С расстрелом потемнело небо, И осень сыростью кричала. За что их так? И так нелепо? Кончина их – там, где начало? Один убитый златокудрый, Глаза его застекленели, Не знавший запах женской пудры, Костюмов, в серой пал шинели. Другой, его товарищ, кореш, Тот, с кем в разведку уходили, На год постарше он всего лишь, Оттуда, из Уймы, где мили, Предпочитают километрам, И где вверяют парус ветрам, И, знают цену дружбы силе. В тельняшке пал он рядом с другом, И бескозырка пала подле. На мёртвых палачи с испугом Взирали. А в осенний полдень Старуха видевшая бойню Пришла к расстрелу, чтоб оплакать, На них спустили всю обойму, Когда бойцы упали в слякоть. Припала старая, рыдала. У ней самой, вдовы до срока, От зла фашистского металла Сынов погибло трое. Око За око, боль и жажда мести - Как это мать ни омрачало, Но только скорбь и злые вести Сломили. И ждала причала, Когда смотрела смерть ей косо, Когда почудились ей стоны Того безусого матроса Расстрелянного. Так законы Попрал он смерти в час расстрела, И выжил, весь изрешечённый, И жажда жизни не сгорела. Он, матерью заговорённый, Лежал, распластанный на поле, И православный крестик смятый Хранил его по Божьей воле - От нечисти стальные латы. Не испустил пока сын духа, И бредил страхом мальчугана, Что эта вот в грязи старуха Его Архангельская мама. 22 июня 2012 года Редактура Ники Кеммерен 29/11/2015/ в 21:26 |