КАЧЕЛИ ДЛЯ НАДЕЖДЫ

1.

 

Маленький Костик любил мечтать.

Чаще всего он мечтал о маме, папе, доме и качелях. Качели обязательно должны быть большие, как в том фильме про американскую семью, который им однажды показывали.

На этот раз фантазии унесли Костика в красивый двухэтажный дом.

 

 

- Тебе что, особое приглашение нужно? Быстро в игровую! Бестолочь! – резкий окрик вернул Костика в столовую детского дома № 2. Ужин закончился, теперь полагалось идти в эту ненавистную комнату. Там здоровенный Мишка снова будет ехидно высмеивать перед ребятами его «заячью губу».

Костик вылез из-за стола, шумно отодвинув стул. Он не хотел, чтобы шумно, так получилось. На вечно раздраженном лице Нины Ивановны этот нечаянный грохот вызвал знакомую гримасу: она нервно поджала губы, от чего на толстом подбородке нарисовались некрасивые складки. От вида этих складок Костику всегда становилось не по себе. Он поежился и засеменил в игровую.

Мишка в компании ребят возился с конструктором. Костик уселся на ковер поодаль, стараясь не смотреть в ту сторону. Уставившись на грязно-зеленую стену, он стал разглядывать узоры из пятен, царапин и бугорков.

Постепенно мысли мальчика переключились с Мишки на лежащий на боку грузовик. Колес осталось только три, полинялый кузов рассекала большая трещина, но зато в кабине еще был целехонек блестящий руль. Здорово, когда есть руль. Заурчав, словно настоящий мотор, Костик повез грузовик по ковру, и вдруг уперся в Мишкины сандалии. Не поднимая головы, Костик продолжал сидеть на коленках, вцепившись в грузовик и чувствуя, как неприятный холодок растекается внутри.

- Ты урод, – развязно произнес Мишка.

- Неправда! – Костик не поверил Мишке, потому что мама только сейчас ему улыбалась.

- Урод, урод, вот ты кто! – повторяли дети, но Костик, хоть и шмыгал носом, защищался:

- Сами вы уроды! Я хороший! Меня найдут и заберут!

 

...Как это бывало всякий раз после столкновений с Мишкой, Костик, вдоволь наревевшись в одиночестве, стал отчаянно представлять, что на пороге игровой комнаты вдруг появляется ЕГО ПАПА. Собственный, настоящий. Высокий, широкоплечий, с мужественным лицом и добрыми глазами. Какой папа на самом деле, да и есть ли он где-нибудь, Костик не знал, поэтому мог придумывать его каким угодно.

 

 

Горечь утихла. А что представлять дальше, Костик не знал.

 

2.

 

Когда в жизни все не так, мы спрашиваем себя: почему? Ищем ответы, но не находим. И спрашиваем снова: почему, почему?

 

Жизнь Костика текла медленной бесцветной рекой, не принося ни особых радостей, ни каких-либо открытий. Как и другие дети, он ходил в школу, играл во дворе детдома, дрался, чистил и иногда не чистил зубы. И, как все другие дети, он хотел узнать, где его родители. Почему судьба обошлась с ним так скверно? Чья это ошибка и как ее исправить?

 

Дети по-прежнему дразнили Костика, чаще не со зла, а по привычке. Но его спасали фантазии. Костику легко было представить себя любимым мамой и папой, а когда за спиной вырастают крылья, не страшны никакие насмешки и тумаки. Он думал: может быть, родители просто потеряли его? А значит, обязательно найдут.

 

Все рухнуло в десять лет: Костя узнал, что от него отказались в роддоме.

Как оглушенный, не соглашаясь верить в эту невозможную, обидную правду, Костик еще и еще прибегал к Нине Ивановне, задавал вопросы:

- Это абсолютно точно?

- Может, что-то случилось, и она забыла меня, а потом вернулась, а меня уже нет?

- А не могли меня украсть?

- Нет, Костик, нет. Она просто ушла и оставила тебя.

Нина Ивановна сочувственно вздыхала, скорбно морщила подбородок, и от этого Костику становилось еще тяжелее.

Наверное, виновато его уродливое лицо. Наверное, мама решила, что такой некрасивый сын ей не нужен. Наверное, она была права.

 

И он перестал мечтать. Глупо теперь, да и незачем.

Отчего-то он стал сторониться даже тех немногих, с кем раньше дружил. Рядом с громадной тоской в его душе поселилось равнодушие к себе и ко всему остальному миру.

Школьные пятерки сменились двойками. Мир вокруг, став неинтересным, погас.

Теперь во все, что говорили ему дети и воспитатели, Костик охотно верил. Да, он урод, бестолочь и не заслуживает ничего хорошего. Теперь к его прозвищам добавились «мямля», «немой» и «дурачок».

Унылые детдомовские дни, недели, месяцы потянулись еще медленней, как бесконечный неподвижный поезд из одинаковых серых вагонов, мимо которых идешь, идешь, а он все не кончается.

 

Но однажды, когда за окнами опостылевшей детдомовской спальни распустилась буйная сирень, и от запаха ее кружилась голова, потому что запах этот рождает в юношеском сердце смятение, – однажды Костик влюбился.

Им овладело странное, необъяснимое томление. Тоненькая белокурая одноклассница Светка ловила на себе его неравнодушные взгляды и смущенно отворачивалась.

 

Как-то в классе Мишка, по обыкновению, грубо пихнул Костика в плечо:

- Что ты тут ходишь, придурок уродливый? Брысь отсюда!

Костик, тоже по обыкновению, молча направился к своему месту. Но вдруг увидел Светкины глаза, они смотрели на него в упор. И в них полыхало все, что она чувствует к нему: и жалость, и досада, и гнев, и что-то еще, чего Костик не мог бы объяснить.

И сердце его упало, а потом что-то взорвалось, обожгло душу осознанием: он не такой, каким хотела бы видеть его Света. И стало очень больно в спине, там, где обычно начинают отрастать крылья.

Нужно было сейчас же, немедленно что-то сделать, чтобы она увидела в нем другого Костика, не несчастного и нелепого. И он шагнул к здоровяку Мишке, схватил того за шиворот, тряхнул, и Мишка отлетел к стене и брякнулся, потеряв равновесие.

А Костик, отдаваясь своему внезапному порыву, отчетливо, словно железным молотом вколачивая в невидимую стену остатки равнодушия к себе, произнес:

- Сам ты придурок.

Светка все еще смотрела на них, и в ее глазах больше не было жалости и досады. Костик заметил даже, что она улыбнулась. И он, еще не веря себе, но уже окрыленный, тоже улыбнулся ей.

 

С того самого дня жизнь Костика начала меняться. Он словно проснулся, и, оглядываясь назад, стыдился себя прежнего. Какая, оказывается, глупость – думать, что если ты никому не нужен, то и жизнь, и все в ней к черту. Досадная ошибка.

Пусть таким, как он, труднее найти свою дорогу. Пусть у него ниже старт. Ничего, он сам все исправит в своей жизни. Сам станет кому-то нужным. Сам.

 

3.

 

Пораньше закончив дела, Костя купил большой букет цветов и поехал в сторону детдома № 2. Кому были куплены цветы, он и не знал. Может быть, для кого-нибудь из прежней жизни.

Что-то тянуло его туда. Все настойчивей не давало покоя, не отпускало.

Костя остановил машину напротив утопающих в зелени знакомых ворот.

Здесь, в этом стареньком двухэтажном здании, он начинал жить. Дружил, ссорился, плакал от обиды, мечтал о родителях. Здесь писал стихи, когда впервые влюбился.

Больше десяти лет он пытался строить свою жизнь так, чтобы всё в ней отличалось от той, прежней. Он хотел стать другим: уверенным, успешным, счастливым. Меняя себя, он словно исправлял чью-то нелепую, чудовищную ошибку.

А главное – он построил свой дом, чтобы вырастить в нем своих детей.

В его доме живут жена и сынишка. Уверенным и успешным он стал. Значит, всё получилось. Может быть, поэтому и потянуло сюда? Пришло время оглянуться на прошлое без давящего чувства безысходности? И сказать ему: «Смотри, а я сумел. Я победил тебя!»

 

Он еще раз посмотрелся в зеркало, поправил галстук и вышел из машины.

Детдом изменился. Вместо мрачно-зеленых коридоров Костю встретили детские рисунки и фотографии на свежевыкрашенных стенах. Пройдясь по знакомым закуткам, которые теперь казались маленькими и узкими, Костя остановился напротив двери с надписью «Директор Амосова Н.И.»

Нина Ивановна! Директор! Что-то неприятное шевельнулось в душе. Нет-нет, это не обида. Просто воспоминания.

Костя постучал и приоткрыл дверь.

За столом сидела полная пожилая женщина с высокой белокурой прической. «Ну и ну!» - Костя с трудом узнавал ту самую Нину Ивановну, которую они когда-то называли «наша мегера». Несколько секунд директор равнодушно рассматривала вошедшего, а потом брови ее поползли вверх:

- Костик! Ты?!

- Точно, Нина Ивановна, я. – Костя улыбнулся и подошел к столу, протянув цветы. – Это вам.

- Господи, как изменился! Не узнать! – она обхватила ладонями щеки и покачала в изумлении головой, а Костя усмехнулся.

Разговор не очень клеился. Костя отвечал на вопросы, сам спрашивал, и чувствовал, как всё это возвращает его в детское ощущение себя – того, потерянного ребенка. Захотелось уйти. Похвалив произошедшие в детдоме перемены, он поинтересовался нуждами заведения, обещал помочь и на этом попрощался.

Выйдя на свежий воздух, Костя долго стоял, прислонившись к перилам и вдыхая знакомый аромат сирени. От нахлынувших воспоминаний в груди было тесно, больно.

С внутреннего двора на другой стороне дома послышались детские голоса. Захотелось пройтись по когда-то родным аллеям, и Костя сошел на знакомую дорожку.

Голоса становились громче, между деревьями замелькали детские фигурки. Мимо промчался мальчишка лет восьми, за ним девочка помладше. Она обернулась и остановилась. А Костя, взглянув на ее лицо, замер. Внутри рванулось, заметалось что-то невыносимо щемящее.

Он приблизился к девочке, всматриваясь в ее неправильные черты лица. «Заячья губа»! Девочка не двигалась, изучая присевшего на корточки дядю.

Что в этом детском взгляде показалось Косте таким знакомым? Может быть, ожидание?

- Как тебя зовут, красавица?

Щеки девочки загорелись ярким румянцем, она молчала. Костя улыбнулся и подмигнул малышке. В ответ её губы неуверенно дрогнули, а через мгновение расплылись в абсолютно доверчивой улыбке. И она очень тихо ответила:

- Надя.

И поспешно добавила, уточнив:

- Надежда.

А потом вдруг спросила:

- Ты – папа?

Опешив и соображая, что сказать в ответ, Костя гладил девочку по волосам. Она же, почувствовав расположение, придвинулась ближе, совсем вплотную, подняла ладошку и осторожно потрогала его щеку.

Они говорили, и Костя чувствовал удивительное тепло, Он видел отражение их общей мечты в глазах маленькой Надежды.

Через несколько минут он встал, кивнул девочке: «Еще увидимся!» и решительно направился обратно в кабинет Нины Ивановны, обдумывая, как начать новый разговор.

 

…Садясь в машину, он на ходу набирал на мобильнике номер жены. Дождавшись ее голоса, Костя, несмотря на то, что собирался начать издалека, вдруг неожиданно для себя выпалил: «Светик, родная, я хочу взять девочку из детдома. Ты поддержишь меня?!» Последние слова он уже почти кричал от волнения. В трубке после недолгого молчания послышалось: «Ничего не понимаю. Приезжай, поговорим».

По дороге домой мысли Кости суматошно скакали. Перед глазами сменяли друг друга то грязные зеленые стены из прошлого, то щербатая улыбка девочки, то складки на подбородке Нины Ивановны... Надя… Наденька… Надежда… Он повторял это имя на разные лады, вслушивался в него, словно таким образом мог понять, что чувствует этот ребенок, живущий сейчас там, где когда-то жил он сам. А вдруг… Костя зажмурился, представив, как какой-нибудь Мишка мучает ее ежедневными издевками.

Света поймет. Это же его Света, она должна понять, что нельзя поступить иначе. ОН-НЕ-МО-ЖЕТ.

Пусть, пусть у этой малышки будет другой дом. Красивый, двухэтажный и… с качелями во дворе. А он, Костя, станет ЕЁ ПАПОЙ.

 

Разговор был нелегким. Света, конечно, все поняла, но решиться вот так вдруг, с годовалым первенцем на руках, стать матерью еще и чужому ребенку, уже шестилетнему и совсем незнакомому? Всю ночь они проговорили, и к утру Света, вытирая в очередной раз набежавшие слезы, сказала:

- Я постараюсь стать для нее хорошей мамой.

И он сгреб её в крепкие объятия:

- Я в тебе не сомневаюсь.

 

Когда с формальностями по удочерению было покончено, Надежда навсегда перебралась в дом Алексеевых.

К этому времени в их дворе уже красовались большие качели, на которых могла уместиться вся семья. И часто, дожидаясь Костю с работы, Света и ее двое детей сидели, прижимаясь друг к другу и тихонько покачиваясь. Запрокинув головы, они рассматривали затейливые облака, проплывающие над их красивым двухэтажным домом.