Кевин, говорят, не столько имя, сколько диагноз. Это почти то же самое, что иметь шрам или татуировку на видном месте — не спрячешь под одеждой и не сведешь. Не смертельно, конечно, но стыдно и некрасиво. Кто говорит? Ребята, школьники. Те, кому лет по двенадцать-пятнадцать, сами еще глупые, недозрелые птенцы, но уже готовые судить всех и вся. Раньше было имя как имя, не хуже и не лучше других. Дедуле не зазорно, к примеру, зваться Кевином, равно как Хансом или Фрицем, или еще как-нибудь по-старинному, а вот для мальчишки это беда. Так и придется всю жизнь доказывать, что ты не какой-нибудь недоумок, не ходячее недоразумение, как все прочие твои злосчастные тезки, а, что называется, свой парень, достойный быть принятым в хорошую компанию. Справишься — молодец, а нет — останешься на задворках, изгоем, никому в целом свете не интересным аутсайдером.

Кевин Гросс из кожи вон лез, чтобы понравиться друзьям — и это сразу бросалось в глаза. Он даже шею вытягивал, когда кто-нибудь из них говорил, а шея у него была тонкая и бледная, в некрасивых пупырышках, как грибная ножка. Еще и голову лобастую набок склонял, прислушиваясь, и со стороны казалось, что она не держится на плечах, вот-вот упадет под собственной тяжестью. Так что вид получался смешной и жалкий, и сам паренек напоминал больного цыпленка. Хорохорится, крылышки топорщит, голые и слабые, а в самом душа теплится едва-едва. Того и гляди, огонек погаснет.

Хиляк, в общем. Болезненный, вялый мальчик, лишенный малейшего намека на харизму. Такие редко добиваются уважения сверстников. Вдобавок, Кевин Гросс краснел, как девчонка, и все время теребил что-нибудь в руках. То бумажную салфетку терзал и рвал на куски, то карандаш крутил, то шариковую ручку, отвинчивая колпачок. Это если в школе. А на природе — листок, прихваченный мимоходом с дерева, веточку, палку. Когда совсем нечем становилось занять руки, попеременно заламывал назад собственные пальцы или тянул себя за рукава. Не то чтобы ребята презирали Кевина. Такого сильного чувства, как презрение, этот щуплый подросток не заслуживал. Да и не делал он ничего плохого. Его игнорировали, позволяя все-таки быть рядом, и в этом ощущалась какая-то снисходительная доброта, свойственное некоторым детям великодушие. Увязался с компанией — хорошо. Остался дома, заболел, потерялся где-нибудь по дороге — тоже неплохо. Никто и не заметил. Есть люди, которых всегда оттесняют в сторону. Вроде бы и не мешают, но и толку от них никакого. Статисты по жизни, говорят о таких, и проявляется это качество с самых ранних лет.

Странное в том году выдалось лето. Россию и Польшу залило дождями — в новостях мелькали фото плывущих машин — в то время, как Германию вот уже два месяца подряд мучила жара, и засуха пожирала ее, точно пламя сухую листву. Кусты, трава, низкие деревца, еще не успевшие отрастить сильные, глубокие корни — все выгорело до рыжей трухи, а земля обратилась в пепел, растрескалась, как опаленные жаждой губы. Должно быть, все на свете ветры поумирали в своих норах или в тесных чердачных каморках от неведомой болезни, и некому стало гнать по небу дождевые тучи. Воздух не смешивался, нависал раскаленной глыбой, тяжелый и душный, или мел горячей поземкой, стрекотом кузнечиков и саранчи, терзая слух и еще больше изнуряя все вокруг. Некоторые говорили, что такая сушь — предвестник нового ледникового периода, который наступит очень скоро. Это, мол, такой природный цикл, раз во столько-то лет делается сперва невыносимо жарко, а потом — невыносимо холодно. Другие считали, что всему виной аэрозольные баллончики. Так или иначе, но многим странам грозил неурожай, в том числе Польше и России, потому что потоп для растений хуже засухи. Впрочем, речь не о том.

- А мы вчера с батей как ехали с футбола, вот такой еж бежал через дорогу. Я думал, кошка, потом гляжу — колючки, морда длинная. Батя от неожиданности руль крутанул. Хотя по правилам надо давить, потому что опасно. Чуть в кювет из-за него не слетели, - рассказывал Макс, лохматый пацанчик в синей застиранной майке. Явно прошлогодней, так что первоначальная окраска — или что-то близкое к ней — сохранилась только под мышками. Не в лучшем состоянии были Максовы шорты, землисто-песочные, а может, попросту грязные. Он то и дело вытирал о них потные ладони.

- Ну и что? - вяло откликнулся самый старший в компании — Ян, высокий и худющий, в такой же старой футболке, только цвета хаки. Ребята сидели в беседке, в саду его родителей, маясь на солнце, потому что пожухлый виноград не давал тени. Они пили апельсиновый сок. Шесть мальчиков — шесть одноразовых стаканов на зеленом пластике стола. Кроме Яна и Макса, смуглый Патрик, немного похожий на индуса, но не индус, и близняшки Клод и Алекс, мелкие для своих одиннадцати лет, каждый чуть ли не на две головы ниже Яна — впрочем, близнецы всегда низкорослые... Кевин — шестой и, как водится, лишний, он ежился в уголке, улыбаясь в надежде, что кто-нибудь обратит на него внимание, тянул шею из узкого воротника. Он, в отличие от своих друзей, одевался аккуратно и не стильно. Рубашка в клеточку, с коротким рукавом, длинные брюки.

- Ну? - хором подхватили двойняшки и переглянулись.

- Что «ну»? Очумели они, говорю, от жары и голода. Лезут под колеса. Еж — это что! Батя, говорит, как ехал в тот понедельник с работы, чуть в оленя не вмазался. Хорошо, на встречке никого не было — сумел отвернуть.

- При чем тут голод, - возразил Ян. - Олень, понятно, травоядный, а трава в этом году вся посохла. А ежик с какой стати голодный?

- Он мышей лопает, - ухмыльнулся Макс, - а мыши — зерна. Нет зерен — мало мышей.

- Мы тоже скоро будем голодными, - перебил его Патрик, - если в ближайшие дни не пойдет дождь. Кукуруза, пшеница, фрукты разные — все пропадет. Я сам видел, за городом целые поля погибшего рапса, и слива у нашего дома потеряла все ягоды. Глядите, виноград уже облетает.

Действительно, газон под их ногами пестрел желто-бурой листвой. Впрочем, его и газоном трудно назвать — просто ровная площадка, начисто выжженная солнцем, с кое-где торчащими соломками. Ребята запрокинули головы, и в глаза им полилась горячая синева, от которой сами собой навернулись слезы. Ядовитое небо без единой пушинки облаков, порезанное деревянной сеткой на одинаковые длинные ромбы.

Первым сморщился и заморгал Макс, а за ним и все остальные. Только Кевин Гросс не пригнул лицо и продолжал сквозь боль смотреть на небо, точно хотел похвастаться своей стойкостью. А может, знал какой-то трюк, например, фиксировать взгляд на более темной перекладине, при этом в зрачок проникает меньше света. Но он зря старался — его выдержку никто не оценил.

- Да, - вздохнул Ян, - как будто осень.

Мальчишки примолкли, и в саду повеяло грустью позднего лета.

- По телевизору вчера говорили, что эта засуха — начало конца, - гнул свое Патрик.

- Конца чего?

- Света.

- Да ну, сектанты какие-то, - усмехнулся Ян, - что за муть ты смотришь? «Бибель-тэ-фау»?

- Почему сразу «бибель-тэ-фау»? Вообще, я и не понял, что за канал, какая разница. А если они правду сказали? Если так и будет, что тогда?

Ян дернул плечом, точно смахивая с него букашку, мол, ерунда все это, не гони, друг. Ведь невозможно себе представить, чтобы мир погиб так буднично, без грохота и взрывов, чтобы не война его убила, не метеорит и не воскресшие мертвецы-зомби, чтобы не сгорел он в пламени сверхновой — а просто высох, облетел осенними листьями, захлебнулся стрекотом кузнечиков, пылью и солнцем.

- Бог забыл о нас, - вдруг произнес Кевин с неловкой ужимкой, и все уставились на него, словно на какое-то чудо. Он редко подавал голос, а когда говорил, выходило слишком громко или слишком тихо, и почти всегда — невпопад. Вот, как сейчас.

- Что? - удивился Макс.

- Про Бога вспомнил, - хмыкнул Ян. - А пошли-ка лучше на пустырь прошвырнемся, пока со скуки не сдохли.

- Бэ... По жаре пилить.

- Тогда поиграем в нинтендо.

Ребята начали лениво подниматься из-за стола. Но тут близнецы взялись за руки, а они это делали всегда, когда хотели сообщить что-то важное.

- Он прав, - сказал Алекс, - это идея.

- Какая идея?

- Про Бога, - ответил за брата Клод. - Что надо ему напомнить.

- О чем напомнить?

Близнецы переглянулись и заговорили, вроде бы, о постороннем: о том, как их мама разводила аквариумных рыбок, гуппи, меченосцев, неонок и донных сомиков... а потом заболела, нет, ничего серьезного, просто долгая болезнь... и вот, она попала в больницу и смотреть за аквариумом стало некому. То есть, не то чтобы даже некому, а только у каждого было полно своих дел.

- Мы совсем про него забыли, после школы — к маме, вечером — уроки. Еле успевали, и вставать надо рано, а значит, и ложиться... Папа смурной ходил, тоже мысли о другом в голове, и тоже ничего не успевал. Короче, не до рыбок. Там и фильтр забился, в аквариуме, и пахнуть уже стало нехорошо от воды, а рыбки начали дохнуть и ели друг друга, потому что кормить мы их тоже не кормили. То есть, живые обгладывали дохлых... - отбарабанил Клод и перевел дух.

- От них скелетики оставались, - объяснил Алекс. - Я потом на дне штук семь насчитал. А те, кого не съели, на поверхности плавали.

- Маман-то как сейчас? - поинтересовался Макс.

В глубине двора лопнула дверь, и на открытый балкон вышла девчонка в коротком белом платье и с лейкой в руке — Янова сестра. Она принялась поливать расставленные вдоль края терраски цветы в горшках.

- Мама — хорошо, - в один голос откликнулись близнецы. - Поправилась.

Ребята за зеленым пластиковым столом, казалось, вздохнули с облегчением.

- И что, померли ваши рыбки? - спросил Ян и помахал сестре.

- Не-а. Прикиньте, как все получилось. Вхожу я как то в комнату, - принялся рассказывать Алекс, - а на полу — гуппи. Чуть не наступил на нее.

- Дохлая?

- Ясно, не живая. Так вот, я как ее увидел, сразу бросился к аквариуму, посмотрел, а там ужас, что творится. Ну, я его сразу чистить, воду поменял, фильтр там... все в порядок привел.

- Ну, и? В чем же мораль твоей истории?

- Мораль? - смешался Алекс. - Ну, не то чтобы мораль, а только если бы та гуппи не выпрыгнула из аквариума, я бы и не вспомнил про их маленький мирок. Значит, она как бы спасла всех остальных.

- Принесла себя в жертву? - подсказал Патрик.

- Ну, не знаю...

Он растерянно улыбнулся, словно человек, который понимает, но не умеет объяснить. Конечно, гуппи не настолько сознательны, мог бы он сказать, и едва ли способны на поступок. Да и жертва — это что-то слишком кровавое, слишком болезненное, даже если речь идет о рыбках, что-то из языческой мифологии, из того времени, когда человечество было юным и глупым. Но дело ведь совсем не в домашних питомцах, а в том, что на горизонте уже маячит грозовая туча, пока едва различимая, но стоит вглядеться — и уже страшно.

И день вроде такой же ясный, а что-то в нем изменилось. Тяжело и зловеще сгустился жаркий воздух. Смолкли кузнечики. Только капало с балкона, да внутри дома глухо бормотал телевизор.

С другой стороны, мальчишки любят друг друга пугать и сами пугаться — это у них в крови.

Постепенно, очень медленно, как на бумаге волшебные чернила, на всех лицах проступала догадка. Богу не нужны жертвы. Зачем ему наши боль и кровь? Но кто-то должен выпрыгнуть и напомнить: мы здесь! Мы зависим от тебя! В твоей воле дать нам пищу и воду, пролить дождь и зажечь солнечный свет, и почистить, наконец, наш аквариум, потому что от грязи нечем дышать.

- Надо бросить жребий, - предложил Ян, как нечто вполне естественное, и ребята кинулись обрывать на газоне соломки, радуясь новой игре.

- У меня короткая!

- И у меня!

А Кевин раскрыл спокойно ладонь, на которой лежала длинная соломинка, и протянул друзьям. Они смотрели на него, точно видели впервые.

Когда на следующий день на пустыре нашли обгоревшее тело Кевина Гросса, а рядом — следы большого костра, все решили, что произошел несчастный случай. В жару огонь разгорается мгновенно — достаточно одной искры, чтобы вспыхнули одежда или волосы. Наверное, так оно и было, а разговор в саду тут совершенно ни при чем. Но все-таки Кевину — хилому, неприметному мальчишке, которого в любой компании терпели только из жалости — удалось повторить подвиг рыбки гуппи. Не прошло и пары часов после страшной находки, а небо над городком уже набрякло чугунной серостью и хлынул дождь — нет, не дождь, а настоящий ливень. Словно там, наверху, кто-то до упора отвернул кран и полилась вода, охлаждая раскаленные крыши, утоляя великую жажду растений и пробуждая спящие в земле семена.