Ее стан изящно изогнулся, тонкие пальцы поправили кружево внизу платья; затем она выпрямилась, провела по талии руками, коснулась красивой с легким локоном прически и, повернувшись боком, взглянула в зеркальную витрину. Ее образ распался на частицы между хрустальными бокалами и перламутровыми чашками, и лишь пытливый взор возвращался ответом из задумчивой глубины внутреннего мира, бессловесного и тем значительного. Как трепетная лань, застыла она в своей грации с гордо поднятой головой, распрямленной спиной и пронизывающим взглядом карих глаз. Вдруг стены комнаты расступились и исчезли в собравшемся тумане, сквозь который рассеивался неяркий поток солнечного света. Он призрачно расползался во¬круг, таинственно окрашивая серо-голубым снег, который отражался бледностью на ее щеках. Голова слегка закружилась, платье колыхнулось, шурша от дуновения не¬понятно откуда взявшегося ветерка, и ощущение легкости и прозрачности заполнило душу ; какая-то бесплотная сила, указывая путь в этом призрачном голубом тумане, легко, но уверенно понесла ее вперед. Ноги не касались снега, и все тело было спокойно. И лишь чувство сладостной новизны и значимости появилось в сердце, уча-щенный стук которого отзывался в висках. Все было так необычно и в то же время давно ожидаемо, что даже мысль «что же все это значит?» как-то слегка высветилась и тут же погасла - настолько была чуждой теперешнему невесомому и приятному состоянию, будто вообще не существовало органа, с помощью которого надо было осмысливать что-либо. «Хорошо-то как!» - пели струны души при этом захватывающем скольжении в небытии. Туман растворялся, уступая место искрящемуся на солнце снегу, снежные шапки на деревьях пышно украшали пейзаж. Платье такое же белоснежное, как все кругом, не ощущалось на теле, но сохраняло тепло и ласкало мягкостью ткани. На пути не встретилось ни души. Она и мир. А что такое мир? Она в пространстве чувств, и что-то неосязаемое и притягательное оберегало все это. Неожиданно послышались звуки, скорее шепот, ласкающий слух. Невозможно было различить, о чем говорили, но это было приятно и еще больше вселяло покой. От этих ласкающих звуков пространство ширилось и обретало цвет: то бледно-розовый, то бирюзовый. Захотелось заплакать. Тонкий запах свежего снега сменился ароматом цветущего луга, исчез светящийся белый простор, и вид начал приобретать реальные очертания поляны: все заполнялось звуками и запахами леса. Чудо¬действенная сила не отступала, оберегая. Никогда не могла представить она, на¬сколько сильны и разнообразны могут быть ощущения в бесплотности существования. И совершенно непонятно, как это достигается? Главное - вот это буйство красок листвы, цветов, ягод, шуршание трав и многозвучье птичьих рулад. Она улыбалась, карие глаза уже не выражали задумчивости - они искрились и были настолько очаровательны, что тянули окунуться в их бездонность... Вдруг раздался пронзительный свист – все закружилось с невероятной скоростью, как в быстро перекручиваемой кинопленке в обратном порядке: вот промелькнул луг, снежные шапки деревьев; чувства сгустились. Вот она в роскошном кружевном платье, зеркальная витрина, хрусталь и фарфор и взгляд ликующих карих глаз из зазеркалья, все размывалось... Мягкость подушки и зябкость - упало на пол одеяло - вернули в мир плоти. Стены, как стража, окружали со всех сторон. Она подскочила, поправила волосы привычным движением и, повернувшись к витрине, посмотрела в зеркало между бокалами и чашками. Там никого не было . . . |