1.

Сколько желания было в ее глазах! Сколько жажды освободиться! Словно только о том и мечтала молодая женщина — улететь навсегда. Так рвутся домой, когда сердце ни о чем уже больше не просит. Да видела ли я когда более совершенное тело? Воздушное, легкое, подвижное... Она же ангел!

Полотно так и называлось: «Мой Ангел». Но название прочла, когда картина, наконец, отпустила, мягко вернув обратно. С удивлением рассматривала я посетителей, которые вовсе не были потрясены до основ обворожительной обнаженной с крыльями. Люди подходили, да, восторженно любовались Ангелом, но скоро с интересом оглядывались и шли вдоль экспозиции. По всей вероятности, только меня прелестный образ словно окинул крыльями, околдовал, и гудящий выставочный зал, и мир за его стенами — все вдруг исчезло, куда-то обрушилось.

Бездна полных отчаяния глаз, обращенных к небу... Так вонзаются взглядом в толпу, безнадежно пытаясь отыскать одного среди тысяч, и за эту возможность без колебаний отдать все, что ни попросят. Но Млечный Путь уже растворился.

Слегка приоткрытый рот, чуть скуластое, запрокинутое лицо, длинная шея. Золотистые волосы убраны в красивый венец на голове. Лишь одна волнистая прядь выбилась из него и ненадолго задержалась на левой груди, потому что Ангел после нескольких энергичных шагов уже почти оттолкнулась точеными ногами от земли.

Левое колено приподнято, бедро скрывает нижнюю часть живота. Мышцы ног и всего тела напряжены в готовности к прыжку, узкий пресс растянут. Пупок небольшим кратером мерцает на луне живота. Округлые плечи с изящными тонкими руками свободно отброшены назад, молодая грудь со смородинками сосков на розоватой коже подтянута мышцами, а за спиной взяли мах мощные, длинные, во весь рост, серебристо-радужные крылья. Мах настолько силен, стянут через все тело от кончиков пальцев до кончиков перьев, что, кажется, воздух, который он подхватил, и меня унесет следом, в загадочную высоту. Там обещано блаженство, нет страданий и страха - лишь свободный полет, бесконечный, прекрасный...

Но не так-то просто туда попасть.

Тело женщины умоляло о небе. Вот-вот, и правая нога на согнутых пальцах оторвется от земли. Экспрессия взлета ростовой картины была столь натуралистична, что легкие невольно делали глубокий вдох, будто за спиной тоже вырастали крылья, только поменьше. Хотелось лететь следом. И воздух подхватывал... обещал... И опять я чувствую теплую, упругую волну...

Но нет! Я же не ангел! Куда ты зовешь? Мне лететь никуда не надо. Здесь, на земле, есть, есть, чем заняться!

Странно, что же так взволновало? Куда меня сносит? Что, вообще, происходит? Каким-то образом я попала в картину и там, в ней, на мгновение что-то важное поняла. Еще витают обрывки неясных мыслей, скорее, волнение от них... Или мне показалось? Вот она, сила искусства! Забываешь обо всем! Себя забываешь!

Это была первая и самая большая картина, на которую падал взгляд посетителей еще с лестницы — экспозиция начиналась со второго этажа и спускалась на первый. Странное дело: только эта картина, единственная, демонстрировалась в раме.

Красота женщины поражала (такую не любить невозможно), а стремление вырваться словно закручивало колок невидимой струны, уже звенящей от напряжения, готовой вот-вот лопнуть, разнеся полотно в мелкие клочья. Но тогда никуда Ангел не вырвется, лишь обратится в ветошь, в прах, который даже не пепел — песок... Сожженые кремни и шпаты. Пыль той самой пустыни, что вокруг нее простирается. Казалось, я чувствую вибрацию изображения, телом ощущаю, что только золоченая рама сдерживает Ангела, не дает ей разом прикончить мучения... Потому что кто-то не хочет или не может ее отпустить...

Лиловое небо картины розовело. Луна, зеленоватая, полупрозрачная, круглая как солнце, стояла высоко, подсвечивая темный силуэт окраины: то ли скальный хребет, то ли древние развалины на невысоком холме. То ли циклопические нагромождения, свалка чего-то неведомого... Ни огонька в пустом небе. Только над самым горизонтом, каплей стекающей крови, задержалась одинокая звездочка. А вдали, нет, не очень понятно прописано, но кажется, будто по бескрайней пустыне бредет одинокая смазанная фигура. Или неровности рельефа вкупе с моим взвинченным воображением создают подобный эффект — не разобрать. Палевая земля, как червоточием, усыпана камнями, кое-где виднеется хилая растительность.

Наконец, взгляд мой упал Ангелу под ноги. Позади тянулась, словно ползла за ней из последних сил, тряпичная рухлядь. Что-то подобное... Что оно может напоминать? Казалось, ладони мои ощущают грубую, колючую холстину. Нет, не хотела бы касаться, это как трогать мохнатого паука. Могла бы – откинула безобразие подальше от Ангела, и не ногой – палкой. Но откуда знакомо полуистлевшее тряпье? Память лихорадочно металась, перебирая варианты – где встречала подобное? Ведь никогда в жизни с ветошью дел не имела.

Главное, взять себя в руки, постараться ни о чем не думать — освободить место догадке. Легко сказать: ни о чем не думать! Проще что-то разглядывать. Вслед за Ангелом – мутное небо? И тут обратила внимание, насколько тонко прописаны многослойные крылья. У меня аж дух захватило! Тончайшие несущие стерженьки и бородки перьев прорисованы как натуральные, а богатство оттенков сродни перламутру.

Неуловимые пастельные переливы, перетекающие, струящиеся вдоль вееров крыл. Смотреть на них можно без устали, кажется, они то появляются, то исчезают, будто краски меняются на глазах... Или крылья трепещут от невидимых волн на пределе растянутой струны? Чем дольше разглядывала я перья, тем подвижнее они казались.

Но что это... Кончики слегка встрепенулись... Вздрогнули! Вспомнила! Как пронзило.

Это – она!

Потому что пейзаж, без сомнений, тот самый. Только тогда видела его жарким днем, но силуэт хребта или того, что на горизонте, узнаю из тысячи! И рухлядь, что валяется теперь поодаль, она и прикрывала ее тело, а крыльев у женщины не было.

Сколько времени с тех пор пролетело? Года три, не иначе... Воспоминание окатило сухой и горячей, как из раскаленной печи, волной жутковатого, далекого сна... Тогда он удивил, прежде всего, тем, что снов я, вообще, никогда не видела, во всяком случае, не помнила совершенно — с детства спала как убитая. И даже представить не могла, как это другие во сне посещают кинотеатр. Впрочем, читала, что сновидения есть у любого человека, но не каждому дано их удерживать в памяти. Так вот, этот необычный, короткий сон, буквально, ворвавшийся кадр, был первым, который не просто запомнила, но, проснувшись, не сразу из него выпала, вернее, остыла.

Немудено, после той душегубки.

Выжженное, бесцветное небо маревом пекла размывало бесплодный пейзаж. Воздух казался густым, трепетал, слоился, стирая границы сред. Не воздух, а распущенный, набухший желатин со взвешенными песчинками. Пыль скрипит на зубах... Веки присохли к глазам, язык – к небу. А в глубине побитого взвесями фона ломаными линиями, напоминая останки огромной конструкции, приподнялся и дрожал, быть может, скальный хребет, как ни странно, достаточно четкий, чтобы я крепко его запомнила.

Вокруг камни, щебень и море песка. Только кое-где торчат облезлые стебли, больше похожие на обрывки белесой колючей проволоки, нежели на растения. Ни ветерка. Больно дышать - обжигает. Зеленовато-серая ящерка, высоко поднимая поджарое тело, резво пробежала на пятках, задирая длинные пальцы, и скрылась в тени груды камней. Кто здесь еще может жить? Разве только ночные змеи, скорпионы, тарантулы...

И вдруг замечаю бредущую женщину в длинном балахоне. Он потерял всякий цвет и сливается с палевой поверхностью. Кажется, сама пустыня обернула ее тело. Глаза женщины закрыты, волосы выгорели и болтаются спутанными прядями, руки на развернутых плечах повисли вдоль тела, а голова поднята. Странный, прямой силуэт. Женщина давно мертва — откуда-то знаю, но тление ее не коснулось, словно что-то мешает окончательно ей умереть: упасть и рассыпаться. Босые, цвета песка, ноги не чувствуют раскаленного противня. Ошеломила догадка: при жизни женщина была редкой красавицей — лицо ее поразительно. Не лицо — маска невыносимого, безысходного страдания. И пропорции столь совершенны, что нельзя ни черточки не убрать, ни добавить. Даже в отчаянии оно прекрасно.

За что она здесь?

Знает ли, куда идет, кого ищет?

Как давно начался ее путь, и кто его прекратит?

Помню, проснулась тогда с щемящей тоской, словно побывала на адских смотринах. Откуда пришла в мой сон незнакомая женщина? Или я попала в чей-то бред? Книг давно не читаю, хоррора и мелодрам не смотрю, о сказках не вспоминаю — безнадежно погрязла в работе, рациональной и предсказуемой. Откуда взялась идущая по пустыне? Нет, ни на кого из моих знакомых она не похожа. Но от сна сохранилось устойчивое ощущение, что я должна ей помочь...

Господи, чем? Где, где могу встретить женщину, пусть и дивной красоты, но в рубище? И еще. Что значит эта раскаленная пустыня? Чем вызвано бесконечное отчаяние, которым бредущая насквозь пропитана?

Прошло какое-то время, видение не возвращалось, да мало ли что приснится, и я его, как мне казалось, навечно забыла. И вдруг встречаю незнакомку оттуда лицом к лицу! Вернее, она меня встречает — словно явилась напомнить. И муки ее к моменту нашего второго свидания, увы, приумножились.

Вспомнив сон, тут же поняла: на полотне взлетает ее желание. А она, она все еще в пути и бредет, там, вдалеке, размытой фигурой. И я должна ей помочь...

Хорошо, что в выставочном зале были сиденья. Присев на освободившийся диванчик, постаралась успокоиться. Впереди много полотен, но уже первое, как индийский фокусник, сотворило со мной невероятную двойную иллюзию.

Хорошо, что вокруг люди, много людей: от неожиданности напал на меня столбняк. Живопись всегда волновала нешуточно, но... инстинктивно стараюсь близко не подходить. Страшит непонятная природа воздействия именно на меня искусства, изобразительного в особенности.

Словно врывается информация о какой-то другой жизни, неясно, параллельной или протыкающей наш мир спиралью, прямым ли тоннелем, туманностью ли поглощающей, но окна ее — это произведения искусства, в частности, картины. Да-да, и музыка, поэзия, танец, другие искусства — все они имеют ту загадочную природу нематериального, которое кажется мне источником непостижимого беспокойства и необузданных чувств, склоняющих, не менее, чем к сумасшествию. Но как оно все притягательно...

Ужас проявляется в том, что в пересечении этих миров повседневность словно теряет значение, и земля из-под ног уходит... Странные мысли змеями пробираются в голову: правильно ли живу... Нет! Все летит кубарем, а то и насмарку: понимаю, что именно я живу неправильно, абсолютно неверно! Более того, я в этом убеждена! Но! Ведь такого не может быть! Потому что живу как другие люди, как всем нам положено. Откуда именно на меня накатывают невразумительные сомнения, которыми вдруг захлебываюсь? И мой жизненный успех в свете таинственных окон кажется потерянным островом среди неизвестного океана... Это принять невозможно.

В течение жизни я неоднократно пыталась выяснить у знакомых, что они чувствуют рядом с картинами. Оказывается — ничего особенного! Да, заманчиво и красиво, да, неплохо повесить дома, чтобы любоваться, повернув голову от телевизора в рекламной паузе. Картина украшает интерьер!

Боже мой! Для них картина, всего-навсего, радость для глаз! И ничего, по большому счету, ничего более! Нет, желание ходить на работу живопись у них не отнимает! Как и не заставляет задуматься о чем-то, выходящем из рамок само собой разумеющегося. А потому, даже удивительно, что ноги сами принесли меня на выставку.

Впрочем, мимо пройти было непросто: чарующий клип из уличного репродуктора мягко обволакивал, осторожно касаясь тела, заставляя его отзываться. Романтическая баллада звала как птица сирин, а приятный мужской голос над внезапно пригашаемой мелодией приглашал посетить выставку «Горы и ангелы», среди живописных полотен послушать стихи о любви и природе. Голос звал окунуться в тайну, которую мы в себе даже не подозреваем. Тайну, что позволит распахнуть двери в неведомый мир и открыть новые в нем возможности. Быть может, мелькнула во мне надежда, именно здесь и пойму, что значит та самая загадочная власть искусства надо мною. Настолько сильная, что...

...Мне некогда было расхаживать по выставкам — я шла в ресторан обедать. Впереди десять часов плотного распорядка делового дня, а первые шесть уже истекли. И это мой обычный режим. Впрочем, сюда включено и посещение всех необходимых для прекрасной внешности мероприятий, и релакс-пятиминутки каждые два часа — я слежу за здоровьем. Дополнительно работаю еще в воскресенье, но в последнее время, прямо скажем, не каждое — по возможности уклоняюсь. Однако именно сегодня, в пятницу, романтическая волна уверенно подхватила, и я, удивляясь себе, купила билет и шагнула в выставочный зал. А теперь огляделась по сторонам после первого потрясения.

Действительно, горы и ангелы! Порядка сотни полотен различных форматов были развешены в просторном зале. Горные цирки, озера, водопады, стремительные реки в прохладных ущельях. Казалось, слышен рокот молодых, пенистых вод. Многовершинные кедры наговарили мантры упругими иглами, крепко, как гигантские спруты, чешуйчатыми лапами хватали огромные камни, ползли по земле...

Парящие коршуны плыли в потоках золотистого воздуха.

А вокруг натуралистичной природы, словно стеклышки из небесного калейдоскопа, были рассыпаны картины из жизни ангелов. Кто бы мог подумать, сколь она многолика! Ангелы зимой, ангелы летом. Днем и ночью. Традиционные ангелы летали в небе, танцевали на цветных облаках, общались с людьми. Но художники не ограничились расхожими представлениями. Некоторые сюжеты зарубками врезались в память, хотя я всего-то скользнула взглядом. Действительно, мир искусства ни в чем не знает удержу и умеет без спроса оставить в сознании след.

Запомнилось ромашковое поле (или детский сад?) с пухлой ангельской детворой вроде эльфов: кто сидел, увлеченно болтая, на желтых пуфиках сердечек, иные качались на тонких лепестках, а у кого-то, видимо, был сон-час под сложенными крылышками в цветочных корзинках.

Осталась в памяти пара притихших, похожих на больших грустных птиц, пожилых ангелов. Они устроились на кряжистой ветке над жуткой пропастью, и, казалось, вот-вот они, держась за руки... Нет! Не хочу даже думать об этом! Они же ангелы! Зачем...

На одном из полотен целовались, воспаряя, юные ангелы. Невинные, чистые... Насквозь прозрачные...

Но вершиной живописного меланжа был абсолютнейший сюр: под звездным небом среди пустыни к лежавшей на боку затонувшей каравелле слетались ангелы с крыльями, похожими на рыбьи плавники. Голова моя шла кругом...

«Моему ангелу», единственному, пусть только и в воображении художника, позировала живая женщина.

Отдыхая на диванчике, я не подозревала, что впервые в жизни совершу прогул и на работу сегодня уже не вернусь. Более того, обещанные всем посетителям двери в неведомые тайны для меня, действительно, начали медленно и беспощадно открываться. Билет был принят. Помню, оцепенение мое было прервано неожиданно зазвучавшей в зале с телефона органной мелодии — редкой для позывного, но такой же, как у моей подруги. Мы с ней давно не встречалась. Вцепившись в спасительные аккорды, я сделала, можно сказать, выход силой в привычное измерение: встала и пошла по залу, выискивая подругу глазами. Но нет. Совпадение, почти невозможное. Среди посетителей ее не было.

 

2.

Родилась я в субботу, в самое полнолуние. Об этом непреложном факте знают друзья-коллеги, потому что он впечатан, вырублен, намертво вцементирован в наш бизнес. Мы все готовы работать круглосуточно ради всеобщего блага, то есть корпоративной выгоды, которая, единственная, смысл нашей сознательной жизни. Ибо на деньги можно купить все! С ними у нас за спиной крылья! А того, что купить нельзя, к чему нельзя долететь, так оно нам не надо! Нет у нас столько свободного времени, чтобы мечтать о том, не зная, о чем.

В захватывающей гонке на процветание длиною в жизнь – суббота – всегда мой день. Законный выходной в любое время года. Мобильный отключен еще с ночи ровно на сутки.

А сегодня как раз суббота!

Помню, раньше запросто могла потеряться в неделе. Так азартно увлекалась работой, забывая об отдыхе, что о субботе узнавала только по звонку Ирины. С вечера она любезно оповещала о нашем с ней путешествии ровно на сутки в мир архитектуры и истории, на концерты и фестивали. Впрочем, я оплачивала поездку, а Ирина успешно планировала. Ведь мы дружим еще с юности! Но в последние пять лет суббота потребовалась мне совсем для другого отдыха. Теперь я отправлялась в пригородный отель, чтобы провести день в полном одиночестве, желательно в отдельном флигеле с видом на озеро или реку. Да еще прихватить воскресенье.

Возможно, годы берут свое. Но, скорее, дело не в возрасте. Я просто должна разобраться, понять...

Так что последние пять лет с Ириной мы не встречались. И пролетели они незаметно, как и предыдущие десятилетия. Летом я отмахнула пятьдесят. Время, не сказать, что отметилось как-то радикально на внешности. Но поколение моих ровесниц, в отличии от наших мам, бредит молодостью. Именно мы вошли в тот отрезок, когда молодым бизнес-леди под ноги расстилались ковровые дорожки. А я из тех, кто шагает.

И вот мы обнимаемся с Ириной и внимательно, по-женски ревниво, смотрим друг другу в глаза — блестят как в юности! Морщинок... считай что нет!

Даже не ожидала, что так сильно соскучилась по подруге. Наконец-то появился весомый повод для встречи: пришел счастливый каприз — обновить гардероб. И к Ирине я привезла эскизы, которые она своим мастерством воплотит в наряды от кутюр.

Но не будем спешить, ведь сегодня суббота, расскажу обо всем по-порядку.

В студенческие годы, после второго курса и дня совершеннолетия, по какому-то институтскому поветрию, потянуло меня в горы, и отправилась я в поход. Примкнула к первой попавшейся группе, ни о чем заранее не заморачиваясь, здоровьем бог меня не обидел, в ожидании приключений и разных красот. Так оно и случилось: молодость богата на чудеса. Однако туризмом заболеть не успела. Зато влюбилась, навзничь потрясенная, в нашего инструктора Игоря.

И было за что. Игорь крепко держал боевой настрой дюжины студентов, умел затянуть любой вывих, и знал, куда мы идем. Конечно, виртуозно колол дрова, ставил и сворачивал палатки, разводил с одной спички костер. Не уставали мы удивляться, как он из бесформенного куля на лямках, набитого туристической всячиной, за считанные минуты ваял аккуратный батончик, тщательно стянутый расправленными ремешками. Хоть сейчас на витрину! И мы, девчонки, вытряхивали поклажу из своих рюкзаков, пытаясь изобразить нечто подобное. Так хотелось изо всех сил нравиться даже в горах! А наш виды видавший вожатый посвистывал бравые марши, глядя на веселый отряд, прищурившись и улыбаясь. Как он был в эти минуты хорош! Именно Игорь и подал потом счастливую идею построить дело на поставках спецодежды и снаряжения, чем мы до сих пор успешно и занимаемся. Много чего в походе он мог, в отличии от нас, «чайников»: быстро высушить над костром вещи, вкусно всех накормить, но, главное, с ним было нескучно! Послушав его байки о бродячей жизни, любой бы уверовал: ничего на свете лучше нету!

А когда ночное небо плотно подгоняло тучу к туче, и горный воздух становился настолько густым, что не видно было даже светлой кожи ладоней, и с гор подтягивались «к жилью» бурые медведи, следы пребывания которых мы воочию встречали на тропах, наш костер казался единственной в мире лампадой. И от жутких рассказов инструктора дыбом вставали волосы. Заснуть потом в тряпичной палатке я могла, лишь намертво вцепившись в спасителя и защитника — конечно же, Игоря!

Если к этому впечатляющему набору молодого бойца добавить, что он был старше меня на семь лет, обликом напоминал эльфийского бога, а с поварешкой, так и быть — воина, к тому же прекрасно пел и играл на гитаре, то неудивительно, что после десятидневного похода мы прямиком, под кислые улыбки окружающих девушек, направились в ЗАГС. И с осени началась наша семейная песня! К новому сезону я думала уже о пеленках, о том ничуть не жалея. И не откладывая на перспективу рождение еще двух дочерей. Так что мой романтический порыв завершился более чем удачно. Да и супруг никогда не расстраивался по этому поводу: с самого начала мы нашли общий язык и взбирались на одну гору. Жена-главный бухгалтер никогда не обуза коммерческому директору.

В том же походе я и познакомилась с Ириной, студенткой технологического техникума. Вместе мы помогали Игорю кашеварить на стоянках, освободив от этой обременительной обязанности остальных девушек, а вечера напролет всей компанией, сварив грог, пели у костра о любви и дорогах, горах и мечтах, которые непременно исполнятся! Потом я, уже в городе, между бутылочками, погремушками и няньками заканчивала курс мировой экономики, учила европейские языки, а Ирина занималась любимым делом — вязала, шила, вышивала. Каждый получил свое: она стала модным стилистом и работает самостоятельно, а я ведаю финансами в торговой корпорации с группой товарищей по студенческой скамье.

Супруг мой круглый год в разъездах: заключает контракты на ярмарках, встречается с зарубежными партнерами. Давно ему не до туризма. Мы оба азартно бросились в бизнес и, что называется, попали в тему. Пока Игорь в дороге, я оседло держу в компьютерах и в голове наш баланс, и держу его даже лучше, чем образ любимого мужа. Подними среди ночи, и выдам запросто дебет-кредит со всеми нюансами и готовностью воспринимать текущую по ним информацию. Ничего не поделать, искусство требует жертв. Тем более, искусство современного бизнеса. И только моя суббота от жертв этих абсолютно свободна.

Прочие дни недели принадлежу себе разве что не условно: наш бизнес имеет право врываться ко мне днем и ночью — мы работаем и с Европой, и с Америкой, и с Азией. И до недавнего времени такой распорядок казался единственно возможным и оптимальным положением дел.

А года полтора назад... Да-да, все началось именно с той самой выставки «Горы и ангелы», которая крепко встряхнула мою заводную жизнь, да так, что разве не вытряхнула. Хотя, получается, раньше. Предтечей, наверное, был загадочный сон о мертвой женщине в раскаленной пустыне. С которой в зале, в картине, я встретилась уже воочию. Или все началось еще раньше? Ведь ничего, кроме работы я, по большому счету, не замечала.

Хотя с детства имею странную связь с искусством, о ней уже немного сказала. Что-то куда-то зовет... Но что и куда? Какие-то древние, смутные родовые предания... И так туманно! А экономика — куда как прозрачно! Как и умение общаться с людьми, очаровывать партнеров, банкиров, сотрудников, инспекторов, говорить по телефону, составлять документы на трех языках. Все это умею, и до сих пор получала от работы, можно сказать, удовольствие! Ведь удалось чудесно вписаться в образ нового времени успешной бизнес-леди, что не сходит с обложек ярких журналов! Так удачно, что не заметила, как пролетели три десятка лет, дети выросли и разлетелись, кто учиться, кто замуж, что нас с супругом ничуть не огорчило. Семья деловая, все самостоятельные, скучать не приходится. И девочки мои цену себе знают.

Впрочем... Вот, оказывается, и вся моя жизнь...

Действительно, вся в работе. Настолько плотно, словно другое и невозможно. Да и откуда другому взяться! Зазора нет как нет. Вполне допускаю, что где-то, с кем-то, все запросто могло быть иначе. Но у меня жизнь такая, какая есть. Работа любимая... лю-би...

Но прочь сомнения! Ведь я лукавлю, цепляюсь... К тому же, мы с Ириной уже прошли в комнату и устроились на угловом голубоватом диване, стилизованном под пушистое облако, среди забавных подушек обтекаемых форм. На круглом журнальном столике из пузырчатого стекла красуется занятный аксессуар: декоративный водопад в керамической плошке с бонсай — крошечной сосной, у корней которой булькает прозрачный зеленоватый шарик.

- Ира, это, наверное, символ горного озера?

- Можно и так. Мило журчит, люблю вязать под его воркование.

Действительно, умиротворяет... Спешить никуда не хочется... Несколько минут мы молчим, глядя на текущую воду, бултыхание шарика... Я сосредоточилась на выдохе, расслабила плечи, откинулась на мягкий диван с широченной податливой спинкой. И тут камень бросили в озеро: в наш мини-релакс ворвался сочный органный аккорд телефона Ирины.

- Извини, Марина. Это Эльвира, клиентка, пять минут, не больше: она мне очень нужна — поговорю немного, потом сварю кофе. А ты пока отдыхай.

Иру я почти не слышала, только кивнула. Мелодия окунула в воду. И вознесла. Внизу маячила медная окисленная монетка горного озера. Какой удобный диван! Словно летишь на облаке... Летишь на облаке... Облаке...

Я закрыла глаза — опять коснулось крыло... И зовет... Едва-едва, но вполне достаточно дуновения воздуха, звука ли, запаха, случайного странного блика, чтобы сорваться в погоню. Зачем-то это необходимо, в последнее время особенно: понять, что же окликнуло. Понять, где встречала подобное, если встречала. А нет, то в каком образе обернется впечатление? Это напоминает игру в жмурки с тайной: может поймаешь, а, может, и нет! Ведь все запросто может разрушится от неосторожного движения телом, от клина сорной мысли на внешний звук, запах или от банального сбоя дыхания. Понимаю прекрасно: играть в фата-моргану могут очень немногие, потому и ныряю. Вот и сейчас — уснула почти, подключаясь. Не просто удержаться на лиановом мостике без перил.

Или уснула? Помню, так, в институте, отсидев половину пары, чуть не спички в глаза вставляя, падала головой на руки тут же, за аудиторным столом. Трезвоны спасительного звонка сами собой глушились в темном провале. Через пять минут, по звонку же, поднималась настолько отдохнувшей, словно ночь спала напролет, хотя именно ночь, часов до трех-четырех, как раз не спала — читала интересную книгу. В то время как дети мои сопели в соседней комнате без задних ног. Интересная штука! Я не знаю, что такое бессонные ночи из-за капризов или болезней детей — ночью все они неизменно спали, даже будучи приболевшими. Но прекрасно знаю бессонные ночи в книжном плену, вырваться из которого удавалось, нередко лишь добравшись до последней страницы. Благо, читала я не то, что быстро — по буквам летала! До бизнеса жизнь без книг была совершенно непредставима, и по ночам я читала часто. К тому же, набора пятиминуток студенческого сна вполне хватало для полного восстановления. Главное, не бояться отключиться среди шумной аудитории. Но такая я была не одна. Народ студенческий, считай, ночью почти не спал, а на переменках видел, в отличие от меня, седьмые сны. Быть может, я тогда и не спала вовсе, а просто входила в измененное состояние, в спасительную черную матрицу, которая, как водой, смывала усталость. Надо сказать, по молодости я запросто умела в течение дня прикорнуть где придется минут на пятнадцать, чтобы встать полностью освеженной, и как только появлялась новая пятнадцатиминутка, вновь отключиться мгновенно. Я жила тогда как-то иначе, естественнее и проще. Доверяла течению жизни.

Пролонгированные видения появились недавно, в последние несколько лет. И сейчас, ухнув в голубоватое облако, я иду вслед за органной мелодией по выставке «Горы и ангелы». Осторожно теперь любуюсь полотнами чуть не из центра зала: вокруг стилизованные ангелочки, горные пейзажи, но в одной из картин...

Неужели выставка решила потрясти основательно, вывернуть наизнанку? Зачем? Разве искусство способно так глубоко проникать в человека, что, буквально, он себя забывает?! Или, наоборот, вспоминает то, о чем никогда и не ведал.

...В одной из картин, которая притянула магнитом, были скалистые горы и много неба. Того самого, что поэты называют бездонным. Огромные отвесные зеркала обнимали осыпи, перетекая в альпийские склоны с ручьями, травами и цветами. А к озеру — синему медальону, инкрустированному вставками нескольких крупных камней – неспеша, поодиночке, спускались приземистые высокогорные кедры.

Обычный пейзаж, но... почему подошла именно к нему и слышу шелковый перебор длинных мягких иголок, плещущихся в золотых струях упоительного воздуха? Почему чувствую настоявшийся запах янтарной смолы? Почему вглядываюсь и вижу среди громадных булдыганов, облепленных накипными лишайниками, расписную политру удивительно нежных, податливых ветру, альпийских цветов?

Стоя у этой волшебной картины, захотелось забыть все, вообще все.

Родиться в начало. Как будто... Как будто... Как будто я не жила! Или жила всего только день?

А потом меня где-то забыли, оставили, потеряли...

И чтобы вспомнить, надо снова обжечься водой, хрустальной до самого дна, тяжелой в своей стеклянной прозрачности. Это со мной уже было... было... и что-то важное в этом было тоже... Но что? Просто беда, окружающий шум — топот и гам, помню такой же в студенческой аудитории, то возвращает в зал, то опять я пытаюсь остаться в картине, на берегу горного озера. В эту картину уйти хочется уже очень надолго. Похоже, сегодня у меня необычайно восприимчивый статус.

Надо сказать, последнее время одержимость работой ощутимо давила. Внешне я — преуспевающая дама, которая даже не знает, что еще пожелать — все исполнилось давно и сполна, и дом мой — полная чаша, и выросли дети, но с некоторых пор мучит неясной природы тоска... Да такая, что я, боясь в ней признаться, график нескончаемых дел увеличила втрое, так, что к ночи валюсь как побитая. Иногда ошарашивала странная мысль, что живу вовсе не я, а другая женщина, заправляющая по-хозяйски интеллектом и телом. Впрочем, от этих дум я бегу, но бежать становится все сложнее. И вдруг теперь, возле этой картины, я начала вспоминать что-то совершенно другое, далекое, на этот раз бесконечно хорошее, приятное, легкое, важное... Но что?

Ира?!

Так вот ты где!

- Ира, побежали, нырнем! Я видела камень, с которого вчера мужики ныряли! - ворвался ко мне собственный голос откуда-то издалека.

Конечно, на картине то самое, легендарное озеро Художников! Здесь всегда, как навязчивый обман зрения, среди диких камней горного цирка, за этюдником сидит хотя бы один художник. Но обычно целая компания. Как раз на этом озере мы и стояли базовым лагерем тем летом, после которого жизнь моя развернулась в сторону непрерывного семейного счастья и карьерного олимпийского роста.

Помню, как мы с Ириной, разгоряченные походом с Зуба Дракона, мчались к камню, и я, предвкушая блаженную остуду за день на сто рядов вспотевшего тела, с ходу нырнула вниз с головой! Но словно не в озеро я нырнула, а влетела в костер, потому что тут же взметнулась обратно! Молекулы ледяной воды впились острыми искрами, вонзились в каждую пору, проникли внутрь и там разорвались! С круглыми, как блюдца, глазами, на ватных ногах, с горящими ступнями, как по углям, выбралась я на берег, упала спиной на травку среди мягкого мха...

И долго-долго смотрела в небо, раскинув руки, блаженно забыв о теле, обо всем вообще... А небо невесомо меня подхватило, покачало на всех облаках, обсушив и набаюкав в нежных стогах взбитого хлопка, и осторожно вернуло обратно.

Воистину, тогда я поняла и, выходит, запомнила, что значит родиться по-новой. Мысли, чувства, эмоции, память, все сошло облупившейся, как зимний лишайник, кожей, кануло на дно, которого не видать даже с самой высокой вершины окружающих скал. Эти маленькие, как кулоны, озера, глубоки и прозрачны необыкновенно. Впрочем, не все. Есть в здешних горах и такие, что от силы в дождливый день по колено... Горные пруды, скорей, не озера.

Как заговоренная, не отрываясь от картины, услышала я стихи о том, что надо пройти сквозь камень и воду, сквозь твердый свет, ледяной огонь и, быть может, тогда получится жить дальше.

Что это?

Похоже, обманывать себя мне недолго: налицо хроническая усталость, коль в сознание врываются не только воспоминания, битой вышибающие в иные пространства, но теперь вот и голоса. Незнакомый, приятный, уверенный, упоительный баритон. Все это, не иначе, воздействие на мою восприимчивую психику произведений искусства, собранных в одном месте. Сильное оказалось собрание! Не удивлюсь, если фокус окажется с двойным, а то и тройным, дном. Сначала чуть не изжарилась, а теперь с головой окунулась в ледяной омут. Но мосты сожжены, да и кто бы меня обо всем этом спрашивал.

А дальше, дальше я отправилась навстречу судьбе, на бархатный баритон, что звал, без всяких сомнений, меня. Словно шла по берегу озера. Потому что в голос поэта вплетался шепот кедров, дыхание альпийских лугов, в нем порхали пышные бабочки и раскинулось небо с вечностью гор... О чем он читал? О поиске смысла, о звездах и ангелах, о любви, что пронзает пространство и время. О том, как трудно найти поток и в нем не погибнуть.

На раздаче автографов мы и познакомились. Нет для меня ничего проще, чем знакомиться с мужчинами. Я доброжелательна, неизменно им нравлюсь и ничем не рискую — не влюбчива совершенно. Так что познакомиться с поэтом было несложно, тем более, его стихи пришлись как нельзя кстати. К тому же я была настолько под впечатлением экспозиции, огня и воды, что, подозреваю, в порыве чувств выглядела лихорадочно, то есть совершенно неотразимо!

Как, впрочем, и он. Потому что, читая стихи, этот загадочный человек ...светился! Да-да, вокруг него был сияющий ореол! Синий с небесно-золотыми протуберанцами! Вспомнилось детство и солнце, неожиданное, как зайчик, вдруг заскочивший в глаза. И вот я жмурюсь, трясу головой, а когда, наконец, пытаюсь вновь осмотреться, предметы, на которые падает взгляд, по краям светятся. Но только что я смотрела не на солнце, а на картины, потом на поэта, и уже на него глядела как зачарованная. А он, словно волшебник из сказки, произносил добрые свои заклинания. С каким восторгом я им внимала!

И вдруг поняла: этот человек знает обо всем, что застряло в душе, пугает и мешает жить... Быть может, он даже ...дарит души?! Последняя мысль быть моей не могла однозначно. Но она очень понравилась.

 

3.

Похоже, ненадолго я все же вздремнула. Ирина тем временем закончила разговор. По квартире плыл запах желаний, как мы его между собой называли. Наш старый добрый ритуал — кофе в медных турках, вручную, не отходя от плиты. Аромат и вернул обратно. На столике появились два миниатюрных кофейных подноса с чашечками, салфетками и турками. Я достала из сумки плитку шоколада, цельнозерновое печенье, вскрыла упаковки.

И теперь, неспеша смакуя кофе, можно спокойно обсудить эскизы. Хороши они необыкновенно! Ведь выросла я у мамы в женском ателье и красивую одежду люблю не менее, чем иностранные языки! Будь у меня свободное время, часами пропадала бы в магазинах тканей, придумывая из лучших не просто платья, а образы, в которые можно переселяться, и в них проживать совершенно другую жизнь!

Дама с собачкой в широкополой шляпке и шелках, со шлейфом изысканного аромата, задушенная пустотой и безнадежно желанная.

Мери Поппинс в строгой юбке точно до середины колена, в стильной, отутюженной паром блузе, с бесцветным лаком на коротких ногтях длинных чувственных пальцах пианистки – «Ах, какое блаженство, знать, что я идеал!»

Демоническая женщина в сетках, мушках, перьях и коже, с телескопическим мундштуком и экзальтированными манерами — «К чему!» А на самом деле — сама застенчивость и едва не испуг...

Русская красавица в тончайшем приталенном длинном тулупе (лишь каблучки поднимают над снегом), окрученная ярким павловским платком с кистями до кромки подола. Да-да, которая и коня на скаку, и в горящую избу, и которую Суриков бы писал, и, конечно, обцеловал бы!

А вот галифе, китель, рабатка, ботфорты — осторожно, заряжен наган!

Или брючный костюм в стиле Марлен Дитрих — порочная и невинная!

Я закатываю глаза – классика жанра: маленькое черное платье. «Есть время работать, и есть время любить. Никакого другого времени не остается».

Ах! Стоит задуматься мне о нарядах — уплываю неизвестно куда! Ведь я люблю, бесконечно люблю театр! Феерию и безудержную фантазию во всем... И умею носить то, что другие не смогли бы даже примерить. Так что с Ириной мы сдружилась весьма конструктивно и навсегда. С детства ношу исключительно индпошив.

Но мой театр — мечты, опавшие крылышки... Потому что нет у меня семи жизней, живу лишь одной. И цель тоже одна, и все ей давно подчиняется. Намеренно мой гардероб ограничен офисным приложением как содержанием жизни. Весь день я в одежде, в которой запросто с работы отправляюсь на премьеру в театр.

Впрочем, что-то себе, не будем скрывать, вполне позволяю. И не последнюю роль в успехе нашей корпорации сыграло мое искусство одеваться так, что окружающие никого вокруг больше не видят. Дерзко и стильно одновременно. Еще немного, и будет уже вызывающе. Однако предел всегда чувствую и держусь ровно той грани, что окружающих заставляет неровно дышать, при этом не вызывая сомнений в моей компетентности.

- Откуда ты это взяла? - Ирина с любопытством глядела на голубые, сиреневые, песочные, золотые, зеленые пятна пастельных тонов, радугой которых я размашисто штриховала альбомные листы, а по ним тушью набросала силуэты будущих фасонов. Казалось, над цветочными полянками порхают разноцветные бабочки и перламутровые стрекозы в бирюзовых очках.

- Никогда не угадаешь! У меня любовный ренессанс!

- Что? !

Ирина была потрясена. Не мудрено! В последний раз мы создавали имидж успешной бизнес-леди по каталогам модных домов. Наряд для аэробуса, банка, ярмарки, коктейля, банкета. Офисный гардероб по дням недели и временам года, чтобы и мне, и со мной нескучно было работать. Платье и верхняя одежда, безупречные по оттенкам и фактуре. Все легко комбинируется, освежаясь шелками платков, изысканных шарфов, деловой бижутерией. И неизменно наряд сочетается с отделкой моего офиса.

- И тебя на подвиги потянуло? – Ирина заметно оживилась.

- Ира! Жить! Мне жить захотелось! Вот вдруг проснулась и жить хочу! Женщиной себя чувствовать! А не моделью с обложки. Лаковой, картонной, непроницаемой... И не спрашивай, почему — сама толком не знаю! Кстати... У тебя когда-нибудь было чувство, что любишь настолько взахлеб, что сильнее и быть не может? Запредельное чтобы?

- Конечно!

- Давно?

- Да месяц назад! Как раз в воскресенье!

- В воскресенье? И что это было? К чему ты воскресла?

- Марина... К чему... К чему? К чему!!! В тот момент я любила так, что забыла себя! – Ирина демонически закатила глаза, явно увлеченная моим теперь интересом.

- «Да. Здесь чувствуется тайна» – радужным пузырем всплыла Тэффи.

- Ооо... - продолжала Ирина свой театр, устроившись на диване поудобней, откинув плечики и разложив красивые руки на облачной спинке. - Он любил меня... Я любила его... Жаль, всего три часа. Но больше жизни! Накал страстей превышал дозволенные пределы! Все пропало, провалилось в тар-тарары! Только я и он... Но, честное слово, я была так счастлива, так совершенна в своих капризах, а он, он с восторгом ползал вокруг меня на коленях, носил на руках, и умолял дать ножку в его ладони... Попроси меня обменять это время на десять лет — ни-ког-да!!! До сих пор ничего подобного в себе даже не подозревала!

- Господи! Что он с тобой делал? - Ирина младше меня всего на два года. Выглядит тоже замечательно, так что возраст ни за что не угадаешь. Любит платья выше колен — за фигурой мы обе следим с пристрастием. Конечно, она миловидна в блестящем своем каре над высокой шейкой и яблочной грудью. У нее натуральные, необыкновенно густые, очень красивые черные волосы. Тип белоснежки. Но... Ножку в ладони... Ползал на коленях... Какие непосредственные забавы! Впрочем, есть, есть в ней извечная тайна, то самое демоническое начало. Она — разведенная жена с каким-то «не то надрывом, не то разрывом». О вкусах не спорят — этих мужчин не понять. Педикюр, конечно, творит чудеса....

- О... Что я с ним делала! Заставляла повторять много раз одно и тоже...

- Много раз... Сколько?

- Да разве же я считала!

- И что — получалось?

- Неизменно превосходный результат!

- Подожди... Он чего наелся? Мужчина-то не в лазарете до сих пор?

- Нисколько! Только больше мы с ним никогда не увидимся.

- Но почему же?!

- Да потому... Ты не поверишь — как я его ненавижу!

- Ира! Ты нормальная? Ты только что сказала: никого так никогда не любила!

- Так — никогда, клянусь — никого... Он подарил незабываемые мгновения, минуты, часы... Куда он меня привез! - голова ее на подвижной шее плавно перекатывалась от плеча к плечу — никакого хондроза — массажист у подруги выше всяких похвал. Действительно, она не на шутку нырнула в недавнюю страсть, прямо с камня, вниз головой, судя по всему, бурную и нетривиальную в эти загадочные три часа. Я налила кофе в чашечки.

- Да где же вы были? Что за место такое волшебное? Прямо тысяча и одна ночь! Ты, наверное, ту, одну, и вытащила из барабана!

- Это был день!

- День?! Ну ты даешь! И такие страсти! Какое было вино?

- Никакого!

- Да куда он тебя привел? – в самом деле, что это могло быть, в голову не приходила.

- Марина! Если ты придешь туда даже с самим Паном, не испытаешь и сотой доли того, что выпало мне!

- О... Я совершенно безнадежна?

- Ты? Совершенно!

- Ну откуда ты знаешь?

- Знаю! Именно это я знаю точно!

- Ну ладно. Давай о тебе. Что это было?

- Это была игра.

- Порочная?

- Н...не знаю... Не уверена. Быть может. Но никакого порока я не ощущала. Наоборот, никогда не чувствовала себя более женщиной, чем рядом с ним в эти волшебные часы.

- А вы давно знакомы?

- Четыре дня до события.

- Ты прямо Мата Хари, дорогая.

- Нисколько! Я же знаю, как его зовут! Но это в моей любви не имело никакого значения. Имя вылетело напрочь. Звала «дорогой, милый», наверное, еще как-нибудь называла, уже не помню.

- Понятно! Какие там имена! А ты давно практикуешь подобные игры?

- Никогда. Не было достойного партнера. Но, черт возьми, даже не подозревала в себе подобных страстей... Тем не менее, повторять не буду.

- Чтобы не разбавлять впечатления? Это что-то китайское, дзенское... У тебя хороший вкус. Но оставим древности древним. Тем более, ты — женщина свободная. Почему бы не практиковать удачную тему?

- Не мое. Не хочу. Это был чистый экспромт. К тому же, я просто хотела его разыграть. А получилось наоборот: он — профи. Но накал игры был таков, что сбежались все!

- Где... сбежались?

- В Торговом Центре!

- Что?!! Вы любили друг друга в магазине?

- Да! - с неожиданной страстью подтвердила она и выпрямилась. - Нигде, никогда, никого я так не любила! Не скажу, что богатый опыт, серьезный послужной список, но в масштабе чувств это было нечто!

- Так... Кажется, догадываюсь, на что ты поймалась. Ты думаешь, я бы не прельстилась?

- Ты — нет! Ты что-то другое в мужчинах ищешь.

- Да ничего я в них не ищу, ты же знаешь.

- Конечно! Тебе и искать не надо! Они сами к тебе идут. В наших путешествиях хвосты были отменные. Мне задушить тебя хотелось не раз.

Действительно, Ирина симпатичнее намного, да что там, она просто очаровательна! Но завораживаю мужчин именно я. Хотя не прилагаю для этого ни на йоту усилий. Как-то оно само...

- И что же меня сберегло?

- Люблю путешествовать!

- Я тоже. Тем более, с тобой нескучно. Но, все-таки, откуда взялся твой фокусник? Ты кофе-то пей, остынет, у меня чашка уже пустая. И печенье вкусное. Шоколадка. Хоть изредка совсем не вредно.

- Марина! С этой любовью забудешь все. Даже кофе. И шоколадку. Не фокусник, а конферансье из филармонии! Эдуард Львович. Свалился, как снег на голову. Случайно прожег сигаретой сценический смокинг. Выступления через неделю — новогодняя страда. У меня работы завал. Он на коленях умолял, целовал пальчики. Мужчина в возрасте, но в прекрасной форме, а уж какой обходительный — уговорил, в глаза снизу заглядывал. Делать нечего, поехали, купили ткань, в три дня сделала — хорошо получилось. Жилетка, манишка в придачу, все в классическом стиле. Видимо, чем-то я ему приглянулась. Ну, понятно, три дня плечи, бока его гладила, ползала в непосредственной близости с булавками во рту, с голыми руками, сверкала коленями, грозилась уколоть на куртуазные его намеки. Он шикарный букет принес, рассчитался, руки до плеч обцеловал, а потом неожиданно, держа в руках мои пальчики, заявил, что прямо сейчас хочет сделать мне новогодний подарок! Как Золушке! Подарить туфельки! И при этом глядел так, что ясно: подарок с нагрузкой. Эдуард мне вполне понравился — приятный мужчина, но не более же того! И его кипяток я решила несколько остудить, заодно и развлечься. А то: пришел, увидел, победил. Тем более, вижу: дальше торопится, дамский угодник. Но красавец-мужчина, лев светский, что есть, то есть. Хотя, честно, молодых люблю больше.

В магазин поехали — решила как следует его проучить! Я же не знала, что там случится! А он, представляешь, шоу устроил... Я-то думала, начну «фи, фу», эти жмут, те болтаются, здесь каблук невысок, там оттенок не тот, и ничего-то мне не подходит! А он как этого только и ждал, представляешь?! Подхватывает меня на руки, и в следующий отдел! Ногами и не ходила там вовсе, разве что в туфельках, кошечкой на каблуки поглядывая — очаровал, мефистофель! Вокруг нас уже три продавца крутились — не могли наглядеться, все коробками завалили. Он сам коробочки открывает, ножку гладит, капрон в коленку целует, туфельки примеряет... А складывают обратно уже продавцы. У них слюни текут, а он мне влюбленно в глаза смотрит...

«Королева! Мы в восхищении!» Вслух, интонирует, не шепчет вовсе — баритон поставленный так и переливается... Я толком не поняла, что со мной приключилось! Какой-то угар! Уплыла! Провалилась! Забыла все, вообще, все! Любила здесь и сейчас так, словно только о нем всю жизнь и мечтала! Совершенно искренне! Представляешь? Искренне!!! В магазине влюбилась! Три часа, три часа мы развлекались, как в сказку попали! Продавцы тоже. А потом наше время истекло, вернее, мое... Он так решил — уже после дошло до меня...

- Так туфельки выбрали?

- Да. В шкафу... Не буду показывать, смотреть пока не могу... Оплата... Были там, на самом деле те, что мне кстати. Понятно, хорошие. Действительно, то, что надо... Он уловил интерес, попросил продавца отложить, мол, еще вернемся, а пока поищем. Их потом и забрали, наигравшись.

- А после?

- Прямиком ко мне домой. Из магазина вышла, полностью в него влюбленная. Погода стояла — прелесть. Снежинки порхают. Елки горят. Люди вокруг счастливые. Он меня глазами пожирает. Немного по улице прошлись — наше такси, понятно, уехало.

Я слов любви жду, а он... он говорит что попало! Нет, конечно, говорит, что любит... Но ведь я совсем не тех слов ожидаю! Измучилась без мужа уже... Эдуард мне так мозги запудрил, что я, нет, ты можешь себе представить? Я подумала по выходу из магазина на полном серьезе! Что он влюбился в меня еще тогда! С первого раза! Как в сказке, Золушке туфельку преподнес... Какой беспроигрышный трюк...

Я вся в ожидании, трепещу, еле дышу, а у него никакого развития темы! Ну, той самой, которую жду! И когда домой приехали, дверь открывала... Попала... Театр, вся эта туфелька и в ней королева... И думала только о том, как бы его выставить. Так он мертвой хваткой вцепился, почуял перемену настроения, облавой взял, я охнуть не успела. Слушай... покойников так ловко не раздевают...

Но сломал он меня еще в магазине, как удав кормовую крысу, загипнотизировал, вывернул наизнанку. Сама себе теперь противная, хотя, казалось бы... Кому скажи — не поверят... – Ира, наконец, взяла свою чашечку, с блуждающим взглядом выпила кофе, остывшее, бесвкусное. К печенью и шоколадке совсем не притронулась. – Да надо было гнать его, и поделом! И пусть бы катился с туфельками своими обратно до магазина! Никуда бы не делись — забрали. Купил он меня этой своей игрой, вроде как должна ему стала. Я же никогда мужчин не изводила, не мучила — не мое это дело. Но мне и подарков, опять же, никто не дарил таким образом. А тут неожиданно... На самом деле, мезко потом было. Не на ту напал. Наверное, и сам пожалел после. Ну, не кошка я. Мне влюбиться надо сначала так, чтобы замуж хотелось. Бесповоротно. Впрочем, они это умеют, на жен наговаривать — хлебом ведь не корми. Вот и кажется, что он уже без пяти минут мой. Но зато — любовь как бы! С надеждой...

А тут как продажная женщина, отрабатывала... На часы все глядела. Они как раз над кроватью, светятся — темно уже было... В общем, скотски все получилось...

- Ира... Не расстраивайся. Он же не обманул — соблазнил. Скорее, сам обманулся, поддался на твои интонации. Может, духи заворожили? У тебя — приятные, мужчинам, думаю, такие, чуть сладковатые, должны нравиться. И руки красивые! А ласковые! Люблю твои примерки! Как мама, обнимаешь, крутишь-вертишь, оглаживаешь спинку, бока, разве что по головке не гладишь! Глаза, волосы, прическа... Да ты сама ему приглянулась, не сомневаюсь! Уверена, он был совершенно тобой околдован. Ну, может, поторопился. Праздники...

- Ладно... Проехали... А ты что про любовь-то спросила?

- Мне сон приснился! Про невозможную, нереальную любовь! Романтическую! Ничего подобного даже в юности не читала. Фильмов таких не видела. И вдруг, во сне... Слушай...

Вдруг я в этом сне — люблю! Люблю так сильно, взахлеб, что в любви просто купаюсь, ныряю, ею дышу! Любви много настолько, что все ею пропитано и вокруг меня, и я сама пропитана тоже. И другого пространства, вне любви, просто не существует! Это как запах, ну, например, яблонь цветущих. Помнишь, Игорь рассказывал? Однажды они спускались с гор в долину яблочных садов над Алма-Атой. И запаха был такой настой, что он не истончался, сколько бы они к нему не принюхивались, воздух так и оставался бело-розовым ароматом. Потом у ручья разбили лагерь и жили два дня. Как будто в сказку попали — вселенная пахла цветущими яблонями.

И еще он рассказывал нечто подобное, уже дома. Шли однажды на подходе весь день по долине ромашек. Миллионы миллионов белоснежных ромашек с золотыми сердечками. Говорит, это было что-то нереальное, чтобы так много, река ромашек, поток любовный для всех. В небе ни облачка. Как на открытке. Праздник для глаз: мир синий, белый, зеленый и золотой. Сначала девчонки себе венков наплели, а потом и парням навязали. И шли они, как херувимы, в веночках. А навстречу группа им выходила — и тоже все поголовно в веночках! Так что девчонки придумали: венками меняться и целоваться! Кинулись к встречным! А те не растерялись, понятно! Раскинули на пару часов дастархан, всю еду их доели — ту группу автобус на трассе ждал, дольше не получилось. Потом обменялись адресами. Вот такая случилась долина любви. И было тех лепестков не оборвать. Говорит, одна пара после того похода, той встречи, поженилась.

Но здесь, в моем сне, где я безудержно любила, был другой запах: кедров, свежести горных ручьев и трав.

Там внизу была турбаза. А вокруг горы, альпийские луга, озера, ручьи, водопады... Ну, помнишь, как тогда, на Ергаках? Только я в моем сне не хожу ни в какие маршруты. Живу одна в уютном шатре высоко среди гор. Ничего не боюсь. Встречаю восходы, закаты, слушаю дождь и не могу наглядеться на звезды. Да что там! Нет ни мгновения, в котором бы не ощущала: с восторгом живу! Представляешь, маслом пишу картины!

– А, что, ты умеешь? - Ира искренне удивилась.

- Никогда не пыталась! И в голову не приходило! Странно самой! Но во сне как с кистью на свет родилась! И чудо, представь, не в этом, а в моем упоении окружающей красотой!

Ира! Я трепетала, видя пейзаж, который надо писать! Словно голодная! Закаты после гроз сводили с ума. Когда мокрые горы мазками от пастели до чернил в отраженном солнце непредставимого цвета плавились, истекая ручьями... А туманы, что поглощают огромные стены и вдруг открывают окна то с кедром, то с глазурным кусочком неба, прозрачным, как китайский фарфор... Помнишь? Но, интересно! Ведь я рисовала не то, что видела, а свои ощущения! Пейзажи лишь будоражили воображение, а на полотнах отражалось совершенно другое...

- Что?

- Я... не помню... Совсем не помню, и неясно мне, почему. Казалось бы, горы, озера, кедры, цветы... Нет, на моих картинах было что-то другое! А что... Что я видела внутренним своим зрением, даже представить теперь не могу, хоть плач... Вспомнить пытаюсь хотя бы одну из картин, бесполезно — плотный туман. Даже впадаю в отчаяние.

- А что ты отражала?

- Любовь! Я картины писала исключительно ради любви! Для него!

- Для кого?

- Со мной был мужчина. Быть может, инструктор? Видимо, мы встречались между его походами. Как мы любили друг друга! Не могли наглядеться, выпустить руки при встрече! И все в этом сне было пропитано чувством, натянутым как струна! Но какая-то необыкновенно отзывчивая, гармонично настроенная. Казалось, вокруг звучала музыка неземная, перевитая звуками гор. Все во всем пело и отражалось. Запредельный восторг сущего! Днем и ночью блаженство! Если я не спала, не ела, не была с ним, то писала! Пейзажи, цветы, кедры, отражения в озерах, те самые, когда вода местами стоит, местами колышится. Ночные горы, над ними — Млечный Путь! Звезды размером с ладошки! Звездопады горстями! И лунные дорожки по озеру... мерцают... зовут... Это все помню прекрасно.

- А мужчину?

- Нет!!! Помню, любила его безумно, как будто конец света настал, и он любил меня так же. Но внешность даже не опишу... И еще. Я не знала, когда и куда он уходит. Вдруг исчезал. Но чудо даже не в этом: не поддается пониманию: когда любимого не было рядом, жизнь не прекращалась ни на минуту! Это непостижимо: я совершенно не тосковала! Как будто он здесь, и растворен во мне и в природе! Могла остаться одна хоть навсегда: знала, что он существует и никуда из моей жизни не денется! Какая-то невозможная уверенность в собственном счастье! Быть может, этот любовный круговорот не исчезал потому, что я непрерывно в своих картинах создавала мир... Как наколдовывала! Колдовала!

- Колдовала? Но ты же просто как бы писала с натуры!

- Да нет, все не просто. Творишь именно свое, то, что чувствуешь в том, что видишь. Оно не снаружи. Ведь в цветке нет восторга. Это мы испытываем, видя цветок! Я именно чувства озвучивала, вернее, писала.

- Это понятно. Но как ты писала этот самый невидимый восторг? Каким таким образом? Как мир из него создавала?

- Это-то и пытаюсь теперь понять... Быть может, знала, какими приемами передать чувства? Но технике научиться можно, гораздо сложней взволноваться, чтобы было, что передать. Чтобы оно представлялось. Ведь внешний мир — только матрица, которую наполняем собою. Там я наполняла любовью — мои картины дышали единением и экстазом, одновременно какой-то запредельной уверенностью и покоем. И теперь у меня проблема: пытаюсь по жизни поймать это самое ощущение, этот виртуозный полет, состояние полной, запредельной свободы.

- И как?

- Лучше убей. Мне кажется, ветер поймать пытаюсь... Всего только раз видела этот волшебный сон. Наверное, прекраснее в жизни быть ничего не может. Драгоценное состояние!

- Я любила, меня любили, но, слушай, это еще не все: я понимала себя! Абсолютно! Мне было легко, и я делала то, что должна и хотела: писала картины... Это какая-то необыкновенная, чистая, легкая, единственно верная жизнь! Восторженная и прозрачная. Словно мир проходил сквозь меня, а я сквозь мир. Мы растворялись друг в друге, но не исчезали!

Долго понять не могла: что значит мой сон? И как его отыскать, этого человека? Наконец, придумала! Для начала надо переодеться! Снять панцирь бизнес-леди и стать романтической дамой. Тогда в моей жизни что-то начнет меняться.

- А как насчет картины... писать? – Ирину тоже увлек мой рассказ, но что-то явно ее смущало.

- Из головы не выходит. Жизнь моя уже начала, пусть со скрипом, но поворачиваться. Теперь выставки все посещаю, а писать пока не решаюсь... Кажется, что умею. Но ведь ясно: работу надо бросать. Считай, жизнь начинать заново, с чистого листа, жить другим и иначе. Однако, положа руку на сердце, застряла я в своем бизнесе, не заметив: годы в туман провалились, в какую-то бездну... Да и чем, по большому счету живу? Тем, единственным на Ергаки походом, да рассказами Игоря из того же похода — он там, считай, все поведал. Тогда мне казалось, мы продолжим эту интересную, полную приключений жизнь, а когда подрастут наши дети, они пойдут вместе с нами, но...

Словно сценарий кто подмахнул. Вроде, успех, мы в тренде, одни из лидеров в своем направлении, а что это значит... Раздельно, считай, живем... И тема одна — деньги. Нас как подменили. Жизнь подменили... - за окном надрывно запиликал автомобиль, долго. К нему присоединился другой. Третий. Трубы иерихонские. – Да что это, Господи! Провожают таксиста?

Мы переглянулись. Действительно, такие ритуалы в детстве были не редкостью. Когда по шоссе медленно тянет траурная процессия, а встречные машины гудят, притормаживая, выражают скорбь. И люди останавливались вдоль дороги, стояли, тоже провожали в последний путь незнакомого человека. Нередко вся улица, считай, стояла. У некоторых текли слезы — сама видела. А ведь это были случайные прохожие.

Сегодня подобное непредставимо, но тогда и дороги пробок не знали. А ведь от этого, от отсутствия наглядных похоронных ритуалов, что-то незаметно из жизни ушло. Что-то вечное... Неизбежное... Общее... В нем, ушедшем, была тихая странная ...радость. Помню, как сейчас, услышав гудки, я начинала глубже дышать, и все вокруг, когда процессия исчезала из вида, преображалось. Словно во мне открывали шлюзы, и выплывала из глубин любовь. Просто любовь, ко всему, без разбора. К дереву, к бездомной собаке, к голубям, к магазину «Продукты», к какому-то странному длинному забору, к дороге и машинам на ней, к облакам. Я была бесконечно счастлива, что родилась и живу! Что способна чувствовать! А не родилась бы — и никакого восторга никогда бы и не испытала! Помню, в состоянии этой любви я совсем ничего не боялась. Так и шла по улице, смелая-пресмелая! А люди заглядывались на мое лицо и улыбались тоже. Таким светлым чувством отозвались из детства гудки, похожие на ритуальные.

 

4.

Но все кончается, и относительная тишина вернула на круги своя. Я встала, унесла на кухню кофейную церемонию, а когда пришла, Ирина еще глядела на крошечную сосну и круговорот водопада. Наконец, и она вспохватилась:

- Вот и я о том же! У тебя какая-то неправильная, непонятная жизнь! Я хоть мужчин могу вспомнить — да, кого-то всерьез любила, какие-никакие чувства, да, были, а ты... Дети, понятно, выросли... Ну, отпуска... Всего-то неделя в году... Где вы там с Игорем пересекаетесь, в каком аэропорту... Наши поездки по субботам — как фишки игральные, в темпе ведь вальса! Это все, конечно, не то. Тебя не понять! Женщина должна жить чувствами! А у тебя будто застрял навсегда баланс понедельника! В то время как вокруг столько потрясающих мужчин, а ты словно слепая! Как можно?!

- Запросто! Рядом с мужчинами хорошо. Одни комплименты чего стоят. И мне для полного счастья хватает. Объясни, что узнаю нового, начни их перебирать? Да я себя уважать перестану! Но дело даже не в этом! Я же их не люблю!

- А кого ты любишь? – Ирина внимательно на меня посмотрела.

- Ну, мужа, девчонок, семью, вот, работу... наверное...

- Три десятка лет влюблена, как в принца из сказки? Как в таинственного из сна незнакомца? Кого ты обманываешь? - она, прищурив глаза, неспеша наматывала на указательный палец оранжевый сантиметр.

- Ну, давно не принца: у нас уже две внучки. Но мы уважаем друг друга. Любим, конечно, но как-то спокойно, как… как озеро на закате.

- Вот то-то и оно! Озеро! На закате! – Ирина ловко подкинула красивой змейкой длинную ленту. В детстве она занималась художественной гимнастикой.

- Ты не понимаешь! Я в юности, тогда, в походе, и после довольно долго, любила так же, как в этом сне! Разве только картин не писала — вместо них рожала детей, и в горах в шатре одна не жила. И никуда Игорь не исчезал... – вдруг, услышав себя, замолчала... Но мы встали, Ирина начала деловито снимать мерки, крутить меня, поворачивать так и этак, чиркать записи на листочке. – А потом няньки, школы, мы оба учились-переучивались, общее дело, опять же. Нас всех закрутило! Мы ...просто забыли про любовь! Да, просто забыли! Она, любовь, сделала свое дело: познакомила нас, родились дети, а дальше, вроде как, стала совсем не нужна, – я осеклась.

Как же так... Любовь... И стала вдруг не нужна... Как же так? Ведь мы, на самом деле, мы оба про нее напрочь забыли! Во всяком случае, за себя отвечаю вполне – точно, забыла. Да, так оно и есть. О внешности я ревниво забочусь. Как артистка, не могу жить без аплодисментов. Восхищение окружающих, мужчин, в первую очередь, необходимо для нормального самочувствия. Если нравлюсь, то со мной все в порядке, и мир тоже на месте. У меня есть муж, есть карьера и привлекательность, что еще надо! Всю энергию, до последней капли, мы направляем на успех нашего дела.

Но ...любовь. Ведь, понятно, то, что осталось, совсем не любовь, это что-то другое. Привычка или, быть может, жизни порядок? И есть ли в этом порядке место и для любви? Или она как весна — приходит, чтобы уйти?

...Нет! Себя обмануть невозможно. Любовь-весна сделала свое дело и тихо почила в бозе. Господи, да где же она? Где бредет? Где теперь мучится? Чуть не заплакала, представив ту женщину, в пустыне, которая... Вот оно, ее страдание! Она стала совсем не нужна! И жить не живет, и умирать не умирает...

Но сон, сон почему-то напомнил: какое роскошное чудо — любовь! Ведь это жизнь вне этой жизни, и в то же время именно в ней, но ярче и глубже! Насквозь! Потому что повседневность тогда теряет свою всеподавляющую власть. Например, если люблю как во сне — вряд ли взбудоражит меня до бессонницы курс валют, смена налогового режима или ...потеря нашего торгового груза.

Дело в том, что пять лет назад огромная партия дорогостоящего сезонного товара уехала не в ту степь, отыскали лишь через месяц, но время-то не ждет! В результате потерпели непредвиденные убытки. Потом два с половиной года, забыв обо всем, отбивали кредит. Справились, но ведь от стресса я попала на три недели в больницу! И там, там увидела себя в зеркале... Впервые за четверть века: себя — увидела... Без косметики, нарядов... Без дела... Без...

И мне стало страшно... Невыносимо жутко... Нет, это не я! Но где же тогда я? В чем — я?

Больница, она даром-то не прошла! Я начала думать о том, что не все правильно в моей жизни, раз придаю такое значение — чему? Исключительно деньгам, если быть точной. Но никак не могла понять: как правильно? Ведь должна быть какая-то вещь, не менее ценная, нежели деньги, чтобы ослабить на психику их влияние! Любовь? Она у меня, как бы, есть — я замужем по любви, безусловно! Но здесь она оказалась бессильна... Что это значит? Именно деньги меня едва не вычеркнули. Ведь полный бред, если вдуматься! Бизнес — заведомо игра, почему же я так реагирую, за что плачу столь нереально высокую цену?

В больнице зародились сомнения: а в чем же тогда успех? И стоит ли он грандиозных тревог и усилий? Стоит ли он, такой успех, невосполнимого моего здоровья? Ведь работаем круглый год с интенсивностью майского ливня, будто нечего есть. Зарабатываем немалые деньги, но они, по большому счету, вода. Это кажется, что их можно скопить. Я же экономист! И знаю прекрасно, как откачать эту воду. Да так отвести и сбросить, что изменить, по большому счету, ничего не возможно — назад не воротишь. Было и кончилось.

И, чтобы сбежать от страха, работаю день, вечер, утро, спасибо, не ночь. Потому что некуда мне бежать. Кроме работы, у меня, считай, ничего не осталось. Это как жить, чтобы есть. Ладно бы, я получала неземное блаженство, нисколько! Сначала меня спасал азарт, потом он стал стилем, подходом к жизненному пространству. Остался процесс ради процесса, оскомину набивший в своей неизбежности.

И вдруг, как гром среди ясного неба, снится мне сон, в котором живу совершенно другой, полной восторга жизнью. Где каждый день проживается заново! От начала и до конца! Счастливая просыпаюсь, счастливая засыпаю! Любовь! Вот что должна отыскать! Настоящую любовь! Которая не исчезает! Потому что потерять ее невозможно — она мною же и воссоздается!

- А любовь для тебя непременно должна быть... как в этом волшебном сне? – ворвался в мои мысли голос подруги.

- Конечно! – ответила я категорически.

- Нет, ты, определенно, вконец ненормальная! Такой любви не бывает!

- Как это, не бывает? А я? У меня? – тут ни за что не соглашусь. Почему они всегда думают, что обманываю? У них не бывает, чтобы любить всю жизнь, и у меня быть не может?

- Тебе тогда, в юности, больше других повезло! Мужчины обычно сбегают. Не сразу, так чуть погодя. Им становится скучно. У тебя же не любовь получилась, а сказка! Ты случайно в нее попала! Как и в свой сон! Игра бессознательного. Я тоже там побывала. Все три часа. Только мне пришлось заплатить за иллюзию. Им не нужна любовь.

- При чем здесь оплата... Любовь не продается! Как по мне, любовь — это когда на крыльях, взахлеб, вдохновляя друг друга...

- На что вдохновляя? – Ирина смотрела, как на больную. – Ты прикидываешься или совсем безнадежна? И почему на тебя мужики западают? Наверное, потому что ты их не любишь!

- Потому что, милая, на мне всегда твои наряды! И еще не ленюсь делать зарядку каждый день, а ты всего лишь три раза в неделю!

- Эльвира, вообще, зарядку делает утром и вечером, и тоже в моих нарядах. Дело не в этом, а в чем-то другом. Тебе хорошо, у тебя муж. Правильный и небедный. И работа ему по нраву. Тебе и здесь повезло! А я? Одна как перст, всю жизнь одна. Любовь, это когда тянет к кому-то. Когда тянет и знаешь, что встретишься — жить хочется так, что мало не кажется!

- И долго тянет?

- Да не сказать... Но ты-то тоже о любви ведь вспомнила! – как ветром сдуло с Ирины уверенное ее превосходство.

- Я бы, может, не вспомнила. Так бы и канула, не проснувшись. Это все сон. Сны не спрашивают, сниться им или нет. Они снятся.

Никому не рассказываю про выставку и знакомство на ней, потому что, действительно, как-то оно неожиданно, странно и ...вовремя. До сих пор не могу понять, что значит эта двойная встреча. Потому что сон про любовь приснился уже вдогонку. Получается, на самом деле, о любви-то я и забыла! Считала, она у меня навсегда, где положено, и даже в документах записана. Только любовь вовсе так не считала и, выходит, меня не забыла.

- Мне родная душа нужна, чтобы как в моем сне: растворяться и понимать, и счастье вокруг без сомнений! И мир чтобы был озарен! Тебе хорошо, тебя душа не волнует, лишь бы мужчина нравился!

- Как это, меня не волнует? - Ира обиженно возмутилась. – Еще как волнует! Но... что толку? Они же не умеют любить! Соблазнять — да, хлебом не корми. Добиваться, ухаживать. Вот, даже с самим Дон Жуаном свел случай. Они — охотники! Конечно, постель не любовь. Но они ее называют любовью — победу, трофей. Им так удобно. Пришел, увидел, победил. Встал, ушел. Опять ищет, куда побежать, кем взволноваться, а лучше взбеситься. Ты можешь понять, чего они ищут? И почему никак не могут найти? Они не умеют любить — жить для дома, спокойно, размеренно. Они ищут что-то для чего-то, чему нет никакого названия! Им так удобно!

- Им... А тебе? – в самом деле, послушать Ирину, так мужчины соблазняют, а она чуть не жертва.

- А у меня — выбор? Да я с ума схожу от одиночества! Мне не хватает мужского внимания! Сытый голодного не разумеет! Ты нашла себе мужика, который окунулся с головой в работу и деньги домой несет. И ничего, знаю твоего Игоря, кроме работы, ему и не надо — он в ней супермен. А те, которые мне попадаются, у них нет такой интересной работы — как на каторгу ходят. Они любовь себе ищут...

- Какую любовь?

- Понятно, какую. А мне тоже с мужчиной охота о жизни поговорить, опереться на крепкую руку... Слабой себя почувствовать... Но это пресекается тут же! Не для этого он пришел, чтобы что-то выслушивать, да еще и спешит, дома, мол, дети... Так бывает обидно... Отдохнул, можно и возвращаться...

- Ира... При чем здесь отдых? Любовь — это что-то другое. Не развлечение вовсе. Это... это какой-то иной закон жизни! Там всегда светят звезды! Всегда, даже днем! Или за тучами ночью. Другое дело, что звезды нужно зажечь: сами они не горят! Если сами горят, это тоже жизни закон, только как бы совсем без тебя, без любви. Любовь — когда хочется видеть друг друга, и вместе всегда хорошо, интересно, и есть что сказать, а мир, мир словно тебе откликается! Становится ласковым, ярким и теплым. Даже зимой. Даже когда все вокруг плохо. С ней пережить любые кризисы и сомнения запросто можно! Она их потому что важнее. Любовь — когда вместе хочется на природу, в театр, на концерт и в кино, обменяться тем, что в душе накопилось. Рука в руке, глаза в глаза. Когда сердца в унисон. Но главное, человек, которого любишь, он должен быть достоин восхищения! Восторг вызывать! Как у меня в юности Игорь! Ведь я на него, как на бога, смотрела!

- А сейчас?

- И сейчас уважаю. Но... мне кажется, мы давно не меняемся. Как в осадок упали, на какое-то дно провалились, где ярким чувствам не место. Да, оба хорошие, надежные люди, нам повезло — любим работать, работу придумали сами, и все у нас правильно. Но бизнес, как потолок, в который уперлись, давно насквозь предсказуем, да выше уже и не прыгнешь — он занимает все, без остатка, мы же как в клетке. А неожиданности вызывают, скорее, досаду. И нам давно нечему удивляться. А любовь, она должна именно удивляться! Открытием быть! В хорошем смысле этого слова! Быть чудом, восторгом, желанием! Нет, ты как хочешь, а я без такого любить не могу. Ну, допускаю, потребности удовлетворены. Пускай раз в месяц, но Игорь домой прилетает, пускай на неделю. Но лучше бы я вообще не имела мужчину, чем имела бы просто со скуки или ради банального секса. Помнишь нашего тренера?

- А то! Какой мужчина! У меня крыша едет, когда вспоминают... А у тебя?

- А у меня не едет! Но смотреть на него могла ведь без устали! Он же в движении - нереально прекрасен!

Действительно, наш тренер-легенда, мастер цигун и ушу, багуа, йоги, других восточных искусств, движением, а также самообладанием, богу подобен! Несколько лет мы с Ириной ходили к нему на оздоровительные занятия. Я, на самом деле, глаз от него оторвать не могла: любой поворот головы, шеи, плеч, конечностей, тела абсолютно безупречен. Его показательные упражнения — вершина гармонии — глаза прилипали... Но и только! Ведь он сам в своем роде — произведение искусства, только живое! Я же не кидаюсь на телевизор, на фото в журнале! Там тоже моделей не считано!

- Ясное дело, нереально прекрасен! И тебе его, что, тебе его не хотелось?! – пожалуй, в этом месте никто не поверит. Никогда, ни за что.

- Но я же его не люблю!!! Ну почему я должна его хотеть? Я им — просто! Любуюсь! Он глядеть-то глядел, постоянно движения неловкие мои правил, но ведь его, кроме легких приятных отношений, явно, ничего не волнует!

- А что еще, скажи, мужчину волнует?

- Ты же сама сказала, что Эдуарда возненавидела!

- Он перегнул палку. Я попала в голый зачет. За эссенцию любовную. Как уксуса выпила.

- Ира, постой! Мы про что говорим: про интерес к мужчинам, который, понятно, дело места и вкуса, или любовь?

- Ты меня запутала! Какая такая любовь! Да они близко к себе не подпускают! Может, мама не научила, но скорее, инстинкт, самосохранения который. Они же боятся потерять свою хваленую свободу! - в голосе Ирины звучало отчаяние.

- Каким образом? Влюбиться и потерять свободу — одно и то же? Ира, ты что-то путаешь. Никогда свободы я не теряла! Как раз наоборот! Любовь — это крылья! Большие, огромные! Чтобы летать!

- Куда?.. - кажется, я сказала что-то невообразимое. Ира смотрела, словно я – ископаемое. – А ты... часто влюблялась?

О, нет! Сейчас положит на обе лопатки... Все крылья переломает...

- Один раз... Постой, два...

- Приехали! О чем с тобой говорить? Ты жизни не знаешь! Из-под какого стекла сбежала? Из какого музея? Тебе пятьдесят лет! Мужики за тобой шеи до сих пор выворачивают, а она любила — два раза... Ты хотя бы догадываешься: таких, как ты — не бывает!

Действительно, как-то так получилось, о любви мы ни разу не говорили...

- Еще что-нибудь придумай! Я — призрак? Морок? В сказке живу?

- Вот-вот. Из нее и сбежала!

- Да не сбежала, а потерялась! Как думаешь, обратно смогу дорогу найти?

- В случае чего, я в курсе. И за тебя тихо порадуюсь... - понимающе кивнула Ирина, и мы рассмеялись. По-разному...

 

5.

Впрочем, планы сдвинулись с места: эскизы обсудили, мерки Ирина сняла, ткани по образцам выбрали. Появлюсь через пару недель, во вторник Ирине удобно. Гори оно синим пламенем: с обеда и до ночи будем меня наряжать и живулить.

Такси внизу ожидает. Я как-то рассеянно распрощалась и вышла. На улице небо в алмазах, земля в жемчугах, между ними гелиотроповый океан колышится, дышит ледяным холодом. Снег три дня сыпал, не прекращаясь. Город прекрасен, и надо бы любоваться.

А я села в такси озабоченная.

Так и думала. Моя любовь окружающим — детский лепет, сказки, не более... Такой не бывает! Чтобы чувствами жить. И любят совсем не за тайну. А за покой, стабильность, удобство... Чтобы, наконец, расслабиться и уже ни о чем не думать... У каждого, конечно, своя любовь. Для Ирины я с жиру бешусь. С мужем давно в разводе, сына одна растила, понятно, следит за собой, дама активная, да толку-то... Ей дармоеды не нужны. А шило на мыло никто менять тоже не будет. И бизнес никогда не брал ее в оборот так, чтобы небо с овчинку, и земля под ногами горела.

Пожалуй, если кто и может подсказать, что же понять пытаюсь, так разве что рыбка. Золотая! Эх, до всего придется самой доходить... Но чувствую: добраться должна, потому что жить хочется как никогда — словно смерти в лицо заглянула! В юности так жила, взахлеб, и всякий день распевал неунывающей птицей в радужных перьях! Казалось, оно навсегда. И завтра будет лучше чем сегодня. Ведь мы любили друг друга, я помню! В походе, и после немало лет, как в загадочном сне... Бизнес! Это он украл у нас и любовь, и вкус настоящей жизни. Все перья пооборвал. Но... в чем же тогда жизнь? Где она? Осталась лишь круговерть, ушло первозданное, то, что трепещет желторотым птенцом в ладошках, что зовет к горизонту. Нет, это не жизнь, если нет в ней восторга и желания двигаться дальше! Надо искать. Не сдаваться.

И еще. Тот мужчина из сна. Я не знаю, кто он. Даже не помню, как выглядит. Почему-то там это было совершенно неважно. Помню другое: он ...светился! Да-да, был в ореоле мягкого, приглушенного света! И настолько родной, что ближе невозможно представить. Он весь был открыт и в то же время непостижим! Все было в нем без конца и без края! Вселенная! Мы встретились, и мир засиял! Наполнился музыкой, до звезд распахнулся!

И удивительно: никакого страха потери! Мы были вечными! А ведь я всегда истерично боялась потерять супруга. Ну, мало ли что! Самолеты падают, бьются машины. Страх остаться одной с детьми, как ни крути, был нешуточным. И я изо всех сил старалась стать специалистом, научиться зарабатывать деньги. Моя фанатичная любовь к нашему делу — из страха...

А в том сне не только любимого потерять — я совсем ничего не боялась! Если бы он ушел, пришел бы, наверное, кто-то другой. Без сомнений, на любовь я была обреченная, на всю жизнь, навсегда. Но возможно ли здесь такое?

Интересно, сейчас я люблю именно так, как во сне?

Так?

Тонка любовная ткань и держится честным словом. Искренним и без умысла. То, что сейчас между нами — ажурный романтический флер, воздушный, как паутинка. Полтора года мы только и делаем, что сочиняем друг друга. Кому скажи, ни за что не поверят. Но в жизни у меня только так — все не как у людей. И мне это нравится! Ничуть не смущает, что о нем ничего не знаю. Имя... Оно может быть псевдонимом. Мой поэт — воплощенная тайна! Ни о чем личном его не расспрашиваю — колец он не носит, просто слушаю. А слушать его можно до бесконечности! Потому что неожиданно, красиво и глубоко!

Последний раз он читал стихи про кита, который выбросился на берег. Люди не видели его слез, не слышали грустных песен о подруге, запутавшейся в кем-то брошенной траловой сети... А он не мог ей помочь... Она, истощенная, умерла у него на глазах... Строки поразили настолько, что долго я не могла вымолвить ни слова, так взволновала судьба кита, и мы, оба потрясенные, шли молча, неспеша. Пронзила боль, которую прячет в себе, наверное, каждый, потому что у каждого есть своя рана, крест, затеряный в мировом океане забот, невидимый для окружающих. И если кит выбрасывается на берег, значит, он должен рассказать о своей беде любой ценой, даже ценой собственной жизни. А ведь слышать может только лишь сердце... Лишь сердце... Сердце...

Есть между нами морок, который терзает... Он словно стена. Я ее чувствую. Но понять не могу. В чем она? Он радуется встрече, мы вместе радуемся: наши взгляды летят друг к другу с распахнутыми объятьями! И — разбиваются о стену. Неприступную, как прозрачный ледник, сиящий на солнце. Им лучше любоваться издалека, что и делаю, не скрывая восторга. Не нарушаю его одиночество. Не вторгаюсь.

Раз в неделю, как раз в ресторане рядом с выставочным залом, мы вместе обедаем. А потом он провожает до офиса. Через парк. По пути читает стихи. Всегда новые — хорошо помню их содержание. Еще захожу в интернет на его страницы. Многое знаю уже наизусть. Он говорит, что я всегда разная, да, красивые комплименты и стихи о любви — так умеет сказать только поэт! Конечно, слушаю. Мне нравится! Ведь эти стихи и слова для меня! Никогда, никогда не думала, что поэт обо мне напишет стихи! Бесконечное счастье — чувствовать себя женщиной, которую воспевают! Выше на этом свете быть ничего не может! И я летаю!!!

Кому сказать, не поверят ни слову: мы телефонов друг друга не знаем... Зачем? К чему разбавлять упоительный аромат встречи! И наша любовь, а это она, я чувствую — как струны... Раз от раза звучит чище, сильнее... В этом музыке я купаюсь неделю, только в ней и живу, и теперь ее жду. А он просто приходит. И уходит. Но всякий раз приходит снова. Хотя мы никогда не договариваемся... Просто встречаемся опять в ресторане. У нас даже столик свой в это время. Возле большого аквариума с огромными золотыми рыбками.

Помню, тогда, после выставки, мы вместе пошли обедать, и он привел меня в этот ресторан. Хотел показать рыбок. Сказал, что впервые попал в него вчера и залюбовался. Рыбки, действительно, очаровательные: оранжевые вуалехвосты с блистающими золотом бочками и шлейфами газовых хвостов. Нежнейшие плавники завораживают трепетанием вслед за движением драгоценных чешуйчатых тел.

Тогда он сказал, что каждый день обедает где придется, но сюда будет приходить теперь постоянно, раз в неделю. Потому что одной из рыбок вчера — я поняла, какой: хвост у нее совершенно прозрачный, пышный, многослойный, как фата богатой невесты, и самый длинный изо всех — он загадал желание. Долго искал исполнителя. Ведь не всякому по силам, не всякий возьмется. Наконец, встретил: рыбка к нему подплыла и кивнула. Но теперь нужно время. И надо приходить, любоваться ею, напоминать о себе, тогда чудо непременно случится. Его рассказ был похож на маленькую сказку, но я запросто в нее поверила!

Все думала: откуда знакома эта вошебница? Теперь вспомнила! На сюрреалистической картине. Ангелы к затонувшей каравелле плыли на крыльях, срисованых с раздвоенных хвостов вуалехвостов. Те же самые движения, осторожные, нежные. В тот день я, конечно, на работу вернулась — он меня проводил, через парк. Но на работе впервые в жизни меня не было.

Нет... Кому скажи, в такие отношения, чистые, как горный воздух, деликатные, как колыхание плавников золотой рыбки, да в наше нетерпеливое, формальное, практичное время никто не поверит! Такое возможно лишь в рыцарских романах!

Казалось бы, как все прекрасно! Даже в пятьдесят лет в мою жизнь ворвалось чудо! Он, как добрый волшебник, всякий раз своим появлением словно говорит: это не сон. Но... Стена... Хрустальная, скользкая, ледяная. От нее веет замороженной болью. Мне кажется, я должна ее разгадать, раздвинуть, сломать. И тогда перестану бояться, что когда-нибудь он не придет... Ведь я уже жить без него не могу!

Нет, конечно, могу... Только мой мир без него ...потеряется, рухнет. Мир, в котором не страшно. В котором суета стоит ровно столько, сколько стоит в базарный день и ни пунктом выше. До тех пор не страшно, пока ужас не окатит холодной волной: вдруг он исчезнет, как появился, нежданно-негаданно... Но если пойму, в чем стена, то этот страх обязательно расколдую! Перестану бояться его потерять, но главное даже не это. Главное, он — он от чего-то освободится. Быть может, во что-то поверит? Странная мысль...

Тот мужчина, из сна... Рядом с ним я понимала, что чувствую, ничего не боялась и умела писать картины! И работать, на поверхность поднимать свои чувства, было такой же потребностью, как и дышать. Действительно, какой-то другой принцип жизни, в котором страху не место... Страх вытеснен до последней капли. Чем? Любовью? Творчеством? Чем-то еще? Голова моя идет кругом... Как я могу угадать — в чем его боль...

Готова себе признаться: о работе, считай, не думаю. Летит по накатанным рельсам. Сон, который рассказала Ирине... Упоительное чувство открытой любви — оно рядом, его предвкушаю, а взять не могу, ускользает, крылом обмахнув, подманивает. Но вдруг из какой-то щели выползает страх, мохнатый паук, и видом своим пугает. Как с этим справиться? На что опереться? В бизнесе ясно: купил — продал. Поставщики, рынки сбыта, ценовая игра. Правила известны, иди да работай. Разобраться не сложно, был бы драйв. Встречи, связи, контракты, текущая информация. Держимся на плаву. До очередной неожиданности. А здесь? Одни сплошные вопросы...

Машина слегка покачивалась. Какой уютный салон! Чехлы под шкуру белого медведя хочется гладить и гладить. Пальцы мои утопают в длинном шелковом ворсе. Мягкие светотени скользят по стеклам, потолку, примеряя на себя серебристо-серые, синеватые оттенки велюровой поверхности, которая кажется податливой и бархатистой. Уже привыкла куда только не попадать. Где я на этот раз? Плыву сквозь густые свинцовые воды ...Ледовитого океана! Куда мне спешить? Нырять так нырять! Почему бы просто не покататься? Я попросила таксиста выключить музыку, полчаса поездить по городу, а потом повернуть к новому мосту. Отправлюсь в кругосветное путешествие в городском такси и посмотрю, куда завезет или вывезет.

Мимо плывут фонари, неоновая реклама, зажигаются, гаснут окна. Газоны и скверы в снегу: огромные тополя... Нет! Ведь я уже обогнула полмира! Это гигантские сияющие кораллы на дне Тихого океана, среди них снуют и прячутся диковинные флюоресцентные животные. Квартал жилых новостроек залит смазанными огнями... раскаленной магмы, вытекающей из разломов на дне, сжигающей все живое, все, что не успело уплыть. А раскидистые лапы черных в темноте елей ни что иное как выступы подводных скал, обросших мохнатыми водорослями. На них пышной, ноздреватой, белоснежной пемзой висят застывшие потоки вулканического стекла, уже безопасного.

Аллея... Нет, не кустарников... Это морские губки, проросшие сквозь слой опаловых песчаных гряд, намытых донными струями. Тихо вплываю в батискафе в глубоководную впадину, погружаясь в самое ее сердце, туда, где чернеет среди белых геометрических контуров кладбище затонувших кораблей — огромные фермы нового гигантского моста в чернильном над рекой небе.

Конец января. Самое снежное время. Еще месяц, не менее, город будет как околдованный.

Этот мужчина, поэт, наша странная связь... Кому расскажи, сочтут ненормальной. Не знаю почему, но я... вижу в нем больше чем человека! И кажется мне всерьез: он появился из незнакомого мира, чудом мы встретились на перекрестке. Его голос позвал — я откликнулась.

И проснулось то, что когда-то вместе с любовью исчезло: безудержное желание стать лучше, настолько лучше, насколько возможно. Лучше во всем: в мыслях и чувствах, в поступках, совершеннее в теле. Наконец, появилась потребность переодеться сообразно новому чувству — всеми силами хочу удержать обретенное состояние. Словно всем своим существом выползаю из старой кожи...

Но, главное, главное, вновь захотелось жить! И делать что-то другое, чем до сих пор! Быть может, как раз в этом и состоит основной дар любви: заново родиться к новому, лучшему. События, впечатления, догадки и сны. Полеты фантазии как извержения оживших вулканов, что спали долгое время, а теперь поднимают огонь из глубин. Неожиданные размышления, казалось бы, не о том, но все это вместе как разноцветные камушки. И надо сложить мозаику. Тогда и случится чудо. Какое? Этого я не знаю. Но верю, что узор соберу, и чудо случится!

Мистика, не иначе. Кончилась рациональная моя жизнь, истлела вконец, осыпалась. Ладно бы, я как Ирина, заходилась от одиночества, нет! Не чужие мы с мужем, просто — озеро на закате. Рядом — хорошо, не рядом — ничего страшного, мир от того не изменится, и даже не шелохнется. Ни внутри, ни снаружи. Но именно это и страшно... Так океан, полный до краев жизнью, с течением времени становится иссушенной пустыней с перетертыми ископаемыми останками... Да, изучать его можно — как прошлое...

Мертвые — наши ангелы, если мы их отпустим. Стоп, какие мертвые? Откуда? Машина незаметно укачивала, медвежья шерсть целовала пальцы.

Крылья ангела — это его душа, и когда упадет последняя капля, ничто не вернет любовь. Надо спешить... Господи, куда?.. Машина медленно переваливалась через «лежачего полицейского». Мы ехали по какому-то закоулку: видимо, впереди была авария и водитель решил объехать возможную пробку.

Не стоит себя обманывать — я давно на краю. После случая с потерянным грузом, в котором никто из нас, сотрудников, виноват, конечно же, не был, сквозь меня, как бамбук, начал прорастать страх. Колючий и жесткий. По большому счету, полностью иррациональный. Словно я потерялась в огромном, пустом и ко мне безразличном мире. Как в пустыне: хоть закричись, никто не услышит, и не в кого вцепиться, некуда спрятаться. Не к этому я стремилась. Тогда мы чудом не пошли с молотка. Все трещало по швам. Казалось, наш бизнес, как глиняный кувшин, неожиданно покатился по склону, да, травянистому. И не ведомо, повезет ли ему в дороге, не налетит ли на камень, после которого останутся лишь бесполезные осколки. Ведь наша тогда команда почти разбежалась... Такое из людей поднялось... Даже не ожидала, что деньги, вот так, незаметно перерождают, подспудно... Конечно, через несколько лет все опять собрались — работать-то мы умеем. Но оно уже не то, давно не то, как я ни пытаюсь себя уверить... Мы друг другу теперь чужие. Кровь и плоть ушла из нашего дела, остался муляж. С тех пор я занимаюсь своей работой как обреченная, но долго в этом себе боялась признаться.

Но и это не все. Слишком дорого мы с мужем заплатили за то, чтобы обратно собрать наш «успех». Игорь бился с товаром, а я с финансами. За всем этим стояли люди, много людей. Словно смотрели — прорвемся или падем? Мы оба искали нужное нам, какое-то время — на любых условиях, только чтобы не дать дырам разрастись до пропасти, из которой уже не подняться. Тогда казалось, как женщина, я погибла, так хотя бы не дать кануть прочему — ведь у нас большой штат, развернутая сеть поставок и сбыта, филиалы... Все взрывалось петардами, цепной реакцией, хотя возводилось долго и тщательно. Но ...человеческий фактор — та неожиданность, что как игра в казино. И не знаешь себя, пока не проиграешься. Поскольку в выигрыше все мы хорошие и море всегда по колено. Да, в том состоянии что только мне не мерещилось! На работу ходила, как на войну. Зеркало в кабинете сняла — чтобы себя не видеть. А дома, где море зеркал — всегда любила любоваться со всех сторон — двигалась как слепая, полностью погрузившись вовнутрь. Потому что там что-то держало и грело, какая-то странная вера, что все наладится, непременно прорвемся, надо только выстоять, пережить потрясение. Будь что будет, но надо идти до конца.

И вот, когда казалось, практически выбрались, видимо, какая-то из струн во мне неожиданно лопнула. Не удивительно. Игорь, считай, год дома не появлялся, он был в походе — его тоже некому было сменить. Однажды утром я встала с подушки, полностью усыпанной волосом. Мутило, в глазах плыло — словно кишки вышли наружу, а я лежала в луже крови из вскрытых вен. Такой вот сюр из себя в постели. Впервые всерьез побоялась сойти с ума. К счастью, вызвать скорую сил мне хватило.

Реальность подсекла наповал: волосы не отрастают. Они ушли навсегда, сказали «прощай». Выкуп, ни много ни мало. Моя ставка была принята.

Подъем переворотом, который сделала, удивил даже меня. Не зря в юности несчитанными ночами было прочитано столько хороших, интересных книг, которые я не забыла. Потому что, лежа без всяких идей, в тупом оцепенении, в состоянии тяжелейшей депрессии в больнице, в мою бритую голову сумасшедшей весной ворвалась светлая, чистая мысль, которая подбросила вверх, словно мячик! С больничной койки я вскочила, ни много ни мало, самой Клеопатрой! В те времена парики были необходимой принадлежностью женского наряда. Так что я нашла для себя достойную компанию лучшей из прекраснейших, пускай только в воображении. Зато в каком продуктивном! Из больницы я выехала на белом коне прямиком в магазин, приобрела разные модели и, чтобы не комплексовать, сразу начала их менять — пусть все убедятся: да, это парик, и я ничуть не скрываю! Образ Клеопатры меня окрылил! Даже в голову не приходило, насколько парики способны сделать женщину увлекательней! Мой ближайший день: научиться красиво повязывать шарфы и платки. А совсем недавно в изобилии отыскала в сети элегантные женские головные уборы, которые, несомненно, сделают революцию в моем облике! Именно под них и сочиняла свой обновленный гардероб. Собственно, кто сказал, что я собираюсь застревать на одной-двух находках? Если жизнь возвела препятствие, значит, в его прохождении сокрыты неведомые доныне возможности! Клады!

Нет... Картины здесь не причем... Творить мир можно бесконечно по-разному. Да, во сне писала именно картины. Но сны символичны. Суть в том, что я умела выразить чувства. Из них воображением создавала мир. Только в таком мире и будут меня любить, как в моем сне.

Мистика какая-то. Только держаться потока, не сбиться с пути. Вслушиваться. Иначе что-то порвется. Что? Не понимаю...

 

6.

Впереди раскинулся огромный мост. Что-то подсказывало: именно здесь, именно сегодня я и должна была оказаться. Зачем? Вот и увижу! И вовсе не заказ одежды был главным в цепочке дневных событий. Тонкое, как писк комара, беспокойство словно заставляло искать взглядом этого комара.

Мерное чередование полусвета с зияющими провалами гипнотизировало, но кометами врывались встречные всполохи, ослепляли. Проехали. Ничего необычного. Нет, так не пойдет. Попросила водителя вернуться. Надо накинуть петлю! Накинула. Воображение не сразу, но перестроилось на мост. Представила, как там, внизу, среди быков и водоворотов, словно в тигле алхимика, что-то глухо булькает, возгоняется, падает на дно, и вновь, замешанное с пришлыми потоками, участвует в таинственном обмене. Под мостом и около всегда, во все времена, творится колдовство. Колдовство...

Смогу ли его, пускай не увидеть — почувствовать? Каким же образом? Ведь не зря же сюда приехала и теперь, вот, кружусь. Или голова моя кружится... Но что-то в ней происходит. На третьем витке в темноте бокового окна …вроде как появились размытые кадры. Зрительная галлюцинация? Я сосредоточилась. Звуковая? Нет, нисколько не схожу с ума, просто ничему не препятствую. Кино? Пусть будет кино. Я на все согласна. Сейчас или никогда. Наступил пик полнолуния, кожей чувствовала, вот-вот и поднимет луна со дна то, до чего дотянуться может только она. И дело мое — увидеть.

В фильме говорили по-французски... Им владею в совершенстве, с детства. Родной язык бабушки Элиз. Да только ли бабушки! Это же мой родной язык! Ведь до четырех лет я жила с бабушкой. Дома она говорила только по-французски. И днями напролет, до самой смерти, завораживающе играла сентиментальную музыку на стареньком своем фортепиано. Русский я учила уже в детском саду, когда мама забрала меня к себе, получив, наконец, квартиру. А в школу из-за французского языка, расставаться с которым мне не хотелось, пришлось ездить на другой конец города. Увы, посещать музыкальную школу времени просто не было. Но я ни о чем никогда не жалею.

Бабушка Элиз, оставшаяся единственной представительницей нашей женской линии, наотрез отказывалась выходить замуж. Нет, она вовсе не горела желанием уйти в монастырь. Причина была более чем мистическая. Но все-таки уговорил ее дедушка, хотя прошло чуть не четверть века с их романтического знакомства. Впрочем, был он военный, провел в походах всю жизнь и, получается, умел ждать как никто другой. И замуж она вышла, ведь давно и сильно его любила. Пускай очень поздно решилась на брак, после сорока лет, надеясь, что детей у нее уже не будет, но в сорок пять неожиданно родила дочь, мою маму. Дедушка за месяц до ее рождения погиб — утонул на сплаве с друзьями. Плот наскочил на скрытый волной камень и разломился, а до берегов было метров по пятьдесят. Плавать умели все, но плоховато, хорошо, хоть на воде держались, да и вода была холодная. Дедушка, отличный пловец, помогал выплыть другим, вытащил почти всех, кинулся за последним товарищем, на глазах ушедшим под воду, нырял за ним, искал на дне, но назад уже не вернулся. Прожила бабушка девяносто четыре года в полном рассудке, и как до сих пор мне ее не хватает! Ну, почему, почему всегда некогда было как следует расспросить бабушку Элиз! Полжизни ушло на дорогу в школу... Вот о чем я жалею... Оказывается, о чем-то я, все же, жалею...

Она рассказывала про любимую сестру Анджелу. Та была младше ее на пять лет и умерла еще в Париже – не проснулась с мужем в постели ровно через три года после свадьбы, день в день. А он после ее кончины неожиданно стал поэтом. У нас есть семейная легенда о каком-то заклятии ведьмы с костра своим маленьким дочкам, о чувствах, которые передаются через женщин нашего рода, но они смертельно опасны. Особенно, если просыпаются рано. Выдержать невозможно — разрывается сердце. Быть может, потому женщин в нашем роду всегда любили раз и навсегда. У меня не было ни времени, ни желания разобраться с этим преданием. Страшная сказка, все хотели ее забыть, но она возвращалась, и волей-неволей о ней вспоминали. Мир вокруг женщины вдруг раскалялся. Надо было скорее передать его мужчине, тогда становилось не так горячо. Так кричала ведьма, сгорая на костре. Пра-пра-пра-далекая бабушка.

Но я же современная женщина! Ноутбук, планшет, айфон... И вдруг пронзило: все женщины в нашем роду рожали исключительно девочек! У меня три красавицы-дочери и уже две внучки! А дальше начался чуть не обморок.... Поток информации, как прилив на полную луну, неудержимо накатывал, а я не могла ни отвернуться, ни заткнуть уши. Если бы распечатала то, что запомнила, возможно, получился бы целый роман. Но сейчас важно понять, я же, в конце-концов, умная женщина, умею извлекать смысл! Пусть абсурдный, но, знаю, единственно правильный! Неожиданно я оказалась чуть не в костре, языки пламенных откровений меня слепили. Чувства просыпаются у одной из женщин раз в два-три поколения. Как раз, чтобы не забывалось. Похоже, мне об этом придется вспомнить конкретно, да еще написать. Теперь уже для внучек и пра-, и тех, кто за ними. Действительно, в последнее время я ангажирована, все больше, своим внутренним миром. Границы его расширяются на глазах, в то время как внешняя жизнь становится больше похожа на островок среди Terra incognita. Впрочем, почему нет? Вперед, в неизвестное!

Париж, начало двадцатого столетия. Анджела, восемнадцати лет, прелестная мадмуазель из обеспеченного семейства. Изящно сложенная, дерзкая и необыкновенно подвижная, больше всего на свете она любила верховую езду. Любила скакать именно в амазонке — этот факт я запомнила особенно четко. В то время как женщины уже поголовно пользовались мужскими седлами, но Анджела не желала терять свою изысканную женственность. И ноздри ее трепетали, как у дикой лошади. Еще Анджела собиралась учиться живописи, как Мария Башкирцева, слава которой вдохновила множество девушек, но неожиданно, едва познакомившись, вышла замуж за молодого человека из русских.

Это была безумная любовь, именно так. Потому что вся она после встречи с ним — открытое сердце как рана, но никак, никак не удается ей вынуть чувства, освободиться. Ей казалось, он спасет, заберет этот любовный жар, ведь в ней его слишком много, она в безумном галопе, а огонь изнутри только начал подниматься... Что же будет, когда он появится... Он называл ее «мой ангел», говорил, что летает над бездной, а над ними сияют звезды, мерцает Путь, который они вместе пройдут до конца. Внезапная остановка сердца прекратила ее страдания.

Ему хочется только одного — броситься следом. Но неожиданно пришли стихи, вернее, вцепились, пронзили кинжалами сердце и мозг. Они преследовали во сне, кололи при пробуждении, набрасывались в течение дня. Иногда он совсем не мог говорить прозой. И почему-то это было мучительно. Словно переставал быть собой, погружаясь в ритмические наговоры, не понимая, что бормочет и для кого, терял себя и ее тоже... И только женщины успокаивали безумие, летели как мотыльки. Дар, словно колокол, раскалывал теперь его, тоже теперь изнутри. Она бы поняла эти строки, она умела подниматься выше небес, только она его понимала, но ее нет. И тогда он стал истово искать, тоска гнала, он понимал, это безумие, найти невозможно — она умерла, но остановиться не было сил. Казалось, Анджела где-то здесь, где-то рядом, может быть, за углом, только надо догнать, взять за руку, остановить... Почему ему так казалось, он не мог объяснить. И были стихи. Много, очень много, невыносимо много стихов. Для нее. Обо всем, и о ней, чтобы услышала... Чтобы забрала за собою, если он не может ее отыскать. Но смерть за ним не приходила.

Так прошло много, много лет... Все женщины — не то и не это. Мужчины исходили завистью, а его вино не спасало. Забывался, лишь непрерывно меняя женщин, не различая лиц. Но в них не было ни высоты полета, ни растворения, ни наслаждения и следом покоя, не было ее прекрасного зова к ослепительным звездам. Лишь похоть, неуправляемая, животная, которой он давно стал рабом, а женщины — мелкой разменной монетой. Той, что горстями, кубышками, с паперти — ему подавалось щедро. После близости он их прогонял, не хотел больше видеть. Однако всегда приходили другие.

Он чувствовал, что должен летать, но дар был тяжел и темен. Она бы поняла, она бы подняла, и дар расправил бы крылья. Как бы он ее воспевал! А он только стонет... Но... ее больше нет, он искал повсюду, она ускользает... Он вязнет в болоте непроходимой тоски. А этим хватает приманки. Его полет им не нужен. На что уходит его дар, на что...

Бабушка слышала, что одна из женщин родила ему сына, но он все-равно не пустил ее в свое сердце. Под старость он окончательно сошел с ума, постоянно плакал и бормотал, что видит своего ангела, но не в силах ему помочь. Он умер в бреду, в лечебнице, разбитым и совершенно безумным. Родственников жены он давно не узнавал.

- Слушай, ты сама должна понять, что происходит. Вот сядь и напиши! А я уезжаю в среду! Слушай, все! Да, перевозчик! Да, и там, с ней, буду перевозчиком! Олигарха себе поищи! У меня клиент. Все, финита! - водитель внезапным энергичным ответом на телефонный звонок выдернул меня из сна наяву. Но и мост мы на три раза объехали. Кино прекратилось, я попросила направиться к дому.

А дальше было как в полусне. Рассчитавшись с таксистом, я механически поднялась в пустую квартиру. Игорь, как всегда, в командировке, на этот раз в Берлине, на всемирной ярмарке, вернется через неделю. Чем-то поужинала и легла в надежде уснуть. Неожиданно много прилетело в это полнолуние, выпавшее на день недели, в который родилась. Только бы выдержать, не сойти с ума, когда жизнь выбивает очередную пробку.

Но дело не просто во мне. У меня дочери, внучки. Нет, это не проклятие, не одержимость, не душевная болезнь. Я поняла, наконец, все поняла. Это дар. Надо вынуть наружу творчеством и делиться, любить. Потому что творить можно, только любя. Лишь воспевая! Любовь — в желании воспевать! Но не только. Любовь оживляет...

Хорошо, согласна, буду писать картины или что там мне уготовано. Похоже, это судьба. Внутри уже костер, но у меня есть ты, и мы будем гореть вместе.

А вдруг ты... не придешь... Я похолодела.

Подумаешь, зашла на выставку, увидела картину, услышала стихи, купила книгу. Подумаешь, обедаем в одном ресторане, раз в неделю встречаемся. Стихи можно читать любой женщине — любая будет счастлива думать, что они написаны именно ей.

Почему-то ни разу, кроме как в стихах, за все это время ты ни слова мне не сказал о любви...

Ведь это я влюбилась! Я!

Что ж, справиться придется и с этим — я сильная, я смогу. Главное, ты разбудил любовь. Что-то подсказывает: она, если проснулась, путь свой отыщет.

Средневековье позади, а мой костер — творчество. Пора создавать мир, в котором будут меня любить. Без сомнений. А сейчас пора спать.

 

7.

В четыре часа неожиданно подскочила. Странно, никогда так рано не просыпалась, незачем было. А тут словно окликнули. Открыла глаза и вылетела наружу. Ощущение легкости необыкновенной: будто лопнул в груди прочный кокон, и я, расправив невесомые крылья, выбралась из набившей оскомину клетки. Словно сбили замок — нет во мне ни сомнений, ни страха. Я свободна в распахнувшемся мире и поняла, для чего проснулась и вылетела: чтобы зажечь свою звездочку! Может, сделаю это пока неумело, но, махая крылышками, в какой-то миг вдруг стало мне ясно, что хочу и должна сделать: рассказать ему сказку!

Мгновенно порхнула к столу, на ходу накидывая длинный шелковый халат — шедевр домашнего уюта, который мы сочинили вместе с Ириной — он согласно взмахнул крыльями, включила компьютер, и слова звездопадом рассыпались по клавишам.

 

Звезды... Что они нам? Их мириады... Если звезды дарят любовь, то ее должно быть безмерно много, нескончаемый звездный поток — хватит на всех. Тогда... где же она? Ведь каждый рождается под своей звездой, которая и должна одарить с неба любовью.

В одном прекрасном уголке звездного мира, пусть это будут Плеяды (Семь сестер), собралось огромное скопление больших и маленьких звезд. Непрерывно играли они, танцевали и любовались собою, своей величиной, сиянием и несказанным небесным цветом. А на самом краю их космического бального зала скромно светилась жемчужным розовым светом, таким же нежным, как мечта о любви, новорожденная звездочка. В то время как роскошные ее сестры были богато украшены яркими золотыми, красными, синими или белыми нарядами. И наша звездочка восхищенно любовалась великолепием старших сестер. Но ей самой хотелось не просто блистать в небе, а чего-то другого, непонятного, но такого желанного... И она забавлялась тем, что ловила шелком густых прозрачных лучиков свет далеких галактик и зеркальцем отправляла его к загадочной и голубой, как бисеринка, планете.

Однажды мимо розовой звездочки пролетала шустрая комета. Звездочка радостно протянула к ней свои лучики, а та по секрету шепнула, что на Земле, так называется голубая планета, нет ничего желаннее, чем любовь, которую может подарить только звезда, и которую непременно воспоет поэт! И она, комета, может запросто доставить звездочку в лучший из миров — только в нем и способна жить любовь, которую дарят звезды. Обратно звездочка вернется через три года, на крыльях, которые получит взамен подаренной ею любви.

Не раздумывая, какие крылья звездочка получит и от кого, вскочила она на хвост кометы и помчалась к Земле, так хотелось ей поскорее сделать кого-то счастливым! Ведь кометы редкие гостьи, да что там! Это была первая комета в ее маленькой жизни. И где гарантия, что прилетит вторая! А хвост кометы о чем-то невнятно бормотал всю дорогу, но звездочка его нисколько не слушала — она глядела вперед.

На Земле звездочка обернулась прелестной девушкой, совершенно забыв, что она звезда. Встретила юношу и они, конечно, полюбили друг друга. Три года пролетели как три заговоренных прелестью дня. Ей пора возвращаться, но она об этом даже не вспомнила. В последнюю их ночь девушка, словно что-то далекое припоминая, сказала, что утром расскажет красивую сказку, которая нынче приснится. Любимый поцеловал ее, и они, обнявшись, спокойно уснули. А утром она не проснулась.

Какую сказку она должна была рассказать? Безутешный юноша от горя был сам не свой и неожиданно заговорил стихами, воспевая возлюбленную. В его стихах билось страдание, и морем разливалась любовь, а люди, читая их, утешались и верили в чудо. А еще стихи его были несказанно, по-неземному глубоки и прекрасны, словно нашептанные мудрыми звездами.

В это время душа девушки с удивлением обнаружила себя в бесплодной пустыне и, наконец, спохватилась, что родилась среди звезд. Бродя по высушенной раскаленной земле бескрылым ангелом, она вспомнила наговоры хвоста кометы, и в ужасе поняла, что вернуться на небо сможет, если человек, которому она подарила любовь, поверит, что он бесконечно счастлив. Тогда и вырастут у нее крылья.

В отчаянии увидела она, что натворила: разбила сердце любимому человеку. И ничего, совсем ничего не могла изменить: она подарила ему неземную любовь, которой было так много... Если бы она знала, что это ловушка, которая непременно захлопнется... Если бы знала... Знала...

Спасти обоих может лишь чудо, не менее. Поэт должен поверить, что звездочка прилетала всего на три года — чтобы подарить ему неземную любовь и разбудить в нем поэта.

Разве бы он отказался от любви, заранее зная, что любимую потеряет? Прошел бы мимо, спасая себя, свой покой? Нет, ни за что бы не променял он даже день жизни рядом с любимой на бессмысленную пустоту! Однако легче ему не становилось.

Но жизнь продолжается. Прошло много лет. Поэт не умер. Что держало его? Странные, страшные сны и видения, в которых бродит за ним несчастная женщина. А еще обещание любимой рассказать ему сказку. Красивую сказку — она бы его никогда не обманула! Это смерть вмешалась и убила ее. Но где-то в глубине души он верил, что когда-нибудь эту сказку непременно услышит. Но какую, какую сказку он должен услышать? О чем? Он просил женщин рассказать ему сказку. Они не понимали: зачем и про что? А он объяснить ничего им не мог. Шли годы, он отчаялся — женщины словно разучились рассказывать сказки! Он пишет стихи, а они в ответ говорят совсем не то. Сердце не узнает их сказки.

Но однажды...

 

Совершенно не помню, как оказалась в постели. Меня снесло, словно смыло... Нет, не волной — девятым валом повального сна. Наверное, до кровати добралась механически, потому что к ней тянулась голубая шелковая тропинка. А я провалилась в мягкое облако. Будто камень свалился с души, тело освободилось, я поднялась к небесам. Остался последний шаг: взяв в ладошки свою сказку, подарить ей крылья и отпустить на свободу. Это случится в ближайший четверг. Потому что у Золотой Рыбки, так я для себя назвала ресторан наших встреч, мы обедаем по четвергам. С этой мыслью я провалилась в густой молочно-белый сон за продолжением мистерии.

Туман рассеялся. Мне снилась квартира французской бабушки. Четкая, ясная картина — милый, уютный дом. Немного грустный, но переполненный ожиданием счастья. Я сижу на ее зеленом, плюшевом, виды видавшем диванчике, на котором играла с куклами еще маленькой. Сижу, укутанная до пят в шелковый небесно-голубой, с кружевными купонами и длинным поясом, халат, и не могу на тебя наглядеться. А ты стоишь посреди комнаты в куртке, джинсах, обутый, потому что только вошел и еще не разделся. Вошел, словно должен что-то мне сообщить.

Но ты не один. Следом у двери в комнату, двумя руками придерживаясь за косяк, остановилась изможденная молодая женщина, и тоже на тебя смотрит. Вижу расплывчатый ее силуэт в холодном сиянии, но откуда-то знаю, что эта твоя женщина божественно прекрасна. И еще знаю: она мертва, просто ходит за тобою повсюду и смертельно устала. А ты стоишь и на меня смотришь. Время идет, мы не двигаемся, она не уходит тоже.

Я сижу на диване, забыв о себе, и гляжу в твои глаза, словно что-то пытаюсь в них, не спугнув, прочитать. Они у тебя очень красивые. Мне хорошо, всегда хорошо рядом с тобой. За спиной у тебя бабушкино старенькое фортепиано, и кажется, оно тихо играет. Под его музыку я росла. До замужества бабушка Элиз была известной исполнительницей фортепианных прозведений Сен-Санса, любимого ее композитора. Я слышу плеск воды и вижу на ней лебедя, и засыпаю. Потому что подплыл по воде ответ: я свободна, и ты — тоже. Она больше не держит тебя. Наоборот, просит, наконец, отпустить, и сейчас ты это поймешь тоже.

А через некоторое время ты снял куртку, взял меня, спящую, на руки, и уложил головой на подушку, на этом же диване, укрыв пледом. А сам сел в глубокое кресло, что стояло в изголовье, откинулся на спинку и тоже задремал, ожидая утра.

И тогда исчез потолок, и над нами раскинулся Млечный путь.

Женщина возле двери подняла голову, вздрогнула, словно опомнившись, встрепенулась, и перламутровое сияние осыплось с нее облачком радужной пыли. Несколько энергичных шагов к середине комнаты, туда, где ты недавно стоял... Боже, как она несказанно прекрасна! За спиной ее появились роскошные крылья, сделали упругий мах, подняли от земли, и она улетела.