Гваделупов работал слесарем-сантехником в ЖЭКе, и у него руки росли из жопы. В переносном смысле, конечно, хотя, при некоторой доле воображения, могло и впрямь показаться подобное. У Гваделупова были узкие покатые плечики, незаметно где переходящие в длинные руки. Казалось, он оттянул свои верхние конечности бесконечным ношением по этажам ящиков с тяжёлыми железными причиндалами. И когда он появлялся на пороге очередной квартиры, отягощённый важным инструментарием, то локти его упирались в оттопыренные карманы брюк, от чего создавалось впечатление, что и руки произрастают откуда-то из этой же области.

— Мастера вызывали? — неизменно спрашивал Гваделупов и, не дожидаясь ответа, проходил, тяжело топая сапогами, на кухню.

Он всегда предпочитал начинать с кухни, хотя, кто знает, может, требовалось клапан заменить в бачке унитаза или вентиль на батарее подтянуть. Но на кухне было приятнее, пахло щами и борщами, и при некоторых нехитрых навыках можно было напроситься на рюмочку водочки, ну, чтобы дело, значит, спорилось.

— Ну, чтобы дело, значит, спорилось! — опрокидывал рюмку Гваделупов — он владел этими нехитрыми навыками в совершенстве.

Но дело спорилось редко. Прокладки, которые он менял, начинали течь, самое позднее, через сутки, краны ржавели, а смесители злобно пшикали кипятком. Дело не боялось мастера, мастер сам боялся дела.

Несмотря на это, у начальства был Гваделупов на хорошем счету, да и клиенты не часто жаловались, потому что обладал он одним очень немаловажным для своей сложной профессии талантом.

Он умел оправдаться.

Лишь только заслушав суть претензии, делал Гваделупов вот так своими узкими плечиками и изображал на лице самое настоящее искреннее и неподкупное изумление.

— Ну, не боги горшки обжигают! — говорил он при этом, пожимая тем местом, где руки превращались в шею, и синхронно дёргая вверх обвислыми, как у донского казака, серыми, словно покрытыми дорожной пылью, усами.

Или:

— Ну, не сразу Москва строилась!

Или ещё что-нибудь из народного фольклора. Ввёрнутая невпопад поговорка, как и заслуженно запылённые в праведных трудах усы, вызывали закономерное уважение клиента, и тот уже вполуха слушал про плохое качество отечественных прокладок («На гондоны всю нормальную резину извели», — подмигивал Гваделупов), про хреновы испытания отопительной сети или про ржавчину в старом трубопроводе. При этом горе-мастер умудрялся между делом ввернуть клиенту мысль о необходимости дополнительных работ, оплачиваемых по отдельному прейскуранту.

Интересно только, что Колька — напарник Гваделупова по участку, несмотря на молодой возраст, а может быть, именно поэтому, никогда не выискивал правдоподобного оправдания, а просто делал всё на совесть. Очевидно, халявить он тоже ещё не научился.

Водку любил наш герой не просто так, а из идейных соображений. Он считал, что выявляет она, подобно волшебному проявителю, плещущемуся в фотографической кювете, его сущность, неприметную при обычных условиях. Сущность эта заключалась, по мнению Гваделупова, в его исключительной мастеровитости. Он буквально физически ощущал, как почти что после первой рюмки (а хмелел он быстро) уровень точки роста рук стремительно поднимался на целых полметра. К сожалению, это было совершенно субъективное ощущение.

Гваделупов никогда не напивался до беспамятства. Ему важно было осознавать происходящие с ним изменения. Однажды он перебрал, и тотчас мир, его окружающий, начал шириться с ужасающей быстротой. И вот уже бедолаге кажется, что лежит он на дне неимоверно огромной пустой сферы. Сфера эта охватила весь мир, всю вселенную, а наш герой не мог с уверенностью утверждать, находится он снаружи её или внутри, но эта незримая оболочка поражала его своей необратимостью, давила и стискивала дыхание, словно бездушный дорожный каток. Ощущения были странными, непривычными, но достаточно неприятными, что дало повод больше не возвращаться к этому эксперименту.

На самом деле сам процесс пития Гваделупов не ценил. Ему одинаково не нравился вкус алкоголя, будь то сивушная бормотуха или изысканное элитное шампанское. Не понимал он гурманов и дегустаторов, наслаждающихся самобытным букетом и медленно цедящих вино сквозь зубы. Нет, Гваделупов всегда выпивал залпом, морщился, но не закусывал, чтобы скорее пришло эйфорическое чувство собственной чего-то значимости. В таком состоянии жить было значительно приятнее.

Удивительный факт: дома у Гваделупова вся сантехника блистала и благоухала, являя собой образчик безупречно выполненной работы. Но заслуга в том была вовсе не самого хозяина, а жены его, Айседоры Константиновны. Женщина грозная и плечистая, как будто приданная справедливой судьбой в противовес тщедушному Гваделупову, она всю мужскую работу в доме делала сама, абсолютно не сомневаясь в таланте мужа всё опоганить.

А ещё у неё был иммунитет к оправданиям и отговоркам. Каким-то шестым чувством она определяла наличие заначки, чуяла удачный калым и соответствующие нехитрые деньги в кармане мужа и беспристрастная, точно судья Дредд, направляла эти вялые вливания в широкое русло семейного бюджета.

— Уйду от этой язвы! — частенько говорил Гваделупов напарнику Кольке, когда они пили что-то прозрачное в своём полуподвальном, пахнущем теплотрассой, закутке.

На деле вышло всё совершенно наоборот: язва пришла к Гваделупову.

Конечно, он давно уже жаловался то ли на сердце, то ли на желудок, на что Айседора Константиновна вполне резонно отвечала:

— Пить меньше надо!

Но, чтобы вот так вот: на «скорой» да с мигалкой, да прямо в реанимацию — такое случилось впервые. Первое, что увидел Гваделупов, когда открыл глаза, был бейджик на груди склонившегося над ним человека в белом халате.

«Врач высшей категории Аноним И. Вж.» — гласила прямоугольная этикетка.

«Что такое «Вж»?» — подумал было больной, но от этой мысли отвлекла его тупая ноющая боль в области желудка. Аноним И. Вж. отошёл на два шага и, глядя куда-то поверх головы пациента, преувеличенно радостно произнёс:

— Ну, вот, операцию вам сделали, значит, дело пойдёт!

Руки его, спрятанные в карманы халата, казались неестественно длинными, а плечи были такими узкими, что удивительно было, как одежда не скатывается с них на пол. Гваделупов с ужасом смотрел на Анонима, словно видя своё отражение в зеркале.

Дело не пошло. Пациенту становилось всё хуже. Разошёлся внутренний шов, и пришлось делать повторную операцию.

— Ну, делу время! — удивлялся Аноним, пожимая тем местом, где к халату пришиты рукава, и добавлял, сочувственно глядя куда-то поверх Гваделуповской подушки, — нитки гнилые попались...

Иногда приходила Айседора Константиновна, заслоняла солнечный свет и садилась на скрипучий расшатанный стул. Гваделупов глупо улыбался, озирая обширную фигуру, и был он худ и бледен, словно стремился слиться в мимикрии с голубовато-белой больничной простынёй.

Будучи женщиной практичной, Айседора Константиновна звенела пакетом в ординаторскую, и доктор Аноним неизменно заверял обеспокоенную супругу, что теперь больной точно пойдёт на поправку.

Но несмотря на то, что река семейного бюджета повернула русло в сторону кармана И. Вж. Анонима, который обзавёлся вкусной коньячной отрыжкой, состояние Гваделупова не только не улучшалось, но и преподнесло новые неприятные сюрпризы.

Доктор Аноним объявил, что у больного обнаружилась запущенная стадия атеросклероза, и, во избежание летального исхода, требуется срочная ампутация ноги. Река бюджета принялась обмывать удачное течение операции, но скальпель оказался бракованным, а антибиотики — поддельными, поэтому культя никак не желала зарастать и время от времени укорачивалась на приличное количество сантиметров.

В один из приходов Анонима в палату Гваделупов оказался настолько плох, что опасался уже не успеть узнать ответ на постоянно мучивший его вопрос.

— Скажите, доктор, — еле слышно прошептал он, глядя мутным взглядом на белый прямоугольник бейджика, — откуда взялась ваша фамилия?

— О, это старинная история, — охотно начал свой рассказ улыбчивый Аноним. — Говорят, когда моему предку выписывали вольную, писарь одновременно оживлённо разговаривал с приятелем про какую-то бабу. «Ну, что они ей? — поминутно спрашивал он. — А она ним?» Он так увлёкся, что машинально написал в бумаге «Аноним». Предок читать не умел, вот и появился целый род с такой странной и редкой фамилией!

Доктор умолк, явно гордясь замысловатой семейной легендой и благоухая Хеннесси.

— А что такое «И. Вж.»? — ещё тише спросил Гваделупов, теряя последние силы.

— Идите в жопу! — вдруг рассвирепел Аноним и, повернувшись худосочной спиной, быстрым шагом вышел из палаты.

Свет померк. Гваделупов почувствовал себя не на земле, но и не на небе одновременно. Казался молекулой в океане, песчинкой в пустыне, соринкой в пылесосе. В довершение последнего образа, в ушах гудело и свистело, как в пылесосном шланге. Вдруг шум сменился тишиной, прерываемой лишь негромким разговором, стал свет, и запахло больницей.

Белым пятном перед глазами замаячил неясный силуэт. Доктор. Но не Аноним. На бейджике чёрным по белому значилось: «Ананьев В. Ж.»

— Операция прошла успешно! — доктор наклонился над койкой. — Я ваш лечащий врач Всеволод Жоржевич.

— Жоржевич? — эхом повторил Гваделупов.

— Да, что тут удивительного? Моего отца звали Жорж

— А доктор Аноним? Куда он делся?

— Хм... Странная фамилия! У нас нет и не было такого врача. Думаю, это привиделось вам после наркоза.

Сознание прояснилось. Гваделупов с удивлением и радостью обнаружил обе ноги в целости и сохранности. Скоро больной действительно поправился и был выписан из больницы. Когда он садился в такси, ему на секунду привиделся в окне второго этажа тощий, расширяющийся книзу силуэт Анонима. Гваделупов судорожно моргнул, и наваждение исчезло.

И что дальше, спросите вы. А ничего! Думаете, наш герой исправился и стал работать качественно? А вот и хрен! Ведь у него руки растут из жопы! И даже от водки не смог отучить его печальный опыт больничных страданий, и всё так же, не закусывая, приговаривал он на пару с Колькой заветную бутылочку после тяжёлого трудового дня, чтобы ощутить себя на какое-то время настоящим плечеруким человеком.

Не буду кривить душой: и Гваделупов, и Аноним, и даже достопочтенная Айседора Константиновна — вымышленные персонажи, рождённые неуёмной фантазией автора. Но скажите честно, кто из нас не встречал в своей жизни в разной степени рукожопных и частенько анонимных гваделуповых?