(немного хроники)

 

Место им выделили тихое и укромное: ни тропинки рядом, ни тротуара, ни дороги, чтобы можно было легко подъехать. Где-то далеко, под терриконом, видны были люди. Таня часто ходит этой дорогой в магазин. Так уж пришлось – жить рядом с кладбищем. Почти вся кладбищенская жизнь была для неё открыта, как на ладони. Она знала в лицо работников администрации, «копачей», как принято называть алкоголиков, готовых за бутылку самогона кайловать землю, сплошь забитую отвалами породы. Знала мужиков, выливающих надгробные плиты и плиточку для земли. Кладбище – это целый город людей со своим уставом, правилами, законами и беззаконием.

 

Это беззаконие и возмутило Татьяну, когда она в очередной раз пошла этой дорогой в магазин. В этот раз алкоголики ломами и кайлами долбили не породу, а асфальт. Когда-то давно, в советские времена, здесь была проезжая дорога, по которой грузовики носились с углём, шпалами, породой. Забыта давно и дорога, и старый заброшенный террикон. Забыто всё и навсегда.

 

Этим и воспользовались работники кладбища, предоставив бесплатное место под захоронение солдат…

 

**

 

Город снова наполнился звуками канонады, залпов, автоматных очередей, звуков проносившихся по дорогам танков. Всё вернулось на круги своя. Никакие минские договорённости не работали ни минуты. Всё, как всегда, было очередным блефом. Для кого – трудно сейчас разобраться. Но то, что люди потихоньку начали разочаровываться в скорейшем исходе войны – сущая правда.

 

Снова появились люди с букетами цветов, обвитыми траурной лентой. Это удручающее зрелище ранит каждого, кто видит такую ленту. Молодая мама толкает перед собой коляску с малышом, орущим о каких-то своих проблемах, а голова её покрыта траурной косынкой. Сколько вдове лет? Двадцать хоть исполнилось? Вдова…

 

- Наташа, что произошло? – спросила Ирина женщину, увидев её в чёрной косынке.

- Зятя похоронила, - выдохнула она. – Представляете, сама ездила в морг на опознание. В жизни не забуду этого зрелища. Хорошо, дочь с собой не взяла. Она бы от увиденного там и осталась.

- Представляю картину.

- Не представляете. Поверьте, не представляете. А я и говорить не буду. Ни к чему всё это. Война не щадит тела мальчишек, попавших под бомбёжку или обстрелы. Наш был целым. Почти целым. Я дочери ничего не сказала. В закрытом гробу привезла из морга. В закрытом и увезли на кладбище.

Говорят, после войны сделают там аллею памяти. Какая аллея под терриконом?

- Наташа, а ближе никак нельзя было похоронить?

- Нет. Не дали места…

- Ладно, закрыли тему. Ты держись. Тебе ещё дочь с внуком надо поддерживать.

 

А мимо прошла старушка с парой гвоздик, обвитых траурной лентой. Сколько горя и страданий принесла война. Сколько душевных и физических мук еще принесёт…

 

**

 

- Я помню вас, - подошла Ирина к незнакомой женщине. – Откуда я вас знаю?

- Я бывала раньше на этом рынке, вот и запомнилась.

 

Перед Ириной стояла ровесница в стареньких вещах, с поношенной сумкой, наполненной чем-то, только ей известно чем. Куртка «под кожу» белого цвета напоминала о прошлой более-менее сытой жизни этой дамы.

 

- Я в плену была, - вдруг выпалила женщина совершенно беззубым ртом.

Ирина машинально вытерла щеку, на которую попала слюна незнакомки. Ирина отступила на полшага назад, но дама сделала то же самое по направлению к ней.

- Вы шутите?

- Какие шутки! Я была в настоящем плену. В Луцке.

- А как вы туда попали? У нас никого из дому не увозили в плен. У нас и врагов в городе не было.

- Я сама туда уехала.

- В плен?

- В Луцк.

- От войны бежали?

- Нет, решила заработать на крышу. У меня дом совсем старенький, крыша протекает. А если крышу не ремонтировать, дом может рухнуть. Вот я и решила в Киеве заработать на крышу.

 

Что-то не давало Ирине уйти, и она продолжала слушать, периодически вытирая лицо от очередной капли слюны и отступая назад. Дама наступала на Ирину вместе со своей информацией.

 

Я попала в Киеве на вокзал. Там, в углу помещения, было много народа, и я пошла к толпе. Несколько человек с плакатами приглашали приезжих присоединиться к группам по интересам. Меня заинтересовал юрист. Он выглядел импозантно. Одни лаковые туфли чего стоили.

 

Я к нему подошла и вкратце рассказала о том, что меня волновало. Он мягко улыбнулся мне и сказал, что я попала именно к тому, кто разрешит все её проблемы. Для этого нам всем надо сдать ему свои документы и беспрекословно слушать его рекомендации. Он собрал нас в каком-то вокзальном кафе, накормил, показал билеты и сказал, что Луцк – самое надежное место для исполнения всех желаний. И мы, как овцы, пошли за ним.

 

А потом было страшно, тревожно, жутко. Сначала я попала в какое-то общежитие. Там всякого народа собралось: и наркоманы, и алкоголики, и тунеядцы. Я всегда закрывалась в своей комнате, боясь каждого звука. Так продолжалось до тех пор, пока я не подвернула ногу и не попала в больницу, а оттуда в дом престарелых, где за мной обещали присматривать. Сначала присматривали. Они и документы на мой дом забрали и припрятали в сейф, чтобы у меня их не стащили. Я полгода жила в доме престарелых.

 

- А зачем вы устроились в дом престарелых? Вы приехали на заработки, следовательно, надо было искать рабочую бригаду.

- Какую бригаду? – возмутилась собеседница. – Там хорошо кормили, прекрасно со мной обращались, обещали пристроить.

- Я вас всё равно не понимаю.

- Я этого тоже не понимаю. Зато теперь я точно понимаю, что меня хотели упрятать в психушку, забрав все мои документы на дом и таким образом отнять у меня жильё. Они там все повязаны. Я это точно знаю. И милиция, и департамент, и директор дома престарелых и директор психушки.

- Для этого надо было выезжать из родного города, чтобы понять гнусную систему мыльных рук? Что-то вы не договариваете.

- Я сбежала. Я, старая баба, перелезла через двухметровый забор, как сайгак, чтобы сбежать от наркотиков. Да-да, там и наркотики были. Я боялась, чтобы меня не укололи, и я не стала наркоманкой.

 

Что-то в этом рассказе не складывалось. Что-то женщина не договаривала. Она тарахтела бесперебойно о своих мытарствах в чужом городе. Полгода её устраивала беззаботная жизнь потребителя, а как пришло время расплаты за все «прелести» жития в этом заведении, она тут же поняла, что её элементарно используют.

 

Хорошо, что всё закончилось. Она дома. Рада ли семья возвращению блудной дщери – вопрос остался открытым. Но еще одна загубленная душа, еще одна перевёрнутая жизнь останется прозябать остатки своих дней в постоянном страхе за своё личное существование. Ей крыша теперь не нужна. Своя бы не съехала.

 

**

 

Издалека послышался грохот. Люди привыкли к этим звукам – танки идут. И, не сговариваясь, многие быстро пошли к дороге. Это стало настоящим ритуалом. Каждая женщина знает, что сынов надо благословить в дорогу. Куда бы ни ехали танки – на стоянку ли, на обед ли, в бой – женщины благословляли солдат. Если рядом нет их матерей, становится прямой обязанностью каждой женщины благословить солдат на жизнь.

 

Со стороны – душераздирающее зрелище: громыхают по асфальту танки, сверху сидят солдаты и машут людям, стоящим вдоль дороги. Никаких носовых платочков. Люди руками машут солдатам и открыто крестят по православному обычаю воинов. Слёзы сами катятся по щекам. Только бы остались живыми, только бы не допустили врага в наш город, только бы женщины не повязали черные траурные косынки.

 

День так бы и закончился, но только не для дончан. Вновь послышались звуки взрывов.

Война…

 

07.05.15