Интересная это штука, жизнь. До чего же затейливо иногда поворачиваются самые простые, обычные жизненные события. Казалось бы, все идет плавно, даже слегка сентиментально - меланхолично, с солидной долей романтики и с большой перспективой если не на вечные райские кущи, то, по крайней мере, на приятное времяпрепровождение этой ночью.

 

Ан нет! И вывернется же ситуация так, что и год думай - не придумаешь ничего подобного! И никакой Перельман не опишет своими безумными формулами те изгибы и выверты, которыми изгибается наша жизнь!

 

Владивосток. Дальневосточное высшее морское училище имени адмирала Г.И.Невельского, так оно тогда называлось. Конец семестра. Разгар весны. Шура, курсант третьего курса, получил увольнительную. И надо же было уже у остановки увидеть патруль, да еще какой – от «плафоновской» роты, что на курс старше. Да, был в то время в училище такой командир роты с абсолютно лысой головой, по причине чего народ определил его как «Плафон».

 

Конечно, уважаемого человека так не назовут. Недолюбливали его. Любил он, грешным делом, поиздеваться над курсантиками. Поймает, бывало, провинившегося в городе или на территории училища, да и заставит гальюн мыть в своей роте, а то и еще чего делать, пообщав при этом, что дальше ничто никуда не пойдет. На следующий же день честно отработавший бессонной ночью свой грех курсант получал от командира своей уже роты все по полной программе – и наряды вне очереди, и недели без увольнения в соответствии с поданным Плафоном рапортом…

 

Справедливости ради, нужно сказать, что и курсанты в накладе не оставались. То напоят и в комендатуру сдадут, то арбуз или чернила на идущего внизу Плафона прольются то ли со второго, то ли с третьего, то ли с четвертого этажа курсантского общежития. Пойди, разберись! Курсанты – народ смышленый, следов в таких случаях на подоконниках не оставляют. Так и шла эта необъявленная, вялотекущая то ли война, то ли игра – кто кого подловит.

 

Шуру Плафон знал в лицо, встречались. Потому и пришлось ему возвращаться в роту и переодеваться из гражданки в форму. Проблемы в этом особой не было, если не считать того, что все патрули именно на форму реагируют. Проблема была в том, что свои парадные ботинки Шура отдал кому-то из своих, а у самого были только нарядные японские «корочки», да «гады».

 

Вы не знаете, что такое гады? Это потрясающе крепкие, тяжелые, из грубой кожи матросские рабочие башмаки с заклепками и тяжелыми, словно у сапог, подошвами и каблуками.

 

Куда пойти? Шура быстро решил эту задачу, направившись на танцы в старый, бывший в то время напротив политеха, клуб моряков, который звался в народе «Оркестровой ямой». Познакомился с симпатичной девчонкой. Танцевали, потом гуляли до середины ночи, обнимались и целовались под всеми встреченными кустами сирени.

 

Когда доцеловались до одури, она вдруг предложила:

 

- А, хочешь, пойдем ко мне?

 

Курсантов, способных отказаться от такого предложения, в природе не существовало никогда, да и не может существовать в принципе, даже теоретически.

 

Шли недолго. Это был старый, сталинский еще дом с трехметровыми потолками и широкими лестничными маршами в подъездах. В середине подъезда был такой большой проем, что становилось ясно, что здесь по проекту предусматривался лифт. Поставить его, по всей вероятности, забыли.Стали подниматься по гулкому пролету.

 

- Ты сейчас весь дом разбудишь, так стучишь своими башмаками! - сказала она.

 

Шура немедленно снял гады и понес их, но не взял в руки, как сделали бы девяносто девять человек из ста, а просто вставил в них руки. Почему так? А без причины, именно так и всё тут. Дальше поднимался беззвучно, словно кот, с обутыми в гады руками,выставленными вперед, словно вагонные буфера.

 

- Стой! – тихо сказала она,остановившись перед обшарпанной, обитой чем-то темно-бесцветным, бывшим когда-то дермантином, дверью на последнем этаже, - Слушай меня очень внимательно. Сейчас я открою дверь. Моя комната – сразу налево. Она всегда открыта. Ты немедленно, не теряя ни секунды, как только открою дверь, ныряй туда, а за тобой я нырну. Запомнил?

 

С этими словами она осторожно вставила ключ, дважды повернула и очень резко, чтобы старая дверь не скрипнула, открыла ее.

 

В проеме стояла ее мать. Ошибки быть не могло - они были на одно лицо, с той только разницей, что лицо женщины имело цвет очень спелого помидора от гнева. Так, она в дверном проеме, а напротив - Шура с гадами на согнутых в локтях руках, да девушка рядом с ним, застыли на какое-то мгновение.

- Вы кто? – спросила мать шепотом. Уж лучше бы заорала, потому что шепот этот был змеиный, шипящий. Ну, очень неприятный шепот.

 

От полной неожиданности, не имея ни малейшей возможности обдумать свой ответ и сказать что-нибудь, хоть в тысячной доле процента правдоподобное, Шура ответил так же, шепотом.

- Учитель.

- Учитель? – очень серьезно, даже немного театрально, серьезно переспросила она.

 

Все дальнейшее произошло в доли секунды. Неуловимым, молниеносным движением боевых монахов Шаолиньского монастыря, она сняла левой рукой гад с правой руки Александра и, что было силы, ка-ак треснет им по его правой щеке! Тут же гад пролетел мимо его уха по направлению к лестничному проему, и ему даже показалось, что в полете вниз он свистел, словно авиабомба.

 

В то же мгновение, еще до удара гада где-то там, внизу, она с той же сноровкой схватила второй гад, другой рукой цапнула окаменевшую от ужаса дочь за волосы, уже ее треснула гадом по щеке и резким броском затащила девушку в квартиру. Одновременно участь авиабомбы постигла и второй гад, просвистевший мимо уха «учителя».

 

С пушечным звуком, совпавшим со звуком упавшего на дно второго гада, женщина дала залп с силой захлопнутой дверью.

Делать нечего. Праздник закончился. Или не состоялся. Шура пошел вниз, нашел оба гада и побрел, потирая щеку, через полгорода в свою роту.

Утром сосед по кубрику внимательно посмотрел на Шуру.

- Что это у тебя с правой щекой?

- Где? – спросил Шура, немедленно ощутив подвергшуюся нападению щеку и подошел к зеркалу, - Да так, на панцирную сетку нечаянно упал.

Сосед удивленно поднял брови, подумал и покачал головой.

- Интересный рисунок. Никогда таких панцирных сеток не видал… Но что-то в нем знакомое есть...

 

С девушкой этой Шура больше никогда не встречался, но с тех самых пор, вот уже более сорока лет, Шура всегда добросовестно и с удовольствием отмечает день учителя.