РУССКАЯ ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

 

Дмитрий Иванович Шеншин, заместитель начальника Ближневосточного отдела Министерства Иностранных Дел (МИД), был вызван на срочное совещание. Шел 1971 год. Позади были «Шестидневная война» 1967 года и "Война на истощение" 1967 -1970 годов, позорно проигранные арабскими странами, которым СССР покровительствовал. И советское руководство лихорадочно искало выход из создавшегося нетерпимого положения. Начальник отдела Шибаев Александр Фёдорович кратко объяснил сложившуюся ситуацию и добавил, что Иностранный отдел ЦК КПСС в содружестве с аналитиками КГБ разработал новый подход к ближневосточному противоборству. Он состоял в активном использовании радикальных группировок в исламских странах и развёртывании на их основе всемирной сети борьбы с международным сионизмом и американским империализмом. Предполагалось стимулирование создания и роста таких группировок, их обучение и финансирование. МИДу здесь отводилась, конечно же, непоследняя роль.

Формально, совещание носило характер обсуждения, но, согласно партийной дисциплине, предполагалось обязательное одобрение инициативы ЦК. Вслед за сообщением начальника отдела, один за другим выступали сотрудники, горячо одобряющие предложенное решение. И только Дмитрий Иванович выступать не торопился. Совещание близилось к концу. Шибаев несколько раз бросал в его сторону испытующий взгляд, а затем и прямо попытался вовлечь в обсуждение.

- А вы, Дмитрий Иванович, что думаете? Ведь радикальные движения в исламских странах были темой вашей диссертации.

Вопрос застал Шеншина врасплох. Похоже, выступление на этом совещании не входило в его планы. Молчание затягивалось, становилось неловким. Наконец, он нашелся.

- Именно поэтому, Александр Фёдорович, я и воздерживаюсь от выступления. Привык, знаете ли, к длительной аналитической работе, прежде чем делать заключение.

Ответ был логичен и как будто нейтрален, но только для объективного, стороннего наблюдателя. Для присутствующих же он означал, что нашёлся человек, осмелившийся не выразить безоговорочное одобрение инициативы ЦК. Лицо начальника из внимательно-доброжелательного стало непроницаемым. Шибаев мечтал о переходе в Иностранный отдел ЦК. Возможные разногласия в его отделе не прибавили бы ему очков.

- Ну, хорошо, - подытожил он. - Все выступающие одобрили предложение ЦК. Высказываний против не было. В таком духе я и представлю отчёт о настоящем совещании, если никто не возражает.

Возражающих не нашлось. Совещание окончилось. Служащие начали расходиться. Шеншина начальник попросил задержаться. В низовых звеньях ЦК в последнее время работали молодые, образованные аналитики, выполнявшие предварительную проработку решений. И Шибаев опасался их прямого общения с Шеншиным, известным автором публикаций об исламском фундаментализме. Это могло дискредитировать результаты прошедшего совещания.

- Между нами, Дмитрий Иванович, что вы имели в виду? - дружеским тоном полюбопытствовал Шибаев.

- Буквально то, что сказал. Я хотел бы проанализировать.

- И всё-таки?

- Между радикальными марксистскими группировками и фундаменталистами в исламских странах грань весьма иллюзорна. А отношение последних к немусульманам мы не можем игнорировать. Для них христиане и иудеи - это зимми, то есть, люди второго сорта, которым позволено существовать лишь при обязательном главенстве мусульман. А язычники и атеисты, то есть мы с вами, совершенно нетерпимы. И если возобладает

фундаментализм, нашему положению не позавидуешь.

- Это сугубо теоретически, - возразил начальник. - На практике наблюдается совсем другое. Фундаменталисты демонстрируют к нам дружелюбие.

- До тех пор, пока мы им всё даём бесплатно, - парировал Шеншин.

- И что ещё?

- Могу добавить, что в условиях высокой социальной напряженности, в исламских массах фундаментализм может распространиться, как огонь в сухой соломе. Стоит только поджечь.

- Ну и пусть, если эта сила направлена против наших врагов. В этом и состоит смысл предложений ЦК.

- Но всё может очень быстро перемениться. А это небезопасно для будущего России. В ваххабитских центрах Саудовской Аравии изготавливают географические карты, на которых наш Северный Кавказ, Поволжье, Западная Сибирь окрашены в зелёный цвет. Земля, по которой однажды ступала нога мусульманина, навечно принадлежит исламу. Одним словом, если живёшь в стеклянном доме, не бросай камень в соседа.

- Отдаю должное вашей эрудиции, Дмитрий Иванович. Но, мне кажется, вы несколько сгущаете краски и, главное, не учитываете конкретной международной обстановки. Характерная болезнь теоретиков. И кстати, что означают ваши слова о стеклянном доме?

- Наш стеклянный дом - это двадцать миллионов мусульман в Российской Федерации, среднеазиатские советские республики и Северный Кавказ. Если мы взрастим исламский радикализм заграницей, завтра он придёт и к нам.

Слова Шеншина задели некоторые болезненные струны в душе Александра Фёдоровича. Дело в том, что в его анкете великолепная русская пятая графа входила в явное противоречие с графой первой, содержащей татарскую фамилию. В условиях перманентной, скрытой, или явной национальной напряженности, в России знатоков антропонимики было, наверное, больше, чем во всём остальном мире вместе взятом. И указанное противоречие не могло оставаться незамеченным. Впервые Шибаев столкнулся с ним ещё в школе, когда в ходе ссоры одноклассник обозвал его татарвой. И впоследствии он не раз попадал в ситуации, где его русская стопроцентность ставилась под сомнение.

- Помилуйте, Дмитрий Иванович, - скрывая раздражение, возразил начальник отдела, - кого вы называете мусульманами в нашей стране после более полувека советской власти? Воспитанников советской школы? Людей, которые ни разу не были в мечети и не держали в руках Коран? Что же касается наших южных соседей, вы полагаете, что средневековый Афганистан с его вьючными ослами может представлять военную опасность для нашей ядерно-космической державы?

- Ну что ж, Александр Фёдорович, вы спросили, и я ответил. Полагаю, исламский фундаментализм нельзя недооценивать.

Наступила длительная пауза. Шибаев стал начальником отдела неслучайно. И не только потому, что был человеком хорошо образованным. В МИДе это не было редкостью. Дело было в другом. Он обладал быстрым аналитическим умом, позволявшим в сложных ситуациях вовремя находить нужные решения. Александр Фёдорович понимал, что, как минимум, часть аргументов Шеншина трудно игнорировать. Но они противоречили инициативе ЦК, и он не хотел быть к ним причастным. И, вдруг, его осенило. Нет, не зря в школьные и студенческие годы он так увлекался русской поэзией.

- А скажите, пожалуйста, - попросил Шибаев, - ваша фамилия имеет отношение к Шеншину, связанному с русской литературой?

Лицо Дмитрия Ивановича застыло в напряжении. Ещё мгновение, и он понял ход мыслей своего оппонента, но овладел собой и сохранил внешнее спокойствие.

- Какому Шеншину?

- Тому, который упоминается в семейной истории поэта Афанасия Фета.

- Фета? - Дмитрий Иванович помедлил. - Вы сомневаетесь в праве россиянина с нерусскими корнями беспокоиться о судьбе России?

- Давайте кое-что уточним, - едко ухмыльнулся Александр Фёдорович. – Не просто «россиянина с нерусскими корнями», а человека, несогласного с инициативой ЦК. И не просто с нерусскими корнями. Речь ведь идёт о еврейских корнях. Отсюда вопрос, о чьей судьбе, собственно, беспокойство? О России, или, может быть, об Израиле? Пожалуйста, поймите меня правильно. Я только хочу вас предостеречь в ваших же интересах.

- Наверно, мне следует даже сказать вам спасибо,- иронически заметил Дмитрий Иванович и холодно осведомился: - Я могу быть свободным?

- Да. Благодарю вас.

С этого момента Шибаев был твёрдо уверен, что возможные возражения Шеншина уже не будут препятствием к его дальнейшему продвижению по карьерной лестнице.

 

В 1820 году сорокачетырёхлетний русский помещик Афанасий Неофитович Шеншин проходил курс лечения на водах в Германии. Там, в городе Дармштадте, он влюбился в двадцатидвухлетнюю еврейку Шарлотту Фет, и она ответила ему пылкой взаимностью. К моменту их знакомства Шарлотта была замужем, имела дочь и, к тому же, готовилась снова стать матерью. Бросив семью, она последовала за Шеншиным в его родовое орловское поместье и вскоре родила ребёнка, названного Афанасием. Шеншин записал его, как своего сына, но через четырнадцать лет стараниями наследников подлог обнаружился. Мальчик был лишен дворянского звания, наследственных прав и получил фамилию Фет. Под ней он и состоялся, как выдающийся русский поэт, которого высоко ценили Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, П. И. Чайковский. Впоследствии, в связи с заслугами перед русской словесностью, царским указом ему были возвращены и дворянское звание, и родовая фамилия Шеншин, и права наследства.

 

Дед Дмитрия Ивановича Шеншина Василий Сергеевич, офицер русской армии, погиб в Восточной Пруссии в начале Первой мировой войны. Жена Василия Сергеевича, оказавшаяся после революции без средств к существованию, скончалась в 1921 году от скоротечной чахотки, оставив десятилетнего сына Ивана. Мальчик попал в приют для беспризорных, получил рабочую профессию и с 16 лет начал работать на заводе. Вступил в партию. Женился. В 1936 году у него родился сын Дмитрий. А в 1941 году Иван Васильевич был призван в Красную Армию и пал смертью храбрых при обороне Москвы. Через всю эту вакханалию войн, революций, смертей и исковерканных человеческих судеб до Дмитрия Ивановича дошли лишь скудные сведения о его происхождении из орловских столбовых дворян. Он не знал, имеет ли отношение к еврейской ветви генеалогического дерева Шеншиных, но причастностью к знаменитому поэту гордился, а известный романс Варламова на слова Фета "На заре ты её не буди" был его любимым.

Дмитрий Иванович окончил среднюю школу с Золотой медалью. К тому же у него были блестящие анкетные данные: русский, из рабочих, сын погибшего фронтовика-коммуниста. В послевоенном Советском Союзе это давало значительные преимущества. Он был принят в Московский университет на престижный факультет, окончил его в 1958 году и начал трудовую деятельность в качестве сотрудника советских дипломатических представительств. Работал на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Владел арабским и французским. Занялся исследовательской работой и опубликовал ряд статей по теме "Исламский фундаментализм и радикальные движения в развивающихся странах".

После защиты диссертации, в 1970 году Дмитрия Ивановича назначили заместителем начальника Ближневосточного отдела МИД. К тому времени он был женат и имел сына Афанасия. Казалось, жизнь поворачивалась к нему своей светлой стороной. Но человеку не дано знать, какие испытания готовит ему судьба. Вскоре начальника его отдела Шибаева перевели в Иностранный отдел ЦК. Уходя, он не рекомендовал назначать Шеншина на освободившееся место. Дмитрия Ивановича обошли, и он болезненно переживал эту несправедливость. Однако жизнь продолжалась. В 1976 году его сын поступил в Высшее Танковое Училище. Юноша хотел стать офицером, как прадед Василий Сергеевич и другие, дореволюционные Шеншины, которыми он гордился.

Летом 1977 года на подмосковной даче семья Дмитрия Ивановича отмечала день рождения сына. Среди приглашенных друзей Афанасия нельзя было не заметить стройную девушку с копной тёмных волнистых волос и большущими глазами. Её звали Хана. Национальный вопрос в жизни России всегда играл столь значительную роль, что в мозгу россиянина сформировался некий этнический детектор, определяющий национальность незнакомца ещё до оценки каких-либо его других свойств. Вот и сейчас, первое, что мелькнуло в голове Дмитрия Ивановича при виде девушки, было: "Еврейка". Её глаза светились такой искренностью и невинностью, что, наверно, самый матёрый черносотенец с багровым от беспросветного запоя лицом дрогнул бы, прежде чем нанести ей оскорбление. И Шеншин вспомнил своего предка Афанасия Неофитовича. Что-то же заставило его взять в жены беременную еврейку-чужестранку? Впрочем, черты Ханы казались Дмитрию Ивановичу знакомыми. Но откуда? И он вспомнил. Скульптура Антокольского "Не от мира сего" в Третьяковской галерее. Слепая девочка, кормящая голубей. Значит, эти черты не были случайными. Может быть, таким видел Антокольский образ своего народа. Однако самое большое впечатление на Дмитрия Ивановича произвели глаза его сына, с восхищением устремленные на гостью. Загадочная линия судьбы старинного дворянского рода Шеншиных возвращалась на круги своя.

С этого момента Дмитрий Иванович жил в состоянии тревожного ожидания. И когда Афанасий представил родителям свою невесту, он был к этому внутренне готов. Сыграли свадьбу. Потом родился внук, которого назвали Яковом в честь покойного отца Ханы. Сын был счастлив. Но, увы. Началась война в Афганистане, и дивизия, в которой служил Афанасий, была отправлена на фронт. В этой войне исламские радикалы из разных стран уже сражались против СССР.

В 1985 году Шеншины получили извещение, что их сын болен гепатитом и в ближайшее время будет отправлен в таджикский госпиталь. Хана, оставив семилетнего Якова у Дмитрия Ивановича и его жены Дарьи Васильевны, помчалась в Душанбе. Но Афанасия привезли в госпиталь слишком поздно. Через два дня по прибытии он умер.

Черная пелена опустилась на семью Шеншина. Двадцатисемилетняя красавица Хана вернулась в Москву поседевшей. И Дмитрий Иванович, глядя на неё, был полон тревожных предчувствий. Она подолгу сидела, уставившись в какую-то невидимую точку, словно пытаясь разглядеть исчезнувшее счастье. Именно так, устремив неподвижный взгляд в сторону, Хана однажды шагнула с тротуара на проезжую часть дороги, прямо под колёса автомобиля. В тот же день в больнице Склифосовского она скончалась, не приходя в сознание. А её сын, Яков Афанасьевич Шеншин, полностью перешел на попечение дедушки и бабушки.

 

Дмитрий Иванович уже не огорчался по поводу неудавшейся карьеры. Его главной задачей стало воспитание внука, единственного продолжателя рода Шеншиных. Теперь он всё чаще думал о будущей России, в которой предстояло жить Якову. И в воображении Дмитрия Ивановича возникала огромная страна, щедро наделённая природными ресурсами и одарёнными людьми. Вот если бы она ещё не пренебрегала знаниями и талантами своих граждан. О! Это была бы самая счастливая страна в мире!