Можно бесконечно делать три вещи: смотреть, как горит огонь, смотреть, как льется вода и…. а вот третье – у каждого свое. Как говорится: по мере гениальности или испорченности.

Ермак мог без оглядки на время, копаться в памяти, и вновь проживать, уже мысленно, свои прожитые без малого сорок лет. Казалось, что все уже давным-давно думано передумано, не единожды переоценено, но…. Время идет, человек меняется, и меняется его шкала ценностей. Он снова копается в прошлом, взвешивая слова и поступки, и их последствия. Снова резюмирует, снова делает выводы, которые порой кардинально отличаются от предыдущих оценок.

Ермак любил совмещать три бесконечности. На берегу реки разводил костер и погружался в прошлое. В такие моменты время для него останавливалось.

 

Все же человек сам должен выбирать себе имя. По истечению времени, уже осознанно и взвешенно. А так, что получается? Родители в порыве радости и по своей прихоти нарекут чадо, а он потом мается всю жизнь. Невольно подгоняешь себя под определение этого имени. Отец Ермака по причине инвалидности не мог совершать долгие и длинные прогулки по тайге, которая начиналась сразу за околицей их деревушки. А она, тайга, так манила и звала, так влекла и заигрывала, что сил противостоять ей не было ни каких. Вот он и нарек единственное чадо таким редким именем: Ермак. Мол, вырастет сынок и покорит Сибирь! Не для государства, конечно, а так, лично для себя. Откроет и познает все таинство тайги, величие гор и своенравность рек. И внушалась это мысль с пеленок, с первых игрушек, сделанных из сосновых шишек. День за днем, год за годом. Ермак и не представлял иной жизни, не желал иной судьбы. Всю Сибирь покорить, конечно, не реально, но вот близлежащие лесные угодья, отросток Уральских гор, и реку с многочисленными притоками, Ермак изучил хорошо. Сначала по принуждению, потом по воле трудового договора, а сейчас – по большой любви к этим местам. И чтобы открыть в себе это чувство, ему пришлось некоторое время прожить в городе. Что толкнуло его на это? Мысли о причинах обжигали душу. Жизнь уже перевалила за экватор, а чего он достиг, чего добился? Дом? Построил. Дерево? – Посадил, и не одно. А вот сын? Семьей он до сих пор не обзавелся. Все откладывал на завтра, на потом. А в итоге оказалось, что все сроки давным-давно прошли. Вот уже и седина пробивается в кучерявой бороде. А был шанс, была возможность. Все начиналось довольно-таки банально и тривиально. Где-то даже и смешно. Любовный треугольник. Что тут нового и необычного – скажите вы. Он – она – он, она – он – она. Вот и все варианты, больше нет. Да вот только у каждого треугольника своя история. Своя индивидуальность, свой характер, своя теорема решения.

Как-то неприметно Инна выросла и, как в старой доброй сказке, превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Закадычные с пеленок друзья, Ермак и Алексей, увидели ее как-то на речке в бикини, и… забились синхронно сердечки. Тогда они впервые не стали делиться друг с другом своими чувствами, столь неожиданно нахлынувшими. Переглянулись и промолчали, затаили и мысли, и надежды. Говорили обо все на свете, тем хватало с лихвой. Вот только Инну старательно обходили вниманием. Хотя каждый и был чуточку огорчен этим обстоятельством. Хотелось-таки узнать мнение лучшего товарища, да боялись при этом проявить слабину, чтобы не выплеснулась наружу состояние души.

 

Шум за спиной вернул Ермака в настоящее. Он замер, левая рука осторожно скользнула вниз, к ноге, где обычно лежало ружье в полной боевой готовности. Но его на месте не оказалось. Ермак с опаской огляделся – ружье стояло прислоненное к дереву, в трех метрах от него. Ермак ловко перекатился и уже через мгновение он лежал в ложбинке с оружием наизготовку. Мысли лихорадочно работали:

— Растерял все свои навыки. Забыл про осторожность. — После яркого огня он утратил способность видеть в темноте. Смотрел на заросли кустарника, откуда и доносился подозрительный шорох, а видел лишь темноту. Шорох, однако, больше не повторился. Вернулась полная тишь и спокойствие.

— Неужели за эти два месяца, что проел я в городских джунглях, я так сильно изменился? Не могу распознать источник шороха. А что тут удивительного? Тайга меняется ежеминутно. Теперь я не могу с уверенностью говорить, что знаю ее как свои пять пальцев. Придется заново открывать ее.

Он был настоящим знатоком тайги, у которой почти не осталось ни одной тайны перед ним. А все сюрпризы от матушки-природы он преодолевал легко и играючи. Чего нельзя сказать об человеческих взаимоотношениях. Здесь Ермак чувствовал себя несмышленым, глупым и до слез наивным существом. Может в этом и зарыта причина его одиночества?

 

А вот Алексей был его полной противоположностью. Во взаимоотношениях полов он плавал, как рыба в реке. Знал, что и как делать, как поступать и что говорить. Если Ермак мог с одного взгляда определить лишь физического состояние собеседника, то Леша легко читал всю душевную информацию, склад характера и, даже! тайные мысли и желания. Потому-то он и крутил многочисленные любовные романы, интрижки и приключения.

— Пока сотню не разменяю – не женюсь, не успокоюсь. А ты так и ходи монахом, — упрекал он друга, посмеиваясь над его природной нерешительностью и скромностью. И давай поведывать о своей очередной пассии, чем вгонял впечатлительного Ермака в краску. На слабые нравоучения друга:

— Но нельзя же так поступать. Девчонки, наверняка, плачут и переживают. — Он только отмахивался:

— Так устроена жизнь.

Такой аксиоме Ермак не очень-то и доверял, знал некоторых брошенных Алексеем девчонок, которые по-настоящему страдали. В конце концов, он оставил бесполезные попытки достучаться до совести друга, полагаясь на то, что жизнь сама преподнесет тому хороший урок. Но однажды…. Они сидели на берегу реки с парой удочек, и говорили в основном о рыбалке. И Алексей, как-то мимоходом, не нарушая мерное течение беседы, вдруг обронил:

— А Инна ничего себе девчонка.

Пять слов одного предложения вызвали такую пустоту в душе Ермака, что даже космическое пространство казалось чем-то мелким и несерьезным. А ведь по большому счету, эта пустота так и не отпустила его. В большем или меньшем объеме она регулярно накатывает, поглощает целиком, мешая дышать полной грудью и наслаждаться каждым прожитым мгновением. А тогда она была просто чудовищной. Он не знал, что делать, что говорить, куда бежать. Паника в каждой клеточке тела. Тогда-то он и решился на ребяческий поступок. На протяжении всей жизни он не единожды возвращался к нему, то ругая, то журя. То находил оправдание, то запутывался окончательно. И награждал кардинально противоположными эпитетами: то самая большая судьбоносная ошибка, то героическое самопожертвование. Короче, он ей позвонил, и через слой носового платочка, желая, сохранить инкогнито, сообщил девушке:

— Та тебя положил глаз Алексей.

— Да? — Инна была заинтригованна.

— Ты же знаешь о его репутации.

— Конечно. — В ее голосе преобладали радостные нотки, и это еще больше раздражало Ермака.

— Не вижу повода для веселья.

— А я – для отсутствия оной. — Отпарировала Инна

— Жаль, если ты станешь ее очередной жертвой, — он растерялся от того, что девушка так легко все воспринимает.

А она просто повесила трубку.

Спустя два дня они случайно столкнулись в переулке, и Ермак заметил, как в ее глазах «плясали бесенята». «Она знает, что это я» - внушал себе парень, чем и был крайне раздосадован. Ему было так стыдно за этот детский поступок, что хотелось спрятаться от всех и от вся. Благо, что такая возможность вскоре представилась, пришла жаркая пора для абитуриентов, пора вступительных экзаменов. Уехал в город на неделю, а вернулся только через два месяца. Родственники попросили помочь с ремонтом квартиры. Вернулся и узнал ошеломляющую новость: Алексей и Инна женятся, по залету. Все-таки Алексей вскружил девочке голову, да немного перестарался. Инна забеременела. Пришлось жениться. Обида и боль захлестнули Ермака так, что он стал дожидаться сентября, и укатил в город. Быть гостем на чужом празднике счастья ему совсем не претило.

 

Ермак тряхнул головой, отгоняя тени прошлого. Тайга молчала. Ошибочное, конечно, заблуждение. Тайга не молчит, никогда. Просто сейчас ничего подозрительного и опасного Ермак не уловил, вернулся к костру, который начал уже заметно угасать. Ермак кинул в него охапку сухих веток, заставляя огонь вспыхнуть с новой силой.

 

Он старательно избегал встреч с Инной, чтобы и чувство не вспыхнуло, как и этот костер, с удвоенной силой. Любовь не ушла. Любовь, вообще, не уходит, и напрасны обратные утверждения. Она притихла, затаилась в ожидании малейшего повода, чтобы вновь заиграть всеми цветами. С Алексеем они иногда случайно пересекались, перекидывались словами и новостями. От него-то Ермак и знал, что живут они в городе, в собственной квартире, родили дочку-лапочку. И все-то у них хорошо, все просто шоколадно. А иначе, наверное, и быть не могло. Семейная жизнь началась с полной чаши, быт никак не мог повлиять на отношения. Отец у Леши заведовал всем лесным хозяйством края, а в лесу, как говорит народная мудрость, недостачи быть не может.

 

Ермак тяжело вздохнул, потеребил веткой угольки костра. Искры брызнули в ночь.

— И что опять на меня нашло? Почему вновь вспоминается она, толкает на безумные поступки.

 

Вот и тогда родилась, неизвестно из какого семени, идея-фикс. И не отпускала, и не давала ни сна, ни покоя. Убедил сам себя в том, что семья, созданная не по любви, несчастливая. А значит, и Инна в их числе. Собрался минутой и покатил в город. Хотелось просто взглянуть в ее глаза, убедиться, что она несчастлива. Потом убедить ее поменять что-либо в этой жизни. Она одна, и надо жить своей жизнью, своими чувствами и желаниями, без оглядки на все каноны приличия и этики. Надо быть счастливой, и никакая «золотая клетка» не должна препятствовать этому.

«Золотая клетка» была что надо. Двухэтажный особняк в престижном районе города, две машины, в доме – горничная, повар, садовник. Дочь – в элитном колледже, сама - то на фитнесе, то в солярии, то в бутиках. И в доме – музейная чистота. Наверное, мухи и те бояться залетать. Классическая музыка, интеллигентная речь. И только на глаза нельзя надеть маску! Где в глубине плескалась разочарование, но столь завуалировано, что едва уловимое.

— Это ты мне тогда звонил, — сказала она, когда они вышли покурить на балкон. Он растерялся, но только на мгновение:

— Но ты не прислушалась к моим словам.

— Конечно, — усмехнулась Инна. — Я знала, на что иду.

— То есть? — не совсем понял он.

— А я хотела именно такой вот жизни, — она обвела руками дом, двор, парк.

— Расчет? — Ермак не хотел верить. Верить в то, что она способна на такое. Образ идеала расплывался.

— Конечно. Голый расчет, не более того.

— А как же чувства?

— Ой, не смеши меня. Глупо звучат такие розовые словечки в устах мужика из леса. Чувства?! Любовь?! Сопли! Лапша для наивных домохозяек.

 

Он уехал. Сбежал. С тяжелым сердцем. В лес, в тайгу. Здесь все понятно, здесь все так чисто и естественно. Здесь не надо притворяться. Проигрывать свою жизнь, словно на подмостках театра. Да какого там театра! Так, балаганчик. Фальшь так и льется, а зритель, зная это, все равно неистово хлопает в ладоши и выкрикивает «браво». А жизнь, между тем, настоящая жизнь, проходит мимо.

Рафинированное счастье заменил суррогат благополучия.

Это ли цель человеческого существования?