Мы называли его Маленьким Принцем, хотя на принца он походил меньше

всего. Тощий и кривобокий, и ходил чудно — одной ногой шагал, другую

приволакивал. Да и с головой у него было не в порядке.

- Я, - говорил он всем, кто соглашался слушать, а таких с каждым разом

находилось все меньше и меньше, - хранитель. И дед мой всю жизнь

прожил хранителем, и отец — это у нас в семье наследственное. Передается

от отца к сыну».

Если вы имели глупость спросить, кто такой хранитель — бегите, пока

Маленький Принц не сел на своего любимого конька. Иначе он заболтает

вас до смерти.

- Когда Бог творил Землю, - примется он рассказывать и, если вы не успели

удрать, вцепится вам в рукав мертвой хваткой, - он все хорошо продумал.

Весь механизм, и как солнце встает, а потом опять садится, и как звезды

загораются, и как весна приходит после зимы, и приливы-отливы морские,

и фазы луны. И как яблоки зреют, и снег идет, и гусеницы превращаются в

бабочек, и птицы высиживают птенцов. Все должно было происходить

автоматически и в правильном порядке.

Так говорил Маленький Принц, и, если в этом месте вы начинали смеяться,

лицо его кривилось, точно от боли, и щеку сводил тик.

- Да, вот как Бог создал Землю! - говорил он, захлебываясь слюной, и от

волнения получалось очень громко. Почти крик выходил. - Придумал так,

что лучше и не надо. Но потом что-то разладилось. Земля-то старая, и

механизм, что ей управляет — старый. Теперь, чтобы день начался, надо

нажимать на аварийную кнопку. Тогда шторки поднимаются и становится

светло, и просыпается солнце, птицы поют... Она, эта кнопка, специально

сделана на случай, если что-то заест, а не затем, чтобы пользоваться ей

постоянно. Но если по-другому никак не работает, приходится все время

давить на кнопку, правда? Давить и давить — пока рука не отсохнет.

Самое смешное, что у Маленького Принца, и в самом деле, была сухая рука.

Поэтому даже те, кто до этого сохранял серьезность — усмехались, а

девчонки прыскали в кулак.

- Звезды выключить — кнопка! Туман разогнать — кнопка! Или, наоборот,

облака собрать в кучу, чтобы пошел дождь. Кнопка! Да без нее ни один

цветок не раскроется! Глаза продрать не успею, а уже бегу — нажимать. На

пять минут опоздаешь, и люди поймут, что-то в мире не так. Сломалось. А

понять они не должны. Начнется паника. Вот и кручусь, и отец мой так

крутился, и дед, и прадед.

В общем, «проснулся утром — убери свою планету, иначе она вся зарастет

баобабами».

Звали его по-настоящему то ли Карл, то ли Клаус, а то и вовсе Клод, какое-

то стариковское имя, провонявшее нафталином. И, под стать имени,

одежда, словно вынутая из бабкиного сундука, висела на нем, как на

пугале.

- И это чучело — хранитель какого-то вселенского движка? - хохотали мы. -

Клаус, а Клаус, а где она, твоя кнопка?

Маленький Принц напускал на себя таинственный и печальный вид.

- Не разглядите ни за что. Нужно знать, где она, а вы понятия не имеете и

не понимаете, как все в мире устроено. Я и отец мой знали, а больше никто.

Посмотрите, - он складывал обе ладони лодочкой, указывая ими куда-то

вниз, себе под ноги, - вся Земля полая. А внутри у нее — рычаги и

шестеренки. Как в часах, только сложнее. И кнопка — там же. Она

маленькая и невзрачная. Надо, чтобы кто-то пальцем ткнул, иначе не

заметишь.

Он так и пыжился, стараясь показать, какая на нем лежит ответственность.

Топал ногой в разношенном ботинке, так, что из-под его подметок летела

пыль, и видны становились контуры продолговатой чугунной крышки с

надписью: «гидрант». Таких люков было полно по всей улице. Совсем

крошечных, не более десяти сантиметров в поперечнике, и маленьких, и

больших, в которые вполне мог бы спуститься человек. В «гидрантах»

прятались водопроводные краны — я сам видел, как их доставали во время

дорожных работ, в маленьких люках — провода и розетки, а большие,

очевидно, вели в канализационные шахты. Получалось, что улица и в самом

деле полая изнутри, начиненная всяким оборудованием, и Маленький

Принц в какой-то мере оказывался прав.

Конечно, над ним издевались, как всегда глумятся над такими, как он.

Мелюзга — чаще, а старшие ребята — изощреннее. Вымазать мелом дверь,

которая болталась на одной петле и не запиралась — видно, и красть у

бедолаги было нечего — или позвонить в звонок и убежать — это забава

для первоклашек. Оставить на пороге целлофановый пакет с водой — тоже

много ума не надо. Мы умели штуки покруче. Петер, к примеру, подходил

этак небрежно, с серьезным лицом, когда чудик сидел на лавочке у своего

дома, и спрашивал:

- Не подскажете, который час?

У Маленького Принца отчего-то были сложные отношения со временем. Оно

его пугало, почти вгоняло в ступор. Он застывал столбом и, бледнея,

кренился, как дерево в бурю. Губы начинали дрожать, перекашивалась

щека, и весь его облик, и без того уродливый и кривой, уродовался и

кривился еще больше. На невинный вопрос о времени он или не отвечал

ничего или — невпопад — цедил, сквозь зубы:

- Поздно.

Мы с Аникой давились от хохота, а Петер подчеркнуто вежливо

переспрашивал:

- Что? Который, говоришь, час? А, Карл?

Тогда этот кретин принимался смешно мотать головой, как будто в уши ему

зудел целый рой голодных комаров.

Иногда я садился рядом с Маленьким Принцем на скамеечку и, притворяясь

взволнованным, шептал:

- Клаус, ну, по секрету? Где твоя кнопка? А то вдруг с тобой что-нибудь

случится — и мир пропадет без солнца?

- Со мной? - пугался он. - Нет, не должно!

- А вдруг?

Тогда этот придурок Клод смотрел на меня долгим, прозрачным взглядом, и

глаза его становились, как морская вода, синими и пустыми.

- А вдруг? - повторял он растерянно. - Нет, не хорошо. Кнопку я получил от

отца, который ее получил от моего деда, значит, я должен передать ее

моему сыну.

И тут, из-за угла, как чертенята из табакерки, выныривали Петер и Аника,

и мы, втроем, хохотали:

- У тебя никогда не будет сына, Клаус! Посмотри на себя в зеркало!

Но самую забавную шутку выдумала Аника. Она пекла для Карла пирожки

со всякой гадостью — просто заворачивала в кусок готового теста что-

нибудь несъедобное: бумагу, например, или опилки, и запекала в духовке.

Маленький Принц съедал все. Не думаю, что он был такой уж голодный, в

конце концов, ему платили какое-то пособие по инвалидности. Скорее, он

считал невежливым отказываться от угощения. А может, не хотел огорчать

Анику. Морщился, но ел.

- Сожрал! - прыскала в кулак Аника, как только мы скрывались за углом и

Карл-Клаус-Клод не мог нас больше услышать.

- А что там было? - интересовался Петер.

- Наверное, его мама в детстве учила не выбрасывать еду, - добавлял я.

- Да угольки, - хихикала Аника. - У нас вчера пицца в плите сгорела,

подчистую.

- То-то вкусно! - потешались мы с Петером.

- Сухая трава, - говорила она в другой раз. - Тупой мерин сожрал сено. Вот

дебил!

Ничего бы, наверное, не случилось, если бы однажды, незадолго до

рождества, Маленький Принц не разозлил Анику.

- Бедная девочка, никто тебя не любит, - пробормотал он, откусив

очередной пирожок.

Клаус, вероятно, хотел сказать, что некому было научить ее готовить, но

Анику и в самом деле никто не любил. Она жила в приемной семье, и

неродные папа-мама получали за ее воспитание деньги.

Так что Аника взбесилась.

- Ну, я ему покажу! Я завтра так-о-е испеку! - грозилась она, и глаза ее

недобро блестели.

Стоял бесснежный, холодный декабрь, и Клаус-Клод сидел у дверей своего

дома, постелив на скамейку газету. Мы подошли гурьбой — мерзлая земля

хрустела под ногами — и Аника протянула ему свою выпечку. Завернутое в

кусок теста подгоревшее нечто, оно еще хранило, казалось, домашнее

тепло, и Маленький Принц благодарно взял его двумя руками.

- Спасибо, - он откусил примерно треть и проглотил, не пережевывая, как

пеликан глотает рыбу. - Горячий! Хорошо зимой, согревает... А, знаете, я

передумал, друзья. Я покажу вам кнопку. Вам троим. Вдруг сына у меня не

будет, и мало ли что.

Мы с Петером так и покатились со смеху. Но не смеялась Аника, а Клод

отчего-то сник и, застонав, схватился за живот.

- Поздно, - проскрипел он, хотя никто не спрашивал, который час, и,

согнувшись в три погибели, уполз домой.

Мы переглянулись.

- Что это он? - недоуменно спросил Петер. - Живот прихватило?

- Ребята, - сказала Аника, и голос ее морозно звенел, - я ему стекло

насыпала в пирожок. Утром стакан разбила, случайно, а осколки смешала с

хлебными крошками и...

- Зачем?! - одновременно закричали мы с Петером.

- Я не знала, что он сразу проглотит. Думала, откусит и язык обрежет...

Она беспомощно пожала плечами.

- Может, в больницу позвонить? - предложил я. – Пусть скорую за ним

пришлют. А то помрет еще.

- Да ну, - отмахнулся Петер. - Ты хочешь, чтобы у нас неприятности были?

Сам позвонит. Уж телефон-то у него дома есть?

- Я не уверен. И не сделают нам ничего. Мы несовершеннолетние.

- Пошли отсюда, - разозлился Петер.

Он, действительно, развернулся и ушел, а мы с Аникой немного пошатались

по улицам. Настроение было испорчено. Мысли все время крутились вокруг

Маленького Принца. Хоть и никчемный тип, но и плохого он никому не

делал. Не за что было его стеклом кормить.

Стоя у соседского палисадника, Аника вдруг расплакалась.

- Алекс, а если он, и правда, умрет? Урод этот. Я что, получается, человека

убила?

- Ну... - я не знал, что сказать ей в утешение. - Ну, и ладно. Может,

обойдется как-нибудь. Хочешь, я для тебя зимний цветок сорву?

Посреди колкого куста, на гибком, точно резиновом стебельке торчала

полусухая роза.

- Не надо, она чужая, - Аника вытерла слезы. - Пока, Алекс. До завтра.

В декабре дни короткие. Не успеешь оглянуться, как уже стемнело, но этот

— съежился как-то удивительно быстро, увял, точно зимняя роза. Закатные

оранжевые лучи скользнули по голым верхушкам яблонь, словно

попрощались.

Зато ночь тянулась и тянулась. Я просыпался, открывал глаза и, видя, что

темно, снова засыпал. Каникулы, в школу идти не нужно. Наконец,

почувствовал, что выспался, что больше не хочу. Встал и подошел к окну.

Темнота. Только за поворотом горел фонарь, и там, где на асфальт падал его

свет, улица блестела.

И тут зазвонил телефон.

- Алекс, - заорал в трубку Петер, - ты знаешь, который час?

- Поздно, - буркнул я машинально, - ...э... что?

- Полдвенадцатого!

- Дня или ночи?

Я плохо соображал спросонья. В густом пепельном мраке сиял фонарь.

Блестела улица. Мир словно превратился в дом с наглухо закрытыми

ставнями.

- Дня, идиот!

- И что?

- Что-что! А то, что нам теперь самим придется искать эту чертову кнопку!