Мы с тобой представители разных культур, да и возраст у нас чуть другой. Но ты, Свет, не похожа на барственных дур, что любую проблему – ногой. И поэтому, хоть критикуешь меня за мою, как сказала, «барачность», изучив нашу жизнь, ты сумеешь понять, почему во мне «неоднозначность»; почему «оскопляя шахтёрскую жизнь», называю «геройским» наш труд; почему «не заглянет в барак коммунизм, а решится – его так оттуда турнут, что он будет оттуда лететь и сопеть, вмиг усвоив слова красноречья». Говоришь, что не можешь ты тоже терпеть, когда матом приправлены речи, однозначно, когда мат встречаешь в стихах, почему-то в моих особливо. Не могу, понимаешь, воскликнуть я: «Ах, как в шахтёрских бараках красиво!» – туалет на шестнадцать очков во дворе, рядом с ним – питьевая колонка, «Правду» к стенду приклеит парторг на заре с объявленьем на красной картонке, что «в суботу суботник и танцы потом под гармоннику на танцплощадке». Будет дым папирос вместе с матом столбом. Ну, а, в общем, всё будет в порядке. Чепуха, если кто-то кого-то пырнёт, не со зла ведь, а так, по привычке. Долг потом снова кто-то кому-то вернёт, и начнутся по-новому стычки. Будет заполночь долго в соседних дворах на скамейках скрипеть нелюбовь. Горняки в это время дадут «на гора» рудной массы десятки скипов. Поутру жизнь начнётся вновь с очередей и с певучестью образных слов, тех, которых не любишь у здешних людей, а во мне к ним тепло и любовь. Хоть не часто их сам-то я произношу, – разговаривать ими нет рвения, – но, услышав новинку, в блокнот заношу, и совсем не для стихотворения. В стих заходят они, у меня не спросясь, встанут в строчку – не выдернешь силой. И такую с народом душевную связь я, должно, не прерву до могилы. Если будешь почаще ты к нам приезжать, связь сама установишь такую и захочешь мне ласково руку пожать, а не так, как сейчас, атакуя. И увидишь в стихах моих краски земли Криворожского шахтного края. А они на странички из сердца легли, что в любви, сострадая, сгорает. Конец 60-х |