«Анна» "Жил на свете человек, Скрюченные ножки..." Корней Чуковский Ах, Анна, тебе ли не знать, что такое бомбежка? Заложены уши, а взрывы пульсируют жарко в твоей голове. Человечек на скрюченных ножках из детской считалочки, помнишь, его было жалко - таким уродился. И встал на кривую дорожку, бегом - на задворки, в убежище, в черную печку. Без веры нельзя, пусть не в бога - в соседскую кошку, иначе не жить ни тебе, ни тому человечку. Тебе ли не помнить - смеялся, снарядом распорот, пустой криворотый вокзал. На часах - восемь тридцать. Застывшее время съедало разрушенный город и детский дневник: шелестели больные страницы. Неровные буквы похожи на хлебные крошки. Чудес не бывает. Но что это? Сыплется манна, идет человек... человечек - колёсиком ножки, а рядом - прозрачная девочка... Веришь ли, Анна... «Анна» - жанр философской поэзии... Не гражданской лирики...Значит, будем философствовать. Скрюченный человечек Чуковского жил в моем восприятии в совершенно отдельном, панарошном мире, там же, где живут говорящие звери, только звери живут не в скрюченном мире, а в общем — сказочном, но и в нашем живут тоже. А у человечка этого мир был свой, во всем скрюченный, и он никогда в «нескрюченный» мир не попадал. Интересно, что в обычной жизни я человечка этого даже вообразить не могла, в отличие от других персонжей. Его можно было только нарисовать, как и его мир. Ни снять кино художественное во времена моего детства, ни, тем более, спектакль поставить про скрюченного человечка никак было нельзя — это же все-все надо скрутить... То есть его мир — четко нарисованный, но объемным я его представляла запросто — мультиком! Я, конечно, сочувствовала этому человечку, но, с другой стороны, понимала, что ему в его скрюченном мире быть ровненьким было бы еще хуже. Так что он был, вроде как, гармоничен с окружением! Ну да, в этом месте жанр стихотворения встал как надо — философская поэзия! К сожалению, дневник Анны Франк я не читала, потому интерпретирую содержание стихотворения буквально. Из первой строфы узнаем, что, видимо, Анна усомнилась в вере как таковой, наблюдая вынужденную уродливую жизнь людей в условиях, для того вовсе не приспособленных. Без веры человек быстро теряет и силы, и желание жить. Просто не находит смысла... ЛГ, обращаясь к Анне, призывает верить ее хотя бы в этого скрюченного человечка... Верить, чтобы продержаться... Вторая строфа продолжает описание разрушенного города, разрушенного, теперь окончательно скрюченного мира, время в котором не течет вперед, наоборот, оно словно все в себя поглощает... во время, застывшее на часах... Но что это? Сыплется манна, идет человек... человечек - колёсиком ножки, а рядом - прозрачная девочка... Веришь ли, Анна... Тем не менее, живы и скрюченный человечек из детской книжки, а вера Анны вернулась манной ее бессмертного дневника... Можно сказать одно — если бы человек не верил, он бы не писал, потому что писать — это усилие, воля. Впрочем, писание дневника обычно человека освобождает. Тем не менее, как ни странно, мало кто во время войны писал даже дневники... Впрочем, людям было ни до чего, да и у каждого свой живой способ веры. Стихотворение написано двумя восьмистрочными строфами, цезуры оформлены графически. Пятистопный амфибрахий, рифмовка абаб. Рифмы неизменно добротные. «Плюмбум» …а память ноет шрамами запястий. Щелчок ключа в замке - взведен курок. Свинцовый дождь - как полосы препятствий. За шкирку сам себя - и за порог. И в тупике: безвыходность, безвходность. Взъерошенная птица чистит клюв о ветки бузины. Куда угодно уехать, убежать бы… Плюмбум-плюм - с тяжелым стуком вянущие грозди роняют скороспелость. Пряча взгляд, осенний день вколачивает гвозди в твои ладони. Холодно. Распят. Интересна предистория стихотворения: «Однажды увидела человека под дождем. Стоял, раскинув руки и закрыв глаза. Иногда язык телодвижений красноречивее слов. Запомнилось надолго, вот, написала. Хотела узнать, увидели ли вы его? Так называемая визуализация получилась?» Что мог чувствовать этот человек? То, что он был открыт дождю, однозначно, он от него не прятался, возможно, это был какой-то акт единения, очищения... В стихотворении дано сюрреалистическое описание простреливаемой полосы препятствий, которую, видимо, пришлось преодолеть человеку, стоящему сейчас под осенним дождем. Тут же взъерошенная птица среди гроздей бузины чистит клюв... И не сбежать от своей памяти, но, быть может... хотя, нет, осенний день вколачивает гвозди в твои ладони. Холодно. Не смыть из памяти прошлое, если настоящее восстанавливает его вновь и вновь. Стихотворение написано тремя слитными катренам рифмовкой аБаБ, пятистопным ямбом. Интересен авторский графический рисунок. Первые полтора катрена написаны построчно, далее устойчивые драматические цезуры дополнительно оформлены перенесением строк. Плюмбум-плюм - с тяжелым стуком вянущие грозди роняют скороспелость. Стук падающих ягод, дождевых капель озвучен химическим элементом свинца — основной составляющей пуль. Мы буквально видим метафорически подкошенных выстрелами людей (скороспелых — потому что война...), перебегающих по простреливаемому пространству. Последняя строка дополнительно украшена великолепной внутренней разноударной рифмой ладони — Холодно. Остальные рифмы также неизменно хороши. Оба стихотворения совершенно замечательны, исполнены в неизменном метафорическом авторском стиле с яркими и точными описаниями. Елена буквально несколькими строками умеет цельно дать повествование и окружить его ненавязчивыми философским рассуждениями. А выводы читатель всегда будет делать сам. Потрясающие работы! |