Женщина лет тридцати неторопливо шла по тихой аллее кладбища. Стройная фигура, величественная осанка, правильные и благородные черты лица невольно привлекали внимание редких в это послеобеденное время посетителей кладбища.

Был погожий осенний денёк, пора, когда уже иссякла летняя жара, но ещё не наступила мерзкая и липкая октябрьская слякоть. В бездонно-высоком прозрачном небе беспечно носились стрижи, а молодые горластые журавли, пробуя силу крыла, начинали собираться в стаи. Раскидистые берёзы склонили свои по обыкновению понурые ветви низко над асфальтированной дорожкой и нечасто, словно скупые мужские слёзы, роняли на землю первые нетерпеливые жёлтые листья.

Женщина впервые оказалась на этой извилистой улице, обычно она возвращалась по центральной аллее. Нечасто получается оказаться в родном городе, чтобы проведать маму с бабушкой и посетить могилу деда.

Вдруг женщина остановилась возле скромной, заросшей незабудками могилки. На лице появилось выражение смятения. Скрипнув, отворилась мало видавшая посетителей калитка, и женщина тихо опустилась на вкопанную у входа в оградку небольшую некрашеную деревянную скамейку.

С портрета на неё смотрел серьёзный мужчина с ниспадающим на лоб непослушным локоном густых светлых волос. Сергей Владимирович... Он не любил, когда его называли по имени-отчеству. Для всех, включая несмышлёных второклашек, он был просто Серёгой. Но не для неё...

Слёзы, вторя шороху опадающих осенних листьев, капали из прекрасных глаз. Женщина достала из сумочки чёрную пачку тонких сигарет и чиркнула зажигалкой. Молча закурила. Какие мысли роились в этой изящной головке? Она так и не произнесла ни слова, пока не докурила сигарету. Потом встала, вздохнула, порылась в сумочке, нашла паспорт и вынула из-за обложки сложенный вчетверо обычный тетрадный листок в клеточку. Края бумаги обтрепались, сгибы почернели, но изображение на развороте сохранило свою чёткость и узнаваемость. Это был портрет женщины, в которой легко можно было опознать его хранительницу, несмотря на то, что на изображении она была гораздо моложе. Выполненный буквально несколькими мастерскими умелыми штрихами карандашный набросок уверенно передавал не только характерные черты, но и на удивление узнаваемое с первого взгляда выражение красивого лица.

Женщина бережно разгладила рисунок и положила его на могильную плиту, прижав камнем.

— Прощай, Серёжа... — прозвучали наконец слова, и стройная фигура всё той же царственной походкой, не оборачиваясь, направилась к выходу из города мёртвых.

 

* * *

 

Казалось, это было миллион лет назад. Тогда не было ещё Елены Александровны, владелицы преуспевающего модельного агентства и сети брендовых магазинов, матери двоих детей и жены известнейшего бизнесмена. А была лишь Ленка — худенький до прозрачности подросток с огромными, распахнутыми в мир голубыми глазами. Девочка была сказочно хороша, но выглядела гадким утёнком из-за несоразмерно длинной шеи и узенькой, чересчур даже тоненькой фигурки.

Жить с такой внешностью в небольшом сибирском городке оказалось ох, как непросто! Не было у Лены друзей и подруг, а лишь злобные насмехатели да завидущие одноклассницы. Учителя невольно старались дать задачку посложнее, словно рады были бы тому, что не справится ребёнок, ударит в грязь лицом.

Несмотря на то, что Бог щедро одарил девочку талантами — она успешно занималась одновременно музыкой, хореографией и живописью — Лена никогда не чувствовала уверенности в себе. Да, её успехи далеко опережали потуги сверстников, но ей самой казались они недостаточными для гордости, жалкими и никчемными шагами в искусстве. Она приучена была видеть во всём лишь недостатки. Как следствие — не прощала она и чужих ошибок, а к насмешкам и издевательствам относилась с поистине королевским самолюбием, тут же бросаясь отстаивать свою честь с кулаками. Дралась девочка отчаянно и безрассудно, побеждая не силой, а сверхъестественной решимостью, невзирая на преграды и не чувствуя боли. Не удивительно, что среди сверстников закрепилась за ней слава сумасшедшей и не ведающей страха истерички. Но это было далеко не так, именно собственный страх и был причиной такого её поведения. Лена отчаянно боялась сделать что-то не так, опозориться и оказаться объектом насмешек.

Леночка была старшим ребёнком в семье, где, кроме неё, было ещё двое детей. Отец сгинул в неизвестном направлении. Своей квартиры не было, и семья жила у дедушки с бабушкой.

Денег катастрофически не хватало, и мать взяла подработку — мыть полы в школе для детей с задержкой развития. Вечером приходили Лена с мамой в пустующие тёмные классы и до самой ночи без передышки драили бесчисленные лестницы и коридоры.

Однажды внимание девочки привлекли звуки детских голосов в дальнем крыле. Из открытой двери кабинета в тёмный коридор широким веером ложилась яркая освещённая полоса, и казалась она островком обшарпанного линолеума среди бездонного океана окружающей тьмы.

— Серёга, посмотри, что я нарисовал! — громогласные детские вопли создавали ощущение весёлой какофонии.

Леночка, вытянув и без того длинную шею, осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Внутри ватага мальчишек и девчонок разного возраста с листами бумаги в руках буквально наседала на сидящего за столом и невидимого за телами школяров человека.

На доске под размашисто написанными мелом словами «рисуем кошку» был изображён кот. Именно кот, это Лена поняла сразу, несмотря на то, что рисунок был схематичным, всего лишь несколько десятков уверенных белых линий. Кот был совершенно как живой, он нагло пялился на зрителя, растопырив усы и сощурив узкие щёлочки зелёных глаз. Зелёных — это было несомненно, несмотря на одноцветность изображения. Казалось, вот-вот он спрыгнет с доски и прильнёт к ногам, урча от удовольствия и выгибая спину колесом.

Сколько Лена так стояла, трудно сказать, но вдруг обратила внимание на непривычную тишину. Пара десятков разнокалиберных глаз смотрели на неё с любопытством, и только одна — с восхищением. Обладатель последней и был человеком, сидящим за столом. Он выглядел молодо, вряд ли более чем на десять лет старше Лены. Светлые жёсткие волосы топорщились в разные стороны, а один непослушный вихор упорно лез в глаза. Глаза... Они сразу приковывали внимание, но не красотой и глубиной, как у Лены, а необычной проницательностью, словно их обладатель знал абсолютно всё про каждого встречного.

— Нравится? — спросил незнакомец, кивая на рисунок, и улыбнулся как-то несимметрично, больше левым уголком рта.

— Это Серёга нарисовал! Он наш учитель! Он художник! — дети загалдели разом и оглушительно, не дожидаясь ответа.

Сидящий за столом молодой человек встал и шутливо поклонился. При этом он оказался неожиданно чуть ли не на голову ниже Леночки, которая тогда ещё была обычного среднего роста.

— А можно мне у вас заниматься? — слова вырвались сами собой, девочка даже оторопела от такой неожиданной наглости и слегка вжала голову в плечи, словно ожидая неминуемого удара да хотя бы вон той здоровенной деревянной линейкой, что висела на стене возле доски.

— Конечно, можно! — успокоил её юноша. — Я Сергей, а тебя как зовут?

Он подошёл близко и протянул левую руку. Всего несколько шагов сделал Сергей, но дались они ему с трудом, он изгибался из стороны в сторону и вихлял бёдрами, как будто одна нога у него была короче другой.

— Лена... — девочка смущённо протянула руку в ответ, пряча глаза и стараясь не смотреть в лицо человеку с такими явными физическими недостатками.

— Лена? Странно... — пробормотал художник, — мне кажется, тебе больше подходит имя Алёна. Можно я буду тебя так называть?

Девушка невольно вздрогнула и еле заметно кивнула. Это имя было дано ей при рождении, но почти никто не знал об этом. Для всех она была Леной.

С этого дня началась новая жизнь. Теперь каждый вечер Леночка торопливо домывала свою половину коридоров и, наспех пригладив растрепавшиеся волосы, бежала на зов пронзительных детских голосов. Всё здесь было так непохоже на тихие и чопорные занятия в художке, что удивляло и привлекало одновременно. Поразительным оказалось и умение Сергея увлечь и заинтересовать любую аудиторию, даже детей с задержкой развития, большинство из которых вовсе не были дурачками, а просто не поддавались никаким педагогическим приёмам. Но когда художник на их глазах творил чудо на доске или на бумаге, они восхищённо замолкали и с открытыми ртами следили за рукой мастера. Он казался настоящим волшебником в эти моменты, и зрители совершенно забывали про внешнюю неказистость и физическое несовершенство их учителя.

— Давай, рисуй! — сказал Сергей на первом же уроке и положил перед Леночкой карандаш и бумагу.

— А что рисовать-то? — недоуменно спросила девочка.

— А что хочешь! Мне нужно увидеть, что ты вообще умеешь.

Через полчаса на белом листе появилось изображение горшка с геранью, что стоял на подоконнике. Рисунок получился очень похожим — сказались несколько лет обучения в художественной школе. Но Сергей не похвалил.

— Нет! Не то! — он в ярости скомкал хрусткий лист, глаза его потемнели под нахмуренными бровями. — Запомни раз и навсегда: художник — не фотограф! Он рисует не предмет, а своё видение предмета, оставляя в рисунке частичку своей души, оживляя её. Твоя картинка мёртвая, я не вижу в ней тебя.

Лена еле сдерживала слёзы. Ведь она так старалась. Педагоги всегда хвалили её за отлично выполненные этюды. А этот коротышка... Он ничего не понимает в искусстве! Хотелось встать и уйти навсегда. Но девочка молча проглотила обиду и взяла новый лист.

— Хорошо, я постараюсь...

Класс был открыт каждый вечер, даже в субботу. Дневные хулиганы и двоечники удивительным образом преображались здесь в усидчивых учеников. На их фоне Лена выглядела белой вороной, но это никого не смущало, да и сама она быстро привыкла к непринуждённой эмоциональной атмосфере этих занятий и уже не представляла их иначе. Она открыла в рисовании не только удовольствие, но и смысл. Успехи ученицы радовали учителя, он всё чаще застывал, широко распахнутыми глазами глядя на её работы. Мать же наоборот, в недоумении вскинув бровь, листала альбомы и морщилась.

— Чему учит тебя этот художник? — возмущалась она. — Раньше ты так красиво рисовала, а теперь малюешь каких-то уродцев. Вернись лучше в художку. Да и музыку ты совсем забросила, только один этот карлик на уме. «Серёжа, Серёжа», — все уши мне прожужжала. Да если хочешь знать, директрисса его только из жалости держит, потому что он убогий и детдомовский.

— Он не убогий! И не карлик! — Лена выбегала, хлопнув дверью, но в словах матери была доля правды. Сергей действительно вырос в детдоме.

Жил художник прямо в школе, в маленькой комнатке с отдельным выходом на внутренний дворик. Это было удобно — меньше времени уходило на дорогу, а ходил он медленно.

Часто Лена помогала учителю отнести краски, карандаши и бумагу в его каморку. Они минут десять шли по коридорам, Сергей хромал и отчаянно раскачивался из стороны в сторону, словно гигантский пингвин. Левой рукой он сжимал подмышкой большую папку с бумагой, правую, по обыкновению, прятал в кармане. Однажды он споткнулся и инстинктивно взмахнул обеими руками для удержания равновесия. Папка упала на пол, а правая рука на секунду мелькнула в воздухе. Вместо кисти Лена успела заметить какое-то странное утолщение, похожее на обрубок, раздваивающийся подобно клешне краба, и в ужасе застыла на месте. Сергей наклонился, поднял папку двумя руками и снова убрал правую в карман.

— Я таким родился... — виновато пояснил он. — Поэтому от меня отказались в роддоме.

Жилище художника совершенно соответствовало представлениям Лены об оном. Узенькая келья, примерно два на четыре метра, с непривычно высоким потолком. Здесь стояли кровать, стол, стул и шкаф. Сергей не особо-то стремился к роскоши, свою зарплату он обычно тратил на акварель и хорошую бумагу для своих учеников. Стены, как и следовало ожидать, были сплошь увешаны картинами, иногда одна на другой. Картинами рисунки на выгнутых от усидчивости альбомных листах назвать можно было с большой натяжкой, но девочка всегда застывала как зачарованная перед этим вернисажем, пока хозяин наливал воду и ставил чайник на электрическую плитку, ловко орудуя одной рукой.

Часть рисунков была выполнена красками, но большинство простым карандашом — краски быстро заканчивались, а вдохновение — никогда. Здесь были портреты знакомых и неизвестных людей, пейзажи, в которых можно было опознать недалёкие окрестности и, изредка, какие-то завораживающие картины совершенно незнакомого мира, словно иллюстрации к фантастическому рассказу об освоении неизведанной планеты. Диковинные животные, невиданные растения и удивительные пейзажи этого затерянного уголка вселенной казались столь реальными, что не позволяли оторвать от себя взгляд. Изображения не повторялись, но не выглядели разобщёнными и чуждыми, дополняли друг друга, словно части одного триптиха.

Сергей никогда не продавал свои картины.

— Это мои друзья, моя семья, — говорил он с мягкой обычной своей однобокой полуулыбкой, — а друзей не продают. Но я могу подарить картину другу. Пусть мой друг станет другом другому моему другу.

Девочке было удивительно легко и беззаботно в этой лачуге, пропитанной аурой волшебника кисти и карандаша. Она подолгу оставалась в гостях после занятий, и разговоры тогда не стихали ни на минуту.

К исходу десятого класса Лена преобразилась — расцвела и неимоверно похорошела. Теперь одноклассники неумело заигрывали и наперебой предлагали донести до дома портфель. Даже драки случались из-за порядка этой очереди, но девушка упорно отвергала ухаживания.

Всё чаще приходила Лена в комнату Сергея. Они говорили о душе, о Боге, о мироздании. О чувствах, об эмоциях, друг о друге. Оба чувствовали в собеседнике чрезвычайную близость взглядов и дополнение характеров. Случилось неизбежное — дружба двух молодых людей переросла в нечто большее.

Никто из двоих не ведал раньше ничего подобного. Сергей был так же неопытен в вопросах любви, как и юная Алёна. Но, если девушка летала как на крыльях и не ходила, а танцевала на ходу, то художник всё больше мрачнел и замыкался в себе. Лена догадывалась, что он стесняется своей внешности.

— Что с тобой, Серёжа? — решилась спросить она, мягко взяв его за руку. — Я хочу быть с тобой, каким бы ты ни был! Я люблю тебя, Серёжа!

— Алёнушка... Я... Нет, мы не можем быть вместе! Я тебе не подхожу, ты птица высокого полёта. У тебя большое будущее, Алёна!

— Не нужно мне никакого будущего без тебя! Я хочу быть всегда с тобой, Серёжа! Всегда и везде!

— Всегда и везде... — молодой человек поднял предательски заблестевшие глаза. — Как напыщенно звучит! Но жизнь не такая. Она не любит высоких фраз. У тебя всё ещё впереди, если только ты сможешь забыть меня. Тебе надо уехать. Я камень на шее, со мной ты не взлетишь.

— Ты ошибаешься, родной мой! Моё счастье — быть рядом с тобой. Я боюсь уезжать, да и талантов-то у меня нет особых. Я обычная, простая!

— Что? Кто это тебе сказал?

— Зеркало. Я же вижу.

— Да как ты можешь доверять бездушному куску стекла? Зеркало показывает лишь то, что ты хочешь увидеть. А настоящую правду могут сказать только люди. Ты такая, как видят тебя другие. Вот, смотри!

С этими словами художник схватил первую попавшуюся тетрадку и за пару минут изобразил на листке в клеточку портрет девушки, очень похожей на Алёну. Прямо копия! Только взгляд её был твёрже, осанка величественнее, а выражение лица более решительное.

— Ну вот, оказывается, ты обманщик, — девушка улыбнулась мягко и укоризненно, — я же не такая!

— Такая! — с жаром ответил Сергей. — Мне лучше знать! Ты способна покорить весь мир! А я... Я буду помнить тебя всегда... И любить.

Последние слова он произнёс очень тихо, но она услышала, а может быть, почувствовала их.

— Уходи! — решительно добавил юноша. — Я не могу больше мучиться рядом с тобой, зная, что мешаю зажечься на небе новой звезде. Да и ты должна забыть меня как можно скорее. Я недостойный тебя Квазимодо, о моя Эсмеральда!

Конечно же, по законам мелодрамы на улице шёл дождь. Первый летний ливень, холодный и словно пронизывающий своими струями насквозь. Она шла, не замечая холода и не сдерживая слёз, всё равно их не отличить на мокром лице от капель дождя.

Беспомощность и растерянность постепенно сменились злостью, но злостью на себя. «Значит, я недостаточно хороша для него! — думала Лена, — но ничего! Я докажу ему! Докажу!» Она решительно вытерла слёзы и ускорила шаг.

Потом было поступление в престижнейший театральный ВУЗ, головокружительная карьера манекенщицы в Париже, музыкальные клипы, модельный бизнес и стремительный успех. Бывало всякое: козни конкурентов, зависть подруг и домогательства сильных мира сего, но рисунок на клетчатом листе в потайном кармане сумочки всегда придавал сил и уверенности в себе.

Им не суждено было больше встретиться. Он не умел жить для себя и сгорел от любви, но осветил её пламенем дорогу в жизнь для самого дорогого на свете человека...