ОСЛЕПИТЕЛЬНОЕ СИЯНИЕ УСКОЛЬЗАЮЩЕЙ КРАСОТЫ

 

 

- «Покури-ка ты, дружок, а то я пальчики обжёг», - Капитолина Ильинична протянула вперед пухлую правую ручку с зажатым в кулачке белым ажурным платочком и уже своим мягким добрым голосом добавила: - И даёт нашему Женечке окурок…

- Ой! Что делается на белом свете? - Зоя Андреевна свернула губы трубочкой, покачала гладенькой седой головкой. - А дальше?

- Дальше? Я вскочила, бросилась к Женечке, окурок выхватила …

Зоя Андреевна прикрыла на мгновение глаза, но даже так не смогла представить, как грузная и неповоротливая Капа смогла бы вскочить и броситься.

- Как вы смеете, говорю, предлагать ребенку сигарету!

- А он?

- А что он. «Знаю, знаю», ухмыляется, - в голосе Капитолины Ильиничны вновь послышались грубые чужие нотки. - «Кто не курит и не пьёт - ровно дышит, сильно бьёт». А собака его ка-ак клацнет зубами. Ка-ак прыгнет в песочницу. И прямо на Женечкин зАмок. А ведь он так старался!

Зоя Андреевна взмахнула ручками.

- И у всех подъездов люди сидят. Смотрят. Представляешь? И у этого… таунхауса - тоже. Я как закричу - помогите, люди добрые!

- И что?

- Все головы отворачивают, будто не слышат. Боятся…

- А он?

- Да ничего! Плюнул и был таков. А мы ревём с Женечкой…

- Мерзавец! - Зоя Андреевна качнула головкой.

- И всё с улыбочкой ехидной. С прибауточками. И собаку зовет Барсик! А у Барсика зубы - как у акулы!

- И как ты, Капочка, в наши-то годы умудряешься всё помнить?

- Ты же знаешь, я любой стих слёту запоминаю. Я «Онегина» ещё наизусть помню, - Капитолина Ильинична провела по вспотевшему лбу ажурным платочком. - А вот куда минуту назад очки положила, хоть убей, не вспомню…

Зоя Андреевна поднесла к губам блюдце с остывшим липовым чаем. Капитолина Ильинична положила платочек на белоснежную скатерть, взяла маленькую серебряную ложечку и потянулась к хрустальной розетке с прошлогодним малиновым вареньем.

- Каков мерзавец, - возмутилась Зоя Андреевна.

- Несчастный молодой человек! - сказала Капитолина Ильинична.

И обе они уже в четвертый раз хотели с новыми подробностями пережить эту историю, но в дверь позвонили.

- Это Валик, наверное, - встрепенулась хозяйка.

Зоя Андреевна нашарила под столом тапочки, поднялась и шаркающей, имитирующей шведскую ходьбу походкой вышла в коридор.

Капитолина Ильинична отложила ложечку, поправила ладонью каштановый шиньон и, с достоинством королевы, достала из стеклянной вазы аккуратную маленькую карамельку. Она неспешно развернула обертку, спрятала бумажку в потайной карманчик и сунула проворно конфетку в рот. Затем она бросила взгляд в пустоту дверного проема, снова потрогала накладные волосы, посмотрела на вазу, вздохнула, подцепила рукой ещё одну карамельку и отправила её в тот же карманчик.

- Капочка, ты помнишь Валика? - из коридора послышался голос Зои Андреевны. – Муж Оли - дочери покойной сестры Марии. Он отправил жену с дочкой на юг, а сам делает ремонт в новой квартире.

В комнату вошёл мужчина средних лет, среднего роста и телосложения в тёмно-синем костюме и голубой сорочке:

- Добрый вечер.

- Вечер добрый, - ответила Капитолина Ильинична, проглатывая карамельку.

- Валентин Аркадьевич, - представился мужчина.

- Капитолина, - нараспев протянула Капитолина Ильинична. Что-то щёлкнуло, и в её левой ладони, мгновенно, словно красно-жёлтый бутон, раскрылся кокетливый веер.

- Выпей чайку с нами, - суетилась у стола Зоя Андреевна. – Валик хотел снять жильё на время ремонта, но я упросила Олю, чтобы он жил здесь.

Валентин Аркадьевич снял пиджак, повесил его на спинку стула. Сел, закинул ногу на ногу.

Капитолина Ильинична с интересом разглядывала гостя: «Приятный молодой человек. Сколько ему? Сорок, сорок пять? Держится уверенно… А стрелки на брюках. Только задень, - порежешься!»

Зоя Андреевна заварила новый чай. Принесла ещё одну вазочку с печеньем:

- Валентин, хоть ты нас рассуди. Сейчас Капитолина историю одну рассказала.

Капитолина Ильинична сложила веер, взяла чашку, отпила небольшой глоток и начала рассказ:

- Ещё недавно наш район на отшибе стоял. Город заканчивался, начинались поля. Потом рядом построили двух и трёхэтажные дома. У каждого свой гараж, отдельный выезд на объездную трассу. Таунхаус, как принято называть сейчас.

- А между старым районом и новым разбили сквер с большим детским городком, - вставила Зоя Андреевна.

- Я знаю, - кивнул Валентин Аркадьевич.

- Ой, - воскликнула Зоя Андреевна. – Ведь вы же переехали в один из таких домов…

И пожилые женщины принялись рассказывать и вновь переживать в лицах ту историю, в которой страшная собака разрушила до основания великолепный песочный зАмок, возведённый четырёхлетним архитектором - правнуком Капитолины Ильиничны.

- Негодяй и мерзавец! - подвела черту Зоя Андреевна.

- Нет, Зоя, - Капитолина Ильинична махнула веером. – Он не виноват. Он – несчастный молодой человек. Его воспитали плохо. И я считаю своим долгом этот пробел восполнить.

- И всякий раз, видя этого поддонка, Капа старается воспитывать его. Учит уму-разуму. «Только красота спасет мир».

- Красота - это сумма всех прекрасных качеств человека! - пропела в ответ Капитолина Ильинична.

- Да-да. Достоевщина! И кончится всё это ужасно, - Зоя Андреевна громко вздохнула. – Или собаку на тебя натравит… Это ж надо, собаку - Барсиком назвать! Или джипом своим огромным переедет…

- Нет, нет и нет! - веером, словно красно-жёлтой стеной оградила себя от этих слов Капитолина Ильинична. - Ты не веришь в человека, Зоя. Мальчик не получил в детстве теплоты, заботы, любви. Ему собаки ближе, чем люди.

- Ничего себе мальчик. Уголовник отпетый.

- Я сорок лет отдала школе, воспитанию детей. Среди моих учеников и доктора наук, и военачальники, и даже один вице-губернатор!

- Капочка, брось ты эту затею, пока не поздно.

- Нет! «Мир спасёт красота»! - воскликнула Капитолина Ильинична.

- И массовые расстрелы, - тихо добавил Валентин Аркадьевич.

Женщины увлеклись настолько, что совсем забыли о его присутствии. От неожиданности Капитолина Ильинична громко икнула.

- Какие расстрелы? - опешила Зоя Андреевна.

- Расстрелы? - переспросил Валентин Аркадьевич. - А… это. Я где-то слышал такую присказку…

Капитолина Ильинична взяла чашку с остывшим чаем.

- Мне кажется, я знаю, о ком идет речь, - произнес Валентин Аркадьевич. - Это «царь цветов», помощник депутата Законодательного Собрания.

- «Царь цветов»? - спросила Зоя Андреевна.

- Это прозвище такое, - ответил Валентин Аркадьевич. - У него цветочный бизнес. Думаю, такого только могила исправит.

- Могила? - удивилась Капитолина Ильинична.

- Слухи ходят о нём нехорошие… В киоски свои он берёт на работу молоденьких девчонок… принуждает их к сожительству. Потом увольняет…

- Ну, что я говорила! Какая низость, - сказала Зоя Андреевна. - И никто не может этому противостоять?

- Пока, наверное, никто, - Валентин Аркадьевич смотрел на Капитолину Ильиничну.

- Как же так, - удивленно произнесла Зоя Андреевна и добавила решительно: - Капа, брось ты всё это! Брось, пока не поздно…

- Ах, оставьте! Всё это сплетни. Философия страуса, - меццо-сопрано пропела бывшая учительница, покачивая высокой каштановой прической. - Ещё Конфуций сказал: «В воспитании нельзя делать различий между людьми».

 

Женечку родители увезли на море. Капитолина Ильинична захаживала теперь чаще к Зое Андреевне. Они пили чай и вели непринуждённые беседы.

Как-то раз Валентин Аркадьевич пришёл позже обычного и застал Капитолину Ильиничну уже в прихожей. Зоя Андреевна стояла рядом.

Подруги вяло ответили на приветствие, и Валентин Аркадьевич спросил:

- Что-то случилось?

Пожилые женщины обменялись взглядами. Зоя Андреевна громко вздохнула. Капитолина Ильинична, молча прошла к двери, обернулась, посмотрела на Валентина Аркадьевича и хриплым голосом произнесла:

- Я сорок лет работала учительницей. Я такого отборного мата за всю свою жизнь не слышала!

- Так что же всё-таки произошло? – спросил Валентин Аркадьевич.

- Так снова этот, - протянула в ответ Зоя Андреевна. Она достала платок, провела им под глазами:

- Капочка решила цветы купить. На кладбище. Муж её гладиолусы любил… Она попросила поменять один. А этот был там в подсобке. Вышел и давай базлать - «дура старая», «ходят тут со своими копейками», «положи их себе на могилу»… и матом всё, матом…

- А вы воспитывать его хотите. «Горбатого только могила исправит», - сказал Валентин Аркадьевич, снимая туфли.

- Да я и слова не успела сказать, - ответила Капитолина Ильинична. – Бедный мальчик!

- Прошу тебя, Капа, оставь ты этого мальчика в покое!

- Как вы не поймёте! Его нужно научить различать хорошее и плохое, добро и зло. Ему нужно осмыслить своё поведение, исправить свои ошибки, - воскликнула Капитолина Ильинична.

Она тихонько закрыла за собой дверь и пошла, ступая нетвёрдо, с потухшим взором.

 

В открытое окно ломились ветки клёна. Ещё слышны были отзвуки дневной суеты, но город уже забирали густые сумерки.

В дверь постучали.

- Валик, ты не спишь? – Зоя Андреевна приоткрыла дверь.

- Нет, с дочкой по скайпу разговариваю.

Зоя Андреевна вошла в комнату.

- Тётя Зоя, привет! - с дисплея ноутбука смотрела внучатая племянница.

Зоя Андреевна подошла ближе:

- Ой, Машенька!

И быстро повернулась к Валентину Аркадьевичу:

- У нас беда, Валик. Капа в больнице!

 

В травматологию они поднялись, когда на город опустилась ночь. Капитолина Ильинична не спала. Она лежала в тускло освещённой палате, в белых простынях, бледная, одинокая, несчастная. С безумным, блуждающим взглядом. На кровати рядом кто-то храпел. Самого человека видно не было, только из-под одеяла торчала нога в аппарате Елизарова.

Зоя Андреевна на цыпочках вошла в палату. Валентин Аркадьевич стоял в дверях.

- Капочка, как ты? – спросила Зоя Андреевна.

Капитолина Ильинична не ответила, отвернула голову к стене. Зоя Андреевна увидела, что каштановый шиньон её, закреплённый всегда так безукоризненно, лежал на подушке. На затылке видны были седые корни волос, - и в таком освещении сначала показалось, что это большая проплешина.

- Посмотрели? – раздался голос дежурной сестры. – Первичную хирургическую обработку раны ей сделали. Если не удастся освидетельствовать собаку, будем проводить полный курс вакцинации. Вы ей сейчас ничем не поможете. Пускай она поспит.

Медсестра проводила их к выходу:

- В приёмник её привёз сын. Она не могла ступать на правую ногу. Повреждения не тяжёлые. Скорее всего, у неё психологический шок. Она часто повторяла фразу «царь цветов». И ещё Конфуций?

- Конфуций? – переспросила Зоя Андреевна.

- Ну да. Что-то про исправление ошибок… Не помню…

- «Единственная настоящая ошибка – не исправлять своих прошлых ошибок», - сказал Валентин Аркадьевич.

- Да-да, кажется именно так…

 

Прошло несколько дней.

- Валик, ты не представляешь. Её перевезли сегодня в платную клинику! Она уже ходит. Она звонила мне час назад и просила нас срочно приехать!

- Это всё Эдуард! – Капитолина Ильинична указала на ослепительный букет белых роз в стеклянной вазе на маленькой тумбочке у кровати. - Он приехал ко мне в травму утром. И сразу на колени – простите, сам не знаю, как так мог поступить…

Привычным жестом она проверила свою высокую причёску.

- А вы, Валентин, и ты, Зоя, не верили. Говорили, только могила, расстрелы, - лицо бывшей учительницы светилось. – Он глубоко раскаялся. Сказал, что взглянул на жизнь другими глазами. Сказал, что через неделю отправит меня в санаторий… А там уже и Женечку привезут…

Когда две подруги в разных частях большого города – Капитолина Ильинична в частной клинике, а Зоя Андреевна в своей квартире – готовились заснуть счастливым сном, Валентин Аркадьевич включил ноутбук. Пальцы правой руки его касались тачпада, а левой - отбивали по столешнице легкую нервную дробь. Он навёл курсор на «Видеозвонок».

Ему ответили. На экране появилось лицо мужчины. Освещения явно не хватало, зато звук был отменным.

- Привет, Валентин, - сказал мужчина.

- Привет, Игорь.

- Коля такой шашлык приготовил из твоей баранины, шампур проглотишь. А коньяк! Может всё-таки приехать за тобой?

- В другой раз, не будем тревожить Зою Андреевну.

- Жаль. Когда ещё соберёмся…

- Расскажи лучше, как всё прошло.

- Да что тут рассказывать. Виктор - режиссер наш - всё придумал. Реквизит в театре любой есть…

Остановили мы его на посту. Проверка документов.

Он как заорёт: «Вы чего, нюх потеряли? Не видите, кого остановили? Я вас урою всех».

И выскакивает из машины с травматическим пистолетом. А тут Коля. Он до театрального в ВДВ служил. Я и не понял ничего. Всё так быстро произошло. Смотрю - Коля одной рукой клиента за шкирку держит, а другой – собаку за ошейник. Пистолет на асфальте валяется. Собаку - в клетку, на хозяина наручники, кляп в рот и в багажник. Бультерьера Толя в ветлечебницу увёз. А этого - по объездной, на его же машине в лес.

Выволокли из багажника, расстегнули наручники, вытащили кляп. Я и Виктор с автоматами. Коля ему лопату бросил. «Копай!» - говорит.

А у этого ноги подкосились, трясётся, плачет: «Если это Верка вас наняла, так я не виноват. Она сама!»

Я затвор передёрнул. Он лопату схватил. Копает, шатается, в штаны наделал, скулит: «Сколько вам Светка заплатила? Я в десять раз больше дам. Только отпустите!»

Там торфяник. Делов-то - минут на двадцать. Он целый час копал…

«Отпустите! Всё на вас перепишу!»

Виктор ему: «Хорош! Лопату кидай сюда!»

Я к краю ямы подхожу и как ты, Валентин, говорил, спрашиваю: «Что же ты, гад, людей пожилых обижаешь?»

Он: «Каких людей?»

А я ему сладенько так: «А второго дня на бывшую учительницу нашу, кто свою собаку спустил?»

«Не буду, никогда! Жизнью клянусь!» - на коленях, весь грязный.

«А что жизнь твоя сейчас, сколько стоит?» - спрашивает его Коля, а сам лопатой на него сверху торф кидает.

Упал он на дно и только трясётся беззвучно. Мы реквизит забрали и к дороге. Там нас уже Толя в своей машине ждал…

 

Валентин отключил ноутбук.

«Вот и всё».

Но что-то не отпускало.

«Через пару дней я перееду к себе. Ремонт наконец-то закончился. А там и Ольга с Машей вернутся».

Какие-то мысли спонтанно появлялись в его голове.

«Может напрасно это? Будут другие люди, другие депутаты и их помощники… Да и этот, как его? Эдуард… забудет всё через неделю. Будет так же портить молоденьких дурочек и хамить бывшим учителям?»

Он открыл книгу.

Мысли снова и снова возвращали его к событиям последних дней.

«Но если все будут проходить мимо, не станут замечать пошлость, не будут бороться с хамством и подлостью, куда же мы тогда придём?»

Он задержался на последнем абзаце. Прочитал ещё раз:

«Самое трудное в учении - научиться чтить учителя. Но лишь чтя наставника, сможешь перенять его правду. И лишь перенимая правду, народ способен почитать науки. Поэтому, согласно ритуалу, даже призванный к государю учитель не совершает ему поклона…»

Он отложил книгу:

«А вот это очень правильно. И тоже не даёт мне забыть всё».

Валентин Аркадьевич удовлетворенно потёр руки и произнёс вслух, обращаясь неизвестно к кому:

- Учителей бывших не бывает!