1. Сухих морщинок ожиданья не знало юное лицо – ты не платила этой дани. Старели стены и крыльцо, дряхлела мать и умирала и сверстниц на погост несли. И сотни сотен солнц вставало, и вереск соки из земли тянул и цвел. И пчелы в соты (какое поколенье пчёл?) носили сладкий мед, и в сотый – калился над огнем котёл. И медовар черпал напиток, сам чёрен был и бородат. Ты помнишь? – внук хромой Аниты, той, что в сочельник умерла… Ложился снег тебе на плечи, как годы. Где-то страждал Босх… Но каждый вечер пели свечи и в грубой миске плавал воск. И я свечу держу. Но слезы мешают воск топить… Сестра, не только сумасшедшим гёзам грозили отблески костра. Сестра, не дотянуться к Богу – одну тебя прошу: дай сил не уставать, не клясть дорогу, которой уходил мой Тиль. 2. Который нынче век? Мне недоступно время. А я – ему, как камешек ручью. Я обтекаема годами, мне не тленье, но дленье в вечности – причуда из причуд божественных дано. С какого века? Дай , Господи, морщин, коль смерти не даешь! Дай, Господи, седин. Сведи с разбега вечнозеленых юношеских стёж! Сосна - и та! – с годами тяжелеет от многих кольц – счастливейший удел! Я не живу, а жду И плачу, хорошея, а смех, наверно, свойство смертных тел. Я жду и тем жива. Всех женщин ожиданья слились в мою невиданную жизнь. Я памятник всем жёнам. Я – преданье, которому Господь бессмертье положил. 3. Северный долгий снег. Тяжек земле ледяной настил. Вижу: дорог разбег. ТИЛЬ! ТИИИЛЬ! Ах, какое протяжное «и»! Вижу: с дороги сбился, иней ресницы посеребрил и под лучом заискрился. Солнце, согрей, ручей, напои! Мельница, дай ему хлеба. Руки ослабли мои, убереги его, небо! Как я устала от вечных молитв, вечный скиталец! Что это? Что на лице твоем, Тиль, вижу? - Усталость. 4. Так вот когда я осознал – в снегу по пояс увязая – что лучшее – твои глаза и губы, пахнущие маем. Так надо было, чтоб сугроб сдавил меня, как форма тесто, чтоб сердце выскочить смогло Из тела оболочки тесной! И покатилось по степям, растапливая снег проклятый, к тебе, чтобы согреть тебя. Что мне теперь Христос распятый? Что к человечеству любовь? Что долг? Отныне не податель. Кричу на тысячу ладов, что ты – мой Бог и Богоматерь. А Песня Песней лишь сироп, которым поят не любивших, сердца сложивших в гардероб меж лент, перчаток и манишек. Я отрекаюсь от рабов трактиров и церковных шпилей! …так вот когда узнал любовь умалишенный Уленшпигель. 5. Как пусто в комнате…она тиха, пуста… В бадье вода, без признаков движенья. Застыло зеркало: не отраженья! Печать моя по-прежнему густа. Я, как лангуст у рыбника в корзине, стучащий в прутья клешнями и ртом хватающий не воду – воздух зимний, - на стены натыкаюсь слепо, лбом. Ах, говорят, что есть всему конец, но выжидать кончину ожиданья куда страшнее, чем разрушить зданье, построенное жаром двух сердец. Как пусто в комнате! Весна не близко, и лед проемы окон забелил… Посланья, вести, маленькой записки хватило б, чтоб сосульки потекли. 6. Май распушил первой зеленью ветки - можно откинуть со лба капюшон. Радостный возглас: в гости к соседке кто-то пришел. Я постою у порога и двинусь. Дом заколочен. Котомка в руке. Ждать ли, шагать ли? Плюс или минус? Реки ли к морю, море к реке? Эти вопросы перечеркнули жирные черви проезжих дорог. Мне на прощанье часовня качнулась, вспыхнув крестом, что ничем не помог. 7. Решиться – взломать решетку. Хватит сидеть в тюрьме! Шагнула бесповоротно из врат городских – к тебе. Адовы эти ворота! – Вести свозь камень стен не просочились. Погоды у моря ждать, до костей промерзнув? О, безъязыкий колокол долгих тревог! В смену религий язычник так преступал порог. 8. Здравствуй, жизнь! Судьба, не злобствуй, нынче мы вдвоем идем! Перекатывая глобус, рассекая окоем неба – лбами. Наш совместный путь – восьмое чудо света! Ноги вместе глину месят. Вместе – волосы под ветром. Карты, свечи, в ступе пестик, манна сверху –всё обман. Преступление - невестам быть привязанным к домам. Сёстры, сберегите души (ах, терпенья острый тёрн!) - на костре готовьте ужин - жарче очага костер! Есть минута – века стоит, промедленье – смерть любви. Ты умела ждать как стоик, посох и суму лови! Нетерпения болезнью заразилась – с ним ступай! Ибо ни одна кровать, ибо ни одно известье так не держат, как тропа. |