Как много желающих, встретившись с ним,

Его домогаются дружбы.

Знакомьтесь, сын Отто, Карл Иероним -

Советник фельдфебельской службы:

 

«…Я знался с Платоном, Платон мне не друг,

Мне истины были дороже.

Меня в гримуарах не взял на испуг

Агрипп с перекошенной рожей.

 

За чаем вечерним сказал мне Ньютон,

Что яблоко - выдумка чья-то,

Что правде не нужен всемирный закон -

Она без закона крылата.

 

Вильям посвятил мне двадцатый сонет

И я, притворившись Шекспиром,

Вручил себе в «Глобус» бесценный билет,

Где встретился с подлинным Лиром.

 

Лир плакал навзрыд на плече у меня:

Устал с королевами знаться…

Смотрела Офелия, нежно пьяня,

Стесняясь безумия братца.

 

В Испании прожил я несколько лет

Среди католической знати.

Эль Греко, старик, рисовал мой портрет,

Для «Снятие пятой печати».

 

Когда же померкла Эль Греко звезда,

Кисет отощал от пиастров -

Меня пригласил на беседу Мазда,

Известный пророк Зороастры.

 

Как сладок шербет на Востоке моем,

И как упоительны речи!

Бывало, с Ахурой сидели вдвоем,

Шишой коротая наш вечер.

 

Внушал мне Ахура, что ложь - решето,

Что праведность духа - священна...

Надев треуголку, схватил я пальто

И вон из ахурова плена.

 

Теперь на досуге, создав Интернет,

Смотрю, как стихи посылает

На конкурс какой-то серьёзный поэт,

А мною казаться желает».

 

Кое-то из "творческой кухни" создания этого стишка могу раскрыть. Конечно, не о Бароне. О нашем времени, в котором мистическое, демоническое порою трактуется как истина ("...Меня в гримуарах не взял на испуг/Агрипп...); почти поголовное разрушение постулатов, ниспровержение великих личностей, отрицание устоев. Это второй и третий катрены. Далее - рассуждение о творческом процессе, где на самом деле автор, того произведения, что мы создаем, лирический ли герой становится выше автора? К слову, конечно, рассуждая о Шекспире помнил, что в этом году в апреле исполняется 450 лет со дня смерти великого Вильяма.

Теперь об Эль Греко и его произведении "Снятие пятой печати". Как засвидетельствовано в Апокалипсисе, при снятии Пятой печати из разверзшихся могил встанут мученики, гневно требующие возмездия за свои страдания и жертвы. Здесь я попытался донести до читателя мотив греховности в желании преобразования и обладания миром. И показать один из путей выходя: отказ от ложных ценностей:"...Кисет отощал от пиастров". Но крайность отказа от материального ведет человека к абсолютному божеству, здесь в стихотворении это образ Ахура-Мазды, некая истина в последней инстанции, где роль человека в совершенстве мира второстепенна.

Место рождения Заратустры, предположительно, Афганистан. В стихотворении я обобщаю это до территории Востока, желая показать противоречивость догматов Мазды и деяний современного лже-ислама, выстилающего благими ( читай: преступными) намерениями дорогу в ад. Сломя голову, бежать, бежать из этого окружения: "Надев треуголку, схватил я пальто/И вон из ахурова плена".

И, наконец, казалось легкомысленный последний катрен: идея ответственности перед бытием каждого из нас, более серьезных творческих личностей, быть, не казаться...

бращу внимание не две (предположительно случайные), но сознательно мною допущенные неточности.

Первое. Истинный Мютхгаузен немецкий барон, ставший литературным персонажем, был ротмистром русской службы, т.е. имел старший офицерский чин в кавалерии. В моей трактовке я представляю его как советника фельдфебельской службы, т.е. как советника помощника ротного командира из нижних чинов. Тем самым вывожу персонаж из воинского звания в личность советующего.

 

Второе. Офелия стесняется безумия братца, хотя в сюжете трагедии именно Офелия безумна, а не Гамлет. Таким приемом представляю, с одной стороны, условность литературных героев, с другой – показываю, что в современных трактовках классических произведений порою меняются вектора добра и зла, разумности и безумия, правды и лжи… Волки превращаются в ягнят, правдоискатели в изгоев, ненормальные выдаются за пророков...

 

Добавлю пояснение встречи с Шекспиром.

 

«Вильям посвятил мне двадцатый сонет

И я, притворившись Шекспиром,

Вручил себе в «Глобус» бесценный билет,

Где встретился с подлинным Лиром».

 

Мною не случайно выбран именно Двадцатый сонет.

 

Вот он

Алмазом ярким вспыхиваешь вдруг

И красотой своею привлекаешь.

Ты нежен сердцем, но поверь, мой друг,

Непостоянства женского не знаешь.

Твой ярок взгляд, но нет неправды в нём,

А женский взгляд обманчив, тем прекрасен;

Ты очень статен и хорош притом –

И с этим, безусловно, всяк согласен.

Ты женщиной вначале создан был,

Но красотою поражен твоею,

В тебе всевышний что-то изменил,

Добавив то, чего желать не смею.

Быть может, плоть для женщин создана.

Мне важно мужество, но только не она.

 

Более чем прямой намек на отношение к половой принадлежности мужчины.

Думаю, не стоит объяснять те идеи тенденции в нетрадиционной половой ориентации, которые присуще некоторым современным социальным укладам.

 

Строка «И я, притворившись Шекспиром» для исследователей творчества этого английского драматурга более чем понятна: авторство Шекспира приписывают, по крайней мере, десятку реальных личностей. Но вот театр «Глобус» реально существовал, предполагают, что именно в нем выступал артист Вильям Шекспир. Соединяя реальную площадку театра (вспомните: «Жизнь это театр и мы в ней актеры...») с Шекспиром и героями его пьес, тем самым, превращаю автора (Вильяма Шекспира) в некий персонаж его же произведений.

 

Теперь об образе плачущего Лира:

«Лир плакал навзрыд на плече у меня:

Устал с королевами знаться…»

Намёк на гендерные проблемы современного общества. Мужчина, занимавший до сего дня главенствующие позиции, не позволяющий себе душевные слабости, беспринципность, не терпящий второстепенную роль свою - начинает сдавать позиции, вольно либо не вольно пропуская вперед женщину…

 

И, наконец, обращу внимание читателя на скрытое умышленное (а может быть само так получилось) фонетическое авторское хулиганство в строке:

«И вон из аХУрова плена»,

где намеком посылаю Мазду понятно куда…+)))

 

А в заключении, чтобы оставить читателя в современности, а не отправлять его в прошлые века, вполне логично приписываю барону Мюнтхгаузену создание Интернета.

Кто бы сомневался, что именно не барон создал Интернет. +)))

 

Еще добавлю, о чем не сказал.

 

Во втором и третьем катренах Платон и Ньютон - классические символы науки, приверженцы законов. А такие понятия, как "истина", "правда" считаются в научном познании как бы второстепенными. Здесь же я утверждаю, что нравственные, этические характеристики - первостепенны, отсюда истина не превыше друга Платона, она и без дружбы ("Платон мне не друг") дороже всего. И правда как высшая сущность при любых законах остается правдой ("Она без закона крылата").

Эту часть произведения я бы озаглавил как рассуждения о субъективной и абсолютной истине, о приоритете закона или морали...+)))