И души уходили в преисподню

По расписанью, словно поезда.

Позавчера, вчера и вновь сегодня.

Такая к небесам экспресс езда.

 

И чёрный дым из труб печных клубился,

В нём трупы без волос. Под ноль кудрей.

А до войны над ними так носился,

В барашки целовал жених еврей,

 

И скандинав, и русский, англичанин,

Француз… (на свете столько женихов),

О, цвет волос Джульеттин, Чарлис, Аннин,

Был вознесён мужами до стихов.

 

Теперь их волосы отделены от плоти.

Обрезаны и выбриты под ноль.

Но душам не до них – они в полёте.

И в душегубках их осталась боль.

 

И только память ветром в чистом поле,

Бараками безмолвными в укор.

И в чёрном дыме Сары, Жанны, Оли…

Их не вернуть. Конец их был так скор.

 

И чёрный пепел кажется над нами.

Всю землю застелил и гладь морей.

И трупы не украсить орденами.

Не воскресить детей и матерей.

 

А вы, всё это знаете, живые?

Как к небу уходили поезда?

В том веке, в те года сороковые?

А, может быть, к чему вам это. Да?

 

2013-05-20

 

Освенцим

 

И души уходили в преисподню

По расписанью, словно поезда.

Позавчера, вчера и вновь сегодня.

Такая к небесам экспресс езда.

 

И чёрный дым из труб печных клубился,

В нём трупы без волос. Под ноль кудрей.

А до войны над ними так носился,

В барашки целовал жених еврей,

 

И скандинав, и русский, англичанин,

Француз… (на свете столько женихов),

О, цвет волос Джульеттин, Чарлис, Аннин,

Был вознесён мужами до стихов.

 

Теперь их волосы отделены от плоти.

Обрезаны и выбриты под ноль.

Но душам не до них – они в полёте.

И в душегубках их осталась боль.

 

И только память ветром в чистом поле,

Бараками безмолвными в укор.

И в чёрном дыме Сары, Жанны, Оли…

Их не вернуть. Конец их был так скор.

 

И чёрный пепел кажется над нами.

Всю землю застелил и гладь морей.

И трупы не украсить орденами.

Не воскресить детей и матерей.

 

А вы, всё это знаете, живые?

Как к небу уходили поезда?

В том веке, в те года сороковые?

А, может быть, к чему вам это. Да?

 

2013-05-20