ОТСТУПЛЕНИЕ

 

( Отрывок из повести « ВОДОВОРОТ»)

 

Еле уговорил сестру уехать с семьей в Россию, к нашим родственникам. Моя жена Маня с дочкой уезжают с ними. Теплых вещей с собой не берут - надеются на скорое возвращение. Единственное радио – рупор на площади, транслирует бравурную музыку и уверяет граждан, что «броня крепка и танки наши быстры», границы непробиваемы, и все мы дружно верим в эти сказки.

На станцию подогнали вагоны для беженцев. Мои и Манины родители наотрез отказались уезжать. Верят, что война ненадолго.

- Куда, куда ты нас гонишь? – кричит мать. – Только стали вылезать из нищеты, а ты хочешь, чтобы я все бросила и бежала? Кто и где нас ждет? Лучше смерть, чем опять пухнуть от голода. Не поеду, убей меня сразу, не поеду.

Опустив голову, сидит отец.

Меня вызвали в военкомат и назначили политруком роты. Враг очень быстро продвинулся вглубь страны. Наша бригада состоит из тридцати человек. Пробираясь к действующим войскам, мы слились с батальоном взрывников. Они взрывают мосты, заводы и другие объекты, чтобы ничего не досталось врагу. Особенно страшно смотреть, как уничтожают скот, который не успели увести. На боку одной коровы написано черным – Буся. Тяжелое надоенное вымя, глаза полные боли и тоски по человеческим рукам. Мычание - крик о спасении, висит в воздухе. Сжимается сердце. Жесток человек.

Все время думаю о Мане с дочкой. Куда их забросит судьба, и как я их найду в этой круговерти?

Немцы стремительно продвигаются вглубь страны. Мы отбиваемся и пятимся. По стране идет тотальная мобилизация. На фронт отсылают наспех обученную молодежь, вооруженную простыми винтовками, против немецких автоматов.

Меня ранили почти сразу. Как только почувствовал себя лучше, отправили в батальон выздоравливающих. Чего мы только не делали – и сено косили, и окопы рыли, и убитых хоронили, дежурили на станции, где было много беженцев. Глядя на них, у меня сжималось сердце. Где-то мои дорогие Маня, дочка, сестра, родители. Живы ли, успели ли убежать?

Вскоре нас направили в военное училище. Тренировали до упаду, а у меня на плече прижился ручной пулемет. Конечно, было тяжело, но когда нас отправили на фронт, я отлично владел техникой.

Немцы наступают. Они уже у излучины Дона, рвутся к Калачу. Приказом снимают с занятий – и вперед, на защиту Дона. Поездом довезли до станции Ремонтная, а дальше пешим.

Жара. Воды нет. Еды нет. Гимнастерка - сплошная соль. Передвигаемся ночью. Дошли до маленькой речушки. Тишина, вокруг ни души. Расположились на полянке. Падаю в траву. На маленьком, зелёном колоске примостилась бабочка - радуется жизни. Это людям всё неймется – чужую землю подавай.

Бомбардировщики появились внезапно. Бомбили долго и упорно. Снаряды выкорчевывали деревья. Они взлетали и неестественно застывали на земле корнями вверх. Все вокруг плыло в тумане плотной пыли и дыма, искажая очертания предметов. В страшных позах застыли разорванные тела солдат. Их спокойные лица никак не вязались с развороченной плотью, и я на миг потерял чувство реальности. Рядом со мной упал солдат – совсем мальчик. Я видел, как только что, в момент затишья, он писал письмо.

« Надо бы письмо найти, может быть удастся послать адресату».

Подполз ближе. В кармане гимнастерки нащупал бумагу.

« Вот оно, - подумал я и сунул письмо к себе в нагрудный карман, - потом посмотрю».

Прибитые огнем к земле лежали долго. Ответить было нечем. Только бы выжить. К ночи стихло. Мы двинулись дальше. Через сутки добрались до своих, но... Командование раздраженно сообщило, что тут защитников и без нас хватает. Не дав отдохнуть, новым приказом, отряд развернули на Волгу, к Сталинграду. Передвигались, где бегом, где на пузе, где спокойно, где под обстрелом. Ничего, наш солдат все выдержит, он не оловянный, он стальной.

У Сталинграда нас опять накрыл шквальный огонь. Наверное, это и был настоящий ад. По святому писанию, в аду горят грешники, а в чем повинны мы, молодые люди, многим из которых и девятнадцати не было. Бомбардировщики воронами кружат над городом. Город кажется огромным факелом.

Нас бросили на станцию. Оттаскивали вагоны с боеприпасами на безопасное место. Где оно было, никто не знал. Как мы выжили в этом аду, осталось загадкой. Бои шли за каждый дом. Дважды был ранен. Перевязав кое-как развороченный бок, я, опираясь на палку, дотащился до госпиталя. Пока добирался, госпиталь эвакуировали. В поисках другого, присоединился к группе таких же бедолаг, как я. Голодные и обессиленные, мы дошли до комендатуры, где нас накормили, перевязали и посадили в санитарный поезд, который привез в… никуда. Состав остановился в степи. Кругом непроглядная темень. Ни души. Ночь прошла спокойно. К утру прибежали какие-то люди и сообщили, что неподалеку разбомбили склад и можно достать еду. Мы ринулись туда. Склад догорал. Обгоревшие консервные банки имели плачевный вид. Некоторые из них взорвались, разбросав содержимое. В глубине комнаты я нашел железный ящик:

- Ребята, кидай банки в ящик. Волоком дотащим.

Наполнили, потащили. Ящик оказался непрочным. От тяжести, отвалилась стенка.

- Что будем делать?

- Толкать, авось дойдем до поезда.

Дошли. Ножами вскрыли банки, запахло тушенкой. В наступившей тишине был слышен стук ножей о металлические стенки. Тушенка воняла гарью, но мы не замечали этого.

Мои раны воспалились и болели, поднялась температура. Узнав, что в Эльтоне есть госпиталь, побрел туда. По дороге встретил раненного в руку моряка. Поддерживая друг друга, мы дотянули до одноэтажного здания школы, в которой разместился госпиталь. Стучали долго. Дверь открыла сварливая медсестра.

- Мест нет, - кричала она,- мы ждем эшелон из Сталинграда.

- Мы тоже оттуда, еле добрались, немедленно примите нас, - требовал я.

Препирались долго, но нас приняли. Прочистили рану. Извлекли пули - их оказалось две. Помыли, побрили, положили в чистую постель и я, за последние сто дней почувствовав себя человеком, крепко заснул.

Проснулся под утро. В окно стучал дождь. Покачиваясь, встал. Холодно. Босыми ногами прошлепал в коридор. Болела рана. За столом спала медсестра.

- Девушка, - прошептал я, - проснитесь.

- Что случилось? – испуганно спросила она.

- Где мои вещи?

- Зачем они вам?

- Там, в кармане гимнастерки письмо. Очень нужно, - я обессиленно опустился на стул.

- Вы же после операции. Немедленно в палату! Только посмотрите, он еще босиком.

Я не уходил.

- Не геройствуйте. Что, так срочно понадобилось письмо?

- Понимаете…., - и я рассказал ей о погибшем мальчике.

Она поправила сбившуюся косынку.

- Хорошо, я помогу вам. Прошу вас, идите в палату. Ждите.

Не обманула.

Дождь перестал. В окно, через марлевую занавеску пробивалось солнце. Треугольник пах гарью, землей, кровью.

« Здравствуй, мама!

Не ругай, что не попрощался с тобой. В военкомате соврал. Приписал себе два года. Не поверили, но взяли. Выдали форму и сразу отправили на фронт. Такую скорость я не ожил. Не сердись. У меня все хорошо. Сижу у речки и пишу тебе письмо. Наверное, война скоро кончится. Увидимся.

Обнимаю. Твой Миша»

Я закрыл конверт. За столом медсестры сидела другая девушка.

- Вы сможете отправить письмо?

- Конечно.

- Спасибо.

Сколько еще погибнет таких мальчиков, сколько невинных жизней унесет это побоище.

Где-то, не очень далеко, заухали разрывающиеся бомбы. Война была в самом начале.