Жанр: постмодернизм, стилизация

 

Когда псы часов

гонятся по пятам

ничего

нельзя отнять

у нас

кроме

наших жизней.

 

Чарльз Буковски

 

Всклокоченный городской закат, тяжело дыша выхлопными газами,

лег на обезображенные лица унылых небоскребов. Бордово-розовые

потеки медленно сползали и растворялись в суете и шуме улиц, которые

опутывали подножие мегаполиса, словно лаокооновы змеи.

Отбрасывая острые крылья теней, мимо мчались автомобили и,

казалось, что лучи заходящего солнца вспугнули стаю летучих мышей.

Кто-то спешил домой загород, кто-то к неоновым огням за ночными

развлечениями.

- Автострада напоминает о той путанице, что творится с нами, -

сказал Том с пуленепробиваемой улыбкой.

Мелодия из старого музыкального автомата ручейками сигаретного

дыма омывала открытую веранду придорожного бара, и каждый, когда

дым появлялся у него в глазах, искал объяснения чего-то невесомого, что

ускользало от него при соприкосновении с этой мелодией.

Образы прошлого возникали перед глазами, словно засохшие бабочки

на заиндевелом стекле.

Когда мы познакомились, у него было двадцать девять долларов,

старенький авто и жена которая ушла. У меня - красные туфли, сумочка из

крокодиловой кожи и два покойных мужа.

Играла все та же музыка.

 

***

"Когда прекрасное пламя гаснет,

Дым появляется в твоих глазах..."

В "Красном воробье" малолюдно. Приглушенный свет в бордово-

коричневом зале создает иллюзию уюта. Подкова барной стойки взята в

окружение коренастыми столиками. Слева, опираясь на дерево стойки,

пожилой мексиканец с лицом Дэнни Трехо не спеша достает лиловых

дождевых червяков из банки с песком и кидает их в огромный аквариум в

болотных разводах. Аквариумные светильники пускают по стенам

мерцающие блики.

Я располагаюсь напротив, беру кофе и сэндвич с тунцом. Столешница

испещрена царапинами и сигаретными ожогами. Через столик спереди -

двое дальнобойщиков, сзади - молодая пара, чуть поодаль - толстяк в

хорошем пиджаке.

"Щёлк, щёлк, щёлк..." - Над головой медленно вращается вентилятор,

одна лопасть погнута и цепляет за решетку.

Вместе с порывом свежего ветра на пороге возникает высокий

чертовски крепкий мужчина. Он оглядывает зал и подходит: - Привет,

позволишь? - Придвигает табурет и тоже берет кофе. - Том.

- Джей.

- Como estas, viejo!* - Том машет рукой.

Не оборачиваясь "Дэнни" невозмутимо поднимает вверх большой

палец:

- Incluso si no tienes nada, tienes una vida en la que hay de todo.**

- Когда Джонни помер, на нем были его любимые зеленые сапоги, -

надтреснутым голосом произносит пожилой усатый дальнобойщик.

- Ага. - Кивает головой его долговязый собеседник в такой же

ковбойской шляпе. - Яичница опять подгорела...

- Первый раз здесь? Пойдем! - Том манит меня к аквариуму. - Хочешь

увидеть забавную тварюгу?

Из мутноватой толщи воды ко мне лениво приближается

инопланетный человечек с телом янтарного цвета, головой и хвостом

ящерицы, но вполне земными ручками и миниатюрными пальчиками с

хорошо наманикюренными ногтями. Вокруг его шеи развевается нечто

похожее на розовый воротник из перьев как у актера травести-шоу.

Прозрачный гребень идет вдоль хребта и охватывает хвост сверху и низу,

придавая ему форму ланцета. На мордочке растянута иронично-

презрительная улыбка, а золотые глаза, лишенные всякой жизни, кажется,

заглядывают прямо в душу.

- Мексиканцы называют его "ашалотль" - водяная собака. Зародыш,

который никогда не станет взрослой особью, но может заниматься сексом

и плодить детей.

- Небось, мексикашка опять лапал толстуху, когда та стояла у плиты.

- Усатый закуривает "Пэлл-Мэлл". - Пиво как?

- Моча, но сойдет, - через выбитые зубы цедит долговязый. - Сюда

хотя бы можно зайти и не сблевануть при виде вонючего сральника.

- Откуда ты это знаешь? - спрашиваю я Тома.

- Я делю время между библиотеками и барами.

- А я раньше любила кинотеатры, попкорн и колу. Теперь купила

просторную студию и по утрам пишу стихи в дневник.

- Раньше?

- О чем ты думал раньше??? - раздается голос девицы - словно

мокрые пальцы трут по стеклу. Обесцвеченные волосы небрежно собраны

в пару косичек, на губах едва поблескивает помада.

- Нет, послушай, Салли, это же год назад было! - мнется парень в

клетчатой рубахе. - Я же тогда извинился!

- Да, раньше. Сейчас я понимаю, что все эти люди, сгрудившиеся на

сиденьях, передают мне совершенно чужие и неприятные мысли, - я

хмурюсь. - Затем темнота и такие огромные лица на экране. Все это

опустошает и создает чувство одиночества.

- Есть вещи и похуже, - произносит Том с видом знатока, - но часто

требуются много лет, чтобы понять это; и чаще всего ты понимаешь

слишком поздно, и нет ничего хуже, чем "слишком поздно". - Он достает

пинту виски из заднего кармана, крепко прикладывается и передает мне. -

Когда небо становится ближе, то бутылка кажется весьма разумным

другом!

- И ни вчера, ни завтра уже никогда не вернуть...

- Вот мило. Офигеть, как мило! - Девица зло щурится - Разве время

что-нибудь меняет? А мои чувства? А если б я замутила с каким-нибудь

ковбоем?

-Хоть с быком! Я устал тебя слушать. Устал от твоего нудежа.

- Да что все они могут понять своими крохотными прямоугольными

умишками, когда жизнь так подыхает от жажды! - И вот Том уже стоит на

столе, крутится и размахивает рукам, словно пугало на ветру, стараясь

очертить как можно большее пространство вокруг нас, улицы, толпы

людей, потоки авто - весь город. - На углу сквера много лет сидел слепой

чистильщик обуви в белом сомбреро, и каждый раз, принимаясь за работу,

он говорил: "В гребанной заднице этого Молоха нет ничего кроме ужаса и

денег!"

- Поэт! - Я киваю головой. - А когда-то в далеком детстве луна

казалась нам жемчужной, а солнце золотой монетой. - Теперь мы уже

стоим вдвоем, рядом. Прикладываемся к виски. Я смеюсь и прижимаюсь к

Тому.

Мы словно пронзаем пальцами землю, понимаем к потолку и кружим,

и мир весь летает.

 

В тот вечер первый раз исподволь пришло безумие в осознание, что

нечто внутри завелось, как механические часы и никогда не заведется

вновь, однажды остановившись. Если бы вы поставили себя на мое место,

то оказались бы Мэллори Нокс или Вивиан Фэйрчайлд*, но надо быть кем-

то вроде Шекспира, чтобы, поэтизировав смерть до уровня великой

экзистенциальной философии, вызывать наслаждение при переходе от

"быть" к "не быть".

 

- Акции проседают, будь все проклято! - Толстяк откладывает газету и

роняет слова в пустоту. - Война в Гондурасе не закончилась. Стороны

обвиняют друг друга в нарушениях того и сего. Продолжаются

артиллерийские дуэли. Когда этому конец?

Я задираю юбку и, пританцовывая, носком красной туфли пинаю

тарелку с тошнотворным сэндвичем.

"Дэнни Трехо" невозмутимо вылавливает одного червяка за другим.

 

- Смотри-ка, какая жопка на ней! - бурчит толстяк и вновь прячется

за своей газетой, словно улитка в истасканной погодой и битой раковине,

пялясь на мои ножки и задницу. - Не останавливайся, я только завёлся!

- О, да! Я сексуальная сейчас? А, детка?

Да, там есть на что посмотреть. Быть может он не плохой человек,

даже приличный семьянин и отец пяти дочерей, но от него смердит

чудовищной мертвечиной. Сизый сигаретный дым вьется вокруг белой

пепельницы в грязных разводах, немного мокрой от пива.

Он ойкает, когда маслина звонко щелкает его по лысине.

- Тебе что-то не нравится? - Выражение лица у него как маска, а

глаза ничтожны и пусты - если это на самом деле происходит с лицом,

когда подбородок становится квадратным, а губы раздвигаются и

обнажают десна.

- Ага. Газета, - я смеюсь и запускаю вторую маслину.

- Вот шлюха! - В его глазах взбалтывается адский коктейль злости и

страха. Щеки затягиваются лихорадочным румянцем, и я замечаю, что

кожа у него пористая. - Класса в тебе не больше, чем в саранче!

- О, да! - Я спрыгиваю со стола. Я наслаждаюсь гадостями,

сказанными обо мне. Это злит меня. Я не люблю, когда все хорошо, потому

что я сама хорошая. А злоба? Да, она раздвигает границы. - Жирный

ушлёпок!

- Надеюсь, вы не хотите что-нибудь затеять? - вмешивается

долговязый дальнобойщик в ковбойской шляпе.

- Она? Нет, она не хочет... - Том отстраняет меня и берет табуретку за

ножку.

- Я бы не стал начинать, мужик. - Пожилой дальнобойщик

поднимается из-за стола.

- Убери эту сученку отсюда! - булькает толстяк, чувствуя поддержку.

- Когда улицы голодны, детка, они могут даже рычать, - тихонечко

напеваю я, наклоняюсь, обвиваю шею Тома руками и шепчу: "Он должен

заплатить нам по счету, а улицы голодны..." - Я зла, я чертовски зла!

Том с улыбкой смотрит на толстяка и подмигивает:

- Эй, по-моему, ты ей нравишься!

- Никакой движухи, педики чертовы, - шипит Салли разочарованно.

 

Я отчетливо вижу дрожащие кишки толстяка. Он кипит, словно

котелок с жирной похлебкой - уйдет через пару минут, не больше. Киваю

Тому и тащу его к выходу. Он достает скомканные купюры и бросает на

столешницу. Даже смерть куда приятнее, чем пережитая ранее

омерзительная скука.

Подернутые легким морозцем лужицы хрустят под нашими ногами как

кости мертвецов и розы. Мы останавливаемся за углом, где свет фонаря

тонет в тени киоска с порно, как раз по дороге к авеню. Том наматывает

ремень на кулак, я пью ржавый виски.

Ровно две минуты. Я слышу пыхтение толстяка, и когда его тень

сливается с тенью киоска, Том наносит удар прямо в ухо бедолаге. Он

валится нам под ноги словно матрас. Том наклоняется и выуживает из

кармана мужчины бумажник.

- Держи.

- Этого недостаточно.

Я захлестываю ремень Тома на шее толстяка, и из его горла

вырывается звук, будто он пукнул. Толстяк дергается несколько раз и

стихает.

Том прижимает меня к стене с напором леопарда, заваливающим

лань. Задирает юбку, встречает мои губы и начинает высасывать воздух из

легких - долгий поцелуй со вкусом миндаля. Целует шею. Пальцы Тома

скользят между моих ягодиц.

Мы валимся в объятия толстяка, его живот булькает, а изо рта у

выпадают звуки: "Хрюк, чмок!" - И вот мы скачем с ним вверх и вниз, как

будто обнаружили смысл существования. - "Чвак, чвак, чвак, чвак..." -

вторит нам молчаливый соучастник.

Я цепляюсь за волосы Тома, а мои красные туфли отплясывали джигу

на его плечах.

- Вот так Том! Двигай, двигай!

- Я люблю тебя, детка! Я полюбил тебя с первого взгляда!

Хорошо, как же хорошо! Кажется, я люблю их обоих!

 

***

- Автострада напоминает о той путанице, что творится с нами, -

сказал Том.

Он слез с табурета и отправился отлить, насвистывая Free Bird. Я

подошла к барной стойке и набрала номер шерифа: "Да, ровно в

двенадцать. Да, собираются ограбить кафе на углу Джейсон и Ганнибал

авеню".

Около старомодного кассового аппарата лежала газета, оставленная

компанией офисных клерков и дешевых шлюх.

Я задумалась.

 

Все эти безликие как термиты люди, каждый день заходят в бары,

пьют кофе, читают газеты, пишут рассказы. Они с маниакальным

упорством бесятся, суетятся, рассуждают о жизни, философствуют, словно

ковыряются пальцами в своих мысленных промежностях. Они говорят

выцветшими голосами, о таких смехотворных и скучных вещах, что ты

думаешь, они шутят, но они сербают из своих стаканов, не улыбаясь... И

наконец, когда кто-то понимает, что мы все живем в том же самом мире, то

даже просто существовать - кажется триумфом.

Но однажды встает вопрос "зачем?" - и тогда часы останавливаются,

минуты замирают и жизнь течет в одной единственной вечной минуте

метания между Сциллой смерти и Харибдой жизни, ни надежды, ни

выхода.

Но что удивительно: все живут так, словно "ничего не знают".*

 

Взгляд скользнул раскрытым страницам: "Надуйте себе собственную

девочку! $49.90 Реалистичный материал, три вибратора, термоподогрев.

Кружевное белье, насос и смазка прилагаются". Статья ниже на четверть

разворота: "Кровавая математика. Лучшие психопаты со времен Чарльза

Мэнсона: 50 убийств, 20 ограблений".

В этом сраном мире кроме нас с Томом не осталось настоящих героев.

Я представила газетный заголовок: Мстители* против Тома и Джей.

 

Когда Том вернулся, я была уже на месте, пила пиво через

соломинку. Мы расплатились и вышли.

Двигатель зарокотал, и "Мустанг" 1965 года плавно тронулся с места.

Вереницей красных огней трасса вяло втягивалась в город, словно

огромный древний змей, который полз издыхать. Сзади в смертельно-

сером воздухе наступал железный занавес дождя. А где-то светило солнце

и взращивало яблоки и розы.

На Джейсон авеню нас ждали. Сзади, отрезав путь к бегству, лязгнули

тормозами бронированные полицейские фургоны.

- Знаешь, есть для нас место, открытое, тихое место, но я никак не

мог сказать тебе об этом.- Том улыбнулся своей пуленепробиваемой

улыбкой и достал из кобуры "Пустынного орла".

- Я знаю. Возьми меня за руку, мы на полпути...

- Ты их слышишь? Эти вертолеты...

 

Это ангелы, Том.

Они спускаются к нам с небес.

Я вижу тебя на большом красном коне.

И ты гонишь лошадей,

бьёшь их плёткой.

Они плюются, у них пена изо рта.

Они летят к нам.

Я вижу будущее.

Смерти нет. Потому что

ты и я - ангелы.*

 

* Привет, старик! (исп.)

** Даже если у тебя нет ничего, то есть жизнь, в которой есть все

(исп.)

* Вивиан Фэйрчайлд - главная героиня фильма "Поцелуй вдовы".

* Но что удивительно: все живут так, словно "ничего не знают".

Дело в том, что у нас нет опыта смерти. Истинным, в полном смысле

слова, является лишь то, что пережито, осознано. Альбер Камю "Миф о

Сизифе. Эссе об абсурде"

* Мстители - элитная команда супергероев из комиксов компании

Marvel.

* "Прирождённые убийцы" - фильм Оливера Стоуна.