Маяк стоял на скалистом уступе - чтобы далеко было видно его свет большим судам с сотней пушек и утлым корытам рыбаков. Чуть ниже угнездилась в узком фьорде рыбацкая деревушка. Нечасто наведывались ее жители к маяку, но в тот вечер, о котором пойдет речь, случай был особый.

Главный на маяке был Старый Карл, давно списанный на берег матрос с военного корабля. Хороший был старик, исполнительный, не то, что его помощник – пропойца и бездельник. В тот вечер этот разгильдяй, как всегда, куда-то завеялся. Ждал его Карл, ждал, плюнул, да и пошел один зажигать лампы – стемнело больно рано из-за непогоди. Поднимался старик по скрипучей лестнице и думал о том, что грядет великая ночь – самая длинная в году, уж придется ему не спать да смотреть в оба. Тревожно было на сердце, ведь в канун Святой Люции, известно, вся нечисть гуляет и радуется. Ишь, какая метель поднялась! Празднуют, небось, проклятые…

Так думал старик, пока возился наверху с аргантовыми лампами, подливал масло, да поджигал горелки. И вдруг заметил мелькнувшую далеко внизу небольшую тень. Подошел к парапету, всмотрелся – тень вынырнула из мрака, застыла у основания башни – приземистая, укрытая широким плащом. Карл даже вздрогнул – гном или альв пожаловал к нему на огонек в эту ночь, подтверждая дурную ее репутацию? Уж не волочится ли за малорослой фигуркой по снегу длинный хвост? Нет, нет, фигурка, поди, женская или детская, это бесформенный плащ искажает ее очертания. Взял Старый Карл фонарь, раздул в нем огонь, и пошел вниз, поздороваться с нежданной гостьей.

- Вечер добрый! Откуда пожаловали? – крикнул старик, размахивая фонарем.

- Из деревни, господин смотритель! – долетел сквозь свист ветра звонкий молодой голос.

Точно – девчонка. Светлые кудряшки рассыпались из-под шапочки, миловидное ясное личико приветливо улыбается. Не похоже на гостя с темной стороны.

- И кто тебя, дочка, в такую погодку из дому выгнал? – закряхтел Карл.

- Никто не выгнал. Прогуляться решила – не сидится мне дома, - девушка, хмуря светлые брови, вглядывалась в морскую даль. Тщетно - ничего нельзя было разглядеть в метельной ночи.

- Должно быть, отец в море? Или брат? – сочувственно спросил старик.

- Муж! – с некоторой гордостью ответила гостья

- Что ж понесло его в такой день работать? Сидел бы дома!

- Я ему то же самое говорила, - вздохнула девушка. – Но он меня успокоил, сказал – до темноты, мол, вернусь. Уже стемнело, а его все нету…

Старик меж тем раскурил трубку и, дабы отвлечь девицу от тревожных мыслей, спросил:

- А звать-то тебя как?

- Люцией назвали, господин смотритель, - отвечала она.

- Выходит, нынче твой день?

- Выходит так, господин смотритель.

- Меня Старым Карлом звать, какой я господин…

- Как же, господин смотритель? Вы – человек большой, маяком командуете. Непочтительно было бы вас звать по имени. Маяк – это ведь… - она запнулась, силясь подобрать слово.

- Жизнь. Для кого-то, - вздохнул старик. – Я сам в море ходил, я знаю.

- Ах, господин смотритель, вы, наверное, везде побывали и все-все видели? – оживилась Люция.

- Бывал я в разных краях, - согласился Старый Карл. – Даже там, где родилась твоя святая, бывал. А что я в жизни видел? Палубу, которую нужно драить. Волны, которые жаждут тебя поглотить. Так они везде одинаковы, куда не уплыви. Крики и брань господ офицеров. Крики чаек… Получается, не так уж много я видел и слышал за все эти годы.

Они помолчали. А потом Люция вдруг встрепенулась.

- Вы слышали крики, господин смотритель?

- Какие крики, господь с тобой, дочка?

- Крики о помощи! Где-то рядом люди тонут!

Старый Карл хотел было ее успокоить, сказать, что это ветер завывает в утесах, и галдят морские птицы, которых носит буря. Но она вдруг воскликнула:

- Я слышу, Петер! Я иду, держись!

И пошла прямо к обледенелому краю утеса. Старик едва успел поймать ее.

- Сдурела, что ли, девочка? Эй!

Она не сразу пришла в себя. Наконец тряхнула белокурыми кудрями, прогоняя наваждение.

- А я ведь вправду слышала Петера! Он был совсем рядом, он звал на помощь…

- Эх, дочка, не верь всему, что слышишь в канун святой Люции! Ведь еще бы шаг – и все! Иль не знаешь, что нынче за ночь?

- Как не знать! Сколько баек в детстве наслушалась!

- Не все те байки – выдумка. Уж я на свете пожил больше твоего…

Они стояли в световом круге, девушка-рыбачка и старый матрос, а над ними завывала буря, летел частый снег, и мелькали в нем изредка черные крыла. Чьи-то злые глаза, алые, как кровь, вспыхивали в сумраке. Что-то, змеясь, выползало из расселин скал, стелилось по снегу, прикидываясь поземкой, кружилось с ветром. Перекликалось, подражая то птичьим стонам, то человечьему плачу.

- Ты только не слушай, - сказал Карл. – Не верь.

- Не верю! – тряхнула головой Люция. – Петер – жив, он там, в море, борется с противными ветрами. Скоро ненастье уляжется, и он доберется до дома!

- Вот это – другой разговор, девочка, - похвалил Карл. – Только шла бы все-таки домой. Закоченела ведь совсем, как я погляжу. Ну что, легче будет твоему Петеру, ежели ты сляжешь? Или – вот что. Пойдем в башню, я тебя грогом угощу!

Девушка заулыбалась смущенно.

- Что? Неужто твой Петер такой уж ревнивый? – усмехнулся Карл.

- Обещаю – как совсем замерзну, приду пить грог!

Они не сразу поняли, что случилось, но обоим показалось, будто среди бела дня пропало солнце, и воцарилась ночь – безлунная, беззвездная.

- Господин смотритель, кажется, маяк погас… - раздался робкий голос Люции.

- Беда, ох, беда! – запричитал Старый Карл. – Надо мне бежать. Ну что, идешь со мной? Нет? Ну ладно – вот, держи фонарь. Да не стой долго – приходи греться!

И старик, кряхтя и морщась от боли в суставах, кинулся на верхнюю площадку башни со всей быстротой, на которую был способен. В тот миг он ни о чем думать не мог, кроме как об этой оказии, и задавал себе на разные лады один и тот же вопрос: как такое могло случиться? Неужто он пожадничал и залил недостаточно масла? Краем уха он услышал раздавшийся снаружи девичий крик, полный ужаса, но сразу забыл о нем.

В спешке долго не мог поджечь горелки, - свирепый ветер постоянно задувал трут, насмехался над стариком, и Карл мог поклясться, что это был именно злобный смех, а не голос бури. Хотя и человеческим назвать его было трудно. Смотритель перевел дух только тогда, когда усиленный многократно линзами луч прорезал снежную муть.

«Что ж, враг рода человеческого, - подумал Карл. – Пошутить ты пошутил. Только никому от этого хуже не стало – Старый Карл вовремя успел исправить твое зло!»

И тут вспомнился ему одинокий вопль, мелькнула тревожная мысль, заставила перегнуться через парапет. Нет, хвала всем святым, вон она стоит, с его фонарем в руке, ничего с ней не случилось! Забыл, что ли, старый, как сам наставлял девушку не верить в эту ночь никаким крикам? Наваждение, снова наваждение…

Карл решил не покидать больше маяк, - раз нечистый взялся шутить таким манером, что ему стоит снова погасить все лампы? Но, всякий раз, поглядывая вниз, дивился девичьей упертости, ворчал:

- Ну чего она стоит? Простудится ведь, дурища! Шла бы уже греться!

Упоминание «дурищи» неизменно вызывало улыбку на его устах. Он даже покричал ей пару раз, чтоб поднималась, но она только махнула рукой – все, мол, хорошо, не волнуйтесь за меня. Она долго так стояла, держа фонарь в поднятой руке. Хоть бы подвигалась, согрелась, - сокрушался Карл. Лишь далеко за полночь, когда улеглась буря и прояснились небеса, она бесшумно ушла в сторону деревни, почти не приминая снега. Утром Карл нашел аккуратно прислоненный к фундаменту башни погасший фонарь.

 

***

Рыбак Петер сошел на берег после полуночи. В эту ночь он натерпелся страху и успел несколько раз проститься с жизнью. Мало того, что течение утащило его далеко в море, так еще погода испортилась резко, вдруг. Полетел частый снег, задул ветер с берега, не позволяющий ему пристать. Мнилось парню, что некий злобный великан своим дыханьем гонит его все дальше в море, завывая на тысячу голосов. Как не пытался он маневрировать, ветер, казалось, тут же разгадывал его намерения. Но настоящий ужас он испытал, когда исчез луч маяка. На какое-то время он потерял направление и не мог понять – где море, а где берег, куда несет его в этой черной ледяной кутерьме. Но тут же разглядел, угадал слабый отсвет в той стороне, где должен быть маяк. Петер держал курс на этот неяркий, но надежный свет. Быть может, какой-то человек поднял над головой фонарь как раз в тот момент, когда ему, Петеру, это было так необходимо? Но огонек был неподвижен и не думал гаснуть – кому бы пришло в голову так долго стоять на берегу с фонарем?

Когда рыбак ступил, наконец, на мокрый песок, то возблагодарил Господа и Святую мученицу Люцию за свое чудесное спасение. Вот только, вернувшись домой, он нигде не мог отыскать свою молодую жену.

Нашел ее Старый Карл – вечером того же дня. На прибрежных камнях, под утесом. Он и принес ее в деревню.

Так родилась легенда о рыбачке, которая спасла мужа уже после смерти, - будучи призраком, продолжала светить ему фонарем в ненастную ночь. С тех пор, поминая Святую Люцию из Сиракуз, Королеву света, поминают и другую Люцию, девчонку из рыбачьей деревни. И, что уж греха таить, в глубине души считают, что та, вторая Люция, к нам, людям, будет поближе, только позови - и придет на помощь. Пусть солнце зайдет и погаснет маяк, и ветер задует все свечки в венце Королевы света, но рыбачка-Люция, раз уж пообещала вас спасти, будет держать для вас фонарь – столько, сколько потребуется. И ей не помешают ни ледяной ветер, ни злобная нежить, ни сама смерть. Помни о ней, путник, заблудившийся на земле или на море. Видишь маленькое солнце в непроглядной, непобедимой тьме? Это ее фонарь, он горит для тебя.