Кто жил в Средней Азии, тот помнит, как осенью весь народ собирал хлопок. Наверное, тоже самое, что картошку собирать в России по массовости, но волокна хлопка растут на кустах в коробочках, которые к прохладным ночам открываются. Надо только выбирать руками и бросать в фартук из тонкой дешёвой ткани, что на животе. В фильмах негры убирали хлопок с фартуком на боку.

Я не любил монотонный труд, да и тем более, каково это делать, когда ты подросток и уже думаешь о своей первой девочке? Конечно, ты и виду не подаёшь, что тебе нравится Люда, недавно пришедшая из другой школы, необычная, подвижная девчонка, которая нравится всем. Даже учителям-мужчинам.

Туркменские сёла почти всегда большие - двести, триста домов, окруженные полями хлопчатника.

В девятом классе нас привезли в колхоз имени Халтурина. На центральной усадьбе в начальной школе рассортировали так, что в одной половине были мальчики, а в другой - девчонки.

Увозили в поле рано утром, возвращались под вечер. Особых развлечений не было, потому что уставали и рано ложились спать.

А утром приходил бригадир, и нас забирали на машинах, а иногда пешком, если поле близко. В любом случае было весело. И волнующе, потому что ты оказывался почти всегда рядом с Людой, а потом тебя оттирали от неё или её подружки, или ребята посмелее в сердечных делах. Но ты успевал переглянуться с девушкой и это откладывалось на сердце счастливым событием, потому что тебе не отправлялся сигнал полного равнодушия. Нет, это была надежда. На что?

... Мы оказались с ней на самом краю большого поля, на котором несколько дней назад хлопок убирали комбайны. Их заборники погружались на кусты и всасывали волокна. Но кое-что после машинной уборки еще оставалось. Но каждый ученик мечтал попасть на тот участок, который комбайнёр "прозевал". Здесь сразу можно набрать дневную норму.

В тот день класс еще не вышел на грядки. Под большим тутовым деревом было весело от кривляния Момона, Сережки Войтенко, и смеха девчонок, которых он развлекал.

- Расскажи, Момон, как ты Синтину провожал?

Это предложил Колька Атаянц, в принципе добродушно, как друг Серёжки.

Тот молчал насупившись. Колька стал допытываться:

- Или ты шёл за ней на пять метров сзади?

- Да мы рядком, за руки держались, - ехидно отозвался Момон.

- За какие руки? - воскликнула Синтина. - Он шёл с Заварыкой и трепался о каких-то коллапсах. Правда Заварышка?

- Я не помню, чего пристали, - отбился Заварыкин лёжа на траве. - Нужна ты была нам!

- Ах, не нужна, - обиделась Синтина, - тогда буду ходить домой другой дорогой! Или позову Борьку с нашего двора. Он вам даст по шеям...

И в таком духе, когда особенно не важен смысл, а главное - чем-то поддеть друг друга и смеяться. Смеяться по любому поводу.

- А почему ты с ними не осталась? - спросил я Люду.

- Не интересно. Да и норму надо выполнять. Я не люблю быть в долгу. Нас же оторвали от учёбы ради помощи стране...

- Ну ты идейная...

Но я закрыл рот. Люду выбрали секретарем комсомольской организации школы. Её часто вызывали в горком комсомола и она приходила на педагогические советы. Вот и сейчас требовательно спросила:

- А ты почему не вступаешь в комсомол?

- Ха, почему? Не дорос...

- Что ж так о себе неуважительно...

- Давай, Люд, лучше о любви поговорим.

Мы шли параллельно друг другу по своим грядкам. Не больше метра между нами. У неё была очень красивая голова с косичками из пепельных волос. Иногда девушка смотрела на меня своими серыми, в какую-то зеленоватую крапинку, глазами. В них отражалась насмешливая искорка.

- А что ты знаешь о любви? Что это такое?

Вот и поворот в разговоре! Я к такому не готов!

- Ну, это радость в сердце. Вот увидишься с человеком, с которым всегда хочется быть рядом, и уже счастье на весь день.

- Примитивно... А ты любил уже кого-то?

- Люблю сейчас.

- И ты можешь сказать ей об этом?

Мы оба остановились и посмотрели друг на друга. Вот бы сейчас сказать Люде о своих чувствах! Сам же напросился. Самый момент! Другого не будет!

Но я отвёл взгляд и мы разошлись, неожиданно открыв для себя тот участок, что белел внезапно выпавшим снегом. Все кусты ломились от хлопка. Ну не ломились, но его было так много собрать по сравнению с тем, что осталось на всём поле, что мы бросились навёрстывать упущенное. О моём настроении говорило то, что собирал я совершенно не последовательно. Броуновским движением от еще не до убранного куста к тем, что манили своим обилием. Люда старалась обрабатывать свои кусты обстоятельно, выбрав квадрат площади. Я не мешал ей, а лихорадочно наполнял фартук. Но в какой-то момент мы сблизились и столкнулись лбами. И упали.

Люда осмотрелась и стала смеяться.

- Чего ты? - не понял я.

- Просто мы пожадничали. У меня уже полный фартук.

- У меня тоже.

- Давай отложим их. У тебя есть запасной?

- Нет.

- Я тебе дам. Я даже наберу тебе столько, сколько себе. А ты беги к ребятам. Позови их сюда.

Вот она в этом вся.

Я очумело пошел в другой конец поля, но не долго, потому что повстречал класс, лениво собирающий хлопок самым широким флангом.

- Эй, рабы, пошли к нам! - крикнул я. - Там много хлопка и ...Люда.

Вскоре рядом с ней закипела работа. В этот день не только мы с Людой выполнили планы, но и все, кроме Момона и Заварыкина. Они отсыпались под тем тутовником. Узнав, где мы набрали норму, бригадир ругался. Он хотел чтобы на этом "клондайке" поработали его колхозницы, да забыл...

Больше мы с Людой не оказывались наедине. Или так получалось, или я её уже не интересовал.

На выпускном вечере пригласил её, будучи уже под хмельком.

- Ты едешь в Москву? - спросил я о том, о чём уже знали все.

- А ты?

- Меня ждут в училище. Пойду учиться на лётчика.

- Правда? На истребителя?

У девушки загорелись глаза. В них появился долгожданный интерес к моей личности.

- На чём придется летать, - картинно пожал я плечами и добавил несуразицу, - летать не ползать...

В это время к нам приблизился Колька Атанц.

- Люд, пошли подышим воздухом.

Через некоторое время они вернулись, явно смущенные, держась за руки.

 

Я своё отслужил в ВВС и по налёту, и по ранениям, полученным в Афганистане. Горел в вертолёте, падал с парашютом на склоны гор, отстреливался от душманов.

Я, было, ушёл из авиации. Но началась Чечня и меня призвали служить в штабе авиаполка. Я не женился и после окончательного списания выбрал Москву.

Однажды на станции метро поднимался с поезда на очень длинном эскалаторе. И тот был забит до отказа - час пик. Все одиночки как я, застыли, каждый в своих мыслях и переживаниях прошедшего дня. Что-то заставило меня оторвать бессмысленный взгляд от набивших оскомину рекламных щитов и я без любопытства посмотрел на вереницу людей параллельного марша, также поднимавшего свой груз наверх из подземелья скоростей и искусственного ветра. Я обратил внимание на женщину, так же как и большинство разглядывающую ярмарку тщеславия плакатов на стене за моей спиной.

И вдруг сердце ёкнуло, неужели Люда? Да, это была моя одноклассница, но уже не веснушчатая девчонка, которая лучше всех играла в баскет, руководила нами в своей организации, а приятная знакомая незнакомка с несколько усталым лицом человека, возвращавшегося с тренировки.

Я крикнул, но она не услышала из-за какой-то рекламной музыки. Посмотрел на верх, до которого была вечность, словно горизонт хлопкового поля. И мы с Людкой стояли на параллельных грядках. Но собирали лишь свои мысли.

Говорят, что они материальны. Моя Люда, оторвавшись от своих размышлений, словно её толкнули, растерянно посмотрела в мою сторону. И, наконец, мы встретились взглядами!

Наверху мы, как во сне, соединились руками и так, в какой-то альпинистской связке, выбрались на улицу с высоким светлым небом. Перешли через неширокий проезд под маяком светофора. В скверике обнялись и надолго застыли, покачиваясь, словно в каком-то танце под очень щемящую душу мелодию.

Двое людей, для которых не существовало огромного города с миллионами жителей и бестолковых приезжих.

Мы устали от охватившего нас волнения, и присели на скамейку, взахлеб узнавая друг о друге всё, что казалось на тот момент главным. Потом не спеша двинулись ко мне, в однокомнатную квартиру на седьмом этаже, и это не было чем-то предосудительным, и не потому что Люда была уже вдовой, а потому, что почувствовали себя единым целым, которому нельзя больше раздваиваться...

Но не дошли до подъезда, а зашли в кафе, что в подвальчике моего дома.

Долго сидели полупьяные не столько от принятых бокалов шампанского, а от счастья видеть друг в друге свою юность. И лишь потом, уже в квартире, обессиленные от прощания с одиночеством, на балконе, бросая вызов всем прошедшим годам и городу, раскинувшемся внизу, решили пожениться. И немедленно.

- Только учти, я старше тебя, - смеясь предупредила Люда.

- Почему?

- Потому что я знала, что мы когда-нибудь будем вместе.

- Ну уж и я не моложе тебя, вон уже седой!

- Очень нерешительный седой, - засмеялась та, которая навсегда осталась смыслом моей жизни.