Вспомни себя в восемь лет. Тебе нравилось писать длинные тексты в школьной тетради, когда сквозь намытые к маю окна, слепило солнце, а до летних каникул оставались считанные денечки?

Был бы Ромка постарше, он бы задал такой вопрос маме, но ему было чуть больше восьми, поэтому он изнывал за столом, выполняя домашнее задание, с тоской смотрел в черный экран монитора и задавал совсем другие вопросы.

- Ну почему только в нашем классе заставляют писать перьевыми ручками?

Мама в кухне громко стучала по разделочной доске, нарезая овощи для супа, и была явно не в духе.

- Ты уже начал писать, - крикнула она, ударив металлической крышкой. Резкий звук разбудил хомяка Чубчика. Он прыгнул в колесо и побежал в свою страну грызунов, под ласковое шуршание новенького подшипника в хомячьем тренажере. Ромка вздохнул, позавидовав кажущейся свободе своего питомца, зевнул и положил голову на сложенные перед собой руки. Глаза закрылись сами собой, и в таинственном пространстве сна замелькали цветные картинки.

 

Бабушка, деревня, курочка Пушистик, велосипед на дороге, божьи коровки, ползающие на переключателе скоростей. Ромка посчитал пятнышки – шесть и три. А вот котик и кошка из соседнего дома, и тетя Алла – доярка. Идут по дороге в сторону фермы - все рыжие и лохматые. А в другую сторону смотреть жутковато, но интереснее. Там улица сужается, начинается поле, золотится овес с длинными вызревшими висюльками, поле под облаками, похожими на сладкую вату, и вдали изумрудный, таинственный лес. В лесу дорога с глубокими колеями, в которых после дождя они с папой застряли на джипе, в черничниках тропы со следами кабанов, а на песочных бугорках отпечатки огромных распахнутых крыльев - это купальни глухарей. Ромка не видел этих гигантов, но знал, что они есть и ничуть не изменились с тех пор, когда люди одевались в шкуры. Колея с водой, земляника в траве. Теплый луч пригревал сквозь зеленые кроны деревьев, над которыми чертили белые полосы крошечные серебряные самолетики. В них люди летят к морю – в какой-то Наш Крым или в Африканский Египет, или в Черногорию. Летят самолеты над Киржачом, где в двухэтажном, каменном доме царствует сам себе дед Коля, над Москвой летят, домом у Москвы – реки в Печатниках, над зацветающими кустами сирени, которые Ромка сажал с мамой, когда Василиса жила у нее в животе и была такой маленькой, что о ней никто, ничего не знал.

 

- Начал писать? – крикнула с кухни мама.

Ромка вздрогнул, открыл глаз, потер нагретую солнцем щеку, встал и подошел к окну, чтобы задернуть штору. Но сначала вытряхнул уснувшего Чубчика из домика, сунул ему в рот палец, чтобы проверить, есть ли у него за щекой запасы, ойкнул от боли и спрятал хомяка за пазуху. Потом влез на подоконник и выглянул на улицу. На собачьей площадке резвились щенки. С двенадцатого этажа они казались игрушками. Мальчик прижался лбом к стеклу и крикнул.

- Когда мы купим шебуину? Я без собаки уже восемь лет живу!

- Когда сам уроки делать научишься, - донеслось из кухни.

Ромка насупился, вернулся за стол и включил компьютер. Пять минут смотрел в монитор, на экране которого мелькали новости Первого канала, а потом заявил:

- Мама, я буду Путиным. Меня будут спрашивать: «Вы разрешаете, Владимир Владимирович». А я буду говорить: «Разрешаю». – Он поерзал на стуле, придвинул тетрадь - черновик, пощупал хомяка, уснувшего на животе под футболкой, осмотрел прокушенный им палец и написал.

 

Сочинение.

Родина.

Хомяк Чубчик меня укусил за палец. У меня шла кровь. Я его простил, потому что он мой дружок.

Я люблю маму, папу, сестрёнку!

Я люблю бабушку и деревню. В деревне есть велосипед, курочка Пушистик, лес, поле, овес с висюльками и большое небо.

В Москве небо маленькое, потому что высокие дома. В Москве все здорово!

Моя семья, Москва, деревня, хомяк Чубчик, курочка, божьи коровки, лес, поле, овес, маленькое и большое небо - это моя Родина.

Я люблю Родину, потому что я человек!

 

В прихожей открылась дверь, вошёл отец, бросил сумку с вещами в угол и тяжело привалился к стене.

- Что случилось? – испуганно спросила жена, выходя из кухни.

Он мельком взглянул на нее, тихо буркнув:

- Сократили, - и опустился на корточки, развязывая шнурки на ботинках, пряча взгляд и нервно подрагивающие пальцы. - Что будем делать с Ромкой? Операция пять штук евро, реабилитация три, да еще ипотека, - шепнул он, чуть приподнимаясь, чтобы снять обувь.

Жена прижала ладони ко рту и ничего не ответила.

Ромка, не понявший, почему отец его не обнял, сбегал в комнату, принес черновик, раскрыл и начал читать громко и с выражением, как у школьной доски перед классом, рассчитывая получить заслуженную оценку.

Но отец слушал отстранено, продолжая сидеть на корточках, блуждая взглядом то по коврику под ногами, то по серебристой поверхности холодильника в углу прихожей.

- С малолетства вранью учат, - выдавил он сквозь зубы. - Деньги главное! Понял? Овес, небо, курочки. Ерунду написал! - отрезал он и, выдернув тетрадь из рук сына, откинул ее на комод под большим обрамленным зеркалом. Исписанный лист выпал, качнувшись в быстром полете, и лег на пол, прикрыв мокрый след грязного отцовского ботинка.

Ромка застыл, затаив дыхание, вытянувшись слабой тростинкой в последнюю минуту перед грозой, через секунды сорвался с места, поднял лист и втиснул в узкий карман домашних спортивных брюк. Его губы дрожали.

- Пожалуйста, папочка, пожалуйста. Не мешай мне любить мою Родину, - попросил он, обнимая отца за потную шею.

В глазах мужчины скользнули мутные блики.

- Глупый мальчик, - внезапно осевшим голосом произнес он, притянул голову сына к своей груди и прижался губами к коротко стриженной макушке в долгом, задумчивом поцелуе.