажу, хорошо?

Марина в знак согласия кивнула головой, и вмиг опечаленные глаза наполнились влагой, а через мгновение слёзы ручьём потекли по лицу. Плакала она молча, продолжая смотреть на возлюбленного. Максим глядел на неё с состраданием, но в создавшейся ситуации это был единственно правильный выход – поехать, выполнить задание, от которого зависят плановые обязательства комбината, в тоже время попросить жильё, вернуться, подлечится и потом вместе с Мариной ехать под крышу своей новой квартиры. Достав платочек, он протянул его Марине, она расправила его на ладонях и, уткнувшись в платочек, стала промокать щёки и глаза. В тот вечер, как никогда, четвёрка выходила из столовой хмурой. Анатолий, переговорив о чём-то с Максимом, кивнув головой, произнёс:

– Мы придём ко времени отправки, с Тамарой, – и ушёл поспешно.

Галина в душе злорадствовала, а в мыслях пронеслось: «Вот так, подруга, раз он не захотел меня – так пусть никому не достанется. Скатертью дорога, импотент несчастный!»

Сказав Марине, что будет ждать её в холле, Максим отправился за лекарством и рекомендацией. Получив всё, отнёс в палату, там быстро упаковал портфель, оделся и спустился вниз, попросил гардеробщицу оставить у неё портфель. Посмотрел по сторонам – Марины ещё не было, но ждать пришлось недолго. Увидев идущий объект его желания, присмотревшись внимательно, Максиму показалось, будто она как-то быстро пополнела. Заметив на себе его пристальный взор, она состроила гримасу, после чего мило улыбнулась, а подойдя вплотную, трижды нежно постучала по его груди в знак отмщения за причинённую обиду и предстоящую разлуку; затем, выдвинув вперёд губы трубочкой, этой мимикой как бы выразила: «Целую и люблю тебя такого, какой ты есть, вредина!» Но глаза продолжали выражать грусть и тревогу.

Улица их встретила обильным снегопадом. Подхватив его под руку и плотно прижавшись нему, она повела его в ту аллею, где они встретились впервые. Двигаясь, Марина периодически оглядывалась назад, словно проверяла, не следит ли кто за ними. Похоже, в тот вечер не было желающих бродить в такой снегопад. Очевидно, это Марину устраивало, что никто за ними не шпионит, и она стала вести себя спокойно, не оглядываясь, как прежде. К тому времени они уже свернули на аллею, здесь она остановила своего спутника и неожиданно для него начала целовать в губы и, не почувствовав сопротивления, присосалась и долго не отрывалась, наслаждаясь его взаимностью, которую так долго ждала, а оторвалась из-за закружившейся головы, тогда она прильнула к его груди. Немного придя в себя, прижалась своей щекой к его щеке и вновь начала целовать в мокрые от снега губы и щёки; влага от снега ей нисколько не мешала, на неё словно кураж напал, целуя в засос, прижималась к нему, явно провоцируя на что-то большее, а между поцелуями не раз говорила:

– Люблю тебя, я не могу без тебя и не знаю, как мне быть с тобой, – немного погодя, вновь останавливалась, и повторялось то же: ласки, поцелуи, объятия, тесные соприкосновения, а тут вдруг подняла руки к небу и стала произносить: – Боже! Спасибо, наконец-то дождалась своего счастья, наконец-то он отвечает взаимностью, а это значит, он любит меня, – в довершении ко всему прокричала во весь голос. – Он любит меня, любит, все слышите – любит меня!

После последнего продолжительного и крепкого поцелуя, когда она настолько сильно прижалась к Максиму, что он почувствовал слабую сладострастную дрожь, отстранившись от него, Марина быстрее зашагала вглубь рощи, увлекая за собой любимого. После письма от жены Максим понял, что теперь он свободен от семейных обязательств или как говорят: «…В тылу все мосты сожжены…» – а то, что остался без квартиры и одежды, он не горевал, знал: жильё ему дадут, а к зиме всё купит, вот только необходимо вылечиться быстрее. Он шёл, размышляя о своём. Марина его провела за последний столб с фонарём и свернула с тропинки вправо. Остановившись, расстегнула его пальто, затем свою шубу, после чего просунула его руки себе за спину, а свои за его. Постояв с минуту, она прильнула к губам с такой страстью и пылом, что через некоторое время у неё вновь закружилась голова, и она начала валиться назад. От неожиданности Максим чуть не уронил, но вовремя опустился на колени, и она оказалась у него между ног, практически всем телом повиснув у него на руках. Поскольку руки были у неё между спиной и пальто, он удерживал тело на весу, как вдруг Марина резко откинулась назад, у самой земли Максим разомкнул руки за её спиной и чуть головой не уткнулся в снег, благо, успел отпустить тело, после чего опёрся на пальто. Это спасло от падения на неё, только теперь он завис горизонтально над Мариной. Уже через пару секунд собирался встать, но она опять обхватила его шею обеими руками, приподняв голову, прильнула к губам. Вдруг носки его ботинок провалились в снег, и он придавил её, быстро раздвинул в стороны ноги, выгнув спину коромыслом, застыл в позе отжимания. Марина восприняла это как намёк, воспользовавшись свободным пространством между телами, молниеносно нащупала бегунок молнии и резко потянула вниз, тем самым освобождая свою взволнованную плоть, после чего согнула ноги в коленях и развела в стороны. Не мешкая ни минуты, так же быстро расстегнула висящему над ней партнёру брюки и вынула твердый и горячий фаллос трясущимися руками, и, приподнявшись всем телом, начала вставлять во влагалище. Максим, почувствовав прикосновение к губам гениталий, интуитивно опустился на колени и вошёл в неё глубоко и мощно. Оба в сладострастии издали лёгкий стон со вздохом. Марина закрыла глаза и, запрокинув голову, зашептала: «Ещё... Ещё...Как хорошо!» Свет от фонаря освещал раскрасневшееся лицо Марины, которое казалось ему сейчас чем-то похожим на светлые лики мадонн на картинах из музея. Марина прижималась к нему всё крепче, обвила ногами его спину. Они превратились в диковинное животное, бьющееся в конвульсиях сладострастия. Максим мерно раскачивался, а она в такт его ударам выгибалась, пока из его груди не вырвался вопль, и он не изверг в неё своё семя; в унисон раздалось два нежных звука, слабый протяжный крик и что-то наподобие храпа. Марина была в экстазе, а произошедшее, казалось сном. Вновь ухватив его за шею, не отпускала от себя, боялась: если он выйдет из неё, то тут же исчезнет как мираж. Тем временем снег продолжал сыпать, и так хорошо присыпал не только спину Максима, но и разбросанные полы шубы, что если бы кто-либо прошёл в метре от них, то не обнаружил бы ничего подозрительного. Максим первым заворошился потому, что затекли руки – всё это время удерживал тело на весу, не только своё, но и её. Наконец они поднялись, отряхнули снег, привели себя в порядок и медленно под руку направились в санаторий. Некоторое время шли молча. Под одним из фонарей Максим посмотрел на часы и сказал Марине и роще:

– До отъезда осталось чуть больше часа, – только в его фразе прозвучала горечь и сожаление, а, глянув на избранницу свою, у которой слёзы стекали по щекам, не произнеся ни слова, обнял и прижал к себе, нежно поглаживая спину. Примерно через минуту она успокоилась, поцеловав Максима в губы и глядя в глаза, весело сказала:

– Как магически на меня действуют твои объятия! Вот уедешь, как я буду успокаиваться, проливая слёзы без тебя?

– Мариш, я еду на месяц. Врач сказал, что ты пробудешь здесь два месяца, после моего возвращения мы тридцать дней будем вместе.

– А ты не можешь договориться с директором, чтобы нас поселили вместе в двухместную палату?

– Это невозможно по санаторной этике, а если он позволит себе такое, то найдутся моралисты, которые тут же напишут в вышестоящую инстанцию о создании бардака, и его снимут.

– Максим, давай, поеду с тобой, не хочу оставаться здесь без тебя. Я здорова, чувствую себя отлично, давай, а? Я сейчас быстренько договорюсь с врачом и соберу вещи.

– Нет, категорически нет, тебе необходимо поправить здоровье, а я поеду, выполню их задание и попрошу квартиру, с учётом сложившейся ситуации и моей болезни они должны пойти мне навстречу. Вот бы ещё письмо найти и им засвидетельствовать семейный разрыв. Куда я его дел? Не иначе, кто-то вытащил!

Сейчас до Марины дошло, насколько ему это письмо необходимо, и тут она сказала:

– Письмо у меня. Оно у тебя выпало из кармана, я его подобрала, и здесь меня взяла под руку Тамара и увела, а потом я забыла про него. Только ты уж меня прости, я его прочла, женское любопытство взяло верх над этикой. Сейчас войдём в санаторий, и я принесу его.

Услышав о прочитанном письме, касающейся его личной жизни, Максим чуть не захлебнулся от ярости, благо ночная темень не выдала цвет его бледного лица. Но, как и раньше, смог удержаться и не взорваться, тем более на женщину, влюблённую в него. «В письме реакция страха на нашу болезнь на простого человека, на главу семьи, мужа и отца детей. Интересно, почему она так испугалась?»

– Может, ничего страшного нет, может, это просто подозрение или профилактика. Скажу больше, не меньший страх вызывает человек к человеку, но страх и в то же время забота о человеке у государства – велико, – говорил Максим Марине.

– Давно-давно один попутчик, больной нашей болезнью, рассказал мне свою историю: «Когда я заболел туберкулёзом, мне на трёх человек дали трёхкомнатную квартиру, перевели на лёгкий труд, полгода лечили, после этого два месяца отдыхал в санатории, а теперь каждый год по два месяца, очень часто оказывают материальную помощь. Так вот, если сейчас у меня спросят, кем хочешь быть: Героем Социалистического Труда или больным туберкулёзом, я выбрал бы второе, потому что мой друг на этом же предприятии три года тому назад получил Героя; а как жил в однокомнатной квартире с семьёй в четыре человека, так и живёт, а вкалывает почти каждое воскресенье, как сознательный член партии. Теперь ты скажи, что лучше?» После глубокого анализа и умозаключения я сделал вывод – есть шанс получить квартиру. Так что ты лечись и жди меня, ты мне нужна.

– Но я уже жить не могу без тебя ни одного дня, а тут целый месяц, как выдержать – не знаю? Скажи, Максим, ты меня любишь?

– На этот вопрос я отвечу чуточку позже, а сейчас скажу одно: ты мне сильно нравишься, и я привык к тебе, больше пока ничего не скажу, так как слишком много гари в трубах от прошлого осталось. Только знай одно: свою любовь выражаю не языком, а чувствами, действиями и делом. Мариш, только не обижайся, потерпи, ты не пожалеешь!

– Максим, а можно, я поеду на вокзал, провожу тебя, только не говори нет, я всё равно поеду!

– А как ты доберёшься обратно? Сделаем так: спросим у водителя, и если машина вернётся сюда – тогда поедешь.

Максим крепко поцеловал её в губы, держась за талию под шубой, где рука почувствовала влажность, проведя рукой по всей подкладке, он определил: спина у неё мокрая. Тогда он Марине сказал:

– Никуда ты не поедешь, у тебя шуба мокрая, так ты можешь простыть.

– Ну, Максим, я сойду сума, если не провожу тебя.

– Нет, я боюсь, что ты простынешь и заболеешь.

– А если я у Гали возьму шубу, как ты на это посмотришь? – она обняла его, долго не отлипала от его губ, после чего сказала. – Боже, как я могла в тридцать шесть лет втрескаться в тебя без памяти и слушаюсь, словно ребёнок? Счастье моё, целуя тебя – глупею, будто всё впервые.

– Тогда возражать не буду, – ответил Максим.

– Хорошо, как войдём, я пойду за шубой и письмом, а насчёт транспорта буду разговаривать сама с водителем, идёт?

– Ладно, пойдём, уже скоро подойдёт машина, да и Анатолий с Тамарой должны подойти.

Когда они подошли к санаторию, то через стеклянную дверь увидели с десяток человек, толпившихся в холле, которые ждали, чтобы проводить Максима. Едва Максим с Мариной вошли, как раздался возглас облегчения ожидающих. Поблагодарив всех за дружескую поддержку, он предложил сфотографироваться вместе, все была единодушны. Многие подходили, выражали сочувствие и понимание в связи со скоропалительным отъездом и подавали клочки бумаг, на которых были адреса, а некоторые говорили: «Всё равно не пришлёт». Немного погодя, подошла машина скорой помощи, и водитель объявил: «Готов в дорогу!» Скоро появилась Марина и, взяв водителя под руку, отвела в сторону; говорили они недолго, после чего она сияла, как начищенный самовар. Опять были сделаны несколько фотографий, и начались устные пожелания и рукопожатия. Максим даже пошутил вслух:

– Друзья, вы что, на фронт меня провожаете? Я через месяц вернусь, мы ещё встретимся со многими и поговорим, а насчёт фото не волнуйтесь, я на всех пришлю сюда и очень скоро. До свидания! Остающимся здесь желаю скорейшего излечения возвращения домой к семьям! Счастливо оставаться!

После всех подошла Галина Петровна и, немного потупив взор, сказала:

– Жаль, ты ничего не понял. У тебя есть один месяц, подумай, я своего мнения не поменяла.

Марина в это время уже сидела в автомобиле, не видела и не слышала ничего. Она разговаривала с Тамарой, которая препроводила её к машине.

– Мариночка, как ты думаешь, в вашей жизни есть будущее, ты веришь ему?

– Да, верю, и как ни странно, ему верю больше, чем себе.

– Ты уверена в том, что любишь его всем сердцем и никогда не пожалеешь и не предашь его любовь? А если это просто временное увлечение? Тогда Максиму сломаешь жизнь, он порядочный, честный и благородный человек. Держись за него, как можешь. А нам будет жаль, если у тебя с ним ничего не получится, с семьёй не повезло и...

– Тамара, я скажу тебе то, о чём никому не говорила.

Марина коротко описала свою жизнь, а когда дошла до того места, где Тамара была свидетелем происходящего, продолжила честно:

– Я впервые влюбилась как глупая девчонка, вот поэтому сделаю всё для нашего счастья!

Помахав всем рукой, Максим вышел и направился к машине. Сев в неё, через окно он увидел: все провожающие вышли на улицу и машут ему. Он обнял Марину за плечи, притянул к себе и тихо спросил:

Она молча протянула губы вперёд, Максим нежно поцеловал, а Марина прошептала:

– Дай мне руку, пусть она передаст мне часть твоей энергии, силы и терпения, чтобы хватило до твоего приезда, иначе я за себя не ручаюсь! И звони мне, пожалуйста, почаще, это тоже станет подзарядкой.

– Мариш, буду звонить каждую среду и воскресенье в девятнадцать тридцать по здешнему времени. Все телефоны санатория я записал, первый будет на холл дежурной, а потом назовёшь тот, чтобы никто тебя не беспокоил.

– Только, пожалуйста, говори со мной дольше и о себе рассказывай, я хочу знать всё.

– Ладно, это я понял. Говорить буду долго, но рассказывать о себе не хочу.

Марина подняла голову с его груди и состроила обиженную гримасу, произнеся:

– Я так и знала, что ты разгадаешь мой маневр, почему от тебя ничего не утаишь, я только до Рязани тебя провожу и всё, – и, слегка стукнув кулаком в плечо, с горечью продолжила. – Ну, пожалуйста, прошу тебя, а утром автобусом я вернусь обратно.

– Марина, думаю, это очень плохая мысль, я не знаю ни время, ни номера поезда, на который мне заготовлен билет. По опыту знаю: такие билеты готовят на ближайший поезд. Может так получиться, что я не смогу тебя посадить на автобус. Вот из этих соображений не хочу, чтобы ты ехала со мной в Рязань.

Немного погодя прижался к её лицу, и уже через некоторое время успокоенная Марина с улыбкой сказала:

– Ну откуда у тебя эта магическая сила или аура, которая успокаивает меня и заставляет менять мысли?

Тем временем подъехали к железнодорожной станции, вылезая из кабины, водитель проронил:

– Приехали, поезд прибудет через пятьдесят минут, стоит две минуты.

Максим взяв портфель, помог выйти Марине, и они пошли в вокзал, спросив у шофёра, есть ли буфет. Пригласили водителя с собой. Войдя в маленькое одноэтажное здание станции, Максим подошёл к кассе, взял билет, после этого втроём направились в буфет. Выбрав более или менее пригодную еду, Максим рассчитался. Сели за стол, стали есть бутерброды, запивая чаем. Водитель съел пельмени, взял бутылку водки, купленную для него, и сказал:

– Я в машине подожду, вам ведь надо поговорить? – и, пожелав счастливого пути, ушёл.

Максим достал фотоаппарат, сделал несколько снимков, сел напротив Марины и, глядя в глаза, тихо произнёс:

– Я тебя об одном очень прошу – дождись меня, и я буду самым счастливым человеком, – а немного подумав, добавил: – Хотя ты вольна поступать, как тебе подсказывает твоё сердце, ты свободна от каких-либо обязательств.

Услышав последнее, Марина чуть не соскочила с места, но гнев свой выразила, ударив слегка кулаком по столу, затем по лбу Максиму и спросила:

– Ты издеваешься, да? Господи, мне надо бы убить тебя за такие слова, а я, дурочка, люблю без памяти. Ну почему ты издеваешься надо мной?

В это время удар колокола оповестил о подходе поезда; оба встали и направились на перрон. Освещая рельсы, пыхтя и изгибаясь, поезд подошёл к станции и остановился. У вагона Максим показал билет и не успел спрятать в карман, как Марина обвила его шею и начала целовать в щёки, губы; он отвечал ей, пока не загудел паровоз, и дежурный ударил в колокол, давая сигнал отправления, а проводница крикнула: «Садись быстрее, иначе останешься!» Взяв портфель, Максим ловко забросил его в тамбур, а сам, взявшись за поручни, запрыгнул на подножку и стал махать рукой. Марина кричала:

– Я уже жду и люблю тебя!

Максим долго махал рукой и ругал себя мысленно: «Ну почему я не сказал, что я тоже люблю её. А может, это к лучшему – пусть подумает, я для себя решил…».

А поезд всё быстрее и быстрее увозил его от Марины, её силуэт становился всё меньше и меньше, пока вообще не исчез из виду.

После самолёта «Ил-86», доставившего его из Москвы в Ташкент, Максим через два часа пересел в более привычный и уютный «Як-40». Пристегнувшись ремнём безопасности и удобно устроившись кресле, после взлёта тут же задремал.

– Граждане пассажиры, пожалуйста, пристегните ремни, наш лайнер пошёл на снижение и примерно через десять минут произведёт посадку в пункте назначения, – сквозь дремоту услышал приятный тембр бортпроводницы.

Действительно, пилот уложился в названное стюардессой время. Лайнер замер буквально в ста метрах от небольшого двухэтажного здания аэропорта. Войдя в здание, Максим увидел своего водителя, который встречал его. После рукопожатия и уточнения состояния здоровья водитель сказал:

– Велено везти тебя в столовую, где всегда шеф в отдельном кабинете принимает гостей и сам обедает. Он туда сейчас приедет и за обедом хочет с тобой поговорить, а через два часа он летит в Москву, зачем-то срочно вызывают.

– В столовую так в столовую, тогда поехали! Ты со мной целый день или ещё какие-то поручения у тебя есть? Я к тому, что хочу посмотреть объект, ну и всё прочее.

– Нет, никаких других поручений нет, мне сказано не отходить от вас ни шагу и не разрешать ходить более ста метров, потому как вы больной и согласились работать, так что распоряжайтесь, как всегда. Вы на работе и я на работе, «в одной упряжке», это ваши слова.

– В таком случае ты тоже пообедай хорошенько, работы у нас будет выше крыши.

Тем временем они уже усаживались в новенький «уаз». Несколько километров от аэропорта до города доехали быстро, обмениваясь новостями. Подъезжая к столовой, Владимир, показывая пальцем прямо в стекло, произнёс:

– Смотри, вон шеф подъехал раньше нас, а за ним ещё две машины едут, кого-то пригласил на обед, так что скучно не будет, кому-то влетит от макушки до пят.

Увидев приближающийся «уаз», шеф – директор комбината, которого все звали Сан Саныч, а он не возражал, не стал входить в столовую, зная, что должен подъехать Максим. Когда остановилась машина, из неё вышел Максим, и, как всегда, бодрой походкой подошёл к шефу. Тот, радостно улыбаясь, сказал, обращаясь к присутствующим:

– Ну, какой же он больной? Кому хочешь сто очков, фору даст, мало того, он достоин уважения, так как по первому зову рвётся в бой! – и после крепкого рукопожатия пригласил в столовую.

В столовой он извинился перед Максимом за то, что нарушил курс его лечения, и, обращаясь к руководителям подразделений, суровым тоном, не терпящим никакого возражения, спросил:

– Надеюсь, этого человека не надо вам представлять? Я его отозвал из санаторного лечения для того, чтобы смонтировать мостовой кран большой грузоподъёмности в пристрое помольного цеха, который шефы-монтажники, покалечив двух людей, даже с третьей попытки не смогли поднять и установить на верхний ярус, – надо сказать, шеф частенько перефразировал некоторые предложения, которые, на его взгляд, требовали простого пояснения. Немного подумав, он добавил: – Я вам говорю об этом вот почему: если ему понадобится в чём-то помочь – чтобы это было сделано безоговорочно.

– Понятно, Сан Саныч, а как насчёт нашего вопроса по поводу денег на зарплату подразделениям? – спросил один из начальников, Николай Иванович.

Виталий Семёнович молчал, так как заданный вопрос затрагивал оба подразделения, форсировавшие строительство второй проходной и перенос забора на западе завода.

– Деньги получите по утверждённой смете, но сроки остаются те же, одна неделя.

– Мы постараемся, – сказал Виталий Семёнович.

– На жене надо стараться, а здесь надо работать, – с сарказмом сказал Сан Саныч, после чего поднял трубку телефона и попросил телефонистку соединить его с главбухом и главным инженером, а лучше пусть они сюда позвонят, в столовую. Директор не успел положить трубку на рычаг аппарата, как тут же раздался звонок, и телефонистка сообщила, что оба абонента на проводе. Дав указание насчёт выделения денежных средств обоим подразделениям, шеф не забыл упомянуть Степанова М.Н., которому при необходимости немедленно оказывать любую помощь для успешной работы по монтажу тяжёлого мостового крана. Отметил оператора связи за оперативность, положил трубку и, обратившись к слушавшим его, поблагодарил за внимание:

– Вы все свободны, кроме Максима Николаевича, мы тут с ним потолкуем кое о чём, – после сказанного он красивым жестом руки подал знак официантке подавать обед и тут же спросил у Максима: – Прежде всего, только честно, как ты себя чувствуешь, месяц продержишься или нет?

– Спасибо за внимание ко мне, чувствую себя прекрасно, я ничего такого не замечаю в сторону ухудшения. Так что не волнуйтесь, выдержу и выполню задание!

– Конечно, ты можешь отказаться, и я бы на тебя не обиделся, так как здоровье прежде всего. Постой, может тебе врача назначить, чтобы ежедневно проверял твое здоровье?

– Спасибо, Александр Александрович, не вижу в этом необходимости. После полученной телеграммы главврач вызвал к себе и наделил лекарствами на целый месяц. Время приёма обещаю выдерживать, так что всё в порядке, и место забронировано за мной.

– Ну, раз так, то я как-то спокоен, надеюсь, ты не обманываешь меня? Я вот ещё о чём хотел тебя попросить: месяц, за который шефы-монтажники должны были смонтировать кран, мы его потеряли, а план, спущенный сверху, никто не отменял. А через полгода начнётся недовыполнение плана, и мы потеряем и премии, и все дотации. Поэтому прошу тебя как можно быстрей смонтировать этот злосчастный кран. Премией ни тебя, ни ребят не обижу. По моим расчётам, я думаю, ты справишься дней за двадцать. Всем службам дано задание подготовить всё остальное. Чтобы через два часа после того, как кран будет наверху, они начали выполнять свои работы, главный механик и главный энергетик будут работать круглые сутки, пока не сдадут его в эксплуатацию. Будь осторожен и внимателен, береги себя и ребят, этот кран какой-то заколдованный.

– Видимо, главный механик завода в курсе всего по крану, с него и необходимо начать.

– Ты, Максим, правильно сориентировался, Шитов Тимофей Фёдорович тесно контактировал и помогал шефам-монтажникам, у него два комплекта чертежей на кран и проект организации работ по монтажу. Так что завтра с утра и приступай, с ним решай все вопросы. Если кто-то будет мешать или тормозить, сразу звони главному, не стесняйся, он в курсе, да ты только что слышал наш разговор.

Последний диалог они вели, наслаждаясь крепким цейлонским чёрным чаем, поскольку оба были любителями чая и в какой-то степени считали себя отличными дегустаторами. Допив чай, Максим посмотрел на часы и, извинившись, попросил разрешения удалиться, поскольку он ещё собирался проехать на завод к Шитову Т.Ф. и осмотреть, в каком состоянии монтажная площадка.

– Тогда спасибо за обед, компанию и доверие, монтажный участок постарается оправдать ваше доверие, я приложу все усилия, – после чего они крепко пожали руки, и Максим вышел, сел в машину с какой-то мыслью… и, не сказав ни слова, только махнул рукой, мол, поехали!

Проехав метров двести, он поднял голову и произнёс:

– Едем на завод прямо к Шитову Т.Ф. И, пожалуйста, быстрей. С данной минуты время работает против нас, поэтому мы всё должны делать быстро и чётко.

Шофёр молча кивнул головой и, немного погодя, произнёс:

– А я ломал голову: к чему нам дали новый «уаз» и в пропуске поставили знак «Самолёт», значит, я могу въезжать на территорию всех подразделений и предприятий в любое время с вами вместе. Да ещё дали наказ, чтобы я вам не разрешал ходить более ста метров, а только возил.

За разговорами с водителем Максим не заметил, как подъехали к проходной завода. С момента отъезда от столовой и до завода прошло всего сорок минут.

Тимофей Фёдорович сидел в кабинете, уткнувшись в какие-то бумаги. Не поднимая головы, он пригласил их присесть. Максим специально не произнёс ни слова, ожидая реакции главного механика. И это произошло, когда Тимофей поднял голову, увидев Максима, вскочил со стула, подошёл и обнял, как брата:

– Привет, а я тебя ждал и знал, что тебя отзовут, теперь ты уже здесь! – После небольшой паузы достал с полки несколько папок чертежей, положив на стол и, указывая на них пальцем, молвил. – Ты ведь за этим приехал, вот три папки – это «ПОР», а две зелёных – чертежи крана.

– Это само собой разумеется, только у меня просьба пройти со мной и кое-чего рассказать на месте, ты ведь бывал на разборках после неудач у этих монтажников, – после сказанного Максим осмотрел все папки, взяв пару зелёных папок, на которых было написано «ПОР», по монтажу крана грузоподъёмностью сто двадцать тонн. – Пойдём, ненадолго тебя задержу, так минут тридцать, не больше. Просто хочу знать приблизительно, как всё происходило, потому что очертаний тех событий не осталось, а в твоей памяти всё сохранилось.

– Сорок минут я могу тебе уделить, у меня на территории машина, поехали, а то идти далеко.

Подъехав к пристрою, Максим вошёл внутрь, где перед ним раскрылась панорама монтажа крана. Подойдя, внимательно осмотрел места установок лебёдок, грузоподъёмность, кратность полиспастов, пасовку канатов в блоки, как отведены и как подвешены. Удовлетворив любопытство, развернул чертежи, внимательно просмотрел и, повернувшись к Тимофею, попросил очень коротко рассказать о событиях, происходивших на этой площадке не так давно и которые закончились неудачей. И уже приготовился слушать, как вдруг передумал, выразившись так:

– Давай, вначале я тебе расскажу, а потом посмотрим, совпадают наши выводы в отношении шефов-монтажников. Во-первых, не было грамотного руководителя и опытного бригадира. Во-вторых, главное – ошибка в проекте, не учтена вторая лебёдка для поворота и оттяжки крана в момент нахождения у подкрановых путей. В-третьих, перепутали местами траверсы, на которых висят блоки. Конечно, можно и так поднимать, только тогда необходимо убрать вон ту колонку, а для этого нужен этот кран, а больше не было места для сборки. Остальное не столь существенно. Двухтонная лебёдка у меня на базе есть, трос выпишем на ЦМТБ (центральная материально-техническая база).

– Стоп, стоп, ты хочешь сказать, что обойдёшься без изменений в проекте? Ты что, Максим, в своём уме, а если что-то произойдёт – тебя посадят. Ты об этом подумал или нет? Нет-нет, я об этом должен доложить руководству потому, что всё происходящее делается на вверенной мне территории, и всё повесят на меня. Так что извини, но я не разрешаю тебе заниматься самодеятельностью.

– Тимофей, ты инженер и знаешь, какое усилие необходимо для поворота висячего груза.

– Да, знаю, но без исправления проекта не разрешу.

– Послушай, ты знаешь и то, сколько потребуется времени на исправления. «А у нас его нет», – так сказал шеф, дай-ка мне радиотелефон, я позвоню Сан Санычу.

Вызвав «первого», Максим рассказал об ошибке, что знает, как исправить, гарантирует подъём крана без эксцессов, но ему не разрешает этого делать Шитов Т.Ф. Выслушав предложение Максима, «первый» попросил передать радиотелефон Тимофею. Слушая шефа, Тимофей несколько раз пытался что-то возразить, только говоривший на другом конце трубки не позволял ему этого делать. Периодически лицо Тимофея то бледнело, то становилось пунцовым, а из некоторых доносившихся слов из трубки Максим понял, что шеф того строит, поэтому он периодически сжимал кулаки, грозил Максиму в знак недовольства. А из трубки продолжали доноситься двенадцатиэтажные слова, относящиеся к Тимофеевой матери.

Глядя на собеседника, Максим не злорадствовал, а только подумал: «Жаль его, надо было уговорить. Допустим, Тимофей недопонял сложившуюся ситуацию, и в этом его ошибка, тогда его можно ругать, но причём здесь его мать, а может, надо ругать другую мать, которая не смогла воспитать сына так, чтобы он в каждом человеке видел личность, а не упрямого мула, которого можно ругать и бить, чтобы вёз?»

Пока Максим переваривал в голове социальную и этическую тему, Тимофей закончил нелицеприятный разговор с Сан Санычем и спросил:

– Ты почему не сказал, что он тебя наделил большими полномочиями?

Только эти слова, как эхо, донеслись до Максима, едва уловимые, а когда он их воспринял, враз вывели из раздумья.

– Ты о чём, Тимофей? Лучше ответь, что он тебе сказал, – слукавил, будто ничего не слышал.

– Сказал, что ему всё равно, что ты будешь делать, лишь бы быстрее поднял кран, а мы тебе в этом должны помогать, и последнее, насчёт ошибки в проекте: завтра утром к тебе приедут конструктора, которые исправят ошибку проектантов по твоему предложению. В общем, я на тебя обиделся из-за этой подставы.

– Зря ты так, Тимофей! – Теперь понял, как его бесит напоминание о монтаже крана. – Ты лучше скажи, заказали изуродованное оборудование и чалки или их необходимо мне заказывать?

– Вся оснастка и попорченные приспособления и чалки сегодня отгружены, завтра будут здесь, и, если завтра у тебя здесь будут люди и кран, я скажу, чтобы тебе их с вагона отправляли сюда. Зря я приехал, от души хотел тебе помочь разобраться в ситуации неудач шефов-монтажников, а ты без меня во всём разобрался быстрее и точнее, но самое главное – теперь у шефа есть козырь в рукаве, где он теперь в любое время может вытащить его в главке. Ну, бывай, я поехал, до встречи!

После отъезда Шитова Максим ещё раз внимательно с проектом в руках стал осматривать место, куда завтра должен завезти людей для производства монтажа. Дойдя до границы площадки, он свернул проект и направился к машине. Озадаченный предстоящим подъёмом, сев в машину, буркнул:

– Поехали на участок, мне необходимо разобраться, где какая бригада работает.

Пока ехали, он принял решение: «Будет поднимать кран бригада Виктора Сергеева из девяти человек». Максима встретил старший мастер Соснин Фёдор Сергеевич, который исполнял обязанности начальника участка, то есть его, Максима. Он весьма обстоятельно обрисовал задачи по монтажу и ремонту оборудования на участках комбината и те объекты, которые совсем недавно казались не главными перед отъездом Максима.

– Фёдор, ты знаешь, почему я здесь, тогда поезжай на участок, где работает бригада Виктора Сергеева, объясни срочность задания, оставь за бригадира знаешь кого, а Виктора и двух опытных парней вези сюда. Можешь взять мой «уаз», я вас буду здесь ждать. Всё, поезжай, а я тем временем ещё раз «ПОР» посмотрю.

К моменту приезда Фёдора со звеном Сергеева Максим предварительно прикинул срок монтажа.

– Привет, шеф, – с порога гаркнули монтажники, обрадованные приездом своего начальника.

– Однако, тебе даже лечиться не дают, я уж по поводу отпуска вообще молчу, – сказал бригадир.

– Привет, парни, очень рад видеть вас в полном здравии, а за сочувствие спасибо! А теперь сразу к делу. Слышали про монтаж тяжелого крана и о том, что шефы-монтажники не смогли его поднять даже с третьей попытки? Так вот теперь его нам поручили, сроки установили очень жёсткие. Сроки вас не должны волновать – это моя прерогатива, а вам придётся работать часов по четырнадцать, тогда мы справимся за двенадцать дней. Сразу говорю, зарплата будет двойная за весь период работы на кране, кроме этого, и премия намечается.

Немного поговорив с бригадиром, Максим повёл Виктора к столу, на котором лежали развёрнутые чертежи, и показал, в чём ошибка, из-за которой не смогли поднять кран; в то же время высказал свои соображения по исправлению ошибки и дальнейшей подготовке и монтажу. Бригадир иногда кивал в знак согласия, а дважды внёс свои предложения, насчёт которых Максим ему предложил разобраться на месте для принятия окончательного решения.

– Ну, а теперь поехали на место, там ещё раз осмотрим и, ударив по рукам, приступим к монтажу с благословения Всевышнего. Забирай чертежи и поехали.

Прибыв на монтажную площадку, постояли, осмотрелись, развернули чертежи, и Максим, указывая пальцем, начал рассказывать:

– Буду говорить коротко, поскольку я уже немного в курсе. Я думаю, тебе необходимо начать с ревизии лебёдок, а также вон тех траверс. Их необходимо поменять местами, проверить соседние стропа, проверить троса подъёма, полиспасты, а также обрати внимание вот на эти узлы, укосины. В общем, для полного своего спокойствия необходимо проверить буквально всё. Завтра у тебя здесь будет автокран, им разгрузишь такелаж, его также внимательно осмотри. На всё про всё ровно одна неделя; два дня на строповку, установку дополнительной лебёдки и подготовку к подъёму. Во всяком случае, одиннадцать дней, максимум двенадцать – за это время мы должны поднять эту громаду. Одновременно подумай, сколько тебе понадобится людей завтра. Я поехал за актами на якоря и весь такелаж. Утром встречаемся здесь.

Успокоенный тем, что звено приступило к выполнению задания, Максим поехал заниматься непосредственно своими организационными вопросами. Подал рапорт на производство электромонтажных работ на поднимаемом кране и полной ревизии механических узлов ходовой части. В конце дня, по пути в гостиницу, он попросил водителя подъехать к фотоателье, где отдал фотоплёнку и попросил к завтрашнему обеду напечатать. Едва поужинав, было двадцать два тридцать, как раздался звонок, оповестивший время переговоров с Рязанью. Приложил трубку к уху, а из неё послышался голос Марины, который с дрожащей ноткой надрывно говорил:

– Максим, я скучаю и не знаю, как погасить эту скуку, пожалуйста, приезжай поскорее, я люблю тебя! – она говорила много, не скрывая своих чувств, и не скупилась на ласковые слова.

Разговор с Мариной затянулся, потому что она не хотела заканчивать, наконец Максим её убедил, сказав:

– Марина, я тебе позвоню ровно через три дня, я уже переговоры заказал. Не волнуйся, всё будет хорошо, спокойно лечись, береги нервы и себя, пока, целую! – закончив фразу, услышал в трубке, как в третий раз дежурная-оператор связи напомнила о том, что время давно кончилось, и она отключает их от сети.

Положив трубку, он ещё долго думал об этой ещё недавно чужой женщине, которая неожиданно вклинилась в его жизнь именно в тот момент, когда семья в одночасье рухнула, а болезнь откуда-то пристала. До того самого момента, пока он не улёгся в постель, всё думал, как и с чего начать разговор с Александром Александровичем по поводу квартиры, но, так ничего и не придумав, заснул младенческим сном. Едва проснулся, как пришла та же назойливая мысль: «Александр Александрович любит, когда ему говорят правду, а как сказать, что мы расходимся после двадцатидвухлетней совместной жизни, показать письмо – значит, опорочить мать моих детей. Это настоящий позор для меня». Только на этом месте его мысль оборвалась, снова начал думать о подготовке и предстоящем подъёме.

«Надо с самого утра, не мешая бригадиру, понаблюдать со стороны за ходом работ. Убедиться в правильности его действий и розданных заданий рабочим, только после этого можно будет приступать к своим делам. А далее как заведено: утром планёрка, вечером проверка, подведение итогов и анализ».

В таком темпе шли работы по намеченному графику Максима. Расчёт был правильным. На десятый день, это была пятница, бригадир, увидев приехавшего Максима, доложил о готовности крана к подъёму.

– Мог бы и не докладывать, и так всё вижу и знаю. Теперь пошли к ребятам.

Войдя в вагончик, он поздоровался со всеми за руку и, усевшись за стол так, чтобы мог видеть всех, задал вопрос, кто из молодых останется здесь подежурить до двадцати часов, пока он не привезёт сторожа и не наделит его особыми полномочиями до приезда бригады.

– Скажите, к чему такая перестраховка?

– Я не хочу рисковать! Сейчас – четырнадцать часов, вы все идёте домой отдыхать, завтра обыкновенный рабочий день, который должен увенчать наши труды, а сейчас за проходной вас ждёт автобус. Внимание: просьба ко всем, чтобы сегодня спиртного не употребляли, как только унюхаю перегар, прогоню, все поняли?

– Ну, ты, шеф, даёшь, что из-за проходной видел о готовности крана и автобус заказал – это надо так всё предвидеть? – восхитился бригадный Василий-балагур. – Повторять слова шефа я не буду, но если что, не обижайтесь, – с последними словами Виктор щелчком ударил себя по горлу. – Теперь переодеваемся – и в автобус.

Отправив бригаду домой, Максим зашёл к энергетику завода и попросил выделить на завтра опытного электрика, мегафон и радиотелефон, которые, возможно, понадобятся, чтобы связываться со службами завода, если появится такая необходимость. После чего отправился в отдел режима, где подписал разрешение на пропуск рабочих на выходной день. Закончив бумажную волокиту, зашёл в приёмную и попросил аудиенцию с директором завода; тот, услышав знакомый голос, крикнул в приоткрытую дверь:

– Заходи, Максим Николаевич, буду очень рад видеть тебя! Ты молодец, что зашёл, а то я всё никак не выберу время посмотреть одним глазком, как там у тебя идут дела по подъёму крана.

– Вот по этому поводу зашёл сказать вам: завтра подниму кран и установлю его на место постоянной работы.

– Ну, ты даёшь! Прошло чуть больше недели, как ты приступил к нему, и уже таким уверенным голосом говоришь – завтра поднимешь! Погоди, ты меня не разыгрываешь?

– А чего мямлить, я своим монтажникам доверяю – это их заслуга. Раз они сказали, значит, выполнят свои обещания.

– Нет, Максим Николаевич, зря скромничаешь: всё, что здесь происходит по ремонту и монтажу, это твоя заслуга, я думаю, скоро напишем представление министру о твоих заслугах перед родиной и о непременном награждении орденом.

– Благодарю за высокую оценку моего скромного труда. А теперь сообщите Сан Санычу о предстоящем подъёме. Поставим его в известность.

Долго не думая, Владимир Степанович, не поднимая трубки, нажал кнопку прямой связи, и через несколько секунд в кабинете раздался явно раздражённый тенор Сан Саныча:

– Да, я слушаю тебя, Володя, – надо сказать, буквально всех уважаемых руководителей директор комбината называл по именам. – Володя, пока не забыл, скажи, давно ли ты был у Максима, как там у него идут дела, а то я ему очень жёсткие сроки установил? И поэтому ему нужно помогать.

– Так вот по этому поводу Максим и оповещает вас, вот он сидит напротив, улыбается, вы знаете, о чём он хочет сообщить ? Завтра его триумф.

– Какой триумф, здесь мне так голову забили, что я уже ничего не соображаю, говори яснее, понятней!

– Александр Александрович, Максим завтра поднимает злосчастный кран!

– Ур-р-ра! Ну, молодец! Вот это новость так новость, спасибо тебе за неё и включи громкую связь.

– Громкая связь включена, спасибо за доброе слово! Подъём начну ровно в десять ноль-ноль, – сказал Максим.

– Максим, ты не представляешь, какую замечательную новость ты мне сообщил – это дорогого стоит, но самое главное – это самая лучшая новость за последний месяц. Я знал, ты не подведёшь, завтра к обеду буду, полюбуюсь и порадуюсь вместе с вами. А теперь попрошу, позвони мне минут через пятнадцать.

– Вот, учитесь, как надо работать, а вы только умеете водку жрать да баб мять, а не удовлетворять, – сказал Володя сидящим парням, находившимся в кабинете.

За разговорами с Владимиром Степановичем пятнадцать минут пролетели как миг, и он сказал:

– Время истекло, пора звонить. Если у тебя нет секретов, тогда включаю громкую связь, и ты поговоришь, если у него от меня есть тайна, тогда возьмёшь трубку и поговоришь. Нажимаю!

– Александр Александрович, это Максим.

– А, вы продолжаете общаться, хорошо, что ты у Володи, кое что и его будет касаться, слушайте! Максим, быстро посылай своего снабженца с посудой на склад, там получит десять литров медицинского спирта. После этого пошли в столовую, там наберёт продуктов на закуску по его усмотрению, человек на двадцать пять, и закажет вторых блюд на завтра. Всё это за счёт завода. Володя, поспособствуй, пусть его ребята расслабятся после столь героической работы. Максим, ты экстра-класс, специалист! Пока, до завтра!

– Звони снабженцу, пусть идёт к моим снабженцам, берёт требование и получает всё, что нужно для банкета, – после сказанного поднял вторую телефонную трубку и заведующей столовой объяснил, что она должна сделать сегодня и завтра, и добавил: – Всё за счёт завода.

– Спасибо вам за заботу, до встречи завтра!

Отблагодарив директора завода, Максим теперь из приёмной позвонил Фёдору и озадачил его по проведению банкета (это, конечно, громко сказано, но там это мероприятие так называли) и что должен сделать сегодня, и что завтра, на то он и снабженец. Крутой нрав своего начальника Фёдор хорошо знал и поэтому тут же направился выполнять. Поздно вечером Фёдор позвонил в гостиницу, доложил о полной готовности по проведению мероприятия – банкета.

– Фёдор, прошу тебя, будь с ребятами до конца, постарайся всех развезти по домам. Да, я постараюсь прийти, если меня шеф сразу не заберёт, он предупредил меня об этом.

– Я всё понял, Николаевич, пока до завтра!

Проснулся Максим рано, как обычно сделал зарядку, побрился, принял душ, плотно позавтракал, оделся, а когда вышел на улицу, увидел подъезжающий «уаз». Приехал на завод за тридцать минут до начала первой смены и направился в диспетчерскую, получил под расписку радиотелефон и мегафон; сев в машину, поехал на монтажную площадку. Войдя внутрь пристройки, увидел идущего навстречу сторожа, поздоровался, спросил, всё ли в порядке. Сторож, переминаясь с ноги на ногу, сказал:

– Если я вам не нужен, могу ли идти домой?

– Да, ты можешь идти домой отдыхать.

После ухода сторожа Максим придирчиво осмотрел всё: лебёдки, полиспасты, блоки и тросы и прочие детали, остался доволен. Подняв голову вверх, пришёл к выводу: недостаточно освещённости. Долго не думая, по радиотелефону связался с диспетчером, попросил к началу работ в пристройке полностью включить освещение. Направляясь к выходу, увидел, что входит бригада Сергеева в полном составе. Подошедшие здоровались за руку, после чего стали полукругом. Виктор сказал:

– Максим Николаевич, только что всех проверил – все как стёклышко чисты, за это я отвечаю.

– А теперь слушайте внимательно и запоминайте! Как хотите, так считайте – это распоряжение или приказ, но сегодня должны выполнять всё, что я скажу; в период подъёма не вести никаких лишних разговоров и шуточек, чтобы не заглушать команды бригадира, не шуметь и не греметь, передвигаться спокойно к цели, соблюдать технику безопасности. Кстати, я проверил журнал инструктажа по технике безопасности, который специально Федор провёл вчера – это правильно. Стоять на месте, слушать команду до конца, чётко отвечать о полученной команде, только после этого выполнять, не менее чётко. Увидев что-то угрожающее монтажу или кому-то из людей, срочно с места голосом оповестить бригадира. Почём зря по площадке не болтаться, стоять на месте, это касается резервистов и ожидающих своего часа; место, где будут стоять резервисты, Виктор определит, – после этих слов он пальцем указал на бригадира. – Всем ясно? Сконцентрируйте всё внимание на монтаж, а теперь полная экипировка: пояса, каски, роба, ботинки. Периодически присматривайте за рядом работающим товарищем, я буду в пяти шагах. Виктор, вот тебе мегафон, говори в него спокойно – командуй.

Выслушав установки своего начальника, Виктор понял, теперь его очередь расставить людей, проинструктировать и сказать слова напутствия. Он спросил у электрика:

– Как у тебя с электроэнергией, не ожидается отключение?

– Нет, не ожидается, Максим Николаевич справлялся. Всё остальное к монтажу готово, а именно: вставки вставлены, рубильники включены, электроэнергия подаётся в соответствии с планом нагрузок ПОР, – и, отойдя, стал на виду.

– Михаил, на пульт первой лебёдки, Андрей, на пульт второй лебедки – это десятитонные. Слушай дальше, Анатолий, на трёхтонную лебедку, а ты, Василий, на двухтонную, – Виктор специально каждый раз подчёркивал слово лебёдка. – Слушайте внимательно, команды буду подавать по мегафону и, как только отключу мегафон, сразу докладывайте, как поняли команду и только после этого последует команда: либо – вира; либо – майна; либо – стоп. Рядом с электриком будут стоять Женя, Саша и Слава, вы временно в резерве, я скажу, когда лезть наверх. Наверху вы будете регулировать установку крана на рельсы, а потом расстроплять, как только его установите, тоже выполнять всё по команде, как в армии. А теперь по местам! – выждав время, бригадир поднял мегафон, и в полной тишине раздался его вопрос: – Готовы? Спрашиваю по порядку, – после каждого положительного ответа он хвалил: – Михаил – молодец! Андрей – молодец! Анатолий – молодец! Василий – молодец, резерв есть!

После опроса Виктор повернулся в сторону Максима Николаевича с вопрошающим взором:

– Давай, начинай! – сказал Максим.

Бригадир приблизил мегафон ко рту и спокойно произнёс:

– Внимание! Михаилу и Андрею начать подъём.

Получив ответ, что поняли команду, тогда окончательно прозвучала команда:

– Вира обеими лебёдками!

Сам же бригадир приковал взгляд к конструкции крана, которая вначале дрогнула, а потом поплыла вверх. Находив-шееся позади рабочих руководство завода стояло, пере-шептывалось; тем временем стальная армада медленно, но уверенно шла вверх. На глаз определив высоту двенадцать метров, бригадир скомандовал:

– Первая лебёдка, Михаил – стоп! Вторая лебёдка, Андрей – продолжает! Вира!

Один конец конструкции замер, второй продолжал плыть вверх. Опять же на глаз создав угол наклона пятнадцать градусов по длине к горизонту, вновь раздалась команда:

– Первая лебедка – Михаил, как слышишь?

– Нормально.

– Тогда – вира.

Теперь металлоконструкция шла под углом. Виктор стал ходить перпендикулярно подкрановых путей и смотрел проход конструкции, не заденет ли за подкрановые балки. Когда верхняя часть крана прошла одну сторону, он успокоился и вернулся на место, сконцентрировав свой взор на нижней части крана. Последние шесть метров, как показалось всем, поднимались очень медленно. Наконец нижняя часть одолела необходимую высоту, и бригадир скомандовал:

– Обе лебёдки, как слышите? Нормально? Тогда стоп! Внимание, малые лебёдки, Василий и Анатолий, приготовились – вира. Ваши лебёдки делают разворот крана на установку, – и тут же дал команду: – Обе лебедки – стоп!

В это время нижняя часть крана висела на высоте примерно восемнадцати с половиной метров и была развёрнута поперёк здания. Внимание монтажников и присутствующих приглашённых были устремлены ввысь.

– Внимание, вторая лебёдка – Андрей, слышишь меня? Это хорошо, тогда майна, – и правая сторона медленно начала двигаться в сторону подкрановых путей, а бригадир скомандовал. – Женя и Саша, наверх! Женя, ты – на правую и смотри: как только колёса зависнут по центру оси рельса, так мне дай знать и потом следи, как колёса станут на рельс, дай отмашку и сразу ставь на захваты с обеих сторон. Я проверял, им можно крепить под углом – это наша страховка, чтобы кран не соскользнул с рельс в момент опускания второй стороны. Саша, ты на левой стороне делаешь то же самое; конечно, когда правая сторона станет, тебе будет просто закрепить, так же.

Пока Саша и Женя поднимались наверх, в пристройке стояла тишина, будто всё замерло. Только Виктор следил за ребятами. Как только он увидел, что они поднялись и пристегнулись карабинами к лееру, он немедленно в мегафон произнёс:

– Вторая лебёдка – Андрей! Это хорошо, что ты готов, тогда – майна! – После команды бригадир всё своё внимание сконцентрировал на правой стороне крана, где Женя следил за медленно опускающейся конструкцией крана. Наконец Виктор увидел отмашку своего монтажника и незамедлительно дал команду:

– Стоп! Стоп, левая лебёдка!

Женя быстро справился с установкой захватов и тогда попросил обе лебёдки, первую и вторую. Виктор немедленно в мегафон скомандовал:

– Майна сто пятьдесят миллиметров.

И через мгновенье уже оба монтажника дали отмашку и прокричали:

– Стоп! – крикнул и Виктор, понимая важность момента фиксации крана.

Теперь Женя на правой стороне попросил чуть дать «майна», а сам ломом чуть-чуть двигал мост крана на Сашу; в это время в пристройке царила тишина, и сверху крикнули:

Для Максима это означало: «Победа!», но требовалось ещё чуть-чуть времени. Бригадир скомандовал:

– Первая и вторая, немного майна!

Оба подтвердили «майна», а через мгновенье Женя крикнул:

– Стоп, есть касание.

И немедленно приступили к установке захватов. На правой стороне закончив, он крикнул:

– Готово, стоит!

С левой стороны Саша тоже крикнул:

– Полное касание, кран стоит на месте. Внимание, всем лебёдкам – майна! Кран расстропить, траверсы вниз – все сюда. Ура! кран на месте!

И все закричали:

– Ура! – и кинулись поздравлять в первую очередь Максима, который всё это время молча наблюдал за ходом работ.

Не меньше лестных слов и поздравлений досталось и бригаде в целом, хотя некоторые ещё были заняты делом. Им кричали: «Спасибо! Молодцы!» Шеф, подойдя, сказал:

– Спасибо тебе, Максим, хотел бы я иметь такого сына, тогда мог бы спокойно умереть, – затем подошёл к бригадиру, тоже поблагодарил и сказал. – Ты, Виктор, не обессудь, Максима я забираю, у меня к нему большое дело, мы давно не виделись, а мне ему ох как много надо сказать. Премию и повышенную зарплату получите на неделе. Ещё раз спасибо, до свидания! – И, снова обращаясь к Максиму, сказал: – Ты своего водителя тоже отправляй на банкет, а мой после мероприятия отвезёт тебя в гостиницу на «волге». Ну всё, поехали!

Минут пять ехали молча, находясь под впечатлением поднятого крана. Сан Саныч, хорошо знавший Максима, сидел, спокойно наблюдал за его суровым лицом, ждал, что он вот-вот начнёт разговор, который в данное время роится в его голове, и не дождавшись, сам спросил:

– Максим, что происходит у тебя дома? Ты не в том положении, чтобы в благородство играть. Тебе сейчас помощь нужна, а ты молчишь. Говори, я хоть и не Господь Бог, но могу помочь в пределах своей компетенции. Для кого-то ты глотку перегрызёшь, но поможешь ему? А для себя слова не вымолвишь. Да только за то, что ты за такой короткий срок сделал – это подвиг, и я для тебя сделаю всё. Повторяю, это подвиг, а каждый твой приблизивший день по выдаче готовой продукции стоит более трёх миллионов рублей. Насчёт дома молчишь – ладно, не говори, я всё знаю. Только молчание – не выход из положения. Я знаю, жена, можно сказать, выкинула тебя с квартиры и вычеркнула из жизни. Мало того, сожгла твою одежду, полагаясь на твою порядочность, требует твою зарплату и чтобы ты с сыновьями не виделся. Это уже сверх наглости!

– Александр Александрович, а вы откуда всё знаете? До сих пор я думал, что об этом знают трое, а оказывается, всё знают даже за триста километров, в другом городе.

– Приезжала подруга моей жены, она в твоём городе работает начальником санэпидстанции. Её сотрудники выезжали на санобработку, и твоя жена там распалялась в отношении тебя, оттуда информация, а жена мне передала. Эти работники в момент санобработки видели, как вынесли твою одежду и постель и прямо перед домом сожгли. Об этом я узнал буквально перед твоим приездом, только ничего не спрашивал и не говорил тебе, не хотел порядочную душу бередить перед предстоящим поединком с этим монстром – краном. Ну, а теперь самый момент, когда я должен принять меры и помочь, и это будет тебе моя и помощь и награда.

Максим продолжал смотреть на свои пыльные ботинки, о чём-то думая, лишь последние слова шефа вынудили его из уважения к руководителю и старшему по возрасту и должности, который готов и может ему помочь во всём, тяжело произнести, вздохнув и набрав в грудь воздуха:

– Да, Сан Саныч, именно так она в письме изложила. Ничего, я преодолею трудности – не привыкать, а пока думаю, как мне быть.

– Ну, наконец, изрёк что-то благоразумное, это доверительное слово ко мне я уже оценил. А теперь слушай внимательно; номер в гостинице, где ты живёшь, он уже забронирован за тобой, живи там спокойно, после лечения возвращайся прямо туда, без тебя никого туда не пустят. Если даже привезёшь женщину, что в твоём положении необходимо, никто ни слова не скажет. Осенью строители будут сдавать жильё – тогда получишь двухкомнатную квартиру, даю слово мужчины! Ты меня знаешь, я всегда держу слово!

– Спасибо большое, у меня пал камень с плеч.

– Это хорошо, что своих ИТР так озадачил сроком подготовки документов. Насчёт электриков не беспокойся, они мне кран сдадут в среду. Механики тоже мною озадачены по срокам испытаний и сдачей Госгортехнадзору. Кран начнёт работать в пятницу к вечеру, в крайнем случае, в субботу. А ты не беспокойся, во вторник после обеда вылетай на лечение, все заботы по работе переложи на плечи Фёдора, в том числе и монтаж шаровых мельниц. Он знает, чья бригада их монтировала, пусть её и настраивает. Мы приехали, заходи, обмоем твоё умение работать и досрочно выполнять поставленные задачи точно в срок. – И обратился уже к жене, открывшей дверь квартиры: – Мария Михайловна, встречай моего героя дня. – Максиму сказал: – Предупреждаю, о работе ни слова, она не любит этого.

– Кого рада видеть, так это тебя, Максим, – такими словами встретила гостя Мария Михайловна.

– Спасибо, я тоже очень рад вас видеть, право же, очень рад, будто мать родную встретил, – сказал Максим, отвечая взаимностью, идя прямо в её распростёртые объятия.

После церемонии приветствия и взаимного опроса о состоянии здоровья хозяйка пригласила в зал за стол, изящно сервированный на шесть персон, но за него сели пока четверо. Едва разобрались со столовыми приборами, как позвонили в дверь, и Александр Александрович начал поднимать со стула своё грузное тело для встречи гостей. Не прошло и двух минут, как в нарядных костюмах на пороге зала стояли улыбающиеся друзья. Прежде чем посадить за стол опоздавших гостей, хозяйка сказала:

– Знакомьтесь, это Елена, наша племянница, – показывая на красивую молодую даму, сидевшую рядом с Максимом. – Лена, это наши друзья, Юрий Ильич с супругой Зинаидой, а рядом с тобой сидит Максим, да-да, именно про него всю неделю жужжал твой дядя. Юрий Ильич, надеюсь, тебя нет надобности знакомить с Максимом? – и обратилась к Зине: – Как его зовут, ты слышала?

– Мы знаем друг друга не один год, – и, чуть повернув голову в сторону супруги, Юрий Ильич изрёк: – Зинаида Герасимовна, хранитель очага!

Максим чуть привстал, кивком приветствовал вошедших.

– Теперь прошу садиться за стол! Единственная просьба: не обессудьте, если что-то покажется вам невкусным, времени было слишком мало, пришлось кое-чего заказать в ресторане.

– Твои вкусные блюда знают все, а сегодня под армянский коньяк съедим всё и не заметим.

Послышались вопросы к женщинам, кому что наливать. Мужчины были единодушны – коньяк. После плеска льющегося спиртного настал стук столовых приборов, заполняющих фарфоровую посуду, видимо, хозяин раньше всех заполнил свою тарелку и, подняв бокал и попросив у жены прощения и у всех тишины, начал говорить пространный тост, во имя чего сегодня собрались:

– Товарищи, в нашей семье за столом на разговоры о работе наложено табу, но сегодня и только на мой тост он исключается – вот из-за чего. Сегодня Максим совершил самый настоящий подвиг! Он за двенадцать дней сделал то, что шефы-монтажники, затратив сорок пять дней, не смогли. Так вот, я предлагаю выпить за его ум и блестящие организаторские способности. Хочу сказать, я не случайно подчеркнул ум, он ещё и большой интеллектуал, с ним интересно вести любой диспут. Спасибо тебе, Максим, за твоё понимание и работу! Ура!

В момент произнесения шефом тоста Максим сидел, не зная, куда спрятать голову либо лицо, которое от слов Александра Александровича горело огнём, хотя на его смуглом лице это не так заметно было. А сидевшая рядом Елена, за которой он немного поухаживал – положил с её позволения немного холодных закусок, легонько дотронулась рукой до его локтя, шепча:

– Так вот вы какой, не только любимец, но и герой!

От её слов Максиму ещё больше стало не по себе, он готов был встать и уйти, но как-то сдержал себя, а тем временем хозяин закончил речь, и все протянули руки с фужерами и бокалами к Максиму. Касаясь каждого сосуда, он кивком головы шёпотом благодарил всех. После хозяина тосты произносили в его честь Юрий Ильич и хозяйка стола, потом говорили о многом: о политике, о кино, об искусстве, о моде и предстоящих отпусках. Таким образом, сидели за столом примерно около двух часов; женщины несколько раз затягивали песни, но мужчины их не поддержали, и они сели на диван и завели обычные женские разговоры о современной моде в столице и здесь у них, в Средней Азии. Мужчины ещё разок опрокинули по коньячку и собирались покурить на веранде. Воспользовавшись небольшой паузой, Максим произнёс: