— Настенька, все будет хорошо, родная... — Борис бережно обнимал Настю, шаг за шагом помогая ей спускаться, осторожно целуя в висок, в шею, в щеку, когда она приостанавливалась. Не будь эти лестничные клетки такие темные и узкие, снес бы на руках, но в ее положении лихачить не решился.

Внизу, у подъезда, стояла машина скорой помощи. Молодой врач прохаживался рядом, задумчиво глядя на светлое ночное небо. Звезд настолько много, словно их щедро накидали горстями. И вдруг поймал себя на мысли: «Везет же кому-то! Как они узнают друг друга? Какая среди мириады — твоя...» Хлопнули двери, подошли Борис с Настей, врач привычным движением отодвинул вход и помог Насте устроиться на широком сиденье, принимая ее из рук Бориса.

— Не волнуйся, парень, все будет хорошо. Иди, кофе вари, мечтай. Не до сна теперь — может, к утру папой станешь, так что о главном думай, — доктор понимающе улыбнулся Борису, кинул привычно-внимательный взгляд на его руку и деловито закрыл машину. — Во второй роддом, — обратился к водителю, проворно заскакивая в салон. Неотложка тронулась с места и поползла к шоссе, мелко подрагивая на изгибах и рытвинах старого двора.

Настя полулежала, откинувшись на жесткую спинку, на всякий случай держась руками за кресло. Окружающее отодвинулось, отдаваясь глухим и далеким, жизнь теперь бушевала внутри. Вернее, она только отбушевала, может, пять минут, может десять — время, как и пространство, то ускользало, то вязло, накатывая волной. Но сейчас можно спокойно подышать, как научили в консультации, и постараться думать о хорошем.О хорошем... Сколько себя помнит, Настя, нет, она не думала, она впитывала отовсюду только хорошее, и всегда улыбалась. Жить в ожидании чуда — ни что иное, как привычка. Особенно, если в нем уже живешь. И на учебе будущих мам им настоятельно советовали все свободное время читать добрые сказки, слушать красивую музыку, заниматься лишь тем, к чему тянется душа.

Настя любила вязать. И теперь, в декретном отпуске, вязание вновь как-то само собой стало основным делом. Словно не петли она нанизывала, а растила ребенка. Настя и не сомневалась, что беременность, особенно первая, будет счастьем, неторопливым ожиданием еще большего счастья, и полностью жила в своей сказке. Она должна успеть. Надо только слушать себя и не спешить. После рождения малыша она примется за изготовление очаровательных пинеток, костюмчиков, шапочек... А пока вязала в удовольствие: дымчатый палантин на осень, невесомый в туманно-ускользающем ажуре; скандинавский свитер Борису, перевитый косами и жгутами, выпуклыми в благородном цвете скошенной крапивы и сочиняла, пока было время, из разноцветных остатков пряжи забавные варежки Нелькиным двойняшкам. Варежки... Варежки...

Никакого значения своей руке Боря словно не придавал. Когда она его впервые увидела...

...Лишь после того, как Борис ушел, Нелька, продавец-консультант по книгам о домоводстве и розовым романам, со вздохом сказала, мол, классный парень, все при нем, да только беда...

— Какая беда? Ты о чем? — не совсем понимая подругу, с удивлением переспросила Настя.

Какая у этого парня может быть беда? У него открытый, внимательный взгляд, спокойный, приятный голос — рядом с ним так легко! Какую опять беду Нелька разглядела? Неисправимая женщина — всегда ищет подвох! Сказки для нее только в книжках! Когда Настя отвела нового покупателя к любимым стеллажам «Мистика. Фантастика» и увлеченно начала рассказывать о новинках, быстро поняла, что он ей сам запросто все расскажет. Но ей так хотелось говорить именно с ним, а ему было так приятно слушать именно ее!

Оказалось, оба увлечены одним автором, чуть больше года появившимся на прилавках города — Джоном Мавериком. Настя, консультант по литературе с таинственным содержанием, одна из первых в магазине прочла пилотные сборники его рассказов еще в мягких обложках и была поражена! Откуда Маверик знал, что ей хочется читать?! Она, в отличие от издателей, предпочитала не романы, а именно сборники рассказов и небольших повестей — дочитав до конца, ей всегда хотелось вернуться в начало. А рассказы Джона словно туда и приглашали — неспеша обдумать, примерить так и этак. Это не расхожее чтение, когда, как по гаревой дорожке, пролетаешь страницу за страницей, запыхавшись, со звоном в голове захлопываешь книжку и нетерпеливо оглядываешься в поисках новой дистанции... Нет, здесь другое: неторопливый поход в диковинный, но до дрожи узнаваемый мир, полный предчувствий и тайн, незримыми нитями прошивающих жизнь. Дома у Насти отдельно от книжного шкафа висела бабушкина еще резная полочка старинной работы. На ней, шутила Настя, обитало «счастье» — особые книги, перечитывая которые, хочется жить, и не просто жить, а жить волшебно, по-своему, по-настоящему! Там и поселились первые рассказы и повести Джона Маверика.

Работу свою Настя очень любила. На лето даже придумала новую пиар-акцию: привлекательная девушка на крыльце магазина увлеченно читает книжку! И когда покупателей было немного, в хорошую погоду с удовольствием выходила на улицу что-нибудь полистать. Как раз в тот день поступил новый сборник Маверика «Рыбалка на мертвой реке».

Как всегда, наряженная, Настя, замирая от предвкушения, шагнула из затененного зала на залитое солнцем крылечко, открыла наугад тугую еще книжку и... Словно выпала из городского гула! Дробный стук каблуков, шарканье шин, лай собак, резкие голоса людей растворились и оказались за пределами увлекательных страниц. «Мир, подобно крыльям бабочки, двусторонен. В обычном, закрытом, состоянии — тускл и смазан, и сух, как прошлогодний лист. Не развернуты дивные узоры, лишь угадываются в блеклой мешанине серо-коричневых пятен. Его краски шершавы, а линии грубы. В нем есть только то, что есть, а чего нет, того и быть не может. Его красота, неброская, ожидаемая, хоть и радует глаз, но не насыщает сердце.

Мир колдовской — это бабочка в полете. Искрится, манит, удивляет каждую секунду. Горит на солнце и ярче солнца. В нем невозможное не просто возможно, а естественно и желанно. Его расцветка бархатна, а в каждой складке лукавой блесткой притаилось чудо».

Именно так Настя всегда и принимала жизнь — как чудо! Иначе и быть не могло! Всегда верила, что рано или поздно найдет автора, который умеет сказать, как она чувствует! Потому что не может быть, чтобы только она летала среди железобетонного города радостным мотыльком! Хорошо, пускай не диковинной бабочкой, но запросто — снежинкой, сорвавшимся листиком, кружила в стае голубей, взмывала с ласточками до облаков!

— Здравствуйте! Интересная книжка?

— Очень! Не успела открыть — зачиталась! У нас много замечательных книг!

Настя оторвалась от страниц. Рядом стоял спортивного сложения невысокий парень, самый обычноый, улыбаясь смотрел прямо в глаза, будто приглашая его вспомнить. Странно... Разве они были когда знакомы? Борис?! Красивое имя! Упорное, независимое! Анастасия? Воскресение! Праздник каждый день! Удивительно мягкий, располагающий взгляд серо-зеленых глаз давным давно известного друга... Нет, этого не может быть. Они только что познакомились...

— Пожалуйста! — Борис распахнул стеклянную дверь магазина, пропуская девушку. Она плавно перешагнула порог, легко толкнув полумрак окутанной солнцем фигуркой.

 

— Толкается? Врач взял Настю за руку и послушал пульс. — Дыши, милая. Сколько прошло времени с последнего раза? Минут двадцать? Все у нас в норме. Ночь, пробок нет, доедем быстро. И в предродовом не задержишься, и бумаги оформить успеешь.

Хорошая рука у врача. Почти как у Бориса... Левая... Но у Бориса, конечно, мягче, теплее, бережнее.

Уже потом Борис рассказал, как, проезжая мимо, случайно увидел нарядную девушку, читающую на крылечке книгу. Это было столь необычно, что в голове мелькнуло: манекен как настоящий, даже длинная, по каблук, шелковая юбка колышится от легкого ветерка. Но неожиданно девушка перелистнула страницу, глаза выхватили вывеску «КНИГИ», и он тут же, не раздумывая, выскочил на остановке из автобуса. Зачем? Говорит, привык покупать книги в магазине возле общежития, но почему-то, глядя на нее, захотелось взять в руки книжку, именно ту, которую она листает!

Ну да, из ее рук он брал книги левой рукой, она смотрела ему в глаза, на книжные полки, потом опять в глаза, которые нравились все больше и больше. Они выбрали две книги, одна из которых была «Рыбалка на мертвой реке», и пошли на кассу. Настя, ничуть не смущаясь, совершенно просто, как старого знакомого, попросила его зайти, поделиться впечатлением от прочитанного, и была уверена, что скоро он зайдет и все-все ей расскажет.

— Хороший парень, сразу видно. Не бедный, кажется: поло на нем стильное, фирменное. И стрижка свежая. Загляденье парень, разве...— и Нелька, которая была на пятнадцать лет старше Насти, притихла.

— Неля, ну что ты вздыхаешь? Что ты, на самом деле? — Настя разве что не светилась после встречи и непонимающе глядела на подругу.

— Кольца-то у него нет, да и на чем ему быть...

— Какого кольца? — и тут Настю осенило! Она заулыбалась. — Неля, ты неисправима! Мужчин все на кольца высматриваешь! Многие сейчас не носят колец обручальных! Да если и носят, тебе-то от того — что? Замуж собираешься?! — Настя звонко рассмеялась.

Конечно, никуда Нелька не собирается, у нее близнецы-мальчишки в садик ходят, дочка-первоклашка, муж на трех работах крутится, а за детками присматривает строгая свекровь. Но по какой-то совершенно неясной привычке, Нелька, действительно, всех встречных мужчин «проверяет» на бракопригодность. Впрочем, о любви Нелька читает много и взахлеб! Ни один розовый роман не пропускает, и рассказать о волшебном чувстве оттуда очень даже умеет! Редкая покупательница уходит от нее без заветной книжки. И быстро возвращается за новой. Только Насте Неля по секрету сказала, что понять никак не может — что за любовь такая? И зря Настя чего-то ждет, замуж не выходит. Пролетит ее весна и — куда? Кому? Вот она живет с мужем — мужчина в доме необходим, добытчик, как без него; встретились — друг к другу потянулись. Но чтобы неземное виделось, ум терялся... Чего-то там хотелось.... Говорить — не наговориться... Когда говорить-то? О чем? О чем, когда дети народились и в книжках обо всем уже красиво наговорено! Любовь — птица пуганая, да и дело семьи — детей поднимать. Не успеешь оглянуться — внуки пойдут, правнуки... Рук опустить некогда! Но Настя в ответ только смеялась.

— Зря, ты, Настя, смеешься. Руки-то у него нет!

— Как нет? Куда девалась? — Настя ничего не могла понять. Были руки у этого парня, она же помнит: плечи, запястья... Рядом же стояли! Вот он книжку у нее берет... Ну да, левой рукой, но мало ли левшей на свете!

— Да пальцев у него нет на правой руке! Только большой! — Нелька удивленно глядела на Настю, — Ты... не обратила внимания, что ли?

— Нет, не заметила, да и не смотрела, чего у него нет. Как по мне — все при нем... — но Настя, действительно, задумалась. Не потому, что у парня оказалось что-то не то и не так, а... На самом деле! Она совершенно не обратила внимания на отсутствие пальцев на правой руке! Он стоял от нее справа, вторую руку не прятал, даже в карман, да и какой карман! На дворе жара, июнь-месяц, самое пекло, на нем легкая рубашка с коротким рукавом, действительно, поло, а в карманы джинсов руки, точно, не засунешь надолго. Да и странно было бы держать руки в карманах брюк. Никакого поведения, руку прячущего, она в нем не заметила. Да и не на руку она смотрела! На стеллажи с книгами и в глаза! Какие у него умные глаза!

— И ладно, что ты к руке привязалась! Видно, он и без пальцев живет неплохо, — все же Насте было странно для самой себя пропустить отсутствие столь необходимых частей тела.

Она глядела на свои пальцы, привычно их чувствуя, сгибая-разгибая, мягко потирая подушечки друг о друга... Да... Ей бы без пальцев, да на правой руке, наверное, несладко пришлось. Как же тогда вязание? Разве что крючком, с какими-то приспособлениями... Но вязала бы все равно. Потому что уже в четыре года, в то время, как ровесницы в песочнице увлеченно лепили куличики, Настя медленно, но упорно связала из ярко-зеленых, как молодая травка, ниточек, для любимой куклы Вали шарфик. Бабушку тоже звали Валей, она издавна вязала на заказ, и дом был полон корзинками с клубками, спицами, крючками, вилками, старинными журналами и книгами по рукоделию. Неожиданно для бабушки маленькая Настя не запуталась, не выколола глаза спицами, и скоро связала шарфик уже себе, простенькой платочной вязкой, зато яркий — оранжевый как солнышко! А бабушка обвязала его красными кружевами и украсила пушистой бахромой-лучиками на концах. С этих пор бабушка не могла нарадоваться на ученицу. А Настя о лучшем наставнике и не мечтала! Казалось, клубки, спицы и журналы с картинками заменили девочке и игрушки, и подружек.

В семь лет Настя ходила с бабушкой в парк не гулять, а выводить напоказ нарядных кукол, играя в Дом Моделей. Девочке нравилось, что ее умение вызывало у окружающих восторг и неизменный интерес. Куклы щеголяли в кофточках, штанишках, пинетках и шапочках, а зимой — в «меховых» шубках из длинных петель и всегда со своей игрушкой-малышкой, которая нередко отправлялась с прогулки в новый дом. Настя начала осваивать вязание крючком и веселые игрушки проложили путь к сердцам школьных товарищей. Домовики, зайчата, лисята, разная милая живность — девчонкам; жуткие монстры, пауки и дракончики — для мальчишек.

В школьные годы она всерьез занялась схемами ажурных узоров. Возможность украсить мир своими руками настолько увлекла Настю, что ей казалось, у каждого человека есть какое-то хобби! Иначе и быть не может! Она, например, больше всего на свете любит узоры из ниток. Потому что никогда не знаешь, что покажется в приглянувшемся рисунке, пока не изготовишь образец. В перепеве спиц набирает он силу: появляются отдельные детали, потом силуэт. И если образ в голове сложился, то стоит его воплотить — как мир принимает заявку. Настя надевает наряд и обязательно случается чудо! А как же не чудо, если каждый день приносит столько радости! Если всем вокруг нее хочется улыбаться и говорить только хорошее!

Пожалуй, кроме вязания Настя любила разве что читать, но, особенно, перечитывать. Ей нравилась мистика, однако не та, что несбыточная фантазия, а настоящая, которая может случиться на самом деле, да она и существует! Ведь если человек хоть немного волшебник, он верит в чудо, умеет его вообразить и шагнуть навстречу. Настя запросто представляла, что читает магические книги и колдует волшебными палочками, что достались по наследству от бабушки. А как же иначе, ведь она — фея из рода фей! Никто ей об этом не говорил — сама догадалась.

Вот и в тот день Настя была в обновке. Облегающая туника с длинными рукавами изысканной вязки. После школы, учась библиотечному делу, Настя уже не копировала узоры — теперь она их сочиняла.

Всегда, сколько Настя себя помнит, ей хотелось другого. И не удивительно, что в самые трескучие морозы возникло желание связать к лету нарядную тунику. Какую? О чем? Пока неясно. Но вот в супермаркете приглянулся ананас. Пышный, ароматный, точеный, золотой-шишковатый, с веселой сине-зеленой розеткой. Глаз не оторвать от дива заморского! А недавно приснился сон... Белые, роскошные перья, порхают, кружатся повсюду... Растут, удлиняются, изгибаются, нежно дрожат и колышутся их края, снежной стеной сыпятся легчайшие опахала. Покачиваясь, тихонько спускаются лодочками...

Странный сон. Не тревожный, но необычный. Перья... Ананас... Туника, и вдруг! Показался рисунок! Основа — сетчатые ананасы, уложенные ромбами. Их огибают перистые дорожки, и уже неясно, что это, ананасы на полотне или перья невиданной птицы. Получился подвижный, текучий, струящийся, как ее сон, узор — именно то, что она хотела.

До весны Настя мудрила над основной схемой и выкройкой изделия. Перебрала несколько видов пряжи, пока не остановилась на вискозном шоколадном шелке с золотой нитью. До лета в свободное время увлеченно вязала тунику и дополняла рождающийся образ. Именно к этому наряду сочинились сережки «Лучики»: тончайшие золотые цепочки разной длины с крошечными шариками на концах — гнижние касались плеч. Сережки изготовили в ювелирной мастерской. Для комплекта Настя выбрала по каталогу подходящее ажурное белье, светлые босоножки на пробковой подошве и того же цвета летнюю, совсем простую, сумочку. Из нежно-пастельного шелка, в тон тунике, заказала в соседнем ателье широкие брючки, которые Боря и принял за длинную юбку.

Собирать новый образ Настя могла целый год, зато каждый день старалась наряжаться так, словно он — праздник! Ведь она — фея по имени Воскресение! Пусть нарядов у нее не так и много, но дано ей умение комбинировать вещи, подбирать и менять украшения — бусы, сережки, подвески, браслеты, аксессуары — шарфики, косынки, перчатки, сумки, зонты... И каждый раз она была всегда чем-то другая. Нелька, когда увидела ее «Заветное желание» — такое имя получило новое произведение Настиного искусства, всплеснула руками.

— Настя... такого просто... не бывает! Где женихи, скажи мне пожалуйста?

Неля прекрасно знала: кто на Настю только не заглядывается! Вся улица лишь на нее и смотрит, а ей и дела мало! Миниатюрная гибкая девушка шла своей дорогой навстречу... Чему? Конечно, же счастью! Чему же еще!

— Неля, мы просто еще не встретились. Я его узнаю! Вот узнаю, и все тут! Не надоедай со своими женихами!

Но странный парень ей понравился. Она стояла среди книг и пыталась что-то понять, успокоиться. Этот парень... Взволновал, словно они были знакомы, но когда... Где... Никак не понять. Знает одно — они никогда не встречались, но знакомы... Как это может быть? Сильно он ей понравился. Так сильно, так сильно...

 

— Сильно, сильно толкается... — Насте мгновенно стало жарко, такого активного напора изнутри она не ожидала, и посмотрела на врача...

— Все в порядке. Так и должно быть. Не напрягайся, у тебя еще есть время — ты же первый раз. Хорошо, если за несколько часов управишься, просто дыши, не мешай ребеночку, не сопротивляйся.

Внутри сносились перегородки, словно не младенец, а кто-то другой вворачивался, раздвигался, бился...

Страшно, и не сбежишь, словно тягучий сон... Неожиданно схватки опять схлынули...

Сон... Почему-то именно сейчас Настя его вспомнила... Она стоит возле огромного вороха нитей, конца и края которого не видать, возле нескончаемой, путанной-перепутанной кудели, громаднаой, в полнеба. И Настя должна ее распутать: найти конец и смотать клубок. Откуда-то ей известно - нить нельзя оборвать, ни в коем случае. А потому надо искать, искать и распускать гигантский узел... Вокруг странный, зловещий полумрак и тишина, в которой слышны чьи-то стоны. Где-то за спиной будто капает вода... Или клепсидра? Тогда сколько времени, чтобы успеть? И не у кого спросить... В холодном поту Настя просыпалась, не понимая, что это значит... Жуткий сон, именно отсутствием решения — как же она, одна, в этом стогу кудели найдет то, что должна?

Однако, первый раз ей было лет пятнадцать, когда приснилась огромная кудель, как раз тогда бабушка серьезно заболела и вязать уже не могла — руки спиц больше не держали. С тех пор пару раз этот сон приходил, ровно таким, чтобы, проснувшись, Настя четко его запомнила, а потом надежно забыла. Потому что забыть хотелось. Словно сказка не про нее. Но откуда-то Настя знала, что про нее эта сказка, про нее... Знала, и все тут.

 

— А ваш муж, у него была травма или от рождения? — Насте стало заметно легче и врач решил, таки, удовлетворить любопытство. Это ж надо! У парнишки нет пальцев на самой нужной руке, а какая подруга у него красивая! Натуральная блондинка, изящная, ни следа отеков, точеные ручки-ножки, родит и вновь будет как статуэтка. Сейчас у нее особенно детское, доверчивое лицо, необыкновенно милое с огромными серыми глазами. Похоже, не из-за денег любит она мужа. А в том, что любит, сомнений нет! Он недавно со своей развелся, переплюнул через плечо, и не сильно-то в неполные тридцать верил в сказочную любовь. Но то, как эти ребята друг на друга глядели, держали, оно говорило за себя.

— Да, Борис таким родился. Но он не такой как все. Другой бы от всего отгородился... А Боря, он сильный, — и Настя вспомнила его рассказ, вернее, обрывки, из которых и составила историю его жизни без пальцев.

Борис не любил распространяться о физическом недостатке, вообще обращать на него чье-то внимание. Да, такой родился. Но стоило ему обнаружить в себе отличие, мальчик начал усиленно думать — почему он не такой как все? «Боря, сила — только из слабости. И бог дал тебе слабость от рождения, значит, дал от рождения и силу — только ее надо найти. Ты быстро родился, и фея не успела довязать тебе варежку, — говорила, улыбаясь, мама. Она тоже не любила слез и жалоб. Родился, значит, жить должен. — Ты обязательно встретишь свою фею, которая свяжет тебе варежку. Вслушайся, какое у тебя сильное и смелое имя — Борис!» Мальчик не очень-то понимал, что значат мамины слова. Однако сильным и смелым быть, конечно, хотелось.

Когда Боря немного подрос, мама прочитала ему сказку «Дикие лебеди» и, задумавшись, произнесла, словно самой себе: «Добро метит. Младший братик, который больше всех любил и заботился об Элизе, и плакал о ней, как раз и остался без рукава, с одним крылом. А у других крылья исчезли навсегда. А может, ты — человек и птица? — и мама с улыбкой смотрела на Борю, а он, глядя ей в глаза, легко представлял, как летает... Это было похоже на качели, только высоко в небе. Кач — взмах, кач — мах... Боря любил качаться и никогда не боялся высоты. Словно верил силе своих крыльев. Мама заметила эту особенность, и летом они частенько летали на цепочных каруселях в парке аттракционов. С трех лет мальчик под мамину ответственность цепко держался левой рукой и правым локтем на своем кресле, уверенно вжимаясь спиной в опору. — Но ведь и Элиза любила младшего брата сильнее других. Быть может, ты полетишь и встретишь свою Элизу, и будешь с ней счастлив? Только как же тебе ее узнать? Ведь нет приметы...»

Как он хотел летать! С самого детства! Вот вырастет и непременно станет летчиком! Но когда подрос и понял, что летчиком из-за своей руки ему не быть, пошел заниматься в кружок авиамоделирования. Смышленый мальчик ловко орудовал шестью пальцами, впрочем, товарищи, видя, что он никакого значения своей особенности не придает, вскоре о ней тоже забыли.

А потом была учеба в институте, упорное желание изучить все, что возможно, чтобы быть специалистом, настолько лучшим, насколько позволяют способности, а они позволяли многое. Словно правая рука напоминала: если не хочешь отличаться немочью, то себя не жалей — с ущербных особый спрос. Хочешь быть как все — будь лучше всех. Борис блестяще окончил институт и уехал работать в аэропорт, в город на великой сибирской реке, рядом с которым высились небывалой красоты и причудливой формы гранитные скалы с загадочными именами: Перья, Рукавички... Сюда он приезжал на преддипломную практику и Красноярск чем-то позвал, окликнул. Чем?

Машина плавно развернулась, въехав во двор роддома, и Настя с сопровождающим врачом вошла в приемную. Что там было, как ее подготовили, переодели, она как в полусне помнит. Но на вопросы ответила внятно и прошла с медсестрой сразу в родильное отделение. Акушерка быстро определила ее на свободную койку, сказав, чтобы долго на ней не задерживалась. «Полная Луна, сегодня все рожают быстро!»

 

Настя очень устала, и, отдыхая в промежутке между схватками, задремала... Полная Луна, да-да... Она помнит, сон с куделью, про который, вроде, забыла, но неожиданно он приснился вскоре после смерти бабушки. Настя опять стояла перед бесконечной куделью, а странные тревожные стоны приближались и становились громче. Вода в клепсидре капала, словно на темя. Сбежать бы, но во сне не сбежишь... Неожиданно полумрак осветился перламутровым светом, и показалась лунная дорожка. Настя начала раздвигать спутанную кудель в ее свете, и вдруг в ладошку лег хвостик! Девушка сразу поняла — это он, конец! Потихоньку начала его тянуть, сматывать в комочек, и, стараясь не сделать узлов, быстро шагнула внутрь кудели — та словно раздвинулась на мгновенье. Держа клубочек в руке, продолжая наматывать, Настя оказалась в сумеречном лесу. Как в сказке, шла и бережно сматывала клубочек, а он не увеличивался, словно втягивался внутрь, не становился тяжелее, но путь, какой нескончаемый путь, а она устала, очень устала...

 

— Домой, хочу домой! — думала про себя Настя, обливаясь жаром в накатывавших каждые несколько минут схватках. Она уже лежала на родильном столе, схватившись за ручки, и акушерка старалась быть к ней поближе, чем к двум другим роженицам по соседству.

— Рожай, милая, и пойдешь отдыхать. Рожай, уже пора. Давай-ка я тебе поставлю укольчик, чтобы поскорее!

Какой укольчик, Насте было все-равно... Хоть десять... Она опять провалилась в тягучую боль, в полуявь-полусон...

Тот самый. Неожиданно лес кончился. А нитка тянулась и тянулась. Поле, до самого горизонта поросшее высокой крапивой, изумрудно-синеватой, мерцающей в лунном свете на чернильных толстых стеблях. Девушка без раздумий шагнула, и вдруг клубок попытался выскочить, и шмыгнул, как мышь, из руки, ей пришлось за ним побежать, не обращая внимания на потрескивание о лицо, руки и ноги жалящих волосков гигантской крапивы... Тысячи игл впились в тело. А она бежала, стараясь не терять, удержать клубок, ничего не замечая, кроме нитки, земли и крапивы. Лес же кончился, в мареве думалось ей, значит, и крапиве наступит конец. Не успела она об этом подумать, как ...Перед Настей раскинулась пропасть, залитая сизым туманом, в котором исчезала нитка. Нитка, которую нельзя было потерять, чего бы оно ни стоило!

— Тужься, милая! Все, отдыхать некогда! Раз, два, три, и — выдохнула! Ты же крепкая девочка! Надо, надо помогать своему ребенку! Он тоже старается! Ему тяжелее! Помогай! Давай, выдохнула глубже!!!

Настя была в мареве. Нет, все так, как и должно быть. Нет, боль... Какая боль? Ничего не надо бояться, просто шагнуть, а боль, боль — это совсем другое...

— Тужься, тужься, головка идет!!! Раз, два, три — выдох, сильно!!!

Настя, ни секунды не медля, шагнула... И полетела! Нет, Насти больше не было — вместо нее летела бабочка! И вокруг было много, много ярких бабочек в призрачно-голубом небе! Она запомнила свой выдох всем телом тогда, во сне. И ощущение полета, бесконечного облегчения — крылья махали сами, без всяких усилий!

 

В первый же вечер по дороге домой Настя удивила Бориса. Они шли по исторической части города через один из внутренних двориков.

— Подожди немного, сейчас букет соберу! — и девушка достала из сумочки тряпичные перчатки. — Подержи, пожалуйста, ничему не удивляйся! — попросила она, передавая ему сумку.

Какой букет? Вокруг ни цветочка! Под роскошным кленом рясным кустами раскинулись заросли крапивы. Настя направилась к ним и начала с хрустом ломать пушистые стебли. Борис глядел во все глаза...

— Каждый день собираю новый букет, зато скоро случится чудо! — и Настя уложила крапиву с перчатками в золотистый пакет, который достала из сумки. — Хочешь, приглашу тебя в сказку? Ты такого никогда, обещаю, не видел! Но надо подождать еще дней десять.

О чем она говорит? Девушка, каждый день ломающая крапивный букет... Разве это возможно? Как он оказался именно здесь?

Ведь работать можно было не только в Сибири, но даже в другой стране. Быть может, подумал он, здесь крапива на загляденье? Да нет, крапива как крапива. У них и в столице такая же. И вот в городе, куда он приехал жить, встречает девушку, которая рвет крапиву! Ни на кладбище, не ночью, а в центре города, считай, средь бела дня! Здесь, в исторической части, среди вековых бревенчатых изб, под кленами тут и там красовались заросли чуть не в человеческий рост.

Теперь Борис каждый вечер приезжал после работы в магазин и провожал Настю. До ее дома можно было идти неспеша часа полтора и они увлеченно говорили о книгах, ...О чем они только не говорили! Те самые разговоры, которые никогда не кончаются и которые так невозможно вспомнить... Потому что... Впрочем, зачем, когда есть, о чем продолжать!

Десять дней пролетели как здоровый сон — незаметно. Настал вечер, когда вместо букета крапивы Настя с Борисом подходили к ее дому с настоящими цветами. И не успела она распахнуть дверь, как оттуда вылетело несколько ярких бабочек.

— Полетели! Утром первые только-только начали потрескивать! — Боря удивленно глядел на порхающих в прихожей бабочек.

Они прошли в комнату. Напротив окна устроилось глубокое кресло, рядом стойка торшера с плетеным абажуром, корзинка с клубками и работой, по правую руку — резная полочка с книгами. У одной стены расположился диван с книжным шкафом, напротив — буфет и стол с четырьмя стульями. Две плетеных цветочных композиции на стенах. Все в натуральных песочных тонах. Лишь справа от широкого окна снизу доверху — густая зелень, как темный лес, прикрытая туманной вуалью. Перед ней — изящная напольная ваза, полупрозрачная, зеленовато-голубая, в ней Настя тут же устроила букет цветов. И порхающие по комнате бабочки, на которых невозможно смотреть без восторга! А на столе, в широкой вазе, среди сухих прутиков, помахивая, сушили крылышки с десяток крылатых красавиц. Хрусть! Едва слышно лопнула очередная полупрозрачная куколка и потихоньку начала выбираться на свет свернутая, влажная еще бабочка. Настя с Борей присели на стулья и завороженно смотрели, как бабочка осторожно перебралась на веточку и начала медленно расправлять мягкие крылышки.

— Три года назад умерла бабушка. Родителей не помню, они погибли, я была совсем маленькая, разбились зимой на посадке в Иркутске. Летели на юбилей к папиной маме, да не вернулись. Меня бабушка воспитывала, одна, и когда ее не стало, я как заболела, ни на чем не могла сосредоточиться, отпуск сразу за два года взяла. В голове — туман, апатия, идти, с кем-то встречаться... Никакого желания... Только руки вроде как делать что-то хотели, но не могла понять — что? И неожиданно... — Настя подошла к окну и протянула от стены до стены плотные изумрудные портьеры. — Еще бабушкины шторы, она любила зеленый цвет, мне тоже нравится, да и глаза отдыхают. Вот, смотри, что я тогда связала! — она включила свет и тонким шестом, стоявшим в углу за шторами, набросила на густой изумруд сетчатую тюль мерцающего голубоватого оттенка. Во всю стену раскинулась картина тончайшей работы. Запряженная конягой телега едет мимо городской площади, полной народа, везет девушку, которая занята плетением, а вокруг нее тревожно кружатся лебеди. Одиннадцать прекрасных лебедей.

— Казалось, даже думать ни о чем не могла. Просто делала то, что делали руки. Нарисовала картину, разделила на полутона, вычертила примерную схему и начала вязать сетку. Детали складывались сами собой уже в работе. Но цельное изображение все время стояло перед глазами. Не знаю, почему пришла именно эта картина. «Дикие лебеди», так «Дикие лебеди», я не выбирала. Долго вязала, может, год. Не спешила, как шло, так и шло. С лебедями летала, рубашки им плела, слышала крики людей, молилась с Элизой за младшего братика, емурукава не хватило — довязать она не успела. Что-то во мне и вокруг меня в этой работе неуловимо менялось. А когда закончила и вернулась в привычную жизнь, пришла уверенность, что надо только подождать. Чего? Встречу — узнаю. А теперь понятно, что должно было случиться. — Настя выключила свет и вновь отодвинула тяжелые шторы, приоткрыла окно. Ветерок ворвался в комнату. Казалось, по полупрозрачной картине плавно изгибая крылья, полетели, устремляясь к Элизе, братья-лебеди. — Люблю смотреть через свою картину на мир. Наблюдать ночь, восход и закат, снегопад, дождь. Она всегда очень разная, всегда живая. — Настя села в кресло у стены напротив окна. — Бабушкино кресло, а теперь я в нем вяжу. Представляешь, в одном из рассказов Маверика прочитала, что души умерших не на небо улетают, а вселяются в бабочек! Бабушка-бабочка... Она любила вязать детские рукавички, разноцветные как бабочки, из двух половинок! Рукавички как два крылышка: сверху яркие, а снизу темные! А нынче весной по телевизору увидела передачу, где рассказывали, как на крапивных букетах вырастить бабочек. Надо отыскать на пустыре выводок гусениц. Они лакомки и обжоры, резво переползают на свежий букет и растут на глазах. А когда как следует отъедятся, заворачиваются в куколки. Их, как конфеты, собираешь, раскладываешь в широкой вазе, если нет аквариума. Еще надо устроить помосты-шалашики из сухих веточек. Все оказалось так просто и празднично! Бабочки скоро улетят, но я их встречу на улице! И буду все лето думать, что пролетающая крапивница — моя бабушка, крылышками мне машет.

 

— Молодец! Хорошего мальчишку родила! Так, — прошла секундная пауза, растянувшаяся навечно. И тут же. — Все на месте, все как надо! Цепкий пацанчик! Можно счастливому папе объявлять о рождении наследника. Вес три сто, рост пятьдесят два, – и под желанный плач младенца Настя расслабилась, не обращая внимания на манипуляции над ней акушерки.

— Все, отошел послед, молодец, хорошо рожала. В следующий раз и без нас справишься! — акушерка улыбалась, довольная, что ребеночек славный родился, вопреки пометке в карте женщины. — Отдохни немного и через пятнадцать минут перебираться будем в послеродовое. Места сегодня нужны срочно. А мальчонку завтра на кормление принесут. Сегодня спи.

Настя помнит, что ей помогли перейти куда-то в другое место, она провалилась в кровать, как в гамак, и упорхнула в сон, едва успев подумать: «Словно бабочка...»

Проснулась она ночью, под утро. Середина августа. Широкое окно усыпано звездами так часто, что кажется, на небо плеснули молоком. Настя глядела и думала: под одной из них сегодня родился наш сын. И где-то на Млечном пути сверкает звезда его суженой. Но как же они узнают друг друга на этой огромной дороге? Ведь нет приметы...

 

Где-то в старых дворах, на пустырях и окраинах города вновь на крапивных листьях отъедались гусеницы, и скоро полетят последние в этом сезоне бабочки. Конечно, мир двусторонен. И каждый выбирает свою сторону: тусклую как прошлогодний лист, в которой чего нет, того и быть никогда не может, или удивительную и яркую, в каждой складке которой лукавой блесткой притаилось чудо. Настя улыбнулась: они друг друга узнают, непременно узнают.

2015